Гибель отложим на завтра (джен)

Зарина в ярости встряхнула головой, и волосы огненным дождем рассыпались по плечам. Элимер посмотрел на нее с искренним недоумением, и это разозлило ее еще сильнее. Конечно, правитель привык, что она никогда не проявляет недовольства и не доставляет неудобств. Настолько привык, что теперь даже забыл о ее существовании, а встречая изредка в коридорах, скользил по ней равнодушным и ничего не выражающим взглядом. Он словно считал, будто и такое его поведение Зарина воспримет с привычной покорностью. А вернее всего, кхан и вовсе ничего насчет нее не считал, он просто не думал о ней, ему просто было все равно, и это не укладывалось у нее в голове. Хотя бы потрудился б отослать ее из замка, даже это было бы лучше, чем полное безразличие.

Отчаявшись ждать от него хоть каких-то слов или действий, Зарина пришла к нему сама, хотя даже это удалось не сразу — он принял ее только через два дня. Теперь сидел в своем кресле и смотрел на нее с озадаченным видом. Наконец произнес:

— Я не хотел тебя мучить. Мне жаль, что так вышло. Но ты не пленница здесь и можешь вернуться в Тилирон или обосноваться тут, в столице. Я не обижу тебя деньгами и подберу хорошего мужа.

— Почему? — прошипела Зарина вместо ответа. — Почему дикарка?

— Она теперь не дикарка, а кханне и твоя повелительница, нравится тебе это или нет.

— Почему? — тупо повторила Зарина, во что бы то ни стало желая получить ответ.

Она его не получила.

— Разве я должен перед тобой отчитываться? — со сталью в голосе сказал он, поднимаясь с кресла. — Я так решил, и этого достаточно.

— Но… но я люблю тебя! — выкрикнула она. — Я ради тебя покинула Тилирон, отправилась за тобой в Инзар!

— Насколько я помню, все это было твоей идеей, — с холодом напомнил Элимер. — Я всего лишь не отказал.

— Если бы я только знала тогда, что настолько тебе безразлична!

— Мне жаль. Правда, — повторил он, смягчившись. — Но пусть тебя не беспокоит твоя дальнейшая судьба, я о тебе позабочусь, обещаю.

— Мой кхан, я…

— Ты можешь идти, Зарина.

Ее пальцы дрожали, из глаз катились слезы, а он словно не замечал этого. Притворялся, что не замечает. Как же она ненавидела его в эту минуту!

Девушка добрела до своей комнаты, как в полусне. Оказавшись внутри, невидящим взглядом уставилась в стену. Что же ей делать теперь? В родной Тилирон она возвратиться не могла, там строгие нравы, и даже на бывшую любимицу правителя смотреть будут косо, а отец ее и вовсе не примет. Он не ответил ни на одно из ее посланий, которые она когда-то отправляла, прежде чем оставила попытки.

Оставаться же в Инзаре и жить так близко к Элимеру — и так далеко от него! — казалось и вовсе нестерпимым. Зарина и представить не могла, каково это: слышать его имя от глашатаев, зачитывающих приказы, или от лавочников, передающих последние сплетни, видеть его на площади во время торжеств и вспоминать его глаза — такие холодные, такие любимые и ненавидимые одновременно. А он будет развлекаться с айсадкой и не помнить о бывшей любовнице. О ней, которая ушла вслед за ним из Тилирона почти дитём, которая терпеливо ждала их редких встреч и пила горькие настои, чтобы не понести… А теперь он просто решил от нее избавиться, выдав замуж? Зарина не могла примириться с этим и не собиралась покорно ждать своей участи.

Сжав кулаки, она прошипела:

— Ты поплатишься за это, Элимер. Ты и твоя дикарка. Вы оба. И неважно, чего мне это будет стоить.

Через несколько дней, прихватив с собой драгоценности, когда-то подаренные кханом, и одну из рабочих лошадей, Зарина исчезла из замка и из столицы. Она была уверена, что кхан не станет ее разыскивать, и оказалась права.

* * *

Весна перевалила за середину, и равнина преобразилась, благоухая свежестью травы, радуя взгляд яркими цветами, услаждая слух треньканьем полевых пичуг. Увы, эта пора была краткой. Пройдет месяц — лепестки первоцветов облетят, солнце начнет нещадно жарить, и зелень потускнеет. Чтобы не пропустить время весеннего расцвета, Шейра старалась чаще выбираться в степь — вместе с Айей, подросшими щенками и несколькими воинами в сопровождении. Но удавалось ей это далеко не каждый день и даже не через день: большая часть времени уходила на учебу. Теперь, когда айсадка превратилась в кханне, она должна была изучить историю Отерхейна, не говоря уже о том, чтобы в совершенстве овладеть языком и научиться правильно держать себя с подданными. Вместе с ней училась и Айя, иначе девчонке с повадками простолюдинки было бы не место подле Шейры, которая успела к ней привязаться.

Но если жена хотя бы иногда находила время прогуляться по равнине, то Элимеру не удавалось и этого: в Инзар пришли дурные вести. Владельцы замков у восточных границ Отерхейна подняли бунт. Сначала повесили сборщиков податей и их охранников, потом начали укреплять крепостные стены, ожидая штурма или осады.

Слухи об Аданэе подарили обиженным вельможам надежду, что правителя можно сменить. Теперь Элимер жалел, что сразу не ответил на сплетни жестокими карами. Источник молвы обнаружить все равно не удалось, а она обернулось крупными неприятностями.

Медлить и дальше он не собирался. Карательные этельды понеслись на восток — и земля Отерхейна окрасилась в алый. Некоторых мятежников разгромили: одних казнили на месте, а других, наиболее знатных, привезли в Инзар, чтобы предать смерти на площади как изменников. Но это было только началом, ведь остальные бунтари все еще удерживали замки: крепостные стены строились на славу. Элимер не тешил себя иллюзиями и понимал, что корни восстания удастся выкорчевать нескоро, и они еще долго будут давать всходы в восточных провинциях.

Но до чего же не вовремя! Бунт, конечно, всегда не ко времени, но сейчас особенно. Недавно разведчики донесли, что Лиммена при смерти, на трон вот-вот взойдет Латтора, и Элимер думал развязать войну с Иллирином до того, как властолюбивые интриганы свергнут незадачливую наследницу или начнут править от ее имени. Но теперь, пока в самом Отерхейне не стихнут волнения, будет не до Иллирина. Это приводило кхана в бешенство, восстания подавлялись жестоко как никогда, но все-таки мятежники не спешили сдаваться, догадываясь, что обратного пути нет.

Вчера из восточных предместий доставили одного из мятежных вельмож, которого многие восставшие считали одним из своих предводителей. Его захватили вместе с семьей, и это было хорошим уловом. Элимер по прошлому опыту знал: порой достаточно лишить бунтарей главаря, и мятежи если и не прекращаются, то идут на убыль. А благодаря тому, что его семья оказалась у кхана в заложниках, можно было надеяться, что перед казнью он выдаст все нужные сведения.

Крутая лестница, чадящие факелы, тяжелый затхлый воздух. Кхан давно не спускался в подземелье: обычно заключенных допрашивали палачи, но сегодняшний пленник был слишком важен, и для начала Элимер думал допросить его сам.

Пройдя по длинному коридору, он оказался у нужной камеры. Стражники открыли дверь и вывели оттуда высокого хорошо сложенного человека в разодранной одежде. Он подслеповато щурился на свет, на теле виднелись кровоподтеки и рассечения: его взяли в бою.

Увидев перед собой правителя, человек поджал губы, всем своим видом выражая презрение. Явно хотел умереть достойно, с высоко поднятой головой. Что ж, Элимер подарит ему такую возможность — при условии, что и мятежник даст кхану то, чего он от него ждет.

Стражники пододвинули к правителю деревянное кресло, и он порадовался такой предусмотрительности: разговор предстоял долгий.

— Тебя называют Тергал, — сказал Элимер, опускаясь на жесткое сиденье, — но ты рискуешь умереть в муках и безымянным, как и полагается изменнику. Если только не ответишь на мои вопросы. Теперь говори: откуда пошли слухи о моем брате? Назови имена всех заговорщиков, расскажи об их планах.

— Ты ничего не узнаешь, — прохрипел Тергал. — Узурпатор… Уселся на трон, принадлежащий твоему брату.

Элимер и не надеялся сразу же на иной ответ, но нужно ведь было с чего-то начать.

— Уже за одни эти слова тебя следовало бы четвертовать.

— О, не сомневаюсь, что ты сделаешь это с удовольствием, — выплюнул мятежник. — Кровожадный тиран.

Элимер помолчал и невольно усмехнулся, прежде чем ответить.

— Сдается мне, — тихо сказал он, — что ты сам не веришь своим словам. Тебе ведь сообщили, что твоя семья в моих руках? Жена и дети: два взрослых сына и совсем юная дочка. — Тергал открыл рот для ответа, но Элимер махнул рукой, прерывая его. — Я знаю, что сообщили. Однако ты отчего-то не опасаешься, что твоя ругань разозлит меня настолько, что в отместку я решу их пытать, отдам своим воинам на потеху, и… что там еще делают кровожадные тираны в таких случаях? Нет, ты не боишься, ты дерзишь, изображаешь из себя несгибаемого героя только потому, что считаешь, что с твоей семьей я так не поступлю. Но почему ты так считаешь? Был бы ты так в этом уверен, если бы и правда говорил с «кровожадным тираном»?

Тергал лишь плотнее стиснул челюсть, но возразить, по всей видимости, ему было нечем. Разумеется, он знал о казнях мятежных вельмож, их и впрямь было много, но о том, чтобы кхан приказал пытать их семьи, никогда не слышал. Потому что такого никогда и не было.

— Так я повторю вопрос: слухи об Аданэе. Откуда они?

Тергал молчал, хмуря брови, на его лице читалась напряженная работа мысли, и Элимер решил ему помочь.

— Подумай чуть лучше. Твоя семья в моих руках, и у тебя есть выбор, кого защищать: своих детей и жену — или своих сообщников. Я могу уничтожить твой род, для этого мне достаточно казнить тебя как безымянного, казнить твоих сыновей вместе с тобой, а вдову и дочь выдать замуж за кого-нибудь из простонародья. И они будут знать, что ты все это позволил. Пожертвовал ими, хотя достаточно было всего лишь нескольких признаний. Либо… — Элимер помедлил и многозначительно приподнял брови. — Либо твои сыновья отправятся в ссылку, жена останется почтенной вдовой, а дочь выйдет замуж за достойного вельможу и унаследует часть твоих земель. А другую часть, может быть, однажды получат твои сыновья, если искупят свою вину и докажут свою преданность мне. Ну а ты сам… Я могу казнить тебя по закону, и тогда казнь будет долгой, позорной и мучительной, а могу сделать это быстро. Многое зависит от тебя и твоих ответов, поэтому в твоих интересах говорить со мной откровенно. Как считаешь?

Еще несколько минут Тергал изображал безразличие, но потом не выдержал и в его хриплом голосе послышались едва уловимые молящие нотки:

— Я хочу их увидеть… моих детей и жену. Убедиться, что они в порядке… что ты не лжешь.

— Я позволю тебе увидеться с дочерью, ты сможешь у нее спросить об остальных.

Элимер подал знак воинам, и скоро в помещение завели невысокую девчонку с опухшими от слез веками. Правда, сейчас она была так перепугана, что уже не могла плакать. Ловила ртом воздух и задыхалась, словно выброшенная на берег рыба, а обезумевший взгляд скользил по стенам и лицам. Увидев отца, она тонко вскрикнула и метнулась к нему, уткнулась лицом в его плечо. Обнимая дочку, Тергал гладил ее узкие плечи и смотрел то на нее, то на кхана.

— Ты как, Сайя? — прошептал он. — Как мать и братья? Вас не мучили? Вы в порядке?

Девочка закивала, с мольбой и надеждой глядя на отца.

— Да, да, — закивала девочка и с надеждой взглянула на отца. — Тебя скоро отпустят? Тебя же отпустят?

— Я… я пока не знаю.

Голос Тергала подрагивал, и это было хорошим признаком. Явно этот человек к семье очень привязан, а значит, его должны соблазнить предложенные кханом условия. Иногда заложники лучше пыток. Главное, надежнее. Но девчонку пора уводить, у Элимера нет времени ждать, пока отец с ней наобщается. Он кивнул на девочку:

— Уведите ее.

Тергал не желал выпускать дочь из объятий, а она — оставлять его. Стражникам пришлось расцепить их насильно, после чего Сайю увели. Мятежник какое-то время еще пытался торговаться, но в конце концов сдался, согласившись ответить на все вопросы.

— Правильный выбор, — кивнул кхан. — Если расскажешь все без утайки и не солжешь, с твоей семьей все будет хорошо.

— Как я узнаю, что ты не врешь?

— Никак не узнаешь, — отрезал кхан. — Но можешь поверить на слово. Если я получу от тебя то, что мне нужно, зачем мне уничтожать твоих домочадцев? В этом нет смысла. Если, конечно, ты будешь со мной честен. Ты ведь будешь?

Мужчина сглотнул и выдавил:

— Да…

Уже через час кхан выяснил почти все, что хотел. Как он и думал, предводитель восставших понятия не имел, откуда пошли слухи об Аданэе, зато назвал всех своих сторонников и рассказал, что они вздумали объединиться с прочими злоумышленниками в провинции Антурин — проникнуть в город-крепость и захватить его изнутри. Тергал открыл также и то, кому поручили убить стражников, охраняющих западные ворота Антурина. Закончив, мужчина умолк и с сомнением уставился на кхана, видимо, опасаясь, что тот не сдержит слово.

— Если ты сказал правду — а это скоро выяснится, то с твоей семьей все будет хорошо, — еще раз подтвердил Элимер. — А тебе отрубят голову на площади. Это быстрая казнь.

Больше не обращая внимания на мятежника, он приказал запереть его, а сам направился к выходу. Поднявшись к себе, вызвал военачальника. Ирионг находился в замке, поэтому явился быстро.

— На рассвете объяви воинский сбор, — распорядился кхан. — Понадобятся шесть этельдов. Два отправятся в Антурин, остальные — на восток, в мятежные земли.

— Да, повелитель, — военачальник склонил голову, потом спросил: — Случилось что-то еще? Что новое?

— Случится, если не поторопимся, — ответил Элимер и рассказал все, что узнал от Тергала.

— Мой кхан, — дослушав, сказал Ирионг, — пожалуй, нам это даже на руку. Крысы вылезут из нор, тут мы их и раздавим.

— Вот и я так считаю.

Когда военачальник ушел, Элимер откинулся на спинку кресла и, громко вздохнув, прикрыл глаза рукой. Глянул в окно: оттуда вползала густая тьма. Сегодня на небе не мерцали звезды, не светила луна, а сторожевые огни на стенах застилал опустившийся на город туман. Казалось, будто всему Отерхейну передалось угрюмое настроение правителя.

«Вот только восставшего из мертвых Аданэя мне и не хватало…» — с горечью подумал он. Проклятый брат даже после смерти не давал спокойно жить и властвовать. В последние дни кхан едва мог найти время даже на то, чтобы провести его с женой.

При мысли об айсадке на душе потеплело, морщинки между бровей разгладились. Он с наслаждением прокрутил в голове ее слова и поступки, порой милые, порой забавные. Шейра ни разу не говорила, что любит его, но ее поведение указывало по крайней мере на то, что ей приятно его общество. Может быть, однажды придет и любовь…

Обычно айсадка с охотой отвечала на его ласки, улыбалась, что-то рассказывала или спрашивала, и до истории с мятежами он старался проводить с ней как можно больше времени. Приглашал в свои покои, чтобы вместе поужинать, и она оставалась до утра, сам приходил в ее комнаты, выезжал с ней в степь — и они мчались наперегонки, соревнуясь в стрельбе из лука. Элимер тренировал ее во владении мечом, заменив в этом Видальда. А ей взбрела в голову мысль учить стрелять и охотиться детей с окраинных трущоб Инзара, и она, недолго думая, начала этим заниматься.

Порой Шейра говорила или вытворяла умиляющие его глупости.

Однажды вернулась из степи вымокшая, заляпанная грязью — угодила под ливень. Элимер столкнулся с ней у главного входа в замок и тут же притянул ее к себе и сжал в объятиях, не обращая внимания, что его светлая одежда покрылась бурыми мокрыми пятнами.

— Задушишь меня сейчас, — сдавленным голосом сказала айсадка.

Он ослабил объятия и улыбнулся.

— Просто рад тебя видеть. Думал, вернешься позже.

— Это из-за проклятущей грозы! Оставила меня без добычи! — возмутилась Шейра. — Дутлоголовые козы разбежались, сожри их дети Ханке!

Элимер прервал поток ругани:

— Когда это ты выучилась браниться? Тебе нельзя так говорить.

— Почему? Видальд всегда так говорит.

— Ах, Видальд… — протянул Элимер. — Тогда понятно. Не бери с него пример.

— Да, великий кхан, — с усмешкой бросила Шейра и, обойдя его, понеслась вверх по лестнице к своим покоям.

В другой день, в середине весны, когда они прогуливались вместе, айсадка сорвала покраснелую прошлогоднюю травинку и вплела в прядь его волос. Элимер спросил: «Что ты делаешь?» Шейра пожала плечами и ответила: «Вплетаю траву в твои волосы». Он не поинтересовался зачем, ведь это было неважно: куда значимее казалось то, что она прикасалась к нему с нежностью, а такое случалось не всегда.

Потому что в иное время айсадка становилась похожей на прежнюю себя: отчужденную, замкнутую, неприветливую. Тогда он интересовался у нее, что случилось, но в ответ она почему-то говорила, будто бы он ни о чем ее не спросил. Элимер никак не мог взять в толк, что она имеет в виду, но дополнительные расспросы не помогали, а только раздражали ее еще сильнее. Так что обычно он просто ждал, пока это состояние у нее пройдет.

Мысли о Шейре вызвали желание навестить ее, хотя смущала тьма за окном: у айсадки была привычка ложиться спать довольно рано. И все-таки он решил попробовать.

И не зря. Она еще не спала. Сидела на скамье за столом, подперев рукой подбородок, смотрела на пламя в масляной лампе, а пальцами другой руки выводила круги на шероховатой поверхности дерева. На шкуре на полу устроилась Айя и как всегда о чем-то весело болтала. Когда стражник отворил дверь, впустив кхана, айсадка вздрогнула и повернула голову, а ее прислужница вскочила на ноги, поклонилась и выскользнула из комнаты.

Шейра поднялась навстречу Элимеру, вопрошающе изогнув брови, и снова показалась ему привлекательной как никогда. Короткая голубая туника открывала стройные ноги, две косы, слегка растрепанные, падали на плечи, свет и тени играли на нежном лице. Он приблизился, провел большим пальцем по ее подбородку и губам, обнял и вдохнул запах ее тела, ее волос, а она легким, но ласковым движением скользнула рукой по его плечу. В этот миг Элимер почувствовал себя счастливым.

— Знаешь что, мы с тобой сейчас же отправимся в мои покои, — сказал он с улыбкой.

Шейра отреагировала неожиданным образом. Нахмурилась, отстранилась и бросила:

— Нет. Иди один.

— Что случилось? — вздохнул он.

— Ничего, — огрызнулась айсадка, отворачиваясь. — Не хочу тебя сегодня видеть. Уходи.

— Нет уж, — хмуро откликнулся Элимер, усаживаясь на скамью прямо перед ней. — Не уйду. Пока ты не объяснишь, что случилось.

Шейра молчала минуту или дольше, не глядя на него, потом все-таки посмотрела в глаза и враждебно сказала:

— Конечно, ты не уйдешь. Тебе ведь никогда не важно, чего я хочу, а чего нет.

— Что значит не важно? — не понял Элимер. — Конечно, важно! Я даже отпустил тебя в твои леса, когда ты этого захотела.

— Да! — выпалила она. — Отпустил. По собственной прихоти. А потом вернул, как только захотел. И даже не спросил, хочу ли этого я!

— А ты была бы против? — Он поднялся, снова приближаясь к ней.

— Не знаю! Ты же не спросил! И я даже понять не успела…

Все-таки Элимер решительно не понимал, что ее так возмущает. Ну да, он не спросил. Но и она не возражала. Могла бы сказать сразу, если была против.

— Послушай, ты говорила, что не можешь остаться со мной, потому что скучаешь по айсадам, но не готова навещать их, будучи моей пленницей. И я отпустил тебя к ним свободной. А после сделал тебя женой и кханне, так что теперь ты никакая не пленница в их глазах, как и в глазах любых других людей. Так чем же ты так не довольна? В конце концов, ты утверждала, что ваши старейшины тоже не слишком-то интересовались, хочешь ты замуж на этого Тьерэ-как-его-там или нет. И что-то я не припомню, чтобы ты злилась на них за это.

Шейра ничего не сказала. Уселась на ложе и, не глядя на Элимера, начала расплетать косы.

— Хорошо, — выдавил он. — На этот раз я уйду. Но не жди, что так будет всегда.

Она снова промолчала, и он в раздражении вышел, хлопнув дверью громче, чем следовало. Чтобы развеять невеселые мысли, решил пройтись по главным улицам Инзара: обычно это помогало.

Он позвал с собой как всегда не спящего в это время Видальда и, переодевшись в простую одежду, они вместе отправились в город.

Ночь стояла хоть и туманная, но безветренная и теплая, и улицы были оживленнее обычного. Двигаясь по освещенной мостовой, мимо смеющихся и веселящихся юношей и хмурых усталых работяг, Элимер и Видальд дошли до самого речного порта. Элайету плескалась, набегая на берег, и шум волн успокаивал разум. Говорить не хотелось, но над ухом раздался грубоватый голос телохранителя:

— Я знаю недурной трактир неподалеку.

— Нет уж, никаких трактиров… Постоим немного — и обратно.

— Как знаешь. А то смотри… Мы с кханне как-то туда заходили, нам понравилось.

— Не надо сейчас о ней.

Телохранитель изогнул бровь.

— А что случилось?

— Не твое дело.

— Ладно-ладно, не хочешь, не говори.

И он принялся насвистывать какую-то веселую мелодию.

— Умолкни, — в раздражении проронил Элимер.

— Угу. Как прикажешь.

Они помолчали, а потом кхан неожиданно сам для себя выпалил:

— Я дважды сохранил ей жизнь, я позволил ей разъезжать по Отерхейну, я отпустил ее к айсадам. Я мог сделать ее рабыней и наложницей — вместо этого сделал женой и кханне. А она недовольна.

— Почему?

— Вот это меня и удивляет.

— Нет, кхан, ты не понял, — махнул рукой воин. — Она сказала, почему недовольна?

— Да вроде как я ее не спросил, хочет ли она этого брака.

— А ты спросил?

— Нет, но ее старейшины тоже ее не спрашивали. Но на них она не злится. Может, мне стоит обратно к ним ее и отправить. И жениться на той, которая оценит…

Воин хохотнул, как показалось Элимеру, с издевкой.

— Ты хочешь что-то сказать, Видальд? — с угрозой процедил он.

— Нет-нет, ничего, кхан. Хорошая мысль, мне нравится. Принцесса Отрейя еще свободна?

— Ты что, сволочь, издеваешься? — устало, без настоящей злости, проронил Элимер.

— Издеваюсь, — признался телохранитель.

— Осторожнее с этим, однажды я могу разозлиться по-настоящему, — бросил кхан одну из привычных угроз, которые для него с нагловатым Видальдом уже давно стали чем-то вроде ритуала. — Идем отсюда. Мы возвращаемся.

Он первый развернулся и двинулся к замку. Видальд держался в нескольких шагах позади. Вспомнив, что как раз собирался отчитать телохранителя, Элимер тут же высказал ему свое возмущение:

— Ты научил Шейру браниться. Она же все новые слова перенимает, вот и твою ругань освоила. Больше не смей.

— Конечно. При будущей кханне слова бранного не скажу.

— Будущей?..

— Ну, ты же собрался жениться на той, которая оценит.

— Прекрати, — скривился кхан. — Не придуривайся.

— Как скажешь, — откликнулся Видальд, а потом тихо проговорил ему в спину: — Наверное, она не злится на этих своих старейшин, потому что они были для нее не так уж важны, или ничего другого она от них и не ждала. А вот от тебя — да…

Элимер смолчал, но от слов воина на сердце стало немного легче.

* * *

Шейра вскоре успокоилась, снова повеселела и даже сама подошла к нему в один из дней, заговорив как ни в чем не бывало. Такое случалось с ней и раньше, так что Элимер не удивился, но у самого не выходил из памяти тот разговор — и с ней, и с Видальдом.

Когда самые опасные мятежи удалось подавить (хотя два замка все еще сопротивлялись, и их взяли в осаду), кхан наконец смог ненадолго отвлечься от дел и предложил Шейре отправиться в охотничий домик к Еху. Айсадка с радостью согласилась — ей всегда нравилось проводить там время.

Они добрались на лесную поляну лишь после заката. Старик встретил их как всегда громко и говорливо, но, понятливый и услужливый, быстро ушел в свою пристройку, чтобы не мешать.

Все вокруг уже посерело, померкло в ожидании ночи, и только вдалеке, промеж стволов деревьев, просвечивало, подмигивая, багряное зарево. Они расчистили старое кострище, уложили туда дрова — айсадка зачастую предпочитала проводить время у огня, а не внутри дома, — и с помощью щепок разожгли костер. Пламя весело затрещало, и Шейра устремила на него взгляд. Затем посмотрела на небо.

— Сегодня ночь Весенней Луны… — пробормотала она. — Наверное, они уже празднуют.

Она умолкла, оторвала венчик цветка и покрутила в пальцах.

— Ты бы хотела к ним вернуться? — глухо спросил Элимер.

— Я… не знаю. Почему ты спрашиваешь?

Он вздохнул.

— Потому что я понял, кажется, о чем ты пыталась мне сказать недавно… Поэтому и спрашиваю, хоть и с запозданием. И если… если ты правда хочешь быть там, а не здесь. Если ты вообще не хотела этого брака… — Ох, давненько Элимер не говорил так сбивчиво. Пожалуй, с самой юности. — Послушай, мне сложно это дается, эти слова… но если ты по-настоящему хочешь жить там, а не здесь, клянусь, я не стану тебя удерживать. И возвращать насильно не стану.

Больше всего он боялся услышать, что она действительно желает покинуть Отерхейн и его, своего мужа, и он замер в ожидании ответа. И как назло, айсадка молчала довольно долго. Элимер пошевелил пламя костра, и несколько огненных лепестков взметнулись к небу.

Шейра все еще молчала, и он почувствовал, как боль и отчаяние вползают в душу. Поэтому когда она коснулась пальцами его запястья и все-таки ответила — тихо и мягко — он едва поверил.

— Я же люблю тебя, — сказала она так запросто, будто произносила это каждый день. — И если я уеду, то стану скучать по тебе сильнее, чем по ним. Ты лишил меня дома, мой кхан, и теперь должен дать мне новый. И пусть он будет рядом с тобой.

Элимер засмеялся счастливо и безмятежно, и обнял ее, привлекая к себе. Не удержав равновесия, они опрокинулись на траву, и теперь смеялась уже и Шейра.

Любопытная луна желтым глазом выглянула из-за туч. Сегодня она имела право подглядывать, ведь это была ее ночь — ночь Весенней Луны.

* * *

Луна выглянула из-за туч, поднялась над лесом, и новая шаманка айсадов издала торжествующий возглас: если бы спутница ночи осталась скрытой от глаз людей, это было бы плохим знаком. Но луна показалась — значит, пришел час преданий.

Раскачиваясь из стороны в сторону, шаманка повела рассказ:

Это случилось в те далекие времена, когда наши предки жили в горах, рыбы — на земле, а у змей были крылья.

Одного из айсадов называли Тхай-Геру — Лисий След. Никто не мог лучше него дичь выследить или врага с пути сбить. Считался он славным воином и охотником, не знали стрелы его промаха, а копье — пощады.

В то же время жил Сахэн-Кину — Короткая Лапа. Одна нога его была короче другой, потому не вышло из Сахэна хорошего охотника. Мудрости он тоже нажил, да и сварливым нравом славился. Но была у него дочь — прекрасная Хтайнэ-Ра, чьи волосы сверкали, как снег на солнце. Полюбилась она молодому Тхай-Геру, и ее сердце тоже к нему тянулось. Захотел он взять ее в жены. Пришел на заре к Сахэну и говорит: так, мол, и так, стрел у меня много, шкур теплых и того больше, а рука моя промаха не знает. Возьму я Хтайнэ в жены. Глаза ее для меня ярче звезд светят и теплее солнца греют. Ни в чем не будете нуждаться.

Сахэн ему так отвечал:

— Не достоин ты дочери моей.

Разозлился Тхай-Геру и прочь пошел. Как успокоился, отправился к шаману великой горы — совета просить.

Четыре дня и четыре ночи взбирался Тхай-Геру на вершину, где жил тот шаман, и обратился к нему. Открыл старик два своих глаза, а третий закрытым оставил. Знал Тхай-Геру: третьим глазом он мир мертвых прозревает. А если на живого человека им посмотрит, недолго тому жить осталось.

— Человек, — заговорил шаман, — что тебе нужно?

— Пришел совета попросить, хозяин горы. Узнать бы мне, как взять возлюбленную в жены.

— Тогда ты ее получишь, когда к ней в дом третья беда постучится, — сказал он и закрыл глаза.

Так и получилось, как тот шаман обещал. На первый день ветром сорвало у Сахэна с Хтайнэ-Ра шатер, хотя у остальных жилища целы остались.

«Вот и первая беда, — подумал Тхай-Геру. — Ничего, у меня шкур и кожи много. Скоро утешится Хтайнэ-Ра».

На другой день и без того скудная добыча стала у Сахэна из рук уходить.

«Вот и вторая беда, — радовался Тхай-Геру. — Но ничего. Нет в племени лучшего охотника, чем я. Недолго прекрасной Хтайнэ-Ра голодать».

Потом навалилась на Сахэна хворь невиданная. Уж и знахари, и шаманы бились с ней, да все без толку. Угасал Сахэн на глазах. Видел Тхай-Геру отчаяние возлюбленной и думал:

«Вот какова она — беда третья. Умрет Сахэн — Хтайнэ-Ра моей станет. Но разве есть у меня для нее другой отец?

Растерялся Тхай-Геру. Не знал, как быть. Умрет Сахэн — плохо. Выживет — тоже плохо. На перепутье он оказался: то ли смерти Сахэна дождаться, а потом Хтайнэ-Ра в жены взять, то ли опять к шаману великой горы идти, за советом.

Как утро четвертого дня занялось, решился Тхай-Геру и к шаману отправился.

— Человек, — спросил шаман, — чего тебе надо?

— Пришел я за советом. Не откажи.

— Спрашивай, человек.

— Что мне сделать, чтобы отца прекрасной Хтайнэ-Ра спасти?

— Отступись от дочери его. Тут же он выздоровеет. Но тогда тебе ее не только женой не знать, но и женщиной своей не видать.

Опечалился Тхай-Геру, но поступил так, как Старец велел.

А потом сон увидел. Явился к нему сам дух Горы и сказал: «Тхай-Геру, Тхай-Геру, истинный воин всегда знает, когда в бой идти, а когда в отступлении сила».

Проснувшись, охотник подумал к шаману пойти, чтобы тот сон разъяснил. Вышел из шатра — и столкнулся с отцом возлюбленной.

— Тхай-Геру, — сказал Сахэн, — пока лежал я в болезни, сам дух Горы со мной заговорила. Сказала: если выживешь, отдай свою дочь в жены человеку, которого Тхай-Геру называют. А кто я, чтобы с духами спорить.

Так и случилось, что стали Тхай-Геру и Хтайнэ-Ра мужем и женой. Всякое промеж них случалось, но не забывали они любви, и помнил Тхай-Геру свое испытание.

Потомки их до сих пор среди нас живут.

* * *

Под ночь раздался громкий стук в дверь. Элимер вздрогнул и подскочил на кровати, невольно отпихнув Шейру.

— Повелитель, — раздался из-за двери голос стражника. — Пожаловал человек со срочным донесением.

В груди шевельнулось беспокойство: если потревожили в такое время, значит, случилось что-то страшное.

— Я сейчас выйду к нему, пусть подождет, — откликнулся он и зажег от еще не догоревшей свечи лампу. Поцеловав Шейру в лоб, сказал: — Все хорошо. Не волнуйся. Спи.

Айсадка метнула на него встревоженный взгляд, но промолчала, а кхан оделся, распахнул дверь и вышел во внешнюю комнату покоев. Там стоял стражник с факелом, а позади него тяжело дышал странник в запыленной одежде.

— Что случилось? — сходу спросил Элимер. — На нас напали?

— Нет, повелитель, — отозвался незнакомец.

— Тогда как ты смеешь врываться? Кто ты?

Человек вышел на свет, поклонился и тут же заговорил:

— Я из серого воинства, мой кхан. Меня называют Илнир, и у меня плохие вести.

Элимер махнул рукой стражнику, чтобы ушел, и когда за ним закрылась дверь, обратился к разведчику:

— Говори.

— Лиммена Иллиринская умерла и…

— Что же здесь плохого? — Элимер даже улыбнулся. — Латтора и Марран уже приняли власть?

Илнир смутился, заволновался.

— Нет, повелитель. На трон взошли Аззира Уллейта и ее супруг. Когда я уезжал, народу и простым вельможам об этом еще не объявили. Только самая высшая знать была в курсе.

— Так это переворот? — Кхан прищурился и потер подбородок. — И как тамошняя знать отнеслась к тому, что их новый правитель — недавний раб? Мне доносили, будто Аззиру намеренно выдали за него, чтобы лишить надежды на трон.

— Так и есть, повелитель. Только… он оказался не обычным рабом.

Илнир заволновался еще сильнее, и Элимер понял: серый чего-то не договаривает. Словно готовит к страшной вести.

— Хватит намеков, — процедил он. — Говори как есть!

— Слушаюсь, мой кхан. Раб этот… — Илнир остановился на полуслове, сглотнул, а затем на одном дыхании выпалил: — Это твой брат. Кханади Аданэй.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ