Пламя и кровь (джен)

Пока Хайтауэры постепенно собирались с силами для рывка на север, на помощь родичам или хотя бы ради мести за них — вести из столицы были неясными, даже агенты не знали точно, жив король или всё же мёртв и тайно похоронен — принц Эймонд оставался в Приречье, совсем близко к врагу.

С ним была Вхагар — сильнейшая из тогда живших драконов, последняя из троицы завоевателей, живая легенда. У него хватало причин ненавидеть Чёрную партию. И всё же, нужно признать, что он почти бездействовал.

Почти.

Освобождённый Запад

Несложно проследить постепенное схождение принца Эймонда в глубины безумия по принятым им военным решениям.

Первым из них было отправиться на Запад — решение пусть спорное, ведь без поддержки других драконов он сильно рисковал, но вполне резонное. Освободив Западный Край от необходимости держать удар вторжения с Железных Островов, принц Эймонд освобождал и их войска, которые позднее он мог бы использовать как для нового удара по Приречью, так и для возможного соединения с войсками Хайтауэров и марша на столицу.

И поведение принца Эймонда в сражении за Запад не вызывает особенных вопросов.

Он прилетал в осаждённый замок или город; коротко переговаривался с лордом, мэром или епископом, которым этот замок или город принадлежал — в основном, его интересовало, сколько человек те смогут освободить, если убрать от них угрозу, и могут ли они предоставить Вхагар какую-нибудь пищу для восполнения её огня — и дальше день за днём с неба атаковал осаждающих, выжигая их войска и корабли.

Если в городе не оставалось даже еды, Вхагар обходилась и без огня, пикируя с огромной высоты на железян и ломая под своим весом их корабли и пожирая всё, что бегало близ её пасти. Это позволяло ей восполнить запас огня и вернуться к опробованной тактике «жги всё, этих не жалко».

Единственным, что можно поставить в вину кампании на Западе, было пренебрежение любыми задачами, кроме непосредственно уничтожения вражеской живой силы. Принца не волновало, что на кораблях, которые он жёг, могли быть пленные. Он не вёл переговоров, не пытался спасти тех, кого ещё, пожалуй, можно было спасти. Он выжигал всё на своём пути.

Но надо признать, что это было довольно эффективно: в результате его стараний, Запад был очищен от железян. А вскоре погиб и сам великий жнец — как это часто бывало с железянскими вождями, погиб нелепо и в общем по собственной вине.

Смерть кракена

Как многие железянские вожди, лорд Дальтон Грейджой был опьянён своим успехом. В его руках были богатства Ланниспорта — пусть меньшие, чем он рассчитывал. Перед ним пал почти весь Светлый Остров, открыл ворота Кайс. Эсстрены держались из последних сил; Бейнфорты сдались и отступили вглубь континента, оставив своих людей на сомнительную милость победителей.

Количество рабов — точнее, не рабов, а трэлей (железяне весьма упорно твердили, что не приемлют рабства) — а главное, количество наложниц росло в геометрической прогрессии. Вскоре даже последнему гребцу нашлось по паре солёных жён — такого не бывало со дней совсем уж незапамятных, с эпохи до господства Хоаров.

Но больше всех добычи и женщин получал, конечно, сам Дальтон.

«Сага о кровавом кракене» считает, что незадолго перед смертью у него было триста солёных жён и семь сотен просто наложниц; это, конечно, преувеличение — но скорее всего, примерно тридцать солёных жён он себе завёл, и изнасиловал не менее семидесяти женщин, если не более. Впрочем, известен великий жнец Саурон Грейайрон, имевший триста шестьдесят четыре солёные жены — по числу дней в году, — так что можно предположить, что с числом жён автор саги мог и не так уж сильно присочинить.

«Нид на жадного кракена» отмечает, что тот «сердце слезы земли сменил на красу рассвета земель зелёных» — то есть, променял железо на золото. Это раскрывается шире в «Саге о кровавом кракене», где мы читаем: «И стал появляться перед железянами в золотой короне, и в ушах и на шее носить золото, говоря: «Вот, я король золотых гор!». И многие жрецы роптали, напоминая, что золото создал штормовой бог в насмешку над железом; а великий жнец говорил им: «Если так, то почему железо стоит лишь треть от золота?», и ещё говорил: «Они легко меняют свою песню, стоит им подарить немного этой насмешки». И тогда все железяне, которые хотели милости от великого жнеца, оделись в богатые ткани, и украсили себя украшениями, и говорили, как в зелёной земле. И жрецы твердили, что Хоары вернулись на наше горе, и звали великого жнеца Новым Хоаром.»

Трения в железном войске достигли пика, когда один за другим их корабли начали гибнуть в огне Вхагар. Пока их вождь вёл их от победы к победе, ему прощали простые слабости и даже попытки утвердиться на Западе и основать новое королевство; но как только удача его оставила…

И была женщина, именем Тесса, родом из Кайса, солёная жена великому жнецу Дальтону. Отец её был из Харлоу, и она в детстве была утоплена, но молилась Утонувшему Богу вместе с зелёными богами, как это делают в Морской Септе. И Дальтон очень эту Тессу любил и везде возил с собой; и однажды ночью она была с ним на ложе, и громко закричала «Железяне, я убила его!» — а когда стражники вбежали, то увидели её на подоконнике, в крови и с любимым мечом великого жнеца в руках. И она сказала: «Бросьте его в воду, иначе Утонувший не примет его!» — и сама прыгнула из окна, а там её уже ждали в лодке люди из Харлоу. И стражники выкинули тело великого жнеца из того же окна, чтобы кто-то в спешке не вздумал его похоронить.

Так не стало одного из величайших железянских вождей.

Харренхолл

Хотя все ожидали, что принц Эймонд дальше направится в столицу, он этого не сделал.

Вместо того он бросил собранные им наскоро войска на Харренхолл, где закрепились принц Деймон и девица Крапива. Отчего-то те не вступили в сражение, а мирно отошли в Дарри, позволив принцу Эймонду занять замок без боя.

Всё это было, в общем, в рамках разумного: Харренхолл находился в самом центре Приречья, открывая отличную возможность действовать в любом из направлений и предоставляя просторное жилище для солдат — чем не мог бы похвастаться любой другой из замков.

Но то, что было после захвата Харренхолла, разумным не назвал бы никто.

Первым делом принц Эймонд созвал всех Стронгов в Зал Ста Огней. Он объявил, что будет судить их за измену и за сговор с Ларисом Стронгом, убийцей королевского сына. Большинство явились, считая, что обвинение настолько абсурдно, что не может быть поддержано; немногие, более разумные, предпочли скрыться — и тем спаслись.

Всего в день взятия Харренхолла принц Эймонд лично казнил пятьдесят четыре человека, возрастом от семидесяти шести (лорд Саймонд Стронг) до полутора (Мелисса Стронг) лет. Помимо дворян, были приговорены и все слуги, но вешать их самолично принц не пожелал, что спасло людям жизнь: солдаты с Запада пожалели бедняг и помогли им скрыться, а принц на другой день забыл, чего приказывал.

Вообще, эпизоды потери памяти стали для него частыми; порой, он даже забывал, где он находится. В минуты всё более редкой ясности мысли он седлал Вхагар и улетал охотиться на принца Деймона и его соратницу; но те снова и снова уходили от него, выжигая за собой замки и города. То, что оставалось целым после них, дожигал Эймонд — и возвращался обратно в Харренхолл.

Он даже не пытался действовать против самой Рейниры; кажется, он вообще не верил, что хоть кто-то из его родственников оставался в живых — многие вспоминали, что он твердил о том, что остался последним и что на нём мир закончится в огне и крови.

К безумию военному мешалось и личное безумие.

Новая семья принца

Здесь надо понимать, что, несмотря на откровенную ненормальность, принц Эймонд всё ещё оставался основной надеждой Приречья на хоть какой-то порядок.

Принц Деймон и девица Крапива даже не пытались заниматься войной; в каждом замке, который они занимали, они пили вино и развлекались, или летали на своих драконах по небу. Принц Эймонд — или же кто-то от его имени — назначал шерифов и коронеров, не трогал выживших крестьян и строго следил за соблюдением законов, лично казня любого, кого притаскивали ему на суд и кого он считал виновным.

Однако и невиновные находились, что давало людям надежду и мотивировало чаще обращаться за судом безумного принца — который охотно разбирал дела, вплоть даже до самых мелких.

Поэтому неудивительно, что Бракены попытались завязать с ним более близкие связи.

Четырнадцатилетний Эррон, о котором мы уже упоминали и который отличился в битве у Старой Мельницы (она же Битва в песочнице) был по решению своего дяди Хамфри отправлен в Харренхолл. Считалось, что он будет оруженосцем, но так как принц Эймонд не был помазан в рыцари, то Эррон числился просто личным слугой.

Этого-то Эррона принц начал везде с собой водить и называть «дорогим братом» — а Эррон был в самом деле чем-то похож на короля Эйгона: высокий для своих лет, с крутыми локонами светлых волос, плечистый и немного в теле, как всякий Бракен. Помимо него, постоянной спутницей принца Эймонда тогда же стала «дорогая сестра» — Алис Риверс, бастарда Стронгов, женщина лет тридцати, повитуха и деревенская ведьма, до того бывшая наложницей принца Деймона, совершенно не похожая на королеву Хелейну ничем, кроме фигуры: полной, с большой грудью, тяжёлым задом и с тонкой талией.

Ни Эррон Бракен, ни Алис Риверс не спешили оставить воспоминания об этом периоде своей жизни. Эррон вскоре после окончания войны постригся в монахи на Тихом Острове и принял обет молчания; Алис Риверс прожила долгую жизнь в миру, но вспоминала больше о совсем другой части своих невероятных приключений.

Совершенно ясно, что оба были принуждены к сожительству; Алис Риверс даже родила ребёнка, о котором несколько позже. Но степень насильственности этого сожительства — прямое принуждение, или же косвенное, или же общее отчаяние и безвыходность бессмысленной и бесконечной войны — остаются загадкой.

Как и степень причастности этих двоих к смерти принцев Эймонда и Деймона, о которой расскажем позже.