Прошла неделя. Семь дней, в течение которых цифра в «48%» устарела, сменившись на леденящую душу «~90%». От маггловского мира осталась одна десятая. Не население, а его жалкая, агонизирующая тень.
И в магическом сообществе началась лихорадка. Тихая, стремительная, беспощадная.
Великий зал на завтраке гудел, но это был уже не гул тревоги, а низкий, жадный гомон. «Ежедневный пророк» не успевал печатать сводки с «земельного фронта». Заголовки кричали: «Золотая лихорадка в Йоркшире!», «Клан Макмиллан скупает заброшенные угодья!», «Невероятные цены на побережье Девона!».
Чистокровные семьи, десятилетиями копившие богатства и кичившиеся своей родословной, вдруг осознали, что их главный актив — земля — внезапно стал невероятно дешёв и доступен. И они бросились скупать всё, что могли.
Джинни наблюдала за этим, сидя за столом Слизерина и медленно помешивая овсянку. Рядом с ней, Драко Малфой, обычно сдержанный, с азартом в глазах обсуждал с Блезом Забини последнюю сделку своего отца.
«…целый заброшенный портовый городок в Корнуолле, Забини! Со всеми доками! Представляешь? Отец говорит, можно устроить там заповедник для водяных, а доки переоборудовать под верфь для магических судов! Практически даром!»
Это было повсюду. Скрюги скупали леса, чтобы разводить в них фестралов. Фоулы приобретали пустующие фермы под плантации пуффендуй. Нотты и Эйвори захватывали целые городские кварталы, чтобы на их месте разбить магические сады или построить особняки.
Это была не просто жадность. Это была демонстрация силы. Акт окончательного присвоения. Они не просто покупали землю. Они стирали с неё последние следы маггловского присутствия и утверждали своё, магическое владычество.
Даже Артур Уизли, с его ограниченными средствами и смешанными чувствами, под давлением Молли и необходимости обеспечить безопасность семьи, приобрёл через свои связи в Министерстве небольшой участок с полуразрушенным коттеджем на отшибе. «Просто чтобы быть подальше от… всего этого», — оправдывался он, но в его глазах читался стыд.
«Всё это» — это был хаос, голод и тихий ужас, царившие в оставшихся маггловских анклавах. Но для большинства волшебников это «всё» было уже просто фоном, досадной помехой на пути к новым владениям.
Кевин Энфилд и его «пробуждённые» смотрели на эту земельную лихорадку с одобрением. Для них это было естественным порядком вещей. Сильные отбирают ресурсы у слабых. Магия наследует землю после немощи.
Вечером Джинни анализировала ситуацию с Томом.
Они скупают будущее по цене прошлого, — писала она. — Они видят возможность, но не видят всей картины. Их амбиции ограничены их поместьями.
Пусть тешат себя, — ответил Том, его почерк был спокоен и властен. — Они — инструменты. Их богатства и земли в конечном счёте послужат укреплению новой власти. Нашей власти. Пусть строят свои заповедники и верфи. Мы контролируем саму почву, на которой они стоят. Мы контролируем умы тех, кто будет на них работать.
«Перевёртыш» будет готов к испытаниям к концу месяца, — доложила Джинни. — Снейп уверен в успехе. Мы начнём с самых влиятельных магглорожденных в Министерстве. Чтобы, когда Лорд вернётся, его власть была абсолютной не только из-за страха, но и из-за всеобщего… согласия.
Страх — это грубый инструмент, — согласился Том. — Истинная власть — это когда тебе служат по велению сердца, даже если это сердце было тобой же и переписано. Ты обеспечиваешь нам именно такую власть, Джинни.
Она закрыла дневник и подошла к окну. Из башни Гриффиндора доносились приглушённые звуки празднования — кто-то из студентов, видимо, тоже получил наследство или выгодную сделку. Мир волшебников пировал на обломках другого мира.
Джинни смотрела на тёмный лес. Скоро и он, наверное, будет кому-то принадлежать. Огорожен, зачарован, превращён в частные владения. Всё будет поделено, распродано, перекроено по новым лекалам.
Она не испытывала жадности. Ей не нужен был клочок земли. Ей нужен был контроль над системой, которая раздавала эти клочки. Ей нужна была власть над теми, кто считал себя новыми хозяевами жизни.
От магглов осталась одна десятая. Скоро не останется и их. А магический мир, поглощённый земельной лихорадкой и дележом наследства, даже не заметил, что сам стал частью гигантской машины, архитектором которой была она. И пока новые лендлорды измеряли свои владения в акрах, она отмеряла свою власть в процентах от подконтрольных умов и переписанных судеб.