Дракон и Единорог (гет)

Она пришла в себя в полной темноте. Глаза не улавливали даже капли света и не понятно было, открыты ли они вообще. Кэсси бестолково водила зрачками из стороны в сторону, холодный воздух сушил роговицу. Она зажмурилась, давая понять самой себе, что всё это время глаза всё же были открыты.

Она оцепенела, как оленёнок в траве и боялась шевельнуться, потому что понятия не имела, чем окружена. Застарелые воспоминания о бессонных ночах в тесном чулане сжали ей грудь приступом клаустрофобии. Прерывистое дыхание принесло с собой запах сырой пыли и мочи, от которого тошнило. Спину подпирал ледяной пол, и Кэсси не могла знать, сколько уже лежит на нём. Она обрывками помнила, как её тащили сюда, а потом помнила лишь раскалённую безжалостную боль. Горло саднило, сорванное. Она не просто кричала, она визжала, как поросёнок, с которого снимают заживо кожу. Воздух не успевал наполнить лёгкие, ногти царапали каменный пол, ломались, надрывали под собой кожу и кровили. Боль топила сознание, делала его беззащитным, и каждый секрет, каждая смелая мысль теперь была открыта врагу.

— Боишься? — единственное, что Кэсси удалось расслышать в оглушительном эхо собственного крика. Голос Волдеморта был слабым, но взволнованным, — Бойся… Я отберу у тебя всё!

Ей казалось, что кожа сейчас лопнет от того натяжения, которое создавало выгибащееся в разные стороны тело. Кэсси смутно осознавала, что куда-то ползёт в попытке избежать заклинания, а после прижимается к полу под чужим ботинком. Позвоночник превратился в раскалённый прут, а мозг словно сварился в черепной коробке, не оставив после себя ничего, кроме белой мглы.

Кэсси удивлялась, как Волдеморту, отравленному сложнейшим многосоставным ядом, хватило сил ещё и на пытку. Должно быть, ярость подстёгивала его. Не долго, к счастью. Спустя некоторое время, как казалось, часы, он издал влажный хриплый выдох и отступил. Боль прекратилась, но теперь пустота на её месте казалась неестественной. Ненадолго к Кэсси вернулась способность соображать и она внутренне скукожилась: кожу на лице стягивало от слёз и слюны, одежда была насквозь потная, но отвратительнее всего было ощутить под собой лужу. К утру та, к счастью, высохла, но жуткие воспоминания остались.

Сейчас необходимость вымыться и расплакаться была как никогда привлекательной, но страх оказаться замеченной сиял перед внутренним взором красным знаком “Стоп”. Отвлекаясь, Кэсси раздумывала о том, что всё же это меньшая из жертв. В конце концов она ещё жива и в своём уме — насколько она могла судить. Хотя… она помнила, что психи себя таковыми не считают даже когда, разговаривая со стеной, слышат, как она им отвечает — а это не могло не радовать.

Губы неохотно растянулись в усмешке, и можно было даже услышать треск, с которым лопнула кожица на особо сухом участке. Кэсси погасила безразличную улыбку, ведь та не создала даже подобия удовлетворения. Поттер чувствовала себя окровавленным слипшимися фаршем, стухшим на солнце.

Но лучше она, судьба Волдеморта, его злейший враг, чем невиновные дорогие ей люди. Все выбрались. Все спаслись, чёрт возьми! Все, кроме… Винки. Кэсси вздрогнула, её почти покинуло над полом резко зачастившее сердце. Где же Винки? Что с ней случилось?

А Том? Монтегю утверждал, что его его держат где-то здесь, но правда ли это? Он вообще в сознании? Его тело должно быть хоть немного живо. От беспокойства скрутило живот и Кэсси схватилась за него слабыми руками. Шуршание одежды не осталось без внимания, оно повторилось кем-то другим за стеной. Кэсси притихла и замерла, сжимаясь в стену боком. К горлу подступил тревожный ком.

— Кто ты? — тихий, осторожный голос из-за стены прозвучал в гробовой тишине шуршанием. Кэсси судорожно перевела дух: значит, не привиделось. По ту сторону камня кто-то был. Она уловила прерывистый, сдавленный звук чужого дыхания — такой же испуганный, как её собственный.

— А…? — попытка задать встречный вопрос сорвалась на сухой, беззвучный хрип. Кэсси прокашлялась, сдирая болью горло, и наконец выдавила: — А ты кто?

— Джон. Меня зовут Джон.

— Лоренс? Боги… — изумление вышибло из неё воздух. — Я Кэсси Поттер.

В ответ повисла оглушительная тишина. Мужчина явно не ожидал услышать здесь её имя. Как он сам сюда попал? Неужели осмелился перейти дорогу Тёмному Лорду? Но сейчас Кэсси терзал другой, более жгучий вопрос: он был здесь один.

— Где ваш брат? Он жив?

— Не знаю… Забудьте о нём, — в его голосе, резком и сдавленном, мелькнули сердитые нотки. Он не стал ничего объяснять, тут же переведя разговор. — Вы знаете, где мы, Кэсси?

— В подвале под домом Министра. — выдохнула она, хотя и не была уверена в своём выводе.

— Ничего не понимаю…

— И не надо. Сложно объяснить, что вообще происходит.

Разговор снова заглох. Жажда выяснить что к чему перебивалось рефлекторной потребностью сохранить хоть каплю спокойствия. Все силы уходили на то, чтобы просто не провалиться в беспамятство, и Кэсси цеплялась за сознание, словно от этого зависела её жизнь. А оно, возможно, так и было. Кто знает, в чьём обществе она очнётся в следующий раз. Сейчас в своей каменной клети она хотя бы была одна, а значит в безопасности от чужих прикосновений и враждебной волшебной палочки.

— Мисс Поттер? — голос Джона вновь вырвал её из накатывающей дремоты, липкого забытья, куда её неумолимо тянуло.

— Да?

— Я слышал, как вы кричали. Мне очень жаль.

— Это не ваша вина, — слабо возразила она, и в ответ из-за стены донёсся лишь горький вздох. А потом мир снова расплылся и рухнул в сон.

Кэсси ощущала заботливые руки на своих волосах, слышала тонкую песню, жемчужными нотами ласкающую уши. Её тело словно раскачивалось на волнах самого невозмутимого моря. Представлялся даже запах солёного бриза, который перебивал тот другой, кислый и острый.

Очень напоминало вечера на берегу возле дома Лавгудов. Внизу, у самого прибоя они с Луной часто устраивали пикники, а в отдалении с холма за ними наблюдали окна странноватого цилиндрического дома, похожего на гриб без шляпки. Тогда тоже солью пахло, а ещё горячими бутербродами с сыром и не менее горячим чаем с мёдом в заколдованных на сохранение тепла кружках. Даже не будь у них пледа, Кэсси уселась бы задницей в песок, лишь бы ещё раз ощутить всё то спокойствие и лёгкость, которые дарил пейзаж, так напоминающий прогулки по поляне возле Чёрного Озера. Такого в старом злом Литтл-Уингинге не сыскать!

— А ведь это и вправду удивительный вид… — Луна жевала свой бутерброд и привычно заводила философскую мысль, — Для меня море вполне обычное дело, а тебя так восхищает. Но, на самом деле, менее восхитительным оно не становится, сколько на него ни смотри.

— Да.

И Кэсси смотрела. То на прибой, то на подругу, отмечая как первые коралловые лучи заката подсвечивают её волосы и как те берутся волнами, такими же, что накатывали друг за другом на берег. А глаза — два колодца, серовато-зелёные и подёрнутые вековой тоской, как на океанском дне. Кэсси желала поверить, что происходящее — не сон, но реальность врывалась даже в самую безмятежную дрёму. Кэсси отвернулась от чужого мечтательного лица, чтобы больше не трепать себе душу, и вгляделась в фиолетово-бирюзовую волну, часть которой закрывал солнечный блик.

Море напоминало ещё об одном восхитительном существе, таком же могущественном и глубоком, как хаотичная водная толща. Всего пару ночей назад, в своём сне, Кэсси тянулась к Тому и обнимала его детскую проекцию, тянула за собой к свету. А сейчас ждала, когда кто-нибудь потянет к свету её саму. Но призрачные руки на теле оказались всего лишь воспоминанием об утешении и тепле чужого дома, ставшего пристанищем на одно лето, а после и на следующее, и так до самого выпускного.

— … Я раздула свою чёртову тётю! Меня посадят в Азкабан… — ныла Кэсси и шмыгала носом, уткнувшись в подушку.

Всем студентам строго наказали не использовать магию вне школы, иначе их ждёт суд и сломанная волшебная палочка. Сломанная! Когда Кэсси сбегала из дома с чемоданом и клеткой Хэдвиги, громко тарахтевшей на всю ночную Тисовую улицу, она думала лишь о том, что та противная женщина заслужила полёт над Литтл-Уингингом в форме шара, но сейчас понимала всю поспешность своей злости.

День с самого начала показался Кэсси западнёй, как и каждый приезд тёти Мардж в дом Дурслей. Та, будто специально, выбрала именно тридцатью первое июля, чтобы притащиться самой и приволочь на поводке своего слюнявого бульдога Злыдня, который не терял возможности порычать и цапнуть Кэсси за пятку.

Конечно же поздравлений с днём рождения от “любимой” семьи Кэсси не получила, но за то друзья не оставили её без писем с пожеланиями. Кэсси сразу спрятала их в чемодан, чтобы любопытные Дурсли, имеющие привычку рыться в её вещах, не нашли. Чемодан с учебниками и школьным инвентарём они всегда брезговали трогать. Грозились даже запереть его в чулане от греха подальше, но Кэсси так развопилась о куче домашних заданий на лето, что дядя Вернон, такой же красный от крика и держащийся за сердце, быстро отстал, побоявшись схватить приступ. И как же она была рада во время побега, что всё же отстояла свою собственность, ведь тогда пришлось бы уйти с пустыми руками.

Отношения у них дядей Верноном с тех пор были напряжённее некуда. Но в то роковое утро он словно почувствовал беду и с самого начала ходил нахохленный, а после и вовсе раскраснелся, потому что их “неблагодарная приживала” посмела чего-то просить.

— Тебе не сложно будет подписать, тётя Петуния? — более заискивающе чем обычно спрашивала Кэсси, протягивая тётке лист с разрешением на посещение Хогсмида в выходные. Их раздали всем ещё весной, но Кэсси всё не находила в себе сил на смиренную просьбу. Сейчас Миссис Дурсль, кажется, была в мирном расположении духа, в отличии от Дадли, недовольного тем, что отец переключил “Терминатора” на канал с новостями, и Вернона, неприятно зыркнувшего на племянницу, стоило той открыть рот.

— Что это ещё такое? — скривился он и подошёл к жене и племяннице ближе, чтобы сразу же вырвать листок у возмущённой девочки из рук, — Разрешение “на посещение деревни Хогсмид в неурочное время”... — просипел он, с отвращением разглядывая бумагу. — Эта дыра, куда шастают твои ненормальные дружки? Нет уж, благодарю покорно! Чтобы ты там ещё больше нахваталась сумасбродных идей? Одно название — Хогсмид — звучит как болезнь.

Кэсси даже сначала немного растерялась и хотела было опять начать попрекать опекунов тем, насколько они плохи, но после ей в голову пришла одна хитрость:

— А я взамен дом приберу и посуду за всех перемою! Могу и с едой помочь к приезду тётушки Мардж. — никакой “тётушкой” сестра Вернона для Кэсси не являлась, но сейчас Поттер не стала артачиться, чтобы не провоцировать на отказ. Дадли даже впечатлённо раззявил рот:

— Ух ты, наконец замараешь ручонки, принцесса? — вопрос прозвучал насмешливо и приглушенно из-за огромного куска печенья, который “Большой Д” держал за щекой.

Борясь с желанием напомнить, кто из них двоих на самом деле никогда ничего тяжелее вилки в руках не держал, Кэсси вглядывалась в глаза Петунии, надеясь на её более уступчивый, чем у мужа, характер. В конце концов тётя никогда не отказывалась переложить на чужие хрупкие плечи свои обязанности.

— Помочь? Только кухню мне замараешь… — прошипела Петуния, тоже борясь с желанием поставить девчонку на место. Её поджатые губы дрогнули, что знаменовало победу: — Что ж, значит сама и помоешь. Дай сюда!

Кэсси без раздумий всучила тёте шариковую ручку, а медленно багровеющий Вернон протянул супруге лист. Та быстро и почти не глядя расписалась, пока рассерженный Дурсль возвращался к столу.

— А теперь марш за метлой! Если хоть пылинку пропустишь, будешь мыть заново! — визгливо приказала тётя.

Пока Кэсси суетилась, жонглируя инвентарём для уборки и овощечисткой в попытке всё успеть, Вернон наконец прикончил завтрак и собрался на вокзал за Мардж. Вот уж когда не пришлось уговаривать его туда поехать… Ну ничего, в следующем году уже можно будет ездить между городами без сопровождения взрослых и Кэсси предоставится добираться с Кингс-Кросс до Литтл-Уингинга самостоятельно, не выслушивая по пути, “...как дорого мне обошёлся бензин из-за тебя. В следующий раз пойдёшь пешком!”

По пути из ванной с очередным ведром чистейшей воды с моющим дядя неожиданно перехватил Поттер за плечо, из-за чего вода чуть не выплеснулась на пол. Он наклонился ближе, злобными мелкими глазками прожигая в девочке дыру. Его “импозантные” моржовые усы агрессивно дёрнулись:

— Мардж погостит у нас неделю. Сейчас слушай меня внимательно!

Дадли, наблюдавший за сестрой и отцом с куда большим интересом, чем за телевизором, расхохотался:

— Сейчас папа будет чихвостить Кэс! Ма, глянь, вот весело будет!

— Итак, — прорычал дядя Вернон, — с Мардж ты будешь предельно вежлива. Только попробуй ей нагрубить! Поняла?

— Поняла, — вздохнула Кэсси, — Но пусть и она не грубит!

Вернон не обратил внимания на эту просьбу, что было очень зря. Вместо этого продолжил наставления:

— Мардж ничего не знает о твоей… — мужчина бестолково промычал, — ненормальности. Пока она здесь, никаких твоих этих… штучек. Мы сказали ей, что отправляем тебя на весь год в пансионат для девочек имени Анны Франк.

Теперь Кэсси тоже наполнилась гневом. Наврать о том, кто она это ладно, но сказать посторонней противной тётке, что Кэсси учится в школе для трудных подростков? Просто унизительно!

— В школу для преступников? — возмущению небыло предела.

— Никаких выкрутасов! Ты поняла? — гнул свою линию Вернон.

— Да! Но пусть и она меня не обижает!

Тогда Кэсси ещё не знала, что Мардж воспримет слова Дурслей за разрешение на беспрепятственное нападение, а они сами не поймут, что Кэсси в своих просьбах тоже была предельно серьёзна.

Первый удар вышел физическим. Как только Мардж своим объёмным телом наконец протиснулась в дом, она заметила встречающего её кислого Дадли, к которому тут же захотела побежать, сотрясая всю улицу стуком каблуков туфель, больше похожих на самые настоящие лодки. Она не нашла никого более подходящего, чтобы впихнуть в руки чемодан, чем Кэсси. Девочка только что протёрла полотенцем последний гранёный стакан из целой вереницы, и приглаживала волосы, так что никак не ожидала получить в живот тупым углом ручной клади. Воздух вышибло, но девочка всё равно рефлекторно поймала чёртов чемодан и лишь чудом не запустила его назад в тётку или во вбежавшего в дом следом пса. Кэсси и Дадли переглянулись из-за плеча Мардж, душащей парня объятием, впервые ловя между друг другом что-то похожее на солидарность. Но помогать кузен даже не подумал.

Следующей подставой стал мелкий и уродливый бульдог Злыдень. В прошлый раз, когда Кэсси было лет пять, он загнал её на дерево в саду и до самого вечера не давал спуститься, пока Мардж наконец не надоело с хохотом за этим наблюдать и та не отозвала противное невоспитанное животное. Сегодня же Злыдень превзошёл сам себя: облизывал и размазывал паштет по тарелке, которую Кэсси с таким усердием намывала, на ковре, который она пропылесосила до идеала, хотя не очень любила это делать. Конечно же, всё вокруг тарелки было в паштете тоже, а ещё в молоке, жире с куриной ножки — курицу между прочим тоже Кэсси натирала маринадом — и ягодном пудинге. Пёс словно специально притворялся свиньёй, а когда Поттер делала из своего укрытия у раковины хоть шаг, чтобы сполоснуть очередную посудину пока к ней ничего не присохло, начинал рычать на всю комнату и прижимать мелкие ушки к голове, угрожая наброситься. Кэсси даже не могла сходить в туалет из-за этой сумасшедшей твари! И, она должна была признать, что такие нелестные слова совсем не относились к собаке…

— Ах, ты всё ещё здесь? — воскликнула Мардж, впервые за вечер обернувшись на рычание и словно только сейчас заметила ещё одного ребёнка в помещении, кроме Дадли.

— Да. — просто ответила Кэсси, уже позабыв о вежливости.

— “Да”? — женщина передразнила Поттер под смешки Дурслей, которые её только раззадорили, — Что с твоим тоном, неблагодарная девчонка? Вернон и Петунья столько сделали для тебя, а ты… Если бы тебя оставили на моём крыльце, я бы с тобой миндальничать не стала! Сразу бы отдала в детский дом!

Кэсси старалась пропустить всё это мимо ушей. Подобное она уже слышала, и про свою неблагодарность и про “детский дом”. Там, она полагала, было бы даже лучше без проклятых Дурслей. Да и сомневалась она, что кто-нибудь в здравом уме вообще согласился бы оставить ребёнка на пороге такой страшной уродливой женщины, как тётя Мардж. В конце концов, она любила в своей жизни только то, что походило формой на надутый дирижабль: жирных собак, Вернона, Дадли и саму себя. Мысль развеселила девочку и та не сдержала улыбки, совсем позабыв, что за её реакцией следят.

— Ах, ты грубиянка! Ухмыляешься! А я то думала хотя бы в школе тебя научили манерам. — запричитала Мардж, а после обратилась к брату, — В этой школе-то розгами хотя бы лупят?

— Лупят, — вместо дяди выдала уже знатно повеселевшая Кэсси, — Постоянно лупят.

— Что-то мне не нравится как она отвечает, Вернон… — сощурилась женщина, — Ты, конечно, не виноват что девчонка неисправима. Что поделать, когда с рождения с гнильцой.

Вот такого Кэсси уже не ожидала и застыла с мокрой тарелкой и мочалкой в руках. Улыбка дрогнула, ведь откровенного оскорбления девочка не ожидала. Даже Дурсли притихли, наблюдая как Мардж опустошает очередной бокал с вином. И как в неё вообще столько поместилось? Закипающая Кэсси предположила что большая часть выпитого, должно быть, сразу устремилась в мозг!

— С собаками тоже всегда так. У дурной суки — дурные щенки! — продолжила Мардж деловито. Едва она произнесла эти слова и их смысл дошёл до сознания Кэсси, как бокал в руке женщины разлетелся вдребезги, заливая осколками всё тот же многострадальный ковёр.

— Мардж?! — завопила Петунья, вскакивая, чтобы принести салфетки. По лицу Мардж стекали красные капли вина, — Ты жива?

— Всё в порядке, Петунья… Я просто слишком сильно сжала бокал… — со смешком залепетала женщина, но Дурсли знали, что всё не просто так: их подозрительные взгляды съедали племянницу заживо, а та продолжала намывать посуду, заглушая шумом воды собственные тяжёлые вздохи. Ей стоило взять себя в руки, пока на всплески её магии не обратили внимание в Министерстве.

Кэсси вздохнула снова, осознавая неизбежность этой конфронтации. Конечно, женщина собиралась пройтись ещё и по маме, которую Кэсси никогда не знала, но уже заочно любила. Нельзя же так злиться! — успокаивалала себя девочка. Она отставила тарелку подальше, покуда ещё чего не треснуло и закрутила кран. Уже даже почти не двигалась, чтобы просто не начать кричать на опостылевшую ей за один единственный вечер тётку.

— Так о чём это я? — Мардж наконец утёрлась, — Дурная кровь — дело безнадёжное. Рано или поздно она даст о себе знать. Я ничего плохого не хочу сказать о твоей семье, Петунья, — она хлопнула рукой, больше похожей на лопату, по костлявому плечу хозяйки. Та прогнулась под увесистым тычком со сложной эмоцией на лице, — Но сестра у тебя была никудышная! Сбежала с каким-то прохвостом, семью опозорила, и вот, смотрите, что получилось. — взгляд тётки сверлил Кэсси висок, — Кем был-то хоть этот Поттер? Работал кем?

— Никем. Безработный. — ответил дядя, уже тоже заметно потерявший задор. Напряжённое настроение жены делало его самого угрюмым.

— Точно! Бездельник. Нищий дурак, который увёл эту бесполезную дрянь из отчего дома!

— Прекратите! — не выдержала всё таки Кэсси. Нет, это уже просто возмутительно! Как посмела эта женщина вообще судить?.., — Это ложь! Вы ничего не знаете!..

Её прервал рык Вернона, от которого вздрогнули и Петуния и затерявшийся у телевизора Дадли:

— Марш спать!

— Нет, пусть говорит! — Мардж тоже становилась всё злее и краснее, пока не начала напоминать огромную свёклу, — Гордищься ими? Бедные твои родители, погибли в аварии… — дразнила женщина, а после завопила торжествующе, — Наверняка оба были пьяные!

— Они не погибли в аварии! — вопила Кэсси в ответ. Её не пугал даже вздыбившийся Злыдень, готовый порвать ей кеды, и тем более не пугал бордовый от гнева Вернон. Кэсси насупилась и сама была готова кинуться на кого-нибудь с кулаками, когтями и зубами. Например, на перешедшую все границы Мардж.

— Нет, в аварии, мелкая гадина! — от ярости женщина надулась, как индюшка, — И взвалили тебя на этих добрых людей, а ты неблагодарная!..

Она замолчала, будто поперхнулась и только тогда Кэсси поняла, что волоски на её собственном теле и впрямь встали дыбом, как на уроке трансфигурации. Вокруг трещала магия, видимая только ей и завизжавшему от ужаса псу, который забился тут же под кресло. Мардж продолжало раздувать: алое лицо опухло, крошечные глазки полезли из орбит. Тётушка очень быстро превратилась в огромный шар и начала взмывать в воздух, словно наполненная гелием резиновая фигурка. Дурсли кричали и суетились и пытались вернуть её на пол.

Ужас от собственного поступка наполнил Кэсси и она, воспользовавшись суматохой, рванула на второй этаж за своими вещами и совиной клеткой. Она не собиралась оставаться в этом доме больше ни секунды. Отчасти потому, что после такого представления ей тут жизни не дадут, но в большей степени, чтобы не натворить больше глупостей. Её сердце и так колотилось, ведь за магию вне школы могли просто исключить. Так что даже забери она свои вещи, а идти ей может быть уже некуда. Вернон попытался поймать её у входной двери, но напоролся на угрозу применить палочку и на решительный взгляд ребёнка, который был уверен, что ему нечего терять.

— Верни её на землю мерзкая девчонка! — дядя сжимал кулаки и боялся приблизиться, чтобы не быть заколдованным, и совсем не зря:

— Если вы меня тронете, отправитесь туда же! — у Кэсси от страха по рукам гуляли заметные искры, повернувшие Вернона в ещё больший шок.

Как Кэсси оказалась в Дырявом Котле она уже плохо помнила. Её довёз до Лондона магический автобус Чёрный Рыцарь, приехавший по зову неосторожно взмахнувшей палочки. Сумасшедшая поездка на бешеной скорости, потом разговор с Томом, который предоставил комнату сбежавшей из дома девочке бесплатно и пообещал отправить письмо Лавгудам своей совой, потому что Хэдвига обещала вернуться с охоты только утром, и вот, Кэсси рыдает в подушку от страха быть навсегда изгнанной из мира магии.

— За такое не сажают в Азкабан. — успокаивала её Луна, поглаживая по плечам и спине. Она звучала истинно убеждённо и Кэсси не могла ей не верить. Луна была единственным человеком, у которого Кэсси могла просить и утешения и ночлега до конца лета.

Дверь отворилась и на пороге возник Ксенофилиус Лавгуд, который наверное видел Кэсси вообще впервые в жизни, но принял уведомление от дочери о том, что теперь детей у него двое, с философским спокойствием. Он держал в руках поднос с двумя тарелками супа и стопкой кусочков белого хлеба.

— Конечно не сажают. Твою тётю просто вернут домой и подчистят память. Тебе бы побеспокоиться о другом…

— Да. — продолжила его мысль Луна, заговорчиски понизив голос, — За тобой и Невиллом послали злодея!

Дальше было много разного, в тот месяц и каждое лето после. Жить с Лавгудами было… абсолютно по-другому. Кэсси впервые видела такую любовь и ласку, такой спокойный лишённый суеты быт. Утро начиналось не с окриков, а с запаха свежеиспеченных булочек и спокойного перезвона кружек о блюдца. Дом был наполнен сводом правил, а самой настоящей непринуждённой музыкой: мелодичным бормотанием мистера Лавгуда над новым изобретением, серебристым смехом Луны и тихим шуршанием страниц из книг со сказками в саду.

Кэсси училась простым чудесам: тому, как можно часами молча сидеть в гамаке, наблюдая за облаками, и это не считалось бездельем. Тому, что чай можно пить не на бегу между поручениями, а растягивая удовольствие, обсуждая с чем испечь маффины, с какао или малиновым джемом.

Как-то раз мистер Лавгуд увлёкся поисками Джоггера — существа, которое, по его словам, питалось запахом старых книг и затаилось где-то в библиотеке на третьем этаже. Весь день дом напоминал оживший сюжет из книжки. Кэсси и Лавгуды пробирались сквозь баррикады из фолиантов, замирали у полок, прислушиваясь к тихому шуршанию страниц, и наконец, к всеобщему восторгу, «обнаружили» его — старую замшевую перчатку, от которой пахло пылью, шоколадом и тайнами. Её торжественно уложили в коробку из-под ботинок, предварительно положив туда засушенную фиалку для подкормки. Кэсси смеялась до слёз, а Луна шептала ей на ухо:

— Он просто хотел, чтобы мы поучаствовали в приключении. Ему кажется, что тебе тяжело быть одной…

— Я не одна, Луна! У меня есть ты.

По вечерам они зажигали на веранде фонари, и свет от них был не ослепительным, а мягким, теплым, притягивающим мотыльков и тихие семейные истории. В этой любви, лишенной громких слов и требований, Кэсси впервые смогла расправить плечи и просто быть. И это ощущение было таким же прочным и настоящим, как старый дубовый стол на этой кухне, за которым теперь ей было место.

Кэсси ловила себя на том, что разучилась сжиматься внутри от страха сделать что-то не так. Здесь не было «не так». Здесь можно было разливать чай, шуметь и бегать, можно было без опаски быть названной ненормальной болтать вслух с садовыми улитками и вешать на ветки бусины, чтобы задобрить ветер. Даже когда Кэсси случайно сбила на пол фоторамку, которую Миссис Лавгуд вылепила своими руками из дикой речной глины ещё когда Луна была маленькой, та не подала виду, что её это расстроило и не сказала ничего кроме утешения:

— Это ничего! Я пойду возьму папину палочку. — после короткого вздоха сообщила Луна и действительно ушла к отцу в спальню, чтобы спокойно исправить чужую ошибку. Кэсси, вжав голову в плечи, уже готовилась к ругани, как бывало каждый раз, когда она умудрялась что-то испортить в доме Дурслей, но ничего подобного не произошло. Луна невозмутимо вернула рамке прежний вид самым обычным “Репаро” и вернулась к книге о приключениях потерявшихся в лесу лунтелят.

Тогда Кэсси, коря себя, но не находя сил на молчание, спросила Луну о матери. Ей хотелось понять, верны ли её чувства, и насколько Миссис Лавгуд и Луна были близки. Ведь это было так важно, делиться настолько сокровенным. Иначе зачем вообще нужно общение? Её любопытство не осаждали строгим взглядом, а подкармливали, как редкий цветок.

Правда, они ещё не знали, к чему эта свобода мысли и принятие даже самых жутких ситуаций со спокойствием приведут. Возможно, не будь у Кэсси Лавгудов, она была бы осторожнее? Возможно ей и стоило получить нагоняй от Вернона, чтобы перестать действовать настолько самоуверенно и импульсивно? Возможно тогда она не оказалась бы в клетке в подвале под домом человека, которому так открыто доверяла.

Что сказала бы Луна, узнай она о том, что Кэсси отдала душу Тому Гонту? “Это очень мило.” — улыбнулась бы. А что сказала, узнай, что он — такой же злодей, одна из частей страшнейшего Тёмного Лорда, от которого они все втроем, Кэс, Луна и Невилл, в тот год опасались получить весточку? Наверняка её светлые брови сошлись бы на переносице, но лишь на секунду, ведь её чудесный мозг сразу нашёл бы всему объяснение. Она никогда долго не злилась, и не держала обид. За это, впрочем, Кэсси её и уважала. А за злопамятность и поспешность ненавидела себя…

* * *

В следующий раз, когда обморок отступил, Кэсси уже не стала просто ждать, пока что-нибудь произойдёт. Чёткое осознание, что здесь могут быть ещё люди, которым нужна помощь, помимо неё и Джона, теперь не давало её измученной душе покоя.

Для начала она, не поднимаясь, принялась шарить ладонями по полу. Пальцы скользили по знакомой, леденящей до костей поверхности: массивные, отполированные временем каменные плиты. Весь подвал Поместья был выложен ими. В этой жуткой узнаваемости таился слабый росток надежды — её никуда не перевозили. А значит, и отчаянный план спасти Тома и бежать всё ещё имел под собой почву.

Дальше, подняв вялое грязное тело одним только усилием воли, Кэсси села, чтобы приняться за изучение стен. На них могло висеть что-то или, может быть, вдоль какой-нибудь из четырёх найдётся хотя бы… ведро. Было так холодно и тошно, что Кэсси не смогла найти в себе сил даже смутиться. Да и какое тут смущение после всего произошедшего. Оно, кажется, умерло вместе с любыми остатками гордости. “Клянусь, я отрублю Волдеморту голову!” — ядовито ругался внутренний голос. Смирение и принятие? Нет, только после мести. “Каждому из них!”

И тут воспоминание настигло её, заставило замереть. Нагайна. Кэсси так и осталась сидеть, прижимая руки к стене, как преступник при задержании. Со стороны предплечья не было никаких признаков жизни. Неужели Он сумел-таки вырвать её тайну? Вычислил и забрал хоркрукс? Нет, не может быть… Рукава свитера по-прежнему были натянуты до запястий, когда она очнулась. Очевидно, Тёмный Лорд даже не подумал искать осколок у неё.

Дрожащей рукой Кэсси поднесла запястье к самым губам и выдохнула, чуть слышно, почти беззвучно:

— Нагайна…

Ответ не заставил себя ждать: под кожей пробежала легкая, живая щекотка. Это едва уловимое движение стало самым приятным и желанным чувством. Всё в порядке. Осколок души Тома Риддла, знамя надежды, всё ещё при ней, и не достался врагу. К несчастью, всего лишь пока.

С новым воодушевлением Поттер наконец поднялась на ноги и снова чуть не очутилась на полу, ведь колени подогнулись, но устояла, ощущая, как мышцы покалывают от резко хлынувшей к пяткам крови. Она аж запыхтела от злости на собственное слабое тело. Грязные штанины неприятно тёрлись о такую же грязную кожу под собой с каждым движением. Невыносимое дерьмо. Но оставалось только терпеть.

Вдоль стен не нашлось ничего, кроме всё того же камня, а потолок, судя по всему, был слишком высоко, чтобы дотянуться даже встав на носочки. Ладони шуршали по поверхности и это было единственным, что напоминало о существовании реальности в кромешной тьме клетки.

И зачем только этот подвал понадобился Гонту? Кэсси слышала историю о возведении дома и о том, что план его придумал сам Том, а также непосредственно участвовал в строительстве, чтобы всё получилось именно таким, как ему нужно. И вправду, Поместье вышло шедевром, подогнанным под его жителей, как отлично скроенный костюм. Но подвал с отдельными камерами? В голову лезли только мысли о похищенных конкурентах и магических экспериментах.

— Мисс? — шёпот Джона прервал отвлечённый поток размышлений. Кэсси машинально повернулась к стене, из-за которой доносился голос, но ту она уже ощупала. Сейчас изучала боковую и собиралась пройти до противоположной, чтобы хотя бы знать размеры своей клетки, хотя уже предполагала, что та может вместить разве что одну кровать, — Чем вы заняты?

Поттер развернулась и сделала вперёд три больших шага, ведь это всё, на что хватило места. Упёрлась в решётки. И впрямь тюремная камера! Трубы-прутья были широкими, а промежутки слишком узкими, чтобы пролезть. Решётка казалась сплошной, но Кэсси удалось нащупать квадратный выступ с обратной стороны, указывающий на замок, а неподалёку — петли, благодаря которым приводилась в движение узкая дверца.

— Изучаю местность. — наконец ответила на чужое любопытство Кэсси. Она толкнула дверь на пробу, но та лишь затарахтела и не открылась. Конечно, глупо было надеяться, что ей оставят хотя бы шанс.

— И как успехи?

На это Кэсси предпочла не отвечать. У неё оставалась ещё одна стена. Ступать дальше уже можно было без опаски. На пути не нашлось препятствий — Кэсси скрипнула зубами — к сожалению. Сейчас хоть что-нибудь было кстати.

А потом она упёрнась коленями в выступ и удивлённо вздохнула. Руки нащупали тонкую простыню, ниспадающую с твёрдого деревянного бока койки. Здесь хотя бы есть куда привлечь, помимо морозного пола! К сожалению, Кэсси быстро забыла своё ликование, наткнувшись на ещё какую-то ткань над простынями. Та была толстой и тяжёлой, заляпанной чем-то твёрдым вроде засохшей грязи.

Кэсси двинулась по находке дальше.

Что-то холодное, шершавое и слишком похожее на окоченевшую человеческую кожу обнаружилось под пальцами.

Горло перехватило от шока. Кэс отшатнулась от койки раньше, чем успела себя поймать, и, оступившись о собственную ногу, упала, больно приложившись о камень копчиком. Тело покрылось мурашками первобытного животного ужаса. На кровати лежал труп.

— Поттер, что такое? — насторожился Джон в ответ на шум. А вслед за ним неожиданно раздался и ещё один голос:

— Здесь есть кто-то ещё? Джон? — тот звучал так же обеспокоенно и был даже слишком хорошо знаком. От шока Кэсси даже забыла все ругательства, которыми хотела обласкать мертвеца в своей камере.

— Эван? Я не верю! — Мозг прикидывал, где именно Эван мог находится, учитывая, что голос его звучал слишком глухо, будто издалека. Скорее всего тот был заперт в конце коридора. А где же?... — Вы один? А Карл?

Молчание оказалось красноречивее слов и Кэсси сконфуженно сидела на полу, прикидывая варианты. Похоже, с ребёнком всё плохо. Она мотнула головой, отгоняя неуместное сейчас чувство вины. Даже утешить мужчину объятием не могла, так чего горевать. Её больше заботил бездыханный сосед.

— Так что, Кэсси? — снова Джон.

— Меня заперли в камере с трупом… — наконец пояснила она и наткнулась на изумлённое молчание в ответ.

Прошло несколько минут, а может, и полчаса — в кромешной тьме время текло иначе, растягиваясь в тягучую, липкую массу. Первый шок от прикосновения к окоченевшей коже постепенно сменился тягостным, до тошноты ясным осознанием. Это не кукла, не галлюцинация. В метре от неё, на узкой койке, лежал мёртвый человек. И ей предстояло провести с ним в этой тесной каменной коробке неизвестно сколько времени.

Тьма перестала быть просто отсутствием света: она наполнилась субстанцией, плотной и давящей. Она лежала пластом на веках, забивалась в легкие, и главное — она скрывала тело. Кэсси больше не решалась протянуть руку, боялась снова наткнуться на ту окоченевшую руку. Её воображение, против воли, принялось дорисовывать детали, которые не видели глаза: запах, который не был слышен в холоде, синяки на лице, пустые глазницы. Она сидела, поджав колени к подбородку, на холодном каменном полу, стараясь дышать ртом, неглубоко. И сама постепенно коченела: руки, ноги и нос болели от мороза и сырости.

Мысли кружились, возвращаясь к одному. Поместье захвачено. Волдеморт здесь. Эван заперт где-то рядом, один, и его молчание о Карле говорило само за себя. А она сидела в темнице с трупом. Кто это мог быть? Пленный маг? Кто-то из слуг Волдеморта, не угодивший ему? Или просто случайный узник, брошенный сюда умирать и забытый? В подвале воняло кровью, мочой и плесенью, так что понять, насколько сосед успел разложиться, было просто невозможно. Эта неизвестность была почти так же мучительна, как и сам факт присутствия безмолвного тела неподалёку.

Её закрыли в одной комнате с мертвецом, словно в издёвку. Ведь Кэсси не так давно стремилась к смерти, а теперь опасалась даже пошевелиться, чтобы не стать следующей. Кэсси медленно, краем свитера, вытерла ладони, которые всё ещё помнили шершавый холод мёртвой кожи. Она хотела снова убедиться, что ей не померещилось, но подняться и снова притронуться к телу было выше её сил. Теперь ей мир сузился до этого крошечного пространства холодного камня под ней и невидимого, но ощутимого присутствия в двух шагах. И бесконечной, густой тьмы, которую не мог развеять даже голос Джона из соседней камеры.

— Не знал, что там кто-то был. Как думаете, давно его сюда притащили?

— Точно не вместе со мной. — угрюмо отвечала Кэсси, а потом призадумалась. Вдруг этот мертвец — Эсмерада? Или Монтегю, чьё участие в побеге Тёмный Лорд разгадал? Или… Том? Это может быть его труп? Тошнота подступила к горлу, но её пришлось со вздохом сглотнуть, чтобы не разводить на полу больше грязи, — Я не могу быть уверена. Но если это кто-то знакомый, то я не хочу знать. Боюсь, что меня просто стошнит к хуям.

— Не ругайтесь. — учительским тоном пожурил Джон, — Хотя… не могу вас осуждать. Ситуация требует ёмкого описания.

Кэсси едва ли слушала его, блуждая в собственном сознанни, таком же тёмном и пустом. Ей казалось, что она находится на дне океана в потерявшей управление субмарине и у неё заканчивается воздух. Ей казалось, что над головой поют киты и голоса их подозрительно походили на человеческие, особенно, когда тональность повышалась настолько, что начинали болеть перепонки. Ей казалось, что колонны, поддерживающие своды её дворца памяти разъело солью и те сейчас обрушаться в пучину, навсегда исчезая там. Океан и ветер на его поверхности носились в безумном ритме, порождая смерч.

И даже на эту бурю эмоций никто не отозвался. По ту сторону связи с Томом было пусто. На месте, где спало Чудовище так же сохранялась тишь. Да и на месте света и любви, которые жили в ней до самого последнего момента, теперь словно вырос острый гранёный кристал. Неуместное “Ты, бестолковая, закончишь в канаве рядом с такими же как ты!” голосом тёти Петунии никогда ещё не звучало так правдиво и близко к реальности. Да, бестолковая. Да, умрёт в окружении своих. А походил ли сырой студёный подвал на канаву? Да, ведь здесь даже была своя смрадная лужа.

Нос наполнился соплями и Кэсси не сразу поняла, что это не от простуды, а от приближающихся горьких слёз. То ли из-за сочувствия к себе, то ли из-за сочувствия к соседям и безымянному трупу на койке.

* * *

Время утратило свою форму, расплывшись в липкой, неподвижной массе. Сутки ли прошли, или всего несколько часов — Кэсси не могла понять. Её мир сузился до бесконечной, утробной тьмы, давившей на глазницы, и до живого, воющего кита у неё в животе. Сначала голод был просто назойливым сосанием под ложечкой, на которое ещё можно было не обращать внимания. Но теперь он обрёл плоть и когти. Он просыпался вместе с ней, если её выключал короткий, тревожный сон, и не отпускал ни на секунду. Это был не просто позыв, а настоящая необходимость, которая скреблась изнутри, выворачивала желудок судорожными спазмами, каждый из которых подкатывал тошнотой к самому горлу. Слюны почти не осталось, язык стал грубым и чужим, намертво прилипшим к нёбу. Голод и жажда были сильнее стыда и сильнее отчаяния. Сознание начинало подводить её: в полусне ей чудился запах жареного хлеба для тостов, которые готовил им с Луной Мистер Лавгуд, а в ушах стоял навязчивый звук наливаемого в чашку ароматного кофе по рецепту Северуса, от которого её пересохшее горло сжималось и скребло. Она облизывала потрескавшиеся губы, но это было бесполезно.

Её мучил и другой, более унизительный и назойливый позыв. Потребность сходить в туалет из дискомфорта переросла в настоящую пытку, от которой не было спасения. Она сидела, поджав под себя одеревеневшие ноги, вжимаясь спиной в холодный, шершавый камень стены, пытаясь силой воли заставить организм подчиниться. Но это было бесполезно. И самым страшным был даже не физический дискомфорт, а осознание полной, абсолютной унизительности своего положения. Камера была голой каменной коробкой без намёка на уголок уединения. А за стеной был Джон. Он, конечно, ничего не видел, но он всё слышал. Каждый шорох, каждый предательский звук. Да и сам, должно быть, сдерживался. В конце концов они все были в одной лодке здесь. Это мелкое, физиологическое неудобство стало для неё последним рубежом, удерживающим её от полного распада личности. Стоило сдаться ему, и от её достоинства не останется и следа.

Именно тогда, мучаясь от очередного тошнотворного спазма, скрутившего её пополам, она слабо, почти беззвучно, выдохнула в непроглядный мрак:

— Сюда вообще часто кто-нибудь приходит?

Её голос прозвучал хрипло и чуждо, будто принадлежал не ей. Этот вопрос был не просто о еде, воде или надежде на избавление от телесной муки. Он был о том, есть ли в этом аду какой-то порядок, пусть даже жестокий, или они все — просто брошенный мусор, обречённый на медленное, незаметное для всего мира уничтожение.

— Не знаю. Какая-то женщина приносит нам кашу, может быть, раз в пару дней, и выводит в уборную в конце коридора. Но, учитывая, какой вы устроили переполох наверху, нас вполне могли обречь на мучительную и унизительную смерть. В назидание. — без выражения поведал Джон, чем даже слегка повеселил Кэсси. Вот уж кому хвататет смирения с судьбой!

— Я нужна Ему, он меня не убьёт. — убеждённо заявила Поттер, — А вот оставить в грязи и истощении вполне способен.

— Звучит так, будто вы довольно близки. Я бы послушал, если вы не против рассказать…

— И я бы послушал, к слову. — добавил из своего угла Эван. Кэсси вздохнула и схватилась за эту возможность отвлечься.

Их внимание словно прорвало тонкую бумагу, отделяющую мыслительный поток от окружающего пространства. Это оказалось удивительно просто, но тонко-болезненно, как сорвать пластырь с ранки — просто рассказать им. Не о событиях, но о чувствах по их поводу. О знакомстве с Гонтом, о месяцах страха, а после и сладкого принятия и приятном соблюдении мира. О симпатии, которую невозможно было отвергнуть. А после и о Волдеморте, чья тень всё время маячила за плечом. О том, как на сцене появился и он, пугая куда больше, но и интригуя всем своим существом.

Если так подумать, то пока он был уверен, что Кэсси не видит подвоха, он оставался довольно… приятным. Сложно назвать его зрелым или адекватным, но это делало его куда более любопытным в глазах Поттер. Этот Том — тот спесивый жестокий мальчишка из Тайной Комнаты с пустыми глазами и пресыщенностью в каждом слове, тогда как Гонт, её Том — Кэсси так его и обозначила в рассказе — ребёнок из приюта, сдержанный, хитрый и более открытый к миру, живой. Тем не менее Тёмный Лорд не делал ей зла, и, будь он хоть немного более мирным, Кэсси даже позволила бы ему спокойно жить. Но он хотел разрушить её любимый мир, убить дорогих ей знакомых, превратить её саму в грязь, о которой никто не вспомнит. Он был отвратителен ей, как бывает отвратительна чумная крыса, заразившая всю колонию и ещё несколько соседских. Он заразил своим ядом и жестокостью и её, что совсем возмутительно.

— Значит, всё же личная месть? Вы сказали, что не хотите идти по пути Пророчества, но кажется что именно туда и движетесь.

— Сейчас я не уверена, куда движусь. Вряд ли Он будет так глуп, чтобы снова недооценить меня.

— Мисс, Он сделал это уже столько раз, что сложно считать его умным. Наберитесь терпения. Разве Мистер Химус не научил вас, что самоуверенные тираны спотыкаются на мелочах?

В этом Джон был прав и его поддержка грела душу, давала надежду. Воодушевление, впрочем, быстро сошло на нет под давлением голода и мочевого пузыря. Но Кэсси крепилась и набиралась терпения, как монах, обязавшийся сотню дней просидеть в яме ради просветления. Разве это не то, что Кэсси и так умела, ждать? Пока выпустят из чулана утром, пока подойдёт её очередь покупать учебники, пока Хогвартс-Экспресс издаст последний гудок перед поездкой на другой конец полуострова?

Туда она мысленно и отправилась, в окрестности Хогвартса, где всегда было весело и просто, не считая семестровых контрольных и конфронтаций с хулиганами. Только теперь она намеренно искала там новое лицо, к которому так пыталась дозваться последние месяцы. Ведь он тоже когда-то был мал и по-простому весел. И не пытался уничтожить её тело и душу себе на потеху. Её Том был не таким.

Весенний Хогварс представлял собой потрясающее зрелище: солнце, набравшее силу за последние недели, растопило последние снежные шапки на зубчатых башнях замка. Его лучи уже не просто скользили по древним камням, а ласково грели их, наполняя стены живым, накопленным за день теплом, которое те отдавали даже с наступлением вечера. Лед на Черном озере застаял и теперь вода, темная и таинственная, поблескивала на солнце, отражая высокие облака. Воздух там был густым и влажным, пах прелой листвой, хвоей и сырой грязью, которая уже успела покрыться ковром из молодой травы и мелких диких цветов.

Даже в самом замке чувствовалось дыхание весны. Сквозь распахнутые готичные окна врывался свежий ветерок, шевеля занавески в учебных кабинетах и перелистывая страницы забытых на подоконниках книг. Студенты, сбросившие тяжелые мантии, проводили все больше времени на свежем воздухе: на склонах у озера, у подножия вековых деревьев и на двориках замка, ограждённых от остальной природы кружевными арками и каменными заборами.

— Смотрите, там ёж! — воскликнула Кэсси с неподдельным восторгом. Не то, чтобы она никогда их не видела, но отыскать под кустами ежа или белку каждый раз ощущалось так же, как увидеть коровье стадо во время поездки: удивительно и весело.

— Где?! — Невилл заглянул ей за плечо.

— Да вот тут. — Луна с улыбкой заглянула под огромный лист лопуха.

Ёж, понявший, что его заметили, замер, чёрными глазками-бусинками разглядывая дружную компанию и ещё кучу студентов за ними, которые тоже хотели посмотреть на крохотное дикое животное. О, это воспоминание было для Кэсси одним из самых ценных, ведь именно в этот день студенты Шармбатона и Дурмстранга покидали стены замка и возвращались на родину после опасной честной игры.

Многие из них в последний раз прогуливались по колосящейся изумрудной зеленью поляне, прощаясь с новообретёнными друзьями. Ребята в голубых и алых одеждах махали и Невиллу и Луне, но больше всего Кэсси, ведь она была представительницей не просто победившей школы, а знакомой старосты Хаффлпафа, который, собственно и отыскал Кубок Трёх Волшебников в смертельном лабиринте, и вернулся с ним назад под победные фанфары.

Празднование в гостиной длилось едва ли не две недели, а после школьников ждала череда экзаменов и контрольных, которую теперь, после выставления оценок, можно было со спокойной душой забыть. И потому беспечное дуракаваляние на территории школы ощущалось ещё более приятным.

— Я хочу его потрогать, — заявила Луна и уже потянулась к животному руками, но Кэсси успела оттянуть её за плечо:

— Ты что, они же бешенство переносят!

— Кого?

Друзья казались озадачеными. Ну да, в волшебном мире не существует такой вещи! Поттер уже собиралась было просветить своих чистокровных друзей в маггловских недугах, как за спиной раздался надменный голос:

— Не объясняй им. Это бесполезное занятие.

Тон и глубина были настолько знакомы, что кожа Кэсси покрылась мурашками. Том? Девочка резко обернулась, но за спиной никого не обнаружила. Позади всё так же сияла толпой школьников поляна, а в отдалении раскинулись огромные крылья Хогвартса и хижина лесничего.

— Так что такое бешенство? — поторопил её Невилл, который и не заметил, что говорил кто-то ещё, но Кэсси уже потеряла суть этого сна и не желала отвечать абстрактным копиям своих друзей. Она думала уже совсем о другом. Неужели Том вернулся в сознание? Ей необходимо было его найти!

— Я… сейчас вернусь, а вы пока без меня погуляйте.

Сюжет окружающего пространства замер, Кэсси двигалась сквозь поляну почти бегом, не замечая, что её сознание перестало генерировать детали воспоминания. Мир стал тихим и кукольным, словно в дешёвой театральной постановке. Картонные деревья и кусты, нарисованные травинки и пластиковое солнце в тканевых небесах. Никто из обездвиженных детей не походил на того одного, что был ей нужен, но Поттер не теряла надежды.

Она помнила из снов, что у Тома Риддла были любимые места в школе и потому кидалась то к одному, то к другому, натирая мозоли в не самых пригодных для бега кедах. Дуб в тени замка, подоконник на первом этаже напротив кабинета нумерологии, дальний столик в библиотеке. Она не могла попасть в гостиную Слизерина, потому что банально не знала, как та выглядит изнутри, но помявшись рядом с приходом в логово Слизеринцев в надежде, что Том выйдет сам, решила, что там она его тоже вряд ли найдёт.

Ей казалось, что он где-то за поворотом или в уголке глаза, но каждый раз там, где она ожидала его увидеть, оказывалось пусто. Где этот проклятый мальчишка? Наверняка такой же, как и она сейчас, в своём сне, четырнадцатилетний ребёнок, только что переживший последнюю бомбардировку Лондона и укативший прочь от этого гиблого места в безмятежный Хогвартс.

И тут её осенило. Он ведь так боялся смерти, разве не стал бы он уже задумываться о создании чего-то, что поможет ему выжить? А для этого нужно больше древних полузабытых знаний. Кэсси направилась к туалету для девочек на третьем этаже.

Проход за раковиной оказался заботливо открыт, чтобы ей не пришлось вытягивать из памяти все разы, когда Том говорил на змеином языке и пытаться повторить самые простые слова. Выглядело, как ловушка, но выбора у Поттер всё равно не было. Ведь он был там, а значит очень-очень близко.

От волнения сердце колотилось, как от самого крепкого кофе, палочка прыгала в руках от дрожи. Предвкушение словно сжимало внутренности железными тисками. Кэсси сглотнула сухо и сделала шаг вниз.

Дорога к Тайной Комнате заняла не больше пары минут и каждая казалась мучением. Вот сейчас! Он сам нашёл её, а значит есть шанс вытащить и его из марева небытия. Тогда он очнется и отберёт у более слабого Волдеморта силу. Это то, что Кэсси повторяла про себя, без остановки перебирая ногами:

Приди и спаси меня. Приди, умоляю, приди. Приди!

Перед ней оказался сидящий к выходу спиной Том, ещё совсем зелёный ранний подросток, но уже высокий и выучивший свод манер, чтобы выглядеть элегантно и презентабельно даже в простой слизеринской мантии. Неподалёку расположился громадный Василиск, одним жёлтым глазом наблюдавший за читающим какую-то древнюю книгу хозяином.

— Том? — с придыханием обронила Кэсси. Мальчик вздрогнул, шёпот повторяемых четверостиший резко затих. Он медленно оборачивался, сначала головой, краем глаза осматривая вторженца, а после и корпусом, готовый вскочить на ноги и атаковать. Конечно, ведь в Тайной Комнате нечего делать чужакам. Вот-вот его глубокие карие глаза должны были впиться в лицо незнакомки, как пространство пронзил грохот. Сон рассыпался мгновенно.

В следующую секунду Поттер, реальная, в чёртовом подвале, уже стонала, впиваясь пальцами в виски, где пульсировала адская боль. Её тело, не слушаясь, извивалось на холодном каменном полу, а глаза отказывались фокусироваться от напряжения. Сквозь мутную пелену она различала на полу лишь голые стопы с когтями на пальцах и подол дымной чёрной мантии, подсвеченные безразличным сиянием Люмоса.

Голос, шипящий и холодный, проник в сознание, усугубляя мучения:

— Вот так ты меня встречаешь, надежда света? Лёжа на полу и мечтая о глупостях? Я, признаться, ожидал сопротивления…

Внутри Кэсси всё сжалось в тугой, ненавидящий клубок. Она чувствовала не просто страх, а физическое отвращение к его присутствию, к самому звуку его голоса. Но где-то глубоко, под пластом боли, тлела искра расчёта.

— Не собираюсь доставлять тебе такое удовольствие, — выдохнула она, вкладывая в слова всю показную дерзость, на какую была способна. Она отчаянно надеялась, что эта бравада заставит его потерять бдительность, подарит ей шанс, любой шанс. Из-за стены доносилась звенящая тишина — соседи, затаившись, боялись лишним вздохом навлечь на себя гнев Тёмного Лорда. И в этом мареве боли Кэсси была благодарна за то, что её позор оставался беззвучным.

Волдеморт медленно прошелся по краю её сознания, и на его тонких губах появилась ухмылка.

— Ох, ты уже. В твоём жалком сознании обнаружилось множество полезных вещей.

— Каких? — вырвалось у неё, прежде чем она успела подумать.

— Полных надежды. — ответил Волдеморт просто, и в этой паре слов было столько яда, что Кэсси содрогнулась. Боль начала утихать, словно уступая место ещё чему-то. — Ты, как и все они, цепляешься за неё. Я видел твой план. Жалкую попытку обмануть меня. Ты действительно считала, что сможешь довести всё до конца? Вернуть его?

Шарик света на конце его волшебной палочки двинулся в сторону от Поттер, к противоположной стене, вырывая из мрака койку. Давление Круциатуса исчезло полностью, оставив тело разбитым и дрожащим. Механически, повинуясь леденящему душу предчувствию, Кэсси с дрожью в ослабленных плечах поднялась на локти и повернула голову. И боль от увиденного стала в тысячу раз сильнее физической. Эта мантия, грязная после битвы. Эти руки с длинными изящными пальцами. Это аристократичное лицо, слишком красивое для мальчишки из бедного района Лондона. И прелестные, запылённые кудри. Том лежал там, неподвижный и холодный. Мёртвый.

Воздух вырвался из её лёгких беззвучным стоном. Это была не боль, а нечто большее — внутреннее крушение, остановка сердца.

“Том…”

Имя не сорвалось с губ, а застряло в горле сдавленным комом. Всё её тело онемело, а потом резко затрясло мелкой, неконтролируемой дрожью, исходящей из самой глубины. Глаза, широко раскрытые от ужаса, жгли слёзы. Она смотрела на него, не в силах отвести взгляд, и с каждой секундой оцепенение отступало, смываемое накатывающей чёрной, всепоглощающей волной ненависти. Она наполняла каждую клетку, сжимала горло, впивалась когтями в израненное сознание. Это была уже не ярость от боли и не отчаяние пленника, только первобытная, абсолютная ненависть. Кэсси медленно, с трудом перевела взгляд с мёртвого лица Тома на живое лицо его убийцы, бледное и чудовищное. В глазах, ещё минуту назад полных отрицания, не осталось ничего, кроме бесповоротного обещания.

Волдеморт наблюдал за этой метаморфозой, и на его губах играла тонкая, довольная улыбка. Он нашёл слабость и надавил, чтобы посмотреть, что родится из пепла. И то, что он видел, эту бездонную тьму в её взгляде, казалось, доставляло ему куда большее удовольствие, чем любая физическая пытка.

— Ты сдохнешь, урод. Я этого добьюсь. — обронила Кэсси.

Ответом стал новый вихрь агонии, наказавший её за дерзость. Заклинание впивалось в каждый нерв, выжигая разум. Волдеморт не спешил, наслаждаясь зрелищем: как она корчится на полу, беспомощная и униженная. Лишь когда её крики стали переходить в хрип, давление Круциатуса слегка ослабло, ровно настолько, чтобы его слова не потерялись в её воплях.

— Ты в этом уверена? Скорее, это Я добьюсь твоего безвозвратного падения. Ты будешь умолять меня о жизни, Поттер. Я сломаю тебя и покажу всем, что то добро, на которое все надеются — всё та же грязь и ненависть. Я убью в тебе человека. — страшный пробирающий до костей смех огласил камеру, а после резко оборвался, словно кто-то переключил канал. Перешёл на почти сочувствующий тон, — Знаешь, ты ужасно расстроила меня… Я даже подумывал о том, чтобы дать тебе шанс. До того, как узнал, где ты спрятала моё кольцо.

Мысль о том, что он клюнул на её уловку, стала глотком воздуха для тонущей. Гордость, жгучая и иррациональная, вспыхнула сквозь бурю эмоций. Боль затмевала мысли о Томе, пусть и совсем немного. Но о прекращении пытки Поттер не собиралась просить, а даже наоборот: она хотела, чтобы Волдеморт позволил ей отключиться, и потому она подначивала его дальше:

— Кишка тонка сунуться в Хог? — бросила она, чувствуя, как воздух в камере буквально леденеет от его гнева.

Напор заклинания усилился сокрушительно. Теперь это было похоже на то, как с неё живьём сдирают кожу, обнажая сырое мясо. В перерывах между атаками едва ли удавалось думать. В отчаянной попытке переключиться и спастись её сознание выдало абсурдную, оскорбительную шутку. Истерическая ухмылка исказила её лицо. На пределе сил она подняла дрожащую руку, как школьница, умоляя о секундной передышке. Волдеморт наблюдал за этим несколько мгновений, явно наслаждаясь её унижением, прежде чем снизойти:

— Тебе есть, что сказать?

— Вопрос, — хрипло выдохнула она, чувствуя, насколько горло разорвано криками. — У тебя два пениса? Как у змеи?

Пауза, последовавшая за этим, была настолько полной и оглушительной, что боль на секунду отступила, вытесненная весельем. От неожиданности Волдеморт потерял концентрацию, и судороги стали чуть менее невыносимыми. Сквозь туман Кэсси увидела неподдельное, почти человеческое удивление на его змеином лице. Наконец, с исследующим любопытством Он протянул:

— Возможно.

В её горле сорвался хриплый, победоносный хмык.

— А яиц нет.

Эти слова, казалось, не задели его, а просто... были взвешены и признаны не имеющими значения. Он медленно, почти лениво поднял палочку снова. Боль не обрушилась, Круциатус сменился иным ощущением — леденящим оцепенением. Она больше не могла пошевелиться, не могла кричать. Она могла только смотреть, как Тёмный Лорд приближается, и аура его сил поглощает её целиком. Он наклонился, останавливаясь в сантиметрах.

— Забавно, — его голос звучал тихим шелестом листьев, от которого кровь стыла в жилах, потому что каждое слово полнилось угрозой. — Ты цепляешься за грубости. Полагаешь, что можешь вывести меня из равновесия детскими насмешками? Это не ярость, дитя. Это — разочарование.

Он выпрямился, глядя на неё сверху вниз, как энтомолог на редкое, но мерзкое насекомое.

— Ты обладаешь силой, которая мне нужна. Но твой дух... твой дух оказался столь же мелок, как и у любого другого смертного. Глупость, страх, жалкие попытки оскорбить. Я предлагал тебе стать частью чего-то великого. А ты... ты предпочла остаться червём.

В его голосе звучала не злоба, а отвратительная, безразличная жалость, что было в тысячу раз хуже. Он не видел в ней больше достойного противника — лишь инструмент, который оказался слегка испачкан. Хотя… возможно это могло сыграть на руку.

— Ты права, пока что я не имею возможности попасть в школу и забрать у старика своё, — он произнёс это слово с лёгким презрительным шипением, — но я могу отобрать кое-что более ценное у тебя.

Палочка Волдеморта сделала дугу и тело Поттер взмыло в воздух. Она беспомощно дёргалась, но магия крепко сжимала её со всех сторон. Теперь они с врагом оказались лицом к лицу. Кэсси захотелось в него плюнуть, но во рту по-прежнему было сухо. Опять этот обезображенный вид: лицо со щелями вместо носа и ушей, лысое, обтянутое бледной чешуйчатой кожей, сквозь которую просвечивали сетки вен и капилляров. Алые глаза с узким зрачком и оттенком безумия выжигали на лице Кэсси узоры. Знакомое лицо и совершенно чужое одновременно, словно краску со свежего портрета размазали, превратив в отзвук того прошлого, чем он когда-то был. Он выглядел на удивление не страдающим. Видимо яд и впрямь не был способен убить его или надолго вывести из строя. Очередной провал.

Тёмный Лорд шагнул ближе, опаляя жарким дыханием онемевшую от слёз кожу, и потянулся к рукаву свитера, чтобы его задрать. После он согнул руку девушки в локте и поднял вверх, демонстрируя ей свою находку. Кэсси похолодела. Ну конечно, он и это в её мыслях увидел. Старый уродливый козёл. На предплечье неистово извивалась свирепая Нагайна. Её призрачные кольца дёргались в страхе, а плоская голова с холодными глазами отклонялась назад, в глубь рисунка, перед броском.

— Она тоже принадлежит мне, — продолжил Волдеморт, наблюдая, как ужас на лице Поттер сменяет смирение. Ей не хватит сил даже для стихийного выброса, чтобы защитить хоркрукс... — Её укус смертелен. Её преданность — абсолютна. Она — совершенное орудие, в отличие от тебя, и благодарное вместилище, которое лишь слегка запуталось, на чьей стороне быть. А ты... ты всего лишь говорящая плоть с моим Проклятием внутри. И сейчас я вытащу Нагайну, чтобы твоё грязное существование не туманило её предназначение, а тебя оставлю гнить здесь.

Мысль о том, что он прикоснулся к самому сокровенному, к её связи с Нагайной, к этой странной и мучительной части личного, вызвала прилив такого отчаяния, что Кэсси на мгновение перестала чувствовать даже сковывающее тело заклинание. Она видела, как его тонкие пальцы с длинными когтями сжали палочку, готовясь произнести заклинание извлечения, которое он подсмотрел в её памяти. Знал ведь, как она сама долгие ночи провела, учась сделать то же самое, чтобы выпросить у змеи яд.

Кончик палочки выписал в воздухе сложную траекторию, в точности повторяющую ту, что начертил на записке Барти Крауч-младший.

Золотистая искра со свистом вырвалась из палочки и ударила в извивающуюся татуировку. Но вместо того чтобы вытянуть змею наружу, свет рассеялся по коже, как пыль по пергаменту, не оставив и следа. Нагайна на предплечье лишь сильнее забилась в ярости, но не покинула своего чернильного заточения.

Волдеморт замер, его вытянутая рука застыла в воздухе. На змееподобном лице застыла маска полного, абсолютного недоумения. Алые глаза сузились, в них мелькнула тень сомнения, столь несвойственная ему. Он повторил заклинание, на этот раз вложив в него больше силы.

Снова та же бесплодная вспышка. Тишина в подвале стала звенящей, её нарушало лишь тяжёлое дыхание Кэсси. И тогда в её измученном сознании, как вспышка света в кромешной тьме, всё сложилось воедино. Барти... Верный, проницательный, параноидальный Барти Крауч-младший. Он не просто создал заклинание-ключ. Он встроил в него защиту! Защиту и от самого Волдеморта, от любого, кто попытается силой вырвать секрет из хранителя. Ключ работал только изнутри, только по воле того, кто носил татуировку. Со стороны это было бесполезно.

И это понимание стало для Кэсси глотком чистейшего, опьяняющего воздуха. Волна истерического, безумного облегчения захлестнула её. Ужас отступил, сметённый внезапно нахлынувшим торжеством. Уголки её губ задрожали, а затем растянулись в широкой, вызывающей ухмылке полной язвительного торжества. Сначала из её горла вырвался сдавленный звук, нечто среднее между рыданием и икотой. Потом ещё один. А потом её прорвало. Это был хохот, рождённый чистым неподдельным злорадством. Она смеялась, задыхаясь, слезы катились по её грязным щекам, смешиваясь с потом и пылью. Она смеялась над его ошеломлённым лицом, над его внезапной беспомощностью, над тем, как его грандиозный план дал трещину из-за чрезмерной преданности его же последователя.

— Ох... — выдохнула она, едва переводя дух. Её тело тряслось от смеха. — Ох, Том... Прости. Не могу… — Она, продолжая посмеиваться, наблюдала, как его глаза сузились до тонких щелочек-бойниц. Ярость, исходящая от него, была почти осязаемой, она вибрировала в воздухе, грозя взорвать подвал к чертям. — Только я могу выпустить её!— продолжала Кэсси, её голос срывался. — Теперь тебе нужно моё разрешение!

Он не двинулся с места, но казалось, что его сила поглотила весь свет в камере, нависла над ней сокрушающей глыбой. Костяшки пальцев, сжимающих палочку, побелели. По его змеиному лицу пробежала судорога, на миг исказив и без того чудовищные черты в маску чистого, немого бешенства. Он не произнес ни слова. В этой тишине и так пело всё: унижение от провала, презрение к её дерзости, и бездонная, леденящая душу клятва отомстить. Этот молчаливый взгляд обещал боль, по сравнению с которой Круциатус покажется ласковым прикосновением.

Её смех, хриплый и истеричный, оборвался, будто перерезанный ножом, когда из палочки потекло новое заклинание и рассекло кожу вокруг татуировки с намерением просто её вырвать.

* * *

— Вы там живы хоть?

Прошло по меньшей мере полчаса с тех пор, как Тёмный Лорд наконец ушёл, бросив свою жертву на полу в луже её собственной крови, и Джон решился подать голос. Если бы вокруг снова не стало кромешно темно, Кэсси бы могла точно сказать, что у неё кружится голова, но даже так она это отлично чувствовала.

— Да. И уже начинаю об этом жалеть. — прохрипела она.

Попытки вытащить Нагайну из рисунка не увенчались успехом. Не помогли ни заклинания, ни физические повреждения, ведь рисунок перетекал с места на место, стоило начать отделять кожу под ним от тела. Правая рука быстро превратилась в месиво и кучу последовательных глубоких ран. А после разъярённый неудачей Волдеморт снова перешёл на пытки, надеясь просто выбить из Поттер желание выпустить хоркрукс самостоятельно, но получил лишь очередную потерю сознания. Он никогда не знал меры.

Кэсси и впрямь впервые за долгое время серьёзно задумывалась о смерти, но знала, что умереть ей никто не даст. Ни сам Волдеморт, ни её собственный осколок души, для которого её тело — нерушимое вместилище. Но это всё равно не отменяло страданий и серьёзного недостатка сил.

Правда, больше всего Кэсси беспокоилась не о себе. Неделя. В темноте, в холоде, в этой вони крови, пота и отчаяния. Что происходит с телом за неделю?. Оно... начинает меняться. Разлагаться. Да, представлять как тлеет безымянный человек было чудовищно, но видеть на том же месте дорогого мужчину… убийственно. Она старалась не думать об этом, но теперь, прижавшись щекой к липкому от крови и прочих жидкостей полу, она с ужасом пыталась уловить в воздухе ещё один, самый страшный запах — запах смерти. Невозможно было понять, но теперь её наконец захотелось коснуться мертвеца снова. Только не сейчас, ведь ей и пошевелиться было больно.

Она закрыла глаза, и под веками поплыли образы, такие яркие и живые, что на мгновение перекрыли реальность.

В библиотеке Поместья Гонтов, которую Том с любовь обустраивал всегда было довльно уютно. Полки, ломящиеся от книг, многие из которых Кэсси видела впервые, глубокие кресла, приглушенный свет и две дымящиеся чашки, с чаем и кофе, на журнальном столике у камина. Поттер сидела в глубоком кресле, поджав ноги, а Том, томясь от скуки аристократического безделья, читал ей вслух отрывки из трактатов о чарах, которые потом не ленились обговорить. Они могли спорить часами, и его глаза, тёмные и умные, загорались азартом, когда он находил изъян в её логике или, наоборот, с лёгкой, почти отеческой гордостью, соглашался с её выводом.

— Этот трактат Альберто Магни чистой воды дилетантство, — говорил Том, с весельем наблюдая, как Кэсси возмущённо распахивает рот для ответа. Она-то считала того волшебника гением. Вместо той книги, Том протягивал ей другой, более новый на вид фолиант. — Вот здесь, у Игни Пламенного, настоящая наука. Смотри, как он описывает взаимодействие элементов. Ни единой лишней строчки, дорогая.

Она вспомнила, как однажды, с восторгом выпускницы, рассказывала ему об Академии Мудрецов в Эмиратах, которой дразнила его в первую встречу. Всё же, она ещё мечтала туда поступить, когда Волдеморт окажется повержен. Тогда мечтала…

— Представляешь, Том? Целые библиотеки, посвящённые только ингредиентам! Образцы со всего мира! Поговаривают, они могут рассчитать точку кипения драконьей крови с поправкой на фазу луны! Я бы так хотела это увидеть…

Том слушал её, облокотившись на каминную полку, с той самой улыбкой, которая делала его лицо не просто красивым, а одухотворённым. И его обещания было так приятно слушать.

— Ты увидишь. Я помню о нашей договорённости.

А ещё он любил хвастаться. С достоинством рассказывать о своих путешествиях, напоминая скорее ребёнка, впервые побывавшего на заброшенной стройке. О древних склепах в Трансильвании, где он отыскал свитки с забытыми заклятиями защиты. О встречах с отшельниками-магами в горах Шотландии, которые делились с ним, увлечённым и обаятельным юнцом, знаниями, не доверяя больше никому.

— Я нашёл эту рукопись в склепе под одним венецианским палаццо, — рассказывал он, развалившись в кресле, пока Кэсси с не меньшим восторгом разворачивала древний хрупкий свиток. — Местные волшебники оказались на удивление словоохотливы, если предложить им бутылку достойного кьянти.

Он смеялся, и этот звук был полной противоположностью шипящему голосу Волдеморта — тёплым, бархатным, настоящим. Кэсси слушала его, затаив дыхание, и в её душе рождалась странная смесь восхищения и нежности. Он был таким... живым. Полным сил, амбиций и взглядов на мир, которые Кэсси не совсем понимала, но хотела понять. И всё это теперь могло быть мёртвым. Холодным. Тленным. Лежать в метре от неё, в той же тьме, и медленно возвращаться в прах.

Это было самое страшное наказание. Не только по отношению к ней, но и по отношению к тому человеку, который в сложный момент показал ей, Кэсси, выход. Она сжала свои красные от запёкшейся крови пальцы в кулак, чувствуя, как под ногтями скопилась грязь. Она должна была найти в себе силы выжить не только ради мести, но и ради того, чтобы узнать, есть ли он там ещё. И если есть хоть малейший шанс... она не могла позволить ему остаться здесь, в этом аду.

Кэсси то теряла сознание, то возвращалась в него, безвольно и безмолвно позволяя телу медленно восстанавливаться. Кровь остановилась и свернулась, засохла на коже и одежде коркой. Больше никто не нарушал тишины и в её гнетущих лапах оставалось только ждать, пока враг вернётся. А он вернётся обязательно хотя бы для того, чтобы испробовать новый способ снять заклинание.

Можно было представить, как он беситься, ищет возможности. Как сливает на Пожирателей Смерти злость. Как те отчаянно пытаются выслужиться, чтобы не стать такими же узниками подвала, как она, Джон и Эван. Мысли о других людях стали невыносимыми, ведь они, эти ликующие и пресмыкающиеся ублюдки, были относительно свободны, чисты и сыты. А она хотела выблевать желудок от горя, голода и невыносимой головной боли.

С каждым болезненным отрезком времени, проведённым в камере было всё легче оставаться на грани между своим и чужим. И тогда Кэсси нащупала ту связь, что вела к Волдеморту через логово Существа. Давай же! Проснись! Атакуй. Но тварь спала, такая же ослабевшая, как и её хозяйка. Это ничего, Кэсси обязательно её разбудит.

Морфин Гонт, Дилан О’Райли, Джулия Родже, Ганнибал Грау, Хорхе Паскаль. Нет, этот список точно не останется таким маленьким. Кэсси могла бы включить в него и тех мертвецов, которых успела обезглавить в Атриуме Министерства, но изначально их убила не она. Наверняка к пунктам добавится кто-то ещё, и Кэсси не знала, будет ли она о них сожалеть. В ней уже не было сожаления.

Даже к Абелю Монтегю, который неожиданно объявился в подвале, когда обезвоживание и голод стали уже не более, чем фоновым шумом, от которого они медленно, но верно сходили с ума. Боги, Кэсси даже подумывала ненароком откусить кусок от дорогого мужа… Она ухмыльнулась Монтегю, когда тот осветил её грязное лицо Люмосом. Мужчина отшатнулся и едва не уронил поднос с тремя тарелками.

— Что же ты так напуган, предатель? — зашипела Кэсси, приподнимаясь над полом одной рукой, потому что вторая отказывалась шевелиться из-за глубоких порезов. Вид наверное был жуткий, а запах и того хуже. Ещё никогда Кэсси не чувствовала себя загнанной в угол вшивой собакой больше, чем сейчас. Отлично, пусть Пожиратель видит, к чему привела его атака. А ведь мог бы быть свободен от Волдеморта… — Такой я тебе не нравлюсь?

Тот не смог найти слов, лишь рассматривал её, и в его голове Кэсси чётко улавливала собственный образ: сальные волосы, ленивый взгляд и тёмные круги, бледные щёки, испещрённые дорожками слёз на пыльном бледном полотне кожи, брызги крови на трижды грязной одежде и изуродованная рука, из которой снова начала сочиться кровь — корочки на ранах всё таки снова лопнули, хотя Кэсси пыталась не беспокоить их.

Монтегю оттаял и быстро прошёлся по коридору, рассовывая тарелки под решётки. После начал выводить заключённых в уборную по очереди. Та оказалась недалеко, но за пределами видимости. Лишь свет указал Кэсси направление, и она принялась послушно ждать очереди. Что ж, об их потребностях хотя бы не забыли. Видимо Волдеморту всё же не сильно хотелось видеть их мёртвыми.

Люмос снова осветил камеру, а после палочка рассекла пространство и тело Поттер сковали невидимые путы, чтобы она не могла кинуться наутёк. Монтегю отпер замок и прошёл в глубь, чтобы подхватить Кэсси под локоть.

— Эсмег`ада мьертва. — сообщил он, пока тащил Поттер к туалету.

— Рад, что ты — нет? — усмехнулась Кэсси в ответ, — А мог быть уже далеко отсюда, ублюдок…

Мужчина не ответил, лишь впихнул Поттер в тесный туалет. Там нашёлся даже рукомойник, чему она оказалась несказанно рада. Уже было не важно, что чужой человек сторожит за дверью, ведь слишком со многим стоило разобраться за то короткое время, что ей дали.

— Вы там уснульи? — наконец поторопил Монтегю, когда Кэсси в очередной раз намочила волосы, чтобы хоть немного смыть подвальную плесень. Да, это может обернуться простудой, но как же хорошо было чувствовать хоть немного свежести даже в таких условиях. Под свитером кожа теперь была чиста, не считая снова закровивших ран, а вот штаны Кэсси опасалась снимать, потому что потом просто побрезгует натянуть их обратно.

— Мне нужна чистая одежда, Монтегю. — потребовала она первым делом, выйдя из светлой — Светлой аж до рези в глазах, и чистой, в отличие от мерзкой камеры! — уборной, — В следующий раз принеси мне её. Любой ценой, Монтегю.

— Я нье могу… — заартачился Пожиратель, но её гнева он всё ещё безотчётно боялся, потому не звучал слишком уверенно.

— Можешь. И помоги мне… очиститься, если боишься дать палочку.

А итоге Монтегю задержался больше, чем должен был, чем оказался очень обеспокоен. Но не сопротивлялся: применил очищающее и на Поттер и на заляпанном всяким полу, пока она сама была заново скована в Инкарцеро. Дерзкая просьба это всё, что было ей позволено. Нет, выбраться ей Монтегю не даст, ведь страх перед Волдемортом был сильнее страха перед ней, но её внушения хватило хоть на что-то.

И Монтегю правда вернулся со свитером и юбкой, которые отыскал в её шкафу. По ощущениям, прошла целая вечность во всё том же ледяном подвале, но дождаться всё же удалось. В чистоте было легче игнорировать позывы организма, пусть те и не стали ни на гран менее унизительными. Кэсси отгоняла мысли о собственной слабости, ведь ей и так было, о чём поразмыслить и поболтать с соседями.

Теперь у неё было много времени на сожаления. Об ошибках, о напрасной вере в то, что всё будет легко, об обстоятельствах, эту веру подаривших. О погибших в министерстве во время его обороны, и о погибающих сейчас, пока она заперта под землёй и не имеет сил даже встать с пола. Да в этом было мало смысла, по большому счёту. Что ей делать? Куда идти? Магии в ней осталось мало и те забытые Волдемортом крохи уходили на то, чтобы залечить повреждения тела и сопротивляться холоду.

Больше всего в неудачах она винила себя, потому что, в первую очередь, именно её существование и стало причиной многих бед. Причиной победы врага. Причиной смерти Тома Гонта. “Бесполезная девчонка!” — сказала бы Петуния и была бы права. Все человеческие жертвы теперь казались напрасными и Поттер очень хотела попросить у мёртвых прощения, ведь от них миру было бы больше проку, чем от неё.

— Глупости, — прозвучал за стеной голос Джона, отражённый от сырого камня. Он был ровным, сытым и спокойным, резко контрастируя с тем измождённым шёпотом, которым общался ранее. После второго визита Абеля, принёсшего еду и воду, в его тоне появилась странная, почти отстранённая умиротворённость, будто он смирился со своей участью и наблюдал за происходящим со стороны. — Вы уже преодолели это, разве нет?

Кэсси ответила не сразу. Она лежала на боку, ощущая холод камня сквозь тонкую ткань свитера. Каждое движение отзывалось болью в свежезатянувшихся, но всё ещё хрупких ранах. Магия, которую она украдкой тратила на исцеление, истощила её, оставив лишь смутное, ледяное опустошествие внутри.

— Да, но кажется, что я слишком рано уверовала в себя, — наконец выдавила она, и её голос прозвучал глухо, словно она даже в этом не была уверена.

— Совсем нет, — парировал Джон, — У вас есть мотивация отомстить, и есть сила, которая подарила вам веру. Так воспользуйтесь ею.

Кэсси медленно покачала головой в темноте, будто он мог это видеть. Глубокая, тяжёлая скорбь, которую она несла на плечах, сдвинулась, придавив её ещё сильнее. Она чувствовала себя не воином, а надгробным камнем на могилах всех, кто погиб из-за неё. Ведь даже для мести нужен разгон, а из клетки два на два был только один выход и он включал ещё больше смертей по её вине.

— Тогда я не смогу забрать вас с собой… — прошептала она, и в этих словах была не просто констатация факта, а целая исповедь в бессилии. Она представляла их лица — Джона, спокойного и рассудительного, и всегда скорбно-молчаливого Эвана. Оставить их здесь, в этой сырой могиле, на милость Волдеморта, было хуже, чем принять собственную смерть. В ответ на её слова повисла тяжёлая пауза. Даже ровное дыхание Джона, казалось, на мгновение замерло. Он принимал эту горькую правду, эту неизбежную цену возможного побега.

И тут раздался голос, который она слышала крайне редко. Эван. Его усталый, хриплый голос прозвучал с неожиданной твёрдостью:

— Вы выйдете отсюда без нас, если это вам поможет.

Кэсси замерла, слушая. В его интонации не было ни страха, ни обиды, только решимость.

— Просто… — голос Эвана дрогнул, выдавая единственную, тщательно скрываемую уязвимость, — передайте Саре, что я всегда буду приглядывать за ней.

Эти слова, простое и страшное завещание, прозвучали без тени сомнений. Они не оставляли места для споров, потому что были прощанием.

* * *

Когда дверь в подвал с скрипом отворилась, Кэсси не подняла головы. Она сидела, прислонившись к стене, поглощённая мыслями и обнимающая саму себя за плечи с тем же давлением, как когда её обнимала Луна. Дрожащее от холода тело утешалось даже этой иллюзией тепла в ожидании возможности привести план в действие. Каждый мускул был напряжён, каждое нервное окончание ждало этого момента. Кэсси знала, что Он вернётся. И она была готова.

Шаги Волдеморта отдавались едва слышимым эхом по каменным плитам, неторопливые и мерные, словно отсчитывающие последние секунды её спокойствия. Призрачный свет Люмоса резал заключённым глаза, заставляя их щуриться после долгих дней в темноте. Кэсси упрямо не смотрела в сторону заклинания, чувствуя, как яркость чар усиливает пульсирующую боль в висках, постоянную спутницу этих стен. Тёмный Лорд остановился перед решёткой, и его острые, вертикальные зрачки медленно скользнули по фигуре Поттер, выискивая малейшие признаки сопротивления, огрызки былой дерзости. Он нашёл лишь опустошение. Плечи её были ссутулены под тяжестью невыносимых воспоминаний, взгляд, устремлённый в потрескавшийся камень пола, потух и был пуст и после нескольких недель заключения в одной клетке с телом любимого. Казалось, от той насмешливой и дерзкой девушки не осталось и следа, лишь тень, придавленная горем.

— Какое трогательное преображение, — его голос, шипящий и холодный, словно ядовитый пар из котла с неправильно приготовленным зельем, разорвал гнетущую тишину. — Новая одежда? Неужели мои скромные усилия возымели такой эффект, что ты, великая надежда света, унизилась до мольбы о чистой тряпке у моего прихвостня? Или, — он сделал паузу, наслаждаясь возможным унижением, растягивая каждый звук, — это был иной вид мольбы? Может, ты торговала тем немногим, что у тебя осталось, за эту жалкую милость?

Кэсси молчала. Она не шевельнулась, не дрогнула, не позволила ни единой мышце выдать внутреннее напряжение. Она закрыла истинную реакцию внутри, спрятав за маской апатии тлеющие угли ненависти и холодный расчёт. Её молчание было ответом, куда более оскорбительным, чем любая дерзость. Оно говорило, что враг и его слова не стоят даже её возмущённого вздоха.

Она чувствовала, как его раздражение нарастает, словно давление с каждым метром погружения под воду. Он ждал реакции, страха, гнева, чего угодно, но не получал ничего, лишь гулкую тишину, нарушаемую редкими вздохами четырёх человек в подвале.

— Ты решила, что молчание спасёт тебя? — его голос потерял притворную насмешливость и зазвенел, как неосторожно задетая струна. — Ошибаешься. Оно лишь сделает твои мучения более… выразительными, когда я выбью из тебя крик.

Дверь камеры с оглушительным лязгом распахнулась, и мужчина вошёл внутрь, шелестя подолом мантии по пыльному полу. Кэсси против воли вздрогнула и вжалась в угол камеры, по-прежнему не поднимая глаз. Волшебная палочка врага, палочка Тома Риддла, взметнулась, и с её кончика сорвался очередной, сумасшедший в своей жестокости «Круцио».

Боль обрушилась на Кэсси, знакомая до тошноты и всё равно невыносимая. Она впивалась в каждый нерв, выкручивая сознание наизнанку, превращая тело в один сплошной горящий огнём шрам. Кэсси не сдержала сдавленный стон, её тело затряслось в неконтролируемых конвульсиях, но она не закричала. Она вцепилась взглядом в тонкую, извилистую трещину на полу, превратив её в якорь, в единственную точку отсчёта в этом хаосе агонии. Она позволила телу содрогаться, но разум удерживала в остекленевшем, несокрушимом коконе отстранённости. «Только бы тело не дало слабину снова…» — пронеслось в её сознании, прежде чем мысль растворилась в вихре боли.

Волдеморт наблюдал с холодным, клиническим любопытством, но в его алых глазах начинал вспыхивать настоящий гнев. Её молчаливое сопротивление, её уход в себя, в ту внутреннюю крепость, куда он не мог дотянуться, показались ему вызовом, который он не мог стерпеть.

— Хватит этих детских игр, — прошипел он, резким жестом прекращая действие Круциатуса. Тело Кэсси безвольно рухнуло на пол. По мышцам ходил спазм, словно её до сих пор ощутимо било током. — Пора перейти к главному. Ты носишь в себе то, что по праву принадлежит мне. И на этот раз я приготовил для тебя нечто… особенное. Заклинание моей собственной работы.

Его палочка описала в воздухе сложную, гипнотическую спираль, и он произнёс слова на латыни, звуки которой были настолько чужды и стремительны, что Кэсси не смогла их разобрать — они резали слух, словно ржавое лезвие.

И это было не похоже ни на что испытанное ею ранее, но было хотя бы не так уж и больно в сравнении. Ощущалось, словно что-то когтистое, живое и неумолимое впивается прямо в её руку, в кожу, в мышцы и вены, и тянет, словно ухватив плоть стальными зубами, пытаясь добраться до кости. Кэсси чувствовала, как татуировка на её руке не просто шевелится, а бешено бьётся, пытаясь вырваться из-под кожи, разрывая её изнутри. Кожу на предплечье раскроило артериально-красной линией, и на мгновение из сочащейся алым прорехи показался призрачный, но яростный силуэт змеи, её оскал был обращён к своему хозяину. Но затем магическая цепь, связывавшая палочку с телом, оборвалась с унизительным щелчком, и чары развеялись, как дым.

Морда Нагайны снова исчезла в разбитом надвое рисунке, а тот, в свою очередь, через пару мгновений просто переместился прочь от свежей раны, размещая кольца змеи между уже существующими полукруглыми порезами. Рука Кэсси, от кисти до плеча, напоминала теперь грубый, окровавленный эскиз драконьей чешуи, состоящий из старых шрамов и новых ран. И это всё, чего Волдеморту удалось добиться, лишь добавить ещё один штрих к этой картине страданий.

Ярость Волдеморта была слепой и всесокрушающей. Он зарычал, низким, животным, нечеловеческим звуком, и Круциатус снова, с удвоенной силой, слетел с его палочки. Казалось, Тёмный Лорд готов был разорвать Кэсси на атомы просто от собственного кипящего бессилия. И вот тогда, в самый пик этой адской бури, когда сознание уже готова была поглотить чёрнота, Кэсси сделала то, что должна была. Она сломалась. Не совсем искусственно, ведь ей и впрямь было до одури тяжело, но расчётливо. Так убедительно, что сама почти поверила в это, ведь, честно говоря, она и вправду была на грани. Её воля истощилась, и лишь холодная решимость довести план до конца удерживала её от полного распада под давлением боли.

— Хватит… — её голос был беззвучным, сорванным шёпотом, едва слышным над её же хрипами и всхлипами.

Боль прекратилась так же внезапно, как и началась. В подвале воцарилась оглушительная, звенящая тишина, напряжённая до предела. Волдеморт замер, его грудь тяжело вздымалась под чёрной мантией.

— Хватит? — он переспросил, и от глубокого, садистского удовольствия его голос охрип и задрожал. Он прокашлялся, прочищая горло, и приказал властно и громко: — Повтори. Я хочу услышать это ещё раз.

— Довольно… Умоляю, — Кэсси даже не пришлось выдумывать отчаяние в своём голосе, ведь боль действительно была изматывающей, а в одиночестве, холоде и постоянном голоде её разум слабел с каждым днём всё больше. Боги, ещё пара недель в этом аду, и она просила бы о пощаде без всякого плана, сломленная и по-настоящему разбитая. Но сейчас он, к счастью, стоял на первом месте, — Я… я сама… я отдам её.

Триумф, дикий, жадный и безраздельный, вспыхнул в глазах Волдеморта, но почти сразу же погас, вытесненный привычной, холодной подозрительностью. Он пристально смотрел на Кэсси, на эту скомканную, дрожащую фигуру на полу, и его разум лихорадочно работал, анализируя каждую деталь. Слишком быстро. Слишком легко. После всех этих недель сопротивления, дерзости и непокорности — и такая внезапная, полная капитуляция? Неужели привязанность к мертвецу действительно была способна так разъесть чужую личность? В его глазах читалось презрение к такой неприкрытой слабости.

Он медленно опустил палочку, не выпуская её из пальцев.

— Ловушка? — прошипел он, вглядываясь в каждую чёрточку её бледного, залитого потом лица, в её потухший взгляд.

Кэсси лишь бессильно покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Она позволяла ему видеть лишь полную разбитость, животный страх и истощение. Кроме того, она быстро теряла кровь из свежей раны на руке и бледнела, едва оставаясь в сознании, что делало её образ ещё более убедительным.

И тогда его лицо озарила новая идея, куда более грандиозная и соответствующая его величию. Полубезумный ликующий оскал растянул его неестественные черты. Раздался короткий, недоверчивый и торжествующий смешок.

— Нет… Нет, это слишком просто для такого момента. Слишком эгоистично будет оставить такое только для себя, не находишь? Ты, последний символ сопротивления, сломленная и ползающая у моих ног, умоляющая о пощаде… Это зрелище не должно пропасть даром. — Он сделал театральную паузу, наслаждаясь рождающимся планом, этим новым способом унизить и её, и всех, кто ещё мог верить в свет. — Я сделаю из этого настоящее представление. Мои Пожиратели Смерти должны увидеть это собственными глазами. Они должны засвидетельствовать конец эпохи Дамблдора и окончательный триумф Лорда Волдеморта. Они должны увидеть, как последняя надежда света добровольно склоняет голову и подчиняется мне.

Он повернулся, и его мантия взметнулась, отбрасывая на стены длинную, уродливую тень.

— Готовься, Кэсси Поттер. Скоро ты выйдешь на свет. В последний раз.