Война Драконов: секреты Дурмстранга (гет)

* * *

Темнота и тишина. Тень.

Наверное, он и сам уже становился тенью, которая скользила в коридорах и подземельях, не натыкаясь на дыхания и голоса, пролетая мимо, бесшумно, с тихим дыханием.

Призрак. Только ведь призраки бестелесны, а у него такая твердая чешуя, которую не берет огонь и лед и не всякое заклинание может одолеть… Да и призраки не живут в Дурмстранге, слишком глубоко: подземелья — такие глубокие — были хороши лишь для гномов, но гномы не превращались в приведений, потому что у них было много столетий, чтобы закончить все свои земные дела и не застревать между мирами…

Гномы. Феликс много раз ловил на себе взгляд Хранителя, эти черные зеркальные глаза, слепые, но всевидящие. Маленькие глаза-булавки, красные руки, сжимавшие кольцо, на котором звенели ключи от всех дверей школы… Этот гном словно был олицетворением Дурмстранга, подземной молчаливой силы, которую так ярко чувствовал Ящер и которая по ночам не давала ему заснуть, мелкими иголками воздуха впиваясь в чешую и впитываясь в кожу…

Он начинал ненавидеть школу, ненавидеть вечную тишину камня, когда он просыпался в темноте, словно заживо похороненный. Да он и был заживо похороненным — в собственном изуродованном теле, погребен в семнадцать лет глубоко внутри этого полу-зверя, который контролировал все, легко выливал на окружающих свою ненависть и свой гнев, внушающий человеку глубоко внутри этого монстра, что жизнь ничего не стоит, что ему пора уходить…

Феликс обхватил руками голову — это странное состояние двойственности в последние недели приходило все чаще, все чаще он ловил себя на том, что это не он, не он управляет своими действиями, не он любит темноту, не он яростно набрасывается на людей и мебель, не он в приступе гнева сдирает с себя чешую или разбивает плечи о стены.

Все чаще, просыпаясь в своем подземелье, несколько минут, еще на грани сна и реальности, он вдруг чувствовал себя собой, словно спящий в нем зверь на секунды отпускал контроль. И Феликс вспоминал те времена, когда был просто Неряхой, вспоминал, как они играли в снежки или пытались пробраться в крыло девочек, наедались до отвала, за что их журили беспокойные фейки… Вспоминал веселый нрав Даяны, ее цветастые фартучки… И смех, свой смех, который вдруг обрывался яростной вспышкой… И он снова был тенью, призраком себя самого, слабым и утратившим вкус к жизни, потому что утратил все, что у него раньше было… И он давно уже не сражался и теперь не мог понять, почему снова стал ощущать привкус себя самого на языке, почему зверь позволял ему это, почему иногда его непреодолимо тянуло на свет, к людям, чтобы смотреть и слышать… Словно вернулась крупица, песчинка воли, которую он давно утратил, перестав питать надеждами и верой в жизнь…

Тело ныло, явно понуждая его двигаться, куда-то идти, бродить, тенью скользить в темноте самых глубоких казематов, переходов, шахт, дышать глубокой вековой пылью, крошить камни, что лежали на дне грубо вырезанных в породе проходов и труб…

Феликс поднялся, пытаясь определить, который сейчас час. Странно, что это ему интересно — какой час. Не так уж и важно для того, кто живет в своем собственном замкнутом мире, привязанном к жизни странным магическим договором с каким-то древним чайником с синим пламенем… Наверное, это из-за Турнира все так странно, так неожиданно что-то пробуждалось внутри, словно кто-то увлекал его туда, в коридоры, в жизнь, в которой он не видел ничего и никого, кроме прошлой боли и прошлых предательств, и зверь захлебывался яростью и бессилием…

Он брел по длинному подземелью и медленно думал, думал о чем-то, что его беспокоило… Мысли ускользали, потому что он отвык размышлять о чем-то не из его замкнутой подземной жизни, ни о смерти и боли…

Феликс остановился у поворота, пытаясь понять, куда он идет. Бессмысленность теневой жизни раньше была так приятна и спокойна, но теперь его все чаще влекло из норы, словно там стало неуютно, тяжело, по-другому… И он знал, на подсознании знал, что так его бередило, от чего он бежит.

Запах. Разве тени умеют ощущать запах? Нет, это звери, они так ярко реагируют на ароматы и неосязаемые чьи-то следы, идя по дорожке обоняния. Но Феликсу никуда не нужно было идти — в его темной норе, на его постели, все вокруг было словно тонкой шелковой ниткой пропитано чужим запахом…

Он пошел дальше, словно пытаясь увернуться, отдалиться от этой мысли, которая медленно разъедала его изнутри. Он знал этот запах, а на языке постоянно появлялся его вкус — вкус покорности, нежности и мольбы, с горьким привкусом зверя, загнанного в ловушку…

Свет, попавший в коридор, заставил его остановиться и на миг затаиться, сжавшись, словно готовясь к броску на врага. Тело машинально стало неподвижным и твердым, словно пружина, инстинкты зверя все сильнее овладевали телом…

Из глубины коридора выступила фигурка, и Феликс шарахнулся назад, втягивая носом воздух, страшась снова ощутить знакомый сладковатый аромат.

— Феликс…

Он вздрогнул, этот голос будил внутри самые тяжелые и болезненные воспоминания, словно хрупкая девочка вмещала в себя все разочарования его прошлой счастливой жизни.

— Феликс, послушай же!

Он замер, глядя в большие глаза сестры, хотя какая она ему сестра? Навязанная матерью девчонка, которая почему-то все время смотрела на него вот так, протягивала руки, уговаривала, увещевала, хотела дружить… Но она была словно символ — символ разрушенной семьи, в которой он был так счастлив, но оказалось, что лишь он один, что родители не разделяли его счастья…

— Феликс, скоро первое испытание Турнира, и тебя заставят в нем участвовать,— голос Эйидль чуть дрожал, она то делала шаг вперед, то отступала, явно не зная, как будет лучше, чтобы он не ушел. А Ящер щурился от света и хотел скрыться, но темнота, что осталась позади, не манила его, пропитанная ароматом и сладко-горьким вкусом чужих губ, а идти вперед он мог, лишь оттолкнув с дороги девчонку, но прикасаться к ней он не желал, и потому стоял и смотрел на нее из-под ресниц, сжав руки.

— Феликс, пожалуйста, будь осторожен, им ведь плевать на тебя, они лишь хотят выиграть,— проговорила Эйидль, теребя край мантии, но взгляд ее был прикован к лицу брата.— Ты ведь помнишь, что мы видели в той комнате за кентаврами? Ты думал над загадкой, Феликс?

— Мне все равно,— ответил Ящер, голос его был ломким и хриплым, потому что он редко разговаривал. Звук казался ему чужим и терзающим слух.

Он не успел среагировать на ее такое стремительное движение: Эйидль бросилась к нему, прижимаясь к груди и обхватывая с такой силой, как только могли сжаться эти тонкие девичьи руки.

— Я прошу тебя, Феликс,— она подняла к нему глаза, в которых не было слез, как ожидал парень, только бесконечная мольба.— Я прошу тебя — живи. Если для этого тебе нужна Мария — пусть она будет с тобой, если что-то еще — только скажи, я прошу тебя… Но живи!

Он оттолкнул девочку, делая стремительный шаг назад, в полумрак, врезаясь в стену и сдирая с пальцев мелкие чешуйки, и сестра не стала снова к нему кидаться — замерла, сжимая руки и закусывая губу. А Феликс пытался понять, почему она заговорила о Марии, что она знает? Или же староста уже на всех углах разболтала об их сделке, которая грузом лежала на чешуйчатом сердце Ящера?

— Ты знаешь, что действительно будет бал-маскарад?— тихо спросила Эйидль, словно снова обретая силы, чтобы говорить. Феликс угрюмо смотрел на нее, предпочитая не думать обо всем этом.— Новость объявили два дня назад за ужином, но тебя там не было… И уже ждут «Касатку», на которой привезут заказанные студентами костюмы… А ты ничего не заказал… А директор сказал, что он сам позаботится о твоем костюме, но ты не волнуйся, мне показалось, что ему будут помогать старосты…

— Мне все равно,— снова обронил Феликс, сощурив глаза и стирая текущую по ободранной руке струйку крови, которая теперь нескоро остановится. Ему было важно лишь то, что его единственный друг, такой близкий, обретет свободу, и не будет больше крика в тишине зверинца и скрежета чешуи о прутья решетки… Для него это было очень важно, это было единственным, что важно.

Он развернулся и снова окунулся сначала в полумрак, а затем и во мрак подземелий, петляя по ним почти наугад, хотя инстинкт всегда выводил его из лабиринтов и останавливал у глубоких шахт, безупречное зрение не давало ошибиться, ставя ногу, но это было на уровне рефлексов, неподчиненных ему самому. Каждый раз, как он хотел тенью скользнуть в каменный колодец, чтобы покончить со всем, он не мог — тело переставало его слушаться, и он приходил в себя уже в своей коморке, куда его заводил то ли зверь, не желавший умереть, то ли Кубок, который имел над ним власть…

Феликс двигался по коридорам, то поднимаясь на уровень, то спускаясь еще глубже, он не думал — отдался инстинктам, которые гнали его вперед и вперед, лишь бы ни останавливаться. Время и пространство ничего не значили, он бы так ходил целыми днями, раньше он так и делал, затерявшись в подземельях, словно призрак этой школы, первый в ее истории, как тень прошлого, но теперь он стал слишком часто возвращаться в себя и ощущать мысли.

Вот и теперь он остановился, пытаясь понять, куда забрел и какое сейчас время суток, сколько он бродил, потом поднял руку и понял, что совсем недолго — кровь все еще медленно капала из глубоких маленьких ранок, которые потом будут чесаться, пока новые чешуйки не закроют их.

Феликс услышал шум одновременно и спереди, и сзади, тут же нырнул в темную боковую нишу и затаился, глядя на то, как абсолютно ровная и неприметная стена меняется, мираж рассеивается, и в коридор открывается тяжелая дубовая дверь, низкая в сводах, с металлическими вставками. Из нее тихо вышел высокий брюнет, огляделся и поспешил прочь мимо Феликса.

Парень выждал еще некоторое время и сделал несколько шагов к двери, протягивая руку, чтобы коснуться и убедиться, что она настоящая, а не еще один мираж.

— Как думаешь, что там прячут Драконы?

Он вздрогнул и обернулся — позади, всего в нескольких шагах от него, стояла с палочкой в руке Эйидль. В волосах ее запуталась паутина, туфли покрыла каменная пыль, ресницы тоже стали серыми от грязи подземелий.

— Я шла за тобой,— тихо ответила девочка, словно отвечая на его вопрос и медленно приближаясь, явно стараясь не испугать.— По следам крови на земле…— Эйидль встала рядом и посмотрела на руку Феликса.— Надо перевязать, но ведь ты не дашь,— спокойно проговорила она, потом коснулась рукой двери и ее тонкие пальчики сомкнулись на тяжелой металлической ручке.— Идем?

Феликс молчал, когда-то он был любопытен и даже часто старался подглядеть за Драконами, влезть в их дела, но его всегда мягко одергивали и легко перехватывали на полпути. А теперь он явно стоял перед дверью в какое-то секретное помещение, что использовали члены одного из Орденов. И ничего не чувствовал…

Но Эйидль уже потянула за ручку, и дверь тяжело, но тихо двинулась, открывая проход в освещенную комнату. Когда девочка шагнула внутрь, явно не страшась гнева тех, кто мог бы там еще находиться, Ящер неосознанно подался за ней.

— Упс,— проговорила Эйидль.

* * *

Франсуаз улыбалась. Однокурсники смотрели на нее немного испуганно, немного удивленно, потому что дё Франко не отличалась особенно покладистым и радушным характером, и улыбка на ее лице была скорее исключением, чем правилом, появлявшимся только в моменты большого триумфа.

Да и с другой стороны, почему она должна вести себя так, как ожидают от нее другие? Смеяться, если так положено, — пошлее ничего не придумать. И наплевать ей на то, что думают окружающие, кто они такие, эти окружающие? Ну, потолкутся они вместе еще полгода — а потом вряд ли будут встречаться чаще раза в год, хотя и это слишком часто для их разрозненных группок то ли друзей, то ли однокурсников. А уж встретится ли она еще хоть раз с кем-то из Дурмстранга — это вообще неизвестно…

Поэтому Франсуаз совсем не смущали взгляды, которые на нее бросали, пока девушка шествовала из библиотеки через зал Святовита к обеду, сияя широкой и бодрой улыбкой, которая словно оживляла ее тонкое лицо с серыми капельками хрустальных глаз. Девушка откинула с лица волосы и поправила на плече сумку, в которой теснились несколько томов про крупных магических существ и историю Египта.

Настроение было таким же радостно-хрустальным. Конечно, это странно, когда человек выходит из библиотеки, как с удавшейся вечеринки, но почему она должна бы грустить? Совсем близко уже было первое испытание Турнира, а его Франсуаз ждала с нетерпением, потому что уже хотела закончить этот период ожидания и на самом деле включиться в борьбу, к тому же она считала, что выполнила подготовку, и много раз уже прокрутила в голове все, что знала благодаря ключу, а значит, то, что может ей пригодится на первом испытании.

Привезут ли они сфинкса? Вполне вероятно, хотя им и везти его не придется, ведь в зверинце обязательно должен быть хотя бы один…

Придется ли им сражаться со львом, грифоном и женщиной-волшебницей?

Зачем им ключ, сыграл ли он уже свою роль в этом испытании, или следует все-таки держать его наготове, на всякий случай?

Зачем нужна будет загадка, начертанная на стене комнаты с тремя ипостасями сфинкса?

Вопросов было много, и Франсуаз не терпелось найти на них ответы, как часто она не могла дождаться конца занятия по Зельеварению, чтобы узнать, получилось ли у нее зелье, или открыть крышку на горшочке в теплице и увидеть, выросло ли из ее семечка красивое магическое растение.

— Мисс дё Франко!

Девушка остановилась у самых распахнутых дверей в Центральный зал, или Желудок, как смешно его называли школьники Дурмстранга, и обернулась. Впрочем, остановились и обернулись еще с десяток студентов, потому что каждое появление великолепной мадам Максим на публике сопровождалось открытыми ртами младшеклассников и шепотком старших девочек, отчего у студенток Шармбатона тут же кривились усмешки и чесались ноготки.

— Добрый день, профессор,— Франсуаз чуть отступила в сторону, пропуская стайку мальчиков курса третьего. Они то и дело оглядывались на огромную женщину.

— Как ваши дела?— мадам Максим ласково потрепала девушку по плечу, улыбаясь накрашенными губами.

— Все хорошо.

— Уже готовы к первому испытанию? Не страшно?

— Нет, все в порядке,— пожала плечами дё Франко, не понимая подоплеки вопросов, потому что ответы на них, как ей казалось, написаны широкой улыбкой на ее лице.

— Замечательно, мы очень на вас надеемся,— мадам Максим чуть понизила голос и почти заговорщицки спросила:— А на бал вы уже нашли себе кавалера? Вы ведь знаете, что Чемпионы должны прийти со спутниками, да к тому же профессор Яновских преподнес такой сюрприз, приятный и, конечно, удивительный, с бал-маскарадом…

Ну вот, приехали. Улыбка погасла на лице девушки, как перегоревшая лампочка, которую Франсуаз как-то на Маггловедении вкручивала двадцать пять минут, а она в итоге не прогорела и двадцати секунд.

— Так-так-так, значит, вы еще не нашли себе спутника, ай-ай-ай,— пожурила ученицу мадам Максим, оглядываясь.— Позовите вот, например, вашего однокурсника, мистера Ло,— она кивнула на высокого парня с не раз сломанным в драке носом, который он не давал залечить, считая, что горбинка его несравненно красит. Франсуаз буквально перекосило, как она представила, что придется подпрыгивать, чтобы дотянуться до руки этого гиганта, с ее-то росточком. Это рядом с директрисой все чувствовали себя равными, то есть маленькими, но вот среди однокурсников, да даже и среди младших ребят, дё Франко всегда считалась чуть ли не гномом, но ее это вовсе не смущало — как кто-то гордится сломанным носом, она ничуть не стеснялась своего роста.— Ну, ведь вы можете выбрать кого-то другого, ну, вот например…

— Профессор, я подумаю,— хмуро ответила Франсуаз, вперив взгляд в район коленей директрисы.

— Возможно, вам нужен совет или помощь, моя дорогая,— как можно более деликатно спросила мадам Максим, и девушка резко подняла голову, почти с вызовом посмотрев на профессора.

— Я могу пригласить кого угодно, мне это не стоит никаких усилий,— почти фыркнула дё Франко и огляделась, замечая группу ребят из Дурмстранга, которые как раз направлялись в Центральный зал, о чем-то тихо переговариваясь.— Это не так уж и сложно!

Девушка обошла директрису и буквально материализовалась из воздуха перед студентами, которые остановились и чуть вопросительно уставились на Франсуаз. Среди них — три мальчика, было из кого выбирать, к тому же один из них студентке Шармбатона уже знаком, потому-то ее выбор и пал на этого арийца, хотя и ростом он мог бы быть пониже, и в манерах попроще.

— Пойдешь со мной на Святочный бал?— спокойно спросила она, глядя в бледные глаза парня и пытаясь вспомнить, как того зовут, и знала ли она вообще его имя. Впрочем, разве это так важно?

Девушка в компании дурмстранговцев буквально посерела, брови ее взлетели на лоб, словно были приклеены, брюнетка тут же впилась взглядом в товарища, который, очевидно, раздумывал. Или же пытался прийти в себя от внезапности нападения. Другие ребята старались спрятать усмешки, но у них это получалось, как у гиппогрифа сделать себе маникюр.

— Да, почему нет,— наконец, выдал ариец, пожав плечами, и Франсуаз, коротко и удовлетворенно кивнув, вернулась к мадам Максим, сопровождаемая взглядами и почти шипением девушки на друзей. Странные.

— Все улажено, профессор,— довольная собой, отчиталась дё Франко, тут же отпустив из памяти эту странную сцену, потому что была несклонна жалеть о том, что уже сделано, или пережевывать свои эмоции. Она же не кисейная барышня…

Мадам Максим явно была успокоена и отправилась в зал, чтобы присоединиться к своим коллегам за столом.

* * *

«Упс» — это даже как-то совсем слабо сказано, подумал Айзек, вставая с пола и глядя на гостей. «Черт подери!», он бы сказал. Ну, или «что б тебя!». Или, например, «гномова за…!». Нет, это не стоит, тем более при дамах, да еще столь юных, и так находящихся в легком шоке от увиденного.

Старую библиотеку ярко освещали факелы, вставленные в пазы на стене, и огонь весело и как-то таинственно играл в многочисленных кристаллах, оживлявших фигуры и фрески. Алекс, очищавший с помощью большой кисти рисунки (Мария запретила использовать здесь магию без особой необходимости), вздрогнул и обернулся, широко открытыми глазами глядя на странную, можно сказать, неожиданную пару, оказавшуюся на пороге их секретной базы работ.

— Ну, проходите, раз пришли, не создавайте сквозняк,— ухмыльнулся Айзек, отряхивая штаны, в которые, впрочем, уже давно въелась вековая каменная пыль — она порою не оттиралась даже от рук, но «гнома» это никогда не смущало, даже если его назойливая и вредная фея устраивала ему разнос за немытые части тела. Мылся он! Просто Дурмстрангу он нравился в боевой раскраске, что же тут теперь поделаешь?!

Эйидль несмело сделала несколько шагов внутрь, испуганно оглядываясь, она прикусила губу, когда увидела шесть маленький скелетов у дальней стены, а потом еще один, посреди комнаты. За девочкой застыл равнодушный Феликс, было непонятно, откуда он тут взялся, да еще в компании сестры, которую, как знала вся школа, терпеть не мог.

— Ну, что ж, знакомиться не придется…

— Ты Дракон?— вдруг резко спросила Эйидль, переводя взгляд на Айзека, схватывая все на лету и за самую суть. Губы ее поджались, она словно вся собралась, готовая выдержать любой ответ.

— Я «гном»,— усмехнулся парень, показывая на свою мантию, скинутую в углу, — на ней была нашита эмблема его класса.— А тут просто на подхвате, делаем научные и исторические изыскания…

— Это старая библиотека?

Айзек видел, что Алекс настороженно наблюдает за гостями, лишь бы за палочку не схватился, вспыльчивый дракоша. Сам он смотрел на Эйидль и не перевел взгляда на Феликса даже тогда, когда тот заговорил своим странным, скрипучим голосом. Что стало с веселыми нотками звонкого соловья, которые звучали раньше, когда Цюрри часто напевал, проходя по коридорам, или же когда играл на старом пианино в классе Основ Маггловедения? Такой талант загубил, дьяволенок!

— Да.

— Значит, Драконы ее все-таки нашли? И ты им помогал?— почти обвиняюще спросила Эйидль, но ей явно было пока не до настоящего гнева, который бы обрушился на Айзека, но сейчас девочка была слишком увлечена созерцанием жертв начала войны.— Кто это? Почему они здесь?

— Слишком много вопросов,— осторожно заметил Алекс, положив кисточку и приближаясь к Айзеку.— Я позову Марию и Луку…

— Ага, а еще Гая и Элен не забудь,— фыркнула Эйидль, делая быстрый шаг к двери и явно готовясь в нее выскользнуть при первой возможности, но тогда ей бы пришлось еще выпихивать и брата, который медленно, деталь за деталью, рассматривал библиотеку.

— Так, спокойно, никто никого звать не будет, здесь и так душно,— снова постарался отшутиться Айзек.— Прости, Эй, но я не могу ничего тебе сказать, ну, сама понимаешь, этика найма на работу и все такое…

— Ты врешь, ты один из них,— девочка сузила глаза, обвиняюще глядя на парня.— И ты еще хуже, потому что они хотя бы не скрываются…!

— Лучше!— возмутился Алекс.— Он тайный шпион, он…

— Болтун — находка для шпионов,— оборвал друга Айзек, понимая, что тем самым отвечает утвердительно на все обвинения в свой адрес. Хотя Алекс и так уже все до него признал, дурачок…

— И что теперь?— опять заговорил Феликс, поднимая на «гнома» тяжелый взгляд, фиолетовый глаз отражал свет факелов не хуже кристаллов.— Отрежете языки? Забвение? Нерушимый обет? Авада Кедавра и мы по соседству?— Ящер кивнул на скелеты гномов, которые лежали нетронутыми, Мария бы голову оторвала, если бы кто-то хотя бы подошел к ним ближе, она хотела сама ими заняться, когда у нее будет больше времени и меньше надзора со стороны западников.

— Нет, мы с вас возьмем честное слово,— фыркнул Алекс, как всегда задираясь и быстро закипая, он бы еще палочку достал и встал в боевую позу. Ну, никакого у парня чувства дипломатии…

— Помолчи, волчонок-недоучка,— насмешливо попросил Айзек, почесывая затылок. Конечно, решать будет Мария, только как бы ей быстро сообщить, что она тут нужна…— Вернись к своей работе и сделай физиономию примерного Дракона,— вежливо попросил он у друга, подталкивая Алекса к стене, которую тот чистил. Парень с недовольным ворчанием снова взял кисть и вернулся к фреске, где Святовит держал свиток, а гном — мешочек и часы.

— Тебя ко мне подослали, да?— снова тихо заговорила Эйидль, ее явно волновало не столько то, что с ними могут сделать за проникновение в тайну библиотеки, сколько друг, который оказался вовсе не другом, а шпионом ненавистных ей людей.— Драконы Востока, да?— она была внимательна и догадлива, видимо, заметила, что Алекс собирался позвать не Гая, а Марию и Луку. Айзеку стало неудобно и грустно. Он не знал, что ей сказать, лгать в глаза было как-то совсем неприлично, а сознаться он не имел права…

— На твоем месте я бы не трогал,— вдруг резко заговорил Феликс, и Айзек попытался понять, о чем Ящер, но когда он проследил за глазами Цюрри, то было явно уже поздно: Алекс фыркнул и прошелся кисточкой по кристаллу, что был красиво гравирован в форме конуса и вставлен в верхнюю часть песочных часов, что держал в маленькой руке вырезанный в камне гном. Айзек хотел уже спросить, о чем Феликс говорит, но спрашивать не пришлось, потому что друг за другом случилось несколько событий.

Сначала часики чуть вдавились в стену и перевернулись, словно чтобы начать пересыпать песок в другой конус; почти сразу же от резкого порыва ветра задуло все факелы, и четверо студентов оказались в полной темноте, мертвая тишина не нарушалась даже их дыханиями, словно уши заложило. Прошло всего несколько мгновений, и раздался хриплый крик Феликса: «В сторону!», кто-то схватил Айзека, толкая в бок — а потом с резким скрежетом где-то совсем рядом упало что-то тяжелое и металлическое, глухим эхом отразившись от стен. И снова наступила тишина.