Перекрёстки судеб (джен)

Обитые железом двери распахнулись, и его ввели в зал. Мраморный, отполированный до блеска пол отражал эхо его шагов. Сердце бились неровно. После случившегося в кабинете директора, оно стало чаще напоминать о себе. С каждым ударом оно медленно сдавало.

Его усадили на высокий деревянный стул, и в ту же секунду Питер почувствовал, как его сковывает невидимая магия, вперемешку страхом от того, что его слова не будут услышаны.

Зал суда наполнился шорохом мантий, пергамента и негромким переговорами. За длинным столом собрались неизвестные Питеру маги в тёмно лиловых мантиях с непроницаемыми взглядами. Среди них находился и Альбус Дамблдор, по правую руку от министра. Спереди всех рядов, на невысокой скамье сидела женщинам длинным изумрудным пером, парящем над пергаментом. Ещё раз окинув круглое помещение взглядом, он заметил человека, которого ему сейчас хотелось увидеть больше всего, и наконец, при виде дяди, почувствовал облегчение.

Вдруг раздался глухой стук, и мужчина, сидящий слева от министра начал зачитывать:

— Питер Бернард Маккинон, — его голос звучал громом в тишине зала, — вы обвиняетесь в покушении на жизнь Альбуса Персиваля Вульфрика Брайна Дамблдора, а также в нарушении закона о Надзоре. Что вы можете сказать в своё оправдание?

Из неоткуда, несмотря на осознание всего ужаса ситуации, появилось желание рассмеяться, но Питер взял себя в руки. Он открыл рот, и снова нахлынула волна страха и отчаяния.

— Я...я не хотел... Он сделал нечто ужасное... Я хотел только... Он убил их...

Эхо его слов затихало, и Питер понял, насколько жалко звучали его обвинения.

Судьи смотрели на него с непроницаемыми лицами.

Дамблдор смотрел на него, в его глазах плясало злорадство.

Сириус смотрел на племянника с неверием и жалостью.

— Питер... — проговорил он, в его голосе звучало напряжение, — я не верю что ты действительно хотел убить Альбуса Дамблдора... — он перевел взгляд на директора Хогвартса, и Питеру показалось, что старик микроскопически кивнул. Сириус обернулся к судьям:

— Я утверждаю, что мой племянник находился в помутнении рассудка, и нуждается в лечении, что я прошу учесть в вынесении приговора.

Второй раз за день Питер почувствовал, как грудь наполняется облегчением, однако взглянув на лицо министра понял, что его судьба уже очевидно решена. Не дожидаясь, пока тот что-то скажет, он вновь попытался подняться, и рухнув назад в кресло громко произнёс, с трудом сдерживая эмоции.

— Дамблдор... Он сделал что-то... Он убил её, стёр из памяти всех нас... Дядя, почему у нас никто не говорит о ней?...

— Тихо! — раздался увеличенный многократно голос министра, и громкий стук, — раз вы предъявляете столь серьёзные обвинения, у вас, разумеется, есть и доказательства?

Питер открыл было рот, но запнулся о собственные мысли. Действительно, никаких доказательств у него и не было... Да и откуда?... Впервые за всё время он усомнился в собственных словах.

Со своего места поднялся Дамблдор. Его лицо было лишено эмоций, только ледяные глаза будто сверлили юношу. Питеру показалось, что по губам директора скользнула тень ухмылки, и он понял, что уже никакие слова не решат дела.

— Мы не можем позволить вам опасные для себя и окружающих действия, — начал он, нарочито заботливым тоном, — однако решением суда вам будет предоставлена необходимая психиатрическая помощь, что без сомнения поможет вам справиться с вашим удручающим состоянием...

Гнев снова вспыхнул у Питера внутри.

— Я не сумасшедший! — срываясь на крик перебил он его, безуспешно пытаясь вскочить на ноги, — вы должны мне верить! -Он обернулся к Сириусу, с мольбой взывая к нему, — дядя, он сделал с ней что-то, он... — его голос дрогнул, он задыхался, — он убил её, убил...

Он смотрел в лицо Сириусу, и чувствовал, как остатки надежды покидают его. В его взгляде читались только неверие и сожаление. В этом зале Питеру не верил никто.

Как сквозь толщу воды он слышал, что ему выносят окончательный приговор, но слова отказывались сливаться в цельные предложения.

Питер почувствовал, как удерживающие на месте заклинания исчезли, но он не сделал попытки подняться.

— Вставайте, Маккинон, — произнёс над ухом хриплый, глухой голос, и его за локти подняли на ноги. Всё внутри противилось против этого момента, но сил на борьбу больше не было.

Дорога к выходу казалось занимала целую вечность. Каждый шаг отдавался звоном в ушах. Мимо прошагали несколько лиловых мантий, на краю сознания промелькнуло изумрудное перо. Перед ним остановилась женщина, которую он увидел в начале заседания, она пыталась задавать какие-то вопросы, но Питер не слышал и её.

Всё казалось бесконечным кошмаром. Воздух стал густым и душным, стены словно сжимались вокруг. Жуткая, гулящая тишина зазвенела в голове.

* * *

Свежий морозный воздух не приносил облегчения. Тяжесть судебного процесса нависала над ним словно густой туман. Вспоминая, как Питер сидел посреди зала, сломленный и беспомощный, он не мог не думать, что его племянник потерял рассудок.

Всё, что он говорил, казалось безумным, но в его глазах читалась такая боль... Он был твёрдо уверен в своих фантазиях.

В доме было тепло и пахло праздником, но это тепло сворачивалось внутри во что-то горькое.

В гостиной, на угловом диване, сидели Гарри и Карем,тихо о чём то переговариваясь. Услышав скрип двери, они одновременно подняли головы, но они не произнесли ни слова, ожидая пока Сириус сам заговорит.

Он медленно пересёк гостиную и рухнул на кресло, тщательно обдумывая, что сказать.

— Суд решил... Решил отправить его на лечение, — наконец вырвалось у него, — они считают что он... Немного не в порядке.

Слова повисли в воздухе, оседая в сознании мальчиков. Сириус почувствовал, как сердце сжалось от собственных слов. Неужели племянник, которого он знал с самого детства, мог вот так, за одну ночь, потерять рассудок?.. Неужели он настолько погрузился в собственную жизнь, что перестал обращать внимание на бедного мальчика?..

— Но... — Гарри запнулся, расфукосированным взглядом глядя в огонь, — он и правда обезумел?

— Да... — Сириус тяжело вздохнулСлова нехотя срывались с губ, оставляя за собой ощущение холода и пустоты, — он говорил ужасные, ненормальные вещи... Он говорил, что Дамблдор... Что он сделал что-то с Мэрэлин...

— Что?.. — Карем поднял голову, — Мама?.. Но она ведь ушла от нас...

Он неловко умолк, зардевшись.

— Да, она ушла... — словно под гипнозом эхом повторил Сириус, — Питер говорил, что это ложь...

Он вздохнул, прокручивая в голове недавние события. В сознании мелькнула жуткая мысль: что если всё, что он знал о ней, и правда было ложью?

"Почему никто не говорит о ней?"

Действительно, почему? Почему она словно растворилась в прошлом, оставив лишь слабые воспоминания?

— Я ни в чём сейчас не уверен... — хрипло проговорил он.

Карем неосознанно сцепил руки в замок, мысли хаотично метались в голове, никак не собираясь в цельную картинку. Он попытался вспомнить мать, но перед глазами всплывали лишь размытые образы. Всё что он знал о ней — рассказы отца.

— Но, Сириус, — вмешался Гарри, его голос подрагивал, — мы ведь все помним, как она ушла... Как можно у всех вот так поменять воспоминания?..

— Я... Я не знаю, — тихо, почти бормоча, ответил тот, — но он не мог, не стал бы... — он умолк, не в силах закончить.

— А если Питер прав... — начал было Гарри, но Карем помотал головой.

— Это невозможно.

Гарри не ответил, осмысляя всё сказанное. Мысль о том, что почти вся их жизнь — фальшь, слишком пугала, чтобы принять её, или отказаться.

Так они и сидели в тишине какое — то время. Их присутствие словно придавало Сириусу сил, уверенности.

"Разве я не заметил бы, если кто-то стёр бы мои воспоминания?"

Питер выглядел сломленным, таким напуганным...

"Почему о ней перестали говорить?"

Её невозможно было забыть...

Он точно помнил, как однажды ночью, после её ухода, Карем плакал, звенящее эхо отдавалось по всему дому. Помнил... Это было словно вчера.

Наконец он проговорил, сиплым голосом:

— Завтра утром я отправлюсь к Дамблдору... Он поможет советом.