Страж разума.  (джен)

Напряжение отпустило Невилла лишь после того, как Томас откинувшись на спинке стула начал обсуждать поправку к закону о совиной почте, предложенную Эльфиасом Дожем в ходе последней встречи Визенгамота. Мой однокурсник коснулся кобуры своей новой палочки на предплечье, словно искал поддержку у оружия, сделал глубокий вдох и взял записную книжку, который оставил Томас на столе перед Гермионой.

— Что такое ленточный конвейер? — спросил он.

— Честно говоря, Невилл, — сказала Гермиона, фыркнув, — ты нуждаешься в изучении маггловедения почти так же сильно, как и Рональд. Конвейер представляет собой непрерывно вращающуюся цепь или резиновую ленту, растянутую между двумя колесами, которые и заставляют ее двигаться, — добавила она, видя его замешательство. — Колеса вращаются и тянут за собой конвейерную ленту, — сказала она, закатив глаза, вырвала мои записи из его рук и указала на мой эскиз. — Считай, что это что-то вроде лестницы мистера Филча. Каждая ступенька лестницы, как полочка шкафа. Ты можешь видеть одновременно только две такие полочки. Чтобы увидеть несколько, тебе придется повернуть колеса в багажнике. Понял?

— Да. Не стоит так снисходительно разговаривать со мной, будто с маленьким.

— Ничего подобного! — воскликнула она.

— А вот и да! — возразил Невилл, после чего обратился ко мне. — Гарри, я вспомнил, что несколько дней назад, в письме, ты спрашивал меня, почему миссис Петрова, учитель Окклюменции Гермионы, приглашает нас, студентов Хогвартса, на ранний осенний праздник равноденствия в посольстве. — Потом он снова обернулся к нашей подруге. — Гермиона, я вырос в волшебном мире, поэтому хорошо разбираюсь в законах и традициях этого мира. Но, по той же самой причине, мне нужно, чтобы ты иногда объясняла мне значение некоторых маггловских терминов. Но ты ведешь себя так, будто задавать мне вопросы о волшебном мире для тебя естественно и правильно, а для меня задавать аналогичные вопросы о твоем мире — нет.

Томас и тетя Каллидора перестали разговаривать, и стали с интересом наблюдать за намечающимся противостоянием между моими друзьями. Конечно, бабуля Невилла разрешила ему встретиться со мной в Косом переулке и даже пригласить меня к себе домой на чай. Но, на данный момент, я искал достойную причину для отказа, намекая Невиллу взглядом, что я не могу принять его приглашение. Надеюсь, его бабуля больше не пригласит меня к себе, иначе она может испортить отношения Невилла с его родственником из Блэков, Сириусом.

Каллидора Лонгботтом была настоящей Блэк. А во время последней войны, Сириус был единственным Блэком, который встал на сторону Дамблдора и Министерства. Остальные члены этой семьи выбрали либо сторону Томаса, либо придерживались нейтралитета. Каллидора и Харфранг Лонгботтом решили сохранять нейтралитет, что по сути означало неодобрение политики Дамблдора. Но им не хватало влияния, чтобы противостоять самому «Светлейшему» на политической арене. Я был искренне поражен поступком леди Августы, ведь она разрешила Невиллу остаться с этими двумя на целых шесть недель, пока сама консультировалась с целителем из Японии. Невилл сказал, что новый лекарь не сможет сделать больше, чем предыдущие тридцать целителей, но его бабуля настояла на своем. Она слишком сильно хотела, чтобы сын вернулся к полноценной жизни. Я по секрету спросил у Невилла, не станет ли она лепить из него подобие своего сына, если окажется, что вернуть разум его отцу невозможно. Он ответил, что бабушка никогда не стала бы так поступать. Мы с Невиллом никогда не будем нашими отцами, как бы ни старались остальные сделать из нас их подобие.

— Нет твоего и моего мира, Невилл. Мы живем в одноми том же... — попыталась возразить Гермиона, но ее перебили.

— До тех пор, пока ты думаешь, что ведьма должна работать на полную рабочую ставку, это не так. — Расстроенный, Невилл нервно провел пальцами по волосам, поправляя непокорные кудри. — Гермиона, ты хоть представляешь, насколько обидела меня, когда спросила, почему я не праздную Рождество, как все остальные?

— Я не хотела тебя обижать. Я просто думала, что...

— Если бы я был склонен к маггловским религиям, — а я не склонен, — я бы выбрал ту, которая требует меньше кровавых обрядов или жертвоприношений. Йольские обряды, в которых, как я понимаю, ты никогда не принимала участие, ибо в Хогвартсе они не проводятся, можно устраивать только в канун зимнего солнцестояния. В прошлом году его провели 22 декабря, а не 25 декабря. Разве похоже на то, что я нехотя участвовал в праздновании вашего Рождества, потому что в Хогвартсе Йольских подарков не раздают до 25 декабря.

Шокированная его отповедью, Гермиона отшатнулась назад в кресле. Она украдкой бросала взгляды на остальных, нервно покусывая губы. Сочувственно посмотрев на Гермиону, тетя Каллидора вяло улыбнулась. Она потянулась через стол и погладила ей руку.

— Не волнуйся, дорогая, Рим не построили за один день, ты тоже со временем приспособишься, — сказала она. Лицо Тома было подозрительно безэмоциональным. Интересно, как он относится к большим праздникам.

В Хогвартсе за Йолем, за весенним равноденствием и Белтаном следил Барти, но проводили мы их всегда в медитации и размышлениях, — никаких праздников. Он никогда не совершал обрядов и никогда не рассказывал мне больше, чем я смог бы узнать сам из детских книжек, потому что Аластор Моуди-настоящий не отмечал эти праздники с тех пор, как окончил Хогвартс.

— Прости, Невилл, я не должна была считать тебя априори христианином. Я думала, что большинство волшебников и ведьм такие же, как и профессор Дамблдор, — она опустила взгляд. — Пожалуйста, не сердись, Гарри, но я слышала, что он рассказывал тебе в больничном крыле о загробной жизни, в конце третьего года. Это звучит очень похоже на ... ты сам понимаешь.

С трясущимися руками Невилл взялся за подлокотники кресла, резко встал и поклонился.

— С вашего позволения, дамы, я выйду. Мне нужен свежий воздух.

Он повернулся на каблуках и вышел из ресторана, не оборачиваясь назад. Тетя Каллидора деликатно фыркнула.

— Моя бабушка всегда говорила, что штаны из всех Дамблдоров носила только Кендра. Персиваль раньше дурачился, что женился на грязнокровной золотодобытчице. Посмотрите, куда она отправила своего мужа — прямо в Азкабан. Оставил ее одну тратить те немногие средства, которыми распологала его семья.

— Кто? — не понял я.

— Кендра и Персиваль Дамблдор, родители Альбуса. Говорить о таких вещах не очень вежливо, но вы должны знать, что в шкафу директора хранится несколько скелетов размером с Азкабан.

Я посмотрел в окно и увидел Невилла. Он сидел на скамейке, положив голову на руки. Вздохнув, я отложил салфетку в сторону.

— Можно мне тоже выйти? — спросил я.

Тетя Каллидора склонила голову в знак согласия. Я посмотрел на Томаса.

— Можешь идти, — сказал он, махнув своим средним и безымянным пальцем на левой руке. Что это было, сигнал? Слишком обеспокоенный поведением Невилла, чтобы расшифровывать жесты Томаса, я выскользнул из ресторана.

Легкий ветерок пронесся через аллею, унося августовскую жару. Люди толпились у магазинов, сравнивая свои покупки с товарами, выставленными на витрине. Маленький мальчик прошел мимо меня, топая рядом с матерью, тянув ее за мантию. Я улыбнулся, когда до меня дошло, что на самом деле он пытается освободить свою руку от чар прилипания. Какое творческое использование чар прилипания. Должно быть, малыш раньше часто терялся.

Я шагнул к скамье, на которой сидел Невилл, как вдруг почувствовал, что наступил на чью-то ногу.

— Кто здесь! — крикнул я.

Я удивился, когда из воздуха появился Барти.

— Барти? — воскликнул я. — Я думал, ты в Салеме.

— Помнишь о пятичасовой разнице во времени? Время медицинского осмотра я проспал, так что решил сразу после ланча аппарировать сюда.

— А почему не присоединился к нам?

— Потому что тебе нужно было провести время с друзьями, без меня. — Он сделал паузу, пытаясь бороться с отцовским стремлением опекать „ребенка“. Присутствие невидимого телохранителя, который постоянно стоит за спиной, поверьте — не самое приятное ощущение. Но как донести это до некоторых сумасшедших опекунов, которые ничего о перемещениях портключем или сердечных зельях никогда не слышали. Они вечно повторяют, что лучше перебдеть, чем недобдеть. — Ты сердишься, что мы не предупредили тебя о нем?

Я почувствовал спиной сверлящий взгляд Невилла, когда прятал глаза, делая вид, что сильно задумался. Как бы мне не хотелось признавать, но посещение Диагон-Аллеи и в правду было немного рискованной идеей. Ну, ладно — очень рискованной идеей. Принимая во внимание все мои проблемы со здоровьем, я был искренне удивлен, что Томас вообще допустил это. Не удивлюсь, если вокруг прячутся и другие невидимые охранники.

— Нет, я все понимаю, — ответил я. — Мне это не нравится, но здесь нет твоей вины. Спасибо, что отказался от своего отпуска ради меня.

— Нет проблем. — Он протянул руку Невиллу. — Бартоломью Кроуфорд, я учитель и названный брат Гарри. Друзья зовут меня Барти.

Невилл нервно облизнул губы, прежде чем пожать ему руку.

— Не возражаете, если я буду обращаться к вам: «мистер Кроуфорд или Бартоломью»?, Барти ... — Невилл запнулся, не сумев до конца выразить свои мысль, но и так все было понятно. Он не решался называть моего наставника Барти по тем же причинам, по которым и сам Барти называл Томаса «мой лорд» вместо простого «отец». Один из предложенных вариантов имени вызывал у Невилла плохие воспоминания, а другой — нет.

— Можно и Бартоломью, — согласился Барти. — Я оставлю вас наедине, чтобы вы спокойно поговорили, но, на всякий случай, наложу чары конфиденциальности, — добавил он, вытаскивая палочку. Сделав несколько взмахов и пробормотав заклинания под носом, он окружил нас с Невиллом туманным, звуконепроницаемым куполом. Невилл сгорбился и уставился на брусчатку.

— Мне жаль, что я так поступил. Это было грубо с моей стороны, но понимаешь, я просто не мог больше терпеть ее наставления. — Ага, понятно, он заговорил о нашей мисс Всезнайке. — Я знаю, Гермиона хорошая и очень умная. Если бы вы с ней не помогали мне, я бы не понял сути и половины всех занятий в прошлом году. Она надежный друг, но...

— Но немного приставучая. Поверь мне, я знаю это. Тем не менее, я немного обеспокоен тем, что оставил ее наедине с ними. Не знаю, что взбредет ей в голову.

— Что бы это ни было, надеюсь, что она сделает это достаточно тактично, — выпалил он, затем покраснел. — Извини, но иногда она такая ... — Он замялся и закусил губу.

— Что ты собирался сказать?

— То, из-за чего ты мог бы наброситься на меня с кулаками.

— Случайно не «грязнокровка» ли? — спросил я. Невилл кивнул, а я присел на скамейку рядом с ним и ушел в себя на несколько минут. — Знаешь, Моуди называл меня так несколько раз, — признался я. Он резко взглянул на меня, — наверно удивился, что кто-то может назвать самого Гарри Поттера грязнокровкой. — Он называл меня так обычно, когда я делал что-то глупое, например, когда забывал, что у меня есть волшебная палочка. Самые обычные для меня вещи почему-то расстраивали его. — Помолчав немного, я добавил. — Или вот например, как я обуваюсь утром. Какая польза от шнурков, которые никогда утром не развязаны. Утром они всегда крепко завязаны просто потому, что каждую ночь я забываю развязать их. Но Моуди был абсолютно уверен, что однажды я научусь быть волшебником и осознаю, что мое истинное место в волшебном, а не в маггловском мире.

— Ты думал о возвращении в маггловский мир, да? — спросил Невилл, угадав мои скрытые помыслы, о которых Рональд даже не догадывался или беспечно игнорировал. — Не могу сказать, что обвиняю тебя. Я сам думал об этом пару раз. Могу ли я из любопытства спросить, насколько вы с профессором Моуди были близки?

— Достаточно близки, чтобы распросить его о маггловских учебниках. — Вспоминая первую студенческую лекцию Барти по Истории, я усмехнулся. — Когда у меня получалось не так хорошо, как ему бы хотелось, он увеличил нагрузку, затем прочитал длинную лекцию о том, что маггловские предметы на самом деле и не маггловские вовсе.

— Что ты имешь в виду?

— Кто такой Птолемей?

— Имеешь в виду того, кто был на карточке шоколадной лягушки?

— Да.

— Первопроходец.

— Клавдий Птолемей был не просто первопроходцем, он был математиком, астрономом, астрологом и географом. Магглы по-прежнему считают его одним из самых гениальных астрономов и географов своего времени. А как насчет Исаака Ньютона?

— Алхимик * * *

. Я верю, что он учился у Николаса Фламеля.

— Понимаешь, биология преподавалась когда-то наряду с Гербологией. Математика с Арифмантикой. Языки с Рунами. Все было связано.

— Понимаю, — сказал Невилл, прерывая мою напыщенную речь. — Хотя, мне бы хотелось сказать все это Гермионе, когда она пыталась доказать, что тебе будет полезнее изучать маггловские науки вместо того, чтобы вникать в премудрости магии.

— Не обращай внимания. Кстати, Моуди не изучал маггловские науки и математику до того, как уволился из Аврората. — Правда. Когда мадам Боунс прислала мне, как единственному наследнику Аластора Моуди, все вещи из его дома, Барти обнаружил там стопки магловских книг. Однажды ночью, читая заметки Mоуди, что он оставил карандашом на полях учебника по физике, Барти сказал, что у него с его крестным, наконец, нашлось что-то общее.

Аластор Моуди не хотел, чтобы волшебники прознали о его слабости к магловским наукам. Я имею в виду то, что даже мадам Боунс, которая была одним из его близких друзей, никогда не видела его с магловской книгой в руках. То же самое сказал на погребении и его последний стажер в аврорате. Он заставил меня пообещать, что я никому не расскажу об этом.

— Все это казалось тебе слишком сложно, да? — спросил Невилл.

— Иногда.

— И он действительно называл тебя грязнокровкой?

— Да. Он обвинял меня в том, что в волшебном мире я ориентируюсь как турист. Говорил, что я поступаю как настоящая грязнокровка — даже не пытаюсь разобраться в культуре магмира.

— Оу.

— Правда, правда! — закивал я.

Невилл кивнул.

— Я никогда не думал об этом в таком ключе. Всегда считал, что ты такой же, как и Уизли — нетрадиционалист.

Когда представителям семьи Уизли указывают на их незнание традиций волшебного мира, в котором они выросли, те принимают такую критику в штыки, и тут же обвиняют всех в принадлежности к темным магам. А в сочетании с их „маленькими“ финансовыми проблемами, это дает повод таким чистокровным семьям, как Лонгботтомы, подвергать семью Уизли остракизму.

И все-таки, ярлык «грязнокровка», по-прежнему оставался больной темой для меня. Всякий раз, когда Малфой так обзывал Гермиону, я замечал мимолетное выражение стыда и досады на ее лице и задавался вопросом, было ли такое же выражение на лице моей матери, когда ее так обзывали. Однако я не мог отрицать и того, что в этой гадкой кличке скрывалась некая доля правды. Все магглорожденные дети приходят в волшебный мир как туристы, как верно заметил Моуди. Они приходят, смотрят на достопримечательности, а затем на каникулах вновь возвращаются в маггловский мир, к родным. А там волшебство под запретом. Вернувшись на следующий год в Хогвартс, они начинают заблуждаться в том, что магическая культура не так уж сильно отличается от маггловской. Ведь в Хогвартсе отмечают те же праздники, что и у магглов: Хэллоуин, Рождество, Пасху. Они думают, что маги одеваются нелепо и предпочитают писать перьями просто потому, что немного отсталые. Мало кто из магглорожденных понимает и принимает истинную причину такого выбора волшебников, не приписывая им сумасшествие. В моем случае, я искренне так считал и очень долго.

Слово грязнокровка означает больше, чем носитель грязной крови. Так называют еще и тех, кто не хочет или не может понять и принять культуру магмира, в который они попадают. Вместо этого, такие, как мисс Грейнджер, ожидают, что волшебный мир приспособится к их маггловским законам и культурным нормам.

Поэтому в том, что нас так называют, есть и наша вина. Нам нужно серьезнее относиться к культуре и обычаям магмира, попытаться лучше понять их, а не просто играть в квиддич и плюй-камни. Тогда, после окончания учебы, даже самый консервативный представитель так называемых чистокровных не найдет, к чему придраться.

Кампания Гермионы по освобождению всех домашних эльфов „из рабства” оскорбляла волшебников и угрожала жизни самих эльфов. Многие волшебники даже насмехались над ее невежеством. Более „толерантные“ терпеливо объясняли ей, что освободить домашнего эльфа — значит, прогнать его, лишив подпитки магией, но она не желала ничего слушать, считая, что те просто эксплуатируют своих эльфов и наживаются на „рабском“ труде. А это совершенно неприемлемо в нашем просвещенном веке.

Но признание истины, лежащей в основе этой клички, не оправдывало ее. Поэтому я тоже не оправдал ожидания своей подруги — не поддержал ее безумную затею с освобождением домашних эльфов, но, вместе с тем, я не смог переубедить ее. Один Томас смог доказать ей, что она ошибается.

— Гарри, насчет заговоренных пергаментов, которые ты сделал для нас, — сказал Невилл, меняя тему. Как я и изначально предполагал, эти три пергамента были способом мгновенной коммуникации и работали достаточно эффективно, учитывая ограничения, присущие Протеевым чарам. — Думаешь, ты сможешь сделать еще два экземпляра? Я бы хотел писать тебе, не беспокоясь о том, что мои письма подвергнутся цензуре со стороны Гермионы или нечаянно расстроят ее.

Почувствовав, что от обычных приятелей по переписке и случайных партнеров по обучению, мы стали на шаг ближе к тому, чтобы стать настоящими друзьями, я широко улыбнулся ему.

— Конечно.

________________________________________

* * *

Исаак Ньютон изучал и экспериментировал с алхимией, включая исследования философского камня. Серьезно, я это не выдумала. Он также воображал себя пророком, который получает откровения от самого Бога.

(Переводчик согласна с этим замечанием.)