Акварели (гет)

Погода определённо издевалась над ними.

Они прибыли в Хогсмид заранее, ещё вчера, и вчера ничто не предвещало ни мелкого противного снега, ни порывистого колючего ветра, ни того, что столбик термометра опустится ниже нуля, но сегодня с утра небо нахмурилось низкими серыми тучами и деревню забросало белой крупой.

Поддерживая у горла воротник тёплой (но недостаточно тёплой) мантии, Драко давал интервью. Колдокамеры, нацеленные на него, слепили глаза, а столпившихся вокруг журналистов было так много, что, пожалуй, он начинал чувствовать нехватку воздуха. И ветер, он определённо чувствовал ветер, ледяными пальцами хватающий за лицо, и колкие снежинки, метящие прямо в глаза…

Интересно, откуда взялось столько журналистов? «Ежедневный Пророк», это ясно. И «Ведьмополитен», они никогда не пройдут мимо громкой истории, в которой замешана какая-нибудь волшебница, особенно если история потенциально способна послужить хорошим, вдохновляющим примером — ну или просто повысить продажи. И «Придира». И куча изданий поменьше. И куча зарубежных изданий. Вот, например — Драко узнал кудрявого мага, — французская газетёнка, из тех, кто пишут о внешней политике.

— Вам не кажется, что всё это неэтично, господин министр?— задала свой вопрос ещё одна кудрявая, лучшая сотрудница Панси Паркинсон.

— Не этично? — Драко вскинул брови с самым удивлённым видом, на какой только был способен. — Поднимать налоги вдвое — вот что, на мой взгляд, по-настоящему не этично, но у почтенных волшебников из Визенгамота, представивших тот самый проект, против которого протестует мисс Уизли, другое мнение. А между тем, я уверен, что не только мисс Уизли, но и все остальные жители волшебной Британии возмутились бы повышению существующих налогов в два раза и введению целой дюжины новых. И потому, касаемо сегодняшнего мероприятия... — Он не мог заставить себя произнести «проход Розы Уизли голой по Хогсмиду», только не вслух. — Мы повидали множество разных протестов, не так ли? Листовки, демонстрации, голодовки... Считайте это очередной акцией протеста, на этот раз исходящей из самого Министерства.

— Как протест поможет государственному бюджету? Как чьё-то раздевание вообще может помочь?

Драко чуть улыбнулся.

— Мы не будем сейчас обсуждать маггловские календари с, к примеру, обнажёнными защитницами животных, создающиеся и продающиеся для того, чтобы собрать средства на их благое дело. — Он продемонстрировал осведомлённость в делах магглов, и те, кто пытался обвинить его в нетерпимости к ним, могут подавиться своими волшебными палочками. — Сегодня мы станем свидетелями события совсем другого порядка... Протест мисс Уизли — это не акция по сбору денег, это просто протест, после которого нашим законотворцам придётся искать другие альтернативы. Уверен, они уже начали.

— Но что, если это создаст прецедент? Теперь любому достаточно будет поймать члена Визенгамота на слове...

— Неплохой повод для членов Визенгамота следить за своими словами. — Драко широко улыбнулся, но тут же позволил улыбке из дружелюбной превратиться в угрожающую. — Никаких прецедентов не будет.

От его улыбки журналисты попятились. Драко почему-то пришёл в восторг, хотя никогда прежде даже не думал, что может производить эффект, похожий на тот, который производил Сивый на каждого встречного. Мечтал, может быть (потому что улыбка, заставляющая врагов отступить и задуматься, вещь крайне полезная), но даже не думал, что такое случится.

Для закрепления эффекта он улыбнулся ещё раз.

— Желая сохранить интригу, мы не стали сообщать об этом в официальном пресс-релизе, но сейчас я открою вам одну тайну. Мисс Уизли не просто поймала мистера Скримджера на слове. Огромную роль здесь сыграло то, что составляет саму суть нашей с вами жизни, а именно магия. Древняя магия, сродни той, что когда-то помогла леди Годиве. Древняя магия, которая всегда готова откликнуться на страстное, всепоглощающее желание человека помочь другим людям и его готовность пожертвовать самим собой ради спасения остальных. — Он сделал эффектную паузу, чтобы значительность слов дошла даже до самых недалёких, а потом выдохнул: — Ещё вопросы?

Неловкая тишина длилась так долго, что он почти поверил, будто удастся отделаться малой кровью и уйти прямо сейчас — желательно, куда-нибудь к Розе, но наивность была слишком дорогой роскошью. Тем более, что кудрявый волшебник из Франции бочком выдвинулся вперёд и, уставившись себе под ноги, с акцентом протянул:

— Господин министр…

Господин министр приготовился отвечать.

Пару часов спустя Драко выдохнул, разминая замёрзшие руки. Он сделал всё, что мог. Оградил Розу от нападок журналистов, притащил к журналистам Скримджера и, похлопывая его по плечу, практически принудил перед камерами подкрепить своё обещание, чётко обозначил свою позицию и ясно дал понять, что безумные законы — инициатива вовсе не министра, а Визенгмота, и, более того, любого, кто пойдёт по выбранной Визенгамотом вредительской дорожке, настигнет древняя магия.

Люциус мог бы им гордиться.

Ну, если не принимать во внимание, что Люциус вряд ли одобрил бы такое глупое решение так откровенно лезть на рожон. Или в бутылку. Или в петлю.

Игра слов, которая не значила решительно ничего, просто потому, что игры закончились. Отныне всё было всерьёз.

* * *

В Хогсмиде было холодно. Слишком холодно даже для декабря.

Кончик носа у Розы замёрз и наверняка покраснел. Волосы растрепались, прилипли к губам, но она даже не пыталась что-то исправить Руки были заняты: цеплялись за воротник тёплой мантии, то ли прячась от холода, то ли обречённо оттягивая тот самый момент. Тот самый, к которому она сама себя приговорила и увернуться от которого никак не сумеет.

Да и не хотела она уворачиваться.

Она выдержала взгляд Руфуса Скримджера — смело и прямо. Во всяком случае, ей самой хотелось думать, что со стороны это смотрится «смело» потому что красноносая растрёпанная девчонка, нелепо закутанная в толстую мантию… Нет, лучше не продолжать.

Роза выдержала взгляд Драко Малфоя — тёплый и согревающий. В эту ночь (она хотела бы спать у него на плече, а спала одна, в чём, скорее всего, и заключалась проблема) ей снилось совсем другое. Точнее, то же самое, всё в точности так, как сегодня, и только взгляд у Драко был другим. Не ласковым, а насмешливым и изучающим… Она вздрогнула, представив, что было бы, если бы и наяву в серых глазах нашла не поддержку, а циничный вопрос, не передумала ли она, а если не передумала, то лучше передумай, глупая девочка. Что было бы, если бы его взгляд убеждал, чтоничего у неё не получится, призывал сдаться без боя, предсказывал, что совсем скоро будет неловко и стыдно, пытался пригрозить — «с тобой никто не будет общаться, твои родители не пустят тебя на порог, друзья отвернутся, о карьере можно будет забыть».

Если бы его взгляд подначивал — ну, давай, покажи, на что ты способна.

Хорошо, что она была не во сне.

Но даже во сне Роза ни за что на свете не поверила бы в то, что Драко Малфой может сделать ей что-то плохое.

Она смотрела ему в глаза, когда, качнувшись вперёд, переступила через высокий деревянный порог. Ступни обожгло холодом, заледеневшее за ночь крыльцо ткнулось под ноги мокрым собачьим носом. Роза вздрогнула, крепче сжала пальцы на воротнике мантии и сделала ещё пару шагов.

Ровных и уверенных, как ей хотелось думать, со стороны.

Она замерла на последней ступени.

Во сне глаза Малфоя — тёмная каёмка, светло-серая крапинка, легко краснеют после бессонных ночей, а к вискам уже разбежались лучики первых морщинок, — говорили ей, что она ещё может остановиться, и он тогда, так и быть, сделает вид, что ничего не было, что никакая глупая девчонка не дерзила ему перед судьями Визенгамота, а он сам ничего этой девчонке не обещал.

Наяву глаза Малфоя — тёмная каёмка, светло-серая крапинка, блестят в темноте и кажутся совершенно бездонными, — говорили ей, что не нужно бояться, что теоретически она, конечно, может остановиться, но на практике они оба знают, что ни за что на свете она не отступит, и вовсе она не глупая, и дерзила не ему, да и вообще не дерзила, а поступала исключительно правильно. И обещал ей не он, а Скримджер, но он, Драко Малфой, возьмёт Скримджера за горло и заставит сдержать данное обещание, даже если тот вздумает отказаться и магия ему это позволит.

Роза знала и верила.

Чего только не было, но она не отступит, даже если о карьере и правда можно будет забыть, а друзья и семья отвернутся. Вечером, когда всё закончится, она напишет письмо Скорпиусу или вызовет его по камину и расскажет, как выглядит его отец, когда празднует победу (о том, как он выглядит, когда вопреки всему выходит на бой, она уже давно написала — ответа всё нет). Вечером, когда всё закончится, она обхватит ладонями кружку с глинтвейном, закроет глаза и похвалит себя (такое редко случается), а потом возьмёт блокнот и коробку углей, чтобы зарисовать этот день навсегда.

Вечером. Всё будет вечером. А сейчас…

Роза сделала глубокий вздох и, скинув мантию, шагнула с крыльца прямо в снег босыми ногами.

* * *

Гермиона до последнего не собиралась аппарировать в Хогсмид — не хотела мешать. Вряд ли Розе помогло бы её присутствие, вряд ли Роза, судя по её словам в их последнюю встречу, могла ожидать от неё чего-то, кроме родительского гнева.

Но гнева не было и в помине. Были только страх, бешеный страх, граничащей с отчаянием, знакомый любой матери страх за собственного ребёнка, а ещё гордость, ненависть к Визенгамоту и мучительные попытки решить, что лучше для человека, который только что прошёлся по снегу босыми ногами, — горячий чай, тёплое одеяло, Бодроперцовое зелье или объятия и тихое «Поздравляю».

На всякий случай, она сварила зелье и приготовила одеяло. Потом подумала и принесла ещё два. Поставила на стол разноцветную кружку, из которой Роза пила всё детство.

Замерла у подоконника. Сгорбилась.

За окном падал снег. Снежинки прикасались к земле и мгновенно таяли, смешиваясь с грязью в жидкую кашу, противно липнущую к ботинкам прохожих.

— Погода хуже некуда, — сказала Гермиона своему отражению в оконном стекле, и на секунду прижалась лбом к белой раме, а потом резко развернулась и вышла из кухни.

Накинув тёплую мантию, она аппарировала.

* * *

Ступни обжигало холодом, и Роза понимала: не успеет она пройти и десятка шагов, как начнётся всем известная детская история с кашей — ложечку за маму, ложечку за папу.

Шаг за неё саму. Шаг за Драко. Шаг за Скорпиуса. Шаг за мать, за отца, за Хьюго. За Лили. За Скамандеров — один и второй. Два шага за Гарри и Джинни Поттеров. Шаг за Тедди Люпина — плавный и лёгкий, и нужно не забыть разобраться, что там с оборотнями и нападениями. Шаг за Билла Уизли. За его жену — уж она-то прекрасно смотрелась бы, обнажённая, среди белых снегов. Настолько прекрасно, что когда Роза возьмётся рисовать картину, себя лучше будет заменить на Флёр Уизли, в девичестве Делакур.

Шаг за Виктуар. Шаг за Альбуса. Шаг за Джеймса — что, от злости получился десяток? Тем лучше.

По шагу за каждого знакомого, даже за ту кудрявую девушку, стоявшую в лифте рядом с Панси Паркинсон и считавшую, что красота требует жертв. Роза приносит жертвы ради другого, но мы должны уважать приоритеты друг друга, ведь так?

По шагу за каждого знакомого. За каждого однокурсника, и не только однокурсника, за всех, с кем довелось хоть раз столкнуться в школьных стенах. За каждого профессора. За каждого коллегу из Министерства, чьё имя она успела узнать. Шаг за Денниса с непроизносимой фамилией, в которого она когда-то врезалась в школе и который теперь работал помощником Скримджера. И даже за Скримджера — шаг.

По шагу за каждого знакомого — знакомые кончились быстро, а расстилавшаяся перед ней дорога, казалось, была бесконечной.

Маршрут был размечен красными флажками, словно Роза — волк, которому нельзя дать сбежать, и для того охотники развешивают на деревьях яркие тряпицы: пусть зверь испугается. Ей не было страшно.

Пальцы на ногах немели, а кожа шла гусиными пупырышками. У Розы зуб на зуб не попадал, но она ничего не могла с этим сделать: волшебная палочка осталась на хранении у Лили, а Согревающие Чары попали под запрет. Не только для неё, но для всех присутствующих вообще.

Может быть, леди Годива была волшебницей и защитила себя собственными чарами. Может быть, её защищала сама суть магии, царившей повсюду.

Роза не могла себя защитить, ей оставалось надеяться лишь на второй вариант.

Роза пыталась расслабиться и просто шагать.

Она шла мимо Сладкого Королевства, мимо волшебных приколов «Зонко», мимо кафе мадам Паддифут — до Визжащей Хижины и обратно, но только другой дорогой.

Хогсмид — единственная деревня, в которой жили только волшебники, была единственным местом, которое могло выдержать такой вот поход.

Выдержит ли его сама Роза?

Роза знала, что должна, а значит, ответом на вопрос может быть только одно.

По шагу за каждого знакомого — и незнакомого тоже. За каждого, кто не должен платить вдвое больше подушный налог. За каждого, для которого увеличение налога на предпринимательство превратится в банкротство. За каждого, кого выгонит на улицу налог на жилище. За каждого, кого ни за что ни про что — из-за природных особенностей! — могли бы заставить платить налог за анимагию. За каждого, кто захочет заключить брак с магглом или магглой — безо всяких налогов.

За каждого. За любого.

За собственное наивное желание помочь и спасти. За то, чтобы миром правило желание помочь и спасти, а не жажда наживы.

* * *

Драко стискивал кулаки, кусал губы и не мог ни секунды простоять на одном месте.

Он переступал с одной ноги на другую, перекатывался с мыска на пятку, делал полшага то вправо, то влево, топтался на одном месте и невыносимо, отчаянно нервничал. Его рука, спрятанная в карман, то и дело сжималась вокруг волшебной палочки, повинуясь желанию согреть и защитить, и каждый раз ему с трудом, но всё-таки удавалось себя остановить.

Он не мог ей мешать.

Мог только ждать здесь, зная, что по его распоряжению уже готовы одеяла, тёплый чай и Бодроперцовое зелье и что он, к несчастью, не сможет сделать то, чего ему хотелось бы больше всего. Не сможет подойти к Розе и, обняв, прижать её к себе, когда всё закончится.

Лучше даже не думать об этом. У него будет миллион других дел.

* * *

Когда мыслей о всеобщем счастье и справедливости стало недостаточно для того, чтобы согреться, Роза начала ругать себя последними словами.

Себя, и своё решение согласиться на работу в Министерстве (сидела бы сейчас у матери на шее и ненавидела себя за свою беспомощность, например, или мыла полы в больнице Святого Мунго, а по вечерам — падала в кровать от усталости, не в силах нарисовать ни крошечной линии), и свою бессонную ночь перед походом в Визенгамот, ведь именно отсутствие сна отшибло ей мозги, не иначе. Потому что только с отшибленными мозгами можно было решиться на спор со Скримджером.

Скримджер.

Неприязнь к нему и ко всем остальным пробилась даже сквозь отупение, которое нёс с собой холод, и дальше последними словами Роза начала уже членов Визенгамота.

* * *

— Я бы так не смогла, — закусив губу, сказала Ромильда.

Панси даже не повернулась к своей журналистке. Она во все глаза смотрела на откровенно замёршую и такую же откровенно упрямую девчонку Уизли, шагавшую по белому снегу. За её спиной в снегу оставались следы. Сперва они были тёмными, ведь снег, соприкасаясь с тёплыми ступнями, таял и вжимался в прятавшуюся под ним жидкую грязь, но постепенно светлели. Ноги Розы Уизли становились всё холоднее и холоднее. Скоро снег совсем перестанет таять от соприкосновения с ними.

Вопрос только, сможет ли девчонка — вторая помощница Драко, если ей не изменяет память, а память ей не изменяет, — дойти свой путь до конца на этих застывших, одеревеневших культяпках.

Чутьё подсказывало Панси: если Роза дойдёт, то что-то изменится. И вовсе не в том смысле, что налоговый законопроект отправят на доработку или, скорее, полную переписку, а в каком-то большом, глобальном смысле. С предсказаниями у неё и в школьные годы было не очень, а уж после Хогвартса она и вовсе забросила хрустальные шары и кофейные гущи.

Ясно было одно: ничего не происходит просто так, и Драко Малфой, которого она как свои пять пальцев знала ещё с пятилетнего возраста, выглядит слишком взволнованным для человека, который просто рискует довести свою ассистентку до обморожения.

За происходящем скрывается нечто большое — она поняла это в тот же день, когда получила от Драко фиал с воспоминаниями о заседании Визенгамота, которому наверняка суждено стать историческим, вот только до поры, до времени совсем непонятно, что именно.

— Как думаешь, чем дело кончится? — спросила Ромильда, словно прочитав её мысли.

Панси метнула на неё быстрый взгляд.

— Ты же у нас любительница предсказаний, ты и скажи.

Ромильда задумалась. Ветер раздувал её кудрявые волосы, покрытые резными снежинками, и, безотчётно подцепив тёмную прядь, Ромильда накрутила её на палец. Сосредоточенно нахмурившись, она уставилась в одну точку, а через пару секунд уверенно кивнула:

— Она дойдёт до конца.

И станет всеобщей любимицей, подумала Панси. Особенно если мы ей в этом поможем. А мы ей обязательно поможем. И заодно поднимем продажи…

* * *

Холодно.

Как же ей было холодно.

* * *

А Скорпиус так и не появился.

* * *

Гермиона тенью следовала за Розой.

Не по её маршруту, конечно, а за спинами зевак, которых собралось удивительно много. Надвинув капюшон на глаза, чтобы никто не узнал её, Гермиона скользила позади собравшихся, сопровождая свою дочь на каждом миллиметре пути, и сердце у неё разрывалось от любви и переживания.

* * *

Сперва на место холода пришло безразличие, а потом Розе стало тепло.

Ветер хлестал её тело, но ей было тепло. Снежинки падали ей на плечи, но ей было тепло. Снег, больше не таявший под ногами, колол её ступни, но ей было тепло.

Или, может быть, она просто перестала что-либо чувствовать.

Только шла и шла.

Она должна была дойти, вот и всё.

* * *

— Она должна была дойти, и дошла. Вот и всё, — довольно грубо (пожалуй, даже слишком) сказал Драко репортёрам.

Он стоял, скрестив руки на груди и выполняя важную миссию: одновременно загораживая вход в трактир «Три Метлы», где сейчас с помощью младшего брата и Лили Поттер новая Годива, его Роза Уизли отогревалась заклинаниями, чаями, зельями и одеялами и приходила в себя.

А ему оставалось только взять на себя огонь раззадоренной прессы и отвечать на их вопросы, как будто всё самое главное не было сказано ещё до того, как Роза сделала первый шаг по колючему снегу.

— Разумеется, все условия будут соблюдены. Члены Визенгамота не отступят от данного слова, — заверил Драко.

А если попробуют, я лично их зааважу и плевать, что в первую и единственную попытку у меня ничего не получилось.

Он говорил ещё и ещё, отвечал на глупые, не имеющие никакого отношения к делу вопросы и никак не мог сконцентрироваться. Его взгляд бесцельно гулял по толпе, которая и не думала расходиться, и в один момент где-то за плечом Перси Уизли ему причудилась знакомая взъерошенная фигура Гермионы Грейнджер, но уже в следующую секунду там никого не оказалось.

С Гермионой Грейнджер, в случае, если она негативно отнесётся к подвигу Розы, было куда сложнее, чем со старыми хрычами из Визенгамота. Во-первых, любой приченённый ей вред наверняка Розу расстроит, а во-вторых… А во-вторых, героиня Второй Магической Войны явно не позволит себя просто так заавадить.

Драко тоскливо вздохнул и принялся отвечать на очередной дурацкий вопрос.

Оставалось совсем немного времени до того, как к нему пробьётся разьярённый Рон Уизли и попытается устроить некрасивую сцену, а Драко придётся решать сложную задачу: как утихомирить взбешённого отца, который по совместительству спит с его теперь уже бывшей женой, и сделать это так, чтобы Роза ничего не услышала.

— Хоть раз, — прошипит он, глядя Уизли в глаза и изо всех сил удерживая на лице социально приемлемое выражение, — хоть раз, Уизли, подумай не о себе, а о ней. Нужна ей твоя истерика? Поможет ей твоя злость?

Рон сникнет.

— А вот ты, я смотрю, много о ней думаешь, да? — выпалит он и уставится на Драко в ответ, с точностью шахматиста улавливая самое главное.

Драко выдержит его взгляд.

Да. Он думает о Розе действительно много. Почти постоянно.