Душа Зорро (гет)

София и Серхио подъехали к гасиенде де ла Вега, едва лишь сиеста отпустила пуэбло из своих жарких объятий. Зной постепенно уступал место вечерней прохладе, и они предпочли проделать короткий путь верхом.

— Насколько я понимаю, это самая прославленная гасиенда во всем Лос-Анджелесе, — произнес Серхио, окинув взглядом ослепительно белые стены, ограждавшие поместье, и спешился.

— Говорят, что так, — отозвалась девушка, рассеянно оглядываясь. Необъяснимое волнение охватило ее. Тишина, царившая вокруг, казалась зловещей и неправдоподобной.

София ощутила невольную дрожь, несмотря на то что надвигающийся вечер обещал быть теплым. Серхио, заметив ее замешательство, участливо коснулся ее руки.

— Все в порядке? Ты выглядишь немного бледной. Может, зря мы решили приехать сегодня?

— Нет, все хорошо, — поспешно заверила его София, стараясь скрыть тревогу. — Просто… не люблю тишину. Она всегда кажется мне предвестником чего-то недоброго.

Она легко спрыгнула с Фантома и обернулась к появившемуся в калитке старому индейцу.

— Сеньоры…

— Передайте, пожалуйста, дону Диего, что мы приехали посмотреть лошадей, как вчера договаривались, — произнесла она с приветливой улыбкой и приблизилась к слуге.

Тот словно от неожиданности вздрогнул и, бросив взгляд через плечо, посмотрел на невысокого человека, стоявшего на балконе. София проследила за его взглядом и сразу узнала Бернардо — мозо дона Диего.

— Я уточню, сеньорита, — пробормотал индеец, заметив едва уловимый кивок Бернардо. Он посторонился, пропуская их в патио.

Брат с сестрой переглянулись.

Внутренний двор гасиенды поражал своей красотой. Ухоженные клумбы с яркими цветами, раскидистый дуб посередине внутреннего дворика и тенистые галереи создавали атмосферу спокойствия и умиротворения. Однако София не могла отделаться от чувства тревоги. Ей казалось, что за этой идиллической картиной скрывается что-то неладное.

Тем временем старый индеец, словно тень, возник из недр дома и бесшумно поставил на стол поднос с графином вина и двумя бокалами. Словно нехотя исполнив свой долг, он так же безмолвно удалился, не выказав ни малейшего намерения сообщить о прибытии гостей. Впрочем, эта миссия, судя по всему, была возложена на Бернардо, который, едва они переступили порог гасиенды, стремительно растворился в одной из комнат второго этажа.

Серхио плеснул себе вина, и рубиновый отблеск заиграл в гранях бокала. Поднеся его к губам, он задумчиво спросил сестру:

— Здесь всегда такая тишина? Мне казалось, в доме, дышащем стариной и величием, жизнь должна бить ключом.

— В прошлый раз все было иначе...

— Да уж, — Серхио отпил еще глоток, а затем, заметив фигуру седовласого господина, медленно спускавшегося по увитой плющом внешней лестнице, тихо добавил. — Думаю, сейчас мы обо всем узнаем.

София обернулась, и улыбка, тронувшая ее губы, озарила все вокруг, когда она приветствовала хозяина гасиенды. Легкий реверанс, изящный, как взмах крыла бабочки, подчеркнул ее уважение. Выпрямившись, она с легкой тревогой отметила тени усталости, которые залегли у глаз дона Алехандро.

— Сеньорита София, — дон Алехандро склонился над протянутой рукой, в его поклоне чувствовалась старая школа. — Сеньор.

— Дон Алехандро, позвольте представить вам моего брата, дона Серхио дель Кастильо. Серхио, это дон Алехандро де ла Вега, отец Диего, — представила их София. — А где же Диего? Неужели его нет дома?

— Диего… он сейчас немного занят, — гасиендадо на мгновение запнулся, словно подбирая слова, — но я уверен, как только у него появится возможность, он непременно к нам присоединится.

Софии снова все происходящее показалось окутанным странной, почти нереальной дымкой, но она, подавив изумление, лишь молча обернулась к брату, ища поддержки. Тот мгновенно уловил безмолвную мольбу и взял разговор в свои руки:

— Дон Алехандро, вчера дон Диего вскользь упомянул, что ваши скакуны — гордость Лос-Анджелеса, а возможно, и всей Калифорнии.

Дон Алехандро кивнул с достоинством:

— Это так. И я не вижу причин это скрывать.

— Когда я прибыл к сестре, выяснилось, что в ее распоряжении лишь Фантом. Потому я и осмелился обратиться к вам с просьбой — позволите ли вы взглянуть на ваших лошадей? Быть может, мне даже удастся приобрести одного из ваших восхитительных питомцев, если, конечно, вы готовы расстаться с кем-то из них, и мы придем к согласию в цене.

Дон Алехандро лишь приподнял бровь — единственное движение, промелькнувшее на его непроницаемым лице.

— Мои скакуны — не просто животные, сеньор. Это члены моей семьи, воплощение моего труда и страсти. Я редко расстаюсь с ними, и лишь особые обстоятельства могут заставить меня пересмотреть свое решение.

Он сделал паузу, словно обдумывая свои слова.

— Лучшие из лучших ждут вас в наших конюшнях. Прошу за мной.

Они прошли сквозь дом на задний двор к конюшням, расположенным неподалеку. По мере приближения до Софии доносился приглушенный топот копыт и тихое ржание. В воздухе витал густой, насыщенный аромат свежего сена и конского пота.

Дон Алехандро вел их вдоль рядов стойл, демонстрируя великолепных жеребцов и кобыл. София старалась проявлять интерес, но ее мысли были заняты странным поведением слуг и гнетущей атмосферой, царившей в гасиенде. Серхио, казалось, был полностью поглощен выбором лошади. Он задавал хозяину множество вопросов о родословной и характере животных.

Дон Алехандро охотно отвечал, с явной гордостью рассказывая о каждом скакуне. Он знал их родословную до мельчайших деталей, помнил все их особенности и причуды. София отметила, с какой нежностью он поглаживал их по шее, как внимательно всматривался в их глаза. Стало очевидно, что для него это не просто бизнес, а нечто гораздо большее.

В конюшне было чисто и просторно. Каждая лошадь стояла в отдельном стойле, устланном свежим сеном. Стены были выбелены, а свет проникал сквозь широкие окна, создавая ощущение уюта и спокойствия. София обратила внимание на то, как тщательно ухожены животные: их шерсть лоснилась, копыта были аккуратно подкованы, а гривы и хвосты расчесаны.

Серхио остановился возле изящной гнедой кобылы с блестящей шерстью и мускулистым телом. Он долго изучал ее, задавая дону Алехандро все новые и новые вопросы. Хозяин гасиенды терпеливо отвечал, не упуская ни одной детали. Наконец, Серхио, казалось, принял решение.

— Дон Алехандро, я думаю, это именно то, что мне нужно, — сказал он, указывая на гнедую. — Какова будет ее цена?

Гасиендадо не успел и слова вымолвить, как внезапно за их спинами раздался слегка хриплый, но стальной мужской голос:

— Принцесса — лучшая кобыла моего отца. Она не продается.

София изумленно застыла, глядя на говорившего. Голос, несомненно, принадлежал Диего, но перед ней словно стоял совершенно иной человек. Спина неестественно прямая, взгляд — острый и непроницаемый, обе руки мертвой хваткой сжимали набалдашник черной трости, украшенной тончайшим орнаментом.

София невольно поежилась. В этом Диего не было и следа того мягкого молодого человека, которого она знала. Здесь чувствовалась сталь, уверенность, власть. Даже дон Алехандро, казалось, на мгновение растерялся, прежде чем вернуть себе самообладание.

— Диего, сын мой, — произнес он, стараясь сохранить непринужденный тон, — дон Серхио просто интересовался ценой. Принцесса действительно бесценна, как ты и сказал.

Серхио, однако, не выглядел смущенным. Он обернулся к Диего и, слегка склонив голову, произнес:

— Мне очень жаль, что я побеспокоил вас, дон Диего. Но должен признаться, что Принцесса действительно произвела на меня сильное впечатление.

Диего медленно перевел взгляд с Серхио на своего отца. В его глазах мелькнуло что-то, похожее на упрек, но тут же исчезло, сменившись непроницаемым выражением. Он слегка кивнул Серхио в знак признания.

— Дон Серхио, я понимаю ваше восхищение Принцессой, — произнес Диего ровным голосом. — Она действительно обладает исключительными качествами. Мой отец был бы рад предложить вам другую лошадь из нашего табуна. У нас есть достойные экземпляры.

Дон Алехандро с облегчением выдохнул. Он был рад, что Диего проявил благоразумие и не стал развивать конфликт.

София продолжала наблюдать за Диего, пораженная произошедшей в нем переменой. Неужели это был тот самый обходительный молодой человек, который возил ее на озеро? Она чувствовала, что за этой стальной маской скрывается нечто большее, что-то, о чем она даже не подозревала. Ее сердце наполнилось странным беспокойством. Она понимала, что перед ней стоит уже не тот Диего, которого она знала, а человек, способный на решительные действия и твердые решения.

Серхио, безмолвно приняв предложение кивком, вновь обратился к лошадям. Дон Алехандро, не теряя ни мгновения, последовал за ним, и вскоре их голоса слились в обсуждении достоинств следующего коня.

София, не отрываясь, смотрела на Диего, ей почудилось, словно он на мгновение ускользнул в другой мир.

— Диего, — позвала она тихо, надеясь, что ее голос, подобно легкому прикосновению, вернет тепло в его взгляд. Но когда он наконец сфокусировал на ней свои карие глаза, в них по-прежнему плескалась ледяная отчужденность.

— Вы что-то хотели сказать, София? — спросил он, и его голос прозвучал ровно, без намека на прежнюю нежность. Его слова были вежливыми, но в них не было души. София почувствовала, как по коже пробегает холодок.

Она попыталась подобрать слова, чтобы выразить свое недоумение, свою тревогу, но слова застревали в горле. Ей казалось, что она стоит на краю пропасти, глядя в бездну, и боится сделать шаг.

— Нет, ничего, — прошептала она, опустив взгляд. Ей не хватило смелости заглянуть в эти холодные, чужие глаза.

Диего слегка кивнул и отвернулся, продолжая наблюдать за Серхио и доном Алехандро. София опустила голову, чувствуя себя потерянной и одинокой в этой чужой и внезапно враждебной обстановке. Солнце продолжало светить, птицы пели, но для нее все вокруг померкло. В душе поселилась тяжелая, гнетущая тревога. Что произошло? И что ей теперь делать?

София ощутила, как ее мир, который она смогла создать за эти несколько дней, рассыпается на мелкие осколки. Прежний Диего, с его шутками и вниманием, казался теперь лишь призраком, воспоминанием, не имеющим ничего общего с этим человеком, стоящим в нескольких шагах от нее. Она чувствовала себя преданной, хотя и понимала, что никто ей ничего не обещал. Но как же та близость, то взаимопонимание, которое возникло между ними за короткое время? Неужели все это было лишь иллюзией, игрой света и тени?

Она понимала, что должна что-то предпринять, как-то прояснить ситуацию. Но что она могла сделать? Спросить Диего напрямую? После его ледяного тона она боялась даже представить, какой будет его реакция.

Взор ее беспокойно скользил по окрестностям в тщетной надежде ухватиться за что-то родное, утешительное. У входа в дом, словно тень, застыл Бернардо, его лицо исказилось тревогой за молодого хозяина. И София снова обратила свой взгляд к Диего.

Маска непроницаемости застыла на его лице, холодные, как лед, глаза смотрели вдаль, спина — прямая и непоколебимая, словно выточенная из камня. В руках он сжимал набалдашник трости, а левая ладонь была туго перевязана, словно храня какую-то тайну.

Ее взгляд зацепился за эту повязку. София собрала остатки мужества и, преодолевая нерешительность, приблизилась к Диего. Она остановилась в нескольких шагах от него, стараясь уловить хоть какой-то намек на прежнего Диего в его позе, в выражении лица. Тишина давила, лишь щебет птиц нарушал ее. Она отважилась разорвать этот удушающий вакуум.

— Диего, — тихо произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно и уверенно, несмотря на бушующее внутри волнение. — Что случилось? Вы ранены?

Он медленно повернулся к ней, и в его глазах она не увидела ничего, кроме холодной отстраненности. Он смотрел на нее так, словно видел впервые, словно она была лишь случайным прохожим, не имеющим к нему никакого отношения. Внутри нее что-то оборвалось. Все надежды, все робкие мечты рассыпались в прах.

Диего чуть перехватил трость, словно выверяя точку опоры, ища более надежное сцепление с землей. Бернардо невольно подался вперед, но замер, увидев, как он вновь расправил плечи.

— Нет, сеньорита, я не ранен, — проговорил он, разглядывая свою левую ладонь, словно лишь сейчас заметил повязку. — Я… убит.

София почувствовала, как кровь отливает от лица. Слово «убит» повисло в воздухе, зловещим эхом отдаваясь в ее голове. Она не понимала, что он имеет в виду. Убит? Кем? За что? Но, глядя в его ледяные глаза, она поняла, что спрашивать бесполезно. Он не ответит. Он отгородился от нее непроницаемой стеной, и пробиться сквозь эту стену было невозможно.

Она отступила на шаг, затем еще на один. Ей хотелось убежать, спрятаться, забыть обо всем, что произошло за эти дни. Но она понимала, что бегство ничего не решит. Она должна узнать правду. Она должна понять, что произошло с Диего, что заставило его так измениться.

— Хорошо, — произнесла она, стараясь сохранить спокойствие в голосе. — Если вы не хотите говорить, я не буду настаивать. Но я должна знать, что происходит. Я не могу просто уйти, не понимая ничего.

Диего молча смотрел на нее. Затем его взор скользнул за ее спину, и он произнес ровным, как отшлифованный камень, голосом:

— Отец, думаю, наши гости уже утомились и проголодались. Когда я шел сюда, Кресенсия накрывала на стол.

— Ты прав, сын мой, — прогремел ответ, от которого София вздрогнула, словно от удара хлыста.

Дон Алехандро стоял прямо за ее спиной. Она обернулась и поймала на себе обеспокоенный взгляд брата.

— Дон Серхио, София, Бернардо проводит вас в гостиную, — Диего едва заметным жестом указал слуге, что от того требуется.

Бернардо, не теряя ни секунды, поклонился и также жестом пригласил их следовать за ним. София обменялась взглядом с братом, который выглядел так же озадаченно, как и она сама. Они покорно двинулись за слугой, покидая прохладную тень деревьев и направляясь к дому. София украдкой оглянулась. Диего остался стоять неподвижно, как статуя. Она чувствовала на себе его пристальный взгляд, словно тяжелый плащ, сковывающий движения.

В гостиной их ждал накрытый стол, ломившийся от всевозможных угощений. Аромат жареного мяса, свежих овощей и пряных соусов щекотал ноздри, вызывая урчание в животе. Кресенсия, женщина примерно одного возраста, что и няня Анна, приветливо улыбнулась им, расставляя последние приборы.

— Прошу вас, присаживайтесь, — дон Алехандро вошел в комнату вслед за ними.

София почувствовала, как напряжение немного отпустило ее.

Дон Алехандро сел во главе стола, кивком указав Софии и Серхио на места по обе руки от себя. Диего прошел на противоположную отцу сторону и тяжело (Софии даже почудилось, что он выдохнул с облегчением) опустился на стул. Бернардо бесшумно перехватил у него трость и замер за его левым плечом, словно тень, готовый в любой момент вмешаться. София отметила, что взгляд его карих глаз, такой ледяной и отстраненный, ни разу не коснулся ее. В душе кольнуло разочарование, смешанное с тихим облегчением.

— Итак, — произнес Диего после долгой паузы, пригубив вино из своего бокала. София заметила, что он почти не притронулся к еде, в отличие от его отца и ее брата, с аппетитом уплетавших ужин и увлеченно обсуждавших лошадей. — Вы намерены осесть в Лос-Анджелесе навсегда, дон Серхио?

Серхио оборвал на полуслове беседу с доном Алехандро и полуобернулся в сторону Диего.

— Нет, я скоро намерен вернуться в Сан-Франциско.

Диего, не проронив ни слова, изучал его взглядом, лишь изредка пригубливая вино из бокала, словно безмолвно приглашая продолжить разговор.

— У меня там дела, — пояснил Серхио, покосившись на сестру. — Но Соня, возможно, захочет остаться здесь на какое-то время.

Взгляд Диего, медленно скользнувший по Софии, заставил ее почувствовать себя ничтожной пылинкой под пристальным, оценивающим взором. В его глазах читалось не то любопытство, не то подозрение. Она с трудом удержалась от того, чтобы не отвести взгляд.

— Соня… — повторил он, словно смакуя незнакомое имя. — Давно хотел спросить… почему именно Соня?

— Соня — ласковое от Софии, — пояснил Серхио так, словно это было аксиомой. — Вам ведь известно, что наша мать — из русской аристократии?

Диего слегка приподнял бровь, но ничего не сказал. Его взгляд снова обратился к Софии, внимательно изучающей узор на салфетке. Ей казалось, что все взгляды в комнате прикованы к ней, словно она была каким-то диковинным зверем. Тишина за столом стала почти осязаемой, нарушаемая лишь тихим позвякиванием столовых приборов и приглушенным шепотом дона Алехандро и Серхио, вернувшихся к обсуждению лошадей.

София чувствовала, как щеки ее заливает краска. Желание провалиться сквозь землю становилось все более навязчивым. Она подняла глаза и встретилась взглядом с Диего. В его глазах по-прежнему не читалось ничего, кроме холодного, отстраненного любопытства. Она собрала всю свою волю в кулак и решилась ответить.

— Мама всегда называла меня так, — произнесла София, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Это было ее любимое имя.

Диего кивнул, но казалось, что ее ответ его не удовлетворил. Он продолжал смотреть на нее, словно пытался разгадать какую-то загадку. Наконец, он отвел взгляд и снова пригубил вино. Больше до конца ужина он ничего не сказал.

Напряжение в комнате немного спало, но София по-прежнему чувствовала себя неуютно. Она взяла вилку и начала ковырять рагу, делая вид, что увлечена едой. Краем уха она слушала, как Серхио увлеченно обсуждает все детали покупки лошади для Педро. Хоть кто-то, казалось, был искренне доволен тем, как обернулся этот вечер.

Когда ужин подошел к концу, и стол опустел (вино, к досаде Диего, покинуло его пределы гораздо раньше), София смогла, наконец, поймать взгляд брата. Он улыбнулся ей, молча прося извинений, и поблагодарил хозяев за гостеприимство.

София поднялась из-за стола, и Бернардо услужливо отодвинул ее тяжелый стул. Она хотела было наградить его благодарным кивком, но обернувшись, заметила, как мозо протягивает трость Диего. Она замерла, наблюдая, как тот с трудом встает, пытаясь понять, по какой причине — из-за ноющей раны, мучившей его весь день, или из-за большого количества выпитого вина.

София неспешно двинулась к выходу, следуя за доном Алехандро и Серхио, но, не дойдя до двери, резко обернулась и едва не потеряла равновесие, столкнувшись с шедшим по пятам Диего. Будто во сне она ощутила, как с оглушительным стуком падает трость. В то же мгновение сильные, властные руки, словно стальные обручи, стиснули ее предплечья, прервав неминуемое падение. И лишь краем сознания она уловила мелькнувшую тень Бернардо, захлопывающего за собой дверь, словно отрезая их от всего мира.

София вскинула голову, и ее взгляд встретился с темными, пронзительными глазами Диего. В них, как в глубоком колодце, отражался слабый свет канделябров, и София не могла понять, что там, на дне этого колодца, скрывается. Ярость? Насмешка? Или что-то более опасное? Его хватка была болезненной, но София не проронила ни звука. Она ощущала жар, исходящий от его рук, чувствовала, как под тонкой тканью платья вздрагивает ее кожа.

— Соня… — прошептал Диего, и его голос был хриплым и низким.

София затаила дыхание. Это был первый раз, когда он так назвал ее, и имя прозвучало, как признание, как что-то сокровенное, вырвавшееся из глубин его души. Она вдруг осознала, что все вокруг исчезло, остался лишь он — Диего, его обжигающий взгляд и сильные руки, держащие ее. Мир сузился до размеров этой комнаты, до этих мгновений, наполненных напряжением и невысказанными желаниями.

Неожиданно его лицо приблизилось, и София почувствовала его дыхание на своей коже. Запах вина, табака и чего-то неуловимо мужского опьянял и заставлял ее сердце бешено колотиться. Она закрыла глаза, отдаваясь на волю инстинкту, который овладел ею безраздельно.

Его губы коснулись ее губ, вначале робко и неуверенно, словно пробуя, исследуя. Затем поцелуй стал настойчивее, требовательнее, заставляя ее откликнуться, раскрыться навстречу этой внезапной и всепоглощающей страсти. Это был не нежный, романтичный поцелуй, а поцелуй отчаяния, поцелуй, в котором смешались боль, гнев и неутолимая жажда.

Ее губы приоткрылись в ответ на его напористость, и она почувствовала, как язык Диего проникает в ее рот, обжигая и лишая воли. София не сопротивлялась, утопая в этом безумном вихре ощущений. Ее руки, до этого неподвижно висевшие вдоль тела, медленно поднялись и обвили его шею, пальцы запутались в его волосах. Она прижалась к нему всем телом, ощущая каждый изгиб его сильной фигуры.

Мир вокруг перестал существовать. Были только они двое, объятые пламенем страсти. Воздух казался густым и обжигающим, каждый вдох отзывался дрожью в теле. Поцелуй становился все более требовательным, вытягивая из них последние остатки самоконтроля. Диего углубил его, словно пытаясь вырвать из нее все тайны и сомнения, вложить в этот момент всю свою боль и тоску.

Внезапно характер поцелуя изменился, он стал более нежным, словно Диего пытался запомнить каждый миллиметр ее губ, каждый вздох. София почувствовала, как его хватка ослабевает, и он медленно отстраняется. В его глазах, потемневших от желания, плескалась грусть и какая-то тихая обреченность, и тогда она поняла, что он таким образом с ней прощается.

Он не произнес ни слова, лишь провел большим пальцем по ее щеке, словно стирая невидимые слезы. В этом жесте было столько нежности и сожаления, что Софии стало больно. Она хотела что-то сказать, остановить его, но слова застряли в горле, превратившись в немой крик.

Диего развернулся и направился к двери, его спина казалась напряженной и непоколебимой. София смотрела, как он уходит, и чувствовала, как в ее душе разрастается ледяная пустота. Каждая секунда тянулась словно вечность, и она понимала, что сейчас решается ее судьба.

Он достиг двери, остановился на мгновение, словно собираясь с духом, и обернулся. Их взгляды встретились. В его глазах отражалась вся боль мира, вся невысказанная любовь и отчаяние. Беззвучно прошептав ее имя, он вышел, оставив ее одну в тишине, оглушенную внезапно наступившей пустотой.

Она не помнила, как добралась домой, но когда очутилась в спасительной тишине своей комнаты, то сползла по стене на пол, обхватив себя руками, пытаясь хоть немного согреться в этой внезапно наступившей ледяной пустоте. Она коснулась пальцами своих губ, все еще горящих от его прикосновения, и слезы, словно прорвав плотину, хлынули из ее глаз. Мир рухнул, оставив после себя лишь осколки разбитых надежд и невысказанных слов.