Золотые Длани (джен)

— Как вы сказали? — переспросил герцог Фандоан. — Граф ан Тойдре? Насколько мне известно, старый граф Ардар пал в бою за Периллинен, свою вотчину.

— Видимо, это его сын, ваша светлость, — нехотя ответил лорд Те-Сапари, потрясенный не меньше прочих. — Других мужчин, носящих этот титул, не осталось. И лучше бы не осталось!

Эти слова прогремели в шатре, словно выстрел из тяжелой пушки. Ответом им стал недоуменный шепот и еще более изумленные взгляды, ибо все собравшиеся знали: за минувшие триста лет ни о ком из дома ан Тойдре не отзывались подобным образом.

— Прошу вас объясниться, милорд, — произнес наконец герцог. — Вы как будто недолюбливаете этого человека.

— Позором было бы мне, ваша светлость, — лорд Те-Сапари вскинул голову, — любить изменников. Этот мальчишка служил под моим началом, я любил его, как сына, и прочил ему в жены мою меньшую дочь. Он отплатил мне тем, что самовольно покинул Эредеро и увел с собой всю свою сотню. Один из воинов, что пытались задержать их, на всю жизнь остался калекой. — Он обвел взглядом прочих лордов-командиров. — Кто из вас, милорды, не счел бы такой поступок изменой?

— Графы ан Тойдре испокон веков славились своей верностью государям Аскеллы, — заметил лорд Хойя. — Начиная с Федеана Однорукого, сподвижника великого Неватана. Если кто-то из этого дома совершил подобное, у него должна была быть на то причина…

— Вы станете искать оправдания предательству, милорд? — заявил Кимбар. — Благородное происхождение не оправдывает деяний. Не стоит далеко ходить за примерами — взять того же Секлиса, потомка Неватана. Я всецело поддерживаю вас, милорд Те-Сапари, и выскажусь за казнь изменника, зачем бы он ни явился сюда.

— Это будет вернейшим решением, — кивнул лорд Те-Сапари. — Взять предателя под стражу и казнить без суда — свидетелей его измены достаточно.

— Оставим споры и напрасный гнев, милорды, — прервал всех герцог. — Милорд Кимбар обронил верные слова: неизвестно, зачем граф прибыл сюда. Не кажется ли вам, милорды, что это странный поступок для изменника, ведающего свое преступление? Скорее, такой человек попытался бы скрыться, возможно, даже покинуть Аскеллу. Я не приму поспешного решения — не только ради чести дома ан Тойдре, но и во имя справедливости. — Герцог обернулся к воину, принесшему весть: — Велите привести графа ан Тойдре ко мне, под стражей и без оружия. Но не чините над ним никакого насилия. Он молод?

— Да, ваша светлость, на вид лет двадцати. И с ним множество воинов, не меньше трех сотен, конных и пеших.

— Если так, — произнес герцог, пока лорды изумленно переговаривались, а Те-Сапари по-прежнему ярился, — я желаю сам взглянуть на это.

Герцог вышел из шатра, над которым трепетал голубой стяг с Всевидящим Оком. Лорды последовали за ним. Им пришлось пройти почти половину лагеря, зато зрелище, представшее их взорам, вознаградило их сполна.

Войско графа ан Тойдре остановилось у подножия холма и в самом деле выглядело внушительно. Больше трех сотен всадников и пеших, за ними виднелись обозы, в середине располагались телеги с легкими и тяжелыми пушками — около двух десятков. Над головами воинов реяло на ветру синее знамя с золотыми ладонями и венцом, при виде которого захватило дух не у одного лишь герцога. Сам же предводитель этого воинства только что спешился и бросил поводья коня — рослого вороного жеребца — ближайшему соратнику.

— Изменник! — прорычал из-за спины герцога лорд Те-Сапари.

Герцог сделал всем знак молчать, а сам пристально посмотрел на молодого графа. Тот казался юным подобием своего отца, хотя битвы и невзгоды уже оставили на его лице свои печати. В кольчуге, но без шлема, вооруженный, сверкая расшитым нарядом, он перехватил взгляд герцога и низко склонился. Его примеру последовали воины.

— Приветствую, ваша светлость, и всех вас, милорды, от своего имени и от имени всех моих воинов. — Молодой граф вновь поклонился. Его звучный голос, казалось, предназначен был самим Создателем для того, чтобы командовать в бою. — Я привез вам вести, важные для войны и могущие оказаться роковыми для Кайбигана.

— В цепи изменника! — опять не сдержался лорд Те-Сапари. — Ваша светлость, прикажите мне, поскольку Ойнор ан Тойдре пребывал под моим началом…

— Оставьте, милорд, — прервал герцог, хотя подозвал стражу. — Граф ан Тойдре, — сдержанно заговорил он, — вас обвиняют в предательстве, и я готов не только выслушать ваши вести, но и разобрать ваше дело. Сдайте оружие и следуйте за нами.

Казалось, граф ожидал подобного. По рядам его воинов пронесся ропот — точно волна от ветра по пшеничному полю. Граф остановил его движением руки.

— Вы клялись повиноваться мне, — произнес он, обращаясь к своим людям, — и будете повиноваться. Так нужно — и так справедливо. Я виноват перед моим командиром, а значит, перед герцогом и перед Вербанненом. Надеюсь, важность нашей вести превысит заслуженный гнев. И что бы ни решил государь, вы примете его волю беспрекословно. Так же, как я сам принимаю ее.

С этими словами он отстегнул от пояса меч и кинжал и передал стражам. Те глядели на него с явным почтением, видимо, заметив уважение герцога. Прежде чем последовать за стражами, граф оглянулся на своих людей и произнес одно слово: «Ждите». Тем временем герцог и его свита уже возвращались к шатру под сенью Всевидящего Ока на голубом поле, дабы продолжить совет, столь необычным способом прерванный.

Герцог вновь уселся в кресло, лорды-командиры заняли места по правую и левую руку от него. Казалось, что они, уставшие гадать, просто ожидают решения государя. Граф ан Тойдре по повелению герцога остановился в пяти шагах от него, стражникам же было велено удалиться. В шатре настала такая тишина, что даже звуки снаружи не проникали туда. Лишь изредка позвякивала броня, шуршала ткань, скрипели окованные железом и золотом пояса, и гневно фыркал порой лорд Те-Сапари.

— Ваша светлость, — заговорил он, — позвольте мне начать, как свидетелю и обвинителю…

— Вы сказали достаточно, милорд, — прервал герцог, — а показали еще больше. Ныне же я желаю выслушать графа ан Тойдре, буде он сам пожелал предстать перед нами. Говорите, граф. Вести ваши могут подождать. Что вы скажете на обвинение, которое утверждает лорд Те-Сапари?

— Скажу, ваша светлость, что лорд Те-Сапари прав, — молвил в ответ граф ан Тойдре. — Я виновен в том, что ослушался его приказа и покинул заставу Эредеро, спеша на помощь моей сестре, которую захватил в плен Секлис. Этот поступок был двойной ошибкой, едва не ставшей гибельной для всех, кто сопровождал меня. Во-первых, сестра моя получила иную помощь и бежала, а во-вторых, тем самым я закрыл для себя и своих людей путь в войско вашей светлости. Просить я смею лишь об одном: пусть вина ляжет на меня одного и не коснется тех, чья верность мне пересилила прочие клятвы.

— Предавший раз предаст вновь, — бросил лорд Кимбар. — Ни вам, ни вашим людям нет оправдания.

Лорд Те-Сапари на сей раз промолчал, зато всем видом выразил благодарность и согласие. Однако он с изумлением поймал на себе взгляд графа ан Тойдре — темно-серые глаза того сияли, словно он был уверен в своей правоте и победе.

— Вы не сказали главного, милорд, — произнес граф, обращаясь к лорду Те-Сапари. — В нашей последней беседе я упомянул, для чего Секлису потребовалась моя сестра и почему я обязан был спасти ее.

При этих словах, которые ввергли лордов лишь в недоумение, герцог едва не вскочил с кресла. Граф заметил его движение и поклонился.

— Думаю, вы один поняли меня, ваша светлость. Да, речь о реликвии, что хранится в нашем роду почти две сотни лет. Венец Неватана — не выдумка, но правда. Именно в нем кроется тайна одержимости Секлиса. Он убежден, что эта святыня могла бы объединить Аскеллу — под его властью, разумеется. Потому он и направил первый свой удар на Периллинен и взял его, но потерпел неудачу в главном — мой отец, знающий тайну венца, пал в бою. Секлис не знал, кто еще может хранить тайну, но рассудил верно. Даже если моя сестра ничего не знает, могу знать я — и непременно выдам ее, дабы спасти сестру от пыток, позора и смерти.

— Вы хотите сказать, граф, — заговорил лорд Хойя, — что Секлис развязал войну ради венца?

— Не совсем, милорд. Скорее, он надеялся сразу заполучить его и одержать победу с его помощью. Венец стал бы символом законности его власти над Аскеллой.

— Глупости! — рявкнул лорд Кимбар. — Если напялить мантию на осла, он после этого не станет государем. Так и двадцать венцов не сделали бы Секлиса королем Аскеллы.

— Вы ошибаетесь, милорд, — заметил герцог. — Если то, что говорит граф ан Тойдре, — правда (а я склонен поверить ему), то Секлис рассчитывал верно. Однако он потерпел неудачу в самом начале и не сумел завладеть венцом быстро. Теперь понятно, граф, почему он столь страстно желает схватить живыми всех членов вашей семьи.

— О, моя сестра Эвлия причинила Секлису еще больше бед, ваша светлость, — ответил граф с тенью скромности и слегка покраснел. — Она нашла убежище в Мельтанском монастыре. По воле Превысшего туда же прибыла дочь Секлиса Вальде, сбежавшая с возлюбленным. Эвлия придумала хитрость, которая рассорила Лабайна с Секлисом и расторгла их военный союз…

Графа прервал дружный гул голосов, ибо все лорды заговорили одновременно. Почти все они принимали недавно ходаннское посольство и немало удивлялись, что же заставило мнительного Лабайна изменить союзу с Кайбиганом. Весть, что причиной тому послужили парочка юных влюбленных и женская хитрость, казалась невероятной.

— Да чтобы девица измыслила такую интригу! — Лорд Кимбар стукнул своим костылем о землю. — Скорее солнце упадет с неба!

— Как видно, милорды, — улыбнулся герцог, — для девицы из дома ан Тойдре, дочери графа Ардара, это нетрудно. Что ж, граф, вас во многом оправдывает стремление помочь столь полезной для Вербаннена особе, не говоря о вашем кровном родстве. Однако вы много рассказываете о других, но ни словом не упоминаете о себе. Что делали вы сами, пока шла война? Шрамы на вашем лице выглядят недавними.

Граф помедлил с ответом, щеки его слегка покраснели.

— Признаюсь, ваша светлость, мне бы не хотелось говорить об этом, — ответил граф. — Но, если вы желаете знать, скажу. Будучи не в силах служить вам и Вербаннену явно, я служил тайно, так, как мог. А поскольку я знал, что Секлис охотится за мной, пришлось принять некие меры, дабы меня не опознали. Да, вы угадали, милорды, — со скромной улыбкой прибавил граф, когда по шатру пронесся шепот, в котором легко различалось имя «Амайран».

— Ты? — только и смог произнести лорд Те-Сапари.

— Я, милорд. — Граф поклонился ему и обернулся к герцогу. — Вот вся моя история, ваша светлость. Порой я тешил себя надеждой, что мои скромные заслуги хоть немного умалят тяжесть моей вины. Если это так, благодарю вас за великодушие. Если же вы рассудите иначе, воля ваша. Но, если пожелаете казнить меня, ваша светлость, помните: только в моей голове хранятся сведения о том, где лежит венец Неватана. Посему не спешите рубить ее, тем более, пока я не сообщил вам иные вести, о которых упомянул прежде.

В шатре вновь загудели голоса. Кто-то из лордов возмущался дерзости графа, смеющего ставить герцогу подобные условия, кто-то изумлялся столь простому раскрытию тайны Амайрана. Герцог же явно пребывал под властью тяжких дум, словно не мог отыскать единственно верного решения. Он же и прервал бурную беседу, готовую перерасти в ссору.

— Что ж, граф, продолжайте. Вы упомянули, что ваши вести касаются нынешней войны. Своим появлением вы прервали обсуждение весьма нелегкого вопроса. Быть может, вы сможете прояснить что-то.

— Ваша светлость, — продолжил с поклоном граф, — у меня есть сведения о том, куда Секлис может нацелить следующий свой удар. По воле судьбы и по моему недосмотру в число моих людей затесался кайбиганский лазутчик. Четыре дня назад ему удалось бежать, и я не сомневаюсь в том, куда он отправился. Поэтому Секлис уже знает о моей тайне и о том, где скрывается моя сестра и его собственная дочь. Зная его нрав и одержимость властью, можно сказать твердо: он пойдет на Мельтанский монастырь.

В который раз графа прервали возмущенные голоса, но теперь гнев был направлен не на него. Единственным, что различалось в вихре спора, были слова «безумие» и «святотатство». Судя по всему, мало кто верил в подобное — даже зная нрав герцога Секлиса.

— Трудно усомниться в одержимости Секлиса, ваша светлость, — заметил лорд Хойя, — однако на подобное кощунство не решился бы даже он. Брать монастырь — немыслимое дело, которое под стать разве что язычникам, и то не всем.

— Он вполне может решиться, милорд, — ответил ему граф. — Секлис загнан в угол, он в отчаянном положении. А когда дело обстоит так, любой решится на отчаянный поступок, я могу это понять. Похоже, война Секлиса с Вербанненом постепенно превращается в его личную войну со мной и с нашим домом.

— Ты много мнишь о себе, — бросил лорд Те-Сапари. — Но в твоих словах есть зерно правды. Все мы понимаем, что Секлис может совершить подобное, просто не желаем верить в это.

— Ваша светлость, — граф ан Тойдре вновь обратился к герцогу, — главнейшая из причин, по которой я прибыл к вам, — попросить о помощи. Будь у меня больше людей, я бы двинулся на монастырь сразу после победы в Периллинене… — Он осекся и покраснел.

— О, вы не упоминали об этом прежде, граф, — улыбнулся герцог. — Значит, вы успели еще и освободить свой замок?

— Да, ваша светлость, — ответил с достоинством граф, смущение его тотчас исчезло. — Север отныне свободен, а все враги изгнаны. Но даже после этой победы сил моих недостаточно для защиты монастыря. Поэтому я прошу вас, — граф опустился на одно колено, — пошлите войско к его стенам. Если мы отстоим его, эта битва может стать последней в нынешней войне.

— Ваша светлость, — сказал молчавший до сих пор пожилой лорд Пареман, родом с южных рубежей Вербаннена, — мне думается, что предположения графа ан Тойдре верны. Недавно мы гадали, что может означать странное поведение кайбиганцев и разделение их войск. Теперь ясно: Секлис призвал их идти на монастырь, но согласились не все.

— И вы думаете, что он отпустил тех, кто отказался, просто так? — заметил Кимбар.

— Как бы то ни было, они правда ушли, — сказал граф ан Тойдре, по-прежнему стоя на коленях. — Когда мы ехали сюда, наши разведчики видели большой отряд кайбиганцев, почти в две тысячи человек, направляющийся на север, к границе. Что удивительно, они ехали налегке, без обоза, только с вьючными лошадьми…

— Наши разведчики подтверждают это, — кивнул лорд Хойя. — Видите, ваша светлость, и вы, милорды? Все сходится. Если так, то Секлис повел к монастырю тоже около двух тысяч.

Обсуждения смолкли. Коленопреклоненный граф ждал. Герцог же пристально смотрел на всех собравшихся по очереди, словно пытаясь угадать их мысли. Вновь всем показалось, что кругом стихли все звуки, как будто сама жизнь в Аскелле замерла, ожидая решения герцога. И оно прозвучало.

— Встаньте, граф. — Тот повиновался. — Я готов откликнуться на вашу просьбу — у нас достаточно воинов, чтобы направить их под стены монастыря и оставить заслон здесь на случай вражеской хитрости. Что до вашей вины, то я снимаю ее с вас, и пусть никто не смеет отныне упрекать вас в предательстве. Ибо так случилось волею Превысшего, что именно ваш порыв помог вам сделаться тем, кем вы сделались, и совершить то, что вы совершили.

Граф ан Тойдре просиял, как только что откованный меч в лучах солнца, из глаз его будто заструился небесный свет. Врожденная горячность мешалась в его лице с приобретенной сдержанностью, и он сумел ответить, сочетав оба эти качества.

— Да благословит вас Превысший Создатель, ваша светлость! — воскликнул он. — Я благодарю вас от всей души. Поверьте, ни у кого иного нет более весомой причины защитить обитель праведной Мельтаны ан Тойдре, нежели у вас, потомка великого Неватана.

Герцог Фандоан на миг переменился в лице, пристально глядя в глаза графу, словно подтверждая, верно ли он понял намек, предназначенный ему одному. Граф почтительно поклонился, и это можно было счесть ответом.

— Осталось решить, чьи войска двинутся на монастырь, а чьи останутся здесь, — произнес герцог, совладав с душевным порывом. — Ваше же участие в походе, граф, даже не стоит обсуждать — запрети я вам, вы бы вновь ослушались. — Почти все в шатре заулыбались этим словам. — Но я не вижу причин запрещать. Лорд Кимбар останется: его раны еще свежи для долгой поездки верхом. Пусть лорды Хойя и Те-Сапари ведут свои отряды к монастырю.

После недолгого обсуждения мелких подробностей командиры разошлись. Когда же граф ан Тойдре собрался выйти вслед за ними, герцог задержал его.

— Да поможет вам Превысший, граф, и ваша святая мать-покровительница Мельтана, — тихо сказал он. — Вы правы, ваша голова слишком ценна, чтобы умолкнуть навеки. Храните свою тайну и знайте одно: ваш покойный отец гордился бы вами и вашей сестрой.

— Для меня это высшая похвала, ваша светлость. — Граф вновь преклонил колено и поцеловал руку герцога. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы впредь служить вам столь же верно, как служили мои предки вашим.

Слова эти прозвучали отражением тех, что сказал когда-то Федеан Однорукий Неватану за себя и своих будущих потомков. Граф поднялся и вышел из шатра.

* * *

Возвращенное стражниками оружие вновь оттягивало пояс. Ойнор шел по лагерю к своим людям, переживая давно позабытое, но сладостное ощущение единства со всем вокруг. Жар летнего солнца смягчали густые облака и добрый ветер. Борясь с развевающимся плащом, Ойнор впервые за минувшие месяцы чувствовал себя свободным. Тяжесть на душе, что так невыносимо мучила его, ушла почти бесследно. Пускай победа еще не одержана — он не сомневался, что вскоре это случится. Не без его участия.

А потом он наконец-то обнимет сестру. В ушах еще звучали похвалы герцога Фандоана, которыми он ее удостоил. Поистине, Эвлия сделала для победы не меньше любого военачальника, если не больше. Но он любит ее не за это — просто за то, что она живет и сияет в этом мире. А еще в нем живет и сияет Ниера.

«Когда я вернусь в Периллинен, она будет сопровождать меня, как невеста, — а быть может, и как жена».

— Откуда вы взялись, ан Тойдре? — послышался смутно знакомый голос, разбивший сладостные мечты, точно полноводный ручей по весне — запруду из камешков, какие строят дети.

Ойнор обернулся к говорившему — и ничуть не удивился, когда узнал его. Вспомнились слова леди Те-Сапари о «более достойном женихе» для Ниеры, но пришлось подавить невольный гнев, вызванный сквозящим в голосе соперника презрением. Вероятно, тот еще не знает о решении герцога.

— Харанн, — сказал Ойнор. — Мне стоило учесть заранее, что я могу встретить вас здесь.

— Верные сыны Вербаннена пребывают рядом со своими командирами, — заявил Харанн, по привычке ероша свои длинные волосы. — Тогда как подлые изменники…

— Не тратьте понапрасну слова, — прервал Ойнор, стараясь говорить спокойно. — Во-первых, вы могли не знать о недавнем решении его светлости, которым он снял с меня вину. А во-вторых, не притворяйтесь, что возмущены тем, что вы зовете моей «изменой». Вы ненавидите меня за то, что Ниера не пожелала вас в мужья.

— Хотите сказать, что она желает вас, ан Тойдре? — Харанн сдерживался неимоверным усилием воли, рука его терзала рукоять меча, щелкая ею об оковку устья ножен. — Это неважно. Лорд Те-Сапари обещал Ниеру мне, она станет моей и смирится с этим. Вы же сами отказались от нее, когда сбежали из Эредеро.

— Я от нее не отказывался, — терпеливо пояснил Ойнор, — и прямо говорил это лорду Те-Сапари. Пускай у него были причины гневаться на меня — теперь они в прошлом. Моя нареченная невеста будет моей женой.

— Поумерь-ка свой пыл, герой, — послышался позади голос лорда Те-Сапари.

Ойнор едва не сплюнул в сердцах, заметив, как переменился в лице Вайм Харанн — точно побитый мальчишка, на выручку которому нежданно подоспел отец или старший брат, не разбирающий правых и виноватых. По сердцу полоснуло горечью, будто ножом: получив прощение герцога, Ойнор надеялся, что и лорд Те-Сапари сменит наконец гнев на милость. Значит, отец Ниеры так и не простил его.

— Если его светлость снял с тебя вину — слишком легко, как по мне, — продолжил лорд Те-Сапари, — то я не переменю своего решения. Я ставил тебе условия — ты выбрал. Теперь не жалуйся. Ищи себе другую невесту, граф ан Тойдре: после всех твоих подвигов тебе на шею станут вешаться самые знатные девицы Вербаннена.

— Вы напрасно оскорбляете меня, милорд, — ответил Ойнор, хотя скрипнул зубами, — пускай и считаете, что я заслуживаю этого. Я прощаю вас лишь потому, что вы отец моей возлюбленной. И, если позволите, я спрошу вас обоих: знаете ли вы, где сейчас Ниера?

— Где же ей еще быть, как не в родном доме? — сказал Харанн — и едва не подавился собственными словами, заметив, как побледнел лорд Те-Сапари.

«Он знает о нападении, — понял Ойнор. — Должно быть, слуги сообщили. Хотя вряд ли они дознались, что стало с обеими дамами, ведь всех убитых мы похоронили».

В следующий же миг все думы разлетелись, как от буйного ветра. Лорд Те-Сапари пошатнулся, в глазах его застыла такая мука, что Ойнор тотчас пожалел о своих словах. Изведав сам пытку неизвестностью, он не желал подобного никому — тем более, человеку, который был ему некогда вторым отцом.

— Ты знаешь, что с ними? — вскричал лорд Те-Сапари, словно позабыв про все обиды. Казалось, он готов кинуться на Ойнора и вцепиться ему в горло — не от гнева, но от отчаяния. — Ты, Амайран, который, как говорили, всегда приходит в нужный час?

— По милости Создателя, милорд, — ответил Ойнор, потрясенный столь сильным проявлением горя, — Амайран и в тот день поспел вовремя. Но опоздай я хотя бы на один переворот малых часов, вашу супругу и Ниеру бы обесчестили и замучили до смерти. Я отослал их в Мельтанский монастырь, поскольку тогда считал его безопасным местом. Так что теперь у вас столько же причин отправиться на его защиту, сколько у меня самого.

Харанн, который уже устал удивляться, молча слушал эту странную беседу. Лорд Те-Сапари смотрел то на него, то на Ойнора, будто не в силах вместить переполняющих его чувств. Сам же Ойнор думал, что еще сказать в утешение, но не мог отыскать нужных слов. Неловкое молчание прервал оклик того, кого никто из троих спорщиков не ожидал услышать:

— О чем вы спорите, милорды?

Быстрым шагом к ним шел герцог Фандоан, должно быть, обходивший лагерь перед отбытием войск. Ойнор поклонился, мысленно проклиная себя за то, что ввязался в ссору с Харанном. Не хотелось разрушать произведенного им на герцога благоприятного впечатления и представать перед ним обычным смутьяном.

— О моей дочери, ваша светлость, — ответил лорд Те-Сапари. — Я говорил вам, что сперва обещал ее графу ан Тойдре, но после его, кхм, отъезда из Эредеро я выбрал ей нового жениха — сотника Харанна. — Он указал на последнего, который вытянулся в струну и благоговейно замер перед герцогом.

— Клянусь Превысшим, сейчас неподходящее время для подобной ссоры, — нахмурился герцог. Все трое молча поклонились. — Я приказываю отложить все распри до конца войны. Пока мы вместе бьем общего врага, нам пристало единство во всем. Если же милорд Те-Сапари так и не сможет сделать выбор, этот спор можно будет разрешить поединком за руку девицы. Но лишь после победы! — прибавил герцог сурово.

— Охотно, ваша светлость, — вновь поклонился Ойнор, радуясь в глубине души. — Даю вам слово, что не возобновлю подобных споров, пока последний враг не будет изгнан с нашей земли.

За этими словами последовал поклон лорду Те-Сапари. Харанн же получил лишь сухой кивок и не потрудился ответить на него. Кругом по-прежнему царила суета, и Ойнор поспешил влиться в нее. Сердце его рвалось в бой, туда, где собрались самые дорогие ему люди.

* * *

— Ты же видел этого гордеца ан Тойдре? — спросил Вайм Харанн, когда все приготовления остались позади, а впереди засерела пылью западная дорога.

Дамалиг, верный наемник и один из лучших воинов в сотне Вайма, как всегда, ехал рядом с ним. Уроженец южных земель, лет сорока от роду, он отлично знал свое дело и не отличался болтливостью. Лицо его уродовал шрам от ожога во всю правую щеку и половину подбородка и шеи: год назад у него в руках разорвалась при выстреле пищаль. Наемник же чудом уцелел — как говорили прочие воины, да и сам Вайм порой, щерри помогли.

Сейчас же, услышав слова своего командира, Дамалиг скривился — это означало у него хмурую улыбку.

— Давно уж видел, господин. Еще по Эредеро помню.

— Как ты думаешь, — Вайм приложил все усилия, чтобы голос не дрожал, — смогу я одолеть его в поединке?

— Вам честно сказать? — Дамалиг оскалил щербатые зубы. — Тогда не гневайтесь, господин, но вам против него не выстоять. Стоит только поглядеть, как он двигается, даже как просто ходит. Уж я-то знаю. Если сойдетесь в честном бою, можете заранее велеть, чтобы тесали вам гроб да рыли могилу.

Вайма бросило в дрожь — не от страха, но от одного слова, оброненного наемником.

— Как ты сказал — в честном бою? А если нет?

— А если нет — думайте, господин, пока голова у вас на плечах, — вновь скривился Дамалиг. — Скажу еще: если та девица, которую обещал вам милорд, впрямь так уж хороша, то ни к чему быть слишком разборчивым. С победителя нет спроса. А уж как ты победил, неважно.

И Вайм думал — думал всю дорогу, пока рядом бряцало оружие и пофыркивали кони товарищей, пока далеко впереди развевалось на ветру ненавистное сине-золотое знамя.