Две ведьмы в семье | Two Witches In the Family (джен)

Ребёнок Петуньи родился в положенный срок, в дождливый день в середине апреля. Несмотря на усталость (но, к счастью, без боли — ведьмы давно придумали зелья и заклинания, чтобы смягчить или вовсе отменить боль при родах, и Петунья была вдвойне счастлива быть ведьмой), она гордо улыбается, прижимая свою новорожденную дочь к груди. Она такая маленькая, ещё красная и морщинистая, но в глазах Петуньи это уже самый прекрасный, самый красивый ребёнок на свете.

— Она красивая, — благоговейно говорит Питер, сидя рядом с её кроватью и выглядя одновременно как пьяный и чуть ли не светящийся изнутри. Это заставляет Петунью немного поморщиться, но она не может злиться на него (или на Блэка и Люпина, которые, по её мнению, и уговорили его выпить). Наверное, это тоже была трудная ночь для него. Она легко может представить, как он ходил взад-вперёд в их маленькой гостиной (ведь Петунья, из соображений безопасности, выбрала рожать дома — в этом году в Святом Мунго случилось на два инцидента больше, чем следовало, и она опасалась идти в магическую больницу), нервно заламывая руки, взволнованный и нетерпеливый, как и полагается всем будущим отцам.

Эта картина одновременно забавна и трогательна, и её успокаивает мысль о том, что Питер, даже если был комком нервов, находился за дверью, пока рождался ребёнок.

И это компенсирует отсутствие Лили и её мужа.

Её сестра должна была быть здесь, должна была первой после Питера войти в комнату, поздравить её и умиляться новорождённой племянницей. Но Лили нет, она вынуждена скрываться по приказу Альбуса Дамблдора после недавней, почти смертельной стычки с Пожирателями Смерти, которые, казалось, особенно целились в неё. Это одновременно тревожит и приносит облегчение — ведь почему эти фанатики охотятся за беременной женщиной и что вообще Лили делала на передовой, когда у неё есть ребёнок, о котором надо думать?

Вместо своей сестры Петунье приходится довольствоваться свекровью, которая плачет (миссис Петтигрю-старшая очень эмоциональная женщина), и Блэком и Люпином, которые пришли поздравить своего старого друга и его жену (и других друзей позже; Петунья не возражает, если это будет Гидеон Прюэтт, к которому она всегда была расположена, и который всегда рассказывает истории о своих многочисленных племянниках, когда навещает их. Это даёт Петунье представление о том, что могут натворить магические дети, если их оставить без присмотра, и как лучше их воспитывать).

— Тост за первого в новом поколении Мародёров! — громко заявляет Сириус Блэк, внося бутылку с тёмной жидкостью, которая может быть, а может и не быть домашним вином. — Поздравляю, Питер, — говорит он, разливая напиток по бокалам, включая один для акушерки, которая всё ещё стоит у кровати Петуньи и накладывает на мать и ребёнка диагностические заклинания. — Ну что, сильно расстроен, что это не мальчик?

— Совсем нет, — объявляет Питер. — Я вполне счастлив иметь маленькую принцессу, чтобы её баловать.

— А как зовут эту маленькую принцессу, если можно узнать? — улыбается Люпин, обращаясь к Петунье. Он выглядит довольно потрёпанным и не к месту в аккуратном доме Петуньи, но до полнолуния осталось немного, и она понимает, что это простительно (она всё равно продезинфицирует всё, к чему он мог прикоснуться, как только сможет встать с постели. Петунья знает, что ликантропия не передаётся таким образом, но это не меняет её решения всё вычистить).

— Я бы тоже хотела узнать, — сухо замечает акушерка, накладывая последнее диагностическое заклинание — это стандартная процедура для всех магических акушерок, чтобы в любой момент можно было вмешаться при малейших признаках проблем или ухудшения здоровья. Петунья не уверена, как к этому относиться, но сама акушерка не так уж плоха; старая, строгая ведьма, которая помогла родить сотни маленьких волшебников и при этом была весьма успокаивающим присутствием, несмотря на резкие манеры. — Мне же нужно заполнить документы для Министерства.

— О, точно, у вас есть лицензия, — Питер чешет затылок, как будто забыл об этом — что, возможно, так и было, учитывая стресс последних часов. Они специально выбрали эту акушерку, потому что она была одобрена Министерством, а это означало, что она могла сама заполнить документы, удостоверяющие рождение ребёнка, вместо того чтобы родители шли в соответствующее отделение Министерства и декларировали рождение лично — о чём многие семьи часто забывали или откладывали, на случай, если ребёнок окажется сквибом, что многие волшебные семьи считали слишком позорным, чтобы говорить об этом, или, что ещё хуже, официально регистрировать. — Ну, э… — начал он, бросая взгляд на мать, — Петунья и я долго это обсуждали; правда, мы в основном говорили о мальчишечьих именах, таких как Тимоти, Леонард и Чарльз, но для девочки…

— Её зовут, — прерывает мужа Петунья, поправляя маленький свёрток у себя на руках, — Катерина Тэнси. — Её голос строгий, слова окончательные, и Питер лишь робко улыбается. Она выбрала имя для дочери давно, желая порвать с традицией цветочных имён, которую её семья всегда поддерживала. Хотя одно уступление всё же было сделано для второго имени, потому что Петунья всё же хорошая девочка.

— Ну, да, как сказала Петунья. Её зовут Катерина.

— Красивое имя для красивого ребёнка, — кивает Люпин с лёгкой улыбкой, в то время как Блэк хмурится и задумчиво мычит, скрестив руки на груди.

— Это слишком длинное имя для такой маленькой девочки, — заявляет он самоуверенно. — Думаю, мне больше понравится называть её как-то покороче, типа прозвища.

— Сириус, — одновременно вздыхают Люпин и Питер, пока Петунья хмурится.

— В имени Катерина нет ничего плохого, — прошипела Петунья, на что Блэк только пожал плечами.

— Я и не говорю, что есть! Просто думаю, что Кэти проще произносить. Кэти или… — он замолкает, выглядя удивлённым, прежде чем его лицо расплывается в широкой улыбке, от чего Петунья и остальные Мародёры настораживаются. — Китти! — восклицает он громко и внезапно, поднимая кулак вверх в победном жесте, а затем согнувшись пополам от смеха. — О, Мерлин, да! Китти!

Все остальные смотрят на него непонимающе, пока Люпин не закрывает лицо рукой.

— О, Сириус, нет, — сокрушается он.

— Да ладно тебе, Лунатик! Разве не смешно, что у нашего дорогого Хвоста теперь есть кошка-дочка? — Блэк хохочет, как будто это лучшая шутка на свете (и возможно, это так, хотя уж точно не с намерением Петуньи, которая только сейчас понимает с ужасом, что имя, которое она всегда считала подходящим для своей дочери, для девочки из хорошей семьи и с хорошими манерами, может быть сокращено до чего-то столь смешного, учитывая маленький секрет её отца. Ей стоило придерживаться традиции и идеи бабушки и матери насчёт цветочных имён, выбрав что-то вроде Виолы или Дейзи).

Рядом с ней Питер, похоже, тоже осознал эту ситуацию и с досадой вздыхает, глядя на жену и новорождённую дочь.

— Мы сами в это вляпались, да?

— Не понимаю, что тут смешного? — встревоженно спрашивает миссис Петтигрю, оглядывая трёх молодых людей в комнате, а потом переводит взгляд на Петунию, которая пожимает одним плечом, не желая потревожить маленькую Катерину (Кэти, если уж совсем придётся использовать прозвище; только не Китти!).

— Это ничего, мама, просто старая шутка между нами, — успокаивает её Питер, бросая предупредительный взгляд на Сириуса Блэка, что не совсем помогает — Блэк всё ещё смеётся, хоть и заметно тише, вероятно, думая, что Питер его, э-э, «сдаст» за незаконное превращение в анимага. Хотя Питер, конечно, этого не сделает!

(Пока, по крайней мере.)

Миссис Петтигрю пытается спросить снова, но её любопытство легко уходит в сторону, когда Питер торопливо предлагает ей подержать внучку (на что Петунья нехотя соглашается, хотя не может дождаться, когда её собственная мать тоже возьмёт на руки младенца), что становится идеальным отвлечением, пока Питер выталкивает друзей в коридор.

— Надеюсь, ты не сделаешь так с ребёнком Джеймса и Лили, — строго говорит он, и Петунья слышит это сквозь дверь.

— Ой, Хвост, да расслабься! Джеймс с большим чувством юмора, чем ты!

— Но Лили — нет, — тихо добавляет Люпин, и Блэк смолкает.

— Всё равно это смешно, — настаивает Блэк, и даже Питер вздыхает, признавая, что да, в этом есть что-то забавное, но если уж сокращать имя дочери, то лучше уж Кэти, а не Китти или Кэт. Сириус обещает не называть её так при них.

(Что само по себе должно было быть предупреждением, ведь это не значит, что он перестанет звать Катерину «Китти» вообще.)

(Конечно, когда позже маленький Гарри, племянник Петуньи, начинает говорить и постоянно называет свою кузину «Китти», Петунья сразу понимает, кого винить, и это точно не Гарри. Особенно когда Катерина предпочитает откликаться на прозвище, а не на своё настоящее имя, и к тому времени, когда она достаточно взрослеет, чтобы выразить своё мнение, она решает называть себя только «Китти».)

(Ну что ж, Китти Петтигрю так Китти Петтигрю, наконец признаёт Петунья.)

(И проклинает Сириуса Блэка при первой же возможности; это ведь всё его вина.)