Шкатулка с секретом (гет)

Громко лязгнула дверца решетки.

Антиплащ поднял голову.

Гризликов.

Ну, этого следовало ожидать. Еще хорошо, что Черныш не явился… Видеть сейчас перед собой его злорадную торжествующую физиономию Антиплащ был бы абсолютно не в силах. Ему было вполне паршиво и без Черныша.

— Здорово, Гриз. Ты пришел ко мне с приветом? — хрипло спросил он.

Гризликов не ответил. Вид у него был такой взъерошенный и растерзанный, точно он спал (если вообще спал) этой ночью, не ложась в постель и не снимая костюма. Измятый воротничок его рубахи был расстегнут, под глазами темнели круги, ноздри воинственно раздувались, а бледное лицо, обычно индифферентно-спокойное, было перекошено до такой степени, что Антиплащ тут же понял — утренний визитер попросту в ярости…

— Идиот! — Безо всяких предисловий Гризликов швырнул Антиплащу в лицо сложенную газету. — Читай!

Это был свежий номер „Сен-Канарского вестника“. Заголовок на первой странице сразу бросался в глаза:

«Попытка ограбления в городском особняке Роберта Хаксли.

Сегодня ночью, немногим позже полуночи в доме известного общественного деятеля и мецената Роберта Хаксли была совершена дерзкая попытка ограбления. Целью похитителей являлась „Утренняя звезда“, крупный минерал, причисляемый к голубым алмазам… к счастью, благодаря бдительности, проявленной полицией и владельцем особняка, грабителя удалось арестовать. Так называемый Антиплащ, известный в определенных кругах "медвежатник" и взломщик банковских сейфов был взят с поличным при попытке проникновения в помещение „Китайского Музея“, где и хранилась вышеназванная драгоценность. По словам Дилона Хаксли, к произошедшему может быть причастна Гейл Андерс, его бывшая невеста, которая, как выяснилось, была соучастницей преступника… и навела его на „Китайский Музей“, указав грабителю местоположение „Утренней звезды“ и код сейфа…»

Газета едва не выпала из его ослабевших пальцев.

Гейл? Соучастница?! Навела?!

Гос-споди… Такого он и в страшном сне представить не мог…

Сердце его сжалось. Бедная Гейл! Во что он, сам того не желая, её втравил!..

Въедливые и бесцеремонные репортеры теперь растерзают ее на части… вытащат на всеобщее обозрение и поругание ее скромное прошлое и не такую уж богатую личную жизнь — и скучающая, падкая на пошлые сплетни публика с удовольствием распнет ее на кресте общественного порицания, обличит праведным гневом и в порыве благородного негодования заклеймит вечным позором. Надо же, вот так сенсация! Кто бы мог подумать! Невеста Дилона Хаксли… да еще и (ну теперь, разумеется!) бывшая… замечена в связи (наверняка любовной!) с известным бандитом! Ах, какая негодяйка! Ах, какая подлая циничная мразь! Спуталась с уголовником и без зазрения совести продала ему своего красавчика-жениха! Ах, какое на самом деле смрадное и поганое болото этот высший свет! Ах, как здорово посудачить обо всех этих гнусных дрязгах за ужином, перемыть вместе с грязным бельем косточки всем этим зазнавшимся, совсем-совесть-потерявшим заносчивым богатейчикам!

…Уроды! Падкие на свежее липкое дерьмо навозные мухи! Антиплащ застонал от невыносимой горечи, стиснувшей горло. Перед ним внезапно открылась пропасть — мрачная холодная бездна человеческой подлости, мелочности и коварства, — и нагло ухмыльнулась ему в лицо глумливой усмешкой, и пахну́ла на него густым зловонием подколодной мстительности, и тяжелым прогорклым духом ненависти, и едкой кислятинкой завистливой злобы… Как же он, идиот, заранее всего этого не предусмотрел…

А Дилон посреди всей этой смердящей трясины — со всех сторон чистенький, белый и пушистый, что твой ручной кролик. Несчастная невинная жертва обстоятельств и гнусной предательницы Андерс…

Антиплащ медленно поднял голову. Слова застревали у него в горле:

— Это… это же бред! Гейл… то есть мисс Андерс… тут абсолютно ни при чем! Как… да как только можно было такое подумать! Вы же совсем… совсем ее не знаете, если полагаете, что она вообще способна совершить преступление!

— Ну зато ты, я вижу, хорошо её изучил, — ядовито заметил Гризликов. — Ну, меня это нисколько не удивляет. Поматросил, значит, несчастную девочку…

— Поматросил?! — Антиплащ задохнулся. Кровь бросилась ему в лицо, и скулы свело от негодования… Он, наверно, дал бы Гризликову кулаком в челюсть, и даже наручники ему бы не помешали — но, на счастье Гризликова, их разделял очень широкий, почти пустой письменный стол. Впрочем, ничего удивительного… Что, зная Антиплаща, этот недалекий вшивый коп еще мог подумать? Да он… откуда он вообще может знать…

Гризликов, покручивая в пальцах тонкий полосатый карандаш, смотрел на собеседника пристально, испытующе, слегка исподлобья. И проницательно усмехался.

— Ай-яй-яй, какая незадача. Так у вас с ней, надо полагать, все сложно? Нежная и возвышенная лубофф, э? Ну-ну.

— А твоё-то. Какое. Собачье. Дело?!

— Да моё-то никакое… Ладно, не кипятись. Но этой горемычной Андерс вряд ли сыграет на руку тот факт, что ты, на её несчастье, положил на неё глаз… к тому же многие видели вас вдвоём.

— „Многие“ — это крокодил?!

— Какой крокодил?

— Который и наплёл вам всю эту чушь, черт возьми! Ну да, я всегда знал, что он — законченная сволочь, паскуда и падла, каких поискать, но никогда не думал, что до такой степени. Ах он гнида…

— Гнида он или нет, я, в отличие от тебя, не могу утверждать с уверенностью, но его показания имеют большой вес, мой… друг. И не противоречат фактам. Если не эта… Гейл Андерс сообщила тебе код сейфа, то как ты его узнал?

— Да не все ли равно? Я его подобрал. На пальцах. С помощью стетоскопа, есть такой метод... Эта версия вам в голову не приходила?

— Ну, может, и так... но, как бы там ни было, сейф был не взломан, а именно открыт — человеком, который знал (или подобрал) верный пароль. А, по словам Дилона Хаксли, эта Гейл Андерс, его невеста… ну, теперь уже, само собой, бывшая невеста… этот код знала — и, значит, более чем вероятно, могла сообщить его тебе. В этом деле слишком много совпадений, Антиплащ... поэтому, сам понимай, твою подружку будут судить как твою пособницу и соучастницу. А у Хаксли большие связи… Если они захотят добиться для неё обвинительного приговора — они его добьются, можешь не сомневаться.

— Дьявол… Дьявол! — Антиплащ изо всех сил ударил по столу сжатыми кулаками. К горлу его горячим комком подкатывала тяжёлая подсердечная ненависть, ему хотелось что-нибудь схватить и яростно швырнуть в стену, хорошо бы что-нибудь хрупкое и стеклянное, чашку или стакан — так, чтобы звон и грохот разнеслись по всему изолятору, и осколки, как кровь, брызнули по углам — но в пустой камере убить с особой жестокостью об стену было абсолютно нечего. — Нет, это… это невозможно! Ну… ну судите меня, черт возьми! Судите меня — но Гейл оставьте в покое. Слышишь, коп? Она ни в чем не виновата. Ты слышишь?!

Гризликов покачал головой.

— Это не от меня зависит, чудак. По совести говоря, раньше треба було про це думати… Какого черта ты вообще полез в этот гребаный особняк?

— Да если бы я не полез… Дровосеку нужна была „Звезда“! Если бы я не согласился её достать, они бы похитили Гейл… ну, то есть, мисс Андерс… она же была невестой этого гада… они использовали бы её в качестве заложницы, якобы желая обменять её на кристалл. А потом, заполучив камень, попросту убили бы, чтобы не оставлять свидетелей. Дровосек очень хорошо мне все это растолковал… а у него слова с делом, к сожалению, не расходятся.

Гризликов подался вперед.

— Так он именно это предложил тебе при встрече? Раздобыть „Утреннюю звезду“?

— Да. Именно это.

— Кретин! Почему ты мне сразу обо всем не рассказал?

— А что от этого изменилось бы? Ну что? Я прибежал к тебе, как дурак, с предложением накрыть всю эту шайку, пока была такая возможность — и что? Ты послал меня к черту! И даже если бы я сказал тебе, что речь идет о жизни Гейл, ты бы все равно меня послал! Потому что у тебя не было оснований для ареста Дровосека. Потому что ты боялся выдать агентам ВАОН, насколько близко ШУШУ в целом и ты в частности к ним подобрались — и провалить тем самым всю операцию. Потому что, черт возьми, ваше проклятущее Правое Дело… и твоё желание выслужиться перед начальством для тебя во сто крат насущнее и важнее, чем жизнь какой-то там паршивой Гейл Андерс!

— Замолчи! — рявкнул Гризликов.

И Антиплащ замолчал. Уронил голову на руки. Прерывисто перевёл дух. Гос-споди… Да кому и что он теперь пытается доказать? Что и как он тщится исправить? Поздно… слишком поздно! На этот раз он потерпел поражение на всех фронтах…

— Нашелся тут… вшивый философ! — сердито проворчал Гризликов тоном ниже. Раздраженно поднял руку к воротничку рубашки, чтобы поправить галстук — и, видимо, только сейчас внезапно обнаружил его отсутствие. — Праведный обличитель, блин! Да что ты понимаешь в тонкостях нашей работы? Если я сказал тебе тогда, что у меня не было оснований для ареста Дровосека, значит, на тот момент их действительно не было. И нечего сверкать на меня глазами… Если бы ты, идиот, не строил из себя гордого одиночку, а объяснил бы мне все с чувством, с толком и с расстановкой, мы могли бы что-нибудь придумать… Договорились бы с Хаксли… или выделили бы этой Андерс охрану, в конце-то концов…

— Охрану? Против ВАОН и людей Дровосека? Да не смеши ты мою задницу, коп!

Гризликов устало провел рукой по лицу.

— Ладно. Так значит, Дровосек предложил тебе украсть камень?

— Не украсть. Просто подменить.

— Подменить?!

— Ну да. Что в этом удивительного? Наиболее простое решение… Вчера у меня была при себе подделка — простая стекляшка, копия „Звезды“, которую я должен был положить в Шкатулку вместо настоящего камня.

— Постой. — Гризликов выглядел озадаченным. — Так Дрейк изъял у тебя стекляшку?

— Ну да… Что, разве результаты экспертизы еще не готовы?

— Кажется, нет… Но я поинтересуюсь… Так-так!

— Что?

— А где же тогда настоящий камень?

— Ну, это у тебя надо спросить. Ведь это по твоей указке была устроена эта подлянка в „Музее“.

— Откуда я мог знать, что в ловушку угодишь именно ты? — Гризликов все еще сверлил Антиплаща взглядом, но уже без прежнего напора: видимо, очень уж жалкое зрелище представлял собой сейчас отчаявшийся и раздавленный обстоятельствами, потрясенный до глубины души пленник. — Ну да, было такое дело. После нашего разговора… там, на Клайхем-роуд… я предположил, что „Утренняя звезда“ может представлять для ВАОН определенный интерес. И мы с Хаксли договорились, что в их доме будет нести дежурство круглосуточный патруль — на предмет обнаружения чего-либо подозрительного.

— С кем договорились? Со старшим Хаксли? С Робертом?

— Ну да…

— А этот… крокодил… его сын тоже присутствовал?

— Кажется, да. По крайней мере, в начале нашего разговора… А что, это имеет какое-то значение?

— Не знаю. Может, и не имеет…

— Короче, решено было установить круглосуточное наблюдение за домом. А „Утреннюю звезду“ — отправить на подробную экспертизу, чтобы в кои-то веки определить, что же она все-таки собой представляет.

— И с этой целью вы изъяли её из Шкатулки.

Гризликов секунду помолчал.

— Хотели изъять.

Антиплащ поднял голову.

— Не понял.

— Видишь ли, процесс изготовления копии и, э… оформление необходимых бумаг должны были занять какое-то время… Поэтому мы… не успели с подменой.

— То есть в Шкатулке находился настоящий камень? Но… когда я её открыл… она была пуста!

— Значит, „Утреннюю звезду“ взял не ты?

— Я же тебе говорю, что нет!

— Тогда — кто?

Некоторое время они пристально смотрели друг другу в глаза. Потом Антиплащ откинулся на спинку стула и закрыл лицо ладонью — и плечи его мелко, часто, как-то жалко и судорожно затряслись… Нет, это было проявление отнюдь не отчаянных горестных рыданий; Гризликов не сразу сообразил, что заключенный всего-навсего смеется — смехом столь невеселым, язвительным и безнадежным, что бравому агенту ШУШУ на какой-то момент стало просто не по себе.

Наконец Антиплащ отнял руки от лица. Голос его звучал ровно и почти весело:

— Какой же ты кретин, Гриз…

— Ну, знаешь ли, — пробормотал Гризликов. — Едва ли больший, чем ты…

— Я знаю, где сейчас настоящий камень.

— Где?

— Неужели так трудно догадаться? — Антиплащ взял карандаш и, нацарапав что-то на полях газеты, показал надпись собеседнику. Гризликов пошевелил бровями.

— Не может быть! Ты… уверен?

— Более чем.

— Но это… абсурд!

— Вовсе нет. Все сходится. Я был идиотом, что сразу не догадался… Но, черт возьми, я был уверен, что настоящий камень в ШУШУ… пока ты не сказал мне об обратном.

— У нас нет доказательств! Это во-первых.

— А есть еще и во-вторых?

— Есть. Во-вторых… доказательств нет, и никогда не будет!

— Тебе просто не охота с этим делом связываться. Дерьма здесь не оберешься, ты прав. Особенно если копнуть как следует.

— А в-третьих…

— Знаю. Нет доказательств. Но я тебе их добуду, Гриз. Хочешь? Тогда устрой мне побег.

— Что-о? — Глаза у Гризликова полезли на лоб. — Побег? Ты что, спятил? Совсем сдурел?

— Еще не совсем. И, кстати, было бы неплохо, если бы вы вернули мне камень… ну, ту подделку, которую Черныш у меня изъял.

Гризликов онемел. Кажется, такой неприкрытой наглости он не ожидал даже от Антиплаща… Впрочем, тут же лицо его просветлело — как у человека, наконец-то раскусившего очередной ход коварного противника и проницающего насквозь выстроенную им хитрую игровую комбинацию.

— Ну да, ну да. Конечно. Побег. Так вот чего ты добиваешься…

— Я всего лишь хочу, чтобы с меня и с Гейл сняли это идиотское обвинение. Хочу, если угодно, спасти наши задницы от вашего неповоротливого, неразборчивого и воистину слепенького Правосудия. И ещё я хочу, чтобы оно, это ваше колченогое Правосудие, в кои-то веки настигло и схватило за шиворот того, кто действительно виновен. Какое неуместное, дерзкое и немыслимое желание, правда?

— И ради этого я должен позволить тебе сбежать?

— Почему бы и нет? Ну, не сбежать, я просто неудачно выразился… вернуть мне свободу действий. Ты же хочешь, черт возьми, чтобы справедливость восторжествовала? Тогда… поручись за меня.

— Один раз я за тебя уже поручился. Полгода назад. И чем все это закончилось? Ограблением Этнографического музея?

— При чем здесь Этнографический музей? С чего ты взял, что именно я там был?

— С того, что у тебя нашли Перстень Ли Хао, который был украден из этого музея.

— Ну и что? Мне дал его Дровосек. Вместе с копией „Утренней звезды“. Не вешай на меня то, чего не было.

— Ты опять лжешь, Антиплащ. И после этого хочешь, чтобы я тебе верил?

— Я вовсе не хочу, чтобы ты мне верил! То есть… черт возьми, ты хочешь вернуть камень на место, установить истинного преступника и даже, быть может, в случае удачного стечения обстоятельств упечь виновного за решетку?

— Хочу, — негромко, очень веско и с расстановкой сказал Гризликов, карандашом нацарапал это коротенькое словечко на полях протокола и, словно желая придать ему больший вес, решительно подчеркнул его двойной чертой. — И я это сделаю, Антиплащ. Да, сделаю, не сомневайся! Только уж как-нибудь без твоего неуместного посредничества, знаешь ли.

— Каким образом, черт возьми? — Антиплащ вспылил. — Протирая штаны за письменным столом и заполняя идиотские отчеты? Да промедление смерти подобно… Не сегодня-завтра „Утренняя звезда“ окажется в руках Дровосека и уплывет за границу! Что и кому ты тогда докажешь? Или ты… решил умыть руки? Самоустраниться и сляпать из этого дела безнадежный висяк? Сделать меня и Гейл козлами отпущения? Не рисковать своей карьерой и не переть бездумно против сильных мира сего? О, да, ведь у Хаксли такие большие связи…

— Заткнись! — Карандаш с треском переломился в пальцах Гризликова. — По-твоему, мне есть дело до связей какого-то там паршивого Хаксли?

— Я начинаю думать, что есть.

— Если ты действительно начинаешь думать, значит, рано или поздно поймешь, что твой побег и вмешательство только усугубят дело! Предоставь эту задачу профессионалам. Я приму к сведению всю информацию, которую ты мне дал, и постараюсь использовать её наилучшим образом, но, к сожалению, это — всё, что я сейчас при всем желании могу для тебя сделать. — Он положил на край стола заполненный протокол и, хлопнув по нему рукой, придвинул Антиплащу. — Прочти внимательно. Здесь, разумеется, не все сведения, которые я от тебя услышал, кое-что я счел разумным опустить. Через час тебя отправят на Белую Скалу, так что в следующий раз мы, по-видимому, разговаривать будем там, если вообще будем… Это не мое распоряжение, а Хоутера, так что не обессудь. Но, во всяком случае, я обещаю, что подумаю над твоими словами… да, непременно подумаю — а это, поверь мне, уже немалая уступка с моей стороны.

* * *

„Через час тебя отправят на Белую Скалу.“ Через час.

Может быть, действительно прошел час. Может быть — два. Но Антиплащу они показались вечностью. Ждать помощи от Гризликова, по-видимому, не приходилось — оставалось рассчитывать только на собственные силы. Ну что ж… Антиплащу это было не впервой. Пока нас не выпотрошили, не обваляли в муке, не положили на сковородку, не посыпали сверху солью и перчиком и не придавили чугунной крышкой, мы еще потрепыхаемся…

Когда заключенного, закованного в наручники, наконец вывели во двор Управления, чтобы посадить в автозак, солнце уже подходило к полуденной черте. Невзрачная серая машина стояла в нескольких шагах от дверей служебного входа — и дверца кузова была радушно распахнута Антиплащу навстречу, словно акулья пасть, готовая принять в свою ненасытную утробу очередную беспомощную добычу. Конвоировали заключенного два охранника — и, видимо, обманутые его покорным, бледным, совершенно убитым видом, не ждали от него никакого подвоха.

— Полезай, — один из охранников (его звали Петерс) повелительно кивнул внутрь кузова. Но Антиплащ на секунду замешкался возле ступенек.

— Эта колымага никуда не поедет. Колесо спустило, вы что, не видите?

Глупее фразы невозможно было придумать. Но на секунду внимание охранников оказалось отвлечено — один из них бросил взгляд на злосчастное колесо и даже шагнул вперед, чтобы от всей души пнуть по нему ногой.

Перед глазами Антиплаща оказалась кобура, висящая у конвоира на поясе, из которой так близко и заманчиво выглядывала ребристая рукоять пистолета… Ай-яй-яй, какое вопиющее пренебрежение инструкциями, господин Петерс! Мало того, что вы отвлеклись от своих непосредственных обязанностей и постыдно утратили всякую бдительность, так еще и повернулись к заключенному незащищенной спиной! Конечно, вы, во-первых, рассчитывали на профессионализм своего напарника, а во-вторых, были уверены, что закованный в наручники пленник никуда от вас не денется, о чем очень внятно, раздумчиво и подробно и напишете в вашей объяснительной — потом, позже. Сейчас, когда Антиплащ выхватил из кобуры злосчастный пистолет, вскинул руки, набросил Петерсу на шею цепь наручников и, крепко прижав его к себе, начал душить, бедолага очень удивился.

А вот его напарник, судя по всему, не очень. Хотя на какую-то секунду лицо его стало чертовски растерянным и даже обиженным, словно у обманутого в своих лучших ожиданиях ребенка. Но сделать он ничего не успел. Да и не мог — поблизости не было тревожной кнопки…

Все произошло очень быстро. Длины цепи между кольцами наручников как раз хватило на то, чтобы, крепко зажав шею заложника локтем, упереть дуло пистолета ему в висок.

— Бросай оружие, или я его пристрелю! Ключ от наручников — мне в карман! Живо! — это было обращено к напарнику Петерса. Но тот, бледнея на глазах, мучительно медлил… Господи боже, читал Антиплащ в его растерянных голубоватых глазах, ведь действительно пристрелит… и никого рядом нет… охрана — далеко, у ворот… водила — в кабине, но из-за распахнутой дверцы кузова он не может видеть, что происходит позади… увидит только тот, кто вдруг (по чистой случайности!) выглянет из окон Управления… а если не выглянет… что же делать… стрелять, бежать, звать на помощь… что же делать?!..

Антиплащ не был намерен давать ему времени на раздумья. Он решительно взвел курок пистолета.

— Ключи! Мне! В карман! Ну! Считаю до трех! Раз…

Петерс жалко захрипел, стиснутый мертвой антиплащовской хваткой. А ведь у бедолаги наверняка остались дома жена и дети…

И напарник Петерса сдался. Решил не рисковать. Зек был разъярен и опасен, и терять ему, зеку, было абсолютно нечего… Поэтому в руках охранника появилось колечко с ключами: торопливо-опасливо, словно подходя к разъяренной кобре, он боком шагнул к Антиплащу и сунул ему за пазуху крохотную вещицу. В тот же миг Антиплащ швырнул Петерса вперед, прямо на его напарника — и, не удержавшись на ногах, оба конвоира повалились друг на друга и на асфальт; не дожидаясь, пока они разберутся, где чьи ноги и руки, и вновь примут вертикальное положение, Антиплащ поднырнул под открытую дверцу кузова, бросился к кабине автозака и вскочил на подножку.

Водила, беспечно крутивший ручку настройки магнитолы, удивленно обернулся. И глаза у него полезли на лоб, потому что вместо ожидаемого Петерса в кабину ввалился взлохмаченный заключенный — и на шофера как-то очень холодно и неприветливо уставилось черное око табельного пистолета.

— Пошел вон! — хрипло каркнул Антиплащ.

Водила не заставил себя упрашивать.

Угонщик живо вскочил в кабину и задергал рычаги управления… Чертовы наручники! Ладно, держаться за руль они не помешают… только бы этот проклятый драндулет не подвел! Мотор, к счастью, взревел с пол-оборота; взвизгнув колесами, машина рывком, как испуганная лань, сорвалась с места — и захлопывать дверцу кабины Антиплащу пришлось уже на ходу. Загремела позади так и не запертая дверь кузова, раздались яростные вопли и захлопали выстрелы — раз, другой… стреляют по колесам, сволочи! Антиплащ стиснул зубы. Впереди, в будке охраны, кто-то уже нажал на кнопку тревоги — и взвыла над Управлением угрожающая сирена, и пошел вниз полосатый шлагбаум, и створы массивных металлических ворот медленно закрывались, готовясь превратить обнесенный каменной стеной двор в огромную мышеловку… Нет, поздно, поздно! Автозак, мчащийся на полной скорости, остановить было так же реально, как выпущенный из орудия артиллерийский снаряд: тяжелая бронированная махина со скрежетом снесла не успевшие полностью сомкнуться створы ворот — и, завывая, точно дикий зверь, вырвавшийся на свободу из постылого плена, через секунду скрылась за ближайшим поворотом улицы.