Ветер крепчает (джен)

Примечания:

Вуху, мы перевалили за 80 лайков и 220 страниц!!! Спасибо вам огромное!

Дорогие читатели, в прошлой главе я уже упоминала об изменениях, но на всякий случай говорю ещё раз, что разведка ещё не уехала. Глава тяжелая, и я до сих пор не уверена в ней, напишите пожалуйста, как вам.

По утрам мне всё сложнее вставать — жёсткий тюфяк почти не спасает от пробирающего до костей холода, а мои летние вещи тоже не слишком-то приспособлены для ночей в этом каменном мешке. Но я целеустремлённо встаю и каждое утро делаю зарядку, в том числе и бег на месте, лишь бы согреться. Еды очень не хватает, и организму всё сложнее двигаться, но я упорствую: нельзя позволять мышцам подолгу бездействовать.

Однако хуже отсутствия физической нагрузки только отсутствие какой бы то ни было работы для мозга. Я здесь совсем одна, и нет ни бумаги, ни уголька — ничего. Вот что оказалось страшнее всего. За годы работы в отделе мозг привык к постоянной работе, к трудностям и к нахождению нестандартных решений, и теперь, когда мне даже на стенах или полу писать было нечем, все мои инстинкты вопили о том, что пора срочно отсюда выбираться, пока я сама себя не свела с ума. Ведь если так пойдёт и дальше, то я в конце концов просто увязну в бесконечных тревогах о тех, кто остался снаружи, и не смогу справиться со своей задачей. Не смогу выбраться отсюда — запорю вообще всё, что только можно было запороть. Это же как в горах. Мне нужно думать о том, что передо мной, а не о том, что меня ждёт внизу. Тогда — и только тогда — я смогу выбраться и что-то сделать для семьи.

Собственно, поиском выхода я и занялась — иметь подушку безопасности в любом случае будет неплохо. Хотя, конечно, план «просто сбежать куда подальше» придётся пока оставить на самый крайний случай: мне нужно попытаться дождаться Аккермана, иначе всё, что мы делали на протяжении последних девяти лет, будет напрасно. Отец бы сказал, что сейчас мне нужно заработать кредит доверия. Что ж, ладно. В конце концов, если нужно просто недельку-другую пересидеть без еды… Ну, я как раз всё собиралась немного похудеть. Хоть какой-то плюс в моём положении намечается.

Я детально осматриваю каждый сантиметр в камере, выискивая всё, что может хоть как-то мне помочь. Все камни, зазоры и прутья в решётке изучены вдоль и поперёк. И, слава богу, решётку моей камеры точно можно расшатать при должном усердии — здание-то древнее, и построено… Ну, построено, в общем. А ещё из стыка двух стен с потолком в дальнем углу временами капает вода, поэтому ведро с живительной влагой теперь стоит так, чтобы не упустить ни капли. Не знаю, сколько мне придётся отсидеть в заключении, но воду расходовать определённо надо экономно. И пить лишь по одному-два глотка каждый час. Вот только вместе с дополнительными миллилитрами влаги теперь к моему одиночеству добавляется размеренный капающий звук, который спустя несколько часов, а тем более дней, начинает буквально сводить с ума. Но вода нужна, поэтому, когда совсем припекает, я затыкаю уши руками и начинаю упорно вспоминать весь известный мне песенный репертуар, не страшась, что меня услышат. Даже хорошо, если Кенни, останься он в замке, найдёт в моей речи много неизвестных для его цивилизации, но обыденных для моего мира слов. В ход идут и Городницкий, и Визбор, а когда через несколько часов я выдыхаюсь, то переключаюсь на что-нибудь ещё уже с успокоенными нервами: сон, физические упражнения, математические расчёты в уме, анализ пород, из которых построена моя тюрьма… Я успокаиваю себя тем, что тут почти как в санатории, ну или на карантине при ковиде, только условия малость пожёстче, и мне просто нужно наконец расслабиться и отдохнуть, пока есть такая возможность. Но самоубеждение слабо помогает: где-то там, снаружи, мои дети вот-вот выйдут за стены, и я могу просто не успеть хоть что-то сделать для их спасения, если просто продолжу и дальше тут сидеть. Поэтому по вечерам, перед сном, я нет-нет да и вспоминаю свою семью, отдел и друзей. Я выйду отсюда и всё исправлю. Обязательно. Только подождите ещё немного, ладно?

На пятый день я нахожу себе новое занятие: на уровне двух с половиной — трёх метров над уровнем пола находится окошко, через которое в мою камеру попадает солнечный свет, и я ставлю себе цель до него добраться, чтобы узнать хоть, где территориально находится место моего заключения. Карабкаюсь, цепляясь за выступы и выщербленности. Это отнимает около часа времени, но наконец я добираюсь до окна, вцепляясь в прутья решётки. Вот только из моей головы как-то вылетает тот факт, что место моего заключения очень, очень старое. Держащий железо раствор рассохся под влиянием бесконечных смен сезонов, ливней, снегов и засух, поэтому я падаю на пол с двумя железками в руках. Непонимающе разглядываю свои находки. Ну круто, конечно, но что мне с этой хренью теперь делать? Разве что… Вспоминаю «Затерянных в океане» Майн Рида, где пожилой моряк давал своему младшему товарищу сосать свинцовую пулю чтобы восстановить электролитный баланс. Да, в отличие от тех персонажей, вода у меня есть, но что не позволит ей вымывать соли из организма? Уже куда вдумчивее смотрю на железо. А что, вполне себе и вариант… Только надолго его в ведро класть нельзя, наверное. Закончив играться в юного химика, прячу железо подальше под тюфяк и возвращаюсь к окну. Спустя вечность и пару обломанных ногтей достаю вообще все решётки из оконного проёма и выглядываю наконец на улицу, вцепившись в острый край подоконника. Так, снаружи внутренний двор, вроде как. Да, определённо он: мы через него сюда шли. Окошко, конечно, небольшое, но при должном старании я, наверное, смогу в него протиснуться. Пока мне это без надобности, да и весьма неловко будет, если я тут застряну на полпути к свободе, но хорошо, что хотя бы один вариант побега у меня тут обнаружился. Часы показывают без четверти восемь, близятся сумерки, и я решаю оставить дальнейшие исследования на будущее и просто пойти спать.

Так и проходят мои дальнейшие дни: я умеренно пью, пою, когда не привыкший к безделью мозг начинает бастовать, и жду, когда же одна сволочь соизволит наконец появиться. Снаружи не слышно ничего: ни лошадей, ни шагов, и потому я делаю вывод, что меня тут попросту оставили одну. После этого меня перестают волновать даже вопросы гигиены и походов в сортир — стесняться тут сейчас вообще некого.

Под конец второй недели мой репертуар претерпевает изрядные изменения: мозг отказывается выдавать детские песенки, а тревожность и чувство надвигающейся опасности подстёгивают поскорее выйти отсюда, рвануть к детям, забив на план, и будь что будет!.. Но я пока ещё держусь, раздираемая противоречивыми чувствами, и пою теперь (хотя, скорее, ору) сплошную похабщину, вспомнив даже кое-что из Шнурова и Слепакова. Хоть бы бумаги оставил, козлина митровская!

* * *

Запасы воды почти подходят к концу, и я уже готова сдаться — без еды прожить я смогу, а вот без воды точно нет — и валить отсюда на все четыре стороны, когда мой тюремщик наконец возвращается. И вот тогда-то я понимаю, что мне стоило бы убежать ещё в первый день, а не дожидаться смиренной овцой своей участи. Но понимаю я это, увы, слишком поздно:

Ведь, если в башне поебень —

То, что ебень, что не ебень!

Вывожу очередной шедевр, закрыв уши и пританцовывая в такт, и потому далеко не сразу замечаю, что уже не одна. Но тень за решёткой — совсем даже не очередной выверт моего уставшего от ничегонеделания мозга, а вполне реальный Кенни Аккерман, с иронией наблюдающий за моими кривляньями. Мигом исправляюсь, кое-как приглаживая лёгкую юбку.

— Хороший день, ублюдок, — гостеприимно улыбаюсь. — Как добрался, без приключений, надеюсь? Я бы предложила тебе чаю, но на выбор только затхлая вода и продукты метаболизма. Ты что из этого больше предпочитаешь?

Наверное, не стоит так сейчас разговаривать, но я как взведённая пружина, только тронь — и мало не покажется. Нервы, мать их через колено, совсем уже ни к чёрту стали.

— Я так погляжу, эти две недели нисколько не угомонили тебя, а? — кривится Потрошитель, сбрасывая свой плащ. — Ну ничего, сейчас мы попробуем другие методы.

Какие такие «другие методы»? Я наконец замечаю у него в руке объёмный саквояж и невольно делаю шаг назад. Волосы на голове сами собой встают дыбом, и всё внутри семафорит о том, что принесённое убийцей содержимое этой кожаной сумки мне совсем не понравится.

— Знаешь, вообще я больше люблю убивать. Вот чиркнуть ножом по горлу и сбросить тело в канаву — это по мне. Куда быстрее, удобнее — а главное надёжнее! — избавляет от любых проблем. Но у Ури на тебя, увы, были другие планы. Так что придётся нам с тобой обоим немного… потерпеть.

Мужчина достаёт кандалы, клещи и плеть, любовно раскладывая всё имеющееся на скинутом неподалёку пальто.

— Слушай, а может я тебе так всё расскажу, а? Ты же вроде можешь отличать, когда человек говорит тебе правду, а когда врёт? — с нарастающим ужасом наблюдаю за появлением всё новых приблуд из набора юного инквизитора. — Мне незачем врать.

— Кто ж тебя знает, куколка, — пожимает мужчина плечами. — Может, лгать ты и не станешь, а вот недоговаривать точно будешь порядочно. Нам такого не надо…

А потом этот ублюдок тянется за ключами. Ну нет! Ну в задницу такие методы допроса! Мозг словно отключается, не участвуя в дальнейших моих действиях, остаются лишь голые инстинкты. Делаю стремительный выпад, выбивая ключи из его рук и тут же бросаюсь к спасительному окну. Ослабевшее тело не слушается, пальцы не гнутся, а от голода и обезвоживания сводит живот, но я взбираюсь как никогда быстро, ведомая животным страхом и обострившимся чувством опасности. Развившаяся за месяцы проживания под землёй интуиция практически сиреной орёт мне в ухо, что если не сбегу сейчас, то потом от меня уже мало что останется. Да меня же этот псих на ленточки порежет!

— Ах ты, сука! — зло летит мне в след, и я, слыша лязг ёрзающего в замке ключа, ускоряюсь ещё немного. В окно буквально вылетаю, даже не подумав о том, что могу застрять, но не успеваю вытащить наружу ноги — стальная хватка смыкается на щиколотке, втаскивая меня обратно. Пинаюсь, стёсываю пальцы об острые камни, но бороться ослабевшей мне со взрослым здоровым мужиком, тем более Аккерманом, бесполезно. Вот только у меня есть небольшой сюрприз, о котором мой мозг не вспоминает, пока свободная ещё пятка не ударяется о стену и не пинает врага ещё раз, на этот уже с использованием лезвия. Изнутри слышны маты, но схватившие меня пальцы разжимаются, выпуская на свободу, и я стремительно вылетаю наружу, как пробка из бутылки шампанского, тут же перекатываясь и беря низкий старт. Измождённое отсутствием еды и нормальной воды тело не хочет двигаться, перед глазами рябит, но я упорно выбегаю из замка, оставляя внутренний дворик за спиной. Тут есть лошадь с телегой, слава богу, и я почти плачу от счастья, понимая, что мне всё же удастся спастись. Вряд ли мой преследователь вылезет в то окошко…

Только когда меня выбивает с козел мощный удар, ещё до того, как я даже прикасаюсь к поводьям, заставляя пару раз кувыркнуться по земле, я понимаю, как была неправа. Ну конечно, этому амбалу вполне достаточно было просто подняться по лестнице и вылезти в окно в коридоре первого этажа.

— А ты шустрая штучка! — зло шипит Аккерман, припечатывая меня к земле за волосы, и во мне поднимает голову спавшая до этого злобная сука, которая, несмотря на ситуацию, несказанно рада свежему порезу на руке у своего обидчика. Все же я смогла достать его хоть раз. — С сюрпризами, тварь. Тем интереснее нам с тобой будет следующие два дня. Меня, к сожалению, попросили не наносить тебе видимых увечий… Но ведь ногти у тебя и на ногах есть.

Вот теперь меня и в самом деле ничто не спасёт. Тело начинает трясти от ужаса, и, несмотря на острую боль от выдираемых волос, я возобновляю почти рефлекторные, слепые попытки вырваться, яростно сопротивляясь. Но, увы, один точный удар на этот раз быстро меня вырубает, показывая, насколько смехотворной была даже бессознательная попытка улизнуть из-под носа у самого Аккермана.

Прихожу в себя от того, что меня окатывают ледяной водой. Ахаю от внезапного холода, но быстро понимаю, что это ещё было далеко не самым болезненным ощущением за этот день. Я вишу на двух цепях лицом к стене, и потому не вижу, где находится мой тюремщик. Но зато отчётливо слышу сзади противный свист искусно свитой кожи, за которым следует обжигающий удар. Рубашку на спине рвёт в клочья, а пустынные коридоры сотрясает мой крик. Спину жжёт как калёным железом. Мне не дают прийти в себя — вслед за первым ударом прилетают и второй, и третий…

Лишь когда я теряю сознание, Аккерман наконец притормаживает, чтобы спустя пару минут снова привести меня в чувства. Холодная вода немного успокаивает развороченную кожу, и я, огорчённая тем, что вообще пришла в себя, пропускаю сквозь зубы едва слышный стон. Плечевые суставы сильно крутит и ломает от подвешенного состояния, но эта боль — ничто по сравнению с тем адом, что творится на спине.

— Так, а теперь, когда воспитательная часть закончилась, давай-ка перейдём к допросу, — довольно тянет Потрошитель, обходя меня и откровенно любуясь открывшимся ему видом. А ведь говорил, что не любит пытки… Лжец.

Дальнейшие часы, дни, а может недели или даже месяцы сливаются для меня в единый поток. Не знаю, какой сейчас день, не знаю, сколько времени прошло с начала этого ада. Для меня всё сливается в один кроваво-красный миг длиною в вечность, в котором я застреваю, как муха в янтаре. Меня бомбардируют вопросами, больно отбивая рёбра и почки после каждой заминки. Откуда я? Когда будет нападение? Сколько человек? Откуда знаю о Рейссах?.. Вопросы, вопросы, вопросы и тяжёлые удары льются нескончаемым потоком, и постепенно я теряю связь с реальностью, совсем перестав различать, где вымысел моего пытающего сбежать от боли сознания, а где правда. Помню лишь, что мне нельзя проболтаться, что нужно придерживаться плана. Перед глазами сначала мелькает совсем уже взрослый сын с внимательным, чутким взглядом. А вслед за ним мой вконец обессиливший мозг подбрасывает мне небольшую сценку из прошлого, из самого последнего дня перед побегом из Подземного Города. Весёлые дети, с красными щеками и выпечкой в руках, радостный смех, и то, как забавно повизгивает от счастья поджимая ноги Изабель между двумя мальчишками, раскачивающими её, как на качелях. Тогда я была сильнее, чем сейчас. Мне нужно снова стать такой же сильной для них, для их будущего. Что-то холодное подцепляет ноготь на большом пальце левой ноги и резко его дергает, сдирая под корень, и это тут же возвращает меня в непроглядную реальность, хоть и ненадолго. Почти мгновенно я вновь теряюсь, всё глубже и глубже увязая в боли и на этот раз совершенно бессвязных воспоминаниях. Кто спрашивает сейчас у меня про падение Марии, Леви или Пиксис? Кто выбивает из меня весь дух, Санес или Майс? Кто смеётся над моей никчёмностью, Кенни или Смит? Или и вовсе… Чак?

Я будто бы попадаю в больницу, отрешённо глядя со стороны на тонкую струйку крови, бегущую мимо мочесборника. Ничтожество. В бреду умоляю доктора забыть про меня и спасти ребёнка любой ценой, плачу от собственной глупости и никчёмности. Слабая. Зову маму, от которой «по наследству» получила тот клятый рак, проклинаю отца за то, что не сделал меня достаточно сильной в своё время, и ненавижу весь мир за то, что вообще существую. Я определённо не была достойна тех счастливых девяти лет жизни, они должны были достаться кому-нибудь более удачливому, кому-то более сильному и чистому, чем я. Кто-нибудь, пожалуйста, закончите это уже наконец! Кто-нибудь… Спасите меня.

* * *

Я открываю глаза в соседней с моей бывшей камере. Спина как в огне, боюсь пошевелиться. Ноги тоже не двигаются, но, по крайней мере, там, вроде как, обошлось без ужасающих последствий кнута. Но боль настолько разливается по телу, смешивая ощущения, смещая акценты, что не могу ни в чём быть уверена наверняка. Не сразу понимаю, где я и что я, но когда осознание наконец посещает мою гудящую голову, мгновенно закрываю глаза, стараясь сделать вид, что меня попросту нет, и пинаю мозг, чтобы быстрее соображал. Что я успела натворить? Что выболтала? Что теперь им известно? В голове всплывают лишь отдельные образы, но ничего связного вспомнить не могу: всё произошедшее как в тумане.

По полу до меня долетает мерный стук шагов, аритмичный, словно… Словно идёт несколько человек. Тело напрягается, мышцы бьёт мелкая дрожь в ожидании новой порции боли. Заставляю себя максимально расслабиться, делая вид, что всё ещё без сознания.

— Вот, всё сделал в лучшем виде, хоть и не люблю так возиться… — бросает Аккерман своему хозяину, очевидно, показывая на меня. — Эта пташка мне напела, что она и вправду из-за стен и искала с тобой встречи, чтобы поболтать о вторжении каких-то Элдийцев в виде гигантов под руководством Марлии. И я был весьма щепетилен, так что, по крайней мере этой её информации, вполне можно верить. Эй, кучеряшка, а ну-ка вставай! — резкий удар металла о металл почти заставляет вздрогнуть, но я молчу, никак не реагируя, и молюсь, чтобы меня просто оставили в покое. Но это не спасает. Ну конечно, каким-то образом эти сверхлюди точно знают о состоянии окружающих их людей. — Если не встанешь сама — я зайду и помогу тебе.

Руки, закованные в тяжёлые кандалы не слушаются, любое прикосновение металла к содранным запястьям причиняет невыносимую боль, но только когда я шевелюсь, чтобы отжаться на руках и привести свою тушку в более-менее вертикальное положение, меня накрывает настоящая боль от только-только начавших заживать ран на спине, показывая, насколько многогранным может быть это чувство. Глотаю стоны в перемешку с матами, старательно продолжая подниматься, и наконец замираю, привалившись к стене. Теперь я хотя бы вижу своих визитёров.

У Аккермана тени под глазами, как будто он долго не спал, а ещё появились новые, чуть заметные морщины на лбу и у рта. Ему что… Больно? Мужчина рядом с Кенни чуть моложе меня и совсем не выглядит могущественным правителем, но, когда наши с ним взгляды сталкиваются, меня прошибает холодный пот. Никогда прежде не видела таких глаз, ни у кого. Словно сотни поколений разом посмотрели на меня, сконцентрировавшись в одном-единственном взгляде. Меня примораживает к земле от ужаса. Это не Потрошитель и не титаны за стенами. Это разумная потусторонняя жуть, максимально опасная и готовая напасть, если я вдруг стану угрозой. Все инстинкты буквально вопят: «Беги, беги отсюда куда подальше, дура!» — но я заперта и обессилена, и оттого, слава богу, остаюсь на месте, вовремя вспомнив про свою миссию и натянув маску невозмутимости на лицо. Меня и так уже морально и физически уничтожили, что ещё это существо может со мной сделать? Молчу, ожидая, что предпримет Рейсс. Король тоже не спешит начинать разговор, внимательно разглядывая то, что от меня осталось.

— Я не могу повлиять на тебя, — констатирует он, и я понимаю, с чего его взгляд казался мне таким сосредоточенным. Титан пытался меня «прочитать и перезаписать», как какую-то флешку, мать его. Хорошо, что он грёбаный макинтош, а не линукс в этом мире безумия.

— Разумеется, Ваше Величество. Я ведь не элдийка, — отвечаю ему в тон, старательно придерживаясь уважительной формы и по возможности невозмутимо глядя прямо в ужасающие меня глаза. Мне нечего бояться, успокойся, Алиса… Конкретно этот мужик не терпит насилия, и потому максимум отдаст приказ о моей ликвидации своей верной псинке. Но даже это будет лучше продолжения пыток.

— Кто из Совета рассказал тебе обо мне? — вполне разумно переходит он к следующим вопросам. — Это единственный вопрос, на который мой друг так и не смог добиться от тебя внятного ответа. Кто это был?

— Никто, Ваше Величество. Мне незачем было что-то рассказывать, — печально улыбаюсь, кивая на Потрошителя за спиной собеседника. — Шесть лет назад вы прислали за мной Аккермана, и это вас выдало. За годы моей жизни здесь я хорошо изучила доступную местным людям историю, и про гонения на кланы Азиатов и Аккерманов тоже. И тут вдруг один из гонимых, бывший серийный убийца, да в верхушке Военной Полиции? Сложить два и два было несложно. А дальше проследить связь с Культом Стен и выйти на вас смог бы даже самый неудачливый детектив.

— Вот оно что? — король чуть хмурится, внимательно оглядывая меня. — Хорошо, пусть так. О каком вторжении ты упорно продолжаешь рассказывать?

— Боюсь, у меня не самые хорошие новости, Ваше Величество, — почтительно склоняю голову. Не обосрись, Алиса, бога ради, не налажай. Учти своё новое положение, помножь на то, что могла рассказать Аккерману, и выдай подправленную версию того, что просил сказать Пиксис. — За годы вашего отсутствия мир снаружи не стоял на месте. Новая техника, оружие, развитие промышленности… Всё это привело к тому, что Марлия, занявшая место Элдийской Империи, осознала, что мощи разумных титанов, добытых во время Великой Войны Титанов, в будущем может не хватить, для того чтобы защитить своё величие. Поэтому власти заинтересовались этим островом. Ведь здесь так много полезных ископаемых и такая плодородная земля…

Я торможу, внимательно оценивая реакцию оппонента. Что успел узнать от меня Кенни? И, что важнее, что он рассказал своему господину? Если хоть что-то сейчас пойдёт не по плану, нам всем конец! Меня прошибает холодный пот от того, что вот-вот придётся сказать, но я упрямо продолжаю читать по тексту. Que será, será, мать его.

— А ещё здесь есть вы, Титан Основатель, — обращаюсь напрямую к тому вековому ужасу, надёжно скрытому за хрупкой человеческой оболочкой, — величайший из титанов. Разумеется, Марлия помнит об ультиматуме сто сорок пятого короля.

— И они всё равно хотят прийти сюда с войной? — спокойно продолжает мою мысль Ури. — Что ж, я знал, что в недалёком будущем этот хрупкий мир падёт…

— Нет! — обрываю его, вскидываясь, несмотря на боль. По спине начинают свой бег тёплые струйки крови из потревоженных ран, но я не обращаю на это внимания, стараясь продвинуться как можно ближе к решётке. Аккерман тут же оказывается между нами, словно я после всех его издевательств, без оружия и из своей камеры могу хоть как-то навредить самому неуязвимому существу с этом мире. — Не падёт. Я знаю, как это предотвратить. Мне также известно, что Карл Фриц пообещал сделать в том случае, если Титан Основатель будет использован ради Элдии. И поэтому люди снаружи стен не пойдут на вас в открытую.

— Продолжай, — Рейсс движением руки останавливает уже готового снова пинком отправить меня в полёт убийцу, когда я подползаю максимально близко, хватаясь за железные прутья.

— Они пришлют троих детей-солдат в обличии титанов, которые проломят внешнюю стену и смешаются с местным населением. А позже, через пять лет, придут ещё двое для того, чтобы захватить конкретно Титана Основателя и использовать его силу для того же, для чего в своё время Элдия. Но… Но если вы позволите, — меня всю трясёт от переполняющих через край эмоций. Только бы получилось, пожалуйста, только бы получилось, — если позволите мне немного помочь… Мы сможем сохранить равновесие, которое существует сейчас, ещё на долгие столетия. И элдийцы смогут жить в вашем раю на протяжении многих поколений. Ведь это и в самом деле рай по сравнению с тем, что происходит с вашим народом снаружи.

— Я не прикажу титанам вокруг стен исчезнуть, — хмурится король, и я крайне гнусно улыбаюсь потрескавшимися губами.

— Этого и не требуется, Ваше Величество. По моему скромному мнению, свиньи должны оставаться в загоне, расплачиваясь своей свободой по счетам, — такие, как та грёбаная мразь рядом с тобой, например. — Элдийская Империя совершила много по-настоящему непростительного по отношению к миру. И я одобряю ваше желание запереть свой народ здесь, создав крохотный рай внутри этих трёх стен, — по крайней мере, они избежали участи другой, менее удачливой, части населения, запертой в гетто в ужаснейших условиях. — Однако те, кто придут за вами, будут такими же грязными элдийцами. Понимаю, что на истребление человечества внутри стен вам плевать. Вы покоритесь любой судьбе, лишь бы ваш титан не был использован в интересах Элдии. Но неизбежная правда состоит в том, что вы лишь поможете повторить историю, ведь Марлия продолжит руками элдийцев творить самые ужасные вещи. И проклятие, постигшее ваш народ, никуда не исчезнет.

Некоторое время мы молчим, сверля друг друга внимательными взглядами. Наверное, стоило выбрать слова помягче, да? Но уже как-то поздновато задумываться о своих действиях.

— В чём твой план? — спрашивает наконец король.

— Вам небезразличны люди внутри стен, — мягко говорю. — Даже несмотря на память и волю вашего предка. И, признаться честно, за девять лет проживания здесь, я тоже прониклась вашими идеалами, — вообще, скорее паническими атаками и постоянной тревожностью, а теперь ещё и ранами с потенциальным заражением крови, в свете тесного знакомства с вашим «Бобиком», но не суть, — и встретила замечательных людей, которых хотела бы защитить. Именно ради них я сейчас здесь, не ради себя или человечества за стенами или внутри них. Мой план состоит в том, чтобы запретить Разведотряду покидать стены в длительных экспедициях. Нам это совсем ни к чему. Вместо этого мы объединим Разведотряд с Гарнизоном и сосредоточимся на защите стен. По моим чертежам можно сделать оружие, которое могло бы остановить наступление разумных титанов и сохранить сложившийся порядок. Всё, что я прошу от вас — это дать мне возможность подвинуть прогресс вперёд, дать провести реформу и одолжить нам силу вашего… Телохранителя на один день в сорок пятом году.

— Что помешает людям внутри стен после того, как вы остановите солдат Марлии, продолжить уничтожать титанов? Что остановит их желание выйти за стены и уничтожить всё то, во что верила моя семья на протяжении столетия? — спрашивает наконец Рейсс, нахмурившись. А мужик-то понимает фишку.

— О, тут всё просто, Ваше Величество, — улыбаюсь, чуть по-птичьи склоняя голову. Если я хоть где-то налажала и Гриша Йегер решит не убивать королевскую семью по настоянию своего сына — нам кранты. И именно это я и говорю сейчас королю. — Вы. Вы не позволите. Просто сотрёте память людям ещё раз и уничтожите всё оружие после битвы. Поверьте, это будет не так уж и трудно. Какие-то полсотни пушек и взрывчатка… Хватит и дня, чтобы со всем покончить. Это даже не будет войной, мы лишь заберём то, что может ещё сильнее запятнать историю Элдии. А захваченных нами титанов вы передадите своим доверенным людям с заранее промытыми мозгами. Тогда Марлия ещё долго не посмеет нарушить договор. Ведь на нашей стороне будут четверо титанов, а не вы один. А обо мне… Обо мне все просто забудут.

— Подобное… Может сработать. Что ж, я дарую разрешение на развитие технологий и на проведение реформы. Кенни, помоги госпоже…

— Алисе Селезнёвой, — едва выталкиваю из себя, не веря в собственную удачу.

— Госпоже Селезнёвой осуществить её план. — продолжает, как ни в чём ни бывало король, не замечая моего состояния. — Ты знаешь, что делать, если что-то пойдёт не так. Надеюсь, вы будете достаточно благоразумной марлийкой.

— Постараюсь не разочаровать вас и благодарю… за оказанное доверие, Ваше Величество, — отвечаю старательно заученной фразой, почтительно склоняя голову.

* * *

Обратную дорогу я совсем не помню, но выгружает меня Кенни довольно грубо, выкинув из телеги как мешок с картошкой около самого дома.

— Эй… Аккерман, — тихо зову человека, которого мне до безумия хотелось бы никогда больше не видеть живым, но который сделал на самом деле бесконечно много. — Спасибо… — спасибо, что не сдал своего племянника, спасибо, что не выдал наверняка разболтанную мною информацию, спасибо, что дал этому миру шанс на будущее. Но говорю я совсем не это, конечно. — что подвёз.

— Не за что, дурында, — понятливо хмыкает Потрошитель из Митры, плотнее надвигая шляпу на глаза. Из-за двери, около которой я валяюсь, уже слышны крики Петера, должно быть, заметившего нас в окно. — Если тот крысёныш вернётся живым, ты уж позаботься о нём.

— В каком смысле… «если вернётся»? — недоуменно спрашиваю. — О чём ты, мать твою?

— Так экспедиция-то как раз сегодня утром стартовала, — противно ухмыляется эта сволочь, поворачиваясь ко мне спиной. — Ты уж постарайся там со своим планом, ладно?

Примечания:

Я попыталась представить канонного Кенни в такой ситуации, и у меня получилось так, что он счёл рассказанное Алисой, если бы она рассказала лишнее, как неважную информацию. Ему что другой мир, что другой континент — всё примерно едино. И конечно он не поставит семью на первое место, но хотя бы попытается утаить часть информации, так как считает после диалога с Алисой, что Леви для него не то чтобы опасен. Если вы думаете иначе, напишите пожалуйста (желательно с аргументами из первоисточника)