В руинах (джен)

Несмотря на твердое решение отстраниться от поисков пропавших, в последующие дни я вновь и вновь возвращалась на запретную территорию. Разумеется, каждый такой визит ни к чему полезному не приводил, но я стала немного лучше разбираться в хитросплетениях местных переулков. Ниалл оставался с Тайренном еще пару дней, и в его отсутствие проект не особо продвинулся вперед, однако работы на уже захваченных территориях не прекращались. Улицы потихоньку расчищали, развалины разбирали, опасные куски зданий демонтировали. Внутри периметра безопасности можно было передвигаться свободно и спокойно, не опасаясь за свою жизнь, но прилегающие к Собору и Гроту Хранителей территории все еще оставались под контролем нежити. Ее там было намного больше, чем в остальных кварталах, и Хаммериты, по-видимому, старались закрепиться на уже захваченных участках, прежде чем соваться к хаунту в пасть.

Но меня снова тянуло в тот самый переулок. Он появлялся во снах, которые наутро я помнила весьма смутно. Там меня толкало в спину странное желание идти, подгоняла какая-то необъяснимая необходимость — но на пути постоянно возникали препятствия. Это были тяжелые сны. Пусть и не кошмары в привычном смысле этого слова, они были пронизаны отчаянием и безнадегой, и после них я просыпалась вымотанной и подавленной.

Однако, самым неприятным для меня было то, что я начала везде искать Ниалла глазами. Я не навязывалась и не искала его общества специально, просто где бы я ни находилась: в Доме Розали, во дворе или на запретной территории, я тут же начинала высматривать его. И когда я впервые поймала себя на подобном, это стало очень неприятным открытием. Хуже того, я научилась узнавать его шаги. Я знала, когда он идет по коридору к своей лестнице мимо моей двери и превосходно различала, кто топает сверху: Тайренн или его наставник. Я стала слишком много думать о нем, и мне это совсем не нравилось.

Так прошел первый месяц лета. Гарретт не показывался, и я уже начала было по нему скучать, когда, наконец, он появился в окне моей комнаты в душную летнюю ночь.

— Погода просто взбесилась, — бросил он вместо приветствия. — То льет как из ведра, то несколько недель без единой капельки дождя. Дай попить.

Я подала кружку. Вор сделал несколько жадных глотков.

— Зато у тебя под крышей теперь сухо, тепло и уютно, — попыталась я поддержать светскую беседу.

— Я переехал, — развел руками Гарретт. — Решил, что если лето будет дождливым, то мне пригодится постоянное убежище с более надежной крышей. Просчитался. С кем не бывает. А что у тебя?

— Ниалл…

Гарретт изогнул лохматую бровь.

— Вот как? Теперь он уже Ниалл?

— Он сказал мне, что Флайвилом его называют только враги.

— Наверное, у него есть для этого причины.

Я ждала продолжения, но его не последовало. Гарретт уселся на свое привычное кресло возле камина, а я осталась на стуле у окна. Привычная диспозиция. Начинается наша обычная игра. Гарретт будет ломаться, а я буду его уговаривать. Все как обычно.

— Что ты хочешь этим сказать? — не выдержала я.

— Только то, что сказал, — вор с многозначительным видом поворошил остывшую золу.

— Ты снова знаешь больше, чем говоришь?

— А тебе-то какая разница? Эта информация бесполезна. Просто… сплетни.

Если бы Гарретт хотел сохранить что-то в тайне, то ему бы это удалось. Он из тех, кто проговаривается только по собственному желанию. Поэтому, я была абсолютно уверена, что он меня дразнил. Изучал реакцию. От его проницательного взгляда, разумеется не скрылась перемена в моем отношении к руководителю проекта. Он знал, что я не стала… останавливать Кузнеца-в-Изгнании, когда стало ясно, что мертвецы продолжают воскресать, проклятие все еще действует и его предприятие намного опаснее, чем мы все ожидали. Поэтому теперь он продолжает проверять мое отношение к нему. Зачем? Чтобы понять, когда стоит взять дело в свои руки? Или ему просто интересно?

Гарретт манипулировал мной. Причем, делал это в открытую. И, что самое мерзкое, я была готова купиться на его уловки, при этом пребывая в здравом уме и трезвой памяти и полностью осознавая, что он делает и зачем. Мне действительно было интересно, что же такого он раскопал. Да что там: меня просто распирало.

А Гарретт просто сидел напротив и улыбался. Он как будто читал меня, как открытую книгу.

— Кэсс, я знал тебя девчонкой.

— Мы не виделись десять лет.

— Помнишь, как я сказал тебе, что украл дневник Элана? Глаза у тебя сейчас горят точно так же.

Я молчала и смотрела на вора исподлобья, откинувшись на спинку стула и скрестив руки под грудью.

— Ты всем своим видом пытаешься показать, что не поведешься, но ты уже заглотила наживку. У тебя на лбу написано большими буквами: Гарретт, хватит выделываться, рассказывай уже.

Этот кон был за Гарреттом. Впрочем, как и всегда. Не мне тягаться с ним.

— Ладно, Гарретт, хватит выделываться, рассказывай уже.

— Флайвил — это не семейное имя. Это прозвище. Его настоящая фамилия — Эзганн. И он из Бонна.

— О-о-у, — протянула я. — Неужто те самые? Родился с серебряной ложкой во рту, значит.

Морские короли Бонна. Семья, слава о которой гремит даже за пределами их родного города. Новые деньги. Нет, не так. Неприлично новые деньги в неприлично больших количествах. И звенят они в карманах не у абы кого, а у главных конкурентов торговому флоту Города.

— В его случае ложка была золотой. Наш общий знакомый был вторым в очереди наследования огромной торговой империи. А потом стал первым. Его старший брат погиб. Какой-то несчастный случай в море.

— М-м-м, — протянула я, припоминая давнюю историю, отголоски которой докатились даже до Города, — скелеты в семейном шкафу. У каждой богатой семьи есть свой личный оссуарий. В той истории, если мне не изменяет память, младший сын исчез из поля зрения публики.

— Как видишь, он всплыл, причем в совершенно неожиданном месте.

Да уж. Интересно, как много людей знает или хотя бы догадывается о прошлом Флайвила? Думаю, что не так уж много: он пытается скрывать свое происхождение. Я вспомнила о его манерах за столом и о том, как он попытался исправить выдавшую его с потрохами промашку со столовыми приборами. Нет, я подозревала, что Кузнец-в-Изгнании поднимался далеко не из низов, но о подлинной высоте его происхождения не могла даже и помыслить.

— Флайвил прищучил братца, а потом прищучили уже его и отослали от греха подальше служить Создателю? — поделилась я мыслью вслух, пытаясь спровоцировать Гарретта на новый виток откровений.

— Я тоже так сначала подумал, но источник — которому я, кстати, не имею оснований не доверять — сказал, что он был абсолютно вне подозрений. Его не растили наследником, и всех вполне все устраивало. В каждой богатой семье найдутся такие, как наш общий знакомый. Прожигатели жизни и семейного состояния. Бонвиваны. Поэтому внезапно свалившиеся обязательства и ответственность оказались для него крайне неприятным поворотом событий.

Это описание настолько не вязалось с серьезным, аскетичным и иногда до тошноты правильным Ниаллом, что я закашлялась.

— Нипочем не скажешь, да? Есть еще один момент. Братья были очень близки. Парень убивался так, что его пару раз доставали из петли. А потом… потом что-то произошло. Никто не знает, что, но наш друг отправился служить Создателю, да еще и в один из самых удаленных и суровых монастырей. Зашел туда простым послушником, а вышел, спустя десяток лет, уже в сане Кузнеца-в-Изгнании.

— Папа-богач и тут подсуетился, спрятал сына в монастырь от греха подальше, а потом купил ему непыльную церемониальную должность?

— Возможно, — Гарретт пожал плечами. — Тут мой источник точно не знает. Но он так не думает. Не тот монастырь, скажем так. Говорю же, там аскеза такая, что не каждый молотоголовый выдержит. А мы все же говорим о вчерашнем беззаботном кутиле.

— Не похоже на нашего общего знакомого. Ну, согласись. Мы как будто говорим о разных людях.

Гарретт почесал лохматый затылок и посмотрел на меня. Его взгляд был непривычно серьезным.

— Может быть, орден дал ему что-то важное. Что-то, что заставило его в корне изменить взгляды и образ жизни… — начал он.

Два глаза: один живой, другой механический, смотрели на меня, не отрываясь. Гарретт изучал меня и мою реакцию так же внимательно, как скупщик краденого оценивал бы товар. Вот только он рассматривал под увеличительным стеклом каждую душевную царапину, каждое пятно на совести, каждую червоточину. И я ничуть не удивлюсь, если от проницательного вора не укрылась вся та круговерть взаимоисключающих мыслей, которые сейчас гудели у меня в голове. Не отводя взгляда, который, казалось, проникал прямо под черепную коробку, он продолжал:

— Подумай об этом с другой стороны: может быть, мы до сих пор имеем дело с испорченным богатым мальчишкой, который развлекается как хочет? Только игрушки у него теперь стали немного другими. Играть людьми, их болью, их душами и жизнью целого города оказалось куда веселее, а, Кэсс?

— Все может быть, — протянула я задумчиво. — Но вспомни, с чего мы начали разговор. Его прозвище, которое используют только враги. Наверняка, во всем этом есть какой-то смысл. Ведь маховику нужен лишь небольшой импульс, чтобы продолжать крутиться без остановки. Долго крутиться. Что-то произошло? Какой-то толчок, из-за которого маховик пришел в движение и до сих пор не может остановиться?

«Я не могу позволить себе остановиться», — вновь прошелестели в голове слова Ниалла. Я тряхнула головой.

Какая глупость!

— Или ему когда-то штаны в механизм зажевало, — хмыкнул Гарретт, как будто прочитав мои мысли. — Брось, Кэсс! Обычно прозвище — это просто прозвище, без всякого потаенного смысла. Если ты ищешь в этом тайное знание, то ты еще безнадежнее, чем я думал.

Я молчала, полностью погрузившись в свои мысли. Гарретт поднялся и направился к выходу.

— Ну а теперь скажи мне: тебе действительно нужно было все это знать? Это что-то изменило?

— Да. Изменило. Я теперь все время буду думать, кто передо мной на самом деле.

— Ты только сейчас об этом задумалась? — Гарретт неодобрительно поцокал языком. — Боги милосердные, Кэсс, когда же ты уже повзрослеешь?