Новая жизнь (джен)

Гарри застыл у подножия последних ступеней, уставившись на дверь кабинета директора, как на неприступную крепость. Солнечный луч, игравший на горгулье, казался ему теперь не теплым, а насмешливым. Решимость, что несла его сюда, уперлась в тупой, банальный камень преткновения.

Пароль.

— Ну конечно, — пробормотал он себе под нос, руки засунуты в карманы новых (спасибо, Снейп) джинсов. — Пароль. А как же иначе. Наверное, что-то душераздирающе мудрое вроде «Перья Феникса» или «Слезы Единорога». — Он пнул носком ботинка каменную ступеньку. — Эй, горгулья! Пропусти по-хорошему, а? Или тебе тоже нужен урок контроля эмоций от профессора Летучей Мыши?

Дверь оставалась глухой и немой. Гарри почувствовал, как знакомое раздражение, перемешанное с усталостью, закипает внутри. Он сделал шаг вперед, потом резко назад, его тень нервно дергалась по стене.

— Чудесно. Просто восхитительно, — шипел он, обращаясь к пустому коридору. — Весь путь прошел, бурю в душе на карту наносил, готов был, может, даже пару честных слов выдавить… а тут — бац! — магический шлагбаум. Какой тонкий намёк, что мои проблемы тут никому не интересны. — Он сжал ремень сумки. — Может, плюнуть и уйти? Вернуться в сырость, поклониться в ножки Нашему Мрачному Повелителю Зелий? «Простите, профессор, не смог, дверь не пустила». Он аж прослезится от умиления.

Он замер, пытаясь применить дурацкий совет Дамблдора к текущему фарсу. Гнев? Горячий шар под ребрами, готовый взорваться ироничным сарказмом в адрес всей Вселенной. Страх? Холодная змейка, шипящая: «Смотри, опозорился». А это теплое пятнышко под ребрами? Ах да, воспоминание о том, как Большой Д упал в фонтан. Вот единственное светлое пятно. И то, блин, потому что смешно.

— Картография бурь, — фыркнул он с издевкой. — Отличная штука. Особенно когда ты торчишь как идиот под запертой дверью. Надо добавить эту бухту на карту — «Залив Беспомощного Идиота».

И вдруг, беззвучно, как по волшебству (что, в общем-то, так и было), горгулья отодвинулась. На пороге, залитый светом и контрастируя с мрачными мыслями Гарри, стоял Дамблдор. Его алая мантия горела, как сигнальный костер, а улыбка была такой же широкой и безмятежной, как будто он только что нашел последний лимонный леденец во Вселенной.

— Ах, Гарри! — воскликнул он, и его голос звенел неестественно бодро для столь раннего часа. — Тысяча извинений, мой дорогой мальчик! Совершенно вылетело из головы, что не снабдил тебя паролем! Моя вина, целиком и полностью!

Гарри, застигнутый врасплох, мгновенно включил саркастический щит. Он поднял одну бровь с видом глубочайшего скепсиса.

— Правда, профессор? — спросил он, делая ударение на слове, как на вопиющей нелепости.

Дамблдор рассмеялся, как будто Гарри только что выдал шедевр юмора.

— «Лимонный щербет» ! — объявил он с торжественностью, будто открывал великую тайну. — Пикантно, легко запоминается и, главное, настраивает на позитивный лад! Не находишь? — Он шагнул в сторону, широким жестом приглашая войти. — Заходи же, заходи! Чайник только что запел свою утреннюю арию, а мои старые кости чуют… — он глубоко втянул носом воздух, его голубые глаза весело сощурились, — …неужели? Да! Непревзойденный аромат домашнего песочного печенья! Магия маггловской кулинарии, ничуть не уступающая волшебной! Признайся, это твой секретный арсенал против моих леденцов?

Гарри стоял на пороге, сумка с печеньем вдруг показалась нелепым трофеем в этой театральной постановке под названием «Добрый Дедушка Дамблдор». Но саркастический запал немного сник под напором этой… искренней? глупой?… теплоты. Улыбка Дамблдора была как солнце — назойливая, но от нее трудно спрятаться. А запах чая и упоминание печенья… черт возьми, это работало.

— Щербет, — повторил Гарри, все еще с ноткой издевки, но уже без прежней злости. Он переступил порог. — Надеюсь, хоть на чай хватит ума не ставить пароль «Кипящий Олеандр». Хотя, для некоторых посетителей, возможно, и актуально. — Он бросил многозначительный взгляд куда-то в сторону подземелий, прежде чем войти в кабинет, где запах старых книг, лимона и чая смешался с обещанием сложного разговора. Горгулья за ним встала на место. Гарри готов был картографировать свою бурю, но с карандашом сарказма наготове.

Кабинет Дамблдора казался островком спокойствия после шторма эмоций. Солнечные лучи ласкали диковинные приборы, Фоукс дремал на жердочке, а запах свежего чая и лимонных леденцов смешивался с едва уловимым ароматом печенья из сумки Гарри. Он сидел в глубоком кресле, чашка с чаем непочатая на коленях, все еще немного настороженный, но без прежнего саркастического щита. Дамблдор расположился напротив, его голубые глаза за очками смотрели на Гарри с мягким, ненавязчивым вниманием.

— Чай остывает, мой мальчик, — заметил Дамблдор, его голос был тихим, как шелест страниц. — Но не в чае дело. Знаешь, Гарри, прежде чем мы углубимся в бурные воды твоих текущих... учебных отношений, — он слегка подчеркнул последние слова, — я просто хотел бы узнать тебя получше. Не Гарри Поттера, героя овеянного слухами или связанного контрактом. А просто Гарри. Мальчика, который жил все эти годы. Скажи, как тебе жилось? Твои опекуны... они были добры к тебе? Заботились?

Гарри взглянул на него, удивленный таким простым, человеческим вопросом. Он ожидал разговоров о пророчествах, эхе тёмного лорда, уроках контроля. А не о...

— Дурсли? — он произнес имя осторожно. — Да. Они... они хорошие люди. Простые. Вернон — он ворчит, любит порядок, его машина священна. Петунья... она переживает. Всегда. Чистит, готовит, следит, чтобы я был одет, накормлен. Иногда слишком... навязчиво. Но... — он сглотнул, глядя на пар от чашки, — ...они приняли меня. Когда... когда от меня отказались все остальные. Боролись за меня через маггловские суды. Любят. По-своему. Дадли... мой кузен. Мы как родные братья. Шалили вместе, влипали вместе, он теперь один расхлебывает последствия наших общих проделок в школе. — На его губах мелькнула тень улыбки.

Дамблдор слушал внимательно, кивая. Его лицо светилось теплым пониманием.

— Это бесценно, Гарри, — сказал он искренне. — Искренняя забота, пусть и неидеальная, пусть и окрашенная страхом перед неизвестным миром магии... это фундамент. Тот самый, который многие здесь, в нашем волшебном мире, потеряли или никогда не имели. Твоя привязанность к ним... — он сделал паузу, глядя Гарри прямо в глаза, — ...это не слабость. Это твоя величайшая сила.

Гарри нахмурился, ожидая подвоха, привычного урока о "крючках" и "уязвимостях".

— Сила? — переспросил он скептически. — Профессор Снейп назвал бы это смертельно опасной ахиллесовой пятой. И вчера наглядно продемонстрировал, почему.

— Северус, — Дамблдор вздохнул, — видит мир через призму своей боли и страха. Он не понимает, что именно эта любовь, эта потребность защитить тех, кто тебе дорог, дает невероятное мужество. Мужество, которое заставляет бороться, когда другие сдаются. Учиться тому, что кажется невозможным. Сражаться с тем, что пугает сильнейших. — Его голос зазвучал убедительнее. — Посмотри на себя. Ты здесь, в этом замке, полном чудес и ужасов, которые твои опекуны даже представить не могут. Ты учишься у человека, который внушает страх большинству учеников. Ты выдерживаешь игры таких, как Люциус Малфой. Почему? Потому что ты знаешь: у тебя есть то, ради чего стоит быть сильным. Ради чего стоит бороться. Ради кого стоит преодолевать свой страх. Это не якорь, Гарри. Это крылья. Это то, что дает тебе стимул двигаться вперед, когда хочется сдаться.

Он отхлебнул чаю, давая словам проникнуть глубже. Потом его глаза хитро блеснули, и на губах появилась та самая, чуть озорная улыбка, которую Гарри видел у него раньше.

— И знаешь, — Дамблдор понизил голос до конфиденциального шепота, словно делился величайшей тайной, — твоя тетя Петунья... она куда ближе к нашему миру, чем ты думаешь. Или чем она сама теперь хочет признать.

Гарри насторожился, забыв про чай.

— Петунья? Что вы имеете в виду?

— Когда она была девочкой, немного старше тебя сейчас, — Дамблдор улыбнулся, вспоминая, — она написала мне письмо. Очень трогательное, очень искреннее. — Он достал из воздуха (или из складки мантии?) тонкий, пожелтевший лист бумаги. Гарри мельком увидел аккуратный, старательный почерк. — Она умоляла принять ее в Хогвартс. Говорила, что знает о магии, от своей сестры, твоей матери, что она будет очень старательной ученицей, что она чувствует, что должна быть здесь. Она была... разочарована, даже обижена, когда получила вежливый отказ. Потому что магия, увы, не выбирается по желанию. — Дамблдор сложил письмо, и оно исчезло. — Этот огонек любопытства, эта обида... они, я думаю, превратились потом в тот самый страх и ревность, которые ты ощущал. Но корень-то был в другом. В желании принадлежать к этому миру. В мечте. — Он посмотрел на Гарри. — Теперь этот мир пришел к ней в лице тебя. Со всей его опасностью и сложностью. Ее страх — это не только боязнь неизвестного. Это страх за тебя, Гарри. И за свою семью. Это обратная сторона той самой заботы, которую ты чувствуешь.

Гарри сидел, пораженный. Петунья? Писала Дамблдору? Мечтала о Хогвартсе? Это переворачивало все его представления о ней. Ее вечный страх, ее попытки оградить его от всего магического... это была не просто ненависть. Это была... гиперопека, рожденная из разбитой мечты и страха потерять.

— Она... хотела сюда? — прошептал он, не веря.

— Очень, — подтвердил Дамблдор. — И именно поэтому сейчас она так яростно защищает то, что у нее есть. Свой дом. Свою семью. Тебя. Вот почему твоя любовь к ним, твоя связь с ними — это твоя крепость, Гарри. Но крепость нужно уметь защищать. Не прятать, как учит Северус, а именно защищать. Для этого нужны силы. Знания. Контроль. Не для того, чтобы не чувствовать, а для того, чтобы твои чувства не стали оружием против тебя и твоих близких. — Он стал серьезен. — Ты должен понять себя, Гарри. Свои страхи. Свою ярость. Даже то... эхо, что внутри. Не бояться его, а понять. Узнать его триггеры, его слабости. Только так ты сможешь обуздать его. Только так ты сможешь убедиться, что то, чего так испугались твои родители, никогда не сможет вырваться наружу и причинить вред. Ты сильнее этого, Гарри. Но сила приходит не через подавление. Она приходит через понимание и принятие. Через любовь, которая дает мужество бороться, а не бежать.

Дамблдор замолчал, давая Гарри впитать слова. В кабинете было тихо. Даже приборы будто замерли. Гарри смотрел на свои руки, сжимавшие теплую чашку. Образ Петуньи-девочки, пишущей письмо директору волшебной школы, смешивался с образом тети Петуньи, застегивающей ему куртку с дрожащими руками. Страх... но и любовь. Ярость... но и сила. Эхо... но и он сам. Это было не просто. Но впервые за долгое время путь вперед виделся не как дорога в ледяную пустыню, а как трудный подъем к свету, где его ждали те, ради кого стоило стать сильным. И первый шаг на этом пути был не к Снейпу, а к пониманию самого себя. Он поднял глаза и встретил спокойный, вселяющий надежду взгляд старых мудрых глаз.

Дверь кабинета Дамблдора с грохотом распахнулась, будто по ней ударили тараном. В проеме, залитый гневом и утренним сумраком коридора, замер Северус Снейп. Его черные глаза, горящие, как угли, мгновенно нашли Гарри, сидящего в кресле с чашкой чая. Напряжение, висевшее в воздухе после теплой беседы, сгустилось в ледяную глыбу.

— Поттер! — голос Снейпа был низким, опасным шипением, на грани крика. Он шагнул внутрь, его мантия взметнулась. — Где ты пропадал всю ночь?! Я обыскал все подземелья! Думал, ты свалился в Черное Озеро или тебя утащили гриндилоу! А ты… — его взгляд, полный ярости и чего-то похожего на… испуг? … скользнул по Гарри, потом к Дамблдору, — …ты здесь. Сидишь. Пьешь чай. Безмятежно.

Гарри вскочил, чашка едва не выпала у него из рук. Вся вчерашняя обида, унижение, ярость хлынули обратно, смывая теплоту разговора с Дамблдором. Он встряхнул головой, пряди упали на лоб.

— Простите, что не доложился, профессор, — его голос звенел ледяным сарказмом. — Я не знал, что режим содержания включает ночные проверки в спальне. Или вы просто боялись, что я сбежал в маггловскую трубу? Расслабьтесь. Я всего лишь решил не возвращаться в ваши гостеприимные каменные стены после вчерашнего… воспитательного мероприятия.

Снейп побледнел от ярости, его пальцы сжались в кулаки. Он сделал шаг вперед, его фигура казалась угрожающе высокой.

— Ты смеешь?! После того безрассудства! Если бы тебя кто-то увидел! Если бы кто-то заподозрил…! — Он не договорил, но угроза висела в воздухе невысказанной, жгучей и страшной.

— Северус.

Голос Дамблдора прозвучал негромко, но с такой неоспоримой властью, что Снейп замер на полуслове, будто врезался в невидимую стену. Директор поднялся из-за стола, его голубые глаза, обычно теплые, смотрели на профессора зельеварения с мягкой, но твердой укоризной.

— Дыши, Северус. Гарри здесь. Он в безопасности. А запугивание, особенно после вчерашних событий, — худший из возможных методов.

Снейп фыркнул, но отступил на шаг. Его взгляд, однако, не отпускал Гарри, полный немого обвинения и раздражения. Гарри, чувствуя защиту Дамблдора, набрался смелости. Он выпрямился во весь рост, глядя прямо на Снейпа, его зеленые глаза горели вызовом.

— Профессор Дамблдор, — сказал он четко, игнорируя Снейпа, — я хочу заниматься с вами. Картографией. Всем, о чем вы говорили. Я не хочу… — он бросил быстрый, ненавидящий взгляд на Снейпа, — …возвращаться к прежним методам. Они не работают. Они только… ломают.

Дамблдор взглянул на Гарри с сочувствием, но покачал головой. Он подошел и положил руку на плечо мальчика — легкий, успокаивающий жест.

— Гарри, я буду рад помогать тебе, как смогу. Но твой магический наставник — профессор Снейп. Он обладает уникальными знаниями, особенно в областях, которые тебе жизненно необходимо освоить — контроль, защита, темные искусства, зелья. Вам придется взаимодействовать. Учиться друг у друга. Даже если это трудно. Особенно если это трудно. — Он посмотрел на Снейпа. — Истинное мастерство, Северус, часто рождается не в комфорте, а в преодолении разногласий. Не так ли?

Снейп, все еще стоявший как изваяние гнева, лишь едва заметно поджал тонкие губы. Его черные глаза, устремленные на Дамблдора, выражали презрительное несогласие. Но он молчал. А когда его взгляд скользнул обратно на Гарри, в них мелькнула не просто злоба, а холодная, циничная ухмылка, будто он говорил: "Слышал, мальчишка? Ты мой. Никуда не денешься."

Гарри злобно зыркнул на него в ответ, сжимая кулаки так, что костяшки пальцев побелели. Он ненавидел эту ухмылку. Ненавидел эту неизбежность. Ненавидел его.

— Однако, Северус, — Дамблдор снова заговорил, и его голос приобрел ту мягкую, но неумолимую ноту, которая заставила Снейпа насторожиться, — прежде чем вы продолжите ваше… взаимодействие… есть один неотложный вопрос. Вчерашний инцидент с Люциусом. — Он посмотрел прямо на Снейпа, и в его глазах не было обычной теплоты. — Вы оба перешли все границы. Давление, которое вы оказали на Гарри, использование его самых глубоких страхов и привязанностей как инструмента для вашего жестокого урока… это было непростительно. Непростительно жестоко. И глупо. — Он сделал паузу, давая словам осесть. — Вам следовало бы извиниться перед ним, Северус. Не как наставник перед учеником. Как человек, причинивший боль другому человеку. Особенно тому, кто… — Дамблдор посмотрел на Гарри, и его взгляд стал невероятно мягким и печальным, — …кто всего лишь десятилетний мальчик, переживший предательство и ищущий не строгости и контроля, а защиты. Он ищет опору, Северус. А не того, кто сломает его еще сильнее.

Тишина в кабинете стала оглушительной. Даже Фоукс на жердочке перестал чистить перья. Снейп стоял неподвижно. Его лицо, всегда бледное, стало совершенно бесцветным. Он смотрел не на Дамблдора, не на Гарри, а куда-то в пространство между ними, словно увидел что-то ужасное и неотвратимое. Его сжатые кулаки дрожали. В его глазах мелькнуло что-то нечитаемое — ярость? Стыд? Растерянность? Он открыл рот, будто собираясь что-то сказать. Возможно, оправдаться. Возможно, прошипеть очередную колкость.

Но вместо этого он резко развернулся. Его мантия взметнулась, как крылья огромной черной птицы. Он шагнул к двери, не сказав ни слова. Ни извинения. Ни оправдания. Ни даже привычного ядовитого комментария. Только ледяная тишина и доносящийся до Гарри резкий, почти срывающийся звук его дыхания. На пороге он на мгновение замер, его силуэт резко вырисовывался на фоне светлого коридора. Он не оглянулся. Просто исчез за дверью, которая захлопнулась за ним с тихим, но окончательным щелчком.

Гарри стоял, все еще сжимая кулаки, дыхание сперто от бури эмоций. Обида, гнев, и… странное, крошечное чувство… не победы, а того, что кто-то увидел. Увидел его боль. И назвал ее имя. Дамблдор подошел к нему и снова положил руку на плечо.

— Это начало, Гарри, — сказал он тихо. — Долгий путь. Но начало. Теперь иди. А потом… — он вздохнул, — …тебе все же придется спуститься в подземелья. Но теперь ты спустишься не как жертва. А как человек, знающий свою цену и свою силу. И помни — крылья твоей любви крепче любых стен, которые пытается возвести страх.