Нити судьбы: Хогвартс (гет)

Последний вечер рождественских каникул в доме на площади Гриммо выдался на удивление спокойным. Тишину старого особняка заполняли потрескивание поленьев в камине, ворчание Кикимера и шелест волшебных карт, которые Гарри, Рон и Гермиона лениво перебрасывали друг другу.

Короли, Дамы и Рыцари на картах жили своей жизнью. Они закатывали глаза, когда игрок делал неверный ход, и важно кивали видя блестящую тактику. Тузы, олицетворявшие стихии, вели себя соответственно своему нраву. Особенно буйствовал Туз Жезлов: он яростно потрескивал и метал искры, когда его надолго оставляли в колоде, и ликовал огненным фейерверком, когда наконец-то его выкладывали на стол.

— Опять он у тебя? — проворчал Рон, когда в очередной раз Туз Жезлов оказался у Гарри и устроил на его ладони небольшой, но впечатляющий салют. — Нечестно. Он тебе явно подыгрывает.

— Он просто ценит решительность, — с усмешкой парировал Гарри, разглядывая свой перстень на победной руке.

Эту мирную идиллию нарушил неожиданный хлопок, и с тихим шелестом из камина вылетел аккуратно свёрнутый клочок пергамента, мягко упав на ковёр. Гермиона, сидевшая ближе всех, ловко подняла его.

— Каминная почта, — произнесла она, разворачивая записку. — От профессора МакГонагалл. Нас просят явиться завтра ровно в пять. Через камин. Прямо в её кабинет.

— Прямо в её кабинет... через камин... завтра... — медленно повторял Рон её слова себе под нос, перебирая карты в руке, пытаясь выбрать ход против Гарри, чей рыцарь на картинке нагло показывал ему язык.

Ровно в пять, один за другим, они вышли из камина. Привычная обстановка директорского кабинета тонула в полумраке. Лунный свет, багровый отблеск углей и тусклый свет керосиновых ламп едва освещали знакомые силуэты: дремлющие портреты в золочёных рамах, тихо перешёптывающиеся между собой, загадочную витрину за стеклом, заставленную причудливыми инструментами, массивные стеллажи, теснящиеся под тяжестью томов в потёртых кожаных переплётах, и директорский дубовый стол, заваленный стопками книг и пергаментов.

Профессор МакГонагалл явно ожидала их появления. На этот раз она не сидела за своим заваленным бумагами столом, а встретила их посреди кабинета. Обменявшись с вошедшими короткими, но тёплыми взглядами и сдержанными кивками, она жестом указала на три свободных кресла, стоящие напротив дивана. На нём, положив ногу на колено, сидел усталый Кингсли Бруствер. Привстав, он встретил их приветствием, положенным старым знакомым: кивком для Гермионы и твёрдым рукопожатием для Гарри и Рона. Все молча заняли свои места. Гарри и Рон опустились в кресла почти одновременно, в то время как Гермиона машинально поправила складки на своей мантии, прежде чем сесть с идеально прямой спиной.

— Если вы помните, мы договорились собираться здесь по мере необходимости, — без предисловий, переходя к делу, сразу начал Кингсли. — Полагаю, такая необходимость настала. В сентябре прошлого года отдел Артура Уизли, — Кингсли кивнул в сторону Рона, — твоего отца, закрыл тот самый скандальный музей… или, точнее, магазин под вывеской «Золотая Тройка». Его создатели и сотрудники были задержаны.

Гарри, не меняя позы, перевёл взгляд с Кингсли на Рона: тот, услышав имя отца, оторвался от изучения своих рук и посмотрел на министра, затем — на Гермиону. Её лицо не выражало никаких эмоций, и только едва заметный кивок головы говорил о её полной сосредоточенности и внимании.

— Расследование показало, что всё предприятие финансировалось через подставные счета в Гринготтсе, а источник средств был надёжно скрыт заклятиями. Нам не удалось проследить ни происхождение золота, ни природу экспонатов. Однако намерение дискредитировать вас троих и всех, кто сражался против Волан-де-Морта, следствием установлено окончательно.

— Простите, министр, — перебил его Гарри. — А что грозит создателям и сотрудникам этого музея?

— Формальные организаторы — это некая чета, представившаяся как Ворган Снейд и Моргана Фрост, — сказал Кингсли, переплетая пальцы. — Они утверждали, что приехали из США с намерением построить бизнес на вашей славе. На суде они не раскаивались, а напротив, заявляли, что их «шутки» безобидны и не умаляют ваших настоящих подвигов.

— Значит ли это, что след ведёт в США? — немедленно отреагировала Гермиона.

— Нет, Гермиона, — покачал головой министр. — Это тупик. В ответ на наш запрос в Департамент защиты магического правопорядка Конгресса США о предоставлении сведений о Снейде и Фрост было сообщено, что Департамент не располагает данными о волшебниках с такими именами. Более того, даже под воздействием сыворотки правды они не сказали о себе ничего.

— Даже Веритасерум не помог? — спросила профессор МакГонагалл с редким для неё изумлением.

— Даже Веритасерум, Минерва, — мрачно подтвердил Кингсли. — Вчера состоялся суд. Визенгамот в полном составе признал их виновными в разжигании ненависти и пособничестве тёмным силам. Приговор — три года Азкабана. Остальных сотрудников, чистосердечно раскаявшихся, отпустили.

— Три года Азкабана… — присвистнул Рон. — Это круто.

— Слишком круто, — без тени улыбки парировал Кингсли. — Ибо они не пробыли там и дня…

Кингсли таинственно замолчал. Гарри почувствовал, как у него от нехорошего предчувствия похолодело внутри.

— Как это возможно?

— Кто-то приказал применить к ним Поцелуй дементора.

МакГонагалл на долгую секунду закрыла глаза. Гермиона непроизвольно прикрыла рот ладонью, её глаза расширились от ужаса. Гарри, нахмурившись, уставился на министра, пытаясь осмыслить всю чудовищность произошедшего. Рон, почесал затылок и сдавленно пробормотал:

— Вот это да… Вот это поворот…

— Я не понимаю! Их кто-то устранил? — вырвалось у Гермионы, и она с недоумением посмотрела на Кингсли, который молчаливым жестом подтвердил её догадку. — Из «своих»!.. Но зачем? Организаторы музея выполнили свою задачу. И выполнили блестяще! Зачем было нужно уничтожать таких преданных пособников? Они обладали большими магическими познаниями, если смогли противостоять сыворотке правды! Убивать их, да ещё с помощью Поцелуя дементора… это жестоко и бессмысленно!

Профессор МакГонагалл отложила очки в сторону и сжала переносицу двумя пальцами, отгоняя надвигающуюся головную боль.

— Это не бессмысленная жестокость, мисс Грейнджер, — уверенно проговорила она своим отточенным голосом. — Это демонстрация. Демонстрация власти и могущества. Волшебник, отдавший этот приказ, дал понять, что Азкабан не является для него препятствием. Его истинная цель — дискредитировать Министерство. Сейчас по всему миру пойдут слухи о том, что дементоры, принёсшие клятву верности после падения Волан-де-Морта, вновь вышли из-под контроля. Что мы не в силах управлять ими. Это посеет семена паники, Гермиона. И если их умело поливать…

— Лучше не продолжай, Минерва, — мрачно прервал её Кингсли. — В нынешней ситуации даже тлеющий уголёк может вызвать пожар, который мы не в силах будем потушить. Сам музей, полагаю, — это первая искра. А из неё можно раздуть настоящее пламя.

Гарри, до этого хранивший молчание, поднял глаза.

— Но демонстрация силы всегда направлена на кого-то конкретного, — тихо сказал он. — На кого? Кто должен был это увидеть и испугаться?

— На нас, Гарри, — произнес министр. — На всех, кто знает о пророчестве. Это послание. Предупреждение о том, что наш невидимый противник знает о наших действиях и его сила превосходит все наши ожидания.

В кабинете стало тихо. Каждый из присутствующих погрузился в свои мысли, обдумывая мрачные перспективы, которые только что открылись перед ними.

— Итак, — через несколько секунд продолжил Кингсли, — мы имеем дело с умным, сильным и безжалостным противником, наделённым магией высшего уровня… Как я понимаю, все ваши наблюдения в Хогвартсе пока ни к чему не привели…

— Министр, — проговорил Рон, беспокойно ёрзая в кресле. — А как Министерство отреагирует, если завтра об этом… ну, обо всём этом, напишет Рита Скитер в «Пророке»? Она же как раз способна раздуть из искры настоящее пламя. А скрыть это, я полагаю, уже не удастся?

— Сегодня утром в редакцию было направлено официальное заявление для публикации, — ответил Кингсли. — Я очень надеюсь, что план нашего невидимого оппонента потерпит неудачу и магическое сообщество воспримет новость адекватно. — Он посмотрел на всех троих и тепло улыбнулся. — У вас есть вопросы?.. Может, есть что сообщить? Любая мелочь может быть важна…

— Нет, — ответил за всех Гарри. — Никаких происшествий, недоразумений или чего-то необычного в школе не было. Вообще ничего. Круг подозреваемых слишком велик. Мы общаемся, пытаемся сблизиться, присматриваемся… но пока результат нулевой.

— Это и неудивительно, — сухо заметила профессор МакГонагалл, неспешно надевая очки. — Тот, кто всё это затеял, как верно заметил министр, умен. Без сомнения, он продумал каждый свой шаг.

— Продолжайте наблюдать, — серьёзно сказал Кингсли. — Помните, что на кону стоит не авторитет Министерства Магии Великобритании или Магического Конгресса США. На кону — судьба всего нашего мира. И теперь, — его голос стал ещё серьёзнее, — мы начинаем понимать, с кем имеем дело.

Все поднялись. Обменявшись короткими прощальными кивками и рукопожатиями, тройка вышла из кабинета. Винтовая лестница плавно понесла их вниз, к стерегущей вход горгулье. Никто не говорил ни слова — каждый был погружён в свои тяжёлые мысли. Так безмолвно они шли по коридорам, пока не добрались до гостиной Гриффиндора, где их ждало уединение и относительный покой.

В гостиной было тихо и пусто. Все ученики находились в Большом зале на ужине, и комната, обычно такая шумная и оживлённая, казалась непривычно просторной. Рон, не говоря ни слова, плюхнулся в ближайшее кресло, перекинув мантию через подлокотник. Гарри и Гермиона медленно опустились в кресла. После беседы с Кингсли и профессором МакГонагалл каждому было о чём подумать.

— Помните, — наконец, заговорил Гарри, — Дамблдор просил меня выведать у Слизнорта то, что он рассказал Тому Реддлу о крестражах?

Гермиона кивнула.

— Я тогда сделал одну неудачную попытку и на этом остановился, а когда Дамблдор позже поинтересовался моими успехами, я начал лепетать что-то в своё оправдание. Говорил, что Слизнорт ни за что не раскроет свой секрет. И тогда он задал мне всего один вопрос, который я буду помнить всегда: «И ты считаешь, что сделал всё, что было в твоих силах?»

Гарри замолчал. Рон и Гермиона тоже молчали; им не нужно было обмениваться словами. Они оба понимали, что этот вопрос теперь обращён и к ним. Действительно сделали ли они всё возможное, чтобы приблизиться к разгадке пророчества? Или они просто плыли по течению, убаюканные ложным чувством безопасности?

— Сегодня, глядя на его портрет, — продолжил Гарри, — я снова услышал этот вопрос. Думаю, нам нужно лучше присматриваться к окружающим и больше анализировать.

— Согласен, — вымолвил Рон. — Пора активизироваться. Только вот как? В душу к людям не залезешь… Зелья Удачи, которое тебе тогда помогло, у нас нет. Хотя, конечно же, его можно и сварить.

— Зелье Удачи здесь не поможет, Рон, — рассудительно заметила Гермиона. — Его эффект случаен и непредсказуем. Нам нужны факты, а не удачное стечение обстоятельств. Всё это время, я, как и вы, вела наблюдения и круг подозреваемых, о ком могло говорить пророчество, сузился. В моём списке остались только профессор Лунарис, профессор Блэквуд, Уильям и Изольда, а также Арабель.

— Лунарис и Блэквуд, понятное дело, — тут же отозвался Рон, пересчитывая всех на пальцах. — Одна не дружит с головой, а вторая может идти по головам... Уильям — самовлюблённый пижон, уверенный, что солнце встаёт, дабы полюбоваться его личиком. Изольда… амбициозна до злости, и, мне кажется, цинична. Но Арабель-то каким боком? — удивился Рон и уставился на Гермиону.

— Потому что она мне непонятна! — твёрдо заявила Гермиона, слегка повысив голос. — И она невероятно умна. Слишком умна.

— Ты верно всё подметил, Рон, — вмешался Гарри, наблюдая, как его друг пожимает плечами. — Я думал примерно так же. И мой список, Гермиона, совпадает с твоим. Все эти качества — тёмные наклонности, мания величия, амбиции — свойственны тому, кто стремится к власти. Но пророчество говорит о тех, кто уничтожит мир. Я уверен, эти черты должны сойтись в одной, абсолютно беспринципной личности. А такого человека среди них… я пока не вижу.

— Значит, кто-то просто ещё не раскрыл своих карт, — предположила Гермиона.

— А я вот думаю, — оживился Рон, — профессор Блэквуд, Уильям и Изольда, были знакомы и раньше. А в пророчестве сказано, что «они» соберутся в Хогвартсе. Так что, это не один человек, а… группа, которая должна собраться только здесь!

— Да, Рон, ты прав! — спокойно сказала Гермиона и глубже ушла в своё кресло. — Это уравнение не с одним неизвестным или даже двумя. Это… целая система! Со многими переменными.

— Пойдёмте ужинать, — подытожил Гарри, поднимаясь.

Оставив вещи в гостиной, они двинулись вниз по широкой мраморной лестнице. Их шаги глухо отдавались под высокими сводами. На втором пролёте им навстречу устало поднималась Джинни. Увидев друг друга, все четверо замерли в неловком молчании.

— Привет, — ровным, будничным тоном сказала Джинни. Она обняла Гермиону и быстро поцеловала в щёку Рона, затем её взгляд встретился с взглядом Гарри. — Гарри, мне нужно с тобой поговорить.

Прежде чем Гарри успел что-либо ответить, Гермиона решительно схватила Рона за рукав мантии.

— Не стой тут как истукан, они не на дуэль вызывают друг друга, — прошипела она, с силой увлекая его вниз по ступеням.

— Но что, если… — начал Рон, через плечо бросая озабоченный взгляд на оставшихся наверху сестру и лучшего друга.

— Без твоей помощи прекрасно разберутся! — отрезала Гермиона, и их спорящие голоса скоро затихли внизу.

Джинни дождалась, пока звуки шагов стихнут совсем.

— Гарри, прости меня, — тихо сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Прости, что я не подошла к тебе сразу, когда Джордж написал мне о Камне. И за каникулы… что не была рядом. Прости…

Гарри не стал ничего говорить. Он видел искреннее раскаяние в её карих глазах и просто открыл объятия. Джинни шагнула вперёд, и он крепко обнял её, чувствуя, как напряжение покидает её плечи.

— Мне ещё нужно кое-что сказать… — прошептала она, отстраняясь. — Дай мне, пожалуйста, немного времени во всём разобраться. Это не значит, что что-то не так. Просто… мне нужно время. Хорошо?

— Конечно, Джинни, — сразу же ответил Гарри. — Я подожду. Столько, сколько потребуется.

— Я сама всё тебе расскажу потом, — она слабо улыбнулась, встала на цыпочки и коротко поцеловала его. — А теперь иди ужинать. Я сегодня немного устала и хочу лечь пораньше. Встретимся завтра за завтраком, и ещё раз улыбнувшись, Джинни развернулась, и легко взбежала по лестнице. Гарри проводил её взглядом, и только когда она исчезла из вида, он тронулся с места, ощущая, как его сердце стало наполняться спокойствием.

Войдя в Большой зал, Гарри был оглушён громкими голосами и звоном посуды, доносившимися со всех сторон. На ходу отвечая на приветствия, он направился к гриффиндорскому столу. Рон и Гермиона, сидевшие на своих местах, уставились на него и застыли с полными ртами, причём Рон замер с занесённой ко рту вилкой. Игнорируя их реакцию, Гарри поздоровался с Дином Томасом, сидевшим напротив.

— Привет, Дин. Как каникулы?

Дин заметно оживился и тут же начал рассказывать, что провёл Рождество с Беатрис и её родителями в их небольшом поместье в Ирландии. Гарри, усевшись на скамью, почти минуту слушал Дина, после чего тихо кивнул Рону и Гермионе и, едва уловимо улыбнувшись, прошептал:

— Всё хорошо.

Они почти синхронно выдохнули, и Рон наконец отправил в рот заветный кусок бекона. Пока Дин с энтузиазмом описывал особенности ирландского празднования Рождества — в частности, что пудинг, по его словам, был главным угощением — Гарри вежливо кивал, в основном думая о своей только что завершившейся беседе на лестнице.

— Совсем не так шумно и многолюдно, как я привык, — заключил Дин, — но очень душевно. Было интересно посмотреть на другую жизнь.

Гарри почти доел свой ростбиф с жареным картофелем, когда Гермиона, сделав глоток чая, подтолкнула в его сторону лежавший рядом экземпляр «Вечернего Пророка». Она выразительно ткнула пальцем в один из заголовков, многозначительно взглянула на Гарри, а затем вернулась к своему клубничному десерту. Закончив с ужином, Гарри развернул газету.

О завершении судебного процесса по делу

о клеветнической деятельности музея-магазина «Золотая Тройка» и последующих событиях

Министерство Магии Великобритании настоящим информирует общественность о завершении судебного разбирательства в отношении лиц, причастных к созданию и ведению клеветнического предприятия, действовавшего под вывеской музея-магазина «Золотая Тройка».

Следствием было неопровержимо доказана вина организаторов — Воргана Снейда и Морганы Фрост — в совершении преступлений, подпадающих под статьи о разжигании магической ненависти, клевете на героев войны и пособничестве деятельности, направленной на подрыв доверия к магическому правительству. Суд Визенгамота, заседавший в полном составе, вынес справедливый вердикт о виновности и назначил наказание в виде трёх лет заключения в Азкабане.

Однако в ходе отбывания наказания произошёл беспрецедентный и глубоко возмутительный инцидент. Находясь под охраной, Снейд и Фрост были умерщвлены своими же сообщниками с целью ликвидации нежелательных свидетелей. Предварительное расследование указывает на то, что для этого был применён Поцелуй Дементора.

Министерство Магии заявляет со всей ответственностью: данный акт жестокости является вопиющим нарушением не только закона, но и всех норм магической этики. Он был совершён не с ведома и не по приказу Министерства. Мотивы и личности преступников, совершивших это злодеяние, являются предметом самого тщательного и безотлагательного расследования.

В настоящее время Департамент магического правопорядка прилагает все усилия для поимки виновных в этом преступлении. Безопасность наших граждан остаются нашим абсолютным приоритетом.

Мы призываем общественность сохранять спокойствие и не поддаваться на провокации, целью которых является посеять страх и недоверие к институтам власти. Министерство полностью контролирует ситуацию и добьётся неотвратимого наказания для всех причастных к этому злодеянию.

Министерство Магии будет и в дальнейшем оперативно информировать общественность о ходе расследования.

С уважением,

Пресс-служба Министерства Магии Великобритании

От имени Министра Магии, Кингсли Бруствера

Закончив читать, Гарри свернул газету и вернул её Гермионе. Рон, наблюдавший за ним, вопросительно поднял бровь. В ответ он пожал плечами и принялся доедать свой лимонный кекс.

Вскоре Дин, доев ужин, поспешил к Беатрис, поджидавшей его у огромных дубовых дверей Большого зала.

— Может, и сработает, — сказал Гарри, как только они остались одни. — По крайней мере, магическое сообщество не будет шептаться по углам. Хорошо, что Кингсли не скрывает правду, как это любил делать Фадж.

— А меня куда больше встревожило другое, — возразила Гермиона. — От Снейда и Фрост не добились показаний. Они заблокировали свой мозг. Это ведь магия высшего уровня… магия единиц.

— Понимаю, о чём ты, — тихо отозвался Гарри, заметив, как и Рон понимающе кивает.

— Похоже, мы черпаем знания из одного источника, — предположила Гермиона.

— Этого не может быть! — уверенно и быстро заговорил Рон. — Скорее уж, похожий источник… Лиг…— он запнулся, — …вспомните основной запрет на «причинение вреда людям. Физического, ментального, магического…».

Гермиона и Гарри переглянулись.

— Что?.. — настороженно протянул Рон, чувствуя себя немного смущённо.

— Иногда, — широко улыбаясь, произнесла Гермиона, — я себя ругаю за то, что разрешаю тебе списывать домашние задания.

— Это почему? — искренне удивился Рон.

— Потому что твоя голова, — рассмеялась она, заметив тот же немой вопрос в глазах Гарри, — прекрасно работает и без всяких подсказок!

Гарри и Рон рассмеялись.

— Но вернёмся к Снейду и Фрост, — серьёзным тоном продолжила Гермиона, понизив голос. — Их молчание… оно многое объясняет. Если нам противостоят те, кто способен противостоять Сыворотке правды, то нетрудно представить, насколько они сильны в Легилименции. Теперь я понимаю: Окклюменция — это не просто навык, это необходимость для выживания.

— И я, — согласился Гарри.

— И я, — твёрдо поддержал их Рон. — Скажу больше: с сегодняшнего дня я буду практиковаться в этом постоянно.

Вечером, лёжа в постели под балдахином, Гарри отбросил все посторонние мысли, закрыл глаза и сосредоточился. В своём воображении он начал создавать комнату, бесконечный зал, полный зеркал. На удивление, это получилось у него сразу и легко.

В первом зеркале он увидел себя улыбающимся и машущим кому-то рукой. Во втором — себя же, но маленького и растерянного, в тот миг, когда он впервые пересёк порог Хогвартса. В третьем зеркале на него смотрел глубокий старец с длинной, белой как снег бородой и такими же седыми волосами.

Дальше образы множились: вот он в сверкающих доспехах арабского султана, вот — в строгом костюме магловского джентльмена викторианской эпохи, а вот — в лёгких одеждах на палубе корабля, плывущего к неизведанным тропическим берегам. Зеркала показывали бесчисленные версии его самого, его возможные жизни, и Гарри с замиранием сердца продолжал этот ряд, задаваясь вопросом, что же из этого — истина, а что — плод его фантазии.

«Зерцхель» — прошептал он, погружаясь в сон, пытаясь последней мыслью, возвести ментальную защиту.

* * *

Шли недели, один день стремительно сменял другой. До экзаменов ЖАБА оставалось не так уж много времени. В этом семестре у студентов осталось всего шесть предметов, однако нагрузка не только не уменьшилась, но и возросла многократно. Количество учебных часов по каждому из оставшихся предметов значительно увеличили, заполнив освободившееся расписание. Теперь уроки шли практически без перерыва, а объём заданий стал таким, что многие стали жаловаться на нехватку времени. Интенсивность занятий возросла до предела, а их содержание перешло на самую сложную, поистине виртуозную стадию.

Каждый предмет требовал от студентов невероятной концентрации и отточенного мастерства. На Защите от Тёмных искусств отрабатывали сложнейшие контратаки, в Зельеварении работали с опасными субстанциями, а на Трансфигурации анимагия вот-вот должна была перейти в решающую стадию. Даже на обычно спокойной Травологии изучали ядовитые и хищные растения. Объём сложных заданий был огромен, и любая ошибка могла привести к серьёзным последствиям.

На этом фоне предмет профессора Серафины Блэквуд, «Экономика и магическая политика», казался едва ли не островком спокойствия. Но это было обманчивое впечатление. Блэквуд гнала учебный процесс со скоростью «Хогвартс-экспресса». Едва успев закрыть увесистый том «Истории международных магических отношений» и сдать реферат таких размеров, что им, по словам Рона, при желании можно было бы накрыть стол для десяти человек, студенты тут же получили новый список литературы: «Влияние волшебных личностей на развитие государств» и «Искусство переговоров в магическом обществе».

На уроках трансфигурации закончили с превращением крупных животных. Последний гепард, хоть и пятнистый, но с неестественно стеклянным взглядом, был успешно возвращён в свой оригинальный облик — маленькую лисичку — и класс с облегчением перешел к новой, куда более сложной теоретической подготовке превращения человека в животное.

Профессор МакГонагалл смотрела на студентов поверх очков с тем особым, пронизывающим взглядом, который заставлял их мигом забыть о сне и взять в руки перья.

— Анимагия, — её голос, чёткий и ясный, звенел в тишине класса, — это не просто изменение оболочки. Это встреча с самой сутью своего «я». Грубость и спешка здесь недопустимы. Ошибка может стоить вам части вашей человечности или заточить вас в форме, с которой вы не сроднились.

Она не уставала повторять это, как мантру, и студенты, затаив дыхание, ловили каждое её слово. Под её неусыпным руководством они приступили к первому, самому важному этапу: самопознанию. Каждый студент был обязан вести магический дневник — «Свиток Истины». В его пергаментные страницы необходимо было скрупулёзно вписывать результаты своих размышлений.

Перья скрипели, выводя не только сильнейшие черты своего характера — терпеливость, наблюдательность, свободолюбие, и даже свирепость в защите близких, — но и пытались ухватить нечто более неуловимое: скрытые, подавляемые инстинкты, те самые, что шевелятся где-то в глубине души. Они отвечали на каверзные вопросы, самый главный из которых звучал обманчиво просто: «Кем или чем вы чувствуете себя в безопасности?».

Изучение остальных предметов в последние недели семестра окончательно свелось к одной-единственной, но жизненно важной цели — защите. Защите от всего, что только может угрожать жизни и здоровью волшебника — будь то тёмные чары, ядовитые субстанции, магические существа или даже собственные ошибки, цена которых на этом этапе возросла многократно.

На занятиях профессора Флитвика, которые проходили в просторном классе, где парты были сдвинуты к стенам, чтобы предоставить ученикам больше пространства для манёвров, царила атмосфера сосредоточенного напряжения. Крошечный профессор, стоя на своей привычной стопке книг, объявил, что семестр они начнут с одного из сложнейших заклинаний в арсенале защитной магии: «Кристаллис Ультима».

— Внимание, сконцентрируйтесь! — пищал он своим высоким тембром. — Это не просто барьер! Это проявление вашей воли в материальном мире!

Заклинание требовало не только безупречного произношения, но и поистине виртуозного владения палочкой, чтобы преобразовывать враждебную магическую энергию в твердые, сверкающие кристаллические структуры и создать из них оборонительный барьер, способный выдержать удар самых мощных проклятий.

В классе зельеварения стояла гнетущая тишина, непривычная в последние годы для этого места. Вечно улыбающийся профессор Слизнорт, обычно щеголявший своими познаниями с присущими ему театральными и плавными, пафосными движениями, стал необычайно серьёзен и сосредоточен.

Тема последних уроков была мрачной, но очень важной: действие коварных, изощрённых ядов, не оставляющих после себя никаких магических следов — тех, что способны незаметно проникнуть в организм с дыханием или лёгким прикосновением. Слизнорт скрупулёзно, шаг за шагом, объяснял способ приготовления невероятно сложного зелья.

Профессор рассказывал о «Аура Сангуис» — тончайшем творении алхимии, которое должно было создать в крови и лёгких временную магическую «ловушку», чтобы притянуть и связать молекулы яда, нейтрализуя их до того, как те успеют нанести непоправимый урон.

— Малейшая неточность, — объяснял он, проходя между котлами, — и ваше творение из противоядия превратится в идеальный катализатор, ускоряющий распространение токсина по крови. Сосредоточьтесь!

Затем он крупно выводил на грифельной доске список редких ингредиентов: уголь из корня мандрагоры, жемчужная пыль, лепестки руты душистой...

Слизнорт медленно, с необычной для него строгостью, обходил ряды дубовых столов, за которыми студенты, затаив дыхание, колдовали над своими зельями. Он заглядывал через плечо то к одному, то к другому ученику, без устали повторяя указания, поправляя угол наклона палочки или бормоча: «Помедленнее, мой мальчик, здесь спешка губительна... Помешивай по часовой стрелке, ровно семь раз, не меньше и не больше...»

Не менее пристальное внимание он уделил и зелью «Кутис Феррум», предназначенному для наружного применения. Слизнорт разъяснял, как эта маслянистая, прозрачная жидкость должна создавать на коже невидимую, инертную магическую плёнку — своего рода вторую кожу, которая блокирует проникновение большинства известных контактных ядов, но при этом, что крайне важно, позволяет коже дышать, не вызывая раздражения.

В просторной аудитории для Защиты от Тёмных искусств профессор Фелл демонстрировал своим студентам высшие формы оборонительной магии — щиты, которые были не просто барьерами, а тактическим оружием.

— Внимание на палочку, а не на мои слова, — тихо говорил он. — «Сцинтулла Мажор»! Это не стена. Это зеркало, которое отвечает ударом на удар.

Он совершил резкий, отрывистый жест палочкой, и перед ним вспыхнуло дрожащее сияние, похожее на солнечный свет, играющий на поверхности воды. Когда один из тренировочных манекенов выпустил в его сторону ослепляющую струю красного света, щит на мгновение сжался, а затем выплеснул обратно сноп ослепительных искр, которые, словно разъярённый рой Веретенниц, устремились к источнику атаки, заставляя манекен отшатнуться.

— Он не гасит энергию, а «отламывает» её часть и обращает её против нападающего, — пояснял профессор, показывая Дину как правильно выбрасывать кисть руки. — Однако помните — этот щит бесполезен против атаки облаком ядовитого газа или проклятием, бьющим по разуму. Это дуэльный щит, а не защита от всего на свете.

Затем его палочка описала в воздухе иную, более плавную и широкую траекторию, будто он поднимал тяжёлую, невидимую завесу.

— «Абсорбус Умбра» — не отражение, а поглощение.

На сей раз, шит, возникший перед ним, был иным: плотным, тёмным, почти чёрным матовым полем, искажавшим очертания всего, что было за ним. Он не сверкал и не искрил — он втягивал в себя свет и звук. Очередное заклинание, выпущенное манекеном, бесследно исчезло в этой пугающей темноте без единой вспышки, беззвучно поглощённое, как капля воды сухой губкой.

— Он впитывает враждебную магию, рассеивая её в своей структуре, — говорил профессор, схематично изображая на доске принцип действия заклинания. — Особенно эффективен против Тёмных искусств. Но будьте осторожны: долго удерживать его невозможно. Это истощает вашу энергию.

Казалось бы, на уроках травологии, среди привычной зелени теплиц, после напряжённых занятий сложнейшими защитными заклинаниями и зельями, можно было бы расслабиться. Однако профессор Стебль, чьё доброе лицо обычно озарялось улыбкой при виде здорового побега, в первый же день семестра встретила студентов необычно суровым и собранным видом. Стоя перед рядами столов, заставленных горшками с безобидными на вид растениями, она объявила твёрдым голосом, в котором не было и намёка на её обычную материнскую мягкость:

— С сегодняшнего дня мы будем изучать самые опасные виды магической флоры — тех, чья красота скрывает смерть, а обыденность — коварство. Бдительность, а не сила, — ваше главное оружие против них.

Изучение было доскональным. Цветок «Поцелуй Сирены», нежный, похожий на колокольчик, небесно-голубого или серебристо-белого цвета, был зарисован в их конспектах во всех ракурсах. Его тонкий, обманчиво приятный аромат, напоминающий жасмин и свежесть после дождя, как объяснила профессор Стебль, был самой утончённой ловушкой. Длительное нахождение в помещении с этим цветком и вдыхание его пыльцы приводило к безмятежному, но необратимому погружению в кому и последующей смерти.

Не менее тщательно изучили и кустарник «Шепчущий Самшит», идеально маскирующийся под безобидное декоративное растение. Студенты склонялись над своими альбомами, старательно выводя каждую его глянцевую веточку. Они узнали, что его опасность заключается не в яде, а в тихом, почти неосязаемом ночном шёпоте — низкочастотном магическом воздействии, которое не воспринимается ушами, но методично разрушает психику, доводя жертву до нервного истощения и полного помешательства.

— У меня скоро разовьётся паранойя от всех этих кошмарных ядов и растений-убийц, — ворчал Рон, бледнея при одной только мысли о том, что предстоит ещё выполнять домашнее задание. — Скоро я и от сливочного пива отказываться начну, мало ли что туда подмешали.

Но помимо основных уроков Гарри, Рон, Гермиона и Джинни продолжали каждое воскресенье посещать профессора Фелла. На первой же встрече он усадил их на стулья и пристально глядя на каждого, явно пытаясь прочитать мысли. Затем он широко и искренне улыбнулся.

— Я невероятно рад, — заговорил он, — что мои слова об окклюменции не пропали даром. Вы все превосходно освоили «Зерцхель» — это видно. А теперь нас ждёт следующий этап. Гораздо более сложный и… стихийный. Мы обратимся к самим основам мироздания — к стихиям огня, ветра, земли и воды. Я научу вас не просто защищаться от них, но и обращать их силу себе на пользу — как в защите, так и в нападении.

Рон тихо присвистнул, представив масштаб предстоящей работы.

— Однако, — сказал профессор, садясь на стул напротив четвёрки друзей, — поскольку мы пока что ограничены стенами моего кабинета, а не бескрайними просторами для практики, начнём мы с основ и теории.

В отличие от прежних занятий, несколько уроков упорно посвящались исключительно теории и безупречной отработке движений палочки. Профессор Фелл, проявляя необычайное терпение, детально разъяснял своим подопечным принципы распределения магической силы и внутренней энергии, необходимые для безопасного взаимодействия со стихийными началами. Он объяснял, что призыв стихии наделяет её подобием собственной воли, а потому управление каждой из них требует не только колоссальной концентрации, но и глубочайшего уважения к их природной сути.

Любая попытка подчинить себе эти силы без должной подготовки, говорил он, может обернуться катастрофой, ибо вышедшая из-под контроля стихия неминуемо оборачивалась против самого вызвавшего её волшебника, не оставляя тому ни малейшего шанса на спасение.

Несмотря на колоссальную учебную нагрузку, Гарри, Рон и Гермиона цеплялись за каждую свободную минуту, чтобы вести свои тайные наблюдения. Они пристально следили за студентами Гогенгейма, стараясь запомнить каждую мелочь: краткие разговоры на переменах, украдкой брошенные взгляды в Большом зале, и неприметные, но властные жесты, с помощью которых кто-то из них мог незаметно направлять мнение или действия небольшой группы. Но главные надежды они возлагали на совместные вылазки в Хогсмид. Сидя уютной атмосфере «Трёх мётел» в компании новых знакомых, с пенистыми кружками сливочного пива в руках, они не упускали из виду ни одной детали поведения, пытаясь разгадать, кто же из них может представлять потенциальную угрозу.

Но обсуждать свои догадки и наблюдения в чьём- либо присутствии было невозможно — поэтому единственной возможностью для откровенного разговора оставалось их ночное патрулирование. За время этих ночных обходов у них выработался свой порядок обсуждения.

Начинали они с самых неприметных: Матео Гарсии и Хавьера Ортиса, появлявшихся лишь на уроках экономики, травологии и трансфигурации, и их неизменного спутника, вратаря сборной Гогенгейма Ханка Тхая. Затем очередь доходила до неразлучных рыжих подружек — Одри Депп и Кларк Кэнди, ярых поклонниц факультатива профессора Лунарис. Их феминистские взгляды, тем не менее, не мешали им постоянно находиться в обществе двух молодых людей — Окелло Опио и Муганги Киганзи, буквально сводивших их с ума.

Пётр, Андрей и Мария никак не вписывались в список тех, о ком могло гласить зловещее пророчество. Озорные и неугомонные, вечно что-то затевавшие Пётр и Андрей, а также рассудительная, но не менее весёлая Мария и примкнувшая к ним Арабель сблизились с Гарри, Роном, Гермионой и Джинни. Вскоре они стали проводить вместе практически всё свободное время.

Хотя Арабель и вызывала у Гермионы беспокойство своей загадочностью и острым умом, именно она чаще всего оказывалась душой компании. Это она с искрящимися глазами предлагала совместные вылазки в Хогсмид и весёлые посиделки в «Трёх мётлах», где к их шумному столику неизменно присоединялись Изольда и Уильям. Они, органично вписавшиеся в общую компанию, внося в неё свой неповторимый штрих. Изольда с её заразительным смехом и Уильям с его таинственными историями всегда пытались продлить очарование вечера до самых поздних часов и, когда мадам Розетта начинала поглядывать на них с немым вопросом, Изольда умоляюще складывала ладони:

— Всего пятнадцать минуточек ещё, — в то время как Уильям уже заказывал очередной раунд сливочного пива для всех.

Единственными вероятными кандидатами, хоть как-то подходящими под мрачные намёки пророчества, были профессора Блэквуд и Лунарис.

Что касалось профессора Лунарис, то Гермиона, под предлогом академического интереса, посетила ещё несколько её занятий.

— Ну? — спросил Гарри, когда она вернулась в гостиную Гриффиндора, выглядевшая несколько озадаченной.

— Ничего не изменилось, — ответила Гермиона, опускаясь в кресло. — Совершенно. Всё те же доводы, что во всех бедах людей… под «людьми», разумеется, подразумеваются исключительно женщины… виноваты мужчины уже в силу своей природы. И всё те же призывы бороться с ними везде и всегда.

— Звучит… радикально, — заметил Рон.

— Это не радикально, Рон, это догматично, — поправила его Гермиона. — Её безапелляционность не допускает иного мнения. Она даже не аргументирует свою позицию, она её провозглашает, как аксиому. Спорить с ней так же бесполезно, как спорить с законом всемирного тяготения. Самое тревожное то, — тихо добавила она, — с какой готовностью некоторые ученицы начинают воспринимать её взгляды как единственную истину. Без вопросов, без сомнений.

Горячие диспуты, некогда оживлявшие уроки профессора Блэквуд в начале года, канули в Лету. Теперь ученики, как первокурсники, заучивали наизусть пространные речи знаменитых волшебников-дипломатов, исписывая пергаменты конспектами и выводя перьями бесконечные рефераты. Плюрализм мнений сошёл на нет. Собственные трактовки профессора исторических событий и политических решений звучали всё категоричнее и авторитарнее — дошло до того, что её слово должно было восприниматься как единственно верное, не подлежащее обсуждению или сомнению.

Было ещё два обстоятельства, которые заставляли с подозрением смотреть на профессора Блэквуд, и они казались Гарри, Рону и Гермионе куда более вескими, чем просто преподавательская строгость. Первое — это загадочные смерти её двух мужей. Второе — её давняя, тщательно скрываемая увлечённость идеями Грин-де-Вальда.

Да, Магический Конгресс США провёл расследование и не нашёл ничего подозрительного в обстоятельствах этих смертей. Оба случая были признаны смертью по естественным причинам. Но Гермиона, чей ум всегда искал закономерности там, где другие видели совпадения, яростно оспаривала это.

— Не понимаю, как они могли ничего не найти! — говорила она. — Мы же сами проходили у Слизнорта зелья, а у профессора Стебль — растения, которые не оставляют следов! «Поцелуй сирены», «шёпчущий самшит» … Магический Конгресс искал стандартные признаки Темной магии, а это совсем другое!

Что касалось идей Геллерта Грин-де-Вальда, то здесь сомнений почти не оставалось. В её личном деле, предоставленном Кингсли, упоминалось, что в молодости она симпатизировала его взглядам, но якобы отошла от них. Однако на последних занятиях, где проходили тему «От Грин-де-Вальда до магической холодной войны», становилось ясно — старые идеи никуда не делись.

— Она не просто рассказывает историю, — мрачно заметил Гарри, когда они обсуждали это после урока. — Она говорит о его идеях … с пониманием, почти что одобрением. Чувствуется, что всё это ещё сидит где-то здесь. — Он показал пальцем на висок.

После долгих обсуждений троица пришла к единодушному мнению: Кингсли должен лично обратиться к президенту МАКУСА Сэмюэлю Дж. Куахогу с просьбой провести новое, более тщательное расследование обстоятельств смерти мужей профессора Блэквуд. Они понимали, что обвиняют её в чудовищных вещах практически без доказательств, но зловещая тень пророчества заставляла рассматривать даже самые немыслимые версии.

Днём пророчество не выходило у Гарри из головы. Но ночью, в тишине общежития, его одолевало другое: чувство вины перед Джинни. Магическая клятва связывала им языки, заставляя отдалять её и лгать молчанием, и это ненавистное бремя ложилось на его плечи тяжелее любого пророчества.

Джинни, как ни парадоксально, относилась ко всему с невозмутимым спокойствием, которое только усиливало тревогу Гарри. Она отмахивалась от его беспокойства, утверждая, что всегда найдет, чем заняться, и что библиотека и гриффиндорская башня — её надежные убежища. Но Гарри не мог отделаться от навязчивой мысли: если ей и вправду так легко давалось одиночество, отчего же порой она замыкалась в себе, не проронив за целый день нислова? В такие дни Гермиона замирала, и её обычно быстрый, цепкий и проницательный взгляд задерживался на подруге. Она замечала, как глаза Джинни, уставленные в книгу, застывали и становились отсутствующими, а на губах играла чуть заметная, никому не адресованная улыбка. Рон, видя это, лишь беспомощно разводил руками, не в силах разгадать сестру, а Гарри, сжимаясь внутри, вспоминал своё обещание дать Джинни время во всём разобраться самой.