Тангор (гет)

Свежий ночной воздух после опостылевшей тюремной вони пьянил, точно крепкое авундийское вино. Цокот копыт таял в серой предрассветной тишине. Стиснув коленями конские бока, Ринигер наслаждался свободой — и размышлял, что делать. Ибо нежданно обретенная свобода грозила стать для него худшей бедой, чем недавний приговор и скорая казнь.

С невеселой усмешкой вспоминал он собственную охоту за Ивиммоном — теперь он сам очутился в положении дичи. Сбежать недолго, было бы куда. Он не упрекал ни в чем ее величество: она без того поставила на кон немало, чтобы вызволить его из Лаутара. Королева сделала что могла, теперь время действовать ему самому.

Ринигер уже успел пожалеть, что не принял приглашение Оронна, бывшего лаутарского стражника и его товарища по бегству. Они расстались почти два часа назад: тот свернул на восток, к Бордану, а сам Ринигер держал путь на север, не зная толком, куда едет. В отчий дом ему нет пути, там станут искать прежде всего, да и ни к чему навлекать на отца и мать гнев короля. И тогда в голове навязчиво загудела мысль: покинуть Урбнисс.

Мысль вызвала лютое негодование, но Ринигер уверил себя, что вовсе не бежит трусливо, в страхе за свою шкуру. Да, он мог бы принять через несколько дней незаслуженную смерть и умер бы мужественно, не посрамив чести ни дома Роскатт, ни угасшего дома Либанон. «И что было бы потом?» — спрашивал он себя. Лучше жить и разоблачить козни врага, заодно защитив и сестру, и всю королевскую семью. Правда, пока неясно, как это сделать, — и возможно ли вообще.

Ринигер вспомнил свою поездку в Фаррейг и гостиницу «Рыбак и рыба», где он останавливался. Гинтаф, ее хозяин, показался ему тогда надежным человеком. Быть может, окажется надежным и сейчас. Правда, в тот раз Ринигер был королевским гвардейцем, уполномоченным ее величества, а сейчас — беглецом, спасающимся от казни за измену. Возможно, свою роль сыграет золото, как и неприязнь к канцлеру. Хотя Ринигер еще тогда заметил, что почти все в Фаррейге поминают имя Тангора чуть ли не с благоговением из-за той давней истории с валанью и авундийским флотом.

«Видели бы вы, что эта валань сотворила под Коинтом!» — со злостью думал он, вспоминая вероломство Гемеллов. И вновь возвращал себя к прежней мысли: Фаррейг и гостиница стали бы лучшим выходом. Ему нужно время и место, чтобы затеряться, выздороветь и восстановить силы. Телесная крепость и молодость сослужили ему добрую службу во время заключения и допросов, и все же он виделся сам себе слабым и жалким по сравнению с собой прежним.

Раздробленная левая рука горела огнем: сломанные кости понемногу срастались. Болели плечи после дыбы, как и незажившие еще раны, полученные в боях под Коинтом. Ожоги от каленого железа немилосердно пульсировали — благо, обошлось без лихорадки. Прохладный встречный ветер обвевал и голову, и грудь, принося облегчение. Ринигер заставил себя не думать ни о боли телесной, ни о боли душевной. Даже мысли о сестре и Альвеве он отбросил, всецело уверившись в том, что ее величество сдержит слово и не оставит их обеих своей защитой. Впрочем, сама она тоже в опасности, ибо Тангору нетрудно будет догадаться, кто устроил побег. «Потом, все потом, — сказал себе Ринигер, обессилев от мучительных дум. — Сейчас — найти убежище и просто поправиться».

Когда он добрался до Тьеды, уже рассвело. Конь фыркал и спотыкался, устав от бешеной скачки, да и сам Ринигер как никогда мечтал о хорошем плотном завтраке и удобной постели. Но времени на отдых не было. Он вошел в первую же неприметную на вид таверну и купил у хозяина, поскольку горячий обед еще не был готов, хлеба, холодного мяса и флягу вина. Хозяин поглядел на него с явным любопытством, однако продал все, обрадованный полученным серебром. Продал заодно и плащ, которым Ринигер решил прикрыть свою изорванную, окровавленную одежду. Да и дни стояли непривычно холодные для ранней осени.

Место для отдыха отыскалось на опушке небольшой рощи, в миле от Тьеды. Ринигер отпустил коня пастись, а сам жадно набросился на съестное, оставив немного про запас. После еды пришлось бороться со сном, который властно желал взять свое. Ринигер заставил себя подняться, ополоснул лицо и шею в ручье, что протекал поблизости, напоил коня и продолжил путь, не особо веря в надежность хозяина таверны. Если королевские стражи, посланные в погоню, спросят о тощем рыжем парне с перевязанной левой рукой, он тотчас расскажет все.

И все-таки ночлега не избежать, понял Ринигер. Ночь в лесу наверняка обернется для него, ослабевшего после заключения, простудой и лихорадкой. Придется рискнуть постоялым двором. Даже если хозяин или еще кто-нибудь почуют неладное и выдадут его местным стражам порядка, он успеет бежать — или, в худшем случае, дорого продаст свою жизнь. Оружие у Ринигера имелось — кинжал, отданный ему Оронном, хотя он предпочел бы шпагу или пистолет. А лучше — все вместе.

Так размышлял Ринигер, не сразу заметив, что дорога, по которой он едет, странно безлюдна. Лишь однажды ему встретилась грохочущая карета с дворянским гербом на дверцах. Ее сопровождал отряд наемников человек в тридцать, вооруженных до зубов и суровых на вид. Многие из них бросили на Ринигера тяжелые, подозрительные взгляды, словно приняли его за разбойника с большой дороги. Хотя сказать по правде, именно так он и выглядел.

Не успел Ринигер задуматься, для чего простым путешественникам брать с собой целое войско, как дорога привела его к очередной роще. Деревень поблизости, как он помнил, не было, места выглядели пустынно, даже зловеще. Или же ему так почудилось — беглецу всюду видится угроза.

Роща тянулась сколько хватало глазу по обе стороны дороги, которая вскоре круто поворачивала к западу. Поневоле Ринигер принялся оглядываться по сторонам: ожило то самое ощущение опасности, что нередко предупреждало его. Конь зафыркал, чуть замедлил шаг. В завываниях ветра и цокоте копыт Ринигеру слышались шаги, звон оружия и приглушенные голоса, а среди деревьев мерещились тени. Он проверил, легко ли кинжал вынимается из ножен, но не успел сунуть его обратно, как угроза сбылась.

С обеих сторон на дорогу высыпали люди, кто в добротных суконных дублетах, кто в драных куртках. Вооружены они были лучше, чем одеты, в основном дубинками, кинжалами и мушкетами, через плечо висели лядунки и пороховницы. У некоторых имелись самодельные пики-рогатины. И выражения лиц, и несколько фраз, которыми обменялись бродяги, сказали Ринигеру все: обычные разбойники, жаждущие богатой добычи — и явно разочарованные.

Конь тревожно заржал, вскинулся на дыбы. Ринигер кое-как успокоил его и развернул, надеясь спастись бегством, как бы ни было это позорно. Его встретили еще с десяток рогатин и глумливый хохот.

— Нет уж, мил человек, раз мы повстречались, извольте платить налог!

Главарь, сказавший эти слова, по виду напоминал слугу из некогда богатого, но разорившегося дома. Лицо его с набрякшими мешками под глазами уродовал шрам от пули, возможно, полученный пятнадцать лет назад в войне с Авундой. Одного удара его толстой суковатой дубины хватило бы, чтобы размозжить самую крепкую голову.

Ринигер едва сдержал проклятье. Это уж слишком: спастись от казни, чтобы погибнуть вот так нелепо от рук разбойников. Он скрежетнул зубами, невольно прислушиваясь, — не раздастся ли где цокот копыт? Но кроме тихого, точно стон, ржания его испуганного коня и разбойничьей брани вполголоса ничего не было слышно.

— Налог, значит? — сказал Ринигер, зачем-то пытаясь оттянуть неизбежное. — И кто же уполномочил вас, мил человек, брать его на этой дороге?

Главарь усмехнулся. Вместо того, чтобы подать знак своим людям, он ответил — видимо, любил поговорить с будущими своими жертвами:

— Да вот же он, документ мой, самый что ни на есть весомый. — Он пошлепал навершием дубины по загрубевшей ладони. — Так что слезай живее с коня и отдавай деньги. Да гляди не скупись.

— Немного же вам будет от меня прибыли, — сказал Ринигер, и не думая повиноваться.

Он хотел продолжить, но его перебили крики из задних рядов разбойников:

— Да что ты с ним возишься! С севера вроде едет кто-то, отряд человек в пятнадцать. Прихлопни этого и…

— Опять наемники? — прервал главарь и почесал в затылке. — Хотя пятнадцать — это не тридцать, с таким отрядом мы справимся. Ты, ты и вы тоже, — главарь указал своей дубиной, — идите и встретьте их хорошенько, а там и мы подоспеем.

Названные разбойники помчались на север, к повороту. Тем временем весть о приближающемся отряде, кем бы они ни были, наполнила душу Ринигера надеждой. Теперь только продержаться подольше, затянуть время, насколько получится; все же разбойников осталось десятка полтора, почти вполовину меньше, чем было. Но главарь, видимо, разгадал его намерения.

— Рано ты обрадовался, парень, — сказал он. — А ну, живо слезай! Вид у тебя, правда, какой-то ободранный, но, чую, за пазухой не пусто. В бегах небось? Или сам кого ограбил?

— Вор и подлец! — не выдержал Ринигер. — Думай, что говоришь дворянину!

— О-о, дворяне-то всякие бывают. — Разбойник ничуть не смутился. — И за примером нам недалеко ходить. — Он прислушался и резко взмахнул дубиной. — Бей его, парни!

Несущая смерть живая волна хлынула вперед. Конь вновь вскинулся и заржал, словно призывая на помощь Создатель весть кого. В отчаянии Ринигер подтолкнул его в бока, надеясь прорваться верхом сквозь толпу пеших, поскольку ни назад, ни в стороны было не уйти. Двое упали, прочие пустили в дело свои дубины и рогатины. Один-два удара достались Ринигеру — к счастью, не по левой руке. Стиснув зубы от боли, он вновь подтолкнул раненого коня, и тот вынес его к обочине дороги. Ринигер едва успел выдернуть ноги из стремян, когда конь рухнул со сломанной ногой и забился, придавив еще одного или двух разбойников.

Ринигер приземлился неудачно — на плечо. Выругавшись сквозь зубы, он вскочил на ноги и обмотал плащом левую руку, правая же выдернула кинжал. Далеко впереди послышались выстрелы и крики, оживив в сердце надежду. Впрочем, весьма слабую. Даже если те люди одолеют разбойников, сам он к тому времени уже будет мертв.

Две-три пули ударились в стволы деревьев рядом, выбив щепки. Ринигер увернулся от дубины главаря, но сам не смог нанести удар. «Была бы шпага! — с сожалением подумал он. — Хотя что она против дубин?» Он подсек главаря ногой, тот упал, задержав на миг прочих. Ринигер успел вонзить кинжал в грудь ближайшего разбойника, и тут же на плечо ему обрушилась чья-то дубина. Удар заставил его упасть на колено. Прежде чем новый размозжил ему голову, он впечатал правый кулак под ложечку разбойнику. Пока тот падал, задыхаясь, Ринигер ухватился за его руку и рывком встал.

Перед глазами все плыло, но он заставил себя собраться. С левой руки свисали лохмотья изрезанного плаща. Еще несколько пуль просвистели рядом, едва не задев лицо. Подоспевший главарь кинулся на него с ножом. Ринигер обезоружил его ударом ноги и едва замахнулся сам, как ему заломили за спину правую руку. «Только бы не потерять сознание!» — мелькнуло в голове. Еще крепче стиснув зубы и процедив очередное ругательство, он ударил главаря по шее ребром левой ладони.

В голове будто взорвался бочонок пороха. Вся левая рука мигом отнялась, сознание стремительно меркло. Смутно Ринигер расслышал выстрелы, грохот копыт и чей-то крик, призывающий поспешить. Голос кричащего показался странно знакомым, но голова уже не соображала. По груди чиркнул чей-то кинжал, задев один из ожогов. Еще кто-то ткнул его ножом в основание челюсти. Сил больше не осталось — только провалиться в холодную черную тьму, из которой уже не выбраться.

Каким чудом Ринигер не лишился чувств, он сам не знал, но в тот же миг ощутил, что его больше никто не держит. По шее на грудь стекала кровь, словно кипяток, в голове по-прежнему звенело от боли, и не сразу он понял, что огромные тени впереди — это тот самый отряд, который разбойники пытались остановить. Всадники стреляли из пистолетов, добивали разбойников шпагами. В изнеможении Ринигер привалился спиной к ближайшему дереву и съехал на землю, глядя на все будто сквозь пелену.

Он видел, как победители оттаскивают убитых разбойников к обочине и подбирают оружие. Видел, как осматривают тела в поисках выживших. А потом увидел их предводителя — высокого, стройного, темноволосого, с дымящимся пистолетом в руке. Убрав оружие, предводитель спрыгнул с коня и стремглав бросился к Ринигеру, пока тот таращился на него, словно на привидение.

— Не может быть… — выдавил он едва слышно, не веря глазам. — Тебя же… давно считают мертвым…

Крепкое дружеское объятие убедило Ринигера, что он не спит и не сошел с ума.

— Ты сам больше похож на мертвеца, — сказал в ответ Паэн Вартанисс.

Голос его сделался вдруг глухим, как будто доносился из старого колодца. Лицо, исказившееся гримасой испуга, отдалилось и поплыло. Все кругом почернело, и Ринигер провалился в ту бездонную тьму, на краю которой так долго продержался.

Его привели в чувство сразу несколько вещей: стукнувшее о зубы горлышко фляги, льющаяся в рот прохладная вода, треск разрываемой ткани и обжигающая боль в свежих ранах. И незнакомый голос:

— Нет, сударь, здесь надо штопать. А лекарь поблизости найдется разве что в Тьеде. Вывих я вроде вправил. — На ушибленное правое плечо легла холодная мокрая тряпка, и это показалось Ринигеру верхом блаженства. — Прочие раны неглубокие, кровь почти не течет. Не знаю, правда, как он выдержит путь верхом…

— Выдержит, Энгельд. — Это сказал Паэн. — Я его хорошо знаю.

— Не все ты знаешь… — чуть слышно простонал Ринигер и открыл глаза, окончательно придя в себя.

Паэн склонился над ним, завинчивая флягу. Другой, занятый сейчас перевязкой, был незнаком, но походил на наемника — видимо, его Паэн и назвал Энгельдом. Смотрел он на Ринигера с явным уважением и, как показалось ему, с долей сочувствия.

— Расскажешь по дороге, — сказал Паэн и помог Ринигеру встать, когда наемник закончил. — Нам обоим есть что рассказать друг другу. Едем в Тьеду…

— Нет, погоди. — Ринигер вцепился в руку Паэна: голова еще кружилась от потери крови и недавнего удара левой. — Этот мерзавец кое-что выболтал… Выжившие есть? Или вы всех прикончили?

— Двое живы, сударь, — ответил Энгельд. — Мы думали было их добить, но решили, что на виселице им будет уютнее.

— Так и есть, — усмехнулся Ринигер. — Только сперва я задам им пару вопросов.

Энгельд чуть нахмурился, встопорщив длинные усы: мол, ты кто такой, чтобы командовать нами? Паэн тотчас разрешил все недоумения.

— Мой друг — лейтенант королевской гвардии, — сказал он. — Поэтому подчиняйтесь ему так же, как обещали подчиняться мне, — как будто мы вдвоем наняли вас.

— Как прикажете, сударь, — ответил наемник и махнул рукой товарищам, чтобы те привели захваченных разбойников.

Оба пленника были ранены в стычке. Их уже успели перевязать — и заодно скрутить, поскольку они вздумали сопротивляться. Но сейчас их решимость слегка поостыла.

— Это вы мутили воду в Севоне? — спросил Ринигер. — Кто вам приказывал?

Один лишь пожал плечами — неуклюже из-за связанных рук. Второй зажевал губами, поглядывая по сторонам, словно размышляя, говорить или нет. «А, все равно повесят», — пробурчал он себе под нос.

— И повешу, — отозвался Ринигер, который расслышал его слова. — Прямо сейчас.

Наемники поняли без лишних слов. Прикосновение веревки к шеям вмиг образумило разбойников.

— Эй, погодите! — подал голос тот, который сомневался. — Откуда нам знать? Мы — люди подневольные, нам приказали — мы пошли!

— Вот я и спрашиваю: кто приказал?

— Хозяин наш, Берресвильд, кто же еще? — выдавил нехотя разбойник после недолгого молчания. — Здесь-то, на дорогах, оно вольготнее, чем в городе. А хозяин давно разбоем промышляет, им и живет — сам-то разорился.

— Слишком уж складно поет этот петушок, — заметил Энгельд и встряхнул пленника за шиворот. — С чего бы тебе выдавать своего хозяина?

— А с того, — сказал разбойник, — что коли суждено мне висеть в петле, так пусть и господин Берресвильд висит рядом, по справедливости. А то знаю я все эти суды: простого человека вздернуть — раз плюнуть, а дворянина пальцем не трожь, будь он даже распоследний разбойник. А может, — он оглядел Ринигера и Паэна с заискивающим выражением, — мне за признание смягчат приговор.

— Тогда веди нас к Берресвильду, — приказал Ринигер. — Где вы прячетесь?

— В замке у него… вернее, в том, что от него осталось. Там же ветер с дождем гуляют, как шлюхи по трущобам.

— Значит, показывай дорогу к его замку. Вас освободят, когда будем подъезжать. Если вздумаете поднять тревогу, убьем на месте.

Свободных лошадей для разбойников не нашлось, поэтому их обоих просто привязали к седлам, чтобы шли следом. Пока наемники были заняты этим, Паэн спросил у Ринигера:

— Зачем тебе понадобился этот Берресвильд, кем бы он ни был? Надо спешить. Я должен как можно скорее явиться к королю, да и ты ранен.

— Ты прав, надо спешить, — ответил Ринигер. — Вот я и спешу, пока не стало поздно. Мои раны подождут. Этот Берресвильд может кое-что знать. Ты ведь наверняка слышал о том, что сейчас творится в Урбниссе.

— Про мятежи? — Паэн кивнул. — Об этом слышал. Только не пойму, почему ты в бегах и почему… — Он замолчал, покосившись на левую руку Ринигера.

— Потому что Тангор обвинил меня в измене, — ответил он. — И мятежи тоже устроил он — и это уже не домыслы и не предубеждения. А Берресвильд может быть у него на паях. Если это так и если мы заставим его признаться, это будет твердым доказательством вины Тангора.

Паэн словно онемел, не в силах поверить услышанному.

— Но зачем? — выговорил он, поборов изумление. — Сколько лет он заботился о благе Урбнисса… Зачем ему губить собственную страну?

— Когда ты узнаешь, — жестко сказал Ринигер, — ты захочешь сам придушить его — и будешь прав. Он задумал жениться на Эдит.

…Паэн долго не мог прийти в себя от потрясения — и негодования. Ринигер, сидящий позади него на крупе коня, рассказал ему все, что сам знал и чему был свидетелем. О своем заключении он особо не распространялся, хотя в том не было нужды — его вид говорил обо всем лучше любых слов.

— И ради того, чтобы заполучить Эдит, он… — Паэн задохнулся от возмущения. — Создатель, да он безумен! Разорять страну, которую сам же созидал столько лет! Обрекать на смерть тебя, брата девушки, в которую он влюблен! Нечего сказать, отменный способ ухаживать!

— И все-таки мне кажется, что он правда влюблен, — сказал Ринигер. — Хотя даже в любви он такой же, как везде, — интриган, подлец и убийца.

— Знаешь, — процедил Паэн сквозь зубы, совладав с гневом, — теперь я полностью с тобой согласен. Но сколько бы он ни плел свои интриги, где-нибудь он все же ошибется. Ты думаешь, эти разбойники в самом деле действуют по его приказу?

— Сами разбойники, может, и нет, а их хозяин — наверняка. Хотя это пока лишь мои предположения. Попробуй тут угадай, кто на него работает; я вот до сих пор ломаю голову, кто же из наших под Коинтом передавал Гемеллам военные планы. И знаешь, когда пришла весть, что… что ты погиб вместе с кораблем, я подумал, что Тангор и это устроил.

Паэн чуть обернулся.

— А он мог бы. Теперь я понимаю, отчего он так сурово на меня косился, — ревновал. Но если он смог подстроить то нападение, значит, он просто чародей. Я тогда, пожалуй, даже не думал ни о чем таком. Не до того было: мы приготовились драться, пираты обстреливали нас из пушек, и ядро угодило в один из портов нашего корабля. Взорвался порох, корабль вмиг вспыхнул. Не знаю, как меня не затоптали в общей панике. Очнулся я уже в воде. Сил хватило только на то, чтобы привязаться к обломку, которых было много рядом.

— И никто больше не спасся?

— Если бы кто-то еще спасся, мы бы знали. Хотя откуда было в Урбниссе узнать об этом, если не от выживших? Может быть, кого-то из моряков вынесло к нашим берегам, и они рассказали. Но Тридиан, Эрвинг и прочие точно погибли, я ничего о них не слышал. А мне море помогло — принесло прямо к берегам Авунды. Там меня подобрали местные рыбаки, я пробыл у них день-два, пока не поправился. Добраться до королевского двора мне было нетрудно — я сразу назвал себя, и авундийские чиновники чуть ли не дрались за право оказать мне помощь. При дворе меня приняли весьма любезно, я выполнил свою миссию…

— О миссии ты расскажешь его величеству. Как вышло, что никто до сих пор не узнал, что ты жив?

— Вот это и странно. Я писал несколько раз — и домой, и даже Эдит. Неужели письма не дошли? Хотя, если эти разбойники бросаются на каждого, кто едет этой дорогой, неудивительно. Почтовых гонцов могли преспокойно убить и ограбить, а послания — выбросить, как мусор. Но в Фаррейге, куда я вернулся, ходило немало разговоров о грабителях. Поэтому я обратился к своему банкиру, взял денег и нанял охрану. Как видишь, не прогадал.

— Верно. — Ринигер поневоле содрогнулся при мысли о том, что было бы с ним, окажись Паэн один, без наемников, или опоздай они хотя бы на пять минут. — Я — твой должник до конца дней.

— Пустое, — улыбнулся Паэн. — Долг, если об этом вообще дозволительно говорить, ты мне вернешь без труда — отдашь Эдит мне в жены.

— Вообще-то решать такие вопросы подобает моему отцу, — ответил Ринигер. — Но здесь препятствий не будет. Я тревожусь о другом: только бы Эдит дожила до свадьбы с тобой. Если Тангор станет преследовать ее, она может пойти на самые крайние меры. Хотя, знаешь, она скорее убьет его, чем себя. Она ведь такая храбрая. Видел бы ты, как мужественно она переносила горе, когда думала, что ты погиб.

Паэн не нашелся с ответом — как в свое время не находился сам Ринигер, когда Эдит приносила ему вести об Альвеве или просто ненароком хвалила ее в беседе.

Тем временем проселочная дорога прошла сквозь рощу, обогнула ее, а следом — заброшенную, заросшую деревню, видимо, некогда принадлежавшую дому Берресвильд. Вдали показался замок — с ржаво-серыми стенами и осыпавшейся черепицей, окруженный старым запущенным садом, который больше напоминал дремучий лес. Замок состоял из старинной четырехугольной башни с пристроенным к ней слева двухэтажным крылом с галереей. Выглядел он безлюдным: ни единого звука, ни мелькающих на стенах часовых, даже дыма из полуобрушенных труб не было видно.

Паэн остановил отряд. Оба пленника поглядывали исподлобья то на него, то на замок. Наконец, один подал голос:

— Что ж, господа, вы нас так и поведете дальше на веревках, точно собак? Вы не думайте, что в замке пусто, просто никто из наших не покажется лишний раз. Откуда вам знать: вдруг вас уже давно углядели?

— Если так, — ответил Паэн, — вам двоим точно не уйти живыми. Вас подстрелят либо мои люди, либо ваши товарищи. Решайте, поможете вы нам по доброй воле или против нее. Помилование нужно заработать.

Разбойники переглянулись, кивнули друг другу.

— Ладно, — сказал тот же. — В ворота войти мы вам поможем, только против своих драться не станем.

Обоих освободили от веревок, и разбойники зашагали впереди отряда. Всадники следовали за ними неспешным шагом. Все плотнее закутались в плащи и низко надвинули шляпы на лица — кроме Ринигера, у которого не было ни плаща, ни шляпы. Как обмануть разбойничьих часовых, придумали заранее: оба пленника скажут, что взяли богатую добычу, в том числе лошадей. По словам разбойников, в замке оставалось не больше десятка человек, не считая самого Берресвильда и пары-тройки его личной стражи. Впрочем, полагаться на их слова не стоило — разве что положиться на неожиданный и быстрый натиск.

К замку вела неухоженная, как все вокруг, немощеная дорога с глубокими сырыми колеями. Желтеющий сад встретил всадников неприветливо: ветки то цеплялись за плащи, то норовили хлестнуть по лицу. Ринигер держался за плечо Паэна, готовясь в любой миг спешиться — и вновь предчувствуя недоброе. Он понимал, что очередная схватка неизбежна, и молил Создателя только об одном — чтобы ему достало сил на нее. Оружие себе он раздобыл там, на дороге, у убитых разбойников, и оно придало ему уверенности. К тому же, за время езды он успел немного прийти в себя после драки — благо, конь у Паэна оказался смирным и ступал легко, несмотря на двойную ношу.

Отряд ехал молча. Ринигер запоздало подумал, что это выглядит неправдоподобно: настоящие разбойники, возвращаясь с удачного дела, наверняка весело шумели бы и похвалялись добычей. Дорога сузилась так, что едва пропускала двоих всадников, кое-где ее вспарывали кривые корни разросшихся деревьев. В шорохе листьев Ринигеру мерещился чей-то шепот, в глухом стуке копыт — осторожные шаги. Он смотрел вперед из-за плеча друга и наконец заметил каменную стену, похожую на ржавое железо, в седых патлах лишайника, и потемневшие створки изъеденных древоточцем ворот. И то, и другое, казалось, рухнет от легкого толчка рукой.

Разбойники оглянулись на Паэна, тот кивнул. Они двинулись к воротам и постучали по-особому. Из-за ворот донеслось нечто неразборчивое, похожее на ругательство. Один из разбойников ответил так же, вновь стукнул в ворота, и лишь тогда они отворились под деревянный треск и визгливый скрип несмазанных петель.

Те, кто открыл ворота, и не подумали выйти. Оба разбойника зашагали внутрь, перед тем обернувшись и махнув отряду: мол, следуйте за нами. «Сейчас ударят», — шепнул Ринигер Паэну, а сам вытянул пистолет из-за пояса. Судя по приглушенному шороху под плащами, наемники последовали его примеру. Створки ворот открылись не полностью, так, что въехать одновременно могли только двое. Первыми двинулись Паэн с Ринигером и Энгельд, прочие — следом, но не слишком плотно.

Недавние пленники со всех ног припустили к замку, вопя на бегу: «Тревога!» В тот же миг раздались выстрелы. Коротко заржал от боли чей-то конь, послышались крики раненых. Разбойников за воротами оказалось человек десять, и стреляли они практически в упор. Всадников спасло то, что противники сразу выпустили все пули, видимо, надеясь залпом свалить нежданных гостей, а потом добить их, раненых, шпагами и кинжалами.

Разряженные мушкеты и пистолеты полетели на землю. Прежде чем разбойники бросились вперед, уцелевшие всадники открыли огонь, но не все разом. Паэн командовал левым рядом, Энгельд — правым. Те, что выстрелили первыми, устремились со шпагами наголо к противникам под прикрытием товарищей. Оставшиеся на ногах разбойники помчались наутек — кто к замку, кто к воротам. Двое замешкались и тотчас упали, пронзенные клинками. Грянули новые выстрелы, сразив незадачливых беглецов. Их участь разделили вероломные пленники, так и не успевшие добежать до замка.

— Скорее, Паэн! — сказал Ринигер, едва заметив, что мушкетная пуля оцарапала ему левое плечо. — Пока те, что в замке, не ушли!

— Дело становится все интереснее, — заметил один из наемников, склонившийся над упавшим товарищем: тот был смертельно ранен в грудь.

— Чем меньше нас уцелеет, тем больше будет доля каждого, — бросил в ответ Энгельд.

Трое наемников были тяжело ранены, один из них только что испустил дух. Те же, кто мог держаться в седле и не лишился коня, в том числе Паэн и Ринигер, помчались к замку с перезаряженным оружием наготове.

Мощеный камнем двор прорезали трещины, будто после землетрясения, и бесчисленные щербины, кое-где заросшие травой. Лошади то и дело спотыкались, а хозяева их бранились сквозь зубы. Из полуразвалившейся арки, давно лишенной дверей, показались трое — судя по виду, тоже разбойники. Ринигер выстрелил по ним, его примеру последовали два-три наемника. Один разбойник упал, раненый пулей, двое бросились бежать и скрылись внутри. В тот же миг в окне башни, на втором этаже, мелькнули несколько вспышек выстрелов, но больше никто не пытался защищаться. Старый замок смолк, лишь ветер шевелил пряди лишайника и корявые деревца, что выросли там и тут среди искрошившихся камней.

— Сколько их здесь? — бросил Паэн и спешился, направляясь к подстреленному разбойнику, который слабо шевелился.

Ринигер перебрался в седло, напряженно размышляя. Паэн задал верный вопрос, от которого зависит все, в том числе их жизнь. Недавние пленники говорили, что в замке около десяти человек, кроме хозяина и его охраны. Что ж, около десяти человек уже лежат у ворот мертвыми. Если пленники солгали и в замке прячутся еще десятка два, а то и три, — почему они не стреляют? Или надеются заманить внутрь и перебить там по одному? Если же их меньше…

— Пятеро… — услышал Ринигер слабый голос раненого разбойника, которого допрашивал Паэн. — Не считая хозяина… Там, в башне… Оттуда…

Раненый не договорил: изо рта хлынула кровь, и он лишился чувств. Паэн опустил его на поросшие травой камни и сделал знак нескольким наемникам спешиться и следовать за ним. Ринигер тоже готов был последовать, когда внимание его привлек некий звук, идущий словно из-за угла, откуда-то за башней. Звук напоминал приглушенные шаги, но шаги не человеческие — как будто лошадям обернули тряпками копыта. А потом раздалось пронзительное ржание.

Ринигер подтолкнул коня в бока и помчался в обход башни. За ним последовали несколько наемников — видно, тоже услышали звуки и почуяли неладное. Прямо за башней громоздилась смердящая куча всевозможного мусора, свежего и сгнившего, а следом — нечто вроде развалин конюшни. В замковой стене впереди виднелся огромный пролом, и в нем только что мелькнул хвост лошади последнего беглеца. Прочие, судя по стуку копыт, уже мчались по старому саду.

— Скорее!

Ринигер двинулся к пролому, наемники не отставали. Чудом их кони не переломали себе ноги на сплошном месиве из грязи и камней, в которое превратились здесь двор и дорога. Сама стена, казалось, вот-вот рухнет; в других проломах, поменьше, свистел и завывал ветер. Не думая о возможной западне, позабыв о простреленном плече, Ринигер оставил стену позади.

За проломом сад уже не напоминал дикие заросли, там и тут торчали десятки потемневших пней — видимо, вырубили на дрова для очагов. Беглецы вдали были видны, как на ладони: шестеро. Куда могли они бежать и зачем, Ринигер не стал гадать. Он сделал наемникам знак стрелять.

Мушкетный залп всколыхнул воздух, хрипло закаркали сонные вороны, что гнездились на деревьях. Двое беглецов продолжили путь, зато четверо упали. Ринигер и наемники тотчас кинулись к ним. Все они были живы, разве что придавлены подстреленными лошадьми, и сейчас отчаянно пытались выбраться, барахтаясь в грязи на дороге или путаясь в траве по обочинам.

Среди троих, одетых в некогда бархатные дублеты, сейчас вытертые до основы, выделялся и одеждой, и чертами человек лет тридцати пяти. Лицом он походил на дворянина, хотя землистым цветом кожи, дряблыми щеками и красноватым носом он явно был обязан многолетним порокам. В широко распахнутых светлых глазах застыл подлинный страх смерти пополам с яростью. Берресвильд, ибо это наверняка был он, с бранью вылез из-под убитой лошади и потянулся к эфесу шпаги.

Ринигер опередил его. На всем скаку остановив коня, который недовольно заржал, он спешился, так стремительно, что закружилась голова. Но сейчас было не до слабости. Прежде чем Берресвильд обнажил оружие, в горло ему уперлось острие шпаги.

— Сдавайтесь, сударь, — выдохнул Ринигер, борясь с вновь нахлынувшей дурнотой. — И прикажите сдаться своим людям.

Разбойничий предводитель провел рукой по нечесаной гриве волос — шляпа слетела во время бегства. Хмурый взгляд обежал Ринигера, конных наемников, слуг, которые тоже поднимались на ноги. Процедив сквозь зубы очередное проклятье, Берресвильд бросил шпагу на землю.

— Сдаюсь, — буркнул он. — И вы бросайте оружие, бездельники, — прикрикнул он на своих. — Мало было завязать ноги этим клячам, надо было пасти заткнуть! Так поделом им! — Он злобно пнул труп своей лошади.

Ринигер знаком велел всем пленникам идти впереди, сам взобрался в седло и поехал обратно к замку. Миновав пролом, он повстречался с Паэном, Энгельдом и прочими наемниками, которые ехали им навстречу.

— Смотрю, тебе опять посчастливилось больше, чем мне, — сказал Паэн и кивнул на пленников. — Это и есть Берресвильд?

— Кто же еще? — ответил Ринигер. — Правда, двое из его шайки ушли, но они нам без надобности. Главное, что он жив и может ответить на вопросы.

— Ничего я отвечать не буду! — взъярился Берресвильд, подгоняемый наемниками. — Не дождетесь! Поглядел бы я, как вы заставите меня заговорить!

— А что, сударь, — непринужденно, чуть ли не с улыбкой спросил Ринигер и переглянулся с Паэном, — у вас тоже есть могущественные покровители, которые обещали вам защиту?

Они как раз обогнули башню и вернулись на двор перед замком. Лишь только услышав о могущественных покровителях, Берресвильд споткнулся о выбоину и едва не упал — его поддержал один из пленных слуг. Разбойничий предводитель яростно обернулся к Ринигеру, сверкая глазами.

— Да что ты об этом знаешь, щенок? Хотя если бы ты знал имя…

— Я его знаю, — ответил Ринигер так, словно наносил свой излюбленный смертельный удар в горло. — Канцлер Тангор.

Берресвильд сделался белее собственной рубашки, ярость так и застыла на его подвижном лице, глаза едва не выкатились из глазниц. Он хватал ртом воздух, будто искал слова и не находил.

— Засвидетельствуйте, господа, — сказал Ринигер, обращаясь ко всем. — Пожалуй, это может сойти за признание.

— Я ничего не признавал! — выкрикнул наконец Берресвильд. Его бледное лицо пошло алыми пятнами, но решимости и уверенности в голосе поубавилось.

— Признавали или нет, вы повинны как в разбое, так и в измене, — продолжил Ринигер. — Сперва вы чинили беспорядки в Севоне, который не так далеко отсюда. Ваши люди упомянули, что у вас там имеется дом, куда вы порой наведываетесь. Когда в Севон явились королевские войска, вы предпочли бежать в свой замок и заняться давним своим ремеслом. Видно, — с усмешкой прибавил он, — быть самому себе хозяином вам больше по душе, чем служить, пусть даже за щедрое жалованье.

Берресвильд долго молчал. Тихо зароптали его слуги: «Сударь, смилуйтесь, все равно нас уже раскрыли, заступитесь…» Он прикрикнул на них, а сам продолжил молча размышлять. Ни Ринигер, ни Паэн не торопили его.

— А что мне будет, — медленно заговорил он, — если я расскажу всю правду?

— Государь справедлив, — ответил на это Ринигер, словно позабыв о той «справедливости», которую он сам недавно испытал на собственной шкуре. — Орудие изменника заслуживает менее строгой кары, чем сам изменник. А тот, кто поможет обличить измену, заслуживает награды — скажем, помилования.

— Слово дворянина? — уточнил Берресвильд.

— Слово дворянина, — в один голос ответили Ринигер и Паэн.

— Хорошо. — Берресвильд отпихнул слуг и продолжил, набрав в грудь побольше воздуха: — Сами видите, до чего я дожил. Доходов нет, а служить при дворе… Ну да не будем об этом. Не знаю, как канцлер узнал про мои дела на дорогах, но узнал. И поставил перед выбором: или петля для всех, или служба ему. Сами понимаете, что я выбрал. Платил он щедро, да и службой особо не обременял, пока не понадобилось устроить шум в Севоне. Канцлер помог мне снять там дом, дал денег, а прочее мы с моими людьми сами сделали. А потом прибыли солдаты, и…

— Постойте, сударь, — прервал Ринигер, вспомнив содержание облыжного письма. — Это вы помогали Гемеллу и Коинту?

— Нет, не я, — Берресвильд мотнул лохматой головой, но не выказал удивления, — там были и другие. А то, что Гемеллы тоже работают на канцлера, я знаю. Они ведь, как и я, почти разорились, а когда вдруг разбогатели года три или четыре назад, никто не задумался, как так вышло. Хотя я слышал, — он хохотнул от души, — что их там, в Коинте, вроде славно прижали. Вот и поделом, не хочу один сидеть в тюрьме.

— За то, что они сделали, — заметил Ринигер, — их ждет не тюрьма, а казнь. Если, конечно, их захватят живыми. А вам, господин Берресвильд, не стоит унывать насчет тюрьмы.

— Почему бы вам не пойти служить во флот, сударь? — предложил Паэн. — Я говорил его величеству, сколько одаренных людей в нашем Урбниссе тратит свои таланты почем зря. А вы — человек деятельный, просто вам не повезло…

— Ох, как щедро посыпали, — усмехнулся Берресвильд. — Прямо золотой дождь, который, как болтают старики, случается у нас раз в четыреста лет. Нет уж, в королевские милости я не верю, да и не заслуживаю их. А вот в наказание изменников, — он злобно прищурился, — очень даже верю. Пусть за все отвечает главарь, а не его мелкие сошки.

— Даст Создатель, ответит сполна, — сказал Паэн. — А пока не вижу причин задерживаться. Это все ваши люди? — Он указал на троих слуг.

Берресвильд помялся, но ответил:

— Конечно, не все. — Он ухмыльнулся. — Дорог много, и работы у всех много. Но где они, я вам не скажу. Не тревожьтесь, без моего слова они и шагу не сделают. Вернутся, увидят, что наши перебиты, а меня нет, и будут сидеть здесь тихо, как мыши. Хотя, — он почесал свои космы, — кто вам помешает послать сюда стражу и взять всех?

— Возьмем непременно, — сказал Ринигер. — А вы едете с нами и расскажете королю все, что рассказали нам. Только в подробностях… Кстати, вам ничего не известно об офицерах на службе у канцлера?

— Кое-что слышал. — Берресвильд почесал в затылке. — Но имен не назову. Вроде он помог нескольким купить чины в армии в обмен на службу — может, в Севоне потому и обошлось без большой крови. Урбнисс велик, офицеров много — кто их знает?

— Да уж…

Ринигер вновь подумал о той крови, что безвинно пролилась под стенами Коинта, и окончательно уверился, что все случившееся там было местью Тангора ему — и Эдит. «Как мне жить, зная это? А каково было ей знать, что она может прекратить все одним лишь словом?» Коварные думы готовы были захватить сердце, как боль и слабость — тело, и Ринигер усилием воли прогнал их всех.

— Кстати, сударь, — прибавил он, осененный новой мыслью, — а писем канцлера у вас нет?

— Чего нет, того нет, — развел руками Берресвильд. — Он хитрый и научил своих гонцов, чтобы они, как только я прочитаю письмо, сразу кидали его в огонь — или забирали с собой, если нечем было топить. Чтобы такой пройдоха да оставил хоть тень улики против себя? Эх, плохо вы его знаете!

— Мы как раз знаем, — заметил Ринигер, — и более чем хорошо.

В путь двинулись медленно: теперь почти все лошади несли двойную ношу. Энгельд уступил Берресвильду своего коня, хотя не выпускал из рук поводьев, несмотря на клятвенные заверения и «слово дворянина». Уже перевалило за полдень, и было ясно, что ночлега в Тьеде не миновать: раненым требовалась помощь лекаря, а погибшему наемнику — похороны.

Ринигер все так же сидел позади Паэна, отдыхая от минувших забот и готовясь к новым. Порой они делились друг с другом своими надеждами и тревогами, но старались не думать или хотя бы не говорить о худшем. Главная тревога у них была общей — Эдит.