Мир, в котором мы живем 2 (гет)

Алексей

Белое пятиэтажное здание на юго-западной окраине Горска было известно всем. Это и был главный вход за Забор. Здесь провожали в последний путь, сюда приходили, чтобы увидеться в последний раз, здесь же получали и последние сведения — свидетельство о смерти — о том, что ваш родственник ушел теперь уже навсегда.

На самом деле Забор — название чисто номинальное, так как самого забора в обычном понимании этого слова не существовало. Его заменяли здания по всему периметру территории, казавшиеся единым целым, но если приглядеться, то были видны различия как в архитектуре, так и в отделке первые два этажа окон были заложены кирпичом, а остальные три почти всегда были закрыты ставнями. Единственное, что их объединяло, это пятиэтажность. Как квартал Парижа, только мрачнее, и на окраине…

Но при этом главное здание с главным входом и ресепшеном было выстроено в едином стиле на всю длину торцевого забора, а это метров двести пятьдесят, не меньше.

Был я здесь до этого всего один раз, когда Кирилл пришел навестить Нинель. Что-то он решил вспомнить или узнать у нее. Ему десять, мне сорок один, ей уже сорок восемь. Кризисы у нее все чаще, но так Кирилл удачно выбрал время, ему удалось спокойно поговорить. Но я при разговоре не присутствовал, остался в коридоре. А подслушивать не стал, пусть их разговоры останутся при них. Но если не брать в расчет мой дар подслушивателя, то даже несмотря на открытые решетчатые окна в дверях, услышать, что происходит в комнатах постояльцев, практически невозможно. Даже крик слышится очень тихо, но при этом вспомоществователи реагируют очень быстро.

При мне как раз один постоялец — одна — ушла в кризис, так вспомоществователи, два крепких парня, скрутили женщину очень быстро. Мне даже удалось полюбоваться на их действия в это самое зарешеченное окошко. При этом они не высказали никакого отрицания моему любопытству.

Тогда я и увидел, что представляют из себя комнатки постояльцев Забора. Это однообразные помещения — без окон! — где-то три на три метра. Причем, чтобы избежать мертвых зон, возле двери в этом месте стены как бы скашивались, превращая комнату в подобие трапеции. Тем самым убирая мёртвый угол из обзора.

Сами комнаты, стены, пол и даже потолок были отделаны белым, каким-то очень мягким материалом, который, видимо, и глушил звуки.

Когда мы в тот раз двигались к цели, то нам ни разу по ходу движения не попадалось окно. Ни одного окна на улицу! Только небо, и солнце время от времени светило в потолочные стеклянные призмы. То есть что находится в периметре между зданий, тем, кто вне Забора, неизвестно. По слухам, там расположен сад, в который время от времени выводят прогуляться постояльцев. Но в это мало верится, так как кризис может нагрянуть в любой момент, а бегать по саду за разбушевавшимся человеком — то еще удовольствие.

Поэтому все удобства для постояльцев созданы внутри зданий и комнат. Пусть и маленькая комнатка, но тут и кровать, и туалет, причем тот сделан так, что об унитаз невозможно разбить голову. Знаю это потому, что общую жизнь и обстановку внутри Забор не скрывает, и даже существует система вентиляции и проветривания, которая как бы заменяет прогулку. И кругом везде электричество! Которое здесь просто не экономят.

Почему так?

Потому что, как говорится, все тут будем. Поэтому Директория денег не жалеет на Забор — знаю об этом, так как вы, надеюсь, помните о том, что я был когда-то заместителем шестого Директора — и очень хорошо заботится как о самом Заборе, так и о его постояльцах, и о тех, кто здесь работает. Ведь никто не хочет прозябать в грязи.

Поэтому «Последний путь», как еще называют Забор, — неплохое место, чтобы прожить в нем остаток своих дней. Видимо, от этого Настя и прожила здесь уже двадцать девять лет после того, как ушла за Забор.

Хотя что это за жизнь в четырех стенах?

В общем, я так подробно рассказал, чтобы дать понять, что за Забором ничего не изменилось.

Все такие же симпатичные и улыбчивые девушки на ресепшене. Правда, видимо, немного глуховатые, так как несколько раз переспросили, кого я хочу проведать. Нет, правда, мое желание явно вызвало у них неподдельное любопытство. Еще бы, старушку решил проведать. Тут в их шепоте даже проскользнуло такое заумное словечко как «геронтофил». А чего сразу ярлыки-то навешивать? По закону я могу с любым постояльцем Забора встретиться! К тому же по глазам вижу, что завидуют этой старушке. И мне глазки строят.

Все такой же строгий начальник отдела по внешним связям — и сейчас тоже мужчина, как и тогда, так как именно в его компетенцию входит функция выдачи разрешений на свидания с постояльцами Забора. Но если Кирилла в тот далекий раз ни о чем не спрашивали, но при этом разрешения мы ожидали около часа — хотя чего тянуть резину-то? — то меня за этот час завалили вопросами, причем только на одну тему: зачем вам это свидание, если вы не родственник?

Но выдали, так как закон обязывает. А Директория очень строго следит за исполнениями своих законов.

И я отправился в путь по верхнему коридору в сопровождении очередной девушки, в милом сиреневом брючном костюмчике и в зеленом жилете, с огромной надписью на спине «Забор». Это у них такая служба помощи и поддержки.

И снова ни одного окна, и только солнце в стеклянных призмах на потолке. И не знаю, как вам, но мне после двадцати минут этого перехода по коридорам Забора стало очень неуютно в душе. Как и в тот раз. Захотелось вот все бросить и быстро-быстро убежать из этого места! Так мурашки по коже и бегают. Поэтому, видимо, мало кто решается на посещение, уж больно тут все пропитано смертью.

Но не будем о грустном.

Пока я думал о побеге, мы наконец пришли.

Девушка принялась спускаться по лестнице, и мы оказались на третьем этаже. Где-то… но это не важно.

Поздоровалась с двумя вспомоществователями, сообщила цель моего визита, что вызвало искреннее любопытство у молодых и очень крепких на вид ребят.

— Ты геронтофил что ли? — спросил один и хохотнул.

Какие они все умные, даже оторопь берет.

— Я пришел в надежде узнать у Анастасии Фёдоровны некоторые данные, способные пролить свет на наше родство, — ударился я в столь сложную формулировку.

— Чего? — проговорил один из парней.

— Я хочу узнать, куда старушка подевала некоторые документы.

— Думаешь, она вспомнит? — это уже встрял второй.

Я пожал плечами.

— И еще, если возможно, час не отслеживайте наш разговор.

— Я же говорю, геронтофил, — усмехнулся первый, но, увидев в моей руке несколько купюр, хмыкнул. — Хорошо, — он выдернул деньги из моей ладони. — Можешь даже завесить окошко своей курткой, чтобы мы уж точно… — и снова хохотнул, не закончив.

Второму я тоже выдал несколько купюр, чтобы никому не было обидно. Он меня и отвел к комнате под номером «197».

— Она у нас привязана. Кризис был очередной. Так что или развяжешь сам, или так говори, если боишься. Они в синдроме жутко сильные, только белый цвет и спасает.

Он открыл дверь.

— Анастасия Федоровна, к вам гость!

Сказал, и я вошел в комнату.

Как я и говорил, обстановка спартанская. Слева кровать, насколько я знаю, из какого-то прочного силикона, рядом квадрат стола, справа, в углу, из того же материала унитаз. Кругом белизна, просто слепящая глаза. Но уже через пару минут начинаешь привыкать. Хотя, конечно, лучше надолго здесь не оставаться, если ты не постоялец.

Я подошел к кровати, на которой лежала женщина на вид лет шестидесяти. Все-таки тут и в самом деле очень спокойный режим. И маникюр на старческих руках, и белесые волосы коротко подстрижены, как она всегда любит. И морщин не так много.

Очень даже милая старушка.

Я подошел и проговорил:

— Здравствуй, Настя!

Она так голову повернула. И вижу, что взгляд ничего не понимающий, но уже через несколько секунд глаза засветились, на лице возникла улыбка, и она так тягуче произнесла:

— Ле-е-ешка!

Я подошел еще ближе.

— Как я рада, что ты наконец пришел.

Я осмотрел путы: обычные ремни, впаянные в силикон. Расстегнуть — секундное дело. Ну, я и расстегнул.

Она очень быстро села, помассировала запястья. А потом встала, и ко мне. Она оказалась довольно высокой. Подошла и рукой так по лицу.

— Какой ты молодой. Даже не верится, что это ты. Но это ведь ты, да?

— Надеюсь, что я, — я пожал плечами.

— А мы сейчас проверим! — проговорила она и встала на колени. Секундное замешательство, и голос ее снизу: — Господи, я так давно не была с мужчиной, что просто боюсь к нему прикасаться!

Ну вот, что люди подумают?

Правда, кончить я не успел, так как она вскочила, не закончив, и уставилась на меня просто жутко безумными глазами, у меня аж все похолодело:

— Кто ты? Что ты тут делаешь? — она метнулась к столу и снова ко мне.

Я не успел штаны надеть, как она подскочила и очень сильно меня толкнула. Устоять не было никакой возможности, и я повалился на пятую точку. А она все бегала вокруг в совершенном безумии.

А я назад пополз к двери. И не сказать, что страшно, но сердце так и стучало от страха. А я хотел с ней говорить? Просто увидеть…

Наконец я оказался у двери, прижался к ней и все-таки штанами занялся, а то негоже в таком виде находится. Еще подумают черт знает что.

Но снова не успел, так как она ко мне подлетела с прежними фразами:

— Кто ты? Что, ты тут делаешь? — и руки так ко мне свои протянула. Ну, чисто ведьма в это мгновение. Вот теперь жутко стало по-настоящему!

И тут как на стену налетела. Дернулась, повалилась на колени где-то в метре от меня, из глаз ее кровавые слезы, и из ушей кровь потекла. А изо рта хрип. Но именно это мгновение снова вернуло ее в реальность. Она вновь меня узнала:

— Лешка, миленький. Родной мой, — и так на меня заваливаться начала.

Я подхватил ее голову, и она так ко мне в руки и упала.

— Как я долго тебя ждала.

— А я тебя искал…

— А я тут отдыхаю от мира всего. Но ты не думай, тут хорошо. Газеты, новости…

— Я верю…

Она закрыла глаза и снова их открыла.

— Ты здесь?

— Да.

— Не уходи никуда, пожалуйста. Хорошо?

— Обещаю…

— Я сейчас немного полежу, и мы пойдем гулять. Помнишь, как ты меня встречал у Базы? Я была самой счастливой женщиной на свете. Потому что я была единственной для своего любимого мужчины. Как мы были… — она не закончила, хрип прервал ее монолог.

— Я тут, любовь моя. Я не уйду, — я поцеловал ее.

— Но ты не думай, я всех девочек твоих уважала… Ревновала, да, но и любила… Они все такие милые и счастливые рядом с тобой… А потом это… Страшно… Хорошо, что ты жив…

Кажется, кровь уже застилала ее глаза полностью. И вот это было страшно! Потому что Настя умирала! У меня на руках.

— Ты все еще тут? — она уже явно не видела меня.

— Я здесь, солнце мое. И я никуда не уйду… — я уже плакал.

— Не уходи… Не уходи… — очень тяжелый вздох. — Поцелуй меня, как только ты меня целовал.

Я приподнял ее голову и дотронулся до ее губ. На поцелуй просто не хватало времени. Она проговорила с улыбкой:

— Лешка, милый мой, какая… я… счас… тли… ва… я, — и как-то резко вся обмякла.

Я уткнулся ей в волосы и разрыдался.

Минут пять точно плакал.

А когда успокоился, встал, поднял ее совершенно невесомое тело и отнес к кровати. Уложил, поправил волосы.

Упал рядом на колени и снова расплакался.

Ну, что-то меня развезло на слезы.

Встал, как мог вытер свое заплаканное лицо. И резко, как будто мог отказаться от этой мысли, прилег на краешек кровати, обнял Настю, прижал к себе…

И…

Тоже умер.

Я ПРОСТО…

ОСТАНОВИЛ…

СВОЕ…

СЕРДЦЕ.