Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь Спаситель! (гет)

Эмма проснулась от настойчивого луча солнца, лезущего ей в глаза. Она поморщилась и медленно открыла глаза. Но вспомнив, что произошло не так давно, вновь их закрыла, с трудом сдержав стон. Надежды на то, что ей все приснилось у нее даже и не возникало. Отчетливое ощущение отсутствия на ней одежды, кроме бинтов, которые туго стягивали ее живот, говорило громче любых слов.

«Как же я облажалась!» — подавленно подумала она.

Нет, все то, что между ними произошло — было… потрясающе. И это мягко говоря. Не смотря на страстное начало, Румпельштильцхен оказался очень нежным и обходительным любовником, но сам факт того, что они переспали, окончательно убили все возможности того, что тот теперь сойдется с Белль, нет, конечно, ему все и так придется забыть, но это не умаляло того, что все, что будет потом, может быть для него как иллюзия. Хорошая, но все же. А Эмма не желала для него подобного. Как бы ей было неприятно, ведь он должен был быть с другой, Эмма искренне желала ему счастья. Многие считали его Чудовищем, и в чем-то он им и был, но все же она знала, что он способен на любовь, способен на заботу, как и знала, что он просто хочет получить подобное в ответ, уже одно это его делало человечным и заслуживающим любви. Воландеморт вот, вообще был не способен чувствовать что-либо, кроме ненависти и злобы, и оттого был воистину страшным и ужасным. Истинным Чудовищем. А Румпель был другим и она хотела, чтобы он нашел свою настоящую любовь. Не навязанную иллюзию.

Даже, если не с ней.

Эмме порой хотелось рыдать от несправедливости, обеих ее жизней, но в то же время она уже давно смирилась, что любовь — это не то, что она получит когда-либо. Она была солдатом, избранной, девочкой-которая-выжила, Спасителем, а теперь она надеялась и матерью, но никогда чьей-либо возлюбленной. И последнее вряд ли когда-нибудь изменится.

Наконец, она вновь открыла глаза и стала искать колдуна.

Тот, вопреки ее опасениям, не ушел, а сидел на подлокотнике кресла, которое стояло неподалеку от окна, в одних только брюках и рубашке, расстегнутой до середины груди. Румпельштильцхен тоскливо смотрел на пики горы, видимые из окна, которые сейчас ослепительно сияли белизной из-за яркого, впервые за эти дни, сияющего солнца. Он не подал виду, что понял, что она больше не спит.

Эмма пару минут смотрела, как солнце освещает его золотистую кожу, а потом неторопливо встала, закутавшись в простынь. Она подошла к нему, и заметила, что в руках он вертел странную вещь, похожую на волшебную палочку, только та была будто из черного стекла и от нее странно веяла тьмой, она нахмурилась и тихо спросила:

— Что это?

Наконец, он посмотрел на нее.

— Твой путь домой, — страдальчески скривившись, ответил Румпельштильцхен.

Он не жалел о том, что между ними произошло, но ему было нестерпимо больно. Темный отчего-то чувствовал, что именно сегодня тот день, когда она уйдет и оставит его. А палочка Темной феи — это то, что должно было ей помочь воспроизвести заклятие, которое ее сюда привело.

Эмма отчего-то не почувствовала радости от этой новости, но знала, что не должна этого ему показать. Она протянула руку и ласково прикоснулась к его щеке.

— Ты же знал, что так будет…

Он обхватил ее руку и запечатлев на ладони мягкий поцелуй, прикрыв глаза, уткнулся в нее носом. Блондинка все же не сдержала печального вздоха, наклонилась и прикоснулась губами к его макушке. На миг между ними повисла тишина.

— Мы хорошо знакомы в твоем времени? — тихо спросил он.

Эмма усмехнулась.

— Я тебе не скажу, — покачав головой, сказала она этому хитрецу.

Румпельштильцхен надулся.

— Я все равно все забуду, — проворчал он.

— И я все равно не скажу, — дразняще сказала Эмма и уже куда серьезнее добавила: — Раз уж ты об этом упомянул. Ты же понимаешь, что не только должен будешь забыть о моем присутствии, но создать себе ложные воспоминания?

Они вскользь уже говорили об этом, но ничего конкретного. Эмма знала, что он должен забыть все, что произошло, и даже предложила стереть ему память, но он сказал, что и сам с этим справится.

— Да, — хмуро сказал Темный, и вдруг обхватив ее за талию, усадил к себе на колени. Он уткнулся носом в ее шею и едва слышно добавил: — Но это не значит, что мне это нравится.

— Мне тоже, — со вздохом сказала Эмма, и сама прижалась к нему, впитывая и запоминая эти мгновения.

* * *

В конце концов, им пришлось отпустить друг друга. Эмма переоделась в свою одежду, в которой прибыла, а колдун пошел за зельем забвения.

Он, конечно, мог переместиться, но его глупое сердце так стучало и желало оттянуть момент разлуки, что он решил все сделать по старинке. Ножками дотопать. Память Белль он уже подправил, и осталось дело за малым. Осталось лишь проводить Эмму и стереть память себе. Чудесную, пусть и короткую, наполненную золотом и дерзкими изумрудными глазищами, память.

Они встретились в холле, и одарив друг друга тоскливыми взглядами, исчезли в бордовой дымке. Румпельштильцхен перенес их на поляну, где он ее и нашел тогда.

— Живописно, — не удержавшись, ляпнула Эмма, оглядываясь вокруг и желая хоть как-то нарушить возникшую тишину.

— Не так давно, здесь были вещи и покрасивее, — выразительно глядя на нее, сказал он.

Эмма даже смутилась. Комплиментов ей никогда не делали, проклятый пират не в счет. То были хамские или чересчур наглые ужимки, от которых ей хотелось ему лишь врезать. Она тяжко вздохнула и собравшись с силами, спросила:

— Ну и что мне делать с ней?

И подняла руку, в которой была зажата палочка. Румпельштильцхен, еще в замке, ее отдал блондинке, которая едва коснувшись ее, нахмурилась. Палочка буквально вибрировала от темной магии, и ей это жутко не понравилось, но выбирать не приходилось.

Колдун неожиданно обхватил ее за затылок и впился в губы горячим поцелуем, несколько мгновений они лишь отчаянно целовались, но в конце концов им пришлось разомкнуть уста, и Румпельштильцхен прислонившись к ее лбу своим лбом, хрипло сказал:

— Вспомни заклятие и как можно точнее представь, а потом взмахни палочкой.

— И все? — также хрипло спросила она.

— И все, — со смешком сказал колдун и напоследок еще раз коснувшись ее губ, с болью в голосе добавил: — Не тяни, проклятие ты мое, а то я тебя не отпущу.

Эмма кивнула и отошла от него.

— Прощай, златоглазый, — с грустной улыбкой сказала она, и отвернувшись от него, сосредоточилась. Она посекундно попыталась вспомнить, что тогда бормотала Зелена и как выглядели руны.

Не прошло и минуты, как палочка в ее руках нагрелась и засияла. Эмма привычным, за долгие годы пользования подобным артефактом, жестом взмахнула ею, и перед ней открылся знакомый зеленый портал. На полянке тут же поднялся ветер и она кинув последний взгляд на Темного, прыгнула в портал. Еще до того, как воронка закрылась, Румпельштильцхен зажмурился и опрокинул в себя содержимое флакона, который сжимал в руках.

Воронка закрылась, ветер затих, а растерянный теперь колдун огляделся. Он с непониманием смотрел по сторонам, а заметив палочку на земле, подошел и подобрал ее.

— И что я здесь делаю? — недовольно сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Румпельштильцхен совершенно не помнил, как здесь оказался, хотя и чувствовал в своем сердце странную тяжесть и боль. Он сердито фыркнул на эти нелепые чувства и драматично взмахнув рукой, перенесся в бордовой дымке в свой замок, надеясь, что его новая служанка не побила еще один сервиз.