На языке цветов (гет)

Петунья просыпается в день свадьбы своей сестры, когда на улице серое небо и слышен звук дождя, барабанящего по окнам. Если бы это была её свадьба, она бы пришла в ужас, особенно потому, что прогноз обещал ясную и солнечную погоду. Но раз это свадьба Лили, всё воспринимается с улыбкой и смехом. Её сестра, свободная и независимая Лили, которая в возрасте тринадцати лет заявила, что никогда не выйдет замуж, что привело маму в ужас, а папу в замешательство, сегодня на своей свадьбе излучает настоящее счастье.

Свадьба будет маленькой, тихой, состоится в небольшой церкви в Годриковой Впадине, а приём — в коттедже, в который Джеймс и Лили только что начали переезжать, — вечером. Лили даже не собирается брать подруг невесты, только Петунью в качестве подружки невесты, а Джеймс выбрал Сириуса своим шафером. Петунья чувствует себя немного виноватой за Лили, ведь она не смогла пригласить своих маггловских друзей на свадьбу, полную волшебников и волшебниц, но сама Лили кажется этим не расстроенной.

— Ты уверена, — Петунья повторяет, кажется, в сотый раз, пока Лили расчесывает свои рыжие локоны, — что не хочешь немного больше макияжа?

Не то чтобы Лили, которая прошла через подростковый возраст без единого пятнышка или изъяна на своём лице в форме сердечка, действительно нуждалась в макияже, но большинство невест в день свадьбы делают нечто большее, чем просто красят ногти и наносят немного помады.

— Нет, — отвечает Лили, внимательно рассматривая себя в зеркале, — этого вполне достаточно. — Она поворачивается к Петунье с яркой улыбкой. — Мне одеться? Ты прекрасно выглядишь, Туни.

Петунья носит светло-зелёное платье в почти греческом стиле без рукавов, которое идеально подошло бы для обещанного тёплого августовского дня. Но теперь она уже видит, как оно промокает. Она переступает с одной босой ноги на другую и сухо смотрит на Лили.

— Ты всё-таки грязная лгунья, знаешь ли, даже в день своей свадьбы.

Лили смеётся, поджимая губы.

— Не будь глупой. Хотя я бы хотела, чтобы ты распустила волосы.

В отличие от локонов Лили, которые Петунья уговорила её отрастить после того, как она подстригла их до плеч в прошлом году, волосы Петуньи золотистого цвета собраны в узел на затылке. Вряд ли ей стоит соревноваться с сестрой в этом вопросе.

— А я бы хотела, чтобы ты носила вуаль, — отвечает Петунья. — Что подумает священник?

Но Лили говорит, что это громоздко и глупо, да и вуаль она носила бы только во время церемонии. Даже если платье будет выглядеть странно без неё — рот Петуньи чуть открывается, когда Лили вынимает платье из шкафа. Это точно не мамино платье, в котором она выходила замуж за папу в 1946 году.

Лили кусает губу.

— Я… о, не злись, Туни. Просто… оно не подошло мне, и… — она замолкает, — думаю, ты должна его носить, в конце концов.

Петуния смотрит на неё. Она втайне завидовала Лили, которая была старшей сестрой и, следовательно, имела право носить мамино платье, бережно хранимое вот уже тридцать с лишним лет, но… Она смотрит на платье на вешалке, которое держит Лили. Это кружевное, с оборками, в стиле прерий, платье с высоким вырезом и длинными рукавами, но при этом оно кажется лёгким и воздушным из-за прозрачности рукавов и выреза. Многие в нём выглядели бы глупо, но на Лили… что ж, это может сработать. Это определённо не то платье, с которым носят вуаль — слишком богемно.

— Ты, наверное, ещё хочешь держать табличку с годом на всех своих фотографиях, — не удерживается Петунья, снова внимательно осматривая его. — Но, что ж, надень его. Когда ты его купила?

Лили краснеет, снимая халат.

— В июне. Я не собиралась… Просто увидела его в витрине и решила примерить для забавы…

Петунья помогает ей с рукавами и застёгивает молнию на спине. Обе они поворачиваются к зеркалу, и разница в их росте становится не такой заметной благодаря слегка приподнятым босоножкам Петуньи и тому, что Лили босая.

Бледная блондиночка вроде Петуньи в этом платье бы потерялась, но с яркими волосами и глазами Лили она выглядит почти как фея. Платье идеально сидит, даже лучше, чем мамино, которое было немного тесновато в груди и коротковато в юбке для Лили. Петунья обнимает её за талию, и сестра сияет, ее глаза блестят.

— Ты выглядишь великолепно, — говорит Петунья, целуя её в щёку, а затем поспешно отходит, — Я знаю, ты любишь сюрпризы, — говорит она, возвращаясь с коробкой. — Так что у меня есть для тебя один. Скажи, если тебе не понравится.

Лили с раздражением взглядывает на неё.

— Я бы никогда не отказалась от твоего подарка, — она вскрикивает, когда открывает коробку и осторожно достаёт венок из калл и белых роз, с бледно-голубой лентой, свисающей сзади. — Туни! Это потрясающе!

— Ну, ты бы ни за что не поймала меня с цветами в волосах, — Петунья, хотя и довольна, что ей понравилось, старается не показывать слишком много эмоций и встаёт с руками на бёдрах. — Но подумала, тебе подойдёт, раз ты не хочешь вуали. Лента — от маминого букета, так что это что-то старое и что-то голубое. А твои туфли одолжены у Марлин… — она взглядывает на них. Её лучшая подруга и сестра — одинакового размера ноги и очень похожего вкуса в обуви.

— А моё платье — что-то новое. — Лили слишком небрежно, как для почти невесты, обнимает Петунию и та вскрикивает:

— Осторожнее с цветами! — но Лили уже ставит венок на голову.

Она подмигивает игриво.

— Как я выгляжу?

— Потрясающе, — искренне отвечает Петунья и снова смотрит на часы. — Теперь надень туфли, а то опоздаем в церковь.

Несмотря на летний дождик и лужи снаружи, они приходят ровно вовремя, и ирония того, что Лили идёт по проходу под песню «Here Comes the Sun», не ускользает ни от кого. Она, похоже, и есть лучик света, сияя своим присутствием, а Петунья шагает рядом, зная, что это должен быть папа, но принимая, что сегодня она вполне его замещает.

Джеймс едва сдерживает слёзы у алтаря, и Петунья удивляется, увидев, что он в маггловском костюме; должно быть, Сириус его уговорил. На Сириуса она, впрочем, не удивляется — он в смокинге, а не в праздничной мантии, и ей приходится сдерживать собственный румянец, чтобы не отвлекать внимание от невесты, хотя шансов на это мало.

Петунья совершенно не удивлена тем отрывком из Библии короля Якова, который Лили подчеркнула для неё. Она смотрит на маленькую аудиторию. Марлин и Доркас сидят с Римусом и Питером в первом ряду, напротив родителей Джеймса, и Марлин незаметно показывает ей большой палец вверх, на что Доркас тут же толкает её локтем. Петуния встречается взглядом с Римусом; он выглядит бледнее обычного в тёмном, немного великоватом для него костюме, но слегка ухмыляется ей.

— Поставь меня как печать на сердце твоём, как печать на руке твоей, ибо любовь сильна, как смерть, ревность жестока, как преисподняя; угли её — угли огненные, жаркие очень, — начинает она, внимательно и целенаправленно. Она не читала так с тех пор, как ходила в воскресную школу.

Сириус улыбается ей уголком глаза.

— Воды многие не могут потопить любовь, и реки не могут её утопить: если кто отдаст все богатства дома своего за любовь, то она будет презрена, — читает он после неё, из совсем другого отрывка, с лёгким замедлением, — В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что страх имеет мучение. Кто боится, тот не совершен в любви. Мы любим Его, потому что Он прежде возлюбил нас. Если кто скажет: «Я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец, ибо кто не любит брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит? И заповедь эту имеем от Него: да любящий Бога любит и брата своего, — завершает он чтение.

Когда он заканчивает, он переводит взгляд на Джеймса, и между ними происходит что-то невысказанное, и, пожалуй, в первый раз Петунья действительно понимает, что Джеймс — не просто лучший друг Сириуса, он его брат, единственная семья, что у него осталась, как и Лили — единственная семья для неё.

Вся часовня взрывается в бурных аплодисментах, когда священник объявляет Джеймса Флимонта Поттера и Лили Джейн Эванс мужем и женой, мистером и миссис Поттер, и они целуются страстно, как если бы это был первый раз, не обращая внимания на весёлую аудиторию.

Петуния берёт Сириуса под руку, когда они выходят из церкви, и они обмениваются спокойными уверенными взглядами, потому что впервые в жизни стали официальной парой. Она переехала в квартиру, которую он делил с её сестрой и новым зятем, незадолго до своего девятнадцатилетия, и хотя она не сказала бы, что жить с Сириусом, у которого совсем другое представление о «чистоте», легко, она пока не жалеет об этом.

Дождь немного утих, и сад еще не превратился в грязевую яму, как опасалась Петуния. Джеймс и Лили, смеясь, пригибаются под палочками, которые держат в руках гости, осыпая их искрами, когда они входят в шатёр, накрытый для ужина и танцев. Петуния даже замечает профессора МакГонагалл, которая выглядит довольной, как кошка, поймавшая канарейку, и наблюдает, как её бывшие ученики выставляют себя дураками.

Петунья предполагает, что Джеймс счастлив, что Лили так же любит танцевать, как и он, и при этом умеет это делать, хотя может, это наоборот. Петунью снова и снова вытаскивают на танцпол, сначала Сириус, который хочет рассказать ей, как Джеймс «плакал, как ребёнок, всё утро», потом Марлин, которая привела Кингсли как своего спутника, что, вероятно, сводит с ума Доркас, а затем пьяный Питер, который ужасно танцует, но не намного хуже самой Петуньи, которая всё равно смеётся.

В порыве она в конце концов заставляет Римуса танцевать с ней, а затем подталкивает его, когда выясняется, что он танцует гораздо лучше, чем можно было бы предположить, глядя на его неуклюжую фигуру. На этот раз они не обсуждают ни одно из своих прошлых заданий Ордена, хотя они часто работают в паре, и вместо этого говорят (или Петуния говорит) о симпатичной ведьме, которая работает в кладовой «Слага и Джиггера» вместе с ним, и она считает (а он категорически не согласен), что ему стоит пригласить её на ужин после работы как-нибудь вечером.

Ночь завершается гораздо быстрее, чем Петунья бы хотела, хотя обычно она ненавидит такие мероприятия, не любя толпы, танцы, пьяных людей и громкую музыку. Но гости должны разойтись, и многие из них имеют дела по Ордену Феникса, ведь война не приостановилась только ради одной свадьбы, и они покидают место по одному, пока не остаются только Петунья и Сириус, убирающие шатёр.

— Твоя сестра убьёт тебя, если она узнает, что ты убираешь до утра, — говорит он, когда она оттирает пятна с ткани.

— Моя сестра наслаждается своей свадебной ночью, — отвечает она с лёгкой улыбкой.

— Да, будем надеяться, — ухмыляется он, вставая с сожалением. — Хотя бы они наконец сделали это.

Петунья поднимает бровь.

— Поженились, — поправляется он, указывая на неё предостерегающим пальцем. — Кто в твоей голове наполнил её такой грязью, мисс Эванс?

Она делает шутливый реверанс, потому что она не совсем трезва, и оба смеются. Когда они немного приходят в себя, она добавляет:

— Я полагаю, тебе будет не хватать полётов на этом проклятом мотоцикле с ним.

— Лили никогда не запретит ему ничего, особенно меня, — тянет Сириус, затем тянет её от кучки мусора. — Давай, последний танец этой ночи со мной?

— Группа уехала, — фыркает Петунья, прижимая руку к его груди, но он всё равно начинает напевать и опускает её в танце, из-за чего она вздыхает и наступает ему на ногу в отместку.

— Неуклюжая, — шепчет он ей в ухо, а затем целует её. Она целует его в ответ, слушая тихий капель дождя и желая, чтобы так было всегда: дни и ночи, когда им не нужно переживать, не нужно ждать новостей о ком-то, не нужно надеяться, что следующее тело, которое найдут, не будет Джеймса, Марлин или их собственным, времена, когда не нужно быть постоянно настороже.

— Может быть, нам стоит сделать это когда-нибудь, — говорит Сириус, поправляя свой галстук, когда они разрывают свои объятия. Его пальцы оставляют вмятины на боках её платья, она играет с тканью.

— Сделать что именно?

— Пожениться, — он, конечно, шутит, но в его глазах нет пьяного веселья, и она отводит взгляд. Да, он просто немного пьян и шутит. Серьезные отношения и совместное проживание — это одно, а брак — совсем другое, и хотя она не завидует идеальной свадьбе Лили в дождливый день, она сомневается, что смогла бы провернуть это с таким же терпением и изяществом.

— Нам обоим надо быть сумасшедшими для этого.

— К чёрту наше здравомыслие, — бормочет он, и она протягивает руку и крепко сжимает его. Волшебные огоньки всё ещё мерцают вокруг, но некоторые мигают нерегулярно. Её ноги болят.

— Пойдем домой, Сириус.

Он притягивает её к себе, и они исчезают с тихим щелчком, как пузырьки, лопающиеся в шампанском.