Призрак в конце коридора (джен)

Don't stop me falling

It's destiny calling

A power I just can't deny

It's never changing

Can't you hear me, I'm saying

I want you for the rest of my life

“Together forever” — Rick Astley

— Я больше не выйду из этой комнаты, — громко заявил Ремус и натянул одеяло на ноги так, что оно собралось складками на коленях. Присевший на спинку его кровати Джеймс переглянулся с Сириусом, и тот фыркнул:

— Не валяй дурака, выйдешь. Тебе придется.

— Нет, не выйду, — упирался Ремус и сердито уставился на одеяло. — Это стыд и позор, я такого не переживу.

— Лунатик, никто даже не узнает.

— Я буду знать! Я сгорю со стыда, — что правда, то правда: уши у него уже полыхали вовсю. Ремус чувствовал, что еще немного, и он весь превратится в раскаленную розовую сосиску. При мысле о сосиске все стало еще хуже, и он со стоном спрятал лицо в ладонях. — Бо-оже, просто убейте меня.

— Ты дурной, что ли? — усмехнулся Джеймс и похлопал его по плечу. — Радоваться надо!

— Ага, — поддакнул Сириус не без ехидства. — Мальчик стал совсем большой… ему уже девочки снятся вот… Погоди, — он ахнул, — тебе что, снилась какая-то конкретная девочка, да?

— Заткнись, Блэк…

В ответ раздался дружный хохот. Ремус сквозь пальцы посмотрел на ухмыляющихся во все зубы друзей и только вздохнул.

Накануне вечером он буквально ворвался в комнату Джеймса, чуть не снеся дверь с петель.

— Джеймс, я сейчас умру! — выдал он прямо с порога. — Взорвусь!

— Воу-воу, полегче, форвард, притормози, — Джеймс выставил перед собой руки. — Тайм-аут, тайм-аут. Ты весь красный, что стряслось?

Ремус набрал воздуха в легкие и выпалил:

— Меня Дора поцеловала!

Следующие пять минут были наполнены изумленными возгласами, радостным ревом и топотом ног. В спешном порядке призвали Сириуса, который, пока Джеймс возбужденно тряс Ремуса за плечо и вопил что-то восторженное и нечленораздельное, утирал невидимые слезы.

— Благословляю вас, дети мои, — он приложил руки к сердцу и покачал головой. — Будьте счастливы. Моя малышка нашла себе достойного мужа…

— Бродяга, хорош уже! — пытался остановить его Ремус, но Джеймс навалился на него, и силы были не равны. — Что делать-то теперь?

— Праздновать! — захохотал Джеймс. — Мы столько времени этого ждали! Или ты не рад, Лунатик?

Глупо отрицать, Ремус был рад. Больше, конечно, в шоке, распиравшем его изнутри с такой силой, что он боялся лопнуть, но где-то в глубине души ему хотелось скакать и вопить не меньше чем Джеймсу. Он еле смог уснуть той ночью. А проснувшись, обнаружил катастрофу.

Лицо уже все было как в огне. Влажные пижамные штаны неприятно холодили кожу. Ремус был в ужасе. Не то чтобы он не знал, что происходит — он как раз знал, и от этого все было еще хуже.

— Да брось, Лунатик, ну что ты как девица на выданье, в самом деле! — хмыкнул Сириус. Присев рядом с ним, он подтолкнул Ремуса локтем в бок и хихикнул. — Зато теперь точно нет сомнений, нравится она тебе или нет. Душа и тело, так сказать, единогласны…

— Ты не понимаешь, Сириус! Это просто ужас!

— Не вижу ничего ужасного, — пожал плечами Джеймс.

— Да что ты говоришь!

— Слушай, Ремус, — Джеймс улыбнулся немного мягче, — поверь опытному человеку, в этом нет ничего стыдного, ладно?

— И даже в том, что мне хочется?..

— И правильно, что хочется. Ты в порядке, ты не один такой. Слушай и запоминай: в сексе нет ничего плохого. Это не стыдно. Я тебе больше скажу, — на лицо Джеймса вернулась ехидная ухмылка, — это даже приятно. Поверь моему опыту. Ну, все, хватит рассиживаться, нас ждут великие дела! Хватай сухие штаны и вперед, смотреть трудностям в лицо!

— Это идиотизм… — пробурчал Ремус, неловко вылезая из-под одеяла.

— Это путь воина!

— Джеймс, это полная задница…

— Это путь воина! — Джеймс уже рылся в его шкафу. Найдя брюки, он швырнул ими в Ремуса. — И не трусить! Тебя ждет любовь!

— Смерть меня ждет, — Ремус со вздохом закинул брюки на плечо, натянул свитер почти до колен и поплелся в ванную.

События вчерашнего вечера заново раскручивались в его памяти, еще более яркие, чем наяву. Дора поцеловала его. В щеку, быстро и смазанно — но поцеловала. Ремус припомнил, как то же самое проделала однажды Лили. Тогда все было по-другому: она не смущалась и не убегала, да и он не стоял столбом. Все было естественно и как будто бы походя — так сестра может чмокнуть брата. А вот с Дорой дело обстояло совсем иначе: Ремус умереть готов был прямо там на месте, так велико было охватившее его смущение. И в то же время был в восторге, его переполняла такая сильная радость, что даже жутко становилось. Боже милостивый, неужели это было?.. Но он был твердо уверен, что Дора его недолюбливает! Тем более после той истории с кладовкой и остального. Он больше чувствовал, чем осознавал, что у Доры со всем этим связано что-то не очень хорошее. Она отлично поняла его, когда он заговорил о призраках прошлого, словно бы сама с таким сталкивалась. И тем не менее она его поцеловала… Ремус быстро залез под душ. После дома до сих было непривычно, что в поместье всегда была горячая вода, и он вовсю пользовался этим, пока может. Оказалось, теплый душ неплохо успокаивает. Выбравшись, он кое-как вытерся, влез в одежду, потом подумал — и попытался влажными пальцами зачесать волосы назад. Черт возьми, надо найти расческу, Сириус был прав.

Мальчишки караулили его у дверей спальни и, едва он вернулся, потащили его на завтрак. Умный план Ремуса прийти последним и таким образом ни с кем не столкнуться приказал долго жить, а самому ему оставалось только мужаться духом.

В холле он столкнулись с девочками; Дора шла между Лили и Алисой, и они о чем-то оживленно шептались. Увидев их, Дора улыбнулась и помахала рукой:

— Привет, Ремус.

Ремуса такая разительная перемена ошарашила настолько, что он едва выговорил:

— П-привет, Дора…

Лили и Алиса тут же захихикали и утащили Дору в столовую. Джеймс и Сириус переглянулись и захохотали. Джеймс прижался к Ремусу с одного бока, Сириус с другого, и они, давясь от смеха, заголосили:

— До-ора, я люблю тебя…

— О-очень люблю-лю…

— Когда мы с тобой не вме-есте, я ночами не сплю-ю…

— Предатели! — Ремус скинул их с себя и сунул руки в карманы. — А еще друзья называются!

— Истинное предназначение друзей, дорогой Лунатик, — на ходу пропел ему в ухо Сириус, — это смущать тебя перед дамой сердца!

— Ненавижу вас. Обоих.

— Да-да, мы тоже очень тебя любим.

— Я от вас отрекусь.

Но этих двоих было не остановить. Спасибо и на том, что они не стали распевать свою песенку на всю столовую — хотя Ремус сомневался, что кто-то не слышал их из холла. Размазывая по тостам ежевичное варенье, он поднял голову и осторожно глянул на Дору. Та говорила с Алисой, но, поймав его взгляд, улыбнулась. Ремус ничего не мог с собой поделать и заулыбался в ответ так широко, что у него лицо заболело. Ладно, пожалуй, все было не так уж плохо.

Если не считать Амбридж.

Она находилась в поместье уже где-то с неделю, и за это время успела довести уже всех. Апогеем безумия стал случай, когда мучимая бессонницей Сьюзен застукала на кухне Барти с открытой бутылкой бренди, которое использовалось в кулинарных целях. Барти долго ворчал потом, что от такой жизни кто угодно запил бы. На него смотреть было страшно: под глазами у него залегли черные тени, и он стал смахивать на веснушчатый скелет в вышитых подтяжках. Когда он обедал вместе со всеми, можно было услышать, что он молится перед едой о том, чтобы небо поразило Амбридж молнией — или хотя бы унесло смерчем подальше отсюда. Даже те из обитателей поместья, кто не верил в Бога, были с ним солидарны.

Казалось, что эта женщина не уедет до самых праздников. Девочки все больше нервничали: надежда отпраздновать Рождество слабела день ото дня. А Ремуса, ко всему прочему, стала накрывать его вечная предпраздничная меланхолия — разобраться со старыми страхами было трудней, чем он думал, и пока что они одерживали верх. Проснувшись утром в сочельник, он испытал огромное желание не вылезать из кровати.

Правда, вселенной было глубоко плевать на его желание, потому что не прошло и пяти минут, как дверь его комнаты с грохотом распахнулась, и голос Джеймса гаркнул ему прямо в ухо:

— Проснись и по-ой, Лунатик! Как можно спать в такой день!

— Легко и просто, — буркнул Ремус не открывая глаз и повернулся лицом к стене. — Приходите часа через три, сладких снов.

Раздалось громкое фальшивое аханье. Он почувствовал кожей, как над его головой кто-то навис, и поморщился, натягивая одеяло на голову.

— Лунатик, ты что, забыл, какой сегодня день? — обеспокоенно поинтересовался Сириус.

— Воскресенье, и я страшно хочу наконец выспаться, чему вы двое мешаете.

— Мы его теряем, Сохатый! — Сириус наверняка патетически заломил руки. — Сочельник, Ремус, сегодня же сочельник!

— Угу, рад за вас и за него. Я спать хочу.

— И пропустить все на свете? Ну не-ет, так не пойдет. Подъем, воины, покой нам только снится!

Ремус вытащил из-под головы подушку и, не оборачиваясь, швырнул ее в Джеймса. Тот укоризненно зацокал языком.

— Бродяга, на счет три. Раз, два…

Край одеяла ухватили и потянули на себя. Ремус попытался удержать его, но чуть не свалился с кровати и выпустил. Джеймс и Сириус мерзенько хихикали. Он сел на кровати, поджав под себя замерзающие ноги, и осуждающе на них уставился.

— Верните одеяло, сволочи.

— Ремус, ты собрался проспать все Рождество? — хмыкнул Сириус.

— Именно так. Я все еще могу это сделать, если вы свалите из моей спальни.

— Ты что, не хочешь увидеть свою дорогую Дору? Я слышал, она очень радостная сегодня… Спрашивала, когда же ты проснешься.

— Врешь.

— А ты спустись да проверь!

Вернуть одеяло ему явно не светило, поэтому Ремус нашарил под кроватью ботинки и поднялся.

— Однажды я подкараулю вас двоих в темном коридоре, — пообещал он мрачно, ища свежую рубашку. — Хорошо смеется тот, кто смеется последним, запомните это.

Его не покидало противное ощущение, что вот-вот должно произойти что-то из ряда вон: на Рождество регулярно случались неприятности. И, как обычно, Ремус оказался прав.

Они заканчивали обед, когда в столовую вошел Барти, похожий на грозовую тучу, молча сел на свое место и опрокинул в себя полный стакан воды. Потом подтянул к себе тушеную говядину и, выискав на блюде самый большой кусок, принялся кромсать его с яростью крестоносца, уничтожающего сарацинов. Все смотрели на него не отрываясь, встать из-за стола никто не решался. Наконец Барти остановился и обвел их всех тяжелым взглядом. И, прежде чем он успел что-то сказать, все услышали уже знакомый стук каблучков, от которого обитатели поместья уже научились разбегаться кто куда.

— Миссис Бербидж, вот и вы! — Амбридж выглядела настолько счастливой, что это не могло не вызывать подозрений. Ремус переглянулся с Лили, и та вздохнула. — Я только хотела вас предупредить, что буду присутствовать на сегодняшнем сеансе вашей, э-э-э… терапии! Мы с мистером Краучем уже обо всем договорились! Не терпится посмотреть на его работу вживую!

Чарити пораженно посмотрела на нее, потом на Барти, у которого дергались оба глаза (его счастье, что он сидел к Амбридж спиной), и оторопело кивнула:

— Хорошо, мадам… Будем ждать вас, мадам.

Амбридж тоненько, по-девчоночьи, засмеялась и исчезла, оставив после себя тяжелый аромат приторных духов. Повисла давящая тишина, которую первой нарушила Чарити:

— Пойду предупрежу медсестер… — вполголоса проговорила она и поднялась из-за стола. Ее слегка пошатывало: приезд Амбридж сказался на ней не меньше, чем на Барти. Замену мадам Помфри все никак не могли найти, и Чарити по-прежнему приходилось разбираться со всем в одиночку. Ее всем было искренне жаль, и Ремус только радовался, что припадки почти у всех теперь стали редкостью — в противном случае страшно представить, как она справлялась бы.

Едва она скрылась, Барти растерял остатки своего самообладания: он уронил голову на руки и сдавленно застонал.

Ребята шокированно глядели друг на друга. Все знали, что Барти не старше их, а кое-кого даже младше — но он всегда так умело держал себя взрослым, показывал, кто здесь власть, что они как-то подзабыли об этом. И теперь, когда он вел себя как обычный подросток в семнадцать, над которым жизнь решила поиздеваться, а он уже не справлялся, никто не знал, что делать. Первой подала голос Алиса:

— Ну… ты не убивайся так, — она потянулась и похлопала Барти по плечу. С опаской, словно он мог в любую секунду откусить ей руку. Барти в ответ только завыл.

— Нельзя ее пускать на сеанс, нельзя-я! — выдавил он отчаянно. — Это тонкий процесс! Почти искусство, черт возьми! Таинство! Гипнозу нельзя мешать, при посторонних ничего не получится, мы даже медсестер в коридор выгоняем! Боже правый, да за что мне это все?!

У него, похоже, начиналась самая настоящая истерика. Этого допустить было нельзя: стоило Амбридж усомниться в профпригодности Барти, и все накрылось бы медным тазом. Не веря, что он это делает, Ремус потер нос и подался вперед.

— Послушай, если ты ее не пустишь, это не пойдет на пользу прежде всего тебе, ты это понимаешь? Она не должна даже мысль допускать, что ты не справляешься со своими обязанностями или что-то идет не так.

Барти вытаращился на него красными воспаленными глазами и ядовито усмехнулся:

— С каких пор ты стал психотерапевтом?

— Барти, ты бы послушал Рема, он дело говорит, — раздраженно заметил Сириус. — Если эта розовая жаба решит, что мы что-то скрываем, то знаешь, кто будет за все отвечать? Рыба гниет с головы. Твоего ненаглядного мистера Реддла вскроют от кадыка до паха и выпотрошат, как селедку.

— Не смей так говорить про мистера Реддла! — взвизгнул Барти и, опрокинув свой стул, вскочил на ноги. — Вы понятия не имеете, насколько это сложно! Вам очень легко рассуждать!

— И все же Сириус прав, — подала голос Лили. Она тоже поднялась и, обогнув стол, медленно подошла к Барти. Он был ниже нее, и рядом с ней выглядел, как капризный младший брат, намеренный закатить скандал. Лили скрестила руки на груди и терпеливо посмотрела на него снизу вверх. — Мистер Реддл будет первым отвечать, если Комиссия решит, что с нашим интернатом что-то не так.

Барти не ответил, шумно раздувая ноздри. Лили сделала еще один шаг к нему.

— Барти, — твердо сказала она, — мы знаем, что тебе тяжелей, чем всем нам вместе взятым. Но сейчас, вероятно, решается наша судьба. И нам всем будет очень-очень плохо, случись что не так. И хуже всех будет мистеру Реддлу. Он потратил годы, чтобы все это создать, это дело всей его жизни. Ты ведь очень ценишь его, верно? Он много для тебя значит. И он рассчитывает на тебя — он верит, что ты его не подведешь, иначе не доверил бы тебе такую ответственность. Продержись еще немного, ради мистера Реддла. Я уверена, он будет тебе очень благодарен, когда все это закончится.

Она налила в стакан еще воды и протянула Барти. Тот молча выпил, вытащил из кармана платок и вытер лицо. Потом встряхнулся и обвел столовую совсем другим взглядом: агрессивно-решительным.

— Попрошу никого не опаздывать, — отчеканил он и вышел, гордо подняв голову и расправив плечи. Алиса посмотрела ему вслед и покачала головой:

— Фантастический засранец…

— Это точно, — согласилась с ней Лили. Она как ни в чем не бывало вернулась на свое место и принялась за остатки мяса с горошком.

Ремус взирал не нее с почти благоговейным трепетом. Лили, которую Барти лично довел до припадка, которая больше других осуждала его жестокость к младшим детям, не побоялась подойти к нему, когда у него была истерика, и дать ему отрезвляющую пощечину — метафорическую, зато крайне действенную.

— Ты потрясающая, ты это знаешь? — полушепотом заметил Ремус ей на ухо. Лили только пожала плечами и улыбнулась: она точно знала.

Едва все закончили обед, Ремус подозвал к себе Билла, Чарли и Флёр и отвел их в сторонку. Присев перед ними на одно колено, Ремус заговорчески заговорил:

— Ребята, вы слышали, что мадам Жабаамбридж, — Билл усмехнулся, а Флёр прикрыла рот ладонями, — будет присутствовать на терапии. Барти сказал, что у него может не получиться нас загипнотизировать из-за этого — ему трудно работать, когда мешают посторонние. И поэтому я хочу попросить вас вот о чем, — он перешел на более серьезный тон. — Если почувствуете, что все идет не так, как должно, не подавайте виду. Ведите себя, словно все идет как всегда. Нужно одурачить Амбридж, чтобы она ничего не заподозрила — сможете?

Чарли выпятил грудь под хихиканье Флёр.

— Конечно, сможем, спрашиваешь еще, — произнес Билл с легкой укоризной, очевидно за то, что Ремус задает такие глупые вопросы.

— Ни секунды не сомневался. Вы у меня молодцы, — усмехнулся тот и раскинул руки, — идите-ка сюда.

Дети накинулись на него с трех сторон и стиснули в объятиях. Ремус, пытаясь не расчихаться от попавших ему в лицо отросших волос Билла, прижал их к себе и слегка качнулся туда-сюда,

— ‘Гемус, а нас не ‘гасп’гавят по домам? — немного нервно спросила Флёр. Она отстранилась и нервно посмотрела на него, дергая себя за рукав бледно-лилового бадлона.

— Нет, не отправят, — твердо заявил Ремус. — Если мы не дадим им повода нас в чем-то заподозрить, все будет хорошо. Ну, бегите.

Он поднялся и увидел, как на другом краю столовой Джеймс собрал вокруг себя старших; судя по обрывкам фраз, он втолковывал им то же самое, что Ремус только что объяснил малышам. Сириус стоял рядом и зло косился на брата — Регулус поправлял свой значок старосты и делал вид, что Сириуса не существует. Между ними втиснулась Дора. Посмотрев сперва на одного, потом на другого, она отвела Регулуса в сторону и принялась нашептывать ему на ухо. Джеймс тем временем продолжал свою вдохновенную речь и, увидев Ремуса, замахал ему рукой.

— Ну, что там мелкие, Лунатик?

— Все в порядке, — кивнул Ремус, — не подведут. Они у нас умные.

— Все бы такими были…— пробормотал Сириус и неприязненно мотнул головой в сторону Снейпа, который пробирался к выходу в коридор. — Он нам все запорет — ему плевать на всех.

— Ну, на себя-то точно не плевать, — рассудительно заметил Джеймс и устремился за ним. Ремус и Сириус, переглянувшись, двинулись следом на случай, если бы пришлось оттаскивать Джеймса со Снейпом друг от друга. Ремус не исключал, правда, и расклад, при котором им пришлось бы уносить хладный труп Джеймса с поля битвы.

— Эй, Н… Снейп! — Снейп остановился и посмотрел на них троих так, будто готов в любой момент броситься в драку.

— Без телохранителей боишься подойти, Поттер? — бросил он и хмыкнул. — Трое на одного, очень смело… даже четверо.

Рядом с Сириусом показалась светлая макушка Питера, который от презрительного взгляда Снейпа покраснел и попятился. Джеймс проигнорировал его слова.

— Нам нужна твоя помощь, — сказал он ровно. — Я знаю, на нас тебе плевать, но помоги себе — нас всех вернут домой в случае чего.

Снейп уставился ему в лицо внимательным изучающим взглядом и поджал тонкие бескровные губы.

— Я это сделаю только ради Лили, — сказал он в конце концов и ушел. Джеймса это не могло не задеть, но он только медленно и глубоко дышал и загибал пальцы на каждый выдох.

— Ну, Сохатый… — протянул Сириус с уважением. — Ты совсем башкой стукнулся. Ты не боялся, что он тебе ядом в лицо плюнет вместо помощи?

— Настоящие мужчины не боятся яда, — Джеймс уперся руками в бока и снова усмехнулся. — Особенно, если они носят специальные противоплевковые очки!

Сириус хрипло посмеялся, и Питер тихонько поддержал его, но смех был недолгим: все нервничали перед терапией. Никому не хотелось закрытия интерната — и еще меньше хотелось стать этому причиной. Ремус, чтобы успокоиться, поднялся в бальный зал — и застыл на пороге, когда увидел, что рояль исчез. Где теперь его искать, он не имел не малейшего понятия. На душе стало еще тревожнее. В надежде заглушить эту тревогу Ремус стал ходить от стены к стене.

— И я вижу улыбку на твоем лице, когда ты смотришь в космос…

— Все еще продолжаешь ее петь? — раздался за спиной голос Доры. Она стояла у стены с гитарным футляром. Ремус неловко улыбнулся и пожал плечами:

— Это мой механизм борьбы. Музыка успокаивает, помогает легче справиться с эмоциями.

— Да, — с ухмылкой заметила Дора, — я знаю. Она похлопала рукой по футляру и осмотрелась. — А где твой рояль?

— Не знаю… — Ремус следил за тем, как она устраивается на подоконнике с гитарой между ног, и думал, сколько она училась, чтобы играть. В голове формировались пока еще смутные мысли.

Дора в это время подтянула струны, подергала их, проверяя звук, и взглянула на Ремуса из-под розовой челки:

— Нравится? — показала она на яркие наклейки по всему корпусу гитары. Он кивнул и слегка сипшим голосом ответил:

— Ага… А ты долго училась играть?

— Не очень, — Дора задумчиво повела плечом. — А что?

— Ну, я просто подумал… Не научишь меня?

Бледные щеки Доры залились румянцем. Она накрутила на палец прядь волос и пробормотала:

— Я могу попробовать, конечно… но все зависит от тебя. Садись.

С трудом переводя дыхание, Ремус опустился рядом на подоконник. Они сидели так близко, что он касался ее бедром, и у него по ноге как электрический заряд прошел. Дора переложила гитару ему на колени и чуть подрагивающими руками положила одну его ладонь на струны, а вторую — на гриф.

— Смотри, пальцы нужно собрать вот так, как в щепоть, так будет удобнее. Правой рукой нужно держать ритм и не сбиваться. Вся игра — это комбинация движений вверх и вниз. Самая простая будет такая: два раза вниз, два раза вверх, вниз и вверх, — она перевела дыхание и вытерла ладони о плотные черные колготки. — Попробуешь? Только не прижимай пока струны левой рукой, а то звука не будет.

Ремус попробовал. Струны неприятно ударяли по пальцам, а кисть плохо его слушалась, но после семи или восьми повторений он сумел услышать среди нестройного бренчания уже некоторый ритм. Дора посмотрела на него с улыбкой.

— Кажется, так? — осторожно уточнил Ремус, внутренне умирая от восхищения. Она становилась невозможно красивая, когда улыбалась, ее всю словно подсвечивали изнутри.

— Да, все верно. Со временем рука привыкнет, но поначалу будет тяжело. Смотри, теперь левая. Базовых аккордов не так много, и они несложные. У меня есть рисунки с расположением пальцев, погоди. — Приоткрыв чехол, Дора вытащила оттуда захватанную и потрепанную тетрадку и ткнула пальцев рисунок аккорда. — Черточки — это порожки между ладами, как на грифе, а цифры — номера пальцев, вот тут в углу показано… Понял? — спросила она немного неуверенно, а потом принялась расчесывать пальцами волосы. — Я просто никогда никого не учила, я не очень умею объяснять.

— Нет-нет, я понял, — заверил ее Ремус. — Ты прекрасно объясняешь.

Он присмотрелся к рисунку и постарался правильно растопырить пальцы. К счастью, с этим у него проблем не было, спасибо годам игры на фортепиано. Правая кисть уже немного побаливала, но он продолжал ударять по струнам, пока Дора не остановила его и не предложила попробовать другой аккорд. Она то и дело наклонялась к грифу, чтобы поправить его пальцы, и от каждого ее касания Ремуса как теплой волной накрывало. Он весь замирал и боялся лишний раз шевельнуться, чтобы не спугнуть окружившую их гармонию. Это было, наверное, самое чудесное из всего, что случилось с ним за последние семнадцать лет жизни. Дора улыбалась ему, и он улыбался ей в ответ.

— Волнуешься перед терапией? — неожиданно спросила она его, когда они принялись разучивать пятый аккорд. Ремус перестал отрабатывать бой и положил руки на корпус гитары.

— Есть такое, — честно признался он. — Не хочу домой. В смысле — не хочу сейчас. Мне нужно вернуться здоровым. Только так я разберусь со всем, что там происходит.

Например, без всяких срывов хладнокровно набью Розье морду, если он не бросил свои старые замашки.

— А ты? Волнуешься?

Дора привалилась к осыпающейся стене и, вытащив из кармана желто-синюю упаковку резинки, протянула Ремусу.

— Хочешь? — она выдула здоровенный пузырь, громко лопнула его, а затем принялась постукивать по колену покрашенными в черный ногтями, как человек, собирающийся с мыслями. — Если я отсюда вылечу, будет паршиво родителям. Ты не подумай, — добавила она поспешно, — я очень хочу вылечиться! Просто моя тетка Беллатриса — старая подруга Реддла, они по молодости в Лондоне на одних вечеринках зависали. Она сестра моей матери, и у них… сложно все. Не знаю, говорил тебе Сириус или нет, но Блэки — все чокнутые аристократы.

— А можно наконец прояснить, кто вы друг другу? — поинтересовался Ремус. Дора слабо усмехнулась:

— Следи за руками. У Сириусовой матери есть брат. У брата три дочери: Нарцисса, Андромеда и Беллатриса. Андромеда — моя мать. Так что, упрощенно говоря, он и правда мой дядюшка, хотя о том, кто из нас взрослее, я бы поспорила… В общем, тетка не может простить маме, что та вышла замуж за папу, потому что папа — американец, и у него ничего не было, когда они поженились. Они послали их всех к черту и сбежали в Штаты, а семья от них отреклась. Мать Сириуса даже выжгла маму с семейного гобелена. Буквально — я его видела один раз, ты на месте маминого портрета прожженное место. А тетка все пытается образумить мать и заставить ее хотя бы меня воспитать “как положено”, — Дора вся аж скривилась. — И если все пойдет к черту и меня отправят домой, тетка устроит маме грандиозный скандал. А мама этого не заслужила, она и так всю жизнь отбивается от наших сумасшедших родственничков. В семье кроме нее всего двое нормальных людей — Сириус и его дядя, Альфард. Он тоже в Штатах живет, кажется, во Флориде. Или в Калифорнии, я точно не помню… мы были у него пару раз — потрясающий дядька.

— Да, Сириус тоже от него без ума, — Ремус позволил себе ехидный смешок. — Ему от дяди пришла посылка, так он у нас теперь в панки записался, прикинь?

— В панки-и? — засмеялась Дора. — Ну-ну, может, еще в металлисты? Тоже мне, рокер несчастный…

— Подари ему на Рождество плакат с Ангусом Янгом — он оценит. Только объясни сначала, кто это.

Это было удивительно. Удивительно, как так просто оказалось найти с Дорой общий язык и почувствовать себя легко и свободно. Ремус поймал себя на том, что снова таращится на ее волосы, борясь с желанием их погладить, и перевел взгляд на гитару.

— Я думаю, все получится, — сказал он негромко. — Никого не отправят домой, вот увидишь.

— Мне бы твою уверенность, — Дора с сомнением выдула очередной пузырь. — Откуда ты знаешь?

— Я просто верю в ребят. Мы справимся.

Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась краешками губ.

— Что ж, я надеюсь, ты прав.

На терапию они пришли вместе, и сразу же вызвали целый шквал шепотков и сдавленного смеха. Дора показала язык девчонкам и уселась на свое место с одного края дивана, Ремус — с другого. Рядом плюхнулся Сириус и зашептал в самое ухо:

— Опаздываете, голубки. Прям-таки неприлично задерживаетесь. Чем вы там таким наедине занимались, ну-ка?

— Бродяга, завали, — хмыкнул Ремус, толкая его в плечо. — И не тряси мне в лицо волосами, уважай личное пространство!

— Попрошу всех поскорее сесть, и начнем! — прочистил горло Барти. — Мадам Амбридж, вот и вы. Пожалуйста, садитесь вот сюда.

Он очень любезно пододвинул к Амбридж стул и так радостно улыбнулся, будто в жизни не испытывал большего удовольствия. Амбридж растянула рот почти до ушей и с грацией рогатой жабы приземлилась на стул.

— Я не буду вам мешать! — пообещала она, вытаскивая из сумочки блокнот. — Считайте, что меня здесь и нет!

Барти отвернулся к детям и скорчил младшим рожу. Билл не удержался и фыркнул.

— Закрываем глаза, — властным тоном приказал Барти и поднял руки вверх. — Мисс Паркинсон, пузырьки, пожалуйста.

Паркинсон зашуршала платьем по ковру. Ремус, забирая у нее пузырек, ощутил, как трясется ее рука. Будь он на ее месте, у него бы тоже руки тряслись: как ему насплетничали Сьюзен и Элоиза, Паркинсон уволили из больницы с волчьим билетом. В разгар кризиса, когда полстраны не могло найти работу, место у мистера Реддла, который еще и платил хорошо, было подарком судьбы — если бы интернат закрыли, для нее это было бы подобно смерти.

— Прекрасно, — голос Барти зазвучал громче, он вышел на середину комнаты. — Мы готовы. Теперь слушайте только мой голос. Сосредоточьтесь на нем.

В идеальной тишине скрип карандаша по бумаге показался вопиюще громким. Ремус много бы дал, чтобы увидеть, какой мускул задергается на лице Барти в этот раз.

— Мадам Амбридж, — елейным тоном произнес тот, — а не могли бы вы ничего не записывать? Видите ли, медицинский процесс…

— Прошу прощения, мистер Крауч, но не могу! — радостно отозвалась Амбридж. — В министерстве от меня ждут подробный отчет! Очень подробный, понимаете?

— Прекрасно понимаю, мадам, — Барти был сама доброта. Если бы Ремус его не знал, он бы купился с потрохами. — Мой отец сам был министром, я помню, что аткое отчеты. Но поймите и вы меня, процесс гипноза — очень тонкое дело, и меня не должно ничего отвлекать. Если это так необходимо, мадам, я потом с готовностью сам запишу вам текст моей речи. Это вас устроит?

— Благодарю, вполне!

— Замеча-ательно. Тогда, с вашего позволения, мы продолжим. Дети, сосредоточьтесь на моем голосе. Вокруг вас ничего нет…

То ли он слишком нервничал, то ли у Амбридж действительно была какая-то нехорошая энергетика (чему Ремус ну совсем не удивился бы), но в этот раз гипноз не подействовал. Не было ни обычного холода, сковывающего движения, ни обычного ощущения невесомости после того, как Барти вывел их из транса — да и транса, если говорить начистоту, не было. Однако Ремус старательно делал вид, что очень замерз и тер ладони одна о другую, пока они не покраснели. Остальные старались следовать его примеру; даже Снейп раз или два передернул плечами. Амбридж уже вовсю строчила в блокноте. Жестом подозвав к себе Барти, она ласково поинтересовалась:

— Скажите, мистер Крауч, это нормальное явление.

— Совершенно нормальное, мадам! — бодро отрапортовал Барти. — Гипноз имеет свои побочные эффекты, как любая терапия и любой препарат, но не волнуйтесь — эти ощущения недолговечны и не несут никакого вреда здоровью. Мы с мистером Реддлом много работали, прежде чем пришли к этой методике, — заметил он не без гордости. Амбридж его слова крайне заинтересовали.

— То есть, вы можете утверждать, что ваша гипнотерапия — абсолютно безопасный метод лечения?

— Именно так! Если вас интересуют подробности, мадам, я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы. Мисс Паркинсон, проводите, пожалуйста, мадам Амбридж в мой кабинет. Я сейчас догоню вас, мне только нужно сказать ребятам пару слов.

Барти так и лучился оптимизмом и жизнерадостностью. Ремус смотрел на него — и не узнавал. Это вот у него час назад была самая настоящая истерика? Кто такой этот искрящийся мальчик и что он сделал с их мрачным язвительным Барти?

В этот момент Барти наконец выпроводил Амбридж и потер виски.

— Значит так, — произнес он своим нормальным сварливым тоном, и по комнате пронесся вздох облегчения. — У меня для вас неприятные новости. Сегодня сочельник, и мистер Реддл предложил мадам Амбридж задержаться на праздничный ужин, — сказано это было таким тоном, будто Барти серьезно сомневался в здравом рассудке мистера Реддла. — Мы будем ужинать все вместе, это понятно?

— Мистер Реддл почтит нас честью присутствовать на ужине? Вот так рождественский подарок, — съехидничал Снейп.

— Еще одно слово из этого района, Северус — и я позову полисмена. Спроси ребят, им не понравилось иметь дело с сержантом Донован. Слушаем дальше. Ужин будет праздничный, поэтому будьте добры одеться прилично. Давайте на прощание произведем на мадам хорошее впечатление, договорились? Вот и чудненько. И не опаздывать! Ужин в семь!

Теперь стало понятно, чему Барти так радовался — что может быть приятнее, чем сообщить ужасную новость?

— Узнаю нашего Барти, — Сириус отрывисто хохотнул ему в спину. — Хлебом не корми, дай посмотреть как люди будут страдать.

— Тебе-то как раз страдать не придется, — вздохнул Джеймс. Он критично осматривал свои джинсы и форменный хоккейный свитер с огромной цифрой семь на груди в окне. — У тебя приличной одежды хоть сам-знаешь-чем жуй.

— То, что у меня есть тройка, еще не значит, что мне нравится в ней разгуливать. Страшные мучения, между прочим!

Ремус стоял от них чуть поодаль, ковырял носком ботинка узор на ковре и думал о том, что у него приличной одежды нет. Во всяком случае той, которая не заштопана и не выглядит так, словно до Ремуса ее носило еще несколько поколений. У него никогда не было с этим больших проблем, несмотря на издевки — мама вырастила его с мыслью, что одежда в человеке не самое главное, — но сейчас он думал о Доре. Она наверняка будет красивой. Может быть, даже наденет платье. Ремусу не хотелось выглядеть пугалом рядом с ней. Он потер кончик носа, потом сунул руки в карманы и решительно направился к своей комнате. Главное — не что носить. Главное — как носить. Все будет не так плохо, нужно лишь немного старания. Если рубашка хорошо выглажена, никто и не заметит, что она старая и ее штопали трижды. Аккуратность — вот его спасение.

Стоя под душем, он так сильно тер себя, что кожа покраснела. Волосы Ремус промыл трижды и вытирал полотенцем до тех пор, пока оно не стало неподъемным от скопившейся в нем воды. Чистый и аккуратный это не так уж мало, рассуждал он, натягивая штаны. Если подумать, это самое главное. Никакая одежда не спасет, если от тебя несет потом за милю. Или волосы висят сосульками, как у Снейпа

Неприятности начались, когда он открыл шкаф. Его единственная белая рубашка была мятой. Ремус выругался под нос и выскочил обратно на площадку — нужно было срочно найти Сьюзен и раздобыть утюг. Но не успел он сделать и двух шагов, как соседняя дверь распахнулась, и его, схватив за рукав, втянули внутрь.

— Сохатый? Бродяга, что происходит?

Комната Сириуса выглядела так, словно по его платяному шкафу прошелся ураган: вещи валялись на всех поверхностях, даже с лампы под потолком свисал галстук. И среди всего этого безумия стояли Джеймс и Сириус: первый с расческой в руке, второй — с охапкой галстуков на плече. Они оба осмотрели Ремуса с ног до головы, и Сириус критически покачал головой:

— Тяжелый случай… Лунатик, — мягко осведомился он, — ты же не собирался вот так прийти на ужин?

— Конечно нет, — удивился Ремус. — Я поглажу белую рубашку, и у меня была вязаная жилетка…

— Вязаная жилетка? — Сириус побледнел и потер лоб ладонью. — Нет, не продолжай. Ремус, вязаные жилетки носит мой дед.

— И что делать?

— Довериться профессионалу, — на губах Сириуса заиграла улыбка, не предвещающая ничего хорошего. — Сохатый, в шкафу висит серый костюм. Мне в плечах тесноват, а Рему должно быть как раз.

— Подождите, вы чего удумали? — Ремус шестым чувством понял, куда дует ветер, и замотал головой: — Не-не-не, ребята, плохая идея, я не умею носить костюмы, я их никогда не надевал…

— Все бывает в первый раз! — утешил его Сириус. Он порылся в охапке галстуков, висящих на его плече, и выудил темно-зеленый. — Самое то, под цвет глаз.

— Сириус, да я даже галстук завязывать не умею… — попытался остановить Ремус этот поток энергии, но поток уже сам подхватил его и нес.

— Не умеешь — научим! — пообещал Джеймс, вытащивший из шкафа элегантную темно-серую тройку.

— Не хочешь — заставим, — почти угрожающе промурлыкал Сириус и набросил галстук Ремусу на шею. — Сегодня главный вечер в твоей жизни, Лунатик, ты не можешь его упустить. Дама сердца должна быть сражена наповал в первую же секунду — тут вторых шансов не бывает. Надевай штаны, я сейчас поищу рубашку… Я так понимаю, спрашивать тебя про запонки бесполезно?

— Ты носишь рубашки с запонками?.. — слабым голосом уточнил Ремус.

— На твое счастье — да, у тебя будет наглядный пример.

Когда спустя пять минут Джеймс и Сириус подтащили его к зеркалу в душевой, Ремус чуть не спросил, кого они с собой привели.

— Это не я, — он махнул на зеркало, где отражался парень в идеально отглаженной тройке и галстуке, подколотом булавкой. Сириус фыркнул:

— Да брось, конечно, ты.

— Нет, не я.

Я — парень в дурацких растянутых свитерах и продранных на коленях брюках, и я это признаю. А это… словно попытка выдать себя за кого-то другого. Показаться лучше, чем я есть. Я не хочу обманывать Дору и внушать ей ложные ожидания.

— Я в этом костюме как деревянный.

— Не переживай, так и должно быть.

— Выглядишь отпадно, — завистливо вздохнул Джеймс и попытался пригладить волосы, но те опять встали дыбом.

— Не переживай, Сохатик, и тебе подберем костюмчик, — Сириус ободряюще похлопал его по плечу и снова посмотрел на Ремуса. — И все-таки что-то не то…

— Джеймс, дай-ка мне расческу, — Ремус сдался и решил не бороться с тем, что ему не одолеть, а попытаться хоть как-то адаптироваться.

— Точно! — щелкнул пальцами Сириус. — Твои волосы! Ты видишь?

Он захватил челку Ремуса двумя пальцами и оттянул ее. Ремус недовольно высвободил волосы, ворча:

— Ну и что я должен увидеть?

— Она закрывает глаза. Так не должно быть. Мало того, что некрасиво, так еще и зрение себе посадишь.

— Нет. Не смей, — предупредил Ремус, видя, как Сириус снова загорается своей улыбочкой. — Мы не будем резать мне волосы за полчаса до ужина.

Потому что последний раз, когда кто-то прикасался к моим волосам, кончился тем, что я потом несколько месяцев ходил стриженый ежиком. Снова выглядеть как беглый преступник я не хочу, большое спасибо.

— Мы и не будем, — улыбка Сириуса стала еще шире. — А вот кое-кто другой… Сохатый, не дай ему сбежать, я сейчас!

Ремус со стоном привалился к стене, едва дверь за Сириусом захлопнулась.

— Да расслабься, Лунатик, — Джеймс сидел на полу возле ванны и протирал очки манжетой. — Дора умная девчонка, она все правильно поймет.

— Я не говорил, что…

— Ну а иначе из-за чего бы ты так переживал? — он водрузил очки обратно на нос и весело сверкнул стеклами. — Любовь не развалится от одного костюма.

Ремус еще раз глянул в зеркало. Отражавшийся там парень выглядел немного солиднее него, но… столкнувшись с ним взглядом, он так же вздоргнул и потупился. Это все еще был он — застенчивый и неуверенный в себе Ремус Люпин, который краснел и запинался в присутствии девушки, которая ему нравилась, и никакой костюм не мог этого изменить.

Дверь приоткрылась, и Сириус с видом фокусника, сдергивающего тряпку с цилиндра, запустил внутрь Алису. Та оглядела душевую и безошибочно остановилась на Ремусе.

— Не волнуйся, — заявила она, вытаскивая из кармана ножницы в чехле, — я стригу Фрэнка с тех пор, как мы начали встречаться. Ничего лишнего не отхвачу. Парни, тащите сюда табуретку.

— Можно последнее слово перед казнью? — Ремус постарался отогнать старые воспоминания, которые так и лезли ему в голову, и уточнил: — Я точно не могу отказаться?

— Можешь, — пожал плечами Сириус. — Выбор за тобой, Лунатик.

Челка за полгода отросла еще больше, да и затылок был не лучше: Ремус выглядел совсем как те парни, с которыми вы точно не захотите отпустить погулять свою дочь. Он запустил пальцы в еще влажные волосы и поскреб кожу.

Ну, ты вроде собирался воевать со старыми страхами? Может, пора оставить Розье в прошлом?

— Черт с вами, стригите, — махнул он рукой.

Щелканье ножниц у виска действительно напоминало клацанье челюстей. Ремус невольно вздрогнул, и Алиса цокнула языком:

— Только не дергайся, а то как раз и отхватим лишнего.

— Извини…

В тот раз ему пришлось обрезать почти все волосы, потому что Розье со своим ножом оставил от них только огрызки. В школе его долго еще спрашивали со смехом, из какой тюрьмы он сбежал и за что его посадили.

Его вместе с велосипедом загнали в овраг, окружили и снова начали издеваться. И тогда он не выдержал и снова сделал то, на что никто другой кроме него и Грея не осмеливался — он оскорбил Розье.

— Ты, я вижу, совсем совесть потерял, Люпин. Ты что, забыл, кто ты такой? — его пальцы вцепились Ремусу в волосы, и он с силой дернул его на себя. — Я тебе отвечу. Я вижу тебя насквозь, Люпин, и знаешь, что я вижу? Всего лишь вшивого валлийского волчонка.

— Лучше быть вшивым валлийским волчонком, чем… — Ремус уставился ему в глаза и процедил: — Чем безмозглым британским бараном.

Окружившие их содрогнулись от ужаса, кто-то охнул. Розье побелел от бешенства. Он резко выпрямился, потянул Ремуса за собой, заставляя подняться.

— Как ты меня назвал?

— Безмозглый британский баран, — повторил Ремус, не без удовольствия наблюдая, как лицо Розье перекосило от этих слов. Он молча закатал рукав и размахнулся.

Первый удар обрушился на челюсть, второй — на живот. Ремус согнулся пополам, зашатался, но устоял. Позади раздалось громкое с присвистом дыхание, чья-то ладонь потянулась к нему. Он увернулся, ударил наугад. Судя по грязным ругательствам, в цель он попал, однако в этот момент кто-то его толкнул, кто-то отпихнул в сторону, а в следующую минуту стальная хватка Мальсибера обездвижила его. Ремус дернулся раз, другой — все было тщетно.

Совсем рядом Розье стряхивал с куртки пылинки. Покончив с этим, он порылся в карманах и вытащил складной нож. С сухим щелчком выдвинулось лезвие. Розье провел по нему пальцем и обернулся к Ремусу с широкой, не сулящей ничего хорошего улыбкой.

— Ты что задумал?

— Преподам тебе маленький урок. Научу хорошим манерам.

Он улыбнулся еще шире и схватил Ремуса за прядь волос, свесившуюся на лоб. Лезвие блеснуло у самых глаз.

— Не дергайся, а то поцарапаю.

Нож был тупым — он не столько резал волосы, сколько размочаливал их. Однако Розье это нисколько не останавливало, он с усердием кромсал одну прядь за другой: ото лба к виску, от виска к уху. Холодная сталь коснулась кожи, надавила… Ремус в страхе отдернул голову, стукнулся затылком о грудь Мальсибера и качнулся обратно. Левую щеку вдруг обожгло, по коже заструилось горячее. Розье фальшиво вздохнул:

— Я же говорил, что поцарапаю… — он облизал окровавленный палец и тут же скривился. — Ну и мерзость. У тебя даже кровь на вкус грязная.

Палец Розье старательно обтер платком. Нож, испачканный яркой алой кровью, он вытер о воротник Ремуса и спокойно продолжил пытку. Неровные клочки волос летели вниз, на песок у его ног. Какие-то падали Ремусу на лицо; кожа от них ужасно чесалась, но Розье и не думал и смахнуть — должно быть, ему очень нравилось смотреть, как его враг мучительно морщится, не в силах почесать себе нос. Наконец он задвинул лезвие обратно и провел рукой по лбу, вытирая несуществующий пот.

— Ну вот, другое дело. Мальсибер, отпусти-ка его.

Мальсибер послушно разжал руки и довольно хмыкнул. Остальные мальчишки тоже тихо фыркали. Ремус дрожащей рукой ощупал лоб и виски. Его челки больше не было. Вместо нее пальцы нащупывали только жесткие измочаленные обрезки, торчащие в разные стороны. Как он выглядит со стороны, Ремус думать не хотел.

Он наврал дома, что пытался сам обрезать волосы и не сумел. Даже если мама не поверила ему, виду она не показала. Грей пытался утешить его тем, что волосы теперь смешно колются. Ремус смеялся вместе с ним, чтобы не огорчать его. Выходить на улицу без кепки он в то лето не рисковал.

— Я уже почти закончила, — пропыхтела из-за спины Алиса. Она еще пару раз щелкнула ножницами, пошуршала расческой и хлопнула в ладоши: — Готово!

Стрижка была ничего особенного, самая обычная, но Ремус так привык видеть в отражении лохматое нечто, что ему пришлось ущипнуть себя.

— Ну все, — усмехнулся он, проведя ладонью по непривычно коротким прядям, — теперь Дора меня точно не узнает.

— Она? Тебя? Из тысячи, — Алиса дала пять Сириусу и принялась споласкивать ножницы. — Все, я побежала, мне еще туфли искать.

— Спасибо, Алиса.

— Не за что, не за что, Сириусу спасибо говори, что он меня сюда притащил!

До ужина оставалось времени всего ничего, поэтому Сириус в срочном порядке уволок Джеймса наряжаться. Ремус собирал остриженные клочки с пола и методично стряхивал их в мусорную корзинку. Голова ощущалась непривычно легкой, и смотреть по сторонам казалось так удобно, когда ничего не лезло в глаза. Но грело его другое: он опять сумел преодолеть себя, перешагнул через еще один страх, и ему словно бы стало легче дышать.

Может, я не настолько слабый, как думал? Может, с этим все-таки можно что-то сделать?

А если?..

Ты сошел с ума.

Может быть.

Это пустая затея, ничего не выйдет.

Ничего не выйдет, если я не буду пытаться и сдамся прямо сейчас. Валлийцы не сдаются. И Люпины не сдаются.

И когда ты собираешься это сделать?

После ужина. Подарю ей ожерелье и признаюсь. И будь что будет.

Он спустился в холл минут за пять до сем. Там уже собрались почти все: Билл поправлял на Чарли бабочку, очень смешно сочетавшуюся с его клетчатой рубашкой, Флёр расправляла несуществующие складки на платье, Джеймс пытался незаметно ослабить галстук, глядя на него, как петлю висельника, в стороне ото всех Лили убирала волосы под ободок, а стоящая рядом Алиса ею руководила. При виде него Лили ахнула, а Сириус раздулся от гордости:

— А вот и жених! — объявил он и подтолкнул покрасневшего Ремуса в плечо.

— Ремус? Это ты? — произнес удивленный голос позади него.

Дора была накрашена, как и всегда, но в этот раз она сменила темную помаду на нежно-розовую, а подводки на глазах у нее было вдвое меньше, и она выглядела очень нежной. Она неловко переступала по паркету своими красными кедами и одернула короткое сине-лиловое платье с пышной юбкой и жестким лифом. Ремус залюбовался — все римские и греческие статуи были ничто по сравнению с ней. Это сочетание кедов и платья… Так безумно. Так в ее стиле. Дора никогда не изменяла себе.

— Ну, кажется, я… Бродяга, захлопнись.

— А вот теперь я тебя узнаю! — засмеялась она.

— Да, под всем этим блеском я все тот же старый добрый зануда Лунатик. — Он шагнул к ней и, чудовищными усилиями преодолевая смущение, проговорил: — Ты выглядишь великолепно…

Дора вся стала пунцовая и принялась еще ожесточеннее дергать юбку.

— Спасибо, — шепнула она. — Ты тоже красивый.

Дверь в столовую распахнулась, и Барти махнул им изнутри рукой:

— Заходим, но не садимся, быстренько.

В этот момент на лестнице послышались шаги, и вниз торжественно сошел мистер Реддл в своем зеленом костюме и сверкающих как зеркало туфлях. Он вел под руку раздувшуюся от гордости Амбридж, которая то и дело поправляла очень нелепую и очень пушистую розовую кофточку. Барти проводил ее таким взглядом в спину, словно жалел, что пол сухой и у Амбридж нет ни единого шанса поскользнуться и оставшийся путь до стола проделать вверх тормашками.

Обеденный стол накрыли белоснежной скатертью, хрустевшей при каждом движении, а вся посуда выглядела как настоящее серебро. Ремус понял, о чем говорила миссис Руквуд, когда вздыхала по былой роскоши. Мистер Реддл сел во главе стола. Амбридж опустилась по левую сторону от него, Барти, улыбающийся с добродушием готовой к работе гильотины, — по правую. Как-то так вышло, когда садились дети, что соседом Лили оказался Джеймс, а соседкой Ремуса — Дора. Ремус уставился через весь стол на Сириуса. Сириус ухмыльнулся, что твой кот, и развел руками.

Раздался негромкий хлопок — Барти откупорил бутылку с вином. Мистер Реддл налил сперва Амбридж, потом наполнил свой бокал и поднялся.

— Дорогие мои друзья, — начал он тепло. — Прежде, чем мы начнем, я хотел бы… — Его прервало негромкое покашливание, но он, не выказав ни малейшего недовольства, обернулся к Амбридж. — Хотел бы дать слово мадам Амбридж, как нашей гостье.

— Благодарю вас, господин директор, за эти теплые слова приветствия. — Она пригубила вина и обвела стол поблескивающими глазками. — Не могу передать вам, как я рада видеть перед собой столько умненьких счастливых лиц. Я провела в вашем гостеприимном интернате, мистер Реддл, одну из самых тщательных инспекций в своей карьере, и могу вас заверить уже сейчас — можете ни о чем не волноваться. Проверка пройдена на пять с плюсом!

— Благодарю, мадам, — мистер Реддл склонил голову. — Мы с ребятами счастливы это слышать. В этом есть немалая их заслуга — они с самого приезда неукоснительно соблюдают все предписанные требования и делают все, что необходимо для выздоровления.

— Хочу от лица всей нашей Комиссии пожелать вам успехов и благополучного завершения этого сложного дела, — ответно расшаркалась Амбридж. Она наконец села, дав мистеру Реддлу возможность продолжать.

— Так вот, дорогие мои ребята. Мы не часто виделись с вами на протяжении этих четырех месяцев, но поверьте мне, я пристально наблюдал за вашими успехами — и они впечатляют, о да. Я горжусь всеми вами, как собственными детьми — вы проделали уже немалый путь и сделали самый важный шаг: вы начали этот путь. Дальше будет только легче, поверьте мне. Мне доставляет невероятную радость видеть, как вы, несмотря на сопряженные с болезнями трудности, продолжаете общаться, дружить, не боитесь доверять друг другу. Это именно то, ради чего мы с вами здесь собрались. С Рождеством, мои друзья!

— С Рождеством, сэр! — пронеслось над столом. Ремус потянулся к своему стакану, уже наполненному пуншем, и первым вскинул руку.

— Ура мистеру Реддлу! — вырвалось у него — и остальные подхватили:

— Ура мистеру Реддлу!

Мистер Реддл выглядел польщенным и счастливым. Он отсалютовал своим бокалом и опустился на место. Ужин перестал казаться чем-то страшным и сложным, дети, как в первый вечер по приезде, оттаивали и держались непринужденно — только Сириус время от времени похлопывал Джеймса по плечу, не давая ему слишком воинственно махать ножом. Миссис Руквуд и горничные расстарались на славу: в центре стола дымилась жареная индейка, ее окружали блюда, накрытые запотевшими серебряными крышками, между ними стеклянно поблескивали изящные соусники. Ели с аппетитом — на еду в Реддл-холле никто никогда не жаловался, но сегодня она была просто выше всяческих похвал.

Пока девочки шепотом нахваливали платья друг друга — Лили была в изумрудном, прекрасно сочетавшемся с ее глазами и оттенявшим рыжие волосы, а Алиса в красном, удачно подчеркивавшим фигуру, — взрослые на своем конце стола вели настоящую светскую беседу.

— Надеюсь, мадам, воздух наших лесов порадовал вас после лондонского тумана? — осведомился мистер Реддл, подкладывая Амбридж на тарелку индейки.

— О, да, у вас очень славно, — Амбридж кокетливо похлопала глазками. — Ваши предки выбрали прекрасное место для поместья, господин директор — здесь так тихо, покойно… Сколько лет этому дому?

— Восточному крылу, где общежитие и мой кабинет, около ста, его восстанавливали после пожара, а остальному дому намного больше. Его строил еще мой прадед.

— В то время, кажется, было модно делать потайные двери и комнаты, если не ошибусь?

— Да, говорят, прадед был большой любитель до таких хитростей — пугал гостей и прислугу, появляясь из ниоткуда. Обожал мистификации. Вероятно, когда-то тут и правда было несколько потайных дверей.

— Когда-то?

— Когда мы делали ремонт, чтобы подготовить дом к приезду детей, то, разумеется, проверяли все стены. И ничего не нашли. Хотя, когда мой отец еще был молод, дом частично перестраивали — весьма возможно, что тогда все потайные двери и уничтожили. Но кто знает, кто знает, дом очень старый… Что скажете, Барти, — негромко рассмеялся мистер Реддл, — не простукать ли нам завтра стены? Устроим охоту на сокровища предков, глядишь, найдем какую-нибудь Тайную Комнату!

— С удовольствием помогу вам, сэр, — ухмыльнулся Барти.

Ремус почувствовал легкий тычок в плечо. Дора поманила его пальцем и, обжигающе дыша в ухо, прошептала:

— Я ставлю десять баксов, что Барти тайком уже выпил, поэтому такой счастливый.

Ремус подавил смешок, грозящий вылететь изо рта: они сидели как раз наискосок от Барти и без того уж слишком неприлично на него пялились.

— У него нервная работа, — тоже шепотом ответил он. — Обхаживать жабу, зная, что она не станет принцессой — это не каждый сумеет.

Они переглянулись и все же захихикали.

Горячее сменилось сладким: бокалы уступили место чашкам, а индейка — пирогам с патокой и шоколадному печенью. Разговор взрослых тоже перетек в другое русло. Заговорили о политике. Амбридж, высыпая в свою чашку столько сахара, что ее должен был на месте свалить приступ диабета, яро поддерживала политику консервативного правительства, которое, по ее словам, единственное могло “вывести заплутавшую страну из ужасного кризиса в светлое будущее”. Мистер Реддл лишь улыбался и мягко замечал, что если классовые различия так и будут расти, а проблемой безработицы никто не займется, “ужасный кризис” и не подумает отступать.

— Я надеюсь, после завершения работы с нашими нынешними ребятами министерство здравоохранения поможет нам расшириться, — поделился он и отрезал себе маленький кусок от пирога. — Я мечтаю открыть клинику по борьбе с Эм-Тринадцать. Подумайте, скольким мы сможем помочь — не только детям, но и взрослым! Многие из них сейчас находятся в психиатрических больницах, и это просто ужасно. А если мы сумеем добиться их перевода… И сколько это будет рабочих мест! Мне больно думать о том, как много талантливых медсестер и врачей не могут делать то, ради чего учились, из-за кризиса!

— Я обязательно расскажу в Лондоне о ваших идеях, мистер Реддл, — пообещала Амбридж. — Уверена, в правительстве многие их поддержат. Что ж, — она взглянула на свои наручные часики и с сожалением покачала головой, — благодарю вас за чудесный ужин, но боюсь, мне пора ехать. Я еще успею на последний поезд.

— Я попрошу миссис Бербидж проводить вас, — с готовностью поднялся мистер Реддл. — Возьмите мою машину доехать до станции.

— О, это так любезно с вашей стороны…

Продолжая обмениваться любезностями, они удалились; Барти хвостиком шмыгнул за ними. Лили быстро оглядела трех остальных членов стихийного рождественского комитета. Ремус и Дора были уже готовы. Печенье Лили и Алиса приготовили еще накануне, оставалось развесить украшения. Но оставался вопрос…

— Мы не выбрали место, — озвучила проблему Алиса, как только они выбрались в холл и скучковались в углу. Лили прикусила губу и потерла себя по плечам.

— Может, все-таки гостиную?

— Никто после сегодняшней терапии туда не пойдет, — тряхнула волосами Дора. — Рем, есть идеи?

Ремус поскреб переносицу. Зал бы подошел, знай о нем только он, но… И тут его осенило.

— Чердак. Наверху под крышей есть чердак. Там тепло от труб и куча старой мебели. Я был там пару раз, искал одну штуку…

Девочки все как одна запрыгали.

— Молодец, голова! — хлопнула его по спине Алиса. — Устроим вечеринку в стиле викторианства!

— Так вот о какой камин ты обтерся носом, — хихикнула Дора. — Все с тобой ясно, врунишка. Показывай чердак.

—Тогда сразу возьмите украшения, — распорядилась Лили, — мы за печеньем и звать малышей.

— Есть, о капитан, мой капитан!

Дора отдала честь, и они с Ремусом побежали к ней: она до последнего разрисовывала игрушки, и весь запас хранился в ее комнате. Чердак привел ее в восторг; она каким-то шестым чувством отыскала на стене выключатель и зажгла лампочки под потолком. Ремус вскрикнул от изумления: возле злополучного гардероба, где они с Сириусом поймали галлюцинацию, стоял его рояль.

— Вот он! Кто же его сюда притащил?

— Не знаю кто, — потерла руки Дора, — но теперь мы можем украсить наш вечер еще и музыкой. Разминайте пальчики, маэстро!

Ремус усмехнулся, вспомнив, как она больше других ворчала и называла затею Лили бессмысленной — сейчас ее энтузиазма хватило бы на десятерых. Она критическим взглядом смерила голые лампочки под потолком, а потом коробки вокруг:

— Сейчас сообразим плафоны. Стягивай чехлы с мебели и поищи метлу, а то что-то тут пыльно.

Пока Ремус сметал пыль по углам, Дора выудила из коробок два красных абажура с кисточками и нацепила на лампочки. Они оттолкали все коробки по стенам, выгребли из них все старые подушки и выбили из них всю труху, расставили вокруг рояля кресла и стулья, а Дора откуда-то приволокла, отказываясь от помощи, немного шатающийся кофейный столик. Еще веселее стало, когда Ремус, исследуя гардероб, обнаружил за ним какие-то кирпичи и отодвинул его в сторону. Взорам ребят предстал старый, но вполне крепкий камин. Дора похлопала руками по своей юбке, отыскала среди складок карман и выудила оттуда спичечный коробок. Вытащив из трубы заслонку, она подожгла спичку и сунула руку в дымоход. Дым устремился наверх. Глаза Доры засияли.

— Украсть с кухни дров сумеешь? — там лежат за дверью на черную лестницу, я видела.

— Конечно, — усмехнулся Ремус.

— Прекрасно, я тоже сбегаю, принесу… кое-что.

Миссис Руквуд отмечала праздник дома с семьей, а Миллисента заперлась у себя, поэтому воровать дрова Ремусу никто не помешал. Сложив их в корзинку, чтобы не пачкать костюм, он черной лестницей пробрался на третий этаж и сгреб в ту же корзинку подарки. Сверток для Доры он положил сверху.

Вот сейчас. Пока еще никого нет, я ей скажу. Все, прямо.

Пробираясь на чердак, Ремус услышал сверху какие-то подозрительные звуки и ускорил шаги. Высунувшись на чердак, он удивленно заморгал при виде Джеймса, помогавшего Лили раскладывать печенье по тарелке.

— Лунатик, ты почему не сказал, что вы такое задумали?

— Вот именно, — протянул сбоку Сириус. Он уже избавился от галстука и сидел в кресле, закинув ноги на подлокотник. В руках у него был его приемник, на котором он крутил колесики. — Не по-товарищески!

— Не по-товарищески приносить на такие мероприятия бутылку виски, Блэк, — фыркнула Лили.

— Я ж не для детей, я для веселья!

Лили закатила глаза и поставила на столик кувшин с пуншем, словно бы не замечая, с каким обожание на нее заглядывается Джеймс. Ремус посмотрел на них и расхохотался.

Что ж, возможно, это будет хорошее Рождество.