Олдовая история о каверзах бытия (гет)

Зигги лежал на полу среди кучи барахла, в комнате Шуа, и мечтательно взирал на потолок. На улице светало. Шуа выкладывал какую-то мозаику на стене. Грей рядом перебирал помятые листы, видимо рукопись новой книги.

— Это была лучшая ночь в моей жизни! — выдохнул Зигги.

— О, как мы заговорили, — усмехнулся Шуа, не отрываясь от своего дела.

— Неужели небеса, наконец, смилостивились и послали мне такой подарок!

— Погоди радоваться, не может все идти так гладко, — вздохнул Грей.

— Ну давай, отправь его опять на недельку в депрессию, — проворчал Шуа.

— Давай-ка я тебя лучше делом займу, — писатель поднял на Зигги свои изумрудные глаза. — Мне нужно оформление для новой книги. Ты же художник? Нарисуй обложку. Если мне понравится, то возьму тебя оформителем.

— А о чем книга?

— О глубинах подсознания, о том, чего может достичь человеческое воображение. Немного психодела и наркотиков. Сможешь?

— Постараюсь.

— Ты слышал песню Imagine?

— Не припоминаю…

— Что ты, это ж практически наш гимн! Послушай, она подходит к атмосфере книги, — Грей нажал на кнопку старенького магнитофона, и из динамиков раздались звуки пианино. Зигги взялся за кисть и уставился на мольберт. Кисть привычно полетела по чистому листу. Грей тем временем подошел к Шуа.

— Прочтешь? — он протянул ему рукопись.

— Ага.

— Что ты такое выкладываешь?

— Мозаику из стеклышек.

— И что на ней будет изображено?

— Гармония и мир.

Когда солнце поднялось над крышами, раздалось восклицание Зигги:

— Готово!

Грей и Шуа подошли к картине.

— Неплохо, — Шуа наклонил голову.

— Как раз то, что мне нужно, — улыбнулся Грей.

Зигги плюхнулся на кровать, которую Шуа отодвинул от стены, чтобы продолжить мозаику.

— У тебя бывало такое… когда не хочется жить? — обратился Зигги к Шуа.

— Тебе ли об этом говорить, — хмыкнул Грей.

— Бывает вот так, идешь по пыльной дороге в минуты грусти или печали, и смотришь вниз. Внизу только камни и песок. Иногда попадаются лужи. А в лужах отражается твоя унылая физиономия. И вокруг снуют тысячи людей, ты спиной чувствуешь их суету. А если закрыть глаза, то можно почувствовать злость, ревность, зависть и множество проблем. И ты ускоряешь шаг, чтобы убежать отовсюду. По обыкновению приходишь на речку: символ свободы и все такое. Поднимаешь голову, оглядываешься — а вокруг такая красота… День уже клонится к закату, воздух небывало чист и свеж. Ты вдыхаешь полной грудью, и голова немного кружится. То ли от сирени, которая цветет неподалеку, то ли от прилива свежего воздуха. Присаживаешься на траву и проводишь по ней рукой. Она мягкая, точно шелковая, и успокаивает взгляд своей нежной зеленью. Деревья приятно шуршат, сливаясь с музыкой ветра. Ты поднимаешь глаза на небо и видишь ярко-красный взрыв у линии горизонта. Вся сила, красота, энергия собралась там. Невозможно оторвать взгляд. И в такие моменты ты понимаешь: стоит жить. Хотя бы ради этой красоты, которой может наслаждаться человеческое естество. Что стоят все материальные блага по сравнению с этим? Это же жизнь. Ее не оценишь в обычных единицах.

— Пойти что ли погулять, — Зигги задумался.

— Все неудачи — временные. Закончится черная полоса и вновь начнется радуга.

— Я все думаю, ты рассуждаешь о жизни в целом, не касаясь одной деликатной темы. Ты любил когда-нибудь?

— Есть такая теория: о неприятии Любовью некоторых личностей.

— Кто ж ее создал?

— Я.

— И в чем она заключается?

— Некоторые люди любимы любовью и поэтому обретают семейное счастье. А некоторых госпожа Любовь презрительно обходит стороной, брезгливо отряхивая ручки. И дело не в характере, не во внешности, просто никак. Делай что хочешь — никак.

— И что, невозможно заслужить ее благосклонность?

— Я думаю, возможна сделка. Но мне жаль души. К тому же хватает любви мира.

— Но…

— Ты запутался? Это еще одна теория. Любовь подразделяется на несколько отсеков. Любовь мира, любовь противоположностей, любовь людей. Еще в отдельный отсек я бы отправил любовь родителей, ну да ладно. Любовь мира (под миром я подразумеваю Бога) доступна каждому — Он любит всех. Любовь противоположностей возможна по блату. Любовь людей заслужить просто — нужно лишь отдавать им свою.

— Иисус тоже отдавал любовь. А что получил взамен? — вмешался Грей.

— Получил любовь! И не хочу об этом, — Шуа отвернулся к стене, и Зигги понял, что это не первый их спор с Греем.

В коридоре раздался громкий хлопок дверью. Друзья переглянулись и выбежали из комнаты.

— Щенок! — нечто схватило Зигги за ворот рубашки и затрясло со всей силой.

— Философ? — парень от растерянности забыл сопротивляться.

— Ты что творишь! — опомнились Шуа с Греем и оттащили Философа от Зигги. Первый раз они видели главаря в таком состоянии.

— Как ты посмел коснуться ее своими грязными руками?!

— Да о чем ты?

— Я запрещаю тебе встречаться с Тией! Слышишь?

— Какое ты имеешь право указывать мне?

— Она моя сестра!

— Что?.. — Зигги не верил своим ушам.

— Можешь забыть о ней! Больше ты ее не увидишь.

Зигги стоял оглушенный. Ему показалось, что мир вокруг треснул и с невообразимым шумом рухнул вниз.

— Я сделаю все, чтобы воспрепятствовать вашему общению! — Философ все не успокаивался.

— Что происходит? — в коридор вышла сонная Гуппи в длинной мятой футболке до колен и с двумя потрепанными косичками. Она протирала глаза ото сна и никак не могла разлепить веки. Философ неожиданно замер, словно его резко поразили. Шуа с Греем переглянулись и отпустили его. Он подошел к Гуппи и с выражением неподдельного удивления всмотрелся в ее лицо. Она, наконец, продрала глаза и смущенно улыбнулась. Философ два раза моргнул и, будто удивляясь сам себе, обнял девушку. Та видимо подумала, что это продолжение сна. Невольные зрители этой сцены пооткрывали рты.

— Какой же я дурак, прости меня! — он был явно не в себе. Что касается Гуппи, так она была глубоко убеждена в том, что спит.

— Я ведь люблю тебя… не мог понять раньше… а может признаться, — Философ вдруг прильнул к ее губам.

— Могу теперь я закатить истерику на тему «она моя сестра!»? — раздраженно бросил Шуа.

— А так вообще бывает? — глаза Зигги готовы были вывалиться из орбит.

— Быстро вы… — хмыкнул Грей.

— Уберитесь из моего сна, — промычала Гуппи. Философ улыбнулся:

— Это не сон.

— Так я и поверила.

Грей радостно ущипнул ее за руку.

— Ай! — девушка недоуменно уставилась на собравшихся. — А что, собственно, происходит?

— Философ рассказывает нам о том, какой он дурак. Увлекательнейшая история! — язвил Шуа.

— Я люблю тебя, — повторил Философ.

— Но… как? Так же не бывает, — чуть не плакала девушка. Философ прижал ее к себе.

— Когда я увидел тебя настоящую, то понял, что люблю тебя. Просто раньше ты пряталась за масками, а теперь вышла такая… родная, близкая, без притворств. Раньше между мной и тобой словно была выстроена стена. Я тебя не видел, потому что ты тщательно сливалась со всеми. Да и не пытался сравнивать. Но сейчас…

— Хэппи энд. Все счастливы, все хлопают в ладоши, — Шуа пожал плечами.

— Прости, Зигги. Возможно, я не понимал тебя, потому что в моем сердце не было любви.

— Это значит, я получил твое благословение? — усмехнулся Зигги.

— Давай не будем больше ссориться.

— Давай.

Грей, который стоял все это время у окна, окликнул Зигги. Парень, увидев Тию, сидящей на траве у дома, выбежал на улицу.

— Тия!

Она обернулась и приветливо улыбнулась.

— Здравствуй.

Юноша подошел и взял ее за руки. Она просто стояла и смотрела в его глаза своим чистым, ясным взглядом.

— И что дальше?

— А что дальше? — пожала плечами девушка. — Как прежде, так и теперь.

— У меня складывается впечатление, что уже ничего не будет как раньше, — покачал юноша головой.

— Верно. Ведь каждое следующее мгновение отличается от предыдущего.

— Но каждое следующее мгновение может оказаться роковым. И не будет никакого потом, завтра, — Зигги поднял глаза вверх, будто пытаясь скрыть слезы.

— Зачем вся эта философия? Проще на мир смотри, будет день — будет пища, — она обвила его шею руками.

— Ты со мной?

— Сковали для птицы золотую клетку… — она чуть слышно вздохнула.

— Подари мне крылья, и мы вместе взлетим над землей.

— Ну что ж, полетели, мой ясный сокол, — она прищурилась и наклонила голову вбок.

— Зигги!

Парень обернулся. На пороге стоял Шуа.

— Чего тебе?

— Зайди в дом, мне нужно с тобой поговорить.

Зигги взял за руку свою девушку и прошел в знакомую квартирку. На кухне уже сидели и мило пили чай Философ с Гуппи и Грей.

— Тия, ты можешь присоединиться к брату, а вот этого пипла я у вас украду, — Шуа увел Зигги в свою комнату. Последний начал упаковывать свои вещи в рюкзак. Шуа расселся на ковре.

— Куда собираешься? Не в дальнюю ли дорогу?

— В очень дальнюю… в новую жизнь.

Зигги сосредоточенно нахмурился:

— Шуа, скажи, неужели это все… конец системы?

— Ну да, — он равнодушно смотрел в окно.

— Получается наши взгляды были ошибочны, раз они не получили развития.

— Ты ошибаешься. Любая система должна разрушиться. Дети цветов — это нечто большее, чем система. Посмотри за окно. Что ты там видишь?

— Огромный, яркий мир, полный свободы и счастья!

— А обычный человек видит там просто-напросто красный дом. И магазин за углом. Этим (да и не только) мы отличаемся от всех.

— Я не понимаю, что ты хочешь сказать… Ведь я ухожу из системы, все, нет больше никакого мы!

— Но система не уйдет из тебя. И не было никакого мы. Был ты. Свободный, независимый. Был и есть.

Зигги снял хайратник и долго рассматривал его.

— Не могу поверить, что уже все.

Шуа подошел к своему другу.

— Прекрасный человек навсегда останется в тебе. Если только ты сам не задушишь его.

Зигги поднял взгляд на товарища:

— Наше поколение постепенно уходит. Но мы жили. Любили. Хотели мира и свободы.

— И у нас было все это. Кажется, Джон Леннон сказал такую фразу: «Если кто-нибудь скажет, что любовь и мир — это клише, которое ушло вместе с шестидесятыми, это будет его проблемой. Любовь и мир вечны».

— Я понял тебя.

— Не забывай своих старых друзей. Мы всегда готовы прийти к тебе на помощь, — Шуа улыбнулся и от его глаз разошлись лучики. Зигги с чувством обнял своего друга. Шуа достал из кармана камень, привязанный к шнурку. Камень был чуть похож на сапфир. Он протянул его Зигги.

— Это талисман. Он верно служил мне долгое время. Теперь, надеюсь, послужит тебе.

— Нет, я не могу это принять, а ты как же?

— Все мы ходим под дланью Бога. Я уже устроился в жизни, а тебе еще все предстоит. Возьми.

— Спасибо.

— Зигги, нам пора, — в комнату заглянула Тия.

Он взвалил на плечи рюкзак. Шуа пожал ему руку и кивнул головой:

— С Богом.

— И все? — разочарованно протянул Анубис. — Конец системы?

— Ты так говоришь, будто это конец Зигги, — проворчала Сансара. — Я же говорю, что этот детский лепет должен был изжить себя. Но… все равно частичка системы останется в нем.

— Все уже было сказано и без нас. Точка поставлена; теперь в жизни Зигги начнется новый этап. Теперь он уже не будет зависеть от нас. Полетели к Идару.

— Никуда я не пойду! Что это еще за новости! — зеленая фея сердито топнула ножкой.

— Как! История Зигги закончилась! Мы не сможем больше ничего сделать для него. Не время спорить.

— Ладно, там поговори… — произнесла Сансара упавшим голосом.

Пересекая огромными прыжками коридоры подсознания, Анубис с Сансарой за спиной, которая уселась на него, как на коня, пытались попасть во время Идара. Но почему-то эта дорога не кончалась.

— Я уже устал… — кот плюхнулся на бок, придавив засыпающую фею. — Чего это так долго мы?

— Не знаю… У меня даун. Кажется мы заблудились.

— Ты знаешь, думаю, что ты права. Давай пока здесь передохнем.

— Ох… устала, — Сансара опустилась на легкое облако и удивленно огляделась. — А это место мне кажется знакомым.

Анубис оглянулся: это место и вправду было знакомым, только вот теперь мясистые зеленые облака были больше чем тогда, в первую их встречу с Сансарой.

— Забавно. Конец истории находится в начале. Это ведь то самое место, где нам пришла в голову бредовая идея попроказничать.

— …направо… хиппи. А вот и проход во время гота! — Анубис уже не слушал Сансару.

— Кстати, вернемся к детям цветов. Тебе не кажется вся эта истории с Философом и Гуппи слишком фантастичной?

— Как бы жизнь не казалось мрачной и жестокой, фантастика все-таки бывает, и после долгих мучений, как после длительного путешествия человек возвращается домой, наступает, наконец, желанное счастье.

— Ладно. Пора с этим заканчивать. Пошли проверим Идара, к чему он там пришел в своем пути.

— Ну что ж, пойдем. Может быть мы его тоже увидим в последний раз.