Формула отомэ профессора Снейпа (гет)

Примечания:

Вспоминаем, что в шапке заявлен "гет" и стараемся соответствовать)

На следующий день ректор и его секретарь благополучно вернулись в академию, и Снейп с нескрываемым облегчением упал в кресло в личном кабинете, расслабляясь и вытягивая ноги. Какое же это облегчение — мебель, подходящая по размеру! Как он скучал по своей кровати, а особенно — по ванной, где не приходилось подгибать ноги, чтобы помыться. За окном привычно бормотало море, и даже грозовые тучи, затянувшие половину неба, не портили пейзаж.

Около часа профессор приводил себя в порядок, а после облачился в привычный сюртук, поднялся в свой рабочий кабинет и готов был принимать первых посетителей.

Те не заставили себя ждать. Едва Снейп оказался на рабочем месте и принялся за разбор документов, оставшихся на столе, пытаясь освежить в памяти первоочередные задачи, как в дверь постучали и появилась леди Фрезия.

— Я так и знала, что вы уже весь в делах, — кивнула декан целителей своим мыслям. — Вот, возвращаю вам печать. За время вашего отсутствия особых происшествий не было.

— Спасибо, я знал, что могу на вас положиться.

— Льстец. — Леди фыркнула, окидывая собеседника профессиональным взглядом. — Как прошло путешествие? Похоже, не обошлось без приключений?

— Да так, сущие мелочи. Не стоит беспокоиться. Я поплавал в слайме, подобрал в горах пару пострадавших студентов и привез вам в подарок баночку жира ленков. Говорят, он полезный.

— Действительно, ерунда. Мы с мэтром Карлом подозревали, что вам там с непривычки откусят ногу. За презент спасибо, пригодится.

Леди Ассизи забрала баночку и удалилась, даже не став проводить медицинский осмотр. Похоже, посчитала, что раз у ректора хватает сил на бахвальство, он здоров.

Слух о возвращении ректора разлетелся по академии быстро, и следующей в кабинет пришла леди Оливия с накладными, сметами на закупку продуктов на следующий месяц и расчетной ведомостью по зарплате, которую нужно было подписать.

Леди Альмерия прислала в качестве гонца Маккену, безропотным ассистент также принес прошение на очередной баснословно дорогой, но "жизненно необходимый" ингредиент. Ради разнообразия Снейп решил не вредничать, подписал заявку, но предупредил, что уговаривать главного бухгалтера найти свободные средства на покупку зельеварам придется самим.

Принц Корнелиус Ранемон прибежал к ректору как раз тогда, когда Маккена, рассыпаясь в благодарностях, стоял в дверях, собираясь уходить. Президент студсовета был явно взволнован, казался растрёпанным и беспокойным.

— Ректор Лайонхарт, я слышал, вы спасли Алисию. Как она? Она цела?

— Рад вашей осведомленности. Тогда, ваше высочество, вы наверняка в курсе, что мы спасли и двух ваших друзей. Об их здоровье поинтересоваться не желаете?

— Разве можно сравнивать здоровье нежной, ранимой Алисии с двумя крепкими юношами?

— Я бы не назвал лорда Леви особо крепким.

— Да какая разница, что с ними? Что с мисс Силвер?

Снейп поджал губы, ощущая, как в груди начинает копиться раздражение. Принцу что, лоботомию сделали, как только он влюбился, или он всегда был таким глупым? Но профессор сдержался, и, придвигая к себе очередную папку документов, бросил:

— С девушкой все в порядке, если желаете, можете послать ей письмо в поместье лорда Бертона. И не забудьте приложить сувенир для своего раненого друга — Редигер, защищая девушку, чуть не умер. Если это вам хоть немного интересно.

Проговорив это, он взялся за ручку, прозрачно намекая, что Корнелиусу пора выметаться. Тот потоптался немного у порога, а после вылетел из кабинета, громко хлопая за собой дверью.

Снейп кинул короткий взгляд вслед принцу и скривился. Во рту поселилось гадливое чувство. Наверняка эти ребята называли друг-друга приятелями, возможно, клялись в дружбе, и оказались совершенно беспомощными перед одним смазливые личиком. Даже Мародёры, при всей нелюбви к ним Снейпа, в своей дружбе вели себя благороднее, горой стояли друг за друга и в годы учебы не опускались до подобной подлости. После началась война, каждый выживал, как мог, чем, наверняка, и обусловлено было предательство Петтигрю, но в этом мирном, беспечном мире студентам ничего не грозит, дружите себе на здоровье, — так почему принц Ранемон даже не заикнулся вопросом о состоянии своих "друзей"?

Ощущая, что больше не хочет никого видеть, профессор собрал бумаги и спустился к себе, по пути кивнув на прощание исполнительной Розине, несущей службу в приемной.

У себя он свалил папки в кучу на столе, отключил шнур телефона и переоделся из форменного сюртука в домашний наряд — лёгкую сорочку, мягкие брюки и тапочки. Устроившись в кресле, он уже привычно развернулся к окну, любуясь беспокойным морским пейзажем. Похоже, приближался шторм. Небо затянули тяжёлые тучи, и несколько запоздавших рыбацких лодок спешили к берегу, легко скользя по раздраженный волнам. Трудно было различить, где на горизонте заканчивалась темная вода и начинались хмурые, сизые облака. Небо слегка клубилось, переливалось, как живое, и не менее подвижной, тревожной, была и вода в бухте. Издалека доносились редкие раскаты далёкого грома, их оханье ещё было плохо различимо, но уже через час, если не раньше, можно было ждать разгула бури, с плачем и стонами, солёными брызгами, летящими в лицо, вперемешку с холодными, тяжёлыми дождевыми каплями.

Немного подумав, Снейп прошёлся по комнатам, закрывая плотнее окна. Он только вернулся из заснеженных гор и не до конца согрелся. Наслаждаться разгулом стихий он сможет и летом, а пока ему достаточно будет понаблюдать за всем, оставаясь в тепле и сухости.

Он снова присел к столу, лениво читал докладные записки, отчёты и рапорты, но часто отвлекался, заворожённый игрой красок за стеклом. Громовой удар неожиданно прокатился по прибрежным склонам, небо застонало и раскололось, изливая на землю тугие столбы ливня. Ветви деревьев клонились под ударами капель, отчаянно раскачивались под порывами ветра, вой ветра навевал ностальгические воспоминания о Шотландии.

В дверь поскреблись. Профессор, не оборачиваясь к двери, пригласил:

— Входите, Окарина.

У него даже сомнений не было, кто мог потревожить его уединение. Он оказался прав — помощница вошла в комнату, аккуратно закрывая за собой дверь.

— Лорд ректор, вы в порядке? Розина говорила, вы ушли к себе, и выглядели не очень живо. Утомились? Или что-то болит?

— Я в порядке, не переживайте. Но леди Кассия, нас столько связывает, может, наедине оставим официоз — вы меня уже и били, и врачевали, и делились сокровенным. Давайте будем обращаться друг к другу по имени? Как вам нравится больше — называйте меня Сейлард, или, если пожелаете — Северус?

— Называть вас старым именем я не буду, велик риск забыться и оговориться. И, как подчинённый, я не могу обращаться к начальнику по имени.

— То есть, я могу называть вас милой Окариной, как вышестоящее лицо?

— Мне кажется, вы сейчас наглеете и намеренно провоцирует, чтобы проверить, насколько покладистой я могу быть? На "милую" я точно не соглашалась.

— Значит, просто Окарина? Или короче — Кара? Рина?

— Только не Кара. Так меня звали дома. И… постойте, какие ещё сокращения? Вы ещё предложите использовать ласковые прозвища!

— Я не думал, что уже время для подобного, но не буду против — даже интересно, какое умилительное именование вы мне придумаете?

Снейп смотрел на девушку, слегка склонив голову, но не мог не смеяться, и эти смешинки плясали в глазах, таились в уголках рта. Окарина возмущённо прищурилась, не находя слов.

— Кажется, в прошлом вы были тем ещё ловеласом, — раздражённо кутаясь в шаль, огрызнулась она.

— Нет, тут вы ошибаетесь, — грустно улыбаясь, качнул головой профессор. — Раньше я был отъявленным букой, никто никогда не придумывал мне ласковых прозвищ, и, если вы это сделаете, ваше будет для меня первым.

Леди Окарина пытливо рассматривала собеседника, будто пыталась определить, насколько он искренен. Очередной яростный удар грома и последующая вспышка молнии в потемневшем небе заставили ее слегка сжаться, вздрогнув от неожиданности. С неудовольствием Окарина посмотрела в окно, и профессор вспомнил, что дождь когда-то унес из жизни Франца Хасселя. Не желая добавлять ей дискомфорта, он встал, плотно задвинул шторы и нажал кнопку настольной лампы. Теплый свет упал на деревянное покрытие стола, несколько раз мигнул, и погас. Похоже, из-за грозы выбило пробки. Густой полумрак окутывал комнату, делая любые шорохи более объемными, почти ощутимыми.

Окарина растерянно оглянулась, чувствуя лёгкую неуверенность, предложила:

— Давайте я принесу свечу, чтобы вам не пришлось сидеть в темноте.

— Не надо света, — попросил профессор, преодолевая разделяющее их незначительное расстояние и легко сжимая ее пальцы. Руки Окарины оказались практически ледяными — похоже, гроза пугала ее намного сильнее, чем женщина хотела показать.

Действовать в темноте было как-то проще, Снейп не ощущал скованности, покрепче сжимая в руках холодные кисти и поднося их к губам. Дыханием он согревал нежную кожу, ощущая как теплеют тонкие пальцы. Пульс на запястье бился живее, но Окарина не пыталась вырвать рук из захвата, покорно принимая его заботу.

— Послушайте, вы же теперь все знаете, вы понимаете, что это бесполезно, что вы делаете ошибку, — тихо прошептала она, в очередной раз пытаясь убедить то ли Снейпа, то ли себя. В голосе явственно читались отчаяние и неверие. Но, говоря это, Окарина не прерывала контакта, что вселяло в сердце мужчины надежду.

— Да, как вы и сказали, я теперь все знаю. И, как вы уже догадались, меня не пугают последствия. В своей жизни мне часто приходилось отступать, я принял множество неправильных решений, которые имели фатальные последствия, и теперь не согласен молча мириться с обстоятельствами, совершая очередную ошибку, о которой, возможно, буду сожалеть всю свою новую жизнь.

С этими словами он притянул Окарину ближе, заключил в объятия, аккуратно располагая ее голову на сгибе локтя, и легко поцеловал, действуя нежно, невесомо, словно касался губами крыльев редкой бабочки, опасаясь смахнуть пыльцу. Леди Кассия могла легко вывернуться из его рук, ударить его, пнуть, уйти — он был готов к любому повороту, не желая удерживать ее насильно, но она лишь ахнула пораженно, и лёгкий вздох был немедленно разделен на двоих.

Поначалу профессор целовал Окарину аккуратно, нежно, пробегая цепочками поцелуев по щекам, вискам, переносице и лбу, после вернулся к губам, углубляя поцелуй, делая его более обстоятельным. Кончиком языка скользнул по зубам, побуждая их раскрыться.

Окарина подняла руки, обнимая его за шею, запуская пальцы в растрепавшиеся волосы. От прикосновений ее руки по коже головы побежали мурашки, пробирая дрожью, огненный поток пробежал по сосудам, до самых кончиков ног, и сердце радостно отозвалось на ласку восторженным грохотанием.

Усиливая хватку, он приподнял Окарину и усадил на край своего стола, не прерывая поцелуя и делая его более крепким и глубоким. Спустившись ниже, он начал целовать участок шеи, белеющий над глухим воротником из белых жёстких кружев. Сзади на платье прощупывался длинный ряд пуговиц, спускающийся до самой талии.

Снейп долгие годы ходил в подобном наряде, наглухо застегнутым, и знал, как это дисциплинирует. И как сложно застёгивать и расстёгивать подобные мелкие костяные пуговки, особенно если они располагаются на рукавах или спине.

Одним пальцем он обвел самую верхнюю пуговку, не прекращая покрывать потеплевшую, разгоряченную кожу нежными поцелуями, а после легко, ловко, как уличный воришка, расстегнул ее. Окарина слегка напряглась на мгновение, а после выдохнула и снова расслабилась, окончательно отпуская на волю эмоции. Первая расстёгнутая пуговица стала трещиной на дамбе самоконтроля, и теперь, переступив эту грань, ей легче было отбросить условности, чувство долга, с головой ныряя в чувственное наслаждение.

Каждая расстёгнутая пуговка давала доступ к очередной скрытой области, но профессор не спешил, продолжая целовать так же нежно, терпеливо, спускаясь уже до самых ключиц и возвращаясь к губам, будто собирался продолжать прелюдию, никуда не торопясь, всю следующую неделю.

Юбки Окарины сбились у колен кружевной пеной, но он лишь очень деликатно придерживал ее, не позволяя упасть, и изредка ощущая пальцем нежную гладкость обнаженного бедра над резинкой чулок.

Сдерживаться становилось сложнее, но он изо всех сил старался вести себя, как джентльмен, только бы не напугать Окарину, не повести себя, как несдержанное, грубое животное. Он даже готов был смириться, если его внезапно оттолкнут, обзовут похотливым развратником и вечер придется коротать в ванне с холодной водой. Но вместо этого леди Кассия цеплялась за его плечи все крепче, охотно отвечая на поцелуи, а когда он отстранился, простонала так жалобно, что едва не разбила вдребезги всю стену самообладания, что он терпеливо строил внутри себя.

Приняв решение, он поднял Окарину на руки, и, не заботясь о свете, прошагал в спальню. Он не мог позволить себе овладеть девушкой на столе, она заслуживала лучшего обращения, и в эту ночь, получив молчаливое разрешение, он собирался быть максимально внимательным, окружая Окарину положенными ей любовью и заботой. И пусть хранят местные боги души тех, кому придет в голову его сегодня отвлекать.

Плотные рамы в спальне надёжно защищали от шума грозы, а темный балдахин кровати послужил хорошим убежищем от блеска молний и сквозняков, до самого утра надёжно защищая уединение влюбленных, которым, к счастью, никто и не подумал мешать.