Город из Лепестков Хризантем: Вода (гет)

Решение в моей голове хоть и далось быстро и вызвало дрожь в коленках, было произнесено мной достаточно уверенно.

— Ты останься тут и добудь компас, а я за ними, — и тут же я добавила, так как почувствовала, что чертовски не уверена в себе. — Постараюсь не шуметь! — и затем улыбнулась и подняла большой палец вверх, скорее для успокоения себя, чем для Иты.

— Ладно! — почти не колеблясь, ответила Ита. — Потом я тебя найду.

Если бы она увидела, как у меня внутри все упало, то наверняка бы переменила свое решение. Не такого ответа я ожидала. А что-то вроде: «Нет, пошли вместе!» или «Я тебя не оставлю, пропадешь ведь!»

«Черт! Черт! Черт!» — закружилось у меня в голове, пока я вылезала из окна наружу, в мир страдания и боли, в мир, где меня поймают и отдадут Косте, в мир, где… О боже, как же мне было страшно идти одной!

Не имея морального права оглянуться, я постаралась, как могла, конечно, притвориться мастерским ниндзя и красться бесшумно… Но-о-о. Первая же трухлявая веточка, на которую я в потемках наступила, предательски раскрыла меня. Ха! Раскрыла бы, если бы кто-нибудь из того галдежника, что они устроили в доме, услышал меня. От них шел такой шум, что я даже при желании, наверное, могла бы разговаривать с Итой в голос, и никто бы ухом не повел. От понимания этого мне стало как-то легче, вернее, я стала более развязной и чуть менее осмотрительной. Веточки, мертвые отростки кораллов, панцири моллюсков все так же продолжали трещать под моими медвежьими ногами, однако же я смогла быстро миновать окрестности опасного дома и выйти к дверям храма.

Дерево, из которого они были сделаны, настолько почернело, что я смогла хорошо разглядеть их, только когда подошла к ним почти на расстояние вытянутой руки. К моему счастью или несчастью, их никто не охранял и они оказались полуоткрыты, так что я смогла беспрепятственно пройти внутрь храма. Оказавшись внутри, я вдруг замерла и вспомнила, что Ита упоминала какую-то, как ей показалось, магическую завесу. Я оглянулась. Хмыкнула, еще раз оглядывая черные створки дверей, потом хмыкнула еще раз, обратившись к своим ощущениям, но ничего. Мои сенсоры молчали. Тут либо Ита ошиблась, либо тут вообще ничего нет. Как выяснилось позже — это просто я облажалась. И, забегая вперед, скажу: магическая завеса была, как мне потом поведали, но разве я могла почувствовать столь тонкую магию. Я же просто обычный человек. Впрочем, до этого я еще дойду.

Внутри храма под высокими потолками висело множество красных бумажных фонарей, тусклый свет которых освещал множество гравюр, видимо, нарисованных прямо на стенах. То были сражения, нарисованные в довольно мелких подробностях: с окровавленными мечами, свирепыми тиграми сражающимися с самураями, раздира… Оп. Что-то я отвлеклась. В общем — это гравюры создавали довольно зловещее впечатление. Смет мерцал на этих полотнах, и мне казалось, что они слегка оживают: там, на краю зрения, движения меча, здесь я заметила краешком глаза удар тигриной лапы. Мне казалось, что они — все, кто изображен на картинах — замерли и следят за мной. Ждут, пока я пройду, чтобы снова начать бесконечное сражение. И знаете что? Я не стала им мешать. Пройдя примерно половину этой галереи, я ускорила шаг и поспешила скрыться за очередными дверьми.

Так я попала в главный зал. Как я это поняла? Достаточно просто. Это оказалось просто огромных размеров помещение, не с привычной для Японии угловатостью, а полукруглое. И в центре этого полукруга располагалось одно большое полотно, высотой до самого потолка. На полотне, которое еще оказалось недорисованным примерно наполовину, изображались русалки, плавающие в темной воде, меж люминесцирующих растений, похожих на кораллы. Они двигались на картине словно тени, то появляясь, то исчезая в мутной и совершенно иссиня-черной воде, словно это было похоже на гигантское море разлитых чернил. Жутковато это все выглядело, но мне, если честно, понравилась картина. Ну а в центре этого полотна ко мне спиной сидела девушка с распущенными длинными волосами цвета серебра, в черно-белом кимоно, причем на черной половинке красовалась белая луна, а на белой было вышито черное солнце. А сама девушка светилась в темноте, озаряя всю большущую комнату самым настоящим лунным светом.

Недолго думая, я как мышка шмыгнула за колонну, что подпирала полукруглый свод, в котором зияла огромная дыра, где я четко могла разглядеть звезды. И я даже узнала некоторые созвездия: Большую Медведицу, созвездие Ориона. Причем звезды сияли так ярко, словно были похожи на сотни маленьких электрических лампочек. Сравнение, конечно, так себе, но вы просто подключите фантазию и представьте, как это было красиво и захватывающе.

Было так до тех пор, пока я не стала приглядываться, чем эта девушка занимается. Скажу просто, она рисовала на том холсте. Вот только мне не хочется рассказывать, как она это делала и чем. Но, наверное, расскажу, вы уже большие. Хотя меня воротит от этого зрелища до сих пор. Итак, рядом с ней, не очень далеко, чтобы можно было без труда дотянуться рукой, неподвижно лежало тело русалки. Сначала я не поняла, что это именно тело русалки, подумала, что, быть может, это она для себя так много краски принесла, ведь картина большая, краски надо много. Окончательно все сомнения ушли, когда, подняв кисть, девушка окунула ее в грудь русалки, слегка поводила по часовой стрелке и затем, подняв руку, не спеша и элегантно начала выводить вот этой странной «краской» рисунок на картине. Первым моим ощущением было замешательство, а затем вопрос: «Что это я щас увидела?» Ответ пришел ко мне в виде почти определенного желания покинуть сию обитель раз и на всегда. И никогда сюда больше не возвращаться. Хотя была и другая сторона этой медали — некое чувство любопытства, которое хотело понять. Это любопытство тоже было не против сделать ноги, но после того, как все поймет и осознает. Я выбрала первое, но и шагу сделать не успела, как из дверей, расположенных слева от полотна, почти ввалилась дюжина русалок, таких же страшных и уродливых, как обращенная Намико.

Эта свора смеялась, одна тройка весело резвилась, устроив заплыв наперегонки с некоторой примесью игры в салки. И, судя по их лицам и довольно страшным оскалам, им было весело. Основная же масса закружилась вокруг той сереброволосой девушки. Они наперебой что-то спрашивали, трогали ее волосы, даже целовали руки. Казалось, девушка в черно-белом кимоно была абсолютно не против такого обращения. Она улыбалась каждой русалке и пыталась ответить на все вопросы сразу. У нее оказался очень звучный голос, словно запели те колокольчики в доме старика. Да и лицо ее было божественно прекрасным. Я вообще встречала женщин в этом мире таких прекрасных, что любая фотомодель не будет такой никогда, даже если ей на лицо наложить тонну косметики. Сделать фотошоп… Ну, я не знаю. В общем, никогда, и точка! И я как девушка черной завистью позавидовала такой внешности. В очередной раз. Эх…

Однако это всеобщее веселье было недолгим. Из глубины того помещения, откуда с таким шумом и гамом вырвались русалки, послышались очень приятные звуки флейты, и все как одна расселись за спиной сереброволосой девушкой, поджав хвосты. Как я ни всматривалась, не могла понять, кто из них Намико, да и есть ли она среди этих диких русалок. Они все, казалось, были на одно лицо. Сжимая в руке заколку Намико, я всем сердцем надеялась, что она сейчас не лежит там без движения, использованная как палитра для рисования. Однако ответ мне довольно скоро подарила девушка в черно-белом кимоно.

— Намико? — обратилась она к одной из русалок. — Тебя ведь так звали? Подойди ближе. Ты новенькая, хочу посмотреть на тебя.

Тотчас все эти уродливые морды повернулись к одной-единственной русалке, которая медленно поднялась и, слегка оттолкнувшись руками от пола, плавно подплыла к сереброволосой. По большим глазам всех сидящих русалок было невозможно понять, что они испытывают: радость за новую подругу или ненависть, потому что выбрали не их. Сереброволосая девушка, не слова ни говоря, стала медленно рассматривать сидящую напротив нее Намико. Потом подняла руку и потрогала ее кожу, словно это была дорогая ткань. Поиграла слегка пальцами в ее волосах. Пригладила несколько волосков, что нагло не давали полностью разглядеть широкий лоб Намико. Погладила по щеке. Видимо, очень нежно, потому что когда Намико опустила голову, как котенок, требующий ласки, сереброволосая девушка не отказала ей в этом маленьком удовольствии.

— Дочери! С вами ваша новая сестра! — радостным голом возвестила сереброволосая девушка.

И все сразу заулыбались. Я говорю так скупо, потому что мне и сейчас довольно жутко вспоминать это. Это было похоже на некое кошмарное сборище кривых, даже страшных улыбок. Словно ожил некий цирк уродливых игрушек, как в малобюджетном фильме ужасов. Намико тоже скалилась, так широко разевая зубастую пасть, как могла. Казалось, она действительно рада, что оказалась среди них и была принята как своя. Видимо, память о прежней жизни оставила ее уже навсегда. Мне не хотелось в это верить, но мой мозг настаивал. Предлагал мне какие-то варианты развития событий, в которых уже нет Намико как прежней личности. Мысли давили на разум, заставляя его согласиться, до тех пор, пока я не разозлилась и не вышвырнула всех за дверь. Я должна была спасти Намико во что бы то ни стало.

— А теперь, дочь моя, — мелодично проговорила девушка в черно-белом кимоно, беря за руку Намико, — ты не приведешь к нас свою подругу? Она там, за колонной, стесняется к нам выйти.

И тут она показала на меня… За колонной…

И тут я чуть не упала.

«Мать моя женщина, — паническим вскриком пронеслось у меня в голове. — Куда? Куда бежать? Где спрятаться?» — носились дикие мысли, но прежде чем я смогла что-либо вообще предпринять, Намико так стремительно скользнула ко мне, что когда ее большие глаза уставились на меня, я все так же прижималась к колонне, как три секунды назад.

И вид у меня был не лучший: эдакая смесь застывшей паники и переливающегося через край удивления. На мгновение я даже по-глупому перестала чувствовать себя, видимо, мое сердце уже успело сбежать в пятки, да там и обосноваться.

— Намико, пожалуйста, не причиняй вреда этой девушке, она наша гостья, — девушка в черно-белом кимоно уже успела подняться и теперь стояла, вытянутая и изящная, словно молодая береза.

Намико протянула мне перепончатую руку. Я нехотя взяла ее, хотя в голове только и слышалось: «БЕГИ, БЕГИ!» Ее шершавая ладонь и тонкая кожа перепонок между пальцами мне совсем не понравились. Но все же Намико довольно нежно взяла мою руку в свою и ненавязчиво потянула за собой.

— Приветствую тебя в своем доме! — сереброволосая девушка поклонилась мне со всей учтивостью, словно встречала кого-то из знатного рода. Я даже слегка смутилась, видя такое обращение, и слегка зарделась. — Я Гин!

Тогда я тоже поклонилась, как умела, стараясь выказать уважение, при этом категорически не понимая, что я делаю, что делать, и чуть ли не падая в обморок от страха и волнения.

«А если она тоже захочет превратить меня в мольберт?» — подумала я.

Потом эта мысль стала похожа на мысли обреченного, попавшего в смертельную ловушку. И ведь я знала, что после госпожи Футакучи ничто не может меня испугать, ну, или испугать, но не так сильно. В всяком случае, с Футакучи все было предельно ясно — она была монстром, и ее монструозность прямо выпирала наружу, так что было все видно. Но эта Гин излучала скрытую опасность, не понятную мне непредсказуемость.

— А я Черная, — пытаясь скрыть свой испуг, уверенно, но слегка замедленно произнесла я.

— Нет, — Гин ласково улыбнулась. — Это твое прозвище, потому что у тебя черные волосы, так?

Я сделала неловкий кивок и еще удивилась ее проницательности, хотя, забегая вперед, скажу, что дело было вовсе не в том, что она мне показалась протеже Шерлока Холмса, а совсем в другом.

— А какое твое истинное имя?

— А-александра. То есть Саша, — я попыталась слегка улыбнуться в ответ на ее улыбку, но мои несовершенные губы даже близко не могли тягаться с ее совершенной улыбкой.

Гин попыталась выговорить мое имя. Несколько раз запиналась, пытаясь преодолеть слоги, словно бы она с трудом брала неприступные бастионы. Когда же ничего не вышло на третьем слоге, Гин виновато улыбнулась и нехотя признала, что имя у меня сложное и звать меня Черной гораздо удобнее. Хотя и сразу попросила прощения, сказав, что прозвище хоть и подходит, но не подобает мне, как ее гостю. И снова попросила прощения, что будет называть меня так. Я вздохнула, слегка подуставшая от ее извинений, но этикет и уважение к гостю — это святое. Поэтому я согласилась.

— Знаешь, я хочу тебе что-то показать, — вежливо произнесла Гин и движением руки, похожим на взмах лебединого крыла, столько было в нем изящества, пригласила меня пройти с ней в другую комнату.

Я кивнула, и, оставив русалок одних, мы не спеша прошли ко входу, что вел в коридор. Напоследок я оглянулась посмотреть, как там Намико. Русалки по-прежнему сидели, поджав хвосты, но теперь они не резвились в диком танце, а о чем-то совершенно спокойно беседовали вполголоса, заплетали друг другу волосы, поправляли помятые складки кимоно, разглядывали чешуйки на хвостах. Это выглядело так мило со стороны, что я подумала, мол, это всего лишь родные сестры собрались, чтобы посудачить, как прошел день, обсудить красивых встреченных русалов и вообще пораспускать сплетни.

— Беспокоишься за свою подургу? — уголки губ Гин, слегка поднялись, но ее улыбка мне сейчас не понравилась, звуча как издевка.

— Да, немного, — неуверенно произнесла я.

Но на самом дела мне дико не хотелось никуда с ней идти, а хотелось забрать Намико и убраться подальше от этой черно-белой красоты.

— Не беспокойся, — голос Гин прозвучал достаточно уверенно, так что я даже немного поверила. — С ней все будет в порядке. Там ее сестры, и ее никто не тронет.

— Хорошо… — коротко произнесла я, но, как по мне, так прозвучало это даже для меня слишком грустно.

Гин, наверное, это тоже уловила.

— Почему ты меня не спрашиваешь о картине? — не поворачивая голову, произнесла Гин, вид у нее при этом казался мне слегка горделивым, наверное, из-за осанки.

Да, у нее была совершенная осанка. А сам вопрос не сквозил заправским зазнайством художника, который жаждет обязательной похвалы и не примет плохую критику.

— О картине? — я попыталась прикинуться дурочкой, совершенно не желая ничего узнавать об этой ужасной картине и той палитре, сделанной из тела русалки.

— Да, о ней! — не отступала Гин.

«Вот жешь настырная тетка», — подумала я зло, хотя вслух сказала:

— Картина очень интересная.

Нейтральный ответ должен был ее успокоить, потому что на такие ответы, как показывает практика, почти всегда больше вопросов не задают.

Она, конечно, могла посчитать меня обычным любителем, который не понимает высокого виденья художника, и промолчать, дабы еще сильнее не раздражать своих возвышенных чувств, и я бы была ей премного благодарна, но нет, Гин не желала отступать. Более того, она пошла в атаку.

— Ты наверняка заметила мои краски? — этот вопрос был безэмоциональный, пустой, видимо, она воспринимала это как само собой разумеющиеся.

А я подумала: «Краски? Теперь это так называется?»

Гнев во мне просачивался через страх, и мне очень, ну просто очень захотелось отвесить ей хорошего пинка.

— Я знаю, они выглядят очень… — Гин осеклась, подбирая слова. — Непривычно.