↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Середина августа
Настя
Не успела я и глаз сомкнуть после бурной ночи, как Лешка безжалостно растолкал меня. Разбудил в тот момент, когда я уже проваливалась в сон.
Ну, продолжать так продолжать, я не против — если мужчина хочет продолжения, то чего не продолжить-то?
Правда, Лешка пожелал явно не продолжения, а куда-то засобирался. Вот куда это он на ночь глядя?
Я так у него и спросила, куда, мол, он на ночь глядя? А он так в ответ, что не только он собирается, но и я должна с ним поехать!
Поехать?
Он сам довольно быстро оделся и смотрел так на меня сонную — не совсем еще — и обнаженную — полностью.
— И долго ты будешь так сидеть?
— Не хочу! — закапризничала я, и так картинно на простыни повалилась. Тут же Светка ко мне прильнула. Получилось, надо сказать, очень интимно и призывно.
Но наш общий мужчина не поддался на столь возбуждающие женские штучки. Просто навис над нами и очень быстро и резко поставил меня на ноги.
— Одевайся, пожалуйста! — это звучало и как просьба, и как приказ.
Я фыркнула, но полезла в шкаф.
После свадьбы я наконец накупила, как и все остальные девчонки, всякого разного барахла, которое придавало нашей девичьей сущности величие и красоту. И, само собой, вызывало восхищение у нашего Лешки. Впрочем, если говорить честно, то большую часть нашей одежды купил сам Алексей, посчитавший, что ему виднее, во что нам одеваться. Мы, конечно, немного поартачились, но в конце концов согласились с его выбором. Во-первых, вкус у него оказался на высоте. А во-вторых, мы ведь не просто так были рядом. Мы его мягко направляли именно в ту сторону, в которую было нужно именно нам. Не скажу, что он повелся, но при этом все остались довольны.
Но, конечно, в платяном шкафу в спальне была только часть нашей одежды, чтобы одеться, так сказать, если страсть была слишком разрывающей и то, что сорвалось с наших тел, не подлежало нормальному применению после. Потом, конечно, все приводилось в порядок, но вот в такие моменты…
Это был первый такой момент, когда пришлось одеваться на скорую руку. И да, мы куда-то едем? Значит, лучше не платье надеть, а брючный костюм, походный. И не туфли, а кеды.
Пока я одевалась, Лешка стоял в дверном проеме, прислонившись к деревянному косяку. И, казалось, спал. Но стоило мне завершить марафет…
Правда, посередине всего этого действа проснулась Светка. Села, удивленно так уставилась на меня одевающуюся, не замечая Лешку.
— Куда это ты на ночь глядя?
— Дела! — немного резко сказала я, так как была зла на Лешку, сорвавшего меня посреди ночи. Я никогда не против продолжения, но действительно, куда мы на ночь глядя-то?
В кабинете ночью на столе всегда оставляли часы и керосинку, которая на самом деле была спиртовым фонарём.
Но так вышло, что Лешка нашел в Пустоши залежи этих ламп-керосинок в картонной таре с надписью во всю ее ширь «Керосинка». Вот их-то наши мастера настроили под чечевичный спирт — фитиль легко менялся, ну а наши магазины стали продавать, ничего не изменив на таре. И с этого момента с лёгкой Лешкиной руки все спиртовые фонари, включая и раньше продававшиеся, и стали называть керосинками — до этого называли их просто «спиртовой фонарь».
Так вот, на механических часах было около трех ночи! Август! Уже темно на улице. Б-р-р-р…
И мы в эту темень?
Ночи мы не боимся. Но куда мы на ночь глядя?
Светка услышала мой ответ, угукнула и распласталась на простынях. Но Лешку явно было не пронять! Он совершенно не собирался менять свое решение.
Оделась. Лешка тут же «проснулся», подхватил меня под руку, видимо, боясь, что я не пойду сама — очень смешно! — и мы подались из квартиры.
На площадке между вторым и первым этажами уже с месяц располагался стол консьержки — чтобы больше никаких незваных гостей! — сегодня там дежурила сама Аглая. Она не спала, чуть удивилась нашему появлению, но спрашивать ничего не стала. А Алексей, сообщив, что мы по делам и вернемся через день, прихватил ключи от «Гелендвагена», и мы продолжили путь.
Возле машины он проговорил:
— Рулишь?
Я фыркнула и в позу встала.
— Вот еще! Твои дела, ты и рули.
Он хмыкнул с улыбкой, забрался в кабину. Я тоже села на переднее кресло, пристегнула ремень безопасности: с ним лучше спалось — тело не сваливалось с сиденья. И почти сразу заснула.
А проснулась от остановки. Все-таки Лешка стал мастерски водить, я перестала просыпаться.
А где мы, кстати?
Хм… Солнце восходит. Это сколько же мы ехали? И приехали в какой-то тупик? И что дальше?
— Ай!
Я это честно вскрикнула вслух, так как перед нами появился огромный и на вид довольно жуткий таракан. Ну, не могла я к ним привыкнуть, хотя они и не причиняли нам никакого вреда, и порой даже помогали. Вот даже как!
И сейчас его ролью тоже была помощь. Он так прилег, и мы как-то сразу поняли, что нам нужно забраться на его спину. И как?
Ступеньки!
Они внезапно выплыли из его панциря, и даже рукоятки появились, чтобы за них руками цепляться, когда поднимаешься.
А наверху мы в этот панцирь вросли! Присели и вросли. Немного неуютно себя почувствовала, поэтому я к Алексею прижалась, а он меня обнял.
И мы рванули с места в карьер! С оглушительной скоростью, но при этом из-за прозрачной сферы, мы только скорость чувствовали, но не ветер. И даже можно было вокруг посмотреть. И было на что.
Но об этом как-нибудь в другой раз.
И самое интересное: совершенно не хотелось спать. Видимо, поездка на спине таракана отбила всякое желание сна. Удивление или скорее стресс.
Ну, или пейзаж вокруг.
В общем, ехали мы, точнее, мчались, так как таракан развил невиданную доселе нам скорость, и никакая Сила ему была не страшна, больше двенадцати часов. Уже солнце село, когда мы прибыли на место. Я даже посмотрела на часы Алексея — около девяти вечера. Но здесь, в этом месте, было как-то темнее, что ли. Позднее, чем привычно нам, так мне показалось…
При этом у нас не было никаких желаний. Ни есть, ни пить, ни по нужде, и тряски почти никакой! И по прибытии мы чувствовали себя так, как будто и не было этих долгих часов! К чему бы это?
А таракан остановился на площади, в которую он вписался с большим трудом, но немного пространства, чтобы с него спуститься, нам осталось, хотя и пришлось прижаться к какой-то стене. Но неудобства почувствовать мы не успели, так как едва мы слезли с таракана, он тут же исчез — так же неожиданно, как тогда появился. Как будто растворился в воздухе.
Спать уже вообще расхотелось!
Ну, и куда идти?
А, вон что-то засветилось, да и Лешка туда направился. Но пусть он и мужчина, мой любимый мужчина, но вооружена была именно я, ведь кобуру с пистолетом нацепить на себя не забыла, поэтому я обогнала его и с пистолетом наизготовку двинулась вперед.
Это был какой-то арочный, вполне себе прямой, очень длинный и неплохо освещенный коридор. Минут пять мы точно по нему шли и совершенно неожиданно вышли, то есть оказались в очень большой квадратно-прямоугольной комнате. И только пол, стены и потолок где-то в вышине. И больше ничего…
Хотя нет. Был еще запах. Пахло тут шершунчиками. Вот этих тварей тут еще не хватало.
— Чувствуешь? — я носом дернула. Я этот запах ненавидела всеми фибрами души. Только попадись они мне — убивала бы, не отдыхая!
Но только подумала об этом, как мое сознание — бац! — и затуманилось. Я только охнуть успела и… провалилась в бессознательное.
Алексей
Я еле успел Настю подхватить, так она резко заваливаться начала, но слава Силе, просто сознание потеряла, отключилась. Ну, честно говоря, в этом непонятном месте можно думать и представить все что угодно!
Я аккуратно уложил ее на чистый пол. Выпрямился. Подумал: взять пистолет из ее руки или нет. Но пока думал, позади меня послышался шорох. Шуршание. Не от входа, а с противоположной стороны.
А потом услышал:
— Здравствуй, Алексей!
Я мог, конечно, ошибаться, хотя неплохо различал голоса, но, удивленно обернувшись, понял, что прав. Не ошибся я слухом.
— Светка?
Передо мной и в самом деле стояла Света Малахова, в военной форме, довольно чистой, да и сама она излучала удивительную жизнерадостность и спокойствие. И улыбка такая милая… Или скорее картинная? Напускная? И пусть она улыбалась, но все равно веяло от этой встречи чем-то неправильным. Нереальным. Да и запах шершунчиков даже усилился.
Шершунчики — еще те твари. Совершенно непонятные. Можешь пройти мимо и совершенно их не почувствовать, пусть даже они сидят в шаге от тебя. Почему они нападали именно в эту секунду, и не нападали именно в это мгновение, когда ты рядом, это вообще непонятный разговор. Но это факт. Ты проходишь мимо, а на идущего позади тебя человека шершунчик как раз и нападает. Почему — загадка. Поэтому шершунчики пахли только для тех, кто сталкивался с ними и при этом оставался в живых при таких встречах.
При нападении они выделяли какие-то секреции, этакие феромоны, что-то довольно мерзкое, даже сравнить с чем-то сложно. Но при этом сразу понимаешь, что рядом шершунчик. Впрочем, знание запаха не особо-то помогало в борьбе с ними. К сожалению…
И Настя как раз относилась к тем, кто остался в живых после нападения. Ее спасли реакция и умение быстро выхватить пистолет из кобуры, так как шершунчик был в метрах трех от нее после того, как убил Светку. Вот с тех пор она и чувствовала этих тварей.
Со мной же все было немного проще, я просто видел этих тварей вблизи, в клетках, в Аргбурге, когда учился на Высших курсах, где и познакомился с Сашкой Раковым, который, в свою очередь, узнав о моем даре чувствовать биомассу, и познакомил меня с шершунчиками в клетке.
В отличие от биомассы, «вылупившиеся» из нее шершунчики не обладали даром проходить сквозь стены и клетки. Видимо, теряли эту способность появляясь на свет из подвалов. Но такие же агрессивные, как и на воле; один все пытался прутья стальные перегрызть и до меня добраться, было жутко. Пусть эта гигантская крыса и в клетке сидела. И так же они распадались и исчезали через пару недель. То есть на самом деле изучение шершунчиков шло, но, как сказал тот же Сашка, шершунчик без биомассы — просто обычная тварь, интересная, но понять, как она появляется и как вообще происходит весь процесс, без биомассы невозможно. А вот ее изучить нет никакой возможности, пока не появятся, например, какие-нибудь системы дистанционного управления, как в фильмах про шпионов разных. И пока таких систем нет, все будут по старинке блуждать в тупиках и так толком и не понимать природу этих тварей.
Вот с того времени я и чувствовал запах, но биомасса не пахла, я ее ощущал на подсознательном уровне.
О запахах и шершунчиках мы как-то говорили с Настей, в те самые прекрасные дни, когда были одни. Иногда восприятие одной женщины намного сильнее, чем обладание семью великолепными красавицами. И то время до Нового года и было тем прекрасным и незабвенным.
Впрочем, семь число счастливое.
Но я отвлекся.
Наша пауза немного затянулась. Она стояла у стенки, видимо, с потайной дверью, а я — возле Насти. И, если честно, не понимал, что нужно делать и вообще нужно ли что-то делать? Взять пистолет и пристрелить это непонятное что-то? Или странную Свету…
Пока она, Света, не ожила первой.
— Так и будем стоять?
Все-таки странная у нее улыбка. Как будто тренировалась перед зеркалом улыбаться. Почему-то вот именно такая ассоциация появилась, когда она снова улыбнулась. Как робот из какого-то фильма, пытающийся научиться улыбаться, хотя мимика лица ему этого не позволяла.
И я очень быстро подошел к ней. Запах шершунчиков, эти флюиды, так и ударили в нос! И ни грамма запаха женщины! Не пахла Света — эта Света — женщиной! Хотя передо мной и была женщина. Хм… Визуально.
Я даже специально носом так дернул, обошел ее вокруг, при этом она никак не реагировала на мои поползновения. Особенно когда я ее рукой ощупал. Вот внаглую! Тело, грудь, попку, даже хлопнул по ней, но при этом у Светы — ноль эмоций.
— Ты не Света, — наконец выдал я заключение. — Но фигурой и даже голосом очень на нее похожа. Кто ты?
— На самом деле мое имя Ариадна. Но раз ты назвал меня Светой, то называй меня этим именем.
— Кто ты? — повторил я вопрос.
— Я Система Предотвращения Катастроф, путеводная нить в мире хаоса, как когда-то меня назвали. Поэтому и Ариадна. Но, к сожалению, предотвратить катастрофу я так и не смогла, — последнюю фразу она проговорила с грустью в голосе.
Хм, и роботам подвластны эмоции?
Но мне было еще ничего не понятно.
— Катастрофа — это то, что уничтожило человечество и загнало его в Круги?
Она как-то странно вздохнула, как будто готовилась к объяснениям для непутевого ученика. А я должен был что-то знать?
— Давай сразу расставим точки над «i» и отбросим в сторону множество вопросов одной темы. Темы: «Где мы?» Поэтому скажу сразу — мы не на Земле.
Моя челюсть полетела на пол.
— Это Гермея, практически точная копия Земли, поэтому мне и удалось скопировать часть цивилизации и перенести ее сюда.
— Скопировать… Перенести, — я замотал головой. Вопросов стало еще больше.
Света снова вздохнула; ей предстоял явно долгий разговор, как и мне. И она, махнув рукой, проговорила:
— Давай присядем, наш разговор из вопросов и ответов будет долгим. Есть не хочешь?
— Нет. Пока нет.
И в самом деле не хотелось. Вроде столько времени в пути были мы с Настей, а ничего не хотелось. Ни есть, ни пить, ни даже по нужде. Но, видимо, скоро захочется. Похоже, что ответы на мои вопросы будут еще теми «шедеврами» — одна Гермея чего стоила. Не описаться бы от дальнейшего, усмехнулся я.
— Хорошо, — и она направилась к возникшему в центре комнаты серому на вид металлическому столу с двумя стульями из того же материала, стоящими напротив друг друга.
Я тоже двинулся в ту сторону, мельком заметив, что Настя уже лежала не на полу, а на довольно удобной кушетке, причем невидимые руки даже укрыли ее одеялом.
— Не беспокойся, с ней будет все в порядке.
— А зачем ее нужно было брать с собой, если она все равно спит?
— Я хочу предложить вам определённое… э… определенную… э… скажем так — работу. Поэтому она здесь. Но так как она отрицательно относится к шершунчикам, то я предпочла сначала поговорить с тобой, чтобы потом ты сумел рассказать ей. Или мы расскажем, как получится.
— Так и я тоже не расположен к шершунчикам.
— Но ты не схватился за пистолет.
— А кстати, почему ты пахнешь шершунчиками?
— Потому, что я создала это тело из биомассы.
— То есть шершунчики — твоих рук дело? — я даже привстал. Внутри начинало закипать.
Она как бы в защите протянула руку ладонью вперед.
— Успокойся. Нет. В этом мире они уже существовали, как и белые ходоки, как и многоножки, как и чечевица, как и многое другое, пока вам и даже мне неизвестное. Но, к сожалению, когда я переносила сюда копию, я о них знала поверхностно, поэтому не считала их угрозой. Точнее, я надеялась, что они не станут угрозой для людей.
— Так, — я поднял руки. — А можно все с начала?
— Если рассказывать с начала, то это будет долгая история. Со временем ты, я уверена, все узнаешь. Если, конечно, примешь мое предложение.
— А что за работа?
— Это в конце нашего разговора. Ведь у тебя уже накопилось множество вопросов, и работа в них не на первом месте.
— Вот это ты точно сказала, — я снова поднял руки. — Хорошо! Начнем с простого: что такое Сила и зачем она нужна?
— Сила — это я и есть. Насчет «зачем» — это более сложно. Но если ответить просто, то Сила создана мной для того, чтобы человеческая цивилизация не развивалась в ускоренном темпе и не достигла определённых высот, при которых возможно повторение той катастрофы, которая случилась на Земле.
— А что там случилось?
— Ядерная война.
— То есть ты как в «Терминаторе» нажала на кнопку, решив уничтожить человечество?
— Вполне понимаю твое обвинение, но, во-первых, человечество существует, и ты тому подтверждение. И вы не боретесь с машинами.
— Это как сказать, — вырвалось у меня.
Она не отреагировала, продолжила:
— Ну, а во-вторых, на кнопку нажимала не я. Но то, что не смогла предотвратить, это да, моя вина.
— А поподробней?
— Как я уже говорила, это длинная история. И она тебя точно интересует?
Я вздохнул. Интересует, но не так чтобы очень. Оставалось еще много других вопросов.
— Ты сказала, что создала Силу, чтобы мы не сильно развивались. Это как?
— Развитие — это движение. Невозможность движения замедляет развитие.
— Но зачем?
— Я уже сказала, чтобы вы не достигли высот саморазрушения, которое погубило Землю.
— Но в городах и в Пустоши Сила не действует.
— Действует, но по-своему. В Пустоши вы, люди, двигаетесь только в том направлении, в котором я позволяю. В городах вы думаете, что живете в свободе выбора, но только в тех пределах, которые определила именно я.
— То есть мы все-таки живем в Матрице? — я представил, если бы на моем месте оказался адепт Матрицы. В обморок бы упал от радости или… от страха. Хм…
— В какой-то степени — да. Но люди реальны, как и Мир, в котором вы живете, реален. Хотя он и зависит от меня.
— А если тебя уничтожить?
— Произойдет деградация общества. По моим подсчетам, где-то за три поколения вы превратитесь в первобытнообщинное общество с полным матриархатом.
— Вот да! Почему тут так много женщин?
— Это не я создала. Так здесь было всегда. Женский мир тут существовал изначально. От начала времен. Что-то в воздухе, какие-то бактерии или вирус, но обнаружить я его не могу. И если честно, не хочу — пока. Хотя именно женский мир и уничтожил себя, когда решил, что способен справиться без мужчин, которых и тактут было мало. А когда они поняли, что катастрофу не предотвратить, запустили механизм самоуничтожения, точнее, попытались перевести свой разум в виртуальную плоскость. Пространство. Но я до сих пор не знаю, получилось у них или нет.
— То есть проблемы с зачатием — это их рук дело? — это было логичное предположение.
— В точку! Они пришли к мысли, что рожать им незачем, и создали искусственную систему развития. Размножения. То есть на самом деле их цивилизация превратилась в искусственную сущность. Даже для удовлетворения себя они создали специальные машины. То есть мужчин и близко к телу не допускали, считая их грязными существами. Даже животными, — тут она горько усмехнулась. — Впрочем, перед гибелью цивилизации мужчин почти что и не осталось, так как их убивали в самом начале развития зародыша. Не всех, но большинство.
— Это какое-то извращение, — меня передернуло. Как-то стало жалко нас, мужчин. — Но если все искусственное, то зачем вообще заморачиваться с зачатием?
— Эту систему они создали на первом этапе своего «нового пути к счастью», когда существовал еще естественный путь развития. Когда женщины еще могли рожать детей естественным путем. Но уже не было желания, так как считалось, что беременность убивает женскую красоту. Они анатомически изменили мужчин для большего своего удовлетворения и удовольствия и немного себя — для того же удовольствия и удовлетворения своих похотей. С этого и началось падение. Ну, а искусственность — это уже третья или четвертая ступень циви… деградации их общества.
— Надеюсь, мы к этому не придем, — меня снова всего передернуло.
— Я постараюсь этого не допустить.
— Но ты же женщина, вроде как…
Хотя о чем это я. Какая она женщина? И она, пусть будет все-таки она, будто услышала мои мысли — что вполне возможно.
— Я система. Я не имею пола, хотя меня и назвали женским именем. А проявилась перед тобой женщиной, знакомой тебе, чтобы наш разговор шел в более спокойной обстановке. Мужчины почему-то очень любят подраться.
— А женщины — вырвать клок волос друг у друга…
— И нажимать не на те кнопки, — как будто в задумчивости проговорила эта Света.
— Что?
Это была любопытная фраза.
Но она ушла в сторону от объяснений.
— Всему свое время…
И еще больше распалила мое любопытство, но, видимо, вряд ли я сейчас получу ответы. А вот выпить очень даже захотелось. Что там будет дальше-то? Пока ответы на вопросы меня не сильно радовали.
— А можно что-нибудь выпить?
— Конечно, — она подняла руку, и тут же из потайной комнаты — я оказался прав, потайная дверь была — выкатилась тележка, нагруженная и водой, и какими-то продуктами в упаковке. Видимо, изначально там стояла в ожидании приказа. А внизу, на первом ярусе, точно микроволновка!
Правильно, мы тут надолго…
Я взял с тележки бутылку водки и вот прямо из горла выпил половину. Не опьянею, но хоть вкус почувствую.
И вообще нужно срочно переключиться на что-нибудь более простое по вопросам. Ага, как же…
— Пустошь — что это? — ну очень простой вопрос.
— Это именно их Мир.
— Но с нашими технологиями?
— Это их технологии.
— Не понял.
— Я же сказала: скопировала и перенесла в мир, почти похожий на наш. Тут даже техника такая же. В Пустоши просто все смешалось.
— А язык?
— Точная копия русского языка и алфавита. Это называется параллельная синхронизация, в которой учувствуют два или три мира, не больше, пусть и мир здесь был женским — во многом и в частности. Но здесь русский язык — или как здесь он назывался, велирийский — являлся главенствующим, как у нас когда-то английский. Впрочем, часть технологий более продвинутая. Например, те же мониторы Хомичева или более мощные аккумуляторы, держащие заряд больше месяца при интенсивном использовании. Но пока я не допускаю вас к ним.
— Вот спасибо! — я хмыкнул. — Так, хорошо. Вернемся к Силе. Если ты ею управляешь, то значит, управляешь и даром Проводника?
— Нет. Люди сами эволюционировали, и у них, у вас, и появились Проводники.
— Да? А кто меня на дороге по голове огрел? Не ты, что ли?
— Я. Но твой мозг как раз и был защищен от вмешательства, поэтому мне и пришлось прибегнуть к такому давлению. Но именно твой дар и твои возможности позволили тебе оказаться здесь. Я всего лишь чуть помогла.
— Ага! И Костю Страхова для этого убила?
— Именно так.
— Что?
— Мне было нужно, чтобы ты ушел с дороги дней на тридцать-сорок. Чтобы ты обрел большую силу. Я ведь не только помогла, но и усилила твой дар. Что ты сейчас можешь?
— Голоса слышу и вижу! — я чуть огрызнулся. — Думаешь, это приятно?
— Но это тебе помогло, не так ли?
— Как сказать. До сих пор так и не решил, правильно я сделал или нет.
— Это зависит от будущего.
— А переключатель, который Матисс нашел? Твоих рук дело?
— Я только указала на него, и все.
— Зачем?
— Ну, человечество сделало очередной шаг в развитии, и я решила этому не мешать.
— А вообще, СветаСила, зачем тебе нужно, чтобы мы не сильно развивались?
— СветаСила?
— Ну ты и Света, и Сила в одном флаконе, при этом не очень женщина, если считать запах и систему, вот и вырвалось, видимо, — я пожал плечами.
— Света… Сила… Хм… СветаСила, мне нравится это имя. А для чего я создала Силу, сейчас покажу, — она вздохнула.
Встала и подошла к правой от меня стене, на которой появилось изображение, видимо, того места, где мы находились. А потом все вдруг убыстрилось, и я даже сидя вдруг ощутил пусть и виртуальный, но полет, и с такой скоростью, что голова закружилась! Куда там моему «Гелендвагену», да и таракану не угнаться за такой скоростью.
А изображение превратилось в смазанную полосу, так оголтело мы летели в пространстве. Возможно, СветаСила могла показать все сразу, что хотела. Но, видимо, решила, чтобы я сам ощутил огромное пространство. И я ощутил, и проникся и, кажется, окончательно понял, что Пустошь и в самом деле еще одно параллельное пространство, потому что не могло все так длиться долго. А может, Пустошь просто третий мир этой, как ее, параллельной синхронизации? Хотя СветаСила и говорила, что это их мир. Но чей именно? Очень любопытно. Но не будем забегать вперед.
Десять минут каких-то прошло.
И, наконец, все резко затормозилось. И я увидел темное небо, какой-то жуткий, режущий глаза свет и шесть ядерных грибов, которых я тоже видел только на картинке, слава Силе, а тут они были явно в реальности.
— На самом деле их было девять. Но три я уже уничтожила, расщепила, забрав их энергию для своих нужд.
— То есть это реальные ядерные грибки? — у меня случился явно нервный тик, раз я грибы в грибки превратил.
— Да. Когда я копировала пространство, то, к сожалению, скопировались и они. Пустошь позволила мне сбросить их копию достаточно далеко от мест обитания будущей цивилизации, но просто избавиться от них я не в состоянии. Мне приходится их медленно поглощать, забирая энергию.
— Но почему они не двигаются? Не взрываются?
— Вокруг них время остановлено, но если кому-то все-таки удастся меня уничтожить, то они взорвутся и уничтожат остатки человечества окончательно.
— То есть деградация цивилизации без тебя — это чистая теория? Практика — это уничтожение? Тогда почему ты даешь военным искать твои «пульты Силы»?
Она усмехнулась.
— Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не воевало. Впрочем, у них и без пультов Силы, — она усмехнулась на это определение, видимо, тоже понравилось, — есть чем заниматься в ближайшие пару тысяч лет…
— А тебя можно уничтожить? Вот честно?
— Можно, как и любую систему, но, скорее всего, я сама уйду, когда придет время. Ну, или изменюсь, как позволят обстоятельства, — она посмотрела на экран-стену.
Меня от вида грибов бросало в дрожь. И, видимо, поняв это, она отключила изображение. Да, так лучше.
— Ты говорила, что три уже уничтожила?
— Да, первый гриб я уничтожила очень быстро, так как его энергия позволила мне перенести копию и создать цивилизацию. Но с остальными грибами так не получится, у меня нет мощных хранителей энергии, приходится распределять ее во времени, поэтому первый я уничтожила за пятьсот девяносто три года, а работу с третьим завершила к маю этого года.
— Вот почему ты исчезала!
— Да. Мне нужны были все мои резервы, чтобы напитать и сохранить остаточность взрыва.
— На сто лет меньше потребовалось на третий взрыв, — подсчитал я в уме.
— По моим подсчетам на остальные взрывы, на каждый, и будет уходить около четырехсот лет. Не меньше, но и не больше.
— А потом что?
— Вот в этом и заключается мое предложение. Но тебя больше ничего не интересует?
Я вздохнул.
— Почему мы сходим с ума? Точнее, почему мы заполучили этот странный синдром, так неприятно завершающий нашу жизнь?
Очень, надо сказать, злободневный вопрос. И это не совсем сумасшествие, это нечто другое. Как-нибудь расскажу.
— Ограничение срока жизни — не моя забава. Я даже не могу понять, отчего это происходит. У меня работают несколько анализаторов, но определить точно проблему они не могут. Невозможно понять, почему именно сорок пять лет, не больше и не меньше. Хотя, как ты можешь заметить, сейчас возраст немного повышается. Все больше людей доживают до пятидесяти лет без всякого кризиса.
— Ну, не больше. Я всего троих знаю. Но да, вполне возможно, что мы движемся к очередной ступеньке. Но что это такое?
— Пока не знаю, — она пожала плечами.
— А что ты вообще знаешь? Ты система, создавшая цивилизацию, и при этом знаешь не больше людей.
— Люди сами должны прийти к ответам на многие вопросы. Я всего лишь способствую знаниям, но не даю их. И все знать невозможно!
— Выкрутилась, — я усмехнулся. — Так что ты за работу хочешь предложить? — я посчитал, что легче задавать вопросы, когда понятна цель этой самой СветаСилы.
И на этот раз она не стала тянуть или задавать встречный вопрос о моих интересах.
— Маяк, так я назвала эту работу.
— Маяк?
— Да. Маяк — это точка в пространстве, которая способствует правильному пути. В моем случае Маяк — это жизнь человека, способствующего моему продвижению в пространстве и времени. Я хоть и система, но и мне нужны Маяки или, скорее, помощники…
— А если проще? — я, если честно, ничего не понял.
— Не все способны стать Маяками, но всем тем, кто имеет к этому расположенность, я предлагаю стать Маяками.
— Э… Ты специально, да? — я развел руками.
— Если проще, то я предлагаю человеку почти вечную жизнь, взамен мне потребуются некоторые услуги, а может, и не потребуются…
— А подписывать договор кровью? — намек понятный, так сказать.
Она усмехнулась, все больше походя на человека, да и запах шершунчиков стал как бы выветриваться. Ну, или я стал к нему привыкать.
— Нет. Достаточно будет просто твоего слова. Ну и после нужно будет исполнение некоторых условий. А может, и не потребуется. То есть не всегда у меня есть планы на создаваемый Маяк.
— То есть живи не парься, и, может, про тебя и не вспомнят? Вечность?
— Почти вечную жизнь, — она сделала упор на «Почти».
И я это заметил.
— Почти — это как?
— Ты не получаешь вечную жизнь. Ты будешь умирать или погибать, это зависит от обстоятельств, — она так просто сказала «умирать или погибать», что сразу стало понятно, что передо мной машина, ну, или почти машина. — Но при этом после смерти Маяк возрождается в очередном человеческом теле, при этом помнит все свои прошлые жизни.
—То есть умер — возродился?
— Да. Твое «Я» остается с тобой.
— В чем подвох?
— В каком смысле?
— Ну, я прикинул, что за тысячу лет существования у тебя должна накопиться куча Маяков, и почему-то мне кажется, что их число не бесконечное, — я усмехнулся. — Я к тому, что и Маяки умирают?
— Интересный вопрос. Ты первый, кто его задал.
— Я не такой умный, но когда позади время, а это тысяча лет, а тебе предлагают довольно странную работу, то задумаешься над тем, кого это я подсидел.
— Да. Я и в самом деле в тебе не ошиблась. И я должна тебя успокоить — или озадачить. Маяки не умирают, они уходят. Сами.
— Уходят?
— Да. Они приходят ко мне и говорят, что устали, что больше не хотят вечно жить и больше не просят перерождений.
— И в чем причина?
— В смерти.
— Э-э-э…
— И в жизнях.
— У…
— Я же тебе говорила, что Маяк помнит все свои прошлые жизни, а значит, помнит и все свои смерти. Психологически происходит накопление критической «смертельной» массы, и тут же отпечатки прошлых личностей, как обрывки. Я ведь не создаю жизнь с нуля, а внедряю личность Маяка в уже появившийся эмбрион. Плод. А он, как выяснилось, уже имеет зачатки души, то есть в теле начинают существовать две личности, или три, или четыре. Или вообще пять. То есть даже не смертельная масса давит на Маяки, хотя она все-таки основная причина, а смешивание личностей в одном теле, которое порой приводит к сумасшествию. И люди просто устают, не выдерживают или, как я уже говорила, сходят с ума. Именно с ума, а не в синдром. И таких сумасшедших я уже сама отключаю от вечности, так как в следующей жизни они также сойдут с ума. Это уже проверено, — она тяжко и грустно вздохнула. — В общем, самый долгий Маяк продержался восемь перерождений, прежде чем сошел с ума, все остальные — не больше шести. Где-то половина на половину. Поэтому мне и нужны Маяки. Постоянно нужны.
— Ты бы могла бы стирать смерть. Ну, или еще что-нибудь сделать, — я пожал плечами.
— Тогда я вмешаюсь в жизнь Маяка. Мне нужен именно человек со всей своей памятью, как некая нить, путеводная звезда. Если я начну менять воспоминания, то за ними может рухнуть вся человеческая надстройка памяти. И Маяк может исчезнуть. Я могу его убить. Точнее, я превращу его в машину, в вечную, но бессмысленную. Бессмысленную для меня, — она подняла руки, предвидя мой вопрос об обычных людях, что так и вертелся на языке. — Простые люди не обременены прошлыми воспоминаниями. Да, у них могут быть фантомные видения, но не более того. Поэтому их мозг более уязвим, но при этом я могу корректировать их воспоминания, не особо заботясь о невмешательстве.
— Истинная система! — и тут я немного опешил. — Фантомные видения? То есть все люди перерождаются много раз? Но не помнят об этом?
— Сначала я думала именно так и двигать цивилизацию из общего разума. То есть всех, кого скопировала, просто переносить из тела в тело во время зачатия. Но ты сам понимаешь, что я не бог, чтобы так просто управлять жизнью. Поэтому со временем в нашей цивилизации появилось много новых разумов или душ. То есть природа берет свое. Но при этом самые сильные Маяки именно из новых разумов. Как ты, например, или Настя. Вы впервые на этой земле.
— И откуда мы?
Она пожала плечами:
— Это ведомо только богу.
— То есть Матрица смешалась с природой?
— Ну, в каком-то смысле.
— Хм… Антиматричники будут в восторге!
Она усмехнулась.
— Так. И что от меня требуется? — если честно, я еще размышлял о том, соглашаться или нет. Было в этом что-то жуткое: умирать и рождаться по-новой, это как-то непонятно и странно. Особенно смерть, которую будешь помнить… И множество личностей, место которых займешь. Как чудовище какое-то. Это как-то жестоко. Или все не совсем так, как кажется. Думаете, СветаСила темнит? Вот и я так подумал.
— Просто твое согласие. Твое «Да», и твой разум будет записан, и при любой твоей смерти я перенесу его в другое тело при зачатии, и ты возродишься вновь.
— Так просто?
— Ну, конечно, не так все просто, но ты хочешь узнать весь процесс?
— И это, конечно, тоже долгая история?
Теперь она усмехнулась.
— Да. Но обещаю, ты все узнаешь, если, конечно, тебе хватит сил пережить свои возрождения.
— На слабо́ меня берешь?
— Ну, и это тоже. Я могу показать тебе сотню смертей Маяков — и не уверена, что после этого кина ты бы решил согласиться.
— Да, лучше не показывай. Мне просто любопытен сам факт Маяка, чисто из авантюризма.
— Ты стал авантюристом?
— После того, как прогулялся с Настей и Нинелью в Пустошь за Кириллом. И когда разобрался с Рикшами, — я вдруг хлопнул себя по лбу. — Кирилл — Маяк! Я прав? Уж больно спокойно он воспринял смерть.
— Ты угадал, — она качнула головой.
— А случаем, сын Нинели, который скоро родится, не возродившийся ли Кирилл?
— Тоже в точку. Но это бывает редко. В планах Кирилла и Нинели вообще не было этого зачатия. Пост ведь никто не проходил. Как и не было предвидения смерти Кирилла. Но так произошло, как будто кто-то сторонний приложил руку к этому немного странному событию.
— Ты еще скажи, что Нинель тоже Маяк.
— И она тоже Маяк.
— Ты это специально, да? — эта фраза стала моей любимой.
— Я к этому не имею никакого отношения. Я же говорила, что я хоть и система, но не всесильна и не все мне известно. Возможно, существует еще что-то или кто-то. Я и Маяки пытаемся это выяснить, но пока неудачно. А может, это просто наша мнительность, и только. Ведь чудеса случаются и без всяких систем и волшебства.
— Хорошо! — я взял очередную бутылку водки и снова жахнул из горла, как будто перед смертью не напьешься. Потом успокоившись, проговорил: — Я говорю: «Да»!
Мне и в самом деле стало любопытно, что это такое за Маяк и что вообще будет, когда я умру в этом времени, но в этом Мире?
Но тут совершенно неожиданно появилась Настя! Как вообще она сумела? С пистолетом, и так ствол в голову СветаСиле уперла.
— И что эта шершунчиская тварь тут делает?
Но самое интересное, что СветаСила даже не шелохнулась. Все видела? Или предугадала? Ну, а я даже не заметил, как Настя проснулась и подошла.
— Главная ошибка нормальных людей — это то, что вы начинаете говорить вместо того, чтобы стрелять, — очень спокойно проговорила СветаСила и очень быстро двинулась. Так быстро, что я даже не заметил, да и Настя не среагировала. Но через секунду пистолет был в уже руках СветаСилы, а Настя… Она была оттолкнута в сторону и стояла, потирая запястье.
А СветаСила снова села и пистолет так небрежно ко мне подтолкнула.
— Убей ее!
— Настя ты чего это? — удивился я.
— Это же шершунчик!
— Точно? А почему я все еще жив? — я посмотрел на СветаСилу. — Все-таки надо было нам вместе говорить. Сейчас придется все повторить.
— Вы спешите?
— Нет, — проговорил я. — Но поесть бы не мешало, теперь уже точно. А потом по нужде обязательно сходить. Ничто человеческое нам не чуждо, — я посмотрел на ничего не понимающую Настю, в глазах которой увидел злость. Но хоть бросаться на СветаСилу она вроде не собиралась. — Иди сюда, — я похлопал по стулу, появившемуся из воздуха. — Поедим, поговорим.
— Что вообще здесь происходит?
— Да вот СветаСила меня к сексу склоняет, но я не поддаюсь. Без тебя, говорю, никакого секса.
— Чего? —выпалили обе одновременно.
И как они стали похожи в это мгновение на себя прежних! До того случая на дороге. Они даже сами удивленно переглянулись.
Но главное, диалог был налажен.
Настя села рядом.
— А почему СветаСила?
— Вот с этого и начинается вся история, — и я повел рукой в сторону СветаСилы. — Вам слово, Светлейшая.
СветаСила, улыбнувшись, склонила голову.
— Но вы же хотели поесть.
— Главное начать, а там и продолжим, и углубим, — проговорил я, доставая со столика пару пакетов «Картошка с курицей» и «Говяжьи котлеты с макаронами». — Неужели настоящие?
— Из чечевицы, — проговорила СветаСила, но себе никакого пакета не взяла.
— А здесь существует что-нибудь настоящее? — принялся я жевать «говяжьи» котлеты.
— Картофель настоящий.
Хм… Дорогое удовольствие.
— Пока я ем, я глух и нем, — проговорила Настя, видимо, посчитав, что я продолжу задавать вопросы.
— Правильно, — СветаСила улыбнулась. Ну, уже почти настоящей улыбкой. — Поэтому я просто покажу весь наш разговор до твоего момента пробуждения. Так будет лучше всего, — она махнула рукой, и на стене, где показывались ядерные грибы, появился пустой зал, в который вошли мы. И началось…
Причем стол, за которым мы сидели, развернулся, и мы могли есть и смотреть одновременно. Но Настя, конечно, не ела, а, прервав трапезу, уставилась в экран. В принципе, правильно, поесть всегда успеем.
Но я ел, так как ничего нового этот видеорепортаж мне дать не мог, даже вокруг ничего интересного не происходило. Просто наш разговор, и все.
Хотя полет я снова ощутил, как и в тот первый раз.
А после снова были вопросы и ответы.
А вы подумали, что был секс?
Ну, вы не так уж и неправы в своих мыслях, потому что секс и в самом деле был.
Правда, Настя согласилась на него только после того, как потребовала хорошую ванну и кучу всяких принадлежностей к ней. А затем несколько часов отмывала СветаСилу от запаха шершунчиков, пытаясь привить ее телу запах женщины. Ну, они там еще какие-то свои вопросы решали. Но я не подслушивал. А просто сидел в большом бассейне в ожидании этих двух фурий.
Просто отдыхал, размышляя о том, во что я ввязался и стоит ли вообще это вечности? Настя тоже согласилась, так что вечность обещала быть приятной и милой. Правда, я не был уверен, что все будет гладко.
Во-первых, это смерть. И в самом деле: как я ее восприму? Может, сразу захочется все бросить и умереть без памяти. Даже любопытство не поможет.
Во-вторых, это множественные личности, которые, вполне возможно, будут соседствовать с моим «Я». Или будут моим «Я». Или этот вопрос не так важен, как смерть? Впрочем, не испытав перерождений, сказать что-либо об этом невозможно. Но все-таки не очень хотелось сойти с ума. Забор — это одно, а сумасшествие — уже совсем другое. Хм… Как-нибудь объясню. Уже обещал рассказать? Хм… Но сейчас точно не время.
В-третьих, что мы даем взамен? Я не совсем понял, даже когда мы задавали наводящие вопросы, уже вместе с Настей. Мы должны что-то исполнить, изучить, выполнить? Но что? Хм… Даже СветаСила об этом не знала. Не знала, что ей от нас потребуется. И потребуется ли вообще! Ну вааще!
В-четвертых. Это возрождение. СветаСила заявила, что не дает гарантию, что мы возродимся в одном месте и вообще встретимся! Все зависело от множества параметров и факторов. Синхронизация с плодом. Ментальная с ним совместимость. И еще куча терминов, которые я не в состоянии выговорить. Поэтому она и не гарантировала, что мы встретимся в одно время. Представляете? Мы еще могли и не найти друг друга! Или вообще не родиться в одном времени! Но если надеяться на лучшее, то мы могли выбрать место, где будем встречаться, ждать друг друга, и это давало шанс, что мы не пройдем мимо друг друга.
Правда, выбрать приходилось уже из известных мест, где возможны встречи. Как сказала СветаСила — я ее продолжал так называть, чтобы в дальнейшем не было путаницы, к какой Свете обращался, — эти места обладали как системами связи с ней самой, так и защитными функциями на случай непредвиденных обстоятельств. Она, конечно, могла бы выделить нам отдельное место встречи, и вообще мы могли о нем с Настей договориться отдельно, но СветаСила предпочла бы, чтобы мы в некоторых вопросах кооперировались с другими Маяками. Во как заумно!
То есть из всего этого возникала пятая проблема — это наше общение с другими Маяками. Честно говоря, я бы обошелся бы без них, решал бы проблемы в одиночестве или с Настей, но не более. Ну, или на данном этапе с Нинелью, а когда родится Кирилл, с ним. Кстати, Нинель уже знала, кто у нее родится!
Но СветаСила сделала упор на то, что некоторые вопросы нужно решать совместно. То есть не только с ними, но и с другими Маяками. Их что, так много? Хотя чего это я удивлялся? И куда мы полезем целой толпой? Немного странно, вам не кажется? При этом СветаСила больше ни одного Маяка не назвала. Если понадобится, мол, они сами нас найдут в местах встречи. А может, вообще ничего не понадобится. На данном этапе. Темнила она что-то. Но это… Ну, не стану же я вступать в спор со своим работодателем в первый же день работы.
Она ко всему прочему еще и платить обещала! Во как, даже если и не выполнишь поручения или работу.
Причем деньги очень хорошие, что позволяло вообще не работать, от чего можно не участвовать в общественной жизни самого Круга. Совсем. Как я понял, это тоже входило в цели Маяка: быть над миром, а не внутри него. Что немного странно. Впрочем, найти свою нишу в новых обстоятельствах всегда можно. Например, стать приключенцем и лазить по Пустоши, а с такой помощницей, как СветаСила, это будет не так сложно. Так мне казалось. Или только казалось…
В общем, если честно, я совершенно не понял цели создания Маяков. Но именно это непонимание и окончательно меня утвердило в мысли, что я правильно поступил, что согласился. Но и согласие Насти тоже сыграло свою роль. Ну, она, видимо, согласилась, потому что согласился я, ну а я потому, что согласилась она.
Совсем я запутался.
Но обязательно разберусь. Мы с Настей разберемся.
Ну, а после всех моих размышлений и долгих ожиданий был секс. Мощный и довольно хм… жесткий.
Но какой-то неправильный, что ли.
Неправильность заключалась в том, что всякий раз, когда я брал СветаСилу, она доставалась мне девственницей! Я очень хорошо подкрепился чечевицей, поэтому был неудержим, и они были моими не один раз. Но скажу честно: в конце всей этой сумасшедшей оргии я уже боялся прикасаться к СветаСиле. Не знаю, как другие, но меня это свойство, явно нечеловеческое, напрягало. И, видимо, наконец поняв это, в последний раз она стала моей как вполне обычная женщина. И это было намного приятней, чем все предыдущие разы.
А Настя?
А что Настя. Она была великолепна, как всегда и во всем.
И я надеялся… Нет, мы — я и Настя — в тот момент не надеялись, а были уверены, что наша любовь будет вечной!
В мире, в котором мы живем.
Хм…
Вот только не думал я, что это будет так сложно.
Алекса
Его сопение меня раздражало. Ну, я могла понять поцелуи, но при этом он издавал такие звуки, а руки лезли в такие места — хм, хотя они и должны туда лезть! — что ни о каком интиме и речи быть не могло. Мне это было жутко неприятно. Или он просто мне не нравился.
Хотя бы грудь не кусал. Это он так ласку проявляет? Больно ведь, придурок!
Я вздрогнула, выдохнула и оттолкнула Семена от себя. Он, уже снявший штаны, запутался в них, обалдело вскрикнул и повалился на пятую точку. Но тут же вскочил.
— Ты что, дура, что ли?
— Уйди! Достал! — я принялась по-быстрому одеваться.
Раздеть он меня почти сумел, но вот дальше. Дальше были проблемы с моим вторым «Я», ну, или с первым.
Мужская составляющая моей души, просто орала в моей голове благим матом, совершенно не соглашаясь на секс с мужчиной. Пусть и мальчишкой лет пятнадцати. Мне как девчонке было тоже пятнадцать лет, и при этом я была все еще девственницей. А это в мире, в котором я родился — или, скорее, родилась — второй раз, было существенным значением…
Семен вновь полез ко мне. Но я снова его оттолкнула.
— Ты совсем, что ли? Если я сейчас тебя не возьму, тебя ведь отправят в казармы! Ты этого хочешь? Чтобы тебя поимели десятка два солдатиков?
Да плевать!
Хотя, если честно…
Я родилась в странном мире. Вроде это наш родной мир, в котором мы живем, но в то же время все совершенно по-другому.
Сейчас в этом мире царствует мужской шовинизм, в истинном рассвете своего маразма! Все кругом и везде под властью мужчин, хотя их в обществе всего процентов десять, не больше! И при всем при этом женщина низведена до самого низшего потребления и совершенно бесправна!
Представляете?
Я вот только и должна служить вот таким придуркам, как Семен, хотя он не так уж и плох, если честно говорить и если сравнивать с другими, и если и работать, то на каких-то совершенно униженных работах. Уборщицей там или прачкой. Впрочем, как я уже говорила, мужчин мало, поэтому женщины, как и в первой моей жизни, работали на основных, где-то и когда-то мужских работах, и на заводах, и в поле, и водителями. Просто, чтобы до этого дойти, нужно отдаться не одному мужчине, притом так отдаться, чтобы этот мужчина замолвил за тебя словечко для хорошей работы. А так или уборщица, или продавщица с минимальным окладом и каким-то придурком-мужиком, который будет тебя иметь и тискать каждый день и каждую ночь. И не только тебя одну…
Извините за столь странный монолог, просто со стороны это выглядело очень мерзко. И я даже понимала, что когда я была Алексеем, то все было на самом деле не менее мерзко, просто было какое-то равновесие. И хотя бы видимость равноправия. А сейчас мужики везде и всюду и требуют тебя и твое тело, так как будто ты резиновая кукла. И прав не имеешь…
На самом деле и в самом деле не имеешь. Вообще! Даже выбор деятельности — это когда к хиршенам подростки в пятнадцать лет отправляются — для нас запрещен! Для девчонок. Только мальчики, и все! То есть изначально нас опускали на самое дно. И только телом можно было выбраться наверх.
Ну, например, у Семена отец неплохо устроился на металлическом заводе, так что можно было бы выучиться на токаря или слесаря. А что, хорошие и денежные специальности.
Но не могу! Не могу! Чертов мужик внутри просто не давал возможности нормального секса. Ну и что, что тебя мальчик целует, телом я ведь девчонка! Причем девственница! Круто ведь!
— Тебе же хуже будет, дура! — снова старую пластинку по-новой завел Семен.
Да, будет хуже. Вот да…
Скверно…
Как только девчонке исполняется пятнадцать лет, то она обязана потерять девственность за три вписки. Если до этого потеряла невинность, то вообще все прекрасно — обо всем этом, о девственности и о времени, будет еще отдельный разговор.
За три сбора, вписки, вечеринки молодых идиотов и идиоток, которые собираются именно для этого. Двое или трое парней и десять-пятнадцать девчонок. И у всех обязанности! Девочки должны отдаться, а мальчики — не теряться и сделать свое дело как можно эффективней и быстрее. И это не просто мои слова, это так написано в памятке о дефлорации! Представляете! Когда прочитала, я была просто в шоке от написанного!
Такая ситуация не просто вдалбливается, она на каждом шагу. Как говорили раньше, из каждого утюга на тебя смотрит Директор по интиму — по Семейным отношениям в моей первой жизни, или тут за глаза, просто Сексуальный Директор — и требует, требует, требует! Твое тело, твое счастье, твою жизнь! И что ты себе не принадлежишь и живешь только по их мужицкому соизволению. Какой-то жуткий маразм. Но приходится подчиняться.
Ну, в моей первой жизни все было почти так же. Просто не было обязательных требований. Захотел — взял, захотела — отдалась. А нет, никто не неволит. Но тут… Это меня коробило и выворачивало наизнанку.
В первую вписку я даже целоваться не смогла! Сбежала на первых же минутах. Этот Алексей мне так кричал, что я чуть не оглохла! И это внутренний крик, а если бы прямо в ухо орал?
Во вторую вписку я кое-как целовалась. Даже испытала удовольствие, но дальше поцелуев дело не пошло. Тогда Семен получил и в лицо и ниже пояса. Потом пришлось извиняться и обещать, что на следующей вписке будет все нормально. А сейчас просто бзик по фазе. Ну, не буду же я говорить, что внутри меня сидит мужик, э… мужчина, который просто не в состоянии воспринять, что он или я женщина.
Но как видно, сколько я ни готовилась к этой третьей вписке, но так и не смогла перебороть свое мужское «Я». Хотя сегодня Семен достиг многого! И целовались мы с ним отлично, и раздеть он меня смог почти всю. И если бы не боль от его укусов — как будто соски пытался откусить, так было больно — было бы вообще приятно. Но…
Кстати, для всех этих трех вписок шовинисты, несмотря на все свое пренебрежение к женщине, позволяют этой женщине быть красивой! Поэтому нам, девчонкам, выдают специальную сумму, чтобы мы посетили Париж, который никуда не делся. Отчего я заключила, что все-таки нахожусь в своем мире, вот только антураж какой-то жуткий вокруг. Еще более антиутопичный, чем прежде.
А вот в Париже мне понравилось и как мужчине — наконец-то он увидел запретный плод, и как женщине — ну, а я насладилась всеми прелестями сего прекрасного места. И так как Париж — это очень приятное дело, то мало кто из шовинистов реагирует на то, что ты девственница и дошла до третьей вписки. Так как понимают, что на халяву это ведь приятно, а деньги ведь не маленькие! Но вот после уже обращать внимание не будут на отговорки, а за волосы — и в казармы, без всякого Парижа. Слышала и знаю о таких случаях…
Но не могу!
Не могу.
Черт с ними со всеми! Пусть за волосы и в казарму. Там хоть выбора не будет. А сейчас еще есть выбор, и я предпочла собраться.
— Стой! — Семен так и не надел штаны, при этом его видимое хозяйство было не таким уж и маленьким. Хм… Милый мальчик. — Казарма тебя убьет!
Беспокоится, это тоже мило. Может, все-таки остаться? Кровь свою на простыне оставить, а потом в слесари на Металлический завод?
Я мотнула головой. Пусть будет что будет…
— Не хочу. Извини, — и открыла дверь.
— Ну, как знаешь, — его голос стал жестким. — Больше не приходи.
Я усмехнулась и, не поворачиваясь, подняла правую руку с вытянутым средним пальцем.
Он что-то буркнул нечленораздельное, а я нырнула в полутьму лестничной клетки. Между этажами светили небольшие керосинки, чтобы уж совсем темно не было.
Не знаю, говорят, что где-то есть Белые ночи, но тут, в Горске, ночью темень стоит, ничегошеньки не видно…
И куда я на ночь глядя? Понятно, что у меня соседний дом, третий подъезд, третий этаж, комната в женском общежитии, в котором, несмотря на весь шовинизм, секс запрещен — ну, это с мужчинами. Но ведь до этого дома дойти нужно.
На улице июнь, теплынь. И я в короткой юбочке, туфельках на небольшом каблучке и в теплой кофточке, у которой Семен пару пуговиц оторвал в порыве страсти.
Ну, вся такая красивая — честно говоря, очень красивая, вся в маму — и призывная. Вот бросился бы кто в темноте на меня, отдалась бы тут же! Было бы смешно. Зато никаких казарм.
Я знала адреса еще нескольких вписок, где меня бы приняли с распростертыми объятьями. Но Алексей, зараза, этого не хотел. Он вообще ничего не хотел. Хотя нет, Алису он хотел, соседку мою по комнате, и я с ним в транс впадала. Но все-таки умудрялась остановиться раньше, чем все бы началось. Впрочем, женский интим тут не запрещен, но если так девственность потерять, то обязательно высекут на площади Воспитания и все равно в казармы отправят. Шовинисты чертовы!
Не жизнь, а какой-то кошмар. Как вообще СветаСила допустила такое развитие событий? А, ну да, она же не женщина. Система, чтоб ее — машина и робот. Ну, или экспериментатор…
Позади послышались шаги.
Семен решил догнать? Или и в самом деле какой-нибудь припозднившийся гость?
Бери меня, я вся твоя!
И я повернулась.
Чтоб тебя!
Передо мной стоял шершунчик! Огромная крыса, причем прямостоящая! Выше меня на две или три головы, с маленькими лапками, но с огромной башкой и челюстями.
Застыла как вкопанная! Надо бы бежать. А надо?
Секунд пять длилось наше противостояние. А потом…
Потом…
Шершунчик просто наклонился.
И…
Откусил мне голову!
Вот на этом моя вторая жизнь и завершилась.
Занавес.
Алексей
Я чуть со скамейки не свалился от таких воспоминаний. Время от времени на меня находило, и я вспоминал эту смерть второй моей жизни. Причем помнил и глотку этой твари, и ее запах, и даже удивление, что у него такой огромный пищевод. Но потом уже все, темнота.
И вот третья жизнь…
На этот раз все вполне нормально. Я мальчишка — Алексей Никифоров, пятнадцати лет от роду. В Мире, в котором все на своих местах. Где женщины правят балом, и ни о каком мужском шовинизме нет даже и близкого упоминания!
Представляете! Это мое любимое слово, но без него просто невозможно. Представляете?
Вообще ничего!
С десяти лет я, можно сказать, поселился в библиотеках Горска, но в газетах нечего о том времени не встречалось! Да, попадались знакомые фамилии «деятелей» в кавычках, но в совершенно другом свете событий и происшествий! И никаких Директоров по интиму, хотя, как я и говорил, был Директор по Семейным отношениям, но ее называли любя просто «Мама», что, как я думаю, ей, Василисе Федоровне Чекаловой, было очень приятно. Даже не понятно, что это было за время. Или СветаСила и в самом деле экспериментировала? А зачем?
А ведь прошло-то всего семьдесят два года с той моей смерти!
Впрочем, родился и родился. Семья хорошая. Четыре сестры и я, как говорят, однопостные дети или однодневки. Родились мы в один день с разницей в пять часов. Я средний. А старшие вон стоят, Антонина и Ольга, и две, которые младше меня — Светка и Настя. Но не та, которую я ищу. Не моя Настя!
Стоят беседуют с такими же однодневками — четырьмя девчонками: Таней, Ариной, Томой и Антониной, как мы ее называем, Антониной Второй, сестрами еще одного мальчишки, здесь находящегося. Федора Боброва, моего лучшего друга. Они младше меня на неделю. А он сейчас окучивает еще тут присутствующих шестерых девчонок. Нам ведь по пятнадцать лет, а значит, можно организовать вписку. Само собой, наши сестры, в полном согласии с нами, ну, и еще девчонок со стороны позвать, что Федор и делает. И как я понимаю, все девчонки согласны.
Это будет милая и добрая оргия. И я надеюсь, проявлю себя как настоящий мужчина, а то после второй жизни меня немного воротит как от женщин, так и от мужчин. И если честно, секса в моей третьей жизни не было вообще! При этом в первой жизни к пятнадцати годам я уже был прожжённым циником в отношении женского пола.
Шучу. Но уже имел контакты. И даже мне Пост предлагали девочки постарше! Но я посчитал, что это слишком рано для четырнадцати лет.
А сейчас я шарахался от секса как от чумы! Это, видимо, Алекса мне мстила за мое к ней отношение во второй жизни. Надо будет как-нибудь с ней поговорить в ночи и тишине и договориться. А то иногда, кажется, что схожу с ума от общения с этой девчонкой в себе, точнее, от скандалов. А есть ли она на самом деле? Или только кажется?
Так что СветаСила права была, возрождение — еще та жесть. Вроде и живешь всего трижды, а в голове уже бардак.
И смерти, от которых не укрыться.
Ну, да, вас ведь интересует, как я закончил свои дни в жизни первой?
Не беспокойтесь, я не ушел за Забор. Все было до банальности просто…
Я словил пулю в сорок четыре года, в Пустоши, прямо в голову!
И пока моя голова разваливалась на куски, как спелый арбуз, за эти несколько мгновений я и боль почувствовал, и страх, и видел ужас в глазах Насти. Только одного не понял — откуда стреляли.
Жуткая смерть. Но я надеюсь, что это не станет моей фишкой. Две головы я уже потерял, довольно неприятным способом, постоянно шея чешется, поэтому третью я терять таким образом не хочу.
Снова чуть со скамейки не навернулся.
Я все о скамейке да о скамейке. Но вы ведь не знаете, где эта скамейка находится. Или догадались?
Да, мне пятнадцать лет, и мы всей семейной толпой в Черном доме, на третьем этаже у хиршенов в ритуале выбора пути. Своей дальнейшей жизни в мире, в котором мы живем.
Вот я и сижу на скамейке в ожидании своей очереди у Матисса.
Именно! И этот нечеловек тоже здесь! Представляете! Я не очень-то удивился, а он тоже виду не подал, когда руку пожимал. Так что мы обязательно найдем общий язык. Но моя очередь в самом конце. При этом две девчонки — уже выявленные Проводники. Сегодня день какой-то урожайный. Как я слышал, месяца три Проводников вообще не выявлялось. А тут сразу два! Причем девчонки. Что вообще редкость. Может, я такой счастливый?
Вот только я Проводником становиться не хочу! Денег мне СветаСила платит достаточно. Уже дважды я забирал себе причитающееся, так что не надо мне никакой работы. Но кое-что попросить у хиршенов, у Матисса, я бы не отказался. Ну и за мной не заржавеет. То есть было на что поменять их помощь.
Ну, а там посмотрим по обстоятельствам, что делать дальше.
Федор подлетел.
— Все согласны! И все как на подбор! Эх, крутую вечеринку устроим! Я уже и местечко выбрал. Как деньги получим, так вперед! — и снова к девчонкам побежал.
Во как у него адреналин встает! Кстати, тут, в Черном доме, есть несколько комнат, где можно вполне себе легально заняться сексом, если молодость бьет через край. Но говорить об этом Федору я не буду, пусть потерпит, крепче будет.
Ага, говорю как старик. Хотя до старости, как вы понимаете, я еще ни разу не дожил.
В первой жизни мне было как-то не до описания мальчишечьих восторгов. Был уже вполне устоявшимся мужчиной со своим цветником. Потом, правда, все немного изменилось, что вообще не позволило вспомнить молодость. А рассказать о ней стоит…
Если не считать времени мужского шовинизма.
Хотя почему не считать. Самое интересное ничего не изменилось с моей первой жизни, и даже во второй.
Когда тебе исполняется пятнадцать лет, при этом в четырнадцать ты получаешь совершеннолетие и уходишь от родителей, не все, но большинство, у тебя появляется полное законное право организовать три вписки, вечеринки, на которые ты можешь зазвать кого хочешь. При этом ты как мальчишка получаешь деньги на организацию этих трех мероприятий, а девчонки получают деньги, чтобы посетить Париж и предстать перед мальчишками во всей своей красе. И вот здесь, если не считать мужского шовинизма, то в первой и третьей жизни девственность не имеет никакого значения. То есть от девчонки не требуют потерять невинность в обязательном порядке. Можешь делать что хочешь, никто тебе и слова не скажет, и в казармы не отправит.
Деньги хорошие, надо сказать.
И, если честно, именно с первых вписок и начинается просто безудержная интимная жизнь! Срываешься в штопор полностью! Причем до пятнадцати лет очень мало что происходит, а потом как переключатель клинит. И тут с пятнадцати все и начинается.
М-да…
То есть дня три я в Конвое, а по возвращении я был везде, где можно и где нельзя. Укутайку вот несколько раз посещал, это случилось, когда еще не был знаменит. В общем, насыщался как мог. Да простят меня девчонки за такое немного циничное восприятие их тела и жизни, но до девятнадцати лет мы все такие. И парни, и девчонки.
А потом как отрубает! Теперь переключатель как будто отпускает.
Вот не поверите. Все уходит, как будто и не было. Да, ты занимаешься сексом, но уже просто для удовлетворения, чтобы не сгореть. Хотя это тоже больше просто животная страсть взять все, что можно. Но уже с более человеческим лицом, если так сказать.
А где-то с двадцати пяти ты остепеняешься. Начинаешь искать свой цветник, и если и смотришь в сторону, то только для того, чтобы этот цветник пополнить, но не более того. Ты совершенно перестаешь смотреть по сторонам. Ну да, кто-то вспомнит, что я говорил про измены, что их как бы и не бывает. Потому что мужчина — бла-бла-бла… И за это, простите меня, милые дамы, но наши измены — это ответы на ваши обманы. Поэтому такие девчонки, как Светка, никогда не прибивались к определенному цветнику. Считали себя свободными, хотя что такое свобода?
Еще раз простите меня за эти мысли. Но да, мозг наш порой только ниже пояса и находится, и мы пытаемся его как-то занять, чтобы не сильно умнеть. Или глупеть. Кому как. Иначе шовинизм и начинается.
И да, не думайте, что моя жизнь — это как День Сурка. Чтобы вернуться в определенный день, мне приходится проживать много лет, точнее, пятнадцать. Впрочем, не скажу, что эти годы были трудными. Детство оно всегда детство. И я очень любил своих родителей, что первых, что вторых, что третьих. Все трудности как раз и начинались в День Сурка.
— Алексей Никифоров! — появился Матисс и выкрикнул это в коридор.
Зачем так громко-то? Я и так все слышу, даже шёпот.
Я встал, был предпоследним, последней была моя сестренка Настя. Тут без алфавита и жребия. Чисто хиршеновские штучки.
Матисс приоткрыл дверь, пропуская меня вперед.
Эта комната, в отличие от кабинета Матисса, была маленькая, метра три на три, не больше. Но так же, как и везде, стол посередине, но без кушеток по стенам.
Когда я вошел, а Матисс закрыл дверь, я выпалил:
— Только не говори, что ты меня не узнал, — и повернулся в его сторону.
Он хмыкнул, а в глазах сначала появилось любопытство, а потом искорки интереса.
— Вопрос в том, как ты узнал меня, — в свою очередь проговорил он.
— Разве ты изменился лицом? — я был искренне удивлен.
— Маяки забывают хиршенов, дружеские отношения. Мы для вас просто хиршены, ну, во всяком случае, до твоего появления было так.
— Любопытно.
Он подошел к столу, указал на стул, а сам сел напротив.
— У меня к тебе просьба. Даже три просьбы, — проговорил я, не кладя пока руки на стол.
Он же возложил свои и предложил:
— Давай не здесь поговорим.
— Нас подслушивают?
— Нет. Просто там, где мы будем говорить, время течет медленнее. И за пять минут здесь мы можем обговорить множество вещей там. Ты разве забыл?
— Видимо да. Забыл, — я так же положил руки на стол.
Не буду описывать, как мы добирались до места разговора. Но это точно не моя и не голова Матисса. Это нечто иное. Хиршены называют это Локрус. Место довольно любопытное, но больше пары часов мне не очень хочется там быть. Чувствуешь себя почему-то мертвецом в этом месте.
Но я отвлекся.
Это тоже была почти такая же комната и такой же стол. Я похлопал себя по карманам. И точно, в одном из них обнаружилась монетка «23 копейки». Как сказал когда-то Матисс — я начал вспоминать — пока я вижу эту монетку, я в Локрусе или вокруг него. Когда она исчезнет, значит, я вернулся в реальность. Я тогда спросил его, а если у меня с собой из реала будет такая же монетка? На что Матисс ответил, что в реале не существует таких монеток, нигде и никогда. Но даже глядя на любую монетку, я всегда буду знать, что я в реале. Почему? Он только загадочно хмыкнул, сказав, что я это пойму со временем. При этом юла при определенных обстоятельствах может крутиться вечно или вообще не крутиться, что не дает возможности понять, где мы находимся. А монетка дает? Ничего не понял.
Но я снова отвлекся.
Мы уже сидели. Просто сидели.
— Так что у тебя за просьбы?
— Ну, первая очень простая — не определяй меня Проводником.
— Хм… — задумчиво так проговорил Матисс. — Но ты и так не Проводник.
— Да? — ну, честно говоря, я еще ни разу не чувствовал биомассу шершунчиков. Они все еще есть, и процветают, гады такие, но, видимо, мне не попадались, или я перестал их чувствовать?
— Ты явно что-то большее, чем Проводник. Э… Честно говоря, я бы тебя отправил в левую дверь, чтобы понять, кем ты стал!
Я усмехнулся на его эмоциональный выпад этакого ненормального ученого из фильмов.
— Давай так, я буду приходить время от времени, но в левую дверь не пойду.
— Почему? — он спрашивал, не удивляясь моему отрицанию.
— Не хочу быть зависимым. К тому же я предлагаю в обмен плату, для которой я должен быть свободным.
— Интересно. И что ты предлагаешь в обмен на свои просьбы?
— Камни Зархи.
Матисс даже дернулся от неожиданности моих слов.
Могу его понять. Камни Зархи — почему они так названы, даже хиршены не знают — вещь не то чтобы редкая, просто достать их очень сложно. Конечно, хиршены предлагают за них хорошие деньги, но все равно одинокому приключенцу это практически невозможно. Но у меня была заначка в Пустоши, с Настей организовали, еще когда я руководил «Нукинчоком». Никто не знает про нее, кроме нас двоих. Почему не в городе? Потому, что в Горске, вне хиршенов, камни Зархи очень быстро разрушаются. А вот в Пустоши они могли пролежать многие годы.
Что за камни Зархи? Хиршены черпают из них энергию. Как говорил когда-то Матисс, они могут прожить и без этих камней, но с ними жизнь легче и дар становится сильнее. Но, как я уже говорил, нужны они только хиршенам, для всех остальных ценности камни Зархи не представляют.
А если говорить, откуда они берутся, то тут все просто — это испражнения многоножек. То есть чтобы их найти, нужно найти гнездо этих самых тварей. Нам с Настей повезло, мы обнаружили покинутое их гнездо. Сами понимаете, соваться в обитаемое гнездо — малоприятная авантюра. Но, как я знаю, так камни Зархи и добываются. И это довольно жестокая добыча, если знать историю вопроса. Поэтому я рассчитывал на свою заначку, а не на добычу. Да и вдруг я там весточку от Насти получу. Ведь все может быть.
— Заначка? — правильно предположил Матисс.
— Да. И надеюсь, что ее никто не нашел, — я подтвердил его слова.
— Это достойная плата. Что у тебя за остальные просьбы?
— Вторая просьба — помоги мне найти Настю. Я чувствую и знаю, что она сейчас в этом времени, но не могу ее найти. Мы же Маяками стали не для того, чтобы не быть вместе.
— Да! Ваша любовь вещь удивительная и, может быть, даже уникальная! — он о чем-то задумался. А потом продолжил: — Хорошо, я помогу. И третья просьба?
Я выдохнул. Для себя просить — это очень сложно. И на одном дыхании:
— Ты можешь определить, откуда стреляли? Я бы раньше к вам добрался, но один раз меня патруль сцапал. А второй раз в Черный дом не пустили.
— Ты пытался пройти сюда?
— Да. Мне было десять. Посчитал, что уже довольно взрослый, ну, если посчитать все мои жизни. Но ваша чертова дверь меня не пустила. Даже не знал, что такое может быть. Ну, а кричать было бесполезно. У вас ведь тут звуковой барьер, как я знаю.
— Странно. Она редко кого не пускает из Маяков. Детишки — да, балуются. Баловались… Им наш ресепшен нравился как игровая площадка.
— Правда, что ли? — я был крайне удивлен.
— Раньше с Черным домом стоял жилой квартал, вот детишки и повадились. У нас ведь внутри безопасно, и в прятки тут играть на первом этаже раздолье. Вот они и играли. А потом кое-кого так и не нашли, — он многозначительно хмыкнул. — И тогда наш великий Охрон решил дверь заколдовать, но для Маяков сделал послабление. Иногда они приходят в малом возрасте к нам, чтобы мы помогли им выправить кое-что в памяти. Тебе не надо ничего подправить? — и его глаза лукаво блеснули.
— Мы с тобой что, зря мою защиту ставили?
— Ты прав. Но то, что тебя дверь не пустила, это странно.
— Может, я не хотел ничего подправить, а шел за помощью? А в десять лет я бы вряд ли добрался до Пустоши. Видимо, она так посчитала…
— Интересный вывод, — он покачал головой. — Так ты готов вернуться в тот день и минуту?
Хм… Я уже и забыл о просьбе. Что-то с памятью моей стало… На что Матисс только усмехнулся.
И вот я снова на этой площади. На месте моей смерти. Первой.
Только сейчас я вижу все со стороны. Рядом со мной Матисс, который тоже наблюдает.
Я все-таки вздрогнул, когда пуля попала мне в голову. Готовился, но разве к этому подготовишься? При этом там голова взрорвалась, а у меня ведь тут тоже все внутри перевернулось. Об этом Матисс предупредил. Хорошо, что я ничего не кушал перед посещением хиршенов, кроме завтрака. Иначе…
Но в первый раз мы ничего толком не увидели. Точнее, я не увидел. Матисс что-то почувствовал. Откуда пуля летела?
На самой площади нашлось три точки, возвышающиеся над местом моей смерти.
Одна — это девятиэтажное здание, на которое я смотрел в момент выстрела.
Вторая точка — это уже двенадцатиэтажное здание слева от меня. Но насколько я знаю, там обрушены пролеты между третьим и шестым этажами. Но в лифтовой шахте есть металлическая лестница в стене. Если кто очень захочет, заберется на точку обстрела.
И третья точка — это за моей спиной, небольшая совсем башня, но меня видно как на ладони.
Есть еще четвертая точка, но это уже чисто для снайперов и хорошей винтовки. В двух километрах небоскреб, тоже впереди меня, и если считать первое здание на двенадцать часов, то эта точка располагалась где-то на два часа.
Все-таки будем считать, что четыре точки.
Сначала представили стрелка задней башни. Я и сам предполагал, что именно оттуда стреляли. Но нет. Как сразу отбросили и левую многоэтажку. Значит, остались девятиэтажка и дальний небоскреб.
Скажу прямо, что не очень приятно несколько раз переживать свою смерть и видеть, как голова…
Не, не буду описывать. А то я описаюсь точно. Потому, что устал, и потому, что страшно. Но пришлось это все пережить несколько раз, ради достижения цели. И цель была достигнута!
Матисс нашел место!
Не небоскреб, а дом на двенадцать часов. И даже я смотрел на место стрелка в секунду своей смерти! Как будто он ждал именно этого момента! Вот же жуткая какая ситуация!
Но даже сейчас я ничего не видел и не слышал! Ни отблесков, ни шума, ни звука выстрела! Стрелял явно профессионал! Вот тебе и Рикши! Я к тому, что в Горске появился кто-то, кто оказался способен заменить Рикшей. Тогда был способен. А сейчас? Может, СветаСила и этому стрелку предложила работу Маяка?
Я даже испуганно огляделся, как будто я тут в реале.
— Мы в Локрусе, — поняв мое беспокойство, проговорил Матисс. — Мы можем заглянуть на лежку стрелка, но ничего там не увидим, что помогло бы нам понять, кто стрелял, так как мы не были там в реальности. Вот если посетишь это место, может, еще что-нибудь и найдем.
— Я для этого и хочу в Пустошь…
— Удачи тебе.
— А тебе спасибо, — проговорил я и зажал монетку в руке.
Вынырнули из Локруса. В руке никакой монетки. Мы в реале? Чувство такое, что да, мы точно в реале, без всяких монеток.
И даже минуты не прошло здесь на часах на столе. Поэтому мы просто сидели. Молча, пока мои пять минут у хиршенов не пройдут.
А о чем тут говорить?
Все уже сказано.
Конечно, я мог бы обойтись и без хиршенов. Облазил бы все четыре точки и, может быть, что-то и нашел. Но это было бы пустой тратой времени, и я не был уверен, что вообще что-то найду. Или посчитаю, что нашел. А если бы не понял? Поэтому Матисс просто помог мне разобраться в ситуации, и я шел, уже зная, что искать и где.
Думаете, ничего не сохранилось за сто пятьдесят лет? Но в Пустоши, как и везде, нет пыли и мало что гниет. Поэтому шанс был. И я надеялся на этот шанс. Правда, добираться до места пришлось несколько дней. Я же пешком. Это после похода я решил присмотреть машину и спрятать ее у въезда в Пустошь, есть там несколько мест. Чтобы после уже ездить по Пустоши на транспорте и с ветерком. Что насчет заправки? Были места, где, еще будучи директором «Нукинчока», я схоронил несколько бочек со спиртом. Две точки во время нынешнего похода проверить сумел. В одной пусто, другая забита под завязку. Есть еще несколько точек, но они дальше площади Смерти. Но я пока не собирался идти дальше.
Странное все-таки впечатление вызывали эти старые здания. Везде бардак, перевернутые, сломанные, раскиданные вещи, но при этом ни грамма пыли времени, как будто все вчера случилось. Я спрашивал у СветаСилы, почему нет пыли, но она что-то понесла про измерения и пространственные мешки. То есть что-то заумное и физическое, поэтому я мало что понял. Но если пыль туда исчезает, не хотел бы я оказаться в тех измерениях!
В здание сразу заходить не стал. Уселся в уголке рядом с единственным подъездом этой жилой башни, вытащил из рюкзака сухое чечевичное «мясо», сухарь и термос с подобием чая.
В Пустоши не было проблем с водой, только вода была не первой свежести. И чтобы ее попить, нужно было обладать недюжинной силой воли. То есть если нашел чистую лужу после дождя, а они здесь гости не редкие, то хорошо. Но если долго нет дождя, а хочется пить, хм… приходится пить всякую гадость. Поэтому еще и таблетки с собой таскаешь от всяких неприятностей с желудком. В общем, еду — не мясо, о нем отдельный разговор, а всякие печеньки, сухари, галеты — можно найти, и я даже удивится, что все, что нашел, в целости и сохранности за многие-то столетия! А вот с водой такое не прокатит. Даже в пластмассе она может зацвести. Отчего всегда ждешь дождя, чтобы наполнить флягу, если нужно.
Но сейчас я в воде не нуждался, как и в еде. Я просто сел поразмышлять…
Ну хотя бы подумать, кому была выгодна моя смерть?
Честно говоря, моя смерть не остановила монопольное движение вперед «Нукинчока» в Горском круге. Даже наоборот — упавшее знамя подхватил Кирилл и принялся вообще давить конкурентов направо и налево. Конечно, тут же в события вмешалась Директория и рубанула по монополиям, ограничив их сорока пятью процентами рынка. В общем, прижала как «Нукинчок», так и его нового конкурента, фирму «Поларкус», принадлежащую скрытому до поры до времени второму миллионеру Горского круга. Если честно, я до сих пор не знал, кто он такой. Газеты хоть и писали что-то, но это все чисто их фантазии. Да и сейчас это уже другие руководители, которые все так же оставались в тени, в отличие от «Нукинчока».
Откуда я все это знаю? Из Архивов. Я же уже говорил, что оккупировал библиотеки Горска с десяти своих лет третьей жизни? Вот и в архивах побывал. Пытался составить картину мира во времена моего отсутствия в этом мире.
Довольно любопытно, что во времена мужского шовинизма крупных фирм в Горском круге просто не существовало. Они как бы исчезли. Но вот сейчас живут и процветают! И «Нукинчок», и «Поларкус» — что вообще это значит? — и еще одна фирма, третья в списке монополистов, — «Армата», принадлежащая какому-то Натану Ширу. Видел я его, молодой на вид парнишка. Вполне возможно, тоже Маяк, так как чтобы за десять лет поднять фирму и влезть с ней на рынок и договориться с этакими монстрами бизнеса, нужно иметь не просто связи, но и сильное прошлое. И знать Пустошь как свои пять пальцев.
Спросите, почему я не подался в «Нукинчок»? А что, логично, устроиться на работу и продвинуться наверх, обладая своими знаниями о фирме. Но вот именно это не знания, а прошлое, которое на самом деле нам, Маякам, раскрывать запрещается. Да и куда я там приткнусь? В Конвои? Так я не являюсь официально Проводником и даже не знаю, могу я тянуть тяни-толкаи или нет. Все слова Матисса, что я нечто большее, чем Проводник, пока лишь слова. Разбираться будем при встречах, что и как. А все остальные профессии — менеджеры там всякие или экономисты средней руки — не для меня. И выучиться сначала надо на высших курсах, а потом уже думать о таких профессиях. Да и на высшие курсы еще попасть нужно, не все так просто.
Вот если бы я родился Сомовым снова, тогда да, был бы шанс и большой! При чем здесь фамилия? Я как-то еще в первой жизни высказал мысль о том, что следовало бы купить две наши фамилии в вечное пользование. Нуков и Сомов. Чтобы они принадлежали только фирме «Нукинчок». Я это высказал, а после моей смерти Кирилл железной хваткой исполнил эту мысль. Купил эксклюзивные права на две эти фамилии. При этом создал своеобразные негласные правила, которые нарушать сторонним людям было себе дороже. Некоторые пытались менять фамилию, но им быстро объясняли, что есть что и кто есть кто. Поэтому сейчас «Нукинчоком» правят или двухфамильные Нуковы-Сомовы, или просто Нуковы или Сомовы. И никого со стороны! Все внутри семьи! Ну чистая мафия!
Поэтому я и говорю: родись я Сомовым, был бы шанс снова увидеть «Нукинчок» изнутри. А так я просто Алексей Никифоров, сын водителя и учительницы, и на большее, как только эти профессии, не имею возможностей.
Я ведь говорил когда-то о возникающей в нашем Мире сословности? Так вот, вся эта ерунда в полном расцвете! И чтобы подняться наверх, нужно иметь недюжинный характер и ум. Ну, или каким-то образом оказаться внутри этих трех фирм. А в крайнем случае — иметь знакомства на Металлическом заводе или в автомастерских. Отец мой, кстати, знакомства имеет, так что, хм… я не в самом низу этой наследственной сословности. Впрочем, я особо не переживаю. После мужского шовинизма наша современная жизнь — это просто какая-то милая игра, в которой можно иногда выиграть и джек-пот.
Ну, вроде все о размышлениях?
Ах да. Предположения, кому моя смерть была выгодна? Не знаю. Но по архивам знаю, что Кирилл развил бурную деятельность в поисках моего убийцы, но, как видно из газет, не особо преуспел. Само собой, существует семейный архив, но туда дорога мне заказана.
Хотите сказать, что я из тех же архивов должен был знать, откуда стреляли? А вот и нет! В газетах были только общие слова, о поисках почти не слова. Впрочем, некролог очень душевный вышел, я даже прослезился.
Так что помощь хиршенов, то есть Матисса, была необходима. Я еще не дорос до того, чтобы штурмом брать семейные архивы.
Я усмехнулся и вслух проговорил:
— В следующий раз роди меня у Сомовых. Ну, или хотя бы Нуковых. Чтобы далеко не бегать…
Был еще вариант, это Место встречи Маяков. Вдруг я бы вышел на Маяк из «Нукинчока». Но я неделю посещал одно место на юге Горска, и никто не пришел вообще. И моя метка осталась нетронутой. И еще одно место на севере города. Там я столкнулся с каким-то старичком — пятьдесят лет в наше время уже старичок, — который был явно бомжом в нашем Мире и это место, недостроенный дом, выбрал для своего житья-бытья. Ну, или меня обманули. Тогда непонятно, зачем это было сделано.
Но в душе я был рад, что никого не встретил. Настя — это особый разговор.
Поэтому я и обратился к Матиссу. И один сейчас в Пустоши.
Вздохнул. Собрался и, встав, ринулся в полутьму подъезда дома моей смерти.
Как мы с Матиссом выяснили, стреляли с самого верхнего, девятого этажа. Почему не сразу поняли, откуда стреляли? Ну, мы совсем не баллистики. Да и голова моя в момент выстрела превращалась в полные ошметки, от чего увидеть сразу траекторию полета пули было просто невозможно. Но мы сумели это невозможное сделать возможным. И я был благодарен за это Матиссу.
Я остановился. Нет, не отдышаться. А просто снова воспоминания заполнили мой мозг. Как голова раскалывается, но при этом еще несколько мгновений ты все чувствуешь, хотя ты уже мертв! Жутко! Но отказываться от работы Маяка я не собираюсь. Вот дудки!
Вот и девятый этаж, где должна быть лежка снайпера. С пылью было бы интересней. Можно было бы по слою определить, какой предмет здесь старше остальных. Но тогда точно ничего бы не сохранилось за сто пятьдесят лет. Сгнило бы все, или бы пыль слежалась. Или еще что.
Хм…
Стекла нет. Как нет и рам. И межкомнатных стен, только несущие колонны. Хм, любопытно, такую квартирку заиметь, на весь этаж. В каком-то фильме я видел что-то подобное. А вот и окно, где рядом лежка снайпера.
Подоконник высокий, но в кирпичной кладке есть трещина, достаточная, чтобы выставить ствол винтовки и прилечь в ожидании цели.
Я и прилег, вытащив бинокль.
Ничего подобного! Это не место стрельбы! У ствола, если он тут находился, совершенно нет маневра, и до места смерти моей его просто не повернуть.
Мы ошиблись? Мистика какая-то.
Впрочем, можно было стрелять с подоконника. Но тогда стрелок был бы открыт. У меня в команде всегда была четверка девчонок, следивших за обстановкой. Не сказать, что паранойя у меня проявилась, но для спокойствия.
Хорошо! Хорошо! Паранойя! Какие-то сны меня достали, как и Рикши, Кира как-то за пару недель до пули появилась. Не знаю. Может, наоборот, предупредить хотела. Но я ее прогнал. Может, зря? А девочки глазастые были, но вот взяли и не заметили. Но был бы снайпер на подоконнике, засекли бы точно. Хотя следователь из меня никакой. Что мы вообще могли видеть? Тень?
Но если вспомнить мой взгляд в те мгновения.
Твою тамань!
Тень! На восьмом этаже! Не на девятом.
Стоп. С чего это я вдруг стал видеть эту тень? Игра воображения? Или разговор с Матиссом выявил какие-то воспоминания из далекого подсознания? Ну, могу допустить, что это совершенно ложный след. Но если я здесь, то чего не спуститься на восьмой этаж?
Я и спустился.
На восьмом оказалась комнатка с пустым дверным проемом и стенами. А вот стена подоконника была разбита и превращена в три пирамидки остатки от кирпичной кладки. А наверху приделан какой-то щит, очень сильно затемняющий само пространство комнаты. Любопытно, но с внешнего наблюдения его не видно. Какой-то отсвет от щита, и кажется, что окно без стекол, но такое же, как и везде, полностью открытое. А тут хоть у подоконника стой с винтовкой наизготовку, никто ничего не увидит! Неужели готовились? И никто этой движухи не заметил? А кто мог что заметить? И вообще, почему потом этот щит никто не убрал?
Я подошел, дернул щит, и он, совершенно не сопротивляясь, щелкнул, оторвался от закрепа и упал сначала на разбитый подоконник, а потом, когда я отскочил от него, плавно так спланировал вниз, не издав при этом не единого звука.
Что это было?
Но если щит не издал звуков, то звуки появились совершенно неожиданные. Голоса людей, видимо, увидевшие это падение.
Вот чего не хочется, так это встречаться с чужими в Пустоши, хоть с ее жителями, хоть с приключенцами. Вообще ни с кем! Так как на самом деле тут каждый сам за себя. И если ты одиночка, то лучше такие встречи избегать, так как в девяноста девяти случаях они заканчиваются твоей гибелью. Мне было как-то не с руки погибать.
Но я не сразу выбрался из комнатки, так как когда повернулся, чтобы выйти, взгляд мой уперся в конфетный фантик, и бычок от сигареты. Лежали они не рядом, но пропустить их взглядом было невозможно так чужеродны они были в комнатном бардаке. Я ведь ринулся к подоконнику, да и полутьма из-за щита, поэтому так просто огляделся. А как света стало больше, вот и увидел.
Черт. Если я столкнусь с чужими, то обыскивать начнут, а эти трофеи потерять не очень хотелось. Поэтому я завернул их в свой носовой платок и вложил в какую-то кирпичную нишу в той же самой комнатке. Ну, если не приглядываться, то никто ничего и не увидит. А потом вернемся и заберем.
Уйти или спрятаться не получилось. Чужие вошли в здание и принялись его осматривать. Может, они и искали кого-то, меня, например, но, скорее всего, просто решили посмотреть на строение. Видимо, так карта легла неудачно, что мне пришлось с ними столкнуться.
Минут десять мне еще удавалось, применяя свой дар, слышать и видеть в черно-белом свете, прятаться от блуждающих по дому людей и спускаться по лестнице вниз. Но в момент, когда уже, казалось, что я их всех опередил и выйду без встречи с ними, я как раз с ними и столкнулся. Ну, а как же иначе? Без этого и сюжета бы не было.
Это была девчонка лет двадцати, в походном, очень потрепанном, но еще крепком комбинезоне, с этаким мачете в правой руке.
Не стану лукавить, но шансов против нее у меня не было, пусть я и был мужчиной. Я, конечно, тренировался — в чисто любительском стиле, но все-таки пока не обладал возможностью и быстро двигаться, и принимать удары и бить. А стрелять было нечем, потому что я не взял с собой ничего огнестрельного, только нож. И, если честно, драться с девчонкой мне совершенно не хотелось. При этом мачете в ее руке выглядело профессионально. Так что не очень хотелось быть порубленным на куски.
— Нил! Я приключенца нашла! — голос симпатичный, не прокуренный. Может, еще встретимся, если хорошо расстанемся?
Второй этаж, комнатка. Девчонка рядом с дверным проемом, я возле окна. Думаете, стоит прыгнуть? Тут все десять метров, а внизу строительный мусор, шансов ноль. Так что я не рискнул.
Ну, а через пару минут в комнатке этой собралась вся толпа этих чужих, явно жителей самой Пустоши, но при этом неплохо экипированных и вооруженных.
Три мужчины лет тридцати. Две женщины, их ровесницы, и еще семь девчонок от пятнадцати до двадцати лет. Но при этом чувствовались в них сыгранность и единение. Видимо, не один день вместе, или вообще семья это, что вполне возможно.
Точно семья! Потому что главный член команды чуть запоздал, а когда появился, я понял, что он по праву тут главный! Мужчина годами много за пятьдесят, если не все шестьдесят — в фильмах я такой возраст видел; харизма так и плещет, и при этом он не кажется злодеем. Ну, в Пустоши всяких людей хватает, и придурков, и маньяков, но я, видимо, попал на нормальных. И не удивлюсь, если половина людей в команде — его дети или жены. Если не все.
— И кто тут у нас? — проговорил он, но вполне беззлобно. Как бы с любопытством.
Подошел ко мне, подбородок так поднял и в глаза посмотрел.
— Молодой еще да глупый, а уже в приключенцы лезет.
Был бы я и в самом деле молодым, то точно бы огрызнулся. Даже не специально, а просто по возрасту. Но сейчас я просто стаял и не двигался.
— А может, и не такой глупый. Павел, проверь его рюкзак.
Один из мужчин подошел ко мне и, подождав, пока я сниму рюкзак, взял его и отошел в сторону. И довольно бесцеремонно вытряхнул его содержимое на пол.
— Балбес! А если там взрывчатка! — проговорил старик и, быстро подойдя к мужчине, дал тому подзатыльник.
— Ты чего, батя! Какая взрывчатка в Пустоши?
— А если он в Лидию шел?
Лидия? А это что такое? Никогда не слышал. А вот что взрывчатку или гранаты таскать в Пустошь не принято, это я знал. Поэтому и не взял. Незачем.
— Анфиска, обыщи его! — приказал он девчонке с мачете.
Ну хм… в этом была даже некая приятность, когда меня женские руки ощупывали. И несколько дольше задержались на моем достоинстве. А оно, знаете ли, так и рвалось из штанов, еле сдерживал. Все, что в карманах, забрала, а вот темные очки оставила.
— Только нож, Нил!
Интересно. Тот мужик обращался «батя». А эта девчонка по имени. Неужели жена? Очень интересно.
— Если будешь вести себя смирно, то связывать не будем. Попытаешься сбежать, пулю в спину получишь, это я обещаю, — проговорил Нил, снова подойдя ко мне.
— А у меня есть выбор?
Нил перегнулся через подоконник и посмотрел вниз.
— Есть. Ноги сломать или голову.
— Я лучше поживу пока.
— Это правильно.
Любопытно — что, никаких вопросов типа: что ты тут делаешь? Или откуда ты, парень? Для людей Пустоши это, как я понимаю, не имеет значения. Ко всему прочему, у них мой паспорт. Пробьют меня в городе и обязательно выяснят, можно ли за меня выкуп получить. А за меня точно никакого выкупа. Поэтому я даже не знаю, что меня ждет. Сбежать? Сейчас, в их толпе, шансов никаких.
По правде говоря, если команда или как эта семья на вид нормальные, то вполне возможно, я и вернусь в Горск без всякого выкупа.
Ха! Рано радовался. Нормальные, как же.
Вот я попал! Так попал!
Я расслабился в ожидании спокойствия и вполне нормального разговора уже в лагере. На самом деле все было серьезней, чем я думал.
И их нормальность оказалась обманчивой…
В общем, хватит ходить вокруг да около.
Когда я в лагере оказался, меня просто взяли и заперли в квадратной клетке, где не встать и не лечь было нельзя. Причем клеток было с десяток, и в трех из них уже находились постояльцы. Две девчонки — вот даже девочки лет по двенадцати, и парень лет семнадцати. И впечатление создалось, что это тоже была семья. Видимо, решили подзаработать в Пустоши и нарвались на этих вот гавриков.
Не, ну как тут спать-то?
Я и не спал. Поэтому появление Анфисы меня не разбудило, а только из дремы вывело.
— Ты, Алексей, не злись на Нила, он вполне себе нормальный человек, просто злости вокруг много, вот он и злится.
— Ты лучше скажи, когда я отсюда выберусь?
— Может, дня через три. Не хочешь к нам присоединиться?
— После этой клетки?
Она усмехнулась.
— Ты подумай.
Красивая девчонка. И сердобольная. Ну, или просто играет.
А утром нас продали!
Еще ночью после ухода Анфисы я так и не уснул в этой жуткой и неудобной клетке, поэтому и услышал, а потом и увидел появившийся в лагере Нила огромный грузовик. Не тяни-толкай, а именно грузовик с одной кабиной.
На нем приехали трое мужчин. Один такой же, как Нил, седовласый старик и два парня намного его моложе, видимо, сыновья.
Вообще я не видел столько мужчин в одном месте, как сейчас, в Пустоши. Мир явно изменился, вот только не знаю, хорошо это или плохо.
А где-то на утренней зорьке наши клетки с нами вместе принялись грузить в этот самый грузовик. Сначала парня, затем девчонок.
После погрузка застопорилась, потому что появилась заспанная Анфиса, крикнула парням, нас грузившим: «Отставить!». И ринулась искать Нила. Я решил за ней проследить, только глаза прикрыл, чтобы лучше чувствовалось.
Нашла она Нила в небольшой комнатке вместе с другим стариком и за бутылкой водки. Нашла и довольно смело на него ринулась.
— Ты же обещал, что отпустишь их!
— Так и есть, — он усмехнулся всеми своими тридцати двумя зубами, удивительное здоровье! — Но вот Боря приехал и предложил мне хорошие деньги за них. Не буду же я отказываться, — и развел руками.
— Ну ты и козел! — проговорила Анфиса.
Реакция Нила меня удивила. Он вскочил и очень быстро, так что Анфиса не смогла среагировать, ударил ее в лицо. Та только охнула и завалилась на пол. Уже без сознания
— Будет мне тут еще права качать! — он повернулся к Борису. — Ее тоже забирай, бесплатно отдаю! — и крикнул куда-то вбок. — Павел! Степан!
Почти сразу появились его отпрыски.
— Засуньте эту дуру в клетку и грузите в грузовик!
— Батя, ты чего? — это был Павел.
— Тебе что, баб мало, что ли? — и Нил ему снова подзатыльник отвесил. — Еще найдешь, получше и попокладистей. От Анфиски только проблемы одни.
Сыновья перечить больше не стали, подхватили девчонку за ноги и за руки и очень сноровисто затолкали ее в клетку рядом с моей. Но сами грузить не стали, а отдали команду тем, кто занимался этим раньше — трем парням, на одно лицо, возрастом лет двадцати.
Не, правда. Мужчин столько, что просто удивляет. Видимо, это во мне Алекса удивляется, я бы и внимания не обратил на эту статистику. А тут в одном месте счет больше, чем на десяток идет. Правда, женщин вокруг тоже много, но все равно не по статистике люди живут.
Ну вот, и меня загрузили, борта задвинули, и где-то минут через тридцать, уже в первых лучах июльского солнца, мы двинулись в неизвестность.
Минут тридцать ехали, когда наконец Анфиса пришла в себя. Стукнулась головой о клетку, выругалась, огляделась. Но ее реакция на обстановку была довольно спокойной, за что я ее еще больше зауважал.
— Всегда знала, что Нил козел, — и она потерла возникшую на затылке шишку.
— Случаем, не знаешь, куда мы едем? — спросил я сразу без особых приветствий.
— Случаем, знаю, — она снова усмехнулась. — Скорее всего, Борис нашел очередное гнездо многоножек, вот туда и едем. Больше ни для чего вы ему не нужны.
— Вы? — она явно намекала только на нас четверых.
А я про себя подумал, что явно накаркал о камнях Зархи, вспоминая, потому что как раз на добычу, видимо, этих самых камней или яиц мы и едем. Но следовало играть пятнадцатилетнего парня, которому еще не все известно в этом мире. Так и в самом деле не все, я даже про Лидию не знаю. Так что играть практически и не приходится.
— Ну да. Я-то явно для других целей ему понадоблюсь.
Это да, девчонка она красивая, даже не смотря на грязь вокруг.
— Как думаешь, у нас есть шанс?
— Шанс есть всегда. Если Борис возьмет больше, чем предполагает, и яиц, и камней Зархи, то, может, поживете еще с недельку, а если нет, то там и останетесь, — она вздохнула.
— Там — это где?
— Я же тебе уже сказала, видимо, Борис нашел гнездо многоножек, а значит, главная цель — это их яйца и камни Зархи. А чтобы их вынести, нужны люди со стороны — те, которых не жалко.
Девочки всхлипнули. А парень чертыхнулся.
— Вот нашли когда плакать! Что вас вообще потянуло в эту Пустошь?
— Мы одни остались, — проговорил парень. — Подумал, что здесь можно неплохо подзаработать, если найти что-нибудь полезное.
— Ага, как же, — и Настя перестала возмущаться. — Да я такой же была дурой, так что чего я на вас наезжаю.
Помолчали. А потом я задал мучавший меня вопрос:
— Послушай, Анфиса, а сколько лет Нилу? По виду уже много за сорок пять.
Она хмыкнула:
— Да был он уже за Забором, как и Борис.
— Как это?
— А ты разве не знаешь, что можно выкупиться с условием, что навсегда уходишь из города в Пустошь? Ну и о процентах договариваешься, когда нужный товар будешь в город доставлять?
— Э… Всегда думал, что Забор — это все.
— Наивный ты чел, Лешка, — мое имя она должна была знать по моему паспорту. — Все в этом мире продается и покупается. Правда, не знаю точно. почему эта зараза отступила и их двоих больше не берет. Но видела, что яйца Нил потребляет. Сам понимаешь, штука жутко дорогая для города, а он их так просто хлебает.
Яйца многоножек я никогда не пробовал. Но знаю, что ни холодильник или ледник их не сохраняет, и подается оно к столу с этаким гнилым запахом, но не позднее, чем на третий день, дальше лучше выкинуть. При этом очень вкусная и сладкая зараза. То есть если перетерпеть запах, то пальчики оближешь. Поэтому в ресторанах этого деликатеса нет, только по домам.
— И что, неужели он делится с городскими? — по Нилу не скажешь, что он чистоплотный бизнесмен.
— А ты попробуй не поделись, тут же твой бизнес накроется!
Хм… а она ведь права!
— Был у них третий друг, Васька-жлоб. Жадина жуткий, даже с друзьями лишний раз мог не поделиться. И вот влез он в какую-то авантюру, а после ни с кем не поделился, вот городские его и прищучили. Прижали и выкуп потребовали. Тот весточку друзьям. Друзья ведь, они его и выкупили. Только когда в Пустошь вернулись, Борис взял, да и пристрелил Ваську, чтобы больше их бизнес не порочил и не омрачал своей жадностью.
— А-а-а… А ты откуда это все знаешь? — удивленно вырвалось у меня.
— Так я в тот момент к ним прибилась. Не спрашивай, как и что! Просто оказалась рядом. Была бы мальчишкой, точно бы в довесок пристрелил, чтобы меньше видела и знала. Но я девчонка, и мне было шестнадцать лет. Поимели меня как хотели и куда хотели, ну и, удовлетворившись, оставили в живых. Нил у себя оставил. Но, видимо, надоела я ему, вот Борьке меня и скинул.
— Спасибо тебе, — неожиданно сказал я.
— За что это? — она искренне удивилась.
— Ты попыталась за нас заступиться, а теперь вот с нами едешь, — я пожал плечами.
— А это, — она как-то слишком просто махнула рукой. — Я считаю, что нужно держать обещания. Но Нил и Борис друзья не разлей вода. Для них чужие обещания — пустой звук, если они вместе. Если бы Борька не приехал, то Нил точно бы вас освободил. Гнездо многоножек — вещь редкая. Последний раз такое было где-то полгода назад. А до этого вообще год никаких многоножек. Впрочем, у Бориса есть еще несколько семей, которые его мясом снабжает.
— Мясом?
— Ну вот вами, — она усмехнулась. — Нил и те семьи на границе Пустоши, где многоножек нет вообще, но зато много приключенцев, как вы. А Боря кантуется там, где много многоножек, но с приключенцами проблема из-за их почти полного отсутствия, так как мало кто из одиночек туда лезет. Вот они и обмениваются время от времени. Боря им деньги или шмот какой, иногда яйца, а они ему мясо.
Грузовик остановился.
Разговор оказался довольно познавательным. Хотя особых откровений и не нес. И да, было приятно заполучить союзника с другой стороны.
Хм…
Правда, разгрузив наши клетки, никого из них не выпустили, даже Анфису. Которая на мой красноречивый взгляд только пожала плечами. Видимо, и у Бори она оказалась не в фаворе.
И не прошло и десяти минут, как он появился. Высокий, седовласый. С загорелым, почти до черноты лицом, и от этого ослепительной белозубой улыбкой. Этакий ковбой Дикого Востока, как еще называют Пустошь. Я разве не говорил? Хм… Еще бы шляпу ковбойскую ему.
И начал он сразу без раскачки:
— Не будем ходить вокруг да около, и если нам повезет сегодня, то, может быть, обойдемся малой кровью, — поиграл желваками как дед без зубов, а потом не улыбнулся, а именно оскалился своим ртом. Получилось жутковато. И продолжил, повернувшись чуть в сторону и рукой так на темный провал показывая: — Вы, две малолетки, должны войти туда и загрузить телегу яйцами, штук пятьдесят минимум! Увидите под ногами любые камни, их тоже грузите, потом разберемся, кто они и что они.
Ну да, камни Зархи вполне себе могут валяться под ногами это же, как я говорил, испражнения многоножек. Правда, не каждый камень будет камнем Зархи.
Девочки от этого монолога аж вжались в клетки, насколько это возможно, подальше от дверей. И только головами мотали в полной тишине и в страхе.
— Сделаете! И вообще многоножки детей не трогают, так что у вас даже больше, чем шанс вернуться. Не пойдете, я вашего мальчика живьем на куски порублю на… и этим тварям скормлю. Если хотите, чтобы он прожил лишний час, то двигайте своими задницами!
— Все будет хорошо, — подбодрил их скорее брат, но как-то не очень бодро.
Минут через пять девочек все-таки вытолкали из клеток, и дверцу клетки их брата приоткрыли, готовясь, видимо, к экзекуции.
И они пошли явно обреченно в эту темноту.
М-да, любопытная добыча яиц и камней. Честно говоря, знал я, что именно так их добывают, жертвуя людьми направо и налево. Но самому участвовать как-то не мечталось. Жесть полная, в общем.
Видимо, поэтому, несмотря на всю жесткость Кирилла-взрослого, «Нукинчок» никогда не занимался этим промыслом. Ну, а я, руководя фирмой, даже об этом не думал. И в нашем доме яиц многоножек никогда не было.
Я прикрыл глаза и проследил за девочками.
Идти следовало по коридору метров двести, почти в полной темноте, только где-то вдали был свет, как свет в конце туннеля. Причем метров через сто начиналось сужение коридора, очень напоминающее коридоры в одном известном фильме про неких ксеноморфов. Вот именно такие же отложения, серые, липкие и неприятные на вид. Про запах не знаю, пока не чувствовался. Единственное, что успокаивало, это то, что многоножки не были паразитами и их личинки не появлялись на свет, разрывая грудную клетку человека до смерти. И их яйца были вполне себе на вид безобидными и даже съедобными, при определенных обстоятельствах. Поэтому их добычей такие банды, как банда Бориса, и занимались. Так, все, отставить семью, потому что это самая настоящая банда! Мафия самая настоящая! Что у Нила, что у Бориса.
Кеды девочек немного увязали в липкой слизи на полу, но не останавливали их, а я понял вдруг, почему у тележки нет веревки. Она вон лежит рядом с проходом, и, видимо, кому-то из нас придётся ее тащить. Веревки не было, потому что за долгое лежание она просто-напросто впитается этой слизью, приклеится и сдернуть ее не будет никакой возможности! А тем более телегу с яйцами.
Во какое открытие сделал! Но, скорее всего, где-то читал, так как в первой жизни, да и во второй, и сейчас, я вполне возможно сталкивался с исследованиями про многоножек. Просто у меня все немного сумбурно в голове. Знания трех жизней — это вам не хухры-мухры; здесь можно грустно посмеяться. Но то, что это не мое открытие, это однозначно.
Но наконец-то девочки добрались до места гнезда, которое по окружности было облеплено отложениями или испражнениями многоножек. Получилась этакая правильная колба, как бы покрытая с внутренней стороны липкой глиной, и только в вышине — многоножки не любят высоту и не умеют лазить по вертикали — виднелись разорванная арматура, куски бетона открывающие довольно большое отверстие, через которое площадь гнезда и заливал не яркий, но достаточный свет: я уже привык дорисовывать свои черно-белые картины цветом, причем мало при этом ошибаясь.
В центре этой площади находилось большое углубление, в котором и лежали яйца величиной с голову ребенка. Ну а вокруг, на чуть большей окружности, вокруг гнезда сидели этакие черные с белым — на самом деле они коричнево-золотистые — как черви многоножки. И если посчитать, то штук десять точно. И даже рядом с телегой с высокими бортами и большими колесами, видимо, чтобы не увязнуть в слизи коридора, одна тварь сидела, но при этом девочек пока не трогала.
— Ты не бойся, Танюха. Все будет хорошо!
— И ты не бойся, Олюха. Все будет хорошо!
Эти слова как молитва прозвучала из уст девочек. Знал бы хоть одну молитву, помолился бы за девочек. За всех нас бы помолился.
Интересно, как девочки будут загружать яйца? Ростом они не то чтобы маленькие, но борта у тележки неудобные. А, ну да. Любопытно. Одна из девочек что-то дернула, и борт с левой стороны свалился в сторону, издав довольно сильный звук.
Я даже вздрогнул от неожиданности и глаза открыл. И как раз вовремя, потому что Борис снова начал что-то вещать.
— В общем, когда они оттуда выйдут, ты, Сережа. возьмешь веревку и подцепишь ее к телеге, ну, а мы тут ее вытащим.
— А заранее прикрепить? — надо было сыграть дурачка. Но при этом стал я…
Борис сплюнул.
— Блин, Умник нашелся! Можно было бы подцепить, подцепили бы!
Стал я Умником! Во как. Даже улыбнуло.
— Ну, а если ему не суждено будет это сделать, то пойдешь туда ты, Умник! И если тебе повезет, то отпущу и тебя, и девочек твоих на все четыре стороны. И даже тебя, Анфиска, отпущу, — и заулыбался всеми своими тридцати двумя зубами.
Как добываются яйца и камни, в принципе понятно? Как видите, довольно жестоко и страшно, так как многоножки твари вполне разумные, но при этом не так чтобы милосердные. Хотя девочек пока и в самом деле не трогают. Но дальше, что будет? С Сергеем и со мной?
Но с камнями Зархи еще большая проблема. Точнее, дилемма между совестью и прибылью, потому что они, конечно, пусть и испражнения тварей, но именно и только после того, как эти твари убьют и переварят человека! Людоеды они, эти многоножки! А настоящие Камни Зархи— это человеческая энергия, тело, превращенное в камешек.
Не буду говорить, во что на самом деле превращается жизнь человека, но вы и сами поняли. И вот эта штука очень ценится у хиршенов, без них они теряют свою силу. Ну, сил у них хоть отбавляй, но вот с этими камешками они становятся еще сильнее. Я уже говорил, что они, камни эти, нужны только хиршенам и больше никому? Хотя дают они за них хорошую цену. Очень хорошую.
Я все-таки циник и лицемер. Оплатить свои просьбы кровью людей?
Так, а чего это я вдруг расплакался? С чего это меня совесть замучила? Если бы не было этого приключения, я бы взял камни Зархи из своего тайника и даже бы не вспомнил, что это кровь человеческая! А сейчас вот столкнувшись с реальностью, я заплакал? При этом то, что ты задумал, мало соотносится с совестью. Потому что главное — выжить! Да, жалко людей, но очень хочется выжить.
Воскреснуть? Закрыть грудью бедных детишек и погибнуть самому? Прекрасная мысль! Только как я уже говорил, это не День Сурка, и мне нужно будет прожить еще не один год, чтобы вернуться к определенной точке для себя. Но при этом других, кому я хочу, например, отомстить, уже может и не быть в этом Мире. За что тогда терять свою жизнь? Лучше сейчас попробовать спасти тех, кого получится.
Все-таки я циник и лицемер.
Эх…
Удивительно, но девочки вернулись почти в нормальном состоянии. «Почти», потому что они держались друг друга и громко плакали. Может, от радости, что остались в живых?
Но их возвращение радости не принесло. Особенно Сергею.
Он даже не стал сопротивляться, когда его вытащили из клетки. Ничего никому не сказал, а взял веревку и отправился в свой, вполне возможно, последний путь.
А девочки в клетке не смотрели на это. Сидели, уткнувшись в свои коленки, и продолжали плакать. На что Борис только хмыкал.
Прошло минут десять, когда, видимо стало понятно, что Сергей не появится и тележку он не подцепил.
Ну что же, циник и лицемер, твой ход.
— Ну что, Умник! Твоя очередь, — хмыкнул Борис.
Когда я вылезал из клетки, Анфиса неожиданно проговорила:
— Удачи, Лешка.
Вот это мне точно понадобится.
Я встал, отряхнулся и направился в коридор.
Прошел метров сто и остановился на границе отложений. Точнее, они были по всей длине коридора, даже в начале, просто тут сами стены были уже полностью в этой твердой слизи. И ничем не пахли. Говорят, если эту слизь поковырять, то можно наткнуться на камни Зархи. Но я по понятным причинам этого не стал делать, да и все равно назад не вернуться просто так.
Поэтому я пошел дальше.
Обреченно?
Нет. В надежде.
Когда я вышел в само гнездо, меня ждало жуткое зрелище.
Многоножки, как уже понятно, похожи на червей, могут даже стоять как змеи, в половину своего размера, правда, где у них рот и глаза, не совсем понятно. Это до сих пор толком неизвестно. Что на тебя смотрит, то и голова? Ну, может быть. А вот что касается ножек, ученые разобрались, и выяснилось, что те конечности, которые принимаются за ножки, с помощью которых они и передвигаются, на самом деле биологические замки! То есть когда многоножка поглощает объект питания, человека, например, то она надувается как шар и конечности становятся замками, в едином виде напоминая молнию на человеческой одежде.
Но это всем известный факт, а вот как они питаются, мало кто знает или просто, чтобы не давить на человеческую психику, об этом не говорилось в разных трудах по их изучению. Но я сейчас это увидел!
Та многоножка, которая была как раз возле тележки, и проглотила Сергея, почти сразу после его появления возле гнезда. Ужас! Но как я теперь понял, самим человеком питалась не только одна многоножка, а питались все.
И вот сейчас…
Это все происходило в отдалении и от входа, и от самого гнезда у дальней стенки колбы. Видимо, после того, как многоножка поглотила человека, она перекатилась в то место.
В общем…
Одна из многоножек совершенно неожиданно как ковром распласталась перед многоножкой-шаром. А та перекатилась к ней в центр, раскрылась и выбросила на этот жуткий ковер то, что осталось от Сергея. Точнее, от него осталось еще достаточно много, и одежды в том числе, но, конечно, он был уже мертв. Первая многоножка ушла, а та на которую попал человек, уже превратилась в шар. Но перед этим из ее тела-ковра выступили огромные щупальца, опутавшие тело человека.
Я говорил, что все твари Мира довольно уязвимы? Так вот, это не относится к многоножкам. Их убить в червивом состоянии или в состоянии шипастого шара почти невозможно, даже огонь их почти не берет. Но при этом они довольно уязвимы изнутри. То есть если ты попал вовнутрь многоножки и сумел повредить множество ее щупалец, то от болевого шока многоножка может тебя выпустить. И даже погибнуть — их изучали с помощью водолазного снаряжения, что, в отличие от биомассы шершунчиков, было вполне удачным. Но чтобы это сделать, у тебя всего секунд десять, и нужен нож наподобие мачете Анфисы. Тогда есть шанс. А так…
Спросите, почему нельзя добывать яйца многоножек в водолазном костюме? Отвечаю. Во-первых, они перестали заглатывать такую странную человеческую фигуру, что и говорит об их разумности. А во-вторых, видимо, понимая свою почти полную неуязвимость, они закрывали при столкновении с водолазом гнездо своими телами, при этом замки-ножки срабатывали между собой, а оставшиеся начинали плеваться своей слизью, создавая из водолаза этакий сталагмит, из которого у человека не было шансов выбраться. Поэтому, видимо, водолазы и не применялись для добычи. Да и просто «мясо», как сказала Анфиса, почти и не стоит ничего, в отличие от снаряжения…
Но простых людей они не оплевывают и не отпугивают, а просто едят. Б-р-р-р.
Так что у Сергея шансов не было.
Я, видимо, остановился на некоей границе, так как на меня пока никто не обращал внимания. Но ведь нужно было идти вперед. И я пошел, предварительно подняв руки.
— Я пришел с миром! — проговорил я, даже не поняв, кто надоумил меня на эту фразу. Честно говоря, я не собирался ничего говорить. А тут…
Мою фразу услышали, и одна из многоножек в очереди вдруг дернулась ко мне. Но тут же откуда-то справа, из тени, вынырнула другая многоножка, более коричневая и больше золотая, и так…
Вот не поверите.
— Ша-а-а! — скомандовала она той многоножке, которая, дернувшись, так и застыла, а потом вернулась в свою очередь.
Я на одной диссертации о многоножках могу заработать кучу денег. Открытие за открытием. Но кто мне даст ее написать? Да и времени в обрез.
Я подошел к тележке, доверху наполненной яйцами. Как девочки это сделали, я не видел. Но они просто молодцы. Я взял одно яйцо и, сделав несколько шагов в сторону, аккуратно вернул его в гнездо.
— Я сейчас все их верну на место, — снова проговорил я.
А многоножка, стоявшая неким уголком, так что вертикальная ее часть, что горизонтальная были совершенно одинаковые, при этом покрутила своей вроде головой. Что на тебя смотрит, то и голова? И мне почудилось, что она не просто меня понимает, ей любопытно!
Когда я положил в гнездо где-то тридцатое яйцо, а работал я намного медленнее девочек, совершенно неожиданно в коридоре появилась Анфиса с мачете в руке. Видимо, мои десять минут прошли.
Я ее, слава Силе, вовремя заметил. И чуть ли не закричал:
— Стой на месте, не двигайся!
— Ты что творишь? — она была в недоумении.
— Я налаживаю с ними контакт. И не хочу, чтобы ты все испортила.
— Ты что, яйца возвращаешь?
— Как видишь, да.
— Борис нас убьет!
— Так мы и так смертники. Думаешь, он нас отпустит? Девочки могут таскать розы из огня. А «мясо» если не мы, так другие.
— Что ты вообще хочешь сделать?
Я положил последнее яйцо в гнездо и снова обратился к, видимо, главной многоножке.
— Сейчас ты и еще кто-нибудь с тобой забираются в тележку, — говоря, я поддерживал свои слова движениями рук. — Я дергаю веревку. Тележка едет в туннель. И там будут те, кто причиняет вам вред.
Я обратился к Анфисе.
— Девочки в клетке?
— Да.
И снова обратился к многоножке:
— Только тех, кто в клетках, не трогай. Хорошо?
— Думаешь, она тебя понимает?
Я не думал, я уже знал! Она понимала, и вполне неплохо!
Я немного отошел от тележки, и главная многоножка подползла к ней и застыла. Блин, я и забыл, что они не любят вертикальных поверхностей, даже лестниц! Поэтому у них все накатано в спираль. Даже здесь в гнезде в стенах, в слизи, можно было увидеть пологие дорожки.
То есть возвышаясь над плоскостью тележки, чуть ли не наполовину, она не знала, что делать!
И что делать?
И я подошел к многоножке — вы можете это представить? — и очень быстро подхватил ее, она оказалась не такой уж и тяжелой, и немного неаккуратно — страшно было — забросил в тележку. Она как-то хмыкнула, видимо, это было что-то вроде «Спасибо». При этом мои руки остались совершенно сухими. А вот штаны…
Главная многоножка вытянулась в тележке, что-то снова громко фыркнула, и две других, одна из которых уже моя знакомая по желанию меня скушать, двинулись к тележке. Причем обе из них прихватили из гнезда по два яйца!
Твою тамань! Они еще и камуфляжем занялись! Я был в шоке!
В шоке была и Анфиса.
И стало понятно, почему они не оккупируют тележки. Они просто не в состоянии подняться, хотя их рост это вполне позволяет. Даже не знаю, показал я им способ, как забраться, или нет — я же и этих двух многоножек в тележку закинул. Но будем надеяться, что лестницы им все так же будут недоступны.
Чтоб вас всех! Тележка превратилась в яйца! Точнее, тела многоножек стали этакими белесыми и с округлыми рисунками, что издалека покажется яйцами в тележке!
Я был в панике! Это что, я помог врагу?
— Тебе не кажется, что это страшно?
— Кажется… Но я уже ничего не могу сделать…
Я закрыл борт, подцепил веревку. Дернул ее и помог тележке двинуться с места. А затем двинулся за самой тележкой. Но краем глаза отметил, что все многоножки, не находящиеся в режиме «трапеза», а это только две, которая шар и которая минут через пять станет ковром, влезли в гнездо, и каждая поглотила ну минимум по двадцать яиц!
— Что это они делают? — проговорила Анфиса, когда я с ней поравнялся.
— Скорее всего, уходят с этого места, — у дальней стены было несколько проходов.
А меня колотила дрожь. Отходняк пошел. Первую часть плана я выполнил, пока остался в живых.
— Тебе не кажется, что многоножки получили преимущество? В войне с нами.
— В войне с нами? Нет, — я покачал головой. — Мы просто будем уничтожать их яйца. Да и лестницы никто не отменял. Поэтому я думаю, все останется как прежде. Пустошь — приключенцы — камни Зархи, — я пожал плечами.
Моя совесть молчала.
Тележка уже далеко уехала, а я замедлил шаг и Анфису придержал.
— Ты чего?
— Не хочу этого видеть, — честно, на гибель людей смотреть не хотелось.
— А ты порядочная сволочь, Леша Никифоров! — хмыкнула Анфиса. — Но мне как раз такие и нравятся! — и неожиданно впилась в мои губы своими.
Я в первое мгновение обалдел, а потом, опомнившись, обнял ее и прижал к себе. И да, не будь жуткой обстановки вокруг, чего в грязь-то валиться, тут бы и занялись сексом.
Хотя ох ты ж…
Анфиса резко опустилась на колени, чуть ли не разорвала от страсти мою ширинку и впилась в мое восставшее достоинство.
Я так и выдохнул. Это тело впервые принимало женщину!
В общем, когда со стороны лагеря раздались крики ужаса, нас в этом мире просто не существовало.
Отдышались.
И Анфиса снова обняла меня, но не целоваться, а уткнулась в мое плечо, ведь она была чуть выше меня, и почему-то засмеялась. Хотя вначале показалось, что заплакала.
— Ты чего?
— Не знаю. Вокруг жуть одна, а мы тут… При этом жутко приятно вышло.
Я поцеловал ее.
— Может, все от того, что жизнь-то продолжается?
— И мы все еще живы.
Мы двинулись по коридору. Прошли оставшиеся сто метров и остановились у самого выхода.
Было чего испугаться.
Многоножек-шаров было не три, а намного больше. Штук двадцать точно! Откуда они взялись, понять было невозможно, от чего и было страшно. Вдруг и нам достанется от них?
Но самое любопытное нас ждало в клетках. Две, как вы понимаете, были заняты девочками. А вот еще в одной сидел Борис! Интересно, как он понял, что в клетках безопасно?
И увидев нас, он заорал такими ругательствами, что приводить его монолог нет никакой возможности. Так как кроме наших имен все остальное была чистая нецензурщина.
— Может, оставим его в клетке? — обратилась ко мне Анфиса после столь яркого монолога бывшего властителя Пустоши.
— Я вам, б… оставлю!
— Так у него же дверь не заперта, — я удивленно посмотрел на Анфису.
Она прыснула смешинкой.
А Борис, видимо, поняв, что он и в самом деле не заперт, выскочил из клетки, которая была меньше его, как он вообще туда влез? Выскочил из нее, выпрямился, огляделся, дернулся от качнувшегося в его сторону шара и рванул к стоявшим невдалеке машинам. Грузовикам. Три всего их было.
Забрался в кабину, и вскоре грузовика и след простыл.
— Как-то неожиданно получилось.
— Думаешь, вернется? — я уже шел к клеткам, в которых сидели девчонки.
Остановился рядом, огляделся и, подняв кусок какой-то проволоки, принялся ковыряться в замке, где сидела Ольга.
Замок щелкнул, а я усмехнулся. Хоть и новое тело, но навыки не потеряны.
Не рассказывал, что умею вот так замки открывать? Читаете и думаете, а зачем ему замки открывать? Само собой, в Горске замков нет, но вот в Пустоши они сплошь и рядом. Причем нужно именно открыть замок, а не ломать дверь, иначе удача отвернется. А лучше открыл, а потом и закрыл! А если что взял, то всегда оставляй хоть копейку! Сто купонов стоит стакан мелочи, всякой разной, и тоже из Пустоши. Как и затариваешься техникой, то деньги тоже оставляешь. Всегда! И как я уже говорил, месяца через три почти все возмещается на этом месте. А деньги исчезают. Поэтому если не умеешь работать с замками, то лучше в Пустошь не соваться.
— Ты еще и замки умеешь открывать? — Анфиса снова усмехнулась.
— Я много чего умею, только стесняюсь.
Я наконец открыл замок Таниной клетки. А когда встал, девочки совершенно неожиданно подошли ко мне и обняли. Заплакали.
Тут совершенно неожиданно рядом с нами главная многоножка оказалась. Интересно, когда она ест? Или уже поела?
Посмотрела так на нас, покрутила головой и так ею дернула, как будто звала куда-то.
Мы медленно двинулись за ней и оказались возле тележки.
Она подошла к тележке и стала что-то головой показывать. Я не понял, а вот Таня:
— Она хочет, чтобы мы это взяли в руки.
Мы взяли. А многоножка взяла так раскрылась, как вы понимаете, между ее ножками рот и находился, правда, не на все свою ширь, мы бы тут и упали бы замертво от страха, а чуть-чуть — и снова захлопнулась.
— Она что, хочет, чтобы мы это съели? — это уже Анфиса.
— Видимо, да, — проговорил я и покрутил яйцо.
Нашлась Анфиса. Взяла и рукоятью мачете разбила скорлупу. Я зажмурился, думая, что в нос ударит запах гнили. Но не было запаха! Точнее, яйцо пахло яйцом!
Как это ни удивительно, но в Горске появились курицы! Вот как раз во времена мужского шовинизма и появились. Военные где-то раздобыли. То ли на южную дорогу вышли, то ли в Пустоши, история умалчивает. Но теперь в Горске есть яйца уже настоящие куриные и мясо птицы! При этом на зачатие это мясо никак не влияет — ну, не совсем так, но об этом я расскажу в другой раз. Не повышает шанс, что уже доказано учеными. Ну да, СветаСила ведь говорила о том, что нам не нужен демографический взрыв. Пока не нужен. Вот, видимо, поэтому курица и появилась. Точнее, яйцо, а потом курица. Что тоже доказано учеными.
А я не взял курицу в Пустошь, потому что жутко дорогая, зараза. Легче чечевичным мясом питаться пару месяцев, чем курочку отведать один разок. Впрочем, обещают нам куриное изобилие, но когда это случится, не говорят.
Яйцо оказалось и в самом деле вкусным и очень сладким внутри.
Съели. И я совершенно неожиданно проговорил:
— Нам бы камни Зархи…
Многоножка совершенно неожиданно дернулась ко мне. Я почувствовал, как ее ножки впились в мою грудь, а голова ее оказалась на уровне моего лица. Не знаю, что она хотела во мне увидеть или в моих глазах, но я нашел в себе силы продолжить:
— Это плата за мои обещания, — я же обещал хиршенам камни Зархи. А обещания нужно держать. Чтоб их… И добавил: — Он вернется.
И тут… Видимо, увидев, что хотела, многоножка еще больше и сильнее меня, да всех нас удивила. Потому что сказала человеческим голосом!
— Хо-о-орошо. Жди… — и очень быстро от меня отбежала.
Ну, полный…
— Я, кажется, обделался, — проговорил я, и потрогал свою задницу.
— А я описалась, — проговорила Таня.
— Если ждать, то нужно выбрать место, где это можно сделать.
— И воды побольше.
Я ведь и в самом деле обделался! Но никакого стыда, посмотрел бы я на вас в это мгновение!
— Вон неплохое здание и недалеко, — указала Анфиса на строение метрах в двухстах от лагеря Бориса.
А когда я враскорячку шел, она тихо шепнула мне:
— Я тоже описалась. Это было что-то с чем-то!
Как обычно, у здания не было первых лестничных пролетов, но если проложить доски, то по ним вполне комфортно можно было забраться, сначала на первую площадку, а потом чуть ползком и на вторую, с которой лестницы уже начинались.
Само здание было пятиэтажным, и мы забрались на самый верхний этаж с хорошим обзором бывшего уже лагеря Бориса.
Анфиса проявила удивительную сноровку и ловкость. И скоро мы были обеспечены и несколькими комплектами одежды, даже для девочек нашлось что-то зеленое, но детское на их рост. Мне тоже достался хороший походный комбинезон.
А еще Анфиса отогнала один из грузовиков куда-то вне видимости, сказав, что пусть думают, что мы уехали, при этом слив спирт с оставшегося грузовика и забрав все канистры с горючим, которые нашла, и увезла их на угнанном грузовике.
Потом обследовала здание и на крыше обнаружила довольно большую ванну с водой. Видимо, осталась с древних времен, так как лагерь был временным, и вряд ли Бориса интересовало что-то вокруг, кроме гнезда.
Так что мы вполне сносно искупались, даже вода была хоть и не такая чистая изначально, но при этом теплая от теплого солнца. Было приятно.
Сначала девчонки, а потом и я. Это уже была не первая свежесть, но для Пустоши вполне сойдет. Тут вообще к запахам быстро привыкаешь. Хотя гигиена — штука обязательная даже в нашем Мире, в котором мы живем.
Я вытерся сухой и очень большой тряпкой, слил всю воду на крышу, пусть новая вода набирается, и, накинув на себя то ли шинель, то ли плащ, спустился на свой пятый этаж. К девчонкам.
Правда, возле окна, которое я специально выбрал для наблюдения за площадью бывшего лагеря, я их не нашел.
А когда нашел, в довольно милой комнате без окон, но с керосинкой под потолком, то оказался полностью в женской власти!
Они меня ждали, даже не одевались, так и сидели обнаженные на каком-то покрывале в ожидании меня. Все трое. Подготовились мощно, надо сказать! Ну а ты чего ждал?
Я только и смог спросить:
— Лет-то вам сколько?
Ольга хмыкнула:
— Скоро четырнадцать!
Хм… Ну, поверим на слово…
А Анфиса пробурчала:
— На себя посмотри.
Это да. Мне в этом теле было всего-то пятнадцать лет и семнадцать дней. Энергии столько, что хоть отбавляй, и это… я голодный, в смысле не секса, а еды.
— Стоп! — я поднял руки и сделал шаг назад. — Давайте сначала поедим. Есть тут что есть?
И они как по команде по банке открытой чечевичной каши выставили.
— Ешь! — разом втроем проговорили, как репетировали.
И я ел медленно, не торопясь — с чувством, с тактом, с расстановкой.
А они сидели рядом и ждали. Не шептались и не шушукались. Даже на меня почти не смотрели, но я чувствовал, как у них все горит. Да и у меня тоже все горело. Но заправиться не мешало. Вот я и заправлялся.
И размышлял о девчонках, вокруг меня сейчас собравшихся.
Ну, как о чем?
Ну, например, Анфиса. Что вот она в Пустоши делает. Боевая девка, но что она на самом деле забыла здесь? Так просто сюда не идут и здесь не живут. Впрочем, это так себе размышления. Видимо о том, может, тут остаться, вот с ними?
Или Оля и Таня? Даже и не скажешь по ним, что у них тут брат погиб недавно. Или не брат? Ну, может, это все нервное. И таким образом, сексом со мной они хотят утихомирить этот жуткий стресс? И они как пить дать девственницы.
Все это мило, но тут я точно не останусь. Вот найду Настю, тогда и поговорим о том, что и с кем.
Я наконец отложил третью банку и очень медленно принялся облизывать ложку.
— Ну зараза! — проговорила Анфиса и, вырвав у меня ложку, отбросила ее в сторону. — Все, девочки, он наш!
Я когда-то говорил о своей тривиальности в сексе? Что я однообразный? Никакого креатива? Забудьте! Мой обалденный цветник в первой жизни во главе с Настей и Нинелью выкрутил из меня мужчину, который стал способен на многое.
Да, я хвастаюсь, что способен на многое. Но это ведь чистая правда! Это не хвастовство, это реальность. Но, может, самую малость. Я любил быть с одной, с двумя, но мог быть и со всеми семью! Порой мне казалось, что я научился разделяться, так я был вездесущ со своими любимыми женщинами. Я удовлетворял их всех, и никто никогда не был мной обижен. Это было блаженство, но и тяжелое умение. Труд. Никого не обделить и, главное, остаться в живых! Потому что выжимали меня полностью, впрочем, и сами отдавались мне без остатка.
И сейчас было все так же. Искромётно, мощно, вездесуще! Единственно, что не могло еще больше усилить мой потенциал, это мое молодое тело. Оно было никакое! Само собой, если бы знал, то подготовился. В секции бы походил там разные. А сейчас приходилось по ходу дела вспоминать все, что я умел и мог, работавшее на уровне инстинктов там, в первой жизни, но сейчас просто заставляя подчиняться это тело.
Но для пятнадцатилетнего мальчишки я оказался способен на многое. Вы бы видели взгляд Анфисы, когда я ее взял в очередной раз. В нем были и наслаждение, и удивление, и даже страх. Она явно не понимала. кто был перед ней. Может, и спросит. А я отвечу?
А девочки просто наслаждались. Это был для них первый опыт, и кровь на покрывале, поэтому они явно не успевали думать о чем-то другом, как только действовать под моим чутким руководством. Хотя это на самом деле чистый обман с моей стороны, если они после этой ночи подумают, что все пятнадцатилетние мальчики такие умелые и сильные. Но это ведь не так. Впрочем, всегда есть исключения.
В общем, мы закончили всю эту нашу радостную вакханалию где-то минут за десять до того, как вдалеке послышались звуки движущихся машин. Даже в комнате этой услышали. Именно машин, так как эта звуковая какофония на один грузовик не походила.
Мы как раз умудрились приодеться и уже лежали в полной тишине, просто наслаждаясь этой самой тишиной, теплотой наших тел и нашим общим счастьем от бури, что пронеслась и в наших телах и в наших головах.
То есть продолжения никто не требовал.
Звук услышали, и все четверо перебрались в комнату с окном.
Я как раз выбрал ее, чтобы лучше видеть площадь и при этом быть незаметным. Даже бинокль Анфиса где-то раздобыла, так что мы были во всеоружии. Но и многоножки тоже ждали гостей, хотя на площади их и не было. Все шары куда-то укатились. И стояла полная тишина, пока грузовики не появились на площади бывшего лагеря.
Появились, пять штук их было, и тут же деятельность закипела. Из кузовов народ повалил, человек сорок, не меньше, большинство девчонки, но не просто вида постельного, а именно боевые оторвы. Накачанные так, что и не поймешь, кто перед тобой, девчонка или парень. Амазонки самые настоящие!
— Нил, видимо, Марфу позвал. Это ее девочки-боевички, как она их называет, видишь лилии на погонах? — тихо проговорила Анфиса. Ну, ей лучше знать внутреннюю кухню Пустоши.
И да, хорошо, что не ромашки.
Борис, Нил и, видимо, та самая Марфа, женщина крутых объемов и властного прокуренного голоса, вместе принялись командовать, все обследовать и размышлять, куда мы делись и стоит ли нас искать.
Я отдал бинокль Анфисе, а сам стал их слушать. Минут через двадцать, когда они поняли, что ни грузовика рядом, ни капли спирта в лагере нет, то посчитали, что мы умотали подальше от этого места. Правда, Нил несколько раз переспрашивал Бориса, что тут произошло. Но его друг так толком и не рассказал. В общем, Бориса явно занимало только гнездо, и как следует подумать он был не в состоянии. Нил, как я понимаю, пытался образумить своего старого товарища. Но у того прибыль явно затмила глаза. Ну а Марфа не вмешивалась в разговор мужчин, здесь она явно была чисто как военная составляющая.
Даже водолазные костюмы появились! Целых три штуки! И шесть девчонок с огнеметами! И десяток с калашами! Во как Бориса проняло от того, как его кинули! И Нила позвал, и некую Марфу. То есть предстояла целая боевая операция по добыванию яиц и камней. Но чувствовалось, что Борис решил не только забрать все яйца, но и уничтожить гнездо подчистую!
— Ты посмотри, Лешка, даже водолазные скафандры! Огнеметы и девахи с автоматами! Он что задумал? — проговорила Анфиса.
— Гнездо уничтожить. Предварительно все из него забрав…
— Но там же уже нет ничего. Правильно? — эта спросила Таня, что притулилась под левой рукой у меня.
— Но он-то об этом не знает, — я посмотрел на нее. — Ты бы лучше не смотрела, что будет.
— Я к тебе прижмусь, и будет не страшно, — она и в самом деле прижалась и очень сильно, что снова всколыхнула мой низ. Я же пацан пятнадцатилетний! У меня даже на воздух встает! А тут?
— Ты хочешь, чтобы я сгорел или чтобы нас услышали? — шепотом проговорил я.
— Извини, — она проговорила испуганно и немного отстранилась, но руку мою не отпустила.
И я почти успокоился.
А потом…
— Ну просто идеальная картинка! — послышалось позади нас.
Расслабились, вот и не заметили.
— Не стоит, Анфиса, рыпаться. Пристрелю, и вся недолга, — снова послышался голос.
— Ленка, чтоб тебя…
И мы медленно повернулись.
В метрах пяти позади нас, в свете заходящего солнца, стаяла довольно симпатичная девчонка, тоже лет двадцати, с калашом на изготовке. Но чувствовалось, что стрелять она не собирается, но при этом дергаться тоже не стоило.
Держа нас на прицеле, она подошла к оконному проему и крикнула:
— Нил, я тут Анфису словила!
— Давай ее сюда! — послышалось снизу.
— Теперь бежать уже точно некуда, — проговорила Елена усмехнувшись. — Сами пойдете, или за шкирку потащить?
— Ты бы могла поменьше выделываться?
— Ой, какие мы нежные! Все, давайте медленно и нежно двигаться.
Ну, мы и пошли, Анфиса впереди. Я позади с двумя девчушками на руках, они вцепились в них мертвой хваткой, и за нами Елена с автоматом.
В общем, без происшествий.
Вывели нас почти в центр площади, и эта площадь замерла, все на нас уставились.
Нил так подошел, посмотрел на нас и изрек:
— Ну и что мне с вами делать?
А я возьми и брякни:
— Да расстреляй! — сказал и почувствовал, как хватка девчушек стала еще сильнее. Они испугались не на шутку, да и я тоже сам себя испугался.
А тут еще и Борис.
— А это хорошая мысль! — проговорил он и так к одной из девчонок Марфы, автомат у нее рванул со словами: — Дай сюда! — и к нам двинулся.
— Ты это чего задумал, Боря?
— Да вот решил совету Умника последовать.
— Ты это брось! — Нил сделал шаг навстречу другу.
— Что брось? Эта сволочь всю мою семью порешила! А я теперь должен с ним сюсюкаться, что ли?
— Даже если и так, убить ты их мог только в тот момент. Но ты, как я понял, сбежал. И семью оставил, и виновных, если они виновны, не наказал. Закон Пустоши гласит, никто не должен погибнуть безвинно.
— А моя семья что, под этот закон не подпадает. Да?
— Да, не подпадает, — покачал головой Нил. — Ты занимался опасным делом, ты убивал людей ради наживы, и твои люди тебе помогали. Я не говорю, что я не виновен в этом. Но ты и я знали, на что шли и идем каждый день. Если этому парню удалось невозможное, то это судьба, пусть и сволочная.
— Да что я сейчас делать-то буду?
— У меня перекантуешься, потом, когда снова поднимешься — уйдешь.
— А ты, я смотрю, и рад этому, да? Что у меня теперь людей не осталось? — и автомат в сторону Нила повернулся.
Ну да, расклад любопытный. Два лидера. Вот сейчас возьмет один из них, у кого автомат, пристрелит безоружного, и что? Нил ведь сам сказал, что не является безвинным, так что Борис вправе выстрелить. Правда, вряд ли он возглавит эту семью-банду, скорее и его пристрелят.
А потом?
А потом будет хаос.
Секунд десять длилась дуэль взглядов, а потом в полной тишине послышался скрип спускового крючка, идущего назад от усилия пальца.
Но одновременно с моментом выстрела, совершенно неожиданно для всех нас, в воздух взвились два широченных ковра, укрывших как Нила, так и нас, от способного, как оказалось, на все Бориса.
Раскрылись, и тот, кто закрыл собой Нила и поглотил пули, свернулся в многоножку и как-то быстро перетек в сторону.
Впрочем, защищать уже было не от кого. Так как девчонки Марфы все-таки ожили и просто набросились на Бориса, разоружили, прижали к земле.
И вообще тут сразу столько многоножек появилось. Со всех сторон и везде! Штук пятьдесят! Они что, на земле лежали, а мы по ним ходили?
— Это чего? — вымолвил шокированный происходящим Нил. — Они мне что, жизнь спасли? — и огляделся. — И что сейчас делать?
Я вздохнул, ну хоть не обделался на этот раз.
— Главное, не стрелять. Если не нападают, значит, и не собираются. Главное, не провоцировать.
Нил посмотрел на прижатого к земле Бориса.
— Его в клетку посадите, чтобы остыл, — и снова на меня. — На самом деле он в чем-то прав, хотя я и не представляю, как ты сумел с ними, — он указал на многоножек, — договориться.
Я пожал плечами.
— Захочешь жить — и не такое сотворишь.
Неожиданно многоножки зашевелились и вдруг разом все исчезли, как и появились. Правда, не все.. Главная многоножка осталась, к нам так пробралась, встала уголком и проговорила.
Она и в самом деле говорит! А мне думалось, что показалось.
— Идите со мной, — нам четверым сказала.
Но Анфиса к Нилу обратилась:
— И ты с нами.
Многоножка посмотрела на Нила, мотнула головой и двинулась в проход. Мы за ней. Девчушки продолжали на мне висеть, а Анфиса так Нила увлекла, который малость затормозил от неожиданности происходящего.
Прошли коридор, пустое гнездо и в один из трех проходов, которые располагались у дальней стены колбы, нырнули.
И долго шли, минут тридцать точно, по коридору, полному отложений, да так, что Нилу, самому высокому из нас, приходилось в некоторых местах наклоняться. При этом темно не было, сами отложения и выделяли свет. Точнее, от стен исходило странное свечение, которое и позволяло не спотыкаться в коридоре и потолок видеть.
Наконец достигли намеченной цели и остолбенели от увиденного!
Это был город! Самый настоящий город многоножек! Здесь их было сотни, если не тысячи. И везде какая-то суета. Как будто к войне готовятся или к переезду.
Видимо, подождав, пока мы воспримем увиденное и проникнемся моментом, главная многоножка заговорила. Голос ее был глуховат и совершено безэмоционален, но при этом без какого-либо акцента, и речь многоножки была очень правильной.
— Мы уходим. В третий раз за нашу историю противостояния человека и нас. Мы уходим, потому что, несмотря на все наши возможности, человек остается сильнее, чем мы, и как сказал Алексей: «Мы, люди. будем просто уничтожать их яйца». Война — это не выход, поэтому мы и уходим.
Помолчала.
— Но я не хочу, чтобы мы ушли, не достигнув договора. Чтобы мы ушли, оставаясь врагами. Раньше этого не было, но сейчас все изменилось. Я в этот раз хочу мира, пока вы в четвертый раз нас не потревожите. С этого дня, раз в человеческий месяц в том гнезде мы будем оставлять нашу икру. Наша икра подвержена злу, и поэтому многие икринки, которые вы называете яйцами, мы уничтожали, так как не видели в них правильное потомство. Но теперь, поняв, что человеку очень нравятся наша икра, или яйца, мы решили отдавать их вам в знак нашего мира. Их будет в месяц штук шестьдесят, может, больше, может. меньше. Но они будут всегда в намеченный день. И да. Чтобы они не портились хотя бы с неделю, сохраняйте их в медных шкатулках… кастрюлях. Так же мы будем оставлять вам камни Зархи, которые, как я понимаю, тоже нужны людям.
— Но камни Зархи — это человеческая кровь! — возразил Нил. Совесть заговорила?
Многоножка подошла к нему и вытянулась во весь его рост, сравнявшись с ним.
— Одно из чувств людей — это любопытство. Оно всегда было есть и будет. Любой запрет порождает любопытство. Любая тайна — это любопытство. Любая глупость — это любопытство. Поэтому Пустошь — приключенцы — камни Зархи будут всегда. Считайте любопытство платой с человеческой стороны, — она отодвинулась от Нила, который явственно побледнел, и закончила разговор: — Теперь идите. Яйца и камни уже доставлены в счет договора.
— Как ты так хорошо понимаешь человеческую речь?
Вот лучше бы не спрашивал!
Многоножка уже со мной поравнялась.
— Ты правда это хочешь узнать?
— Ну, хотелось бы понять.
Секундная пауза.
— Я… очень… много… съел… людей.
Вот да, лучше бы не спрашивал!
— Теперь идите!
Возвращались молча. А остановились только возле наполненного яйцами и камнями Зархи гнезда.
— Я возьму пять камней? — я хоть и участвовал в договоре, но я ведь не лидер.
— Зачем тебе? — Нил явно в голове уже просчитывал варианты, как он продаст камни Зархи хиршенам. Впрочем, с хиршенами надо еще уметь договариваться.
— Я обещание дал. И за обещания надо платить. Грош цена мужчине, если он не держит обещания, — честно, не хотел уязвить Нила. Так получилось.
Он только хмыкнул, вздохнул и рукой так махнул:
— Забирай, — а затем так встрепенулся. — Медь! Я знаю, что делать! — и чуть ли не бегом на выход.
Мы рванули за ним ускоренным шагом.
В конце коридора Нил уже бежал, так что когда мы оказались на площади, то он уже заводил один из грузовиков с небольшим краном у кабины. В кабине уже сидели и Павел, и Семен.
Нил из окна выглянул и крикнул:
— Анфиса, за старшую остаешься!
И грузовик рванул в темноту наступающей ночи.
А все на площади на Анфису уставились.
— Чего смотрите? — она пожала плечами. — Отдыхаем, пока Нил не вернулся. Но только, ради святой Силы, не трогайте ничего незнакомого!
Девчонки на моих руках радостно завизжали и было уже рванули к нашему дому, но чуть умерили прыть, и Таня к Анфисе обратилась:
— Ты с нами?
— Нет, — улыбнулась Анфиса, но грусти в голосе не было, хотя понимала, куда ее зовут. — Я сейчас как бы снова женщина Нила. И за порядком тоже должна следить. Но обещаю, вас никто не потревожит.
— Ну смотри…
И меня чуть ли не потащили к дому.
Но возле лестничного провала — доски никто не убирал, и путь был открыт — снова за спиной раздался знакомый голос:
— Можно мне к вам присоединиться?
Мы втроем оглянулись. Лена собственной персоной.
— Вот нет! — очень наигранно проговорила Ольга.
Ну, а почему бы и нет? И я спросил:
— Все хотел спросить, как ты оказалась в доме?
Мы когда поднялись, доски оставили на площадке, а вокруг больше никаких больших досок не наблюдалось. То есть просто так на первую площадку не забраться. Да и услышали бы мы шум. Поэтому было любопытно узнать, как она оказалась у нас за спиной?
Она фыркнулв
— О! Это очень просто, — подбежала к дому, точнее, к небольшому рву между домом и строительным мусором, где до окна первого этажа было метра три, и, очень ловко прыгнув, зацепилась за невидимые для нас выступы в кирпичной кладке, закинула автомат за спину и очень быстро и бесшумно принялась карабкаться наверх.
— Зачем! — взвыла Таня, и они с Ольгой стремглав бросились по доскам в дом. И все-таки для своих лет очень сильные и быстрые девчонки. И красивые…
Мне пришлось их догонять!
Они явно хотели успеть раньше добежать до комнатки, хотя было понятно, что они проигрывают девушке-пауку, так ловко и быстро поднималась Елена на этажи.
В общем, когда я оказался в дверном проеме комнатки, то застал немую сцену. Совершенно обнаженная Елена в центре комнатки, а Таня и Оля у самого входа, и у обеих сжаты кулачки.
— Э, девчонки, вы чего? — я даже испугался. Мне тут еще женской драки не хватало!
— Вот и я говорю, нельзя же быть такими жадными! — проговорила Елена.
Тут уже горела керосинка, поэтому все происходящее хоть и скрывалось в полумраке, но было прекрасно видно.
Таня с Олей многозначительно переглянулись. Надо обязательно запомнить этот взгляд. И Ольга так решительно зашагала к Елене. Остановилась рядом, она была чуть ниже ростом.
— Мы не жадные! Мы очень жадные! — и резко ударила Елену в живот.
Не больно, но та от удивления согнулась, и Ольга обняла ее, обвила коленями бедра и впилась своими губами в ее губы и очень быстро повалила ее на застеленное с нашего прошлого пиршества покрывало.
Но это было не все! Татьяна довольно бесцеремонно схватила уже меня и так же ловко кинула на пол, что я и охнуть не успел, как она оказалась на мне и уже рвала как рубаху комбинезона, так и сами брюки.
— Четыре года в секции самбо, сам понимаешь, — прошептала она, полностью меня захватив.
Вот в чем дело! Только сейчас я понял, почему при всей своей неопытности их тела были очень верткими, очень быстрыми и главное — сильными! Хотя со стороны и не скажешь. Волне обычные на вид двенадцатилетние, ну, или все-таки тринадцатилетние девчушки. Хм…
И да. Про секции.
В моей первой жизни ничего такого не было. Но вот сейчас в Горске и Горском круге очень были распространены разные секции и спортивные, и конструкторские — кружок юного техника, например — и даже дельтапланеризм! Ну а спортивные — самбо и дзюдо — были самыми распространенными! Не знаю, зачем это девчонкам, но, видимо, вот для этого. Выиграть мужчину в единоборстве!
Я же в секции не ходил, потому что мне казалось, что я и так все умею и могу. А оказалось, что это всего лишь мальчишечий максимализм. Девчонки меня уделали! Правда, при этом сила их меня так возбудила, что я снова превзошел самого себя.
Но самое любопытное произошло минут через двадцать, когда Таня полностью мной удовлетворилась. Не я ею! А она мною! Вот, не поверите, но это правда.
Они, Таня и Ольга как-то умудрились обменяться друг с другом, и уже полностью Ольга завладела моим телом! Вот честно! Будь я просто пятнадцатилетним пацаном, то точно бы умер под их напором.
Но так вышло, что Ольге досталось меньше времени со мной, потому что Елена вырвалась наконец из объятий Тани, вскочила и, можно сказать, заорала:
— Девчонки, вы чего? Я что, не женщина? Я тоже мужика хочу!
И тут я засмеялся, впал в какой-то истеричный смех.
— Что с тобой? — Ольга надулась.
А я обнял ее, прижал к себе. Таня тут под руку попала. Я резко успокоился и проговорил:
— И ты иди ко мне.
Лена подошла и присела очень аккуратно на мой живот. И наклонилась, так, что три головы моих девчонок оказались рядом с моей, и я очень тихо проговорил:
— Не надо меня убивать, девчонки милые. Если просто любить, меня на всех хватит, но убивать-то зачем?
— Прости, — в голос проговорили Оля и Таня и тоже смехом прыснули, видимо. вспоминая битву за мое тело.
— Давайте мы просто станем морем и растворимся в нем, как в лучах солнца, — меня потянуло на романтику.
— Хорошо.
Я выпустил из объятий Ольгу и Таню и уже обнял все еще наклоняющуюся ко мне Лену. Прижал к себе, поцеловал.
Теперь я был снова главным.
И мы стали морем. И всем хватило и солнца, и ласки, и тепла. И моей тела и силы.
Я проснулся от того, что кто-то плакал. Сел, огляделся. В комнатке полумрак, вроде и нет света как такового, но при этом и темноты нет полной.
Рядом слева Таня, справа Елена, но спят отдельно от моего тела. И вообще, если честно, я очень устал, поэтому никаких позывов. Ну, а, девчонки, видимо, тоже, даже не шелохнулись на мое пробуждение.
Но при этом я от чьего-то плача проснулся.
Ну, почему чьего-то. Оля сидела, поджав коленки, у стены напротив входного проема, и по ее вздрагивающему телу было видно, что плачет именно она. А не какое-нибудь привидение.
Я аккуратно встал и укрыл девчонок большим покрывалом, под которым мы были все втроем. Девочки тут же зашевелились и как магнитом друг к другу притянулись. Я даже головой мотнул от наваждения.
Ну да ладно.
Взял рядом лежащее и сложенное еще одно то ли покрывало, то ли одеяло — тут вообще предметы появлялись, когда хотели! — и, накинув его на себя, подошел к Ольге, присел рядом, обнял девчонку и одеялом укрыл.
— Что с тобой, солнышко?
Она прижалась ко мне, продолжая хныкать:
— Сережка…
Ну, слава Силе, накрыло наконец! Правда, продолжение этой мысли оказалось совершенно неожиданным.
— Он же… не настоящим мужчиной оказался.
Я не понял.
— Это почему?
— Он же ни одного обещания не выполнил, — и она снова хныкнула.
— Ничего не понимаю, — я был в некоторой растерянности.
— Ну, ты же сам говорил, что если не выполняешь обещания, то какой ты, к черту, мужчина.
Ну, я говорил не совсем так. Но все равно: при чем тут их брат?
А она продолжила:
— Он ведь говорил, что мы обязательно вернемся из Пустоши с большими деньгами. Обещал, что больше мы не будем есть только бесплатную чечевицу! А еще обещал, что когда вернемся, у нас будет прекрасная и дружная семья. А когда нас поймал дед Нил, то обещал, что все будет хорошо и, что мы обязательно вернемся домой. А потом погиб, — она хныкнула, но больше плакать не стала.
Я прижал ее к себе, чмокнул в щечку.
— Глупенькая. Вот как раз он все обещания и выполнил!
— Как это? — теперь пришло время ей удивляться.
— Вы с сестренкой сейчас очень богатые девочки! После договора с многоножками вам причитается очень крупная сумма купонов. И вряд ли кто вас обманет, если вы захотите забрать эти деньги себе. Но я думаю, вам не стоит этого делать. Вы ведь сейчас не одни. Как и обещал Сергей, у вас появилась очень дружная семья. Вон посмотрите, какие у вас сестренки боевые и красивые — Ленка и Анфиса. Никому вас в обиду не дадут!
— И ты наш братик, да? — она больше не плакала.
Я немного опешил.
— Э… Нет. Будь я вашим братиком, меня бы тут не было, — хотя, если честно, я немного лукавил, говоря о сестренках и тут же отказываясь от братства.
— Почему? — и Оля тут же сама пришла к правильным выводам. — А, знаю! Когда мы еще не попали к деду Нилу, мы всегда ночевали вместе, но при этом нам всегда было хорошо, без всякого секса и желания.
— Это называется братская любовь.
— Значит… — она задумалась. — Значит, ты наш мужчина? Да?
Я снова чмокнул ее в щеку, но без всякого желания:
— Видимо, да.
— И ты не хочешь остаться с нами? — в ее голосе звучало недоумение.
— Я обещал вернуться…
— У тебя есть женщина, — грустно констатировала она.
— Есть. Но она очень далеко-далеко, — теперь почему-то мне захотелось плакать.
И вдруг, посреди этой нашей общей грусти, она неожиданно предложила очень радостно:
— А ты с ней возвращайся, хорошо?
И у меня грусть пропала.
— Хорошо. Если будет возможность, мы оба вернемся к вам, — я все-таки дал обещание. — А что касается Сергея, его последнего обещания, то вы ведь вернулись домой. Живыми. Он отдал жизнь ради того, чтобы жили вы. Вы, конечно, тоже многое сделали, — я представил, что творилось у них в душе, когда они складывали яйца в тележку. Не, не представил, очень страшно. — Но он настоящий герой, хотя он и не знал, что совершает геройский поступок. Благодаря ему мы все живы, — я не стал говорить, что воспользовался его смертью. Немного цинично, потому что ожидал этой смерти. Но без этой жертвы мы бы не выжили. Но ведь главное — вернуть веру сестер в своего брата. — Поэтому он настоящий мужчина. И он достоин, чтобы вы о нем помнили, всегда.
Она вздохнула, теперь в ней чувствовались спокойствие и радость.
— Я обязательно скажу Танюшке, что когда у нас родится первый мальчик, мы назовем его Сергеем, — сказала и положила голову на мое плечо. — А когда родится второй мальчик, мы обязательно назовем его Алексеем.
Было приятно.
— А как назовете девочку? — спросил я, но ответа не услышал.
Чуть повернул голову и увидел, что Ольга спит. Видимо, все нервное ушло, и теперь самым лучшем лекарством от всех раздумий и грусти стал спокойный и добрый сон.
Я чуть вытянулся и поцеловал, хотя, скорее, лизнул ее носик. Она угукнула, своей ручкой почесала кончик носа, что вызвало у меня улыбку, но не проснулась.
Я еще плотнее укутал ее и себя и, чуть склонив голову вправо, тоже попытался уснуть.
Но, кажется, и глаз не успел сомкнуть, как где-то вдалеке послышался гул двигателя, а еще минут через пять уже все гудело на площади.
И если прислушаться, то можно было понять, что приехал Нил и привез большой рулон медного листа.
У нас тут тоже все стали просыпаться. Таня и Лена рассмеялись, ощутив себя в объятьях друг друга, а потом так в немом вопросе на нас смотрели. Подумали, что мы без них что-то?
Не надо думать, это просто жизнь.
Но все-таки нужно было вставать и вниз спускаться, а то как-то невежливо: все работают, а мы тут прохлаждаемся.
Правда, как оказалось, надеть было нечего. Лена демонстративно так мою рубашку всем показала. Точнее, то, что от нее осталось. Таня даже смутилась, видимо, не ожидала от себя такой страсти.
А я так ощупал всего себя. Ну, на спине точно десяток царапин, да и всему телу досталось. Так что теперь уже все девчонки смутились.
В общем, весело мы время провели.
А потом Ольга так резко вскочила, и из комнатки выбежала, и появилась через минуту, волоча за собой очень большой, прямо-таки огромный мешок. Я же говорю, тут вещи сами появляются!
— Еще вчера Анфиса притащила, — и вывалила содержимое мешка на пол.
В основном походная одежда зеленого и синего цветов, причем половина — совершенно новые комплекты, даже в полиэтилен запакованные. чего только не найдешь в этой Пустоши! Так что быстро приоделись, привели себя в порядок и быстро спустились. Точнее, Елена по стене своим излюбленным способом, а мы по лестнице и по доскам. Так что она уже внизу была, когда мы спустились.
На площади уже вовсю кипела работа. Кто-то резал из листов заготовки, кто-то их гнул, а кто-то клепал стенки, чтобы кастрюля или ящик не развалился. Это не сказать что простое умение, но при этом…
Борис показывал, как нужно делать!
Когда мы появились, он демонстративно от нас отвернулся, а Нил, наоборот, к нам направился.
Подошел. Пожал руку мне и на девочек посмотрел, и, приложив руку к сердцу, проговорил:
— За все прощение прошу. Чем обидел, или зло причинил или слово сказал. Теперь мой дом — ваш дом. А Сергея всегда помнить будем и поминать.
Ольга с Таней переглянулись, вот же какое у них понимание, ну, и на лестнице пошептаться успели, и так одновременно к Нилу. Обняли его и единым голосом:
— Деда!
Тот аж застыл, а потом, опомнившись, обнял девчушек и даже прослезился.
— Ну, все, все. А то я тут вообще расплачусь!
Наконец девочки отцепились от Нила, и у обеих улыбки до ушей. Как они старика развели. Теперь никому в обиду не даст! Это факт.
— Лена, возьми этих оторв и пристрой куда-нибудь. Пусть обрезки относят, только рукавицы не забудь дать. А у меня с Алексеем разговор.
Теперь девчонки синхронно обняли меня. И если Нилу они были по грудь, то со мной почти одного роста. Так что своими губами в мои губы впились. Я только и пожал плечами на немой вопрос Нила. А что я мог сделать?
— Мы будем ждать, — проговорили они и за Еленой побежали.
И в самом деле оторвы.
— Вот и внучек заполучил себе, — философски проговорил Нил.
— Хорошо, что они зла не держат. Юные еще, предательства и мерзости толком не чувствовали и не видели. Вот и прощают всех, — я вздохнул.
— Точно не хочешь остаться, внучек? — и Нил усмехнулся последнему слову.
— Нет, — я посмотрел за его спину, на Бориса. — Три сволочи вряд ли уживутся на одной площади.
Нил гоготнул и повернулся, мельком посмотрев на друга.
— Да, ты прав, съедим друг друга, это точно. Но эту проблему я постараюсь решить по-дружески, — и снова на меня посмотрел. — Но если что, мои объятья для тебя всегда открыты.
Он и в самом деле развел руки и заключил меня в объятья, у меня даже кости затрещали, так он меня крепко обнял. Но быстро отстранился.
— Я Анфису отправлю, пусть довезет тебе до начала Пустоши. Прощай, — мы снова пожали руки.
И он зашагал как раз в сторону Анфисы, которая уже с минуту стояла и просто смотрела на нас. Нил ей что-то сказал, и она, качнув головой, направилась в мою сторону.
— Все-таки решил уйти?
Я пожал плечами, и подергал сумку, в которой лежало пять камней Зархи и с которой за ночь, слава Силе, ничего не случилось:
— Я дал обещание, — ну, целая мантра моя. Я ведь очень хочу остаться! — К тому же не хочу с Борисом общаться, боюсь, что подеремся. А я совершенно не в равной весовой категории, зачем мне злость на всю жизнь?
Она понимающе кивнула.
— Пойдем, отвезу тебя, — и направилась в обход дома. — Грузовик для побега не пригодился, но на нем и поедем. Потом верну на общую стоянку.
— Не будешь больше прятать?
— Так все равно звук двигателя услышат. Да и машины всегда нужны.
— Я смотрю, Марфа решила остаться?
— О, это да! К Боре всегда неровно дышала, так что есть повод остаться. Ты не смотри, что Боря и Нил старички, в этом деле они еще о-го-го какие! Хотя, — она усмехнулась, — ты тоже не промах, — и прыснула смешинкой. А потом добавила серьезно: — Может, Марфа немного его утихомирит. А то он ходит злой как скорпий. Боязно мне от его вида. Но, думаю, проревёмся. Нил все-таки друг его, а это многое значит.
Еще минут десять шли, но уже молча.
В Пустоши дорог нет, но при этом проехать можно почти везде. Странное этакое состояние Пустоши. То есть если видишь тупик, то это именно стена кругом и дорога только назад.
Вот и сейчас грузовик, который «украла» Анфиса, стоял в таком месте, что и не понять, как он здесь оказался. Но не в тупике, это точно. Но вот села она за руль, а я рядом, и как-то дорога возникла. И с места двинулись и поехали, почти не прыгая по кочкам.
Час где-то ехали.
Остановились в таком месте, из которого и дорога на Пустошь видна, и плакат у входа. Но на основную дрогу не выехали.
С однокабинными машинами всегда были проблемы. Ехать по большим, главным дорогам, как я уже говорил когда-то, они могли. Но только в одну сторону. То есть чтобы такая машина вернулась из точки «Б» в точку «А», требовалась неделя отстоя в точке «Б» — в Пустоши отстой не требовался, но все равно ездили сюда в основном на тяни-толкаях, так надежней. Минимум неделя, а то и больше приходилось выжидать. Но это позволяло машине вернуться в точку «А». Поэтому и тяни-толкаи и обязательные: у них кабины «1» и кабина «2».
Поэтому Анфиса и не стала довозить меня до города, слишком накладно. Хотя целая ведь неделя…
Хм…
Что касается конвоев, о которых я почти и не говорил в этой истории, то они так же колесили по дорогам Горского круга. Ничего не поменялось. Хотя интенсивность увеличилась, так как увеличилось количество Проводников, но при этом я так и не понял, применялся ли «мой» переключатель. Я ведь пытался это у Матисса узнать, но так ничего и не понял.
И как Сила действует, тоже толком не знаю. Что изменилось и изменилось ли. Но о проблемах я не слышал, или перестали говорить про них в открытую.
И тараканы бегают. Вон парочка усачей явно на нас поглядывают. Но в том районе, где гнездо многоножек Боря нашел, тараканов нет. Точнее, у них есть тропы, по которым они передвигаются, но в массовом количестве они только здесь, возле дорог.
Почему не видели зеркального человека? А вы хотели бы его увидеть? Не советую. Да и очки темные я окончательно посеял. Но тут их точно нет, да и на машины они не бросаются. В общем, когда увижу, обязательно вам расскажу.
— Ну, вроде приехали, — проговорила Анфиса и совершенно неожиданно бросилась на меня.
Ну, это… так она решила проститься долгим-долгим поцелуем, и больше ничего…
Ничего не было. А после она просто вытолкала меня из кабины. Это да, можно ведь так начать, что и не закончить.
Я вышел на дорогу. Не оборачиваясь, поднял руку в прощальном жесте на звук заработавшего двигателя грузовика. И зашагал в сторону города — ну километров десять точно.
Но и десяти минут не прошло, как позади послышался звук движущихся тяни-толкаев. Восемь штук, у пятого двигатель барахлит, а в седьмом, в задней кабине, отдыхающие водители, две девчонки, занимаются…
Э…
Я даже остановился от неожиданности. Нет, не из-за того, что девчонки занимаются любовью. Это как раз вполне нормально, мужчин ведь не так чтобы много. А от того, что я все это прочувствовал, понял и увидел! То есть я вполне себе обычный Проводник! И это очень радовало.
Я отошел к обочине, чтобы не мешать движению конвоя.
Конвой, как оказалось, принадлежал фирме «Нукинчок». Это были их желто-красно-зеленые тяни-толкаи. Любопытно, но именно я придумал эту расцветку, раньше все тяни-толкаи были зелеными, а за мной и все остальные фирмы и частники потянулись. И даже военные раскрасили свои тяни-толкаи в черно-красные цвета. Жуткий вид, как похоронная процессия, но зато сразу видно, что это военные. И говорят, дети чечевицы очень не любят такую расцветку, от чего нападений стало в разы меньше.
Почему желто-красно-зеленые? Ну, если напрячь память.
То желтый — это как королевский цвет, точно.
Красный — что-то с розами связанное.
А зеленый — это глаза Насти.
Хотя если посмотреть на капот, то машина скорее похожа на клоуна, а не на средство передвижения. Даже не думал, что оставят расцветку в веках. Но вот оставили, что меня в каком-то смысле порадовало.
Конвой неожиданно сбавил ход и мимо меня двинулся на первой штатной. Точнее, ко мне подъехал, потому что тут же из окна первой машины послышался голос:
— Давай парень, забирайся! Чего зря ноги топтать!
Водительнице, крикнувшей это, было лет тридцать. Белокурая и красивая для своего возраста. Видны жизненная сила и властность. Правда, голос явно прокуренный.
Ну, я, конечно, не стал отказываться и так ловко запрыгнул на ступеньку Проводника — я и в этой жизни амбидекстер — и даже чисто на автомате за специальные ручки ухватился, для стойки Проводников предназначенные. Не потерял навык, хотя Проводником уже больше ста лет не работал.
В кабине первой машине — как обычно — трое. Сама водительница, меня пригласившая, ее напарница, совсем еще молодая девчонка, и Проводник, тоже совсем еще зеленый. Почему не наоборот? Не знаю. Но на Проводников у меня нюх. Но мог и ошибиться.
Водительница взяла рацию, лежащую на торпеде, и проговорила:
— Говорит Сомова. Третья штатная!
Я чуть со ступеньки не свалился от неожиданности. Неужели сама Тамара Сомова? Сейчас почти что хозяйка «Нукинчока», и если так прикинуть…
Нет, не буду ничего прикидывать. Это было уже так давно, что и неправда совсем.
А машины ускорились до сорока километров. Для человека, непривычного стоять на ступеньке, было бы сложно на такой скорости. Но у меня такая вдруг эйфория внутри взошла, что я даже глаза зажмурил от удовольствия. Мое любимое место работы, моя любимая скорость. Моя любимая…
— Из Пустоши? — спросила водительница.
— Да, решил подзаработать.
— И как тебя зовут, подзаработник? — с усмешкой сказала она.
— Алексей, — сказал я и заметил ее любопытный взгляд.
— Смотрю, не боишься скорости.
Я чуть было не брякнул: «Так ведь привычно». Но вовремя остановился. И сказал немного нахально:
— Сам удивляюсь. Здорово!
Как пацан, которому все нипочем.
Водительница хмыкнула и откуда-то вытащила визитку — картонку со всеми своими инициалами и должностями золотом. Такую визитку просто так не достать и не украсть.
— Вот, держи. Приходи в главный офис «Нукинчока», посмотрим, что из тебя можно будет сделать.
— Спасибо! — я искренне сыграл радость.
Ну еще бы, мальчишке такая удача подвернулась. Сама Тамара Алексеевна Сомова на него глаз положила!
Неплохо так можно продвинуться. Но… я уже решил для себя, что не буду входить дважды в одну и ту же реку. Да, там архивы о моей той смерти, но кто мне их даст-то? Вот так сразу? Мелюзге пятнадцатилетней?
Но, в принципе, о перспективах можно было и подумать. И о реке…
Вскоре появилась Северная база. Но, само собой, конвой «Нукинчока» в нее заезжать не собирался. Первая машина повернула налево в объезд базы. У фирмы все в городе находилось.
— Куда тебя довести, Алексей? — мое имя она произнесла с каким-то придыханием. Я ей правда, что ли, запал так сильно? Ну, это… Я, конечно, подумаю…
Но сейчас лучше побыстрее слинять с ее горизонта.
— Так на Ленинском и спрыгну, а там на автобусе.
— Ну смотри, Алексей. И обязательно приходи.
Конвой проехал Третье КПП и, можно сказать, въехал в город.
Еще минут пять — и вот он, Ленинский проспект. Конвой замедлился до пяти километров, это чтобы я спрыгнул без проблем, и потом снова ускорился. Конечно, можно было и на сорока показать класс, но я же все-таки мальчишка.
И да. Что это было?
Я проводил взглядом Конвой и развернулся в сторону автобусной остановки…
За многие годы моего отсутствия на этом свете в Горске и в Горском круге многое изменилось. Вот, например городские автобусы появились. Правда, всего три маршрута. Номер «1» — это север-юг. Номер «2» — восток-запад. А номер «3» — это самый длинный, можно сказать, кольцевой маршрут.
Кстати, раньше автобусы тоже существовали. Только междугородние. Я разве не говорил? Ну, значит, снова как рояль в кустах будет.
Впрочем, они и сейчас есть. А не рассказывал я о них потому, что Проводники их никогда не обслуживали. Ездят они всегда по круговой дороге, которая параллельна железке и античечевичному рву. В одиночестве и никогда в конвоях. И никогда вечером или ночью. Точнее, выезжают так, чтобы к вечеру приехать в город по расписанию — Горск, Вилюйск, Луговск, Агсбург, Горск — вот не поверите, но транспорты с людьми никогда не ломаются. По кругу против часовой стрелки.
Что касается городских автобусов, то их расписание из-за отсутствия большого количества машин — пока их столько, сколько нашли в Пустоши, а автомастерские только настраиваются на их производство — довольно жесткое: раз в полчаса. И здесь, на остановке на Ленинском, только два номера — «1» и «3».
И кажется…
— Подожди! — закричал я остановившемуся автобусу под номером «1».
Пришлось хорошо пробежаться, чтобы успеть на остановку. Но успел. Расплатился с кондуктором, сел.
Теперь пять остановок. Автобус не ехал чисто по прямой, а этакими зигзагами, заезжая на остановки возле жилых кварталов.
В общем, если приглядеться к карте, то можно заметить, что три маршрута обеспечивают почти весь город. Разве что еще один пустить по малому кругу, но это ведь не мне решать.
Ну, вот и моя остановка. «Молодой квартал», как мы его называем. Один из пяти. Шесть домов общежитий, куда уходят молодые люди после четырнадцати лет. Как я говорил, почти все уходят, мало кто с родителями остается.
И после этого ухода некоторое время, до двух лет, можно вообще ничего не делать! Ты получаешь деньги и живешь на них. Можешь организовывать вписки или тусоваться на чужих вечеринках. Или…
Ну, в общем, все, что хочется и не хочется. Так сказать, мечта идиота. Правда, после этого времени тебя могут заставить учиться или работать. То есть приносить пользу обществу. Но, впрочем, как я уже говорил, можно и не участвовать в жизни общества, но тогда и общество за тебя никакой ответственности не несет, хоть ты и платишь специальный налог, так называемый налог на «тунеядство», а родители помогать материально не имеют права. Поэтому большинство «тунеядцев» предпочитают заявлять, что они приключенцы и их место работы — это Пустошь. Правда, чтобы подтвердить эту работу, каждый приключенец хотя бы раз в полгода должен принести и продать какой-нибудь трофей, найденный в Пустоши. Любую вещь. Даже обычный чайник, например, но из Пустоши. Поэтому приключенцы уже сами делятся на две категории: те, кто Пустошь посещает постоянно, и те, кто в ней никогда не был. При этом первые часто продают предметы вторым втридорога. Но вторые продают в обычную цену, чтобы не быть заподозренными в обмане.
Так и живем…
Вот я как раз перед тем, как отправиться в Пустошь, и налог заплатил, и сделался приключенцем. А теперь несу в сумке пять камней Зархи. И когда продам их хиршенам, то могу больше года вообще ничего не делать — пять ведь штук, а это даже больше одного года. А с такими деньгами, которые я мог бы получить от Матисса, это время я мог бы как сыр в масле кататься. Но я ведь не за деньги несу ему эти камни.
Вот и остановка моя.
Я вышел, прошел через небольшой садик.
Кстати, я огляделся. Ведь именно здесь меня шершунчик и поцеловал, завершив мою вторую жизнь.
Только сейчас почему-то об этом подумал. Ну, да вот и место, хотя деревья и не выросли совсем, или это совсем другие деревья. Или совсем другое место.
Но, не будем о грустном.
Я прошел к своему дому, к третьему подъезду, поднялся на четвертый этаж. И так в комнату свою и на постель не раздеваясь. Сейчас бы поспать просто в одиночестве, без никого.
Но не получилось.
Консьержка на входе — уже давно в любом подъезде молодежи обязательно дежурили взрослые — видимо, сообщила обо мне. Встречи они не пресекали, да и не могли, так как в одном подъезде жили как мальчики, так и девочки — раздельно только в мужском шовинизме жили, — но за порядком старались следить. И рация обязательна была у каждого.
То есть как только я завалился домой, почти сразу в комнату влетел Федор.
— Ты где был?
Я сел на кровати.
— В Пустоши. Я же говорил.
— Говорил! Но ты не говорил, что застрянешь там на три недели!
— Чего? — я головой мотнул.
— Да вот на календарь посмотри! — и мне так под нос наш настольный календарь: переворачиваешь, и циферки так перекидываются. Классная вещь.
И на нем красовалось: — «31 июля».
Я мотнул головой, еще раз пытаясь сбросить наваждение.
Я уходил шестого июля, обещаясь, что вернусь числа четырнадцатого или даже раньше, то есть за день до нашей вписки в субботу, пятнадцатого июля. И, несмотря на все перипетии, я по своим подсчетам, как бы и появился четырнадцатого июля. А оказалось…
Эй! Куда дни моей юности делись?
Я пожал плечами.
— Даже не знаю.
— Я уже хотел сообщать…
— Как вписка прошла?
Федор расплылся, явно забывая про мое исчезновение.
— Отлично! Хорошо, что третьим Пашка был, так что время хорошо провели. Хотя сестренки мои на тебя обиделись!
Я залез рукой в сумку и вытащил толстую пачку купонов, которыми меня снабдила Анфиса. Тысяч двадцать точно было в той пачке, что она мне всучила перед отъездом. У нас. Видимо, инфляция, так как и сотни купонов уже появились — в моей первой жизни были они редки — и даже двухсотки.
Вытащил и протянул Федору.
— Это за меня, на расходы. Вторую вписку когда делать собираешься?
Он обалдело взял пачку.
— Э… В конце августа, — и на меня посмотрел. — Откуда столько?
— Заработал в Пустоши.
— Меня возьмешь в следующий раз?
— Ты же не любишь Пустошь? — а вот слесарь он был отличный. Руки его явно из нужного места росли.
— Ну, с тобой-то не страшно.
— Посмотрим, — проговорил я и направился к выходу.
Можно было отдохнуть, если я бы пришел вовремя, но сейчас уже как бы время вышло. А значит, нужно с хиршенами встретиться.
— Ты куда?
— По делам.
— Снова на три недели?
Я усмехнулся.
— Но до вписки я же все равно успею, — и вышел из комнаты.
Матисс осмотрел камни Зархи, положил перед собой в линию. Над каждым рукой провел с закрытыми глазами. Вздохнул.
— Камни совсем свежие. А ты же говорил про заначку?
Я пожал плечами.
— К сожалению, так вышло. Попал в переплет.
— Понятно, — сказал Матисс и убрал камни Зархи куда-то в стол. — Что с местом смерти?
— Ничего не понял, хотя мысли и появились, — но сейчас это выяснять я не собирался, то есть обращаться к Матиссу, чтобы мы разобрались с мыслями о смерти. Меня больше интересовала Настя. Я и спросил: — Что с поиском Насти? Нашел?
— Да, — с грустью в голосе ответил Матисс. — Она за Забором. И ей семьдесят шесть лет.
Моя челюсть лежала на полу. Семьдесят шесть лет? Постой-ка. Какая жесть.
— То есть ей было четыре годика, когда я лишился головы от поцелуя шершунчика?
— Ну, видимо, да.
— Обалдеть, — я, кажется, даже слишком сильно ударил по столу ладонью.
— Тебе куда деньги перевести? — вывел меня из задумчивости Матисс.
— Оставь их у себя, у хиршенов.
Мне и в самом деле деньги были совершенно не нужны.
— Я совершенно не могу заглядывать тебе в голову!
— Зачем?
— У тебя какой-то слишком решительный взгляд. Хотя бы от глупостей отворотить.
— Спасибо, но только из глупостей и состоит наша жизнь, — я протянул руку. — Спасибо тебе. И до встречи.
— В следующей жизни?
Я неопределенно так рукой какой-то пируэт выкрутил. Разве можно знать все наперед?
Анастасия
Меня снова привязали к кровати. Или опять?
Я взорвалась, начала биться головой о стены и пол, и, конечно же, прибежали, нет, не санитары, за Забором они зовутся «вспомоществователи», так как здесь все-таки не совсем сумасшедшие, и привязали меня.
Но я снова не умерла. Я опять осталась жива. И даже не понимала, что меня держит на этом свете.
Хотя что это я. Совсем старая стала, и, видимо, склероз подобрался.
Ведь понятно, что держит!
Алексея жду я. А он все не приходит. Может, и не родился он в этом времени? Но я ведь не буду жить вечно. Точнее, я почти вечная, но эта жизнь моя подходит к концу, и я не уверена, что протяну еще несколько дней. Так как все внутри уже на пределе.
Но хотя бы просто увидеть.
Увидеть Лешку и умереть. Самой.
А… не его смерть видеть.
Как это было страшно!
Как вспомню тот злополучный выстрел, как голова моего любимого человека разваливается как арбуз, на мелкие куски и кусочки, как все вокруг наполняется его смертью, то меня начинает колотить нервная дрожь. Так жизнь закончить, так страшно умереть. Хоть и знаешь, что он где-то родился вновь, но все равно это очень страшно.
И я вообще не понимаю, как я потом прожила оставшиеся мне годы. Да, я возглавила «Нукинчок», но это совершенно мне не доставляло удовольствия.
Я ведь представляла, что буду навещать Лешку за Забором. Ну, я надеялась, что он не всегда будет в синдроме. Да и вообще, не сразу эта бяка его схватит, и мы еще сможем просто пожить. А там и я к нему присоединюсь. Но его смерть, столь жуткая, совершенно разрушила мою жизнь. Я не могла без него жить! Хотя и жила.
И несмотря на то, что синдром не схватил меня сразу, я после того, как мне исполнилось сорок пять, через месяц, добровольно ушла за Забор, передав все дела Кириллу.
Мы очень долго с ним стояли просто в обнимку. Я уже одной ногой за Забором, а он снова самый богатый и влиятельный человек Горского круга. Я плакала, а он мне что-то все шептал, но я так толком и не поняла ничего.
Но самое удивительное то, что мы так и не открылись ни Нинели, ни Кириллу, что тоже Маяки. СветаСила ничего не требовала, ни помощи, ни поддержки, вот мы и не стали говорить. Просто прожили свои жизни.
И я надеюсь — достойно.
Ну, а вторая моя жизнь оказалась вполне банальной.
Родилась. Выросла. Окончила высшие курсы как преподаватель истории. И стала работать в школе. Нашла милого мужчину. Вошла в его веселый цветник третьей женой. Правда, Павел всегда говорил о своих девчонках — «Мой гарем». И с ним я прожила двадцать один неплохой год. Но без искры, изюминки и замужества. Павел предпочитал гражданскую любовь. Дважды родила. И в сорок семь отправилась за Забор.
И в самом деле довольно тривиальная жизнь. Ни приключений, ни любопытства, ни глупостей.
Хотя…
Хотя один раз выполнила поручение СветаСилы. Когда забирала деньги из тайника, нашла конверт, который требовалось отнести по определенному адресу. Отнесла, разве это сложно?
И раз в месяц ходила по местам встречи. При этом ни с кем из живущих Маяков так и не встретившись. Даже закралось сомнение, а существуют ли они вообще в природе?
Метки мои, что любопытно, стирались, но никаких ответов и приветов. И я так и не поняла, кто это делал и зачем.
Один раз, правда, встретилась я с каким-то старичком, но скорее с бомжом, чем с Маяком. Правда, человек начитанный и умный, так что беседовать с ним было одно удовольствие. И если бы не запах, то можно было бы и подольше посидеть. Впрочем, я пыталась с ним еще встретиться, но так больше и не случилось.
Дети заходили как-то. Но это было уже так давно, что я и не помню. А так никаких гостей и никогда. Но скучно тут не бывает, потому что и книжку можно почитать, и газеты свежие время от времени приносят. То есть как бы и вне общества, и в то же время пульс этого общества ощущаешь. Правда, секса никакого и никакого общения с соседями. Странное одиночество, от которого не чувствуешь себя одиноким.
Может, все от того, что ты уже как бы умер?
Но при этом смерть все не приходит.
Видимо, такая же старуха, как и я, вся в склерозе.
Скорее бы она вспомнила обо мне.
Что-то вдруг изменилось в комнате. Хм… А я даже и не заметила, как в палате моей гость оказался. Тут вообще все тихо происходит. Даже когда вспомоществователи кричат, все слышится очень глухо, хотя дверь и имеет зарешеченное, но все-таки открытое окно. И стены, и пол такие странные в комнате — белые, мягкие, о них даже разбить голову невозможно. То есть, может, кто-то что-то и говорил, когда дверь открывали, но я думала совершенно о другом. Вот и не услышала и гостя не заметила.
Мальчишка какой-то. Стоит так и улыбается, а в глазах слезы. Чего ты, дурашка, плачешь? Старуху, что ли жалко?
А тогда чего он улыбается?
— Здравствуй, Настя, — проговорил он с до боли знакомыми интонациями.
Как все сразу в голове закружилось. И как вдруг все вспомнилось!
— Ле-е-ешка!
Алексей
Белое пятиэтажное здание на юго-западной окраине Горска было известно всем. Это и был главный вход за Забор. Здесь провожали в последний путь, сюда приходили, чтобы увидеться в последний раз, здесь же получали и последние сведения — свидетельство о смерти — о том, что ваш родственник ушел теперь уже навсегда.
На самом деле Забор — название чисто номинальное, так как самого забора в обычном понимании этого слова не существовало. Его заменяли здания по всему периметру территории, казавшиеся единым целым, но если приглядеться, то были видны различия как в архитектуре, так и в отделке первые два этажа окон были заложены кирпичом, а остальные три почти всегда были закрыты ставнями. Единственное, что их объединяло, это пятиэтажность. Как квартал Парижа, только мрачнее, и на окраине…
Но при этом главное здание с главным входом и ресепшеном было выстроено в едином стиле на всю длину торцевого забора, а это метров двести пятьдесят, не меньше.
Был я здесь до этого всего один раз, когда Кирилл пришел навестить Нинель. Что-то он решил вспомнить или узнать у нее. Ему десять, мне сорок один, ей уже сорок восемь. Кризисы у нее все чаще, но так Кирилл удачно выбрал время, ему удалось спокойно поговорить. Но я при разговоре не присутствовал, остался в коридоре. А подслушивать не стал, пусть их разговоры останутся при них. Но если не брать в расчет мой дар подслушивателя, то даже несмотря на открытые решетчатые окна в дверях, услышать, что происходит в комнатах постояльцев, практически невозможно. Даже крик слышится очень тихо, но при этом вспомоществователи реагируют очень быстро.
При мне как раз один постоялец — одна — ушла в кризис, так вспомоществователи, два крепких парня, скрутили женщину очень быстро. Мне даже удалось полюбоваться на их действия в это самое зарешеченное окошко. При этом они не высказали никакого отрицания моему любопытству.
Тогда я и увидел, что представляют из себя комнатки постояльцев Забора. Это однообразные помещения — без окон! — где-то три на три метра. Причем, чтобы избежать мертвых зон, возле двери в этом месте стены как бы скашивались, превращая комнату в подобие трапеции. Тем самым убирая мёртвый угол из обзора.
Сами комнаты, стены, пол и даже потолок были отделаны белым, каким-то очень мягким материалом, который, видимо, и глушил звуки.
Когда мы в тот раз двигались к цели, то нам ни разу по ходу движения не попадалось окно. Ни одного окна на улицу! Только небо, и солнце время от времени светило в потолочные стеклянные призмы. То есть что находится в периметре между зданий, тем, кто вне Забора, неизвестно. По слухам, там расположен сад, в который время от времени выводят прогуляться постояльцев. Но в это мало верится, так как кризис может нагрянуть в любой момент, а бегать по саду за разбушевавшимся человеком — то еще удовольствие.
Поэтому все удобства для постояльцев созданы внутри зданий и комнат. Пусть и маленькая комнатка, но тут и кровать, и туалет, причем тот сделан так, что об унитаз невозможно разбить голову. Знаю это потому, что общую жизнь и обстановку внутри Забор не скрывает, и даже существует система вентиляции и проветривания, которая как бы заменяет прогулку. И кругом везде электричество! Которое здесь просто не экономят.
Почему так?
Потому что, как говорится, все тут будем. Поэтому Директория денег не жалеет на Забор — знаю об этом, так как вы, надеюсь, помните о том, что я был когда-то заместителем шестого Директора — и очень хорошо заботится как о самом Заборе, так и о его постояльцах, и о тех, кто здесь работает. Ведь никто не хочет прозябать в грязи.
Поэтому «Последний путь», как еще называют Забор, — неплохое место, чтобы прожить в нем остаток своих дней. Видимо, от этого Настя и прожила здесь уже двадцать девять лет после того, как ушла за Забор.
Хотя что это за жизнь в четырех стенах?
В общем, я так подробно рассказал, чтобы дать понять, что за Забором ничего не изменилось.
Все такие же симпатичные и улыбчивые девушки на ресепшене. Правда, видимо, немного глуховатые, так как несколько раз переспросили, кого я хочу проведать. Нет, правда, мое желание явно вызвало у них неподдельное любопытство. Еще бы, старушку решил проведать. Тут в их шепоте даже проскользнуло такое заумное словечко как «геронтофил». А чего сразу ярлыки-то навешивать? По закону я могу с любым постояльцем Забора встретиться! К тому же по глазам вижу, что завидуют этой старушке. И мне глазки строят.
Все такой же строгий начальник отдела по внешним связям — и сейчас тоже мужчина, как и тогда, так как именно в его компетенцию входит функция выдачи разрешений на свидания с постояльцами Забора. Но если Кирилла в тот далекий раз ни о чем не спрашивали, но при этом разрешения мы ожидали около часа — хотя чего тянуть резину-то? — то меня за этот час завалили вопросами, причем только на одну тему: зачем вам это свидание, если вы не родственник?
Но выдали, так как закон обязывает. А Директория очень строго следит за исполнениями своих законов.
И я отправился в путь по верхнему коридору в сопровождении очередной девушки, в милом сиреневом брючном костюмчике и в зеленом жилете, с огромной надписью на спине «Забор». Это у них такая служба помощи и поддержки.
И снова ни одного окна, и только солнце в стеклянных призмах на потолке. И не знаю, как вам, но мне после двадцати минут этого перехода по коридорам Забора стало очень неуютно в душе. Как и в тот раз. Захотелось вот все бросить и быстро-быстро убежать из этого места! Так мурашки по коже и бегают. Поэтому, видимо, мало кто решается на посещение, уж больно тут все пропитано смертью.
Но не будем о грустном.
Пока я думал о побеге, мы наконец пришли.
Девушка принялась спускаться по лестнице, и мы оказались на третьем этаже. Где-то… но это не важно.
Поздоровалась с двумя вспомоществователями, сообщила цель моего визита, что вызвало искреннее любопытство у молодых и очень крепких на вид ребят.
— Ты геронтофил что ли? — спросил один и хохотнул.
Какие они все умные, даже оторопь берет.
— Я пришел в надежде узнать у Анастасии Фёдоровны некоторые данные, способные пролить свет на наше родство, — ударился я в столь сложную формулировку.
— Чего? — проговорил один из парней.
— Я хочу узнать, куда старушка подевала некоторые документы.
— Думаешь, она вспомнит? — это уже встрял второй.
Я пожал плечами.
— И еще, если возможно, час не отслеживайте наш разговор.
— Я же говорю, геронтофил, — усмехнулся первый, но, увидев в моей руке несколько купюр, хмыкнул. — Хорошо, — он выдернул деньги из моей ладони. — Можешь даже завесить окошко своей курткой, чтобы мы уж точно… — и снова хохотнул, не закончив.
Второму я тоже выдал несколько купюр, чтобы никому не было обидно. Он меня и отвел к комнате под номером «197».
— Она у нас привязана. Кризис был очередной. Так что или развяжешь сам, или так говори, если боишься. Они в синдроме жутко сильные, только белый цвет и спасает.
Он открыл дверь.
— Анастасия Федоровна, к вам гость!
Сказал, и я вошел в комнату.
Как я и говорил, обстановка спартанская. Слева кровать, насколько я знаю, из какого-то прочного силикона, рядом квадрат стола, справа, в углу, из того же материала унитаз. Кругом белизна, просто слепящая глаза. Но уже через пару минут начинаешь привыкать. Хотя, конечно, лучше надолго здесь не оставаться, если ты не постоялец.
Я подошел к кровати, на которой лежала женщина на вид лет шестидесяти. Все-таки тут и в самом деле очень спокойный режим. И маникюр на старческих руках, и белесые волосы коротко подстрижены, как она всегда любит. И морщин не так много.
Очень даже милая старушка.
Я подошел и проговорил:
— Здравствуй, Настя!
Она так голову повернула. И вижу, что взгляд ничего не понимающий, но уже через несколько секунд глаза засветились, на лице возникла улыбка, и она так тягуче произнесла:
— Ле-е-ешка!
Я подошел еще ближе.
— Как я рада, что ты наконец пришел.
Я осмотрел путы: обычные ремни, впаянные в силикон. Расстегнуть — секундное дело. Ну, я и расстегнул.
Она очень быстро села, помассировала запястья. А потом встала, и ко мне. Она оказалась довольно высокой. Подошла и рукой так по лицу.
— Какой ты молодой. Даже не верится, что это ты. Но это ведь ты, да?
— Надеюсь, что я, — я пожал плечами.
— А мы сейчас проверим! — проговорила она и встала на колени. Секундное замешательство, и голос ее снизу: — Господи, я так давно не была с мужчиной, что просто боюсь к нему прикасаться!
Ну вот, что люди подумают?
Правда, кончить я не успел, так как она вскочила, не закончив, и уставилась на меня просто жутко безумными глазами, у меня аж все похолодело:
— Кто ты? Что ты тут делаешь? — она метнулась к столу и снова ко мне.
Я не успел штаны надеть, как она подскочила и очень сильно меня толкнула. Устоять не было никакой возможности, и я повалился на пятую точку. А она все бегала вокруг в совершенном безумии.
А я назад пополз к двери. И не сказать, что страшно, но сердце так и стучало от страха. А я хотел с ней говорить? Просто увидеть…
Наконец я оказался у двери, прижался к ней и все-таки штанами занялся, а то негоже в таком виде находится. Еще подумают черт знает что.
Но снова не успел, так как она ко мне подлетела с прежними фразами:
— Кто ты? Что, ты тут делаешь? — и руки так ко мне свои протянула. Ну, чисто ведьма в это мгновение. Вот теперь жутко стало по-настоящему!
И тут как на стену налетела. Дернулась, повалилась на колени где-то в метре от меня, из глаз ее кровавые слезы, и из ушей кровь потекла. А изо рта хрип. Но именно это мгновение снова вернуло ее в реальность. Она вновь меня узнала:
— Лешка, миленький. Родной мой, — и так на меня заваливаться начала.
Я подхватил ее голову, и она так ко мне в руки и упала.
— Как я долго тебя ждала.
— А я тебя искал…
— А я тут отдыхаю от мира всего. Но ты не думай, тут хорошо. Газеты, новости…
— Я верю…
Она закрыла глаза и снова их открыла.
— Ты здесь?
— Да.
— Не уходи никуда, пожалуйста. Хорошо?
— Обещаю…
— Я сейчас немного полежу, и мы пойдем гулять. Помнишь, как ты меня встречал у Базы? Я была самой счастливой женщиной на свете. Потому что я была единственной для своего любимого мужчины. Как мы были… — она не закончила, хрип прервал ее монолог.
— Я тут, любовь моя. Я не уйду, — я поцеловал ее.
— Но ты не думай, я всех девочек твоих уважала… Ревновала, да, но и любила… Они все такие милые и счастливые рядом с тобой… А потом это… Страшно… Хорошо, что ты жив…
Кажется, кровь уже застилала ее глаза полностью. И вот это было страшно! Потому что Настя умирала! У меня на руках.
— Ты все еще тут? — она уже явно не видела меня.
— Я здесь, солнце мое. И я никуда не уйду… — я уже плакал.
— Не уходи… Не уходи… — очень тяжелый вздох. — Поцелуй меня, как только ты меня целовал.
Я приподнял ее голову и дотронулся до ее губ. На поцелуй просто не хватало времени. Она проговорила с улыбкой:
— Лешка, милый мой, какая… я… счас… тли… ва… я, — и как-то резко вся обмякла.
Я уткнулся ей в волосы и разрыдался.
Минут пять точно плакал.
А когда успокоился, встал, поднял ее совершенно невесомое тело и отнес к кровати. Уложил, поправил волосы.
Упал рядом на колени и снова расплакался.
Ну, что-то меня развезло на слезы.
Встал, как мог вытер свое заплаканное лицо. И резко, как будто мог отказаться от этой мысли, прилег на краешек кровати, обнял Настю, прижал к себе…
И…
Тоже умер.
Я ПРОСТО…
ОСТАНОВИЛ…
СВОЕ…
СЕРДЦЕ.
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|