Teacher's gold butterfly (гет)

Когда переполох в ресторане, вызванный хулиганистой компанией, немного поутих, Альберто, выглядя заметно уставшим, неспешно вернулся к столику и пристально посмотрел на Сахарозу, высказывая своё недовольство строгим взглядом. В воздухе витало напряжение, а шумные посетители уже покинули помещение, оставив после себя лишь фейерверк эмоций и незначительный беспорядок.

— И часто ли в этот ресторан заглядывают такие… Экземпляры? — спросил он, стараясь сохранить спокойный тон.

Сахароза, слегка растерянная и уже тысячу раз обдумавшая правильный ответ, тяжело вздохнула и начала объясняться:

— Это элитный ресторан, — неохотно проговорила она, стараясь не выдать своего раздражения. — Здесь часто бывают богатые люди, и, к сожалению, некоторые их представители полагают, что им здесь всё дозволено. Они уверены в своей безнаказанности из-за количества денег на счетах.

Альберто нахмурился еще сильнее, его лицо отражало тревогу и недовольство:

— И тебя это устраивает? Как ты можешь мириться с подобным отношением?

Сахароза нервно сглотнула, стараясь быть откровенной, но не выдавать свою уязвимость:

— Я всего лишь официантка. Пока ко мне никто не приставал, к счастью. Но вот к моим коллегам… Такое случалось. Я надеюсь, если они попробуют что-то со мной, я смогу хотя бы дать отпор. Здесь хорошо платят, и я пытаюсь продержаться на этом месте, находя баланс между достоинством и необходимостью зарабатывать.

Альберто, решивший для себя, что он не может оставить это без внимания, наклонился ближе:

— Нет, Сахароза, так не пойдет. Ты не должна терпеть подобные выходки. Никакая зарплата не стоит того, чтобы кто-то позволял себе непристойности в твой адрес. Я думаю, у меня есть для тебя одно предложение по поводу заработка. Оно позволит тебе работать в более безопасной обстановке. Не хочешь встретиться после смены и обсудить подробности?

Сахароза задумалась на мгновение, осознавая двойственность ситуации. Её ожидала дочь дома, требовавшая её внимания и заботы, но было видно, что Альберто действительно хочет помочь.

— Хм… Ну меня вообще-то дочь дома ждет, — ответила она, пытаясь найти оптимальное решение.

Альберто, не желая казаться навязчивым, добавил:

— Это не займет много времени. Я искренне хочу тебе помочь, и, уверен, это может быть важным шагом для твоего будущего.

Сахароза, чувствуя искреннее стремление Альберто помочь, кивнула в знак согласия:.

— Ладно, я подумаю над этим. Просто потом мне нужно будет поторопиться домой.

Они обменялись пониманием, заключив молчаливое соглашение, что всё будет хорошо, после чего Сахароза вернулась к работе. Я наблюдала за разворачивающимися событиями, раскрыв рот.

— Что ты задумал? — шепнула я ему, когда Сахароза скрылась из виду.

— Недавно Альбедо рассказал, что он всерьез задумался о том, чтобы рисовать портреты на заказ. Ему очень нравится эта идея, но для того чтобы сделать предложение более привлекательным для потенциальных заказчиков, необходимо продемонстрировать свои способности. Альбедо планирует создать портфолио, в которое войдут работы с изображениями людей в разных позах и стилях. Однако для осуществления этой задумки Альбедо нужна модель, которая сможет позировать ему, конечно же, не бесплатно. Я сразу подумал о Сахарозе: это могло бы быть интересно, да и возможность заработать немного денег никогда не бывает лишней. Более того, я надеюсь, что это станет шансом для их отношениях сдвинуться с мертвой точки. Кто знает, может быть, совместное времяпрепровождение вдохновит их на новые шаги друг к другу.

— Знаешь, мы с тобой и Чайльдом столько усилий приложили, чтобы помочь их взаимоотношениям развиваться, — сказала я, нахмурив лоб в легкой задумчивости. — Но в последнее время я задумалась: а не будет ли им неприятно, что мы вот так активно вмешиваемся в их личную жизнь? Может, они ценят нашу заботу, а может, наоборот, предпочли бы сами разобраться в своих чувствах без стороннего вмешательства.

— В любом случае, мы уже сделали первый шаг, я закинул удочку, и отступать точно не собираюсь. Что было, то было! — подмигнул Альберто, улыбаясь так, как будто уже предвкушая, как события будут развиваться дальше. — Ладно, пора поговорить о наших «отношениях». У тебя эта суббота свободна? Предлагаю как раз поехать к моей бабушке.

— Ну, планов пока у меня нет, разве что на очередной марафон по поеданию пиццы. Давай в субботу, — ответила я с легкостью, пожав плечами. На самом деле, мне было абсолютно без разницы, в какой день мы поедем, лишь бы это не пересекалось с учебой.

— Что мне нужно сделать, чтобы понравиться твоей бабушке? — спросила я, стараясь изобразить серьезность, но в тоже время думая о запасе бабушкиных конфет, которые непременно стоит попробовать.

Альберто усмехнулся так, будто только что придумал гениальный план по завоеванию мира, и, посмотрев на меня с хитрым блеском в глазах, заявил:

— Знаешь, думаю, тебе наоборот надо постараться совсем ей не понравиться.

— Что? Но почему? — не удержавшись, выпалила я. Ну, серьезно, в этом же и был весь замысел — изображать его подружку. Тогда зачем?

Альберто, видя моё вытянутое от удивления выражение лица, пояснил:

— Все просто. Если ты ей понравишься, то она начнет меня подгонять сделать тебе предложение. Представь себе, каково это — жить под постоянным прицелом бабушкиных ожиданий и наставлений. А мы же вроде как не собирались до этого доходить, ведь это всего лишь игра, розыгрыш для семьи. Иначе это может превратиться в настоящую комедийную мелодраму.

Я не смогла удержаться и от души рассмеялась, представляя себе всю абсурдность подобной ситуации.

— Да, представляю это, — начала я, думая о будущих вымышленных беседах в семье. — Наш будущий ребенок спрашивает: «Мам, пап, а как вы познакомились»? И ты, с серьезным лицом, начинаешь: «Ну, в общем, твоя мама по доброте душевной согласилась сыграть роль моей девушки перед твоей прабабушкой. А потом она так нас подгоняла к свадьбе, что мы никак не смогли от этого отвертеться».

С этими словами я увидела в глазах Альберто мерцание улыбки, будто он и сам представил себе всю бредовость этой ситуации.

— Не то, что бы я против был связать с тобой свою жизнь, кусачка, — Альберто ухмыльнулся, поиграв бровями. — Но не в моих принципах тащить девушку под венец насильно. Ты же мне четко дала понять, что я тебе неинтересен.

Мне на секунду показалось, что Альберто обижен, но он говорил это с такой лёгкостью, будто эта ситуация совершенно его не задевала. А может, так оно и на самом деле было.

— Ты мне вот что скажи, Люмин, — сказал Альберто, наклоняясь чуть ближе, так что его голос прозвучал почти заговорщически, а глаза его словно начали светиться от внезапного интереса. — Вот ты помогаешь Сахарозе с её нелегкими отношениями, в мою запутанную ситуацию вмешиваешься и пытаешься разрулить. А свои проблемы в отношениях когда будешь решать?

— Чтобы решать проблемы в отношениях, сначала этими отношениями нужно обзавестись, — я позволила себе усмешку, чуть отклоняясь и удобно устроившись на спинке стула. — А сейчас, к счастью или, может быть, к сожалению, у меня никого нет.

— Да ну? — Альберто недоуменно приподнял одну бровь, явственно выражая свое недоверие. Он не стал скрывать улыбку, которая появилась на его лице. — Люмин, от вас с Чайльдом за километры искры летят. Я это еще давно заметил, на свадьбе ваших родителей, между прочим. А на той вечеринке за городом у меня точно сложилась картина «Влюблённые голубки».

— Да что ты говоришь? — воскликнула я, тщетно стараясь выразить голосом весь спектр «оскорбленного достоинства». Но, увы, мои щеки, как старые друзья, решили вернуться к такому знакомому румянцу. Нам с Чайльдом давно ясно, что между нами есть некая магнетическая связь, но я представить не могла, что это будет заметно и для окружающих.

— В любом случае, у нас нет будущего, — попыталась я возразить, надеясь вернуть разговор в более спокойное русло.

— Это ещё почему? Потому что он — твой сводный брат? — Альберто выглядел так, словно ему действительно было интересно разобраться в этом. — Люмин, очнись, он стал твоим «родственником» всего около двух месяцев назад! Я бы ещё мог понять, если бы вы выросли вместе, деля всё ваше детство и юность. А так… я предполагаю, чего ты боишься: осуждения общества, друзей, ваших родителей? Забудь об этом! Плюй на мнение всех, если не хотите больше ходить вокруг да около. Честно говоря, нет уж сил смотреть, как вы мечетесь, словно не знаете, чего хотите.

«Ох, знал бы ты, Альберто, что ты ещё не видел…» — усмехнулась я в мыслях, снова возвращаясь к воспоминаниям о той ночи. Щёки снова залились краской, выдавая мои внутренние переживания, но я уже не могла остановить этот поток размышлений.

— Слушай, Альберто, а ты когда успел купидоном заделаться? — с невесёлой усмешкой спросила я, опираясь на стол. Мои глаза пристально изучали его лицо, пытаясь уловить хоть какую-то тень смущения. Но, к моему удивлению, Альберто выглядел абсолютно невозмутимо, будто его совершенно не удивил мой упрёк. — Все кого-то свести тебе надо. Сначала Сахароза и Альбедо, теперь я с Чайльдом попала под твой прицел?

Альберто с лёгкостью выдержал мой взгляд, откинувшись на спинку стула с довольной улыбкой.

— О, поверь, если вы попадете под мой прицел, то завтра вы поженитесь, — сказал он, и в его голосе зазвучала нота шутливости.

Эта лёгкая фраза развеяла напряжение от нашего предыдущего разговора, который грозил превратиться в серьёзную дискуссию о границах вмешательства. Я почувствовала, как с моих плеч спадает бремя беспокойства, внушающее желание сказать ему больше, чем он готов был услышать. Он определённо знал, как погасить вспышку негодования прежде, чем она разгорится.

* * *

После изнурительного дня я наконец вернулась домой, мечтая о тишине и уединении своей комнаты. Сразу же, как только я переступила порог, привычный уют обнял меня, и напряжение медленно начало сползать с моих плеч. Не успела дверь щелкнуть за мной, как внезапно она открылась вновь. На пороге, как сногсшибательный сюрприз, возник Чайльд. Его появление стало грозой среди ясного неба — никакого стука, никакого предупреждения. Только он и его обжигающий, дерзкий взгляд. Опять этот чертенок правила нарушает!

Чуть прищурив глаза, он смотрел на меня с той самой игривостью, которая всегда подогревала атмосферу. В его взгляде таилась необузданная уверенность, одна лишь искра которой могла разжечь целый пожар страсти. Я попыталась собрать мысли и задать ему вопрос, который стремительно формировался в моем сознании:

— Что ты здесь делаешь?

Но слова растаяли прежде, чем успели сорваться с губ. В одно мгновение он оказался рядом, его движения были быстрыми и точными, словно у хищника, настигшего добычу. Его сильные руки окружили мою талию, подтягивая к себе, стирая всю дистанцию между нами. В этот момент время словно остановилось, и мир вокруг исчез, оставив только нас двоих в вихре ощущений.

Кончики его пальцев скользили по моей спине, вызывая лёгкий трепет. Я только успела прошептать его имя, полное упрека и нежности:

— Чайльд…

Но мои слова утонули в его поцелуе — горячем, поглощающем, завораживающем. Это был поцелуй, который в одно мгновение разрушил все преграды — вихрь, уносящий с собой все мысли и оставляющий после себя лишь пульсирующее чувство близости и жара, от которого захватывало дух.

Его поцелуй был провокацией, вызовом, и я почувствовала, как во мне загорается пламя. Это был коктейль чувств, как крепкий напиток, обещающий головокружение до утра. Я не могла удержаться, словно хаотичный поток увлек меня, заполняя разум безудержной страстью.

Поняв, что я погружаюсь в это безумие, Чайльд сдавил меня сильнее, демонстрируя свою власть и решимость. Он не оставлял места для сомнений — только для подчинения и ответных действий. Наши губы углубились в поцелуе, в котором закипало жгучее желание, становясь неудержимой стихией. Каждое мгновение в этом накаленном состоянии казалось пульсирующим, как ритм сердца, наполненного жаждой чего-то большего. Это было то, чему невозможно было противостоять.

Когда Тарталья наконец отстранился от моих губ, его теплое дыхание смешалось с моим. Он едва заметно прикоснулся своим лбом к моему, его глаза были полны нежности и какой-то глубокой, почти невыносимой тоски, которая, казалось, отражала все несказанные слова и чувства. В этот момент время остановилось, и я забыла, где мы находимся и что происходит вокруг нас.

Я попыталась найти слова, чтобы выразить всю бурю эмоций, накатившую на меня, но это оказалось нелегко. Мое сбивчивое дыхание выдало мое замешательство, и я чувствовала, как Тарталья слабо ухмыляется, видя мою реакцию.

— Что… Ты… Мы… — я начала, но не смогла закончить предложение, запутавшись в своих чувствах и мыслях. Моя растерянность, похоже, лишь позабавила его, и я могла заметить, как его глаза засветились мягким озорством.

Он легонько насмешливо наклонил голову, как будто предлагая мне завершить вопрос, который висел в воздухе.

— Ты можешь еще спросить: «Что это было?» или «Что это значит?» — предложил он с легкой иронией, показывая, что прекрасно осведомлен о моей внутренней борьбе.

Раздражение и смущение одновременно овладели мной, и я предприняла попытку отступить назад, но его рука тут же обвила мою талию, не позволяя мне уйти. Несмотря на мои усилия, он удерживал меня с такой уверенностью и нежностью, что я больше не знала, стоит ли действительно сопротивляться или поддаться этому притяжению.

— Ты все равно должен объясниться! — я нашла в себе силы произнести слова, хотя мой голос чуть дрожал, и я предприняла еще одну попытку выбраться из его объятий, чем, кажется, только больше его раззадорила.

— Давай, сопротивляйся еще больше, — сказал он с легким вызовом в голосе. — Но знай, чем больше ты сопротивляешься, тем сильнее я хочу сломать эту стену между нами. Зачем сопротивляешься? Хочешь, чтобы я сошел с ума? Сначала ты вызываешь у меня ураган чувств, которые я никогда не испытывал, а затем надеешься так легко избавиться от меня, Люмин?

Когда он произнес мое имя, его голос прозвучал так ласково и завораживающе, голос был таким бархатным, что я с трудом сдержала стон. Это было так необычно, так сладостно, будто он смаковал каждый звук, каждый слог, даря ему особое значение.

— Ох, Люмин-Люмин, — произнес он с легкой горечью в голосе, и я уловила, как его дыхание стало чуть тяжелее. Он наклонился ближе, и его теплый шепот прошелестел у меня над ухом. — Еще ни одна девушка не играла со мной так жестоко, как ты. Это словно танец на тонкой грани — возбудила во мне надежду, заставила поверить в возможность большего, дала почувствовать себя особенным рядом с тобой. А потом так внезапно согласилась притвориться, что между нами ничего не происходит, как будто все эти общие моменты были лишь иллюзией, красивым сном, от которого ты захотела проснуться. А сегодня — ты пошла на свидание с моим другом. Знаешь, так просто это не прощается…

Он замолчал, и я почувствовала, как его губы, подобно бабочке, прикоснулись к моему уху, передавая ту искру, нет… уже не искру… пожар, который пылал между нами.

— Чайльд… — выдохнула я, не зная, что именно хотела этим сказать — объясниться, оправдаться, что?

— А что «Чайльд»? — с легкой усмешкой отозвался он, но я почувствовала в его голосе твердую решимость. — Я считаю, что если людей тянет друг к другу, если есть этот огонь, который не потушить, то сопротивляться бессмысленно. Бесполезно подавлять то, что уже давно требует выхода. Я это и сам понял недавно… Поэтому я решил положить конец нашим метаниям, — его голос стал тверже, — и прямо показать, что ты творишь со мной, Люмин.

Его руки, теплые и сильные, осторожно и трепетно обхватили мое лицо. Он наклонился ближе, поднимая мое лицо, чтобы я могла заглянуть в его глаза. Эти глаза, глубокие, таинственные, были подобны бушующему шторму в открытом океане, бурлящему с невообразимой энергией. В этом шторме сверкали молнии и гремел гром, но, вопреки всему, мне было уютно и спокойно. Казалось, я нашла свое убежище в эпицентре этой бурной стихии.

— Такая хитрая, — начал он, и в его глазах мелькнул озорной огонек. — Такая невероятно красивая. Такая горячая, что риск получить ожог в сердце слишком велик… — его голос, насыщенный эмоциями, сделал паузу, наполняя тишину чем-то более значимым. Он привлек меня ближе, и его теплое дыхание окутало меня, становясь частью этого особенного момента. — Никому, слышишь? — продолжил он, его слова прозвучали как заклинание, сделанное не голосом, а сердцем и душой. — Никому больше не позволю претендовать на тебя, на девушку, которую я люблю.

Слово «люблю» повисло в воздухе, как нечто драгоценное и невероятно важное. Я ощутила, как сердце мое забилось быстрее, отзываясь на его признание.

— И никому больше не позволю прикасаться к себе, кроме тебя, Люмин… — заключил он, его голос был тверд и уверен, как если бы он высекал эти слова в граните.

Я стояла перед Чайльдом, чувствуя, как каждая клеточка моего тела содрогается от напряжения и волнения. Слова, которые я так хотела произнести, застряли где-то глубоко в горле, не дозволяя выйти наружу. Я всегда думала, что смогу легко выразить свои чувства, особенно когда они такие искренние и настоящие, но оказалось, что сделать это не так просто, когда на тебя с таким проницательным и прямым взглядом смотрит Чайльд.

Еще недавно я считала себя вполне уверенной в себе девушкой. Я никогда не была застенчивой, всегда говорила, что думаю, и не боялась открыто выражать свои мысли и чувства. Но в этот момент, стоя напротив Чайльда и слыша его откровенное признание, я чувствовала, как краснею от макушки до пят. Мне казалось, что жар, волной накативший на меня, вот-вот вырвется наружу и я попросту сгорю от стыда.

Раньше никто не признавался мне в любви таким образом. Скарамучча, например, сделал это холодно и даже эгоистично, просто предложив стать его девушкой, как будто это было нечто обыденное. Итто, в свойственной ему манере, заявил: «Эй, малая, ты мне нравишься, теперь ты моя, окей?» — и, конечно, это не вызывало у меня тех трепетных чувств, которые я испытываю сейчас.

Чайльд же был совсем другим. Он смотрел на меня так нежно и уверенно, как будто был готов ждать моей реакции вечно, если понадобится. Его глаза проникали в самую глубину моей души, и я поняла, что уже совсем потеряла дар речи. Волнение захватило меня, и я нервно прикусила губу.

— Можешь ничего не говорить. И не пытайся отрицать свои чувства, — с легкой улыбкой заявил он, отказываясь отпускать меня из-под своего взгляда. — Я вижу по твоей реакции, что в твоей душе разыгралось целое цунами, из-за чего ты потеряла дар речи, моя сладенькая.

— Т-твоя сладенькая? — пробормотала я, чувствуя, как мои щеки пылают от смущения. — Боже, ну и кринж… Давай, ещё зайкой и кисой меня назови, я вообще улечу в космос от испанского стыда.

Чайльд хихикнул, отпуская мое лицо, и с нежностью в голосе заметил:

— А вот для язвительности язык сразу нашелся… Просто признайся, что ты трусишка, которая немного растерялась.

Я опустила глаза и, поежившись, почувствовала, как кожа на щеках горит еще сильнее. Каждая моя попытка выразить свои чувства спотыкалась о неловкую тишину, и я лишь беспомощно стояла, глядя на Чайльда, который смотрел на меня с той же терпеливой уверенностью, как если бы знал, что рано или поздно я найду нужные слова.

И в его глазах не было ни капли укора, ни даже намека на давление. Я глубоко вдохнула, пытаясь обуздать пылающий пожар своих эмоций. Это было необходимо: признать, что Чайльд заставляет мое сердце пылать, возбуждая целый каскад чувств, которые я никак не могла игнорировать. Это признание было словно прыжок с обрыва в неизвестность, но наполненный таким захватывающим ожиданием.

— Знаешь, — начала я, мой голос дрожал от переполняющего меня волнения, — ты прав. Я действительно была в замешательстве. За своей саркастичностью я пыталась спрятаться, чтобы не показать, как сильно твои слова затронули мою душу и сердце. Но думаю, пора отбросить сомнения. Ты… ты тоже мне небезразличен, Чайльд. Ты как свет, на который я, как бабочка, лечу из темноты и сгораю в нём. Но этот огонь не обжигает и не опаляет, он лишь согревает меня, теплит мою душу. Я люблю тебя. Люблю, как бы сильно я этому не сопротивлялась.

Широкая улыбка разлилась по лицу Чайльда. Я заметила, как в его глазах заиграли искорки радости и тепла, делая этот миг таким бесценным и настоящим.

Примечания:

Альберто делает отвлекающий маневр перед бабушкой, чтобы трахнуть трактор (с) бета