Душа Зорро (гет)

Он смирился с действительностью, с кровоточащей болью в сердце, с воспоминаниями о ней, которые неотступно следовали за ним днем и проникали в его сны ночью. Смирился, но не забыл. Забыть было невозможно, как невозможно стереть с лица земли город, выжженный пожаром. Она была частью его, клеткой его существа, неотделимой, как кость от плоти. Он носил ее в себе, как раненый зверь носит осколок пули, застрявший глубоко под кожей.

Дни тянулись медленно и мучительно. Каждый новый рассвет казался предательством, напоминая о том, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Он выполнял свои обязанности машинально, слова собеседников долетали до него, словно сквозь толщу воды. Мир вокруг потерял свои краски, став серым и безликим отражением его внутренней пустоты. Даже солнце светило как-то тускло, лишенное былого тепла и яркости.

Он пытался найти утешение в делах отца, в книгах и музыке, но все было тщетно. Ничто не могло заполнить образовавшуюся брешь, ничто не могло заглушить тихий, но неумолимый шепот воспоминаний. Образ ее улыбки, звук ее голоса, прикосновение ее руки — все это жило в нем.

Иногда, в моменты особой слабости, он позволял себе предаться отчаянию. Он закрывал глаза и пытался представить, что не было того рокового письма, что он продолжает ухаживать за ней, чувствует ее тепло, слышит ее смех. Но эти мгновения были короткими и обманчивыми, подобно миражу в пустыне. Открывая глаза, он вновь оказывался в реальности, один на один со своей болью.

Выезжая в пуэбло, он везде чувствовал ее присутствие, словно она стояла рядом, невидимая и неслышимая, но ощутимая каждой клеткой его тела. Он бродил по площади, как призрак, погруженный в свои воспоминания, не замечая окружающих. Люди проходили мимо, смеялись, разговаривали, жили своей жизнью, не подозревая о той буре, что бушевала в его душе.

Еще совсем недавно он пылал ненавистью, жаждал воздать ей сторицей за ту боль, что пронзила его, когда открылась правда о ее отце. Но теперь, всего несколько дней спустя он приезжал в пуэбло, движимый лишь хрупкой надеждой: увидеть ее хотя бы издали.

Он знал, что это безумие, что это лишь продлит его мучения. Знал, что каждый взгляд на нее будет подобен свежей ране, но не мог противиться этому желанию. Это было сильнее него, как жажда сильнее путника, бредущего по раскаленной пустыне. Он искал ее глазами, всматривался в лица прохожих, надеясь увидеть знакомые черты.

— Дон Диего, добрый день! — Дон Диего вздрогнул, словно от звона колокола, услышав неподалеку жизнерадостный голос сержанта. Он огляделся и в смятении понял, что стоит на строевом плацу.

— Привет и тебе, малыш! — пробасил сержант, приветствуя Бернардо, неотступно следовавшего за молодым хозяином и готового оградить Диего даже от его собственных демонов.

И Диего был безмерно благодарен этой молчаливой преданности. Он был благодарен отцу за милосердие, проявленное после непростительного срыва, за то, что не обрек его на заточение в четырех стенах, пусть и приказал убрать все оружие, некогда гордо украшавшее гостиную, а теперь напоминавшее о слабости наследника.

— Добрый день, сержант, — Диего ослепительно улыбнулся, окидывая взглядом пустые тюремные камеры. — Смотрю, в нашем тихом пуэбло царит умиротворение.

— Ох, дон Диего, только не спугните удачу, — вздохнул Гарсия. — За последние несколько дней ни одной стычки, ни единой вылазки. Словно и не было здесь этой банды, будто пронеслась мимо, как злая буря.

Диего провел пальцем в черной перчатке по прутьям свежевыкрашенной решетки. Надо отдать должное коменданту: он холил и лелеял казарму, словно ревнивый любовник — предмет своей страсти.

— Буря редко просто проносится мимо, сержант. Она оставляет после себя разрушения, сломанные ветви, вырванные с корнем деревья. Вопрос лишь в том, насколько умело мы эти последствия скрываем, — Диего правой рукой потеребил мочку левого уха, словно обдумывая слова. — Возможно, они затаились. Возможно, перегруппировываются. Или… возможно, нашли себе другую цель.

Гарсия тяжело опустился на скрипучий стул, стоявший в тени рядом с камерами.

— Другую цель? Дон Диего, надеюсь, вы ошибаетесь. У меня и так полно головной боли.

Диего обернулся к сержанту, его лицо утратило улыбчивость, стало серьезным и внимательным. В глазах, обычно искрящихся весельем, мелькнула сталь.

— Головной боли? Сержант, если эта банда выберет себе другую цель, головная боль покажется вам легким уколом булавки. Они не просто воры, Гарсия, они — хищники. И, как любые хищники, они всегда ищут самую слабую жертву, самое легкое мясо.

Он медленно прошелся вдоль камер, постукивая костяшками пальцев по прутьям. Звук разносился по двору казармы, усиливаясь и создавая гнетущее впечатление.

Гарсия вздрогнул, испуганно озираясь по сторонам, словно ожидая удара из темноты камер.

— Дон Диего, прошу вас, не нагнетайте обстановку, — взмолился он.

— Как скажете, сержант, как скажете, — Диего развернулся, и на его лице, словно по мановению волшебной палочки, расцвела благодушная улыбка. — А что, если нам прогуляться до таверны и пропустить по бокальчику доброго вина?

Бернардо, застывший у ступенек лестницы, ведущей в комендантскую, обреченно покачал головой. С недавних пор вино в гасиенде де ла Вега, как и все оружие, хранилось под замком.

— Конечно, дон Диего! — Гарсия вскочил с таким рвением, словно его освободили от тяжкой повинности.

Диего весело рассмеялся, хлопнув сержанта по плечу.

— Вот и славно! Нельзя же все время думать о разбойниках и преступлениях. Иногда нужно дать себе передышку, расслабиться и насладиться простыми радостями жизни. Хорошее вино, приятная компания… что еще нужно человеку для счастья?

Они вышли из казармы на залитую солнцем площадь. Диего с удовольствием вдохнул свежий воздух, наполненный запахом цветущих жасминов. Словно тончайшие нити исцеления, долг оплетал каждую израненную клетку его души, даря медленное, но верное успокоение. Гарсия, напротив, все еще выглядел напряженным и взволнованным. Он то и дело оглядывался по сторонам, словно опасаясь засады.

— Расслабьтесь, сержант, — мягко сказал Диего. — Здесь безопасно. Я гарантирую это. А если что-то случится, я буду рядом, чтобы защитить вас.

Гарсия благодарно кивнул, но его взгляд оставался настороженным. Они медленно побрели по направлению к таверне.

Диего прошел на открытую веранду, откуда хорошо просматривалась вся площадь. Он заказал два бокала вина, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Бернардо. Когда вино было подано, Диего поднял свой бокал.

— За мир и спокойствие в нашем тихом пуэбло! — провозгласил он, лукаво подмигнув Гарсии. Сержант неуверенно чокнулся с ним, и, сделав глоток, слегка расслабился.

Солнце приятно грело лица, и Диего, откинувшись на спинку стула, с удовольствием наблюдал за жизнью на площади. Дети гоняли обручи, торговцы наперебой расхваливали свой товар, а старики, сидя на скамейках, вели неспешные беседы. Диего наблюдал за этой идиллической картиной с улыбкой. Он любил свой пуэбло, его тихую и размеренную жизнь. Именно это спокойствие он и стремился защищать.

Но его бдительность не ослабевала. Он по-прежнему внимательно сканировал взглядом каждого прохожего, отмечая малейшие детали. Привычка, выработанная годами, заставляла его быть настороже, даже когда вокруг царила безмятежность. Гарсия тоже постепенно оттаивал, с интересом наблюдая за происходящим. Он даже позволил себе улыбнуться, когда мимо них пробежала стайка ребятишек, весело хохоча.

Внезапно на площади появилась двуколка, запряженная знакомой парой лошадей, и Диего поймал на себе обеспокоенный взгляд Бернардо. Сердце болезненно замерло, пропустив удар, и ком подкатил к горлу, лишая возможности дышать.

Он пересел за соседний столик, выгадывая более удобный угол обзора. Гарсия лишь удивленно проследил за ним взглядом.

— Утомительная сегодня жара, здесь хоть ветерок, — пояснил он свой маневр. Сержант удовлетворенно кивнул.

Двуколка замерла перед церковью. Диего, неотрывно следя за Софией, закутанной в черную мантилью, пока та не скрылась за массивными дверями, отрицательно покачал головой в ответ на безмолвный вопрос мозо. Нет, за ней идти не надо.

Он приказал принести еще вина, стараясь скрыть дрожь нетерпения за показной беспечностью. Сердце бешено колотилось в груди, словно птица, отчаянно рвущаяся на свободу. Увидев ее сейчас, пусть и издали, он с болезненной ясностью осознал: этого мало, бесконечно мало. Рвущийся из груди стон застрял в горле. Как забыть ее? Как вырвать из сердца, когда каждая клеточка противится этому?

Время тянулось мучительно медленно. Диего машинально подносил бокал к губам, не чувствуя вкуса вина. В голове роились обрывки воспоминаний: ее смех, ее прикосновения, взгляд ее зеленых глаз. Он гнал от себя эти образы, понимая, что они лишь усиливают боль. Но разве можно остановить поток памяти, когда он несет тебя, как щепку, по бурлящей реке?

Наконец, двери церкви отворились, и Диего впился взглядом в появляющиеся фигуры. София вышла не одна. Рядом с ней шел священник. Девушка остановилась и, склонив голову, приняла от него благословение. Затем оглядела площадь, ища, куда делась двуколка, и в этот момент их взгляды встретились. На мгновение время остановилось. В ее глазах он прочел тоску и боль, но вместе с тем и решимость.

Еще несколько мгновений они тонули друг в друге взглядами, пока ее не окликнул мальчишка в залатанной одежде.

— Сеньорита, — он дернул ее за юбку, словно боясь спугнуть.

— Что тебе, дитя? — она с трудом оторвала взгляд, в котором плескалось целое море невысказанных чувств.

— У меня есть кое-что для вас, сеньорита, — он протянул ей сложенный листок, зажатый в грязной ладошке. — Мне обещали за него монетку.

— Бери, — она протянула ему песо, печально улыбнулась его удивленному взгляду и развернула записку.

Диего подскочил, словно его ужалила змея. Схватив со стола перчатки, он бросил озадаченному Гарсии «Не терпится посмотреть на новые постройки! Пойду прогуляюсь», — и быстрым шагом направился к коновязи. Не дожидаясь Бернардо, отвязал своего паломино, и, выехав из пуэбло, сначала пустил Арабеллу рысью, а затем, почувствовав свободу, сорвался в галоп.

Лишь достигнув гасиенды, он почувствовал, как отступает гнев. Спрыгнув с паломино, он бросил поводья к догнавшему его Бернардо и, не терпя возражений в голосе, отчеканил:

— К вечеру подготовь мою одежду и оседлай Торнадо.

Мозо яростно замотал головой.

— Даже не вздумай спорить. Она получила записку, и, скорее всего, от брата. Но даже если и нет, я должен узнать, куда она сегодня направится.

Диего толкнул калитку, намереваясь скрыться в тиши

своей комнаты, но оклик отца заставил его замереть на месте. Дон Алехандро,

обняв сына за плечи, мягко направил его к дому. В ожидании ужина они

погрузились в шашечный поединок, где Диего, как всегда, без шансов уступил

отцу.