Город из Лепестков Хризантем: Вода (гет)

— Ну что, сегодня продолжим? — с нескрываемым энтузиазмом произнесла я, пока две мои маленькие мамзели залезали под одеяла.

— Да-а-а!.. — в один голос радостно закричали они.

— Тогда быстро все под одеяло, и продолжим! — скомандовала я, и две мышки тотчас шмыгнули по своим норкам. — Так, на чем я остановилась? Ах да…

Так вот — я осталась! Были ли сомнения? Конечно, были! Я тогда немного сомневалась в собственной объективности взвешивания за и против, и выбор мой шел больше от сердца, чем от рационального, логичного и холодного разума. Винила ли я себя за такой выбор? Поначалу, скажем, тоже да, винила. Но со временем это чувство ушло, когда я начала привыкать к этому удивительному и сумасшедшему миру. Я ощущала себя Алисой в стране чудес уже после того, как выяснила, как глубока кроличья нора, и так же, как героиня, пытались понять этот мир, но в глубине души знала, что понять его нельзя, но можно стать частью его, влиться в него, сделать его родным и привычным. И, возможно, так бы пришло его понимание. А пока… Что ж, пока я оказалось всего лишь в начале пути, и скажу вам по секрету, этот мир для меня помаленьку переставал быть чужим и неестественным.

— Я туда не пойду! — уперев руки в бока, твердо произнесла я.

— Пойдешь! — Ита стояла ко мне спиной, но я чувствовала, как эта рыжая малявка ухмыляется во весь рот. — Еще как пойдешь. К тому же, туда указывает компас.

Я подняла руку и со смешанным чувством печали и злости посмотрела на красную стрелку. У этого, так сказать, прибора, что дала нам Таиеко в помощь, не было сторон света, а только маленькая стрелочка, которая предательски указывала мне путь под воду… Или в воду… Короче, было непонятно. Скажу так: мы выбрались из канализации — чистые, сытые, переодетые в новые кимоно; красивые, конечно, но не такие цветастые, как, например, у той же госпожи Таиеко, и с минимальным рисунком, чтобы не привлекать излишнее внимание. Плюс госпожа русалка вручила мне компас и туго набитый монетами кошелек, который я подвесила на шнурке с большими красными бусинами прямо на пояс от штанов хакама. И внутри позвякивали денежки на разные расходы. Так вот, Ита вывела меня, как она сама сказала, к району Суики или району воды, и теперь я стояла в десятке шагов от плотной голубой водной стены, поднимавшейся вверх на бог знает сколько метров или даже километров. Стена чуть колыхалась, словно океанская гладь под легким ветерком, а вода была почти прозрачная, и я могла, если немного напрячь зрение, увидеть за стеной расплывающиеся силуэты: в первую очередь рыб, потом каких-то зданий и теней, что не плавали, как рыбы, а ходили по дну, если можно так выразиться. А потом я увидела гигантскую тень — черный силуэт какого-то невиданного зверя, что растянулся на пару десятков метров. Меня бросило в дрожь.

«А вдруг это акула? — подумала я и поняла, что машинально отступаю назад. — А может, это кит? Или еще какая-то неведомая страшная тварь. И туда хотела затащить меня Ита? А если меня съедят? Я же плавать не умею! Вот же зараза…» — думала я, инстинктивно понимая, что все-таки придётся себя пересилить и, перекрестившись, войти туда.

— А компас не может ошибаться? — спросила я вроде бы и серьезно, но на самом деле просто тянула время, так как хотела подольше оттянуть тот момент, когда я добровольно запишу себя в утопленницы. — И вообще, как ты думаешь, ей можно доверять?

— Ну… — протянула Ита, потягиваясь. — Компас, скорее всего, не ошибается, вещь-то магическая, а с этим у духов строго. А насчет доверия... — Ита задумалась на несколько секунд. — Духи, они ведь разные бывают. Кто знает.

Я взглянула на свою подругу, эту рыжеволосую бунтаршу, и улыбнулась. Я была рада, что Ита рядом. Была рада, что с момента, как мы покинули госпожу Таиеко, Ита ожила и стала даже более радостной, что ли, чем обычно.

«Видимо, она всё-таки простила меня, когда поняла, что я серьезно хочу остаться с ней», — подумала я.

— Ну а ты что думаешь, Черная? — сказав это, Ита весело ткнула меня в бок, но успела отбежать, когда я хотела отвесить ей подзатыльник.

— Я… Что я думаю? — я пристально посмотрела на компас, вспоминая весь разговор и пытаясь окончательно понять смысл слов госпожи Таиеко.

— Этот город — тюрьма для Императора в оковах, что безымянный правит этим городом и кормится со лжи и обмана, заманивая духов в свою темницу, — говорила Таиеко. — Его власть почти безгранична здесь, потому что каждый платит ему дань частичкой себя, пока находится в городе. Но его стражи отнюдь не всесильны, и некоторые духи все еще пытаются сопротивляться его власти, хоть и знают, что дань все равно придется платить. Другие сами пытаются властвовать за счет более слабых, а третьи прячутся и от власти императора, и от произвола тех, кто сильнее, но и те, и другие все равно платят дань, и Император становится сильнее. Обман его велик, и потоки лжи и лести притягивают все новых духов, словно мотыльков на огонь.

— Но почему же никто не взбунтовался против Императора, раз он так жесток? — спросила тогда я.

— Были смельчаки, но стоило им ворваться во дворец, они пропадали в его недрах. Многие не вернулись, а те, кто вернулся, клялись в верности Императору и становились его слугами.

— Но кто он такой?

— История его сокрыта от нас где-то в глубине прошедших событий, я знаю одно — у нас появился шанс разорвать цепи и свергнуть Императора. Ты ключ от города! Ты откроешь все замки и скинешь оковы!

— Но как? — ошарашенная таким заявлением, воскликнула я.

— Ищи то, что он потерял! Император никогда не признается, но в глубине души он хочет вернуть потерянное. Найди и верни ему это, тогда мы станем свободными! Возьми компас и иди по нему.

— Я думаю, это как в сказке: иди туда, не зная куда, и принеси то, не знаю что! — фыркнула я, выпячивая губы.

— А-а-а? — протянула Ита, взглянув на меня недоумевающими большими алыми глазами.

— Не бери в голову, — отмахнулась я. — Я просто ворчу. Ладно, хоть деньги теперь есть! — добавила я, пытаясь немного отвлечься, и коснулась Инро, отчего монетки весело зазвенели внутри.

— Ну идем уже! — вдруг заныла Ита, хватая меня за руку и волоча за собой с такой силой, что я еле ее остановила.

— Ты смерти моей хочешь?! — вскричала я. — Там же вода. Я утону-у-у, — я специально растянула последнее слово, чтобы Ита поняла.

— О-о-о… — раздраженно не то промычала, не то прорычала Ита, опуская руки, словно те в одночасье налились свинцом. — Перестань уже ныть! Там такие суши делают, вкуснотища, — Ита облизала губы. — Я голодная! А ты вынуждаешь меня торчать здесь.

Я снова взглянула на гигантскую стену воды, что теперь нависала надо мной в каких-то двух метрах, почесывая затылок и пытаясь придумать, что же соврать, чтобы не ходить туда. Но прежде, чем я успела вообще что-то придумать, Ита, видимо, решила все за меня, сжала мою руку в железных пальцах и изо всех сил потащила в воду. Громкий всплеск. В последнее мгновение я только и успела, что задержать дыхание, и провалилась в объятия теплой воды.

Я пыталась вырваться, но Ита, вредина такая, не отпускала меня, а, улыбаясь или, вернее, по-звериному ухмыляясь, обнажая два ряда белых зубов, с четырьмя неестественно длинными клыками, тащила меня все глубже. Воздух в моих легких уже начал заканчиваться. Я думала, это все, сейчас я умру. А потом подумала, что сразу попрошу у бога еще минуточку жизни и придушу эту девчонку. Как я испугалась — это просто не то слово. Уже хотела было в отчаянии даже ударить Иту, как вдруг исчезли последние силы, что держали еще толику воздуха в моих легких, и я открыла рот, выпустив на волю оставшиеся пузырьки.

И ничего… Ничего не произошло. Как бы сказать? Я ни разу не тонула, да еще так, чтобы быть на грани между умирающей надеждой и неминуемой смертью, так что просто не могу передать эти ощущения. Скажу просто и прямо — я могла дышать! Да, дышать под водой. Прямо как рыба, только жабр у меня не было. Но я на свое, причем неимоверное, удивление ощущала, что, будучи в воде, могу дышать. Не знаю, как это объяснить, даже сейчас, но я вдыхала носом, а изо рта выходили пузырьки, приятно щекоча мне небо. Я даже захохотала от такой неожиданной радости, от чего еще больше пузырьков полетели вверх, вырвавшись из моего рта.

Ита тоже захохотала. Но как я поняла, она больше смеялась надо мной, чем вместе со мной.

«Издевается!» — подумала я, но уже без злобы, хотя шлепнула ей по лбу ладошкой — и мое чувство мести было удовлетворенно.

— Э-э-эй! — возмущенно вскричала Ита, хватаясь за ушибленный лоб.

— Это тебе за то, что… — я и сама не знала, в чем же мне обвинить Иту: в попытке убить меня или очень грубым способом избавить от страхов и предрассудков; так или иначе, но я начала заикаться, выплевывать какие-то странные звуки и, так ничего и не придумав, выпалила: — Знаешь, как я испугалась, балда?

На жалость! Я перешла к излюбленной тактике всех девчонок — давить на жалость. Но Ита быстро меня раскусила и, не обращая внимания на мои надутые губешки, весело заметила:

— По крайней мере, ты теперь знаешь, что не умрешь под водой, а плавают здесь только русалки, — Ита почесала затылок, вспоминая еще чего-то. — Ну и каппы еще. И рыбы, и киты, и осьминоги… В общем, все, кроме нас. Ты, конечно, можешь попробовать, — Ита ткнула в меня пальцем, — и у тебя даже кое-что получится. Но все равно с русалками не сравнить. У них-то плавники, а у тебя чего? — теперь Ита уже ткнула пальцам, показывая мне на ноги. — Правильно, всего лишь ноги.

— Как и у тебя! — буркнула я, понимая, что Ита утерла мне нос своим пессимистично-философским подходом.

— Ладно, — Ита весело заулыбалась, — пошли уже найдем приличное место и наедимся суши.

Район воды был огромен! В промежутках между чрезвычайно захватывающими наблюдениями за рукавами своего кимоно, кои словно тряпицы, погруженные в воду, медленно колыхались при каждом моем движении, и разглядывании, как неспешно песок оседает под подошвами моих шлепанцев — дзори, как объяснила мне госпожа Таиеко, надевая мне вместо носков таби, — я активно рассматривала район Суики.

Это были домики, встроенные в домики и пристроенные к домикам. Огромное количество, казалось бы, небольших домиков, которые словно громоздились друг на друга, превращаясь в толстые башни, поднимающиеся так высоко, что взгляд не мог достать, а те в свою очередь переплетались с корнями исполинских деревьев, чьи зеленые кроны нависали над всем районам. Я как будто попала в мангровые заросли и как маленькая рыбка, что живет на дне водоема, смотрела снизу на величественные деревья. Те же покатые крыши, бумажные фонари и даже стеклянные колокольчики, которые почему-то здесь, под водой, тоже могли играть свои мелодии, но сейчас уже не ветер, а течение задавало им ритм. Однако было нечто совершенно особенное в этом нагромождении домиков, и взгляд мой долго бы на них не задержался, если бы не тот факт, что буквально каждый домик оказался раскрашен своим неповторимым цветом. И все это разнообразие, как могло показаться на первый взгляд, совершенно не резало взгляд, не было пестрым и отталкивающим. Все цвета как будто гармонировали друг с другом и не мешали каждому соседствующему рядом домику выделяться, словно все они стояли по отдельности.

И на каждом этаже кипела жизнь: в круглых окнах за бумажными ставнями горел свет, на маленькие балкончики выходили то щуки в кимоно с вытянутыми мордами, обнажая острые зубы только лишь затем, чтобы аккуратно между острых клыков вставить мундштук длинной трубки и закурить от спички, то караси, что, сладко потянувшись, неуверенными движениями палочек начинали есть рис из плошки на улице, а затем, положив его себе в рот, громко причмокивали толстыми губами. То можно было увидеть пару карпов кои: одного в красной переливающейся чешуе и в черном кимоно с рисунком белой цапли, другого в желтой чешуе и в синем кимоно с рисунком горы, над которой проплывают облака. Они вдвоем вышли на балкон, прикрываясь зонтами от солнца и веерами от любопытных, чтобы те не слышали, как они шепчутся.

Я подумала, что это две дамы вышли подышать свежим воздухом и похихикать втихомолку.

Кроме того, на каждом входе в эти столбы-жилища по обе стороны от деревянной лестницы виднелись зеленые статуи сердитых львов с большими клыками и рыбьими хвостами, подпирающими массивной левой лапой большие шары. Некоторые проходящие мимо них жители останавливались и почтительно кланялись величественным животным. Другие оставляли небольшие подношения в виде поделок или горсти риса, потом тоже кланялись и спешили по своим делам. Я с некоторым интересом рассматривала статуи и всех тех, кто кланялся им или подносил дары, а когда спросила Иту, кого это изображают статуи, та что-то презрительно фыркнула сквозь зубы, а я максимум успела понять из ее реплики, что это какие-то старые и драные коты.

Мы вышли на широкую улицу, влившись в плотный поток рыб. Жизнь в этом подводном царстве бурлила и пестрила своим разнообразием. Я видела красных крабов в простых кимоно серого цвета, видимо, рабочих. Видела креветок с хмурыми лицами, закованных в самурайские доспехи, с двумя мечами за поясом, которые, вчетвером стоя у маленького магазинчика, бурно обсуждали достоинства нового меча, который собирался приобрести их товарищ. А еще я там видела русалок. Вот это было зрелище, словно я оказалась в мире диснеевской Ариэли, только вот одежда на русалках оказалось строже, чем простой лифчик из ракушек. Их стройные тела укрывали кимоно различных расцветок, со всевозможными рисунками. Волосы некоторых были собраны в тугие пучки и закреплены красивыми объёмными заколками из цветов или кораллов, а у других волосы были распущены и расходились волнами от каждого движения. Как же все это было прекрасно и удивительно!

Не обошлось без встречи и со стражей императора. Я заметила Стража почти сразу: тот сидел, скрестив ноги, на краю покатой крыши, возвышаясь над толпой, а его переливающееся звездным небом тело четко выделялось на фоне разноцветных домиков. Маленькие черные, ничего не выражающие глазки внимательно скользили по толпе и искали нас. Поначалу я инстинктивно захотела спрятаться и даже уже схватила Иту за рукав, чтобы утащить в тень переулка, но в следующую секунду опомнилась и остановилась.

«Они же нас не видят!» — подумала я, сжимая в пальцах золотую птицу.

Спустя мгновение Стража заметила и Ита, но поскольку я уже успела ей все поведать, маленькая лисичка, которая когда-то вместе со мной пряталась по подворотням от Стражей, только презрительно хмыкнула и скорчила ему забавную рожицу. Я улыбнулась, хотя и заметила, что рука Иты тоже легла на грудь в поисках своей подвески в виде ракушки из зеленого камня.

«Ита тоже помнит встречи с ними! Но теперь… Воистину, теперь они нам не страшны», — подумала я, но рожи корчить не стала, а просто показала стражу язык.

Я была довольна. Такая свобода окрыляла меня, главное, не потерять брошь, и все будет в порядке. На радостях я звонко хлопнула в ладоши, и мы пошли дальше.

— Куда ж ты прешь! — Ита грубо оттащила меня в сторону с дороги. — Чуть не налетела на доброго господина, растяпа! — и, тотчас смягчив голос, проговорила, поклонившись: — Простите мою сестру, господин, она страдает от плохого зрения и слаба рассудком!

— Че? Я-я-я? — я было запротестовала, но Ита схватила меня за затылок, силой заставив поклониться. — Что я тебе, маленькая… — пробурчала я сквозь зубы.

Я, не поднимая головы, посмотрела на подол кимоно того, кого Ита назвала господином. Верхнюю часть я рассмотреть не успела, все произошло слишком быстро, но скажу вам: тот, с кем я пару секунд назад чуть не столкнулась, показался мне достаточно богатым, потому что кимоно его было темно-голубым, с золотой вышивкой в виде болотных кувшинок, лилий, качающихся на воде, и нескольких карпов кои, что плескались в пруду. Я попыталась поднять голову, чтобы разглядеть, что это был за нахал, посмевший преградить мне путь, но Ита снова с силой опустила мою голову вниз.

Несколько секунд фигура в богатом кимоно еще постояла передо мной, затем слегка хрипловатый голос медленно, словно бы сочувственно, но в то же время предостерегающе произнес:

— Тебе, лиса, стоит лучше приглядывать за сестрой и следить, чтобы она не ходила без сопровождения, коли разум ее слаб, а глаза плохо видят, — и добавил, помолчав немного: — Вот тебе на еду, — в протянутые ладони Иты упали несколько монет. — И знай, что Суу-сама всегда готов помогать тем, кто слаб телом и умом.

С этими словами он пошел дальше, а за ним двинулась свита из четырех самураев-креветок.

— Какого рожна, Ита? — потирая затылок, воскликнула я, когда этот Суу, которого я успела разглядеть только со спины — мне показалось, что это осетр, обмахивающийся веером — совсем растворился в толпе.

Еще мгновение Ита смотрела на меня с абсолютно серьезным видом, затем вмиг выражение ее лица поменялась, и вот она уже хохотала вовсю.

— Ты бы видела свою мордашку! — и Ита попыталась комично изобразить мои эмоции, отчего еще сильнее расхохоталась.

— Дура! — я со злости двинула ей раскрытой ладонью по лбу. — Ты че творишь?

Я знала, что вложила достаточно силы в удар, и это должно было согнать усмешку с ее лица, но эта малявка только замахала руками, делая вид, что действительно отбивается от меня, а на самом деле продолжала смеяться.

— Ладно, ладно! — вытирая выступившие от смеха слезы, проговорила Ита. — Не сердись ты так. Прекращаю.

Мой гнев пылал ровно один удар сердца, потом я остыла. Да и Ита перестала смеяться и теперь играла с новыми монетками, пересыпая их из одной ладошки в другую.

— Поедим! — протянула она, довольная собой, убирая монетки за ворот кимоно. — Пойдем, я уже вижу нашу забегаловку, в которой нас хорошенько накормят.

— Слушай, Ита! А это кто вообще был? Что это за господин Суу? — спросила я, пока мы пересекали улицу и подходили к большому деревянному дому, из дверей которого вкусно пахло едой.

— Ай, местный добродетель, — Ита махнула рукой. — Думает, что раздавая деньги больным и убогим, зарабатывает себе на карму в надежде, что боги спасут его из этой тюрьмы. Наивный дурачок, — Ита захихикала. — У него денег куры не клюют, и каждый, кто знает его или слышал о нем, проходя через этот район, обязательно должен попытаться прикинуться больным или убогим, чтобы развести его пару монет. Он не отказывает, если поверит.

— А если не поверит? — с тревогой спросила я.

— Видела четверку самураев из его свиты? — Ита обернулась ко мне, я кивнула и угукнула, что, мол, да, видела. — Так вот, одно слово, и эти молодцы быстренько сделают из плохого актера самого что ни на есть настоящего калеку. Но ты молодец! — Ита похлопала меня по плечу. — Притворилась молодцом, я даже почти не старалась.

— Но я не притворялась… — начала было я возмущаться, но быстро поняла, что говорю глупости, и, понизив голос, пробурчала: — В смысле, я хотела сказать, что…

А действительно, что я могла возразить, Ита вроде и так все сказала, а само событие произошло так быстро, что я даже не поняла, что происходило, но как-то ведь нужно было выпутываться из неловкой ситуации, поэтому я, помолчав, сказала:

— Хоть бы предупредила меня.

Повисла пауза.

— Прости, ты права! — Ита повернулась ко мне, и в глазах ее читалось искреннее раскаяние. — Да, я использовала тебя, чтобы получить лишние деньги! — снова пауза; взгляд Иты казался стальным и почти безжизненным, как будто я вытягивала из нее клещами слова, которые она не хотела или почти не хотела произносить.

А еще я почувствовала, что порчу веселье.

— Ладно! — произнесла я, полностью подавляя в себе обиду, чтобы дальше не занудничать, а потом весело растрепала огненные кудри у Иты на макушке, от чего та слегка смутилась, и добавила, входя в деревянные двери дома, откуда пахло едой: — Если в следующий раз будешь притворяться или жульничать, предупреди меня, я хочу в долю, — и, подмигнув ей, улыбнулась.

— Договорились, — со сдержанной радостью, слегка растягивая уголки рта, проговорила Ита.

Ее, видимо, удовлетворили мои слова и то, что я не стала раздувать из мухи слона.

Мы уселись друг напротив друга за большим дубовым столом. Ита тотчас стукнула кулаком по столешнице и пробасила:

— Хозяин!

На ее зов тотчас явился такой синенький сом в сером кимоно без рисунка, с длинными, аж до самого пола, усищами, и вежливо, шевеля большим беззубым ртом с толстыми губами, произнес:

— Что будет угодно двум прекрасными дамам, решившим посетить нас?

— Так, милейший… — и Ита начала перечислять все блюда, какие, видимо, хотела попробовать или, как говорилось в одном мультфильме, нажраться и помереть молодым, потому что Ита заказала еды человек на десять, не меньше.

А усатый сом только и успевал строчить на бумаге, записывая все ее пожелания. Потом, когда Ита с довольной физиономией наконец-то закончила, сом, вытерев пот со лба, деловито произнес:

— Что-нибудь еще?

— Я подумаю, — небрежно бросила Ита. — И вот… — она кинула ему одну монетку. — Это тебе за скорость. Очень мы с подругой голодные.

Сом попробовал согнуть монетку, зажав ее губами. Видимо, проверял, не фальшивками ли мы собираемся рассчитаться. Монета не согнулась. Тогда он почтительно поклонился и быстро удалился.

Я проводила толстого сома взглядом до того, как он скрылся на кухне, а потом бегло окинула помещение нашей кафешки. Низкие столы, за которыми сидели разнообразные посетители, то по одному, то по двое, то целой компанией.

«Это что, район для духов моря, озер, рек и так далее?» — подумала я, потому что подавляющее число посетителей были рыбы или, быть может, духи рыб или призраки рыб.

Гадать я не стала, удивляться — тоже. Некоторые существа, как мне показались, я встречала и раньше, когда мы с Итой шли через полутень, и сразу подумала: «А в этом подводном районе тень и полутень тоже под водой?»

Ответ «да» показался мне логичным, и я, пока не увидела обратное, решила считать его правильным.

Над каждым столом слегка покачивался бумажный фонарь, лениво освещая посетителей. На стенах висели красивые рисунки погруженной в зимнюю дремоту маленькой деревушки рядом с большим озером, но вот цвета слегка поблекли и рисунок, как мне показалось, смотрелся не очень выразительно. Еще на небольшом возвышении, похожим на маленькую сцену, сидела красивая русалка с печальным видом и играла на сямисэне грустную, неспешную мелодию. Никто на нее не обращал внимания, но она создавала мягкую, ненавязчивую атмосферу, и хоть мелодия ее и была грустная, совсем не тревожила душу своими мотивами.

Я снова достала компас. Красная стрелка упрямо куда-то показывала.

— Да уж… — протянула я, убирая компас и привязывая его обратно на пояс. — И каков наш план? — спросила я Иту и себя, а потом сама же и ответила: — Мы просто пойдем по компасу.

— Ну да! — Ита произнесла это так, будто других альтернатив вовсе не существовало.

Но самое интересное было в том, что она была права.

Я тяжело выдохнула, мне пришлось согласиться с ней.

— Мы ведь не знаем, что ищем, так? Это может быть все что угодно, так? — начала разглагольствовать Ита на тему, на которую я и без нее знала ответ. — Вот и пойдем, куда указывает стрелка, а когда найдем, тогда и посмотрим, что с этим делать, так?

— Так-то оно так, — согласилась я, снова признавая правоту ее слов.

— А щас давай поедим, потом в баню! Затем поспать, а завтра со свежими силами двинем на поиски, — глаза Иты горели странным, слегка диким огоньком.

Я кивнула.

«В принципе, это что-то от нас никуда не денется, раз мы не знаем, что это и где оно. Компас так или иначе приведёт нас к нему. А значит, можно и в баньку, и поспать», — подумала я.

Когда принесли всю заказанную Итой еду, то тарелки заняли весь стол, а закажи Ита еще и десерт, то пришлось бы громоздить второй этаж для стола. Я вздохнула, бегая взглядом от одного блюда к другому, и пока выбирала, с какого бы начать, Ита словно голодный волкодав деревянными палочками хватала из каждой тарелки понемногу и с молниеносной скоростью отправляла все себе в рот. Тарелки пустели с завидной быстротой, и хотя я тоже была голодна, соревноваться с Итой мне было не с руки, поэтому я сначала некоторое время воевала с палочками, приспосабливая их под себя, а уж потом кое-как начала есть, время от времени теряя еду в сантиметре ото рта. Получить вилку я как-то не надеялась, а руками есть постеснялась, хотя очень хотелось, так что я скрипела зубами и, ругаясь про себя, продолжала неравный бой с палочками за наполняемость моего желудка. Это было очень занятно — есть под водой! Еда не теряла вкуса, не растворялась, не разваливалась, когда я брала ее палочками. Она только не спеша опускалась мне обратно на тарелку, когда выскальзывала из моих палочек. Догадок и мыслей у меня по этому поводу не было совершенно никаких, я только с пустой головой и открытым сердцем наблюдала за странностями этого подводного мира. Так или иначе, решила я, раз я часть этого мира, надо быть с ним и наслаждается тем, что можешь поесть под водой. Потом просто будет повод рассказать подругам — а я вот ела под водой суши. Они, конечно, мне бы не поверили, но я была бы довольна.

Примерно через полчаса Ита с философским видом поглядела на последний ролл, наверное, думая: «О бедный Йорик…», прежде чем отправила его в рот и мучительно простонала, проглатывая. Счет был примерно три моих пустых тарелки против десяти у Иты. Когда к нам снова подошел улыбчивый сом, Ита подняла руки, чтобы снова сделать заказ, но я быстро сообразила, что от переедания бедняжка уже начала бредить, и, улыбнувшись, пресекла все ее попытки. Сом явно расстроился, но настаивать не стал, а по его хитро прищуренным глазком я поняла, что он готов выложить нам сейчас счет длиной с целый рулон туалетной бумаги. Я напряглась, ожидая увидеть, сколько же будет нолей на нашем счете, но когда сом произнес сумму в три сотни ринов — со слов духа-русалки такие монеты сейчас должны быть в ходу, плюс у меня были еще и сены, тоже монетки, только большего достоинства, примерно десять к одному и серебряные, — я расслабилась, потому что знала, что в моем кошельке много разных монет. Таиеко оказалась очень щедра, когда давала нам деньги, и добавила, что этого должно хватить на все нужды.

Я полезла на пояс за своим кошельком, развязала веревку, открыла его и выложила на стол кучу монет разного достоинства, рассматривая их. Улыбчивый сом только охнул и расплылся в улыбке еще шире. Я принялась считать.

Пока я считала, длинноусый сом нависал надо мной, словно колос, и я чувствовала его взгляд на моих денежках. Мне хотелось как Кощею бессмертному скрыться с его глаз и чахнуть над златом, пока не отсчитаю нужную сумму. Но вдруг я осеклась. Задумалась о костлявом короле и его сундуках и случайно потеряла, где остановилась. Некоторое время сидела, пытаясь вспомнить, сколько я уже отсчитала, как вдруг услышала взволнованный голос сома:

— Позвольте помочь юной госпоже с подсчетом средств для уплаты счета?

Я подняла голову и улыбнулась ему, чувствуя себе немного глупо.

— Я сама! Спасибо! — проговорила я спокойно, а мысленно отругала себя за невозможность сосчитать простые монетки.

— Ну что вы, что вы! — пролепетал сом. — Вдвоем мы справимся гораздо быстрее. Ведь меня ждут другие посетители.

Я слегка откинулась назад и окинула пытливым взглядом остальное помещение. По мне так признаков, что кто жаждал еще что-либо заказать, совсем не было, но довод этой толстой рыбы мне показался довольно логичным, поэтому я, слегка прищурив глаза, протянула сквозь зубы:

— Ладно!

Не то чтобы я была скрягой или очень любила деньги, просто всегда старалось отсчитывать нужную сумму сама и не подпускала других помощников. Странная привычка и, возможно, даже глупая, он она моя, и избавляться от нее я пока не планировала. И поэтому меня слегка перекорёжило, когда трехпалые лапищи толстого сома потянулись к моим деньгам. Я тут же пожалела, что согласилась на его помощь. К счастью, меня спасла до слез смеющаяся Ита.

— Простите, любезный! — дурман от ее обжорства, видимо, уже прошел, так как рука Иты резко схватила запястье сома и сильно сжала, от чего толстяк поморщился. — Моя подруга сказала, что справится с подсчётами сама.

Голос у Иты был такой, словно она только что откинулась с зоны, где была чуть ли не авторитетом среди воров в законе, при этом она еще ковырялась деревянной палочкой в зубах, неприятно скалясь в лицо опешившему сому.

— Конечно! Конечно! — залепетал он, покрываясь крупными каплями пота, такого жирного, что он просто не растворялся в воде, и безуспешно пытаясь вырваться из железной хватки Иты. — Юная госпожа справится сама!

— А пока она считает, мы поговорим по другому вопросу, — произнесла Ита, и ее брови не спеша поползли навстречу друг другу, в маленькие глазки хитро уставились на сома.

Толстая рыба сглотнула: огромный кадык на объемной шее резко дернулся. Ита притянула сома поближе к себе, а свободной рукой разгладила маленькую складку на воротнике его кимоно, от чего сом стал потеть еще обильнее.

— Так сколько, ты сказал, стоит наш обед? — медленно произнесла Ита голосом, в котором чувствовался подвох.

— Три сотни ринов, — нерешительно произнес сом.

— Три сотни, говоришь! — голос Иты похолодел до такой температуры, что казалось, сейчас вся вода вокруг превратится в лед. — А может, ты ошибся? Скажем, на добрую сотню монет, а, господин Сом? Может, ты увидел в нас простачков, которых можно обдурить? — Ита уже почти шептала ему на ухо.

— Простите, госпожа, — проговорил сом с дрожью в голосе, — но нет никаких ошибок! И я не пытался вас обдурить, что вы. Просто ваши блюда были одни из самых дорогих в нашем меню, и я даже… — он запнулся и еще раз сглотнул. — Я даже сделал вам скидку за большой заказ.

Краем глаза я заметила, что посетители за некоторыми столиками повернули головы и смотрят на нас с Итой. Одни с растущим интересом, другие явно враждебно.

«Наверное, думают, что пришли дебоширы и щас будут портить им обед», — подумала я, скользя взглядом по суровым лицам разгневанных рыб.

— Ита! — я наклонилась через стол и почти прошептала: — Может, хватит? На нас уже все смотрят!

Ита медленно, словно плохо смазанный робот на шарнирах, повернула ко мне голову и ответила, не сбавляя холодного тона:

— А мне-то что!

Потом выглянула из-за плеча испуганного сома и яростно гаркнула на весь зал:

— Че уставились, пресноводные?!

Из-за нескольких столиков с возгласами раздражения повскакивали разгневанные караси да белуги, потрясая кулаками. Я закрыла лицо руками, думая: «Ну все, капец, приплыли!»

И тут же вспомнила мысли Кисы Воробьянинова из фильма «Двенадцать стульев»: «Сейчас нас буду бить, может быть, даже ногами».

— Ита, прошу тебя, успокойся! — на этот раз хоть мой голос и снова звучал спокойно, но каждое слова я проговаривала с нажимом, и при этом еще схватила ее за рукав.

— Успокоиться? — взревела Ита, и ее глаза вспыхнули огнем. — Да этот жирдяй хочет обмануть нас и стрясти втридорога за свою никчёмную еду.

— Нет… — лепетал сом, впадая в первобытный ужас перед разгневанной Итой. — Ну что вы, госпожа… Я бы никогда не стал обманывать своих клиентов.

И только когда Ита сжала запястье сома так сильно, что он завыл от боли, я поняла, что у нее снова начался тот самый приступ ярости, что я видела и в доме Футакучи и у картофелин. Надо было срочно что-то делать, пока Ита еще себя мало-мальски контролировала и не разнесла ползаведения. Но не успела я даже привстать со своего места, как в стол рядом с моим указательным пальцем воткнулся здоровенный тесак для разделки мяса. От испуга я вскрикнула, выпустив большой сноп пузырьков, и, отпрыгнув назад, плюхнулась на задницу. И пока я судорожно глотала ртом воду, из дверей, что вели на кухню, послышался громоподобный бас, а затем через эти двери, пригнувшись под притолокой, вышла огромная фигура качка-бодибилдера, голого по пояс, в одном фартуке, повязанным поверх грязных штанов-хакама, и с новым ножом в руке.

— У вас проблемы, хозяин? — прогрохотал качок, перехватывая нож поудобнее.

Я так испугалась, что сейчас этот жирный сом заявит, что мы тут не хотим платить по счету, а потом прикажет этому бугаю порубить нас на фарш, что вскочила и прежде, чем сом открыл рот, прижала друг к другу его толстые склизкие губы.

— Нет! Все в порядке! Мы уже уходим! — пролепетала я извиняющимся тоном, при этом улыбаясь бугаю во весь рот. — Вот и деньги оставляем! — я кивнула на кучку монет, которые даже сосчитать толком не успела, и понадеялась, что там будет нужная сумма, хотя сама себе в эту же надежду не верила.

Все произошло так быстро. Сом что-то пытался выкрикивать с зажатыми губами, пока я быстро обходила стол, не сводя взгляд с громилы и его ножа. Ита все еще держала его за запястье, когда я схватила ее за талию и потащила за собой, попутно шепча ей на ухо: «Отпусти его!»

— Ты что, ворюг этих пожалела? — Ита вырывалась и кричала, но всё-таки отпустила запястье толстого сома. — Да ты посмотри на него, он жулит нас!

— Пошли отсюда! — сквозь зубы с трудом проговорила я.

Держать Иту оказалось очень тяжело. Мало того, что она была сильная даже для своего роста и веса, но еще и яростно брыкалась, пытаясь вырваться из моих рук, пока я медленно, но верно пятилась к выходу. Я думала, что сом начнет сразу кричать, мол, ироды, погубить хотели, где стража, нужно поймать этих негодяек. Но усатый только сразу бросился считать наши деньги и, видимо, отпустил бы нас с миром, если бы не одно «но». Денег, что я оставила на столе, оказалось недостаточно, чтобы заплатить за еду, и у толстяка тут же появился чудесный повод поймать нас, чтобы потом стрясти неустойки за физические увечья, за моральный вред и еще бог знает за что, а потом спокойно отдать нас страже для дальнейшего суда.

— Тут не хватает еще сто пятьдесят ринов! — его голос осмелел, и он выпрямился. — Конто! Лови воров!

— Слушаюсь, хозяин! — тут же отозвался качок-переросток.

«Вот черт!» — подумала я и лихорадочно перевела взгляд на бугая, что в этот момент оказался от нас в добрых двадцати шагах, в противоположном конце зала, я же — в двух шага от выхода. Наступила пауза. Мы смотрели друг на друга, как два ковбоя на дуэли, которые ждут сигнала, чтобы выхватить револьвер и застрелить противника. Его большие карие глаза смотрели на меня не со злобой, а выжидающе, внимательно следя за каждым моим движением, словно он волк, а я олень — его добыча.

Я подумала тогда: «Если он побежит, я сумею выйти на улицу и, быть может… быть может…» — но была не уверена ни в чем. — Если Ита не придет в себя, я ее не утащу далеко. А если придет, мы сможем убежать», — подумала я, разделяя одновременно в душе и надежду, и отчаяние. И так бы мы и стояли как охотник и жертва, глазея друг на друга, если бы где-то в небесной канцелярии не звякнул невидимый гонг, и действие не началось.

Бугай не стал кидать свой огромный мясницкий нож, а вместо этого произошло вот что. Вмиг на всем теле качка-бодибилдера раскрылись десятки, сотни, может, даже тысячи маленьких карих глазок. Еще пару секунд все эти сотни глаз впивались в меня одним пронизывающим взором, а потом неожиданно все тело качка превратилось в огромную стайку мелких рыбешек с серебряной чешуей. С открытым ртом я наблюдала, как быстро это стайка пересекла зал и снова материализовалась в виде бугая у самого выхода, перегородив мне путь к свободе.

Ита все еще пыталась вырваться у меня из рук, что-то кричала и ругала всех на свете. Но ее крики и возня у меня в руках как-то не особо тревожили, больше интересовал мясницкий нож, который бугай только что занес у меня над головой. И мне бы пикнуть да смириться с судьбой, но нет, я уже тогда выросла из такого рода страха, и мне в голову пришла другая мысль, более интересная. Я просто разжала руки и отпустила Иту. Как бешеный леопард, Ита, почти не коснувшись земли, подпрыгнула до головы этого бугая, который, прошу заметить, был выше меня на добрых полтора метра. И, расставив руки и ноги, налетела как дикая кошка и вцепилась ему в лицо. Я заметила, как округлились все его глаза. Затем Ита укусила его. Да, прямо в шею, как пресловутый вампир или голодный хищник, зная, что шея — самое незащищенное место. Бодибилдер повалился назад, но не упал, а снова превратился в стайку, которая тут же распалась, а у Иты в зубах осталась одна маленькая рыбешка, которую она тут же и проглотила. Я не стала терять времени, а схватила Иту, и мы вместе побежали по улице, расталкивая прохожих.

— Воры! Держите воров! — послышался за нашими спинами звонкий голос толстого сома. — Ну что ты разлегся, Конто, лови их, они должны мне денег за еду! — истерично вопил сом.

Я улыбнулась и подмигнула Ите. Она мне тоже, видимо, уже пришла в себя и не жалела, как тогда, у госпожи Футакучи, что натворила. И я ее за это не винила, в конце концов, ее приступы ярости уже во второй раз спасали нам — и мне, по большей части — жизнь. Но тогда, убегая по улице от стайки маленьких рыбешек, мы не знали, что наши неприятности только начинались.

Во-первых, все началось с того, что когда мы повернули за угол через небольшой проулок на параллельную улицу, компас вдруг отчаянно завибрировал. Я успела его достать, когда он показал на небольшую лавку, мимо которой мы с Итой проносились. Я не успела разглядеть, на что именно компас указывал в лавке, наполненной странными товарами, но только заметила, что за прилавком сидела девушка-русалка с большим пучком зеленых волос на голове, перехваченных заколкой в виде рыбки из бордового металла. Русалка не заметила, как мы пробежали мимо, она была сильно увлечена плетением узоров из нитей, что держали ее пальцы. А потом, я помню, как со всего размаху налетела на креветку-самурая. Мы оба покатились кубарем, компас выпал из моих рук. Помню, как несколько секунд приходила в себя и пыталась справиться с болью во всем теле, а потом увидела, что качок Конто нас догоняет, и, забыв про боль, схватила лежащий на земле неподалеку компас. Ита как раз помогла мне встать, и, не обращая внимания на гневные выкрики креветок-самураев, мы побежали дальше.

А спустя два удара сердца к погоне за нами, дабы восстановить честь и гордость, как я полагаю, присоединились и самураи. Они кричали на всю уличу грозными, короткими выкриками и требовали от нас немедленно остановиться. Я тогда впервые почувствовала, что именно ощущает преступник, убегая от полиции: страх, волнение, но при этом еще странный азарт и возбуждение от погони. Однако меня беспокоило то, что сейчас я отдаляюсь от своей цели, и я остро горела желанием узнать, на что именно указал компас. Но надо было сначала избавиться от погони, а потом затаиться где-нибудь в укромном уголке и переждать.

— Сюда! Там оторвемся!

Ита махнула мне, и мы резко свернули в проулок, где было намного меньше народу, и затем почти сразу, не выбегая на новую многолюдную улицу, юркнули между домами. Проход был достаточно узок, и мы бежали боком. Под ногами, которые слегка утопали в рыхлой почве, при каждом шаге взметались и потом очень медленно оседали большие клубы серого ила. Креветки-самураи не стали в своих громоздких доспехах лезть за нами, видимо, побоялись застрять. Вместо этого один из них махнул рукой, и вся четверка рванулась дальше по проулку, полагая перехватить нас, когда мы выберемся, тепленькими на той стороне. А чуть позже подоспел и качок-бодибилдер. Секунду множество карих глазок оценивающе оглядели пространство между домами, и затем, больше не мешкая, снова большое тело распалось на косяк меленьких рыб, которые без особого труда устремились за нами.

— Черт! — пискнула я от неожиданности: рыбешки приближались слишком быстро. — Ита, шевелись! — рявкнула я поворачивая к ней голову.

И как только я это сказала, моя нога споткнулась обо что-то незаметное, и я повалилась прямо на Иту, которая уже выбралась из проулка. Мы обе упали, подняв облако песка, и на мгновение оказались обе окутаны белой дымкой. Ита выругалась, начала отплевываться. Я тоже. Затем, спустя пару ударов сердца, мы обе, повинуясь, видимо, древнему инстинкту самосохранения, словно две подруги-акробатки, ловко перекатились в разные стороны, слезая друг с друга, и вскочили на ноги с нескрываемым достоинством, мол, так и надо, мол, все по плану. Ита сразу кинулась назад и одним движением быстро опрокинула несколько стоящих в углу друг на друге ящиков, загораживая проход. И главное, успела за мгновение до того, как стайка рыб с карими глазами вырвалась бы за нами из прохода. Я увидела, как рыбки рассыпались и разорвали строй в замешательстве от того, что им преградили путь. Чтобы собраться, им потребовалось несколько секунд, а нам хватило этой форы, чтобы рвануть из этого нового проулка, в который мы попали. Но Ита не стала выбегать на новую улицу. Вместо этого она словно кошка очень ловко оттолкнулась от стены и запрыгнула на крышу. И в этот момент в проулок ворвались креветки-самураи.

Ита нагнулась, протянула руку и крикнула:

— Давай!

Я не колебалась, зная, что если замешкаюсь, самураи меня поймают. От стены, конечно, отталкиваться не пыталась, такой ловкой я все-таки не была, но мне надо было только хорошенько подпрыгнуть. Дома строились невысокие, и при желании можно было достать пальцами край крыши. Так, по крайней мере, показывал мой глазомер, так что я, обрадованная этим фактом, резво подпрыгнула и без труда поймала Иту за руку. Она втянула меня на крышу, почти не прилагая сил, словно я была пушинкой, за мгновение до того, как мечи разгневанных самураев искромсали бы меня. А так блестящие лезвия катан разрезали только воду, оставив после себя множества пузырьков. Ита показала креветкам-самураем странный и, видимо, неприличный жест, после которого и без того красные креветки стали пунцовыми, а их выкрики — еще более свирепыми и угрожающими, но это лишь забавляло Иту.

Бег по крышам показался мне еще более интересным, чем простой бег по улице, и еще более захватывающим, еще более волнительным. Стайки разноцветных рыб проплывали над нашими головами, и я могла всего лишь поднять руку, чтобы дотянуться до них. Бордовая черепица, уложенная на крышах, хрустела и трескалась под ногами, иногда угрожающе соскальзывала вниз, грозя утянуть меня за собой. Но это были мелочи по сравнению с чувством превосходства над противником, из-под носа которого я ускользнула. В глубине души я, однако, понимала, что мы еще больше раззадоривали наших преследователей, и пощады от них ждать лучше не стоит.

«Хотя… Пусть сначала поймают! — подумала я и, словно потеряв последнюю крупицу страха, показала креветкам-самураям тот же самый неприличный жест, что и Ита. — Господи! Я же добропорядочная и законопослушная девушка. Что же я вытворяю?» — тут же промелькнула мысль у меня в голове, но мне было так весело, что я быстро забыла про занудное чувство страха перед наказанием, которое, возможно, ждало меня впереди. Я видела, что мой жест разозлил креветок-самураев так сильно, что, казалось, вокруг них вот-вот вода закипит, а Ита, когда увидела, что я сделала, только рассмеялась в голос.

Но в отличие от самураев, что бежали за нами по улице, бесцеремонно расталкивая прохожих, наш главный преследователь куда-то пропал. Хотя в те моменты странной эйфории я совсем забыла о стайке маленьких рыб с карими глазами. А качок помнил и так же продолжал нас преследовать.

Все случилось как всегда неожиданно и непредсказуемо: только мы хотели перемахнуть на крышу другого дома, черепица которого была выкрашена в зеленый цвет, с маленькими резными статуйками рыб по углам слегка загнутой крыши, через двухметровый проулок, как прямо из этого проулка на нас налетела стайка маленьких рыбешек с серебряной чешуёй. Они пронесли нас над улицей несколько метров и словно мешки с картошкой бросили в тупик. Когда мы огляделись и поняли, куда попали, за нами находилась стена из плотно пристыкованных друг к другу деревянных досок, с рисунком песчаного пляжа, на который накатывает гигантская волна, снося прибрежную деревню, а впереди маячили бугай Конто и четверка креветок-самураев.

«Попали!» — подумала я, помогая Ите встать на ноги после неудачного падения.

Я чувствовала, как к горлу подкатывает паника, а мое ощущение эйфории превосходства как-то резко поблекло перед лезвиями катан и яростью в глазах самураев. Я помню, что еще и ко всему прочему сдаваться не собиралась, хоть и понимала, что у нас нет никаких шансов. Странные это были ощущения в мозгу. Хотелось, как рядом стоящая Ита, скалиться, рычать и кричать: «В очередь, волки! В очередь!» Мной овладело чувство глупого героизма, смешанного с ужасом того, что, мол, все, мы попались, теперь нас порубят на фарш. При этом хотелось убежать, так далеко, чтобы не нашли и не поймали. А куда убежишь из тупика?

Но спустя мгновения одного удара сердца, как по волшебству, меня осенило решение для выхода из тупика.

«Видимо, я совсем страх потеряла…» — с усмешкой подумала я, а моя рука уже сама достала одну из карт, подаренных мне госпожой Кэбо, с маленькими огоньками внутри.

— Ешьте, парни! — крикнула я, наставляя на бугая и самураев карту.

Я точно не помнила, что Кэбо говорила мне, что-то вроде, мол, малыши вырвутся в виде сгустка пламени, словно это дракон дыхнул, но получилось странно. Не совсем так, как я представляла. Прогремел взрыв. В воде вздрогнула короткая огненная вспышка, и миллионы маленьких и больших пузырьков не спеша поплыли к поверхности. Взрыв оказался направленным вперед. У меня заложило в ушах и отбросило назад волной так сильно, что я проломила деревянную стену позади себя. Очнулась я, уже лежа на мягких ветках какого-то странного подводного растения, с большими бутонами фиолетовых цветов. Все тело ломило от боли, а в глазах двоилась. Единственно, что я смогла более или менее разглядеть, так это Иту, которая почему-то оказалось надо мной, метрах примерно в десяти, и смотрела на меня из большой дыры, при этом одобрительно улыбаясь.

Я попыталась встать, но мое тело предательски заныло, требуя еще полежать пять минуточек. Я повиновалась, не очень-то желая перечить себе, и растянулась звездой на лепестках фиолетовых цветов. Сзади мягко спланировала Ита, словно дайвер, который, повинуясь весу грузил, опустился на морское дно.

— Это как? — тяжело выдавила из себя я, подивившись такому трюку.

— Тут, Черная, свои нюансы, — подмигнула мне Ита, хитро прищурившись и стягивая мое бренное тело с куста.

— Расскажешь? — вяло проговорила я, хватаясь за голову и пытаясь понять, почему я камень, а она пушинка.

— Все дело в желании и вере, — бедро ответила Ита, закидывая мою руку себе на плечо.

— Че-е-е?

Не успели мы сделать и пяти шагов, как из деревянных дверей к нам устремилась несколько низеньких лысеньких человечков. Я могла бы подумать: «Шо? Опять… Картофелины?» — но человечки больше смахивали на матрешек: с коротенькими ножками, ручками, в странных оранжевых одеждах, при этом все как один с совершенно гладкими головами, что даже солнце поблескивало на их лысинах. В правой руке каждый из них держал длинную деревянную палку.

— Черт! Монахи! — сказала словно плюнула Ита и, ускорив шаг, чуть ли не поволокла меня в противоположную от монахов сторону.

Там тоже были деревянные двери: выкрашенные красной краской, с широкими позолоченными пластинами. Я старалась не отставать, хотя каждый шаг такому камешку, как я, давался нелегко. Я хотела спросить: «Почему мы бежим от монахов, ведь они нас могум защитить от преследователей?» Но у Иты было такое испуганное лицо, что я решила повременить с вопросом. С размаху мы врезались в деревянные двери. Те распахнулись, открывая нам путь в другой двор, побольше того, откуда мы сбежали.

В центре двора, под деревянным навесом, на толстых деревянных балках висел просто огромный золотой колокол с изображением в полный рост счастливого пухлощёкого человека, поджавшего под себя ноги в позе лотоса и сложившего на них руки. Колокол даже под крышей блестел так, словно на него было направлено десяток прожекторов. Стало больно глазам, поэтому я отвела взгляд, а Ита уже тащила меня в обход сада и колокола по крыльцу, выкрашенному в желтый, мимо узких распахнутых оконцев.

Когда сверкающие блики в глазах поутихли, я смогла прибавить шагу, чтобы Ита перестала меня тащить. Когда те монахи, что гнались за нами, тоже выбежали из дверей, Ита почти уже оказалось у новых дверей, более массивных, и ей пришлось поднапрячься, чтобы сдвинуть створки. Я тоже налегла, и вместе процесс пошел быстрее. Монахи почти догнали нас, когда створки поддались под нашим напором и распахнулись в большой зал.

Все здесь буквально пестрило красками, хотя правил там в основном красный и желтый цвет. Как по мне, выглядело хоть и красиво, но они чутка переборщили. С дальнего конца на нас посмотрел тот же самый счастливый пухлощекий мужичок, что был изображен и на колоколе, а кроме него подняли на нас взгляды еще и пара сотен узких глазок на лысых головах. Ита отшатнулась и, словно бы позабыв про меня, кинулась бежать через двор мимо колокола. Я неловко поклонилась, как бы извиняясь за вторжение, хотя и понимала, что это сейчас неуместно, и бросилась за Итой.

Но тут случилось вот что! Не могу сказать точно, что именно меня подвело, то ли ноги, которые еще не совсем хотели меня слушаться, то ли скользкие ступеньки, как бы это ни безумно смешно звучало под водой, то ли просто споткнулась на ровном месте. Так или иначе, потом я в храмы заходить побаивалась. В общем — я задела колокол. Вот так просто, случайно, ища, так сказать, опору, чтобы не упасть, я машинально схватилась за колокол. Думала, найду опору, но в конечном итоге перед тем, как грохнулась на каменную плитку под колоколом, я посмотрела на блестящую, сверкающую поверхность и увидела там свое отражение. И не просто себя, какой я в тот момент была, а себя особенную, красивую, какой я бывала иногда, когда собиралась на день рождения к подруге или на любой праздник.

И еще подумала тогда: «Какая я красивая!» Мысль, конечно, бредовая, когда падаешь на бетон лицом вниз, но что поделать, я так подумала. И в тот момент, пока моя рука щупала колокол в поисках опоры, а мысли показывали мне мой самый красивый образ, золото вдруг почернело, пошло странными оранжевыми разводами, а сам колокол покрылся мелкими трещинами. Вмиг весь блеск исчез, и колокол стал похож на ржавую бочку для компоста в огороде моей бабушки. Изумлению моему не было предела.

«Вот я такая взяла и испортила дорогую, очень дорогую вещь», — мелькнула у меня в голове мысль, прежде чем монахи, что гнались за нами, окружили меня.

Они что-то быстро тараторили на языке, который я не понимала, показывая тупыми концами палок то на меня, то на обезображенный колокол, но могла догадаться, что они крайне недовольны тем, что я сделала. А что именно я сделала с этим их золотым колоколом, я понятия не имела, но пока их палки угрожающе были на меня наставлены, я смирно поднимала ручки вверх и виновато лыбилась, сама не знаю зачем.

Полминутки спустя один из матрешек обратился к другому, и тот, коротко поклонившись, засеменил под двору в открытые ворота храма, откуда уже начала появляться целая толпа одинаковых матрешек-монахов. Тот, что получил какое-то задание, вежливо и быстро стал протискиваться через толпу и вскоре исчез в храме. А те, кто выходил из дверей, разинув рты смотрели, что стало с их прекрасным и величественным колоколом. Одни упали на колени и начали молиться. Других охватило то ли негодование, то ли гнев. Третьи начали плакать. Глядя на все это, я готова была съежиться да размеров сушеного апельсина и закатиться куда-нибудь под тумбочку, да там и остаться жить — так мне было стыдно перед этими лысыми коротышками.

Минуту спустя приволокли Иту: без сознания и тяжело дышащую. Я бросилась к ней, взяла за руки. Проверила пульс на шее: сердечко билось ровно, и мне как-то сразу отпустило. Видимо, она была просто без сознания.

«Может, ей дали палкой по голове, и она вырубилась?» — подумала я, проверяя ее голову, и точно, нашла здоровенную шишку на затылке.

Тут один из лысых монахов грубо ткнул меня палкой в бок. Я — в ярости и готовая мстить за раненую Иту — схватила конец шеста.

— В ухо захотел, лысый? — гневно зарычала я, подивившись своей храбрости и наглости, но шест не отпустила, даже когда монах попытался вырвать его из моей руки.

Другие, видимо, желая поддержать товарища, гневно затараторили и еще ближе придвинули ко мне концы своих палок.

«Нет, это не картофелины! Картофелины как минимум испугались бы и отступили. А эти показывают мне свою решимость, но нападать не спешат. Что же их останавливает? Может, я для них не угроза, в прямом смысле? Но я ведь сломала их колокол», — размышляла я, сверля колобка взглядом, а он в свою очередь глядел на меня из-под прищура своих узких глазок очень твердо.

И тогда я опустила шест, резко толкнув его вперед, от чего коротыш попятился, но не упал, а просто отскочил на несколько шагов назад. Мне вдруг показалась, что я странное воплощение странного бога, и у меня хватит сил, чтобы раскидать тут их всех как карточный домик. Я встала, взяв обмякшее тело Иты на руки, и сделала решительный шаг навстречу монаху-коротышке и его палке. Тот попятился, не зная, что и делать, оглядываясь на своих товарищей. Я сделала еще шаг. Монах отступил, но тут же поднял палку на уровень моего подбородка и растерянно, но жестко затараторил снова.

«Наверное, он велит мне остановиться?» — подумала я, сделав третий шаг, и зря.

Глупая была затея, хотя и смелая. Меня ударили по ноге, хлестко, больно, от чего я упала на одно колено и завыла как раненый волк, чуть не выронив Иту.

— Хватит! — раздался откуда-то из толпы достаточно внятный, но с небольшой долей акцента командный голос. — Тисе, опусти шест! Разве я учил тебе нападать сзади?

И толпы, которая почтительно разошлась, вышел почтенный старец, и потом все лысики повернулись к нему и все как один поклонились. Старик был тоже совершенно лысый, но с длиннющими до пола бровями и бородой. В одной руке он держал четки и каждый удар сердца отсчитывал одну бусину своими тонкими одряхлевшими пальцами. За его спиной, на почтительном расстоянии, держался тот монах, который до этого скрылся в храме.

Тут же ударивший меня коротышка-монах упал на колени и, сложив меленькие ладошки вместе, стал усердно бормотать себе что-то под нос, видимо, молитву.

«Так тебе и надо!» — злобно подумала я, превозмогая ноющую боль в ноге и борясь с желанием растереть место удара, так как не хотела отпускать Иту.

Старец медленно подошел к колоколу и стал внимательно его рассматривать.

— Нехорошо! — протянул старик, перебирая четки и приглаживая бороду двумя пальцами. — Боги будут недовольны!

Тут вышел один из монахов, которые меня поймали, поклонился и начал что-то методично объяснять старику, показывая на нас с Итой. Но старик прервал его, не дав закончить.

— Кицуне-демон, говоришь? — как бы риторически переспросил он. — Послана осквернить наш храм и уничтожить нашу духовность, говоришь?

Его акцент несколько усложнял мне понимание его речи, но говорил старик медленно и немного.

Оторвавшись от созерцания некогда прекрасного колокола, а теперь просто куска ржавого железа, старик подошел ко мне и Ите и стал нас внимательно рассматривать. Смотрел он долго, размеренно дыша и перебирая четки. Хотя, если честно, я не была уверена, что он вообще зрячий. Глаза его были так узки, что почти закрыты, и я не смогла их четко разглядеть.

— Они не демоны! Но таким, как эта лисица, пути в наш храм закрыты! — наконец-то подал голос старик, но радоваться было рано. — Отведите их к Хикигаеру-сама. Пусть он судит их по законам божественным и мирским. Так как не в нашей власти судить таких, как она, — его кривой палец показал почему-то на меня, не на нас обеих и не только на Иту, а именно на меня.

Кто бы мог подумать тогда, что эти слова старика превратят нашу дальнейшею жизнь в водоворот такой фигни, что даже подумать страшно. А ведь все начиналось так мирно и невинно. Но, вспоминая это сейчас, я думаю, что это все было закономерно и в какой-то степени предсказуемо, раз я подписала себя на такое задание. В конце концов, ведь поиски "того не знаю чего" не могут быть по определению простыми… Даже если ты знаешь, куда идти.

Ита пришла в себя уже через несколько минут. Когда она открыла глаза, я приветствовала ее улыбкой, радуясь, что Ита наконец очнулась. Но сама Ита, кажется, возвращению в реальный мир рада не была. Увидев окружающих нас монахов-коротышек, Ита вся напряглась, как кошка, готовая к прыжку. Не сводя взгляда с лысиков, Ита медленно, будто натянутая струна, поднялась с моих рук, потом так же медленно присела, при этом ее хвосты и волосы на голове растопырились как ершики, и поползла под колокол, шипя и скаля остренькие зубки.

Монахи, видимо, не удивились, когда Ита скрылась под низко висящим колоколом, и остались неподвижно стоять, настороженно поглядывая на меня. Я заглянула под колокол. Девочка-лисичка, словно загнанный в ловушку зверь, выгнула спину, волосы продолжали стоять торчком, и она все так же шипела. Увидев меня, она испуганно дернулась и отпрыгнула назад, но уперлась в стенку колокола. Я заметила, как на ее пальцах выросли коготки, и Ита скребла ими, оставляя в каменных плитках неглубокие борозды.

— Ита, что с тобой? — спустя некоторое время наблюдений за ней спросила я, всерьез начиная опасаться за подругу.

Но Ита мне не ответила.

— Ита, вылезай! — я протянула к ней руку, но Ита только еще сильнее вжалась в стенку колокола и продолжала рычать.

— Она — семя порока и сладострастия! — проговорил старик, подходя ко мне, — Какой бы она ни была в душе, суть свою обмануть нельзя. Таким, как она, не место в храме добродетелей.

— Вот зараза! — прошипела я в ответ на слова старика.

Нет, я на этого старого лысого монаха не сердилась, я проклинала саму ситуацию, в которой мы оказались. Опять же из-за меня. Ита снова страдала из-за меня. Но шанс все исправить есть всегда, и я должна была его им воспользоваться.

Я полезла под колокол. Оказавшись наедине с испуганной Итой, я решила на всякий случай проявить осторожность, как если бы передо мной был нервозный кот, который мог меня поцарапать. Ита совершенно дикими глазами смотрела на меня и от каждого моего, даже самого незначительного, движения все пыталась отойти назад, но все так же испуганно вжималась в колокол.

Я действовала спокойно, очень медленно, выставив вперед руку с раскрытой ладонью, а голос постаралась сделать предельно ласковым и успокаивающим.

— Спокойней, подруга. Я тебя сейчас заберу, и мы уйдем из этого плохого места. Возьми меня за руку!

Я приближалась к ней, стараясь не делать резких движений, чтобы не вспугнуть лисичку. Глядя в глаза Иты, мне вдруг показалось, что она сейчас словно одичала, и что это не веселые, смешные, умные глаза обычной девочки некоторое время назад, а глаза лесного зверя, и они не узнают меня.

— Это я, Черная! Мы сейчас уйдем. Возьми меня за руку. Я тебя не обижу.

Я была уже совсем близко. Уже почти коснулась ее руки и готова была ее притянуть к себе, обнять, погладить, как котика, если ей это поможет. Но тут Ита резко рванулась вперед, запрыгнула на меня и повалила, прижав своими руками мои руки. Я зажмурилась от неожиданности и от испуга. Задышала тяжело, а сердце мое часто-часто забилось в груди в ожидании того, что Ита сейчас вцепится мне в глотку. Я даже не могла пошевелить руками, чтобы защититься. Ита нависла прямо над моей шеей, рыча, как бешеная лисица.

«Щас цапнет!» — в панике подумала я, хотя и в глубине души лелеяла маленькую надежду, что Ита одумается и не будет кусать подругу.

И вдруг я почувствовала, как что-то мягкое и теплое проползло по моей щеке. Я поняла, что Ита нежно лизнула меня.

— Унеси меня отсюда, — голос Иты дрожал и умолял меня, почти переходя в стон. — Я так испугалась. Так испугалась. Я была готова превратиться…

Я открыла глаза. Большие карие глаза Иты быстро наполнялись тугими комочками слез, чтобы через мгновение тоненькими ручейками побежать по ее щекам. Ита обняла меня.

— Я чуть не превратилась, — рыдала она. — Еще чуть-чуть. Я еле сдержала порыв… Нельзя… Нельзя так делать.

— Почему? — не удержалась, спросила я, тоже обняв ее.

— Без маски нельзя! — пыталась говорить Ита сквозь бурный потом слез. — Иначе я не вернусь. Без маски нельзя.

Я не отпускала ее до самых храмовых врат. Только когда мы с Итой и еще полдюжины монахов с палками миновали большие красные врата из двух толстых столбов без створок, соединенных двумя перекладинами — верхней, с приподнятыми заостренными краями, и нижней, прямо под ней и прямой, — Ита смогла слезть с меня и идти сама. Но там нас уже ждали. Толстяк сом собственной персоной, со своим бугаем Конто, стояли в сторонке. Сом покручивал в пальцах длинный ус и окинул нас презрительным взглядом. Я бы поставила пару сотен ринов на то, что в душе он ликовал от того, что нас поймали и скоро предадут справедливому суду. Ждали нас еще и креветки-самураи. Но с ними уже разговаривал один монах, и когда мы почти спустились по длинной лестнице, ведущей из храма, то при виде нас самураи поклонились монаху, фыркнули что-то, скорее всего, некультурное и гордо удалились, на прощание гневно посмотрев на нас с Итой.

Когда они ушли, то монах, что беседовал с ними, повернулся к нам и произнес фразу почти так же четко, как и старик:

— Господину Атсуи Хикигаеру-сама предупрежден о вас и о ваших поступках. И просил передать, что хоть за ваши преступления в храме вы понесете суровое наказание, его суд будет честным, и не предвзятым. Я и мои братья проводим вас к нему. Не пытайтесь сбежать, это только лишь усугубит вашу вину.

«Волки позорные… — подумала я, вспомнив знаменитую фразу из фильмов моего мира, а потом добавила про себя, усмехнувшись: — Где это они видели честный суд?»

Ита же выглядела подавленно. Я решила — пока она не придет в себя, не буду к ней приставать с расспросами.

Путь до дома этого самого честного и непредвзятого судьи мы проделали в основном молча. Монахи-коротышки обступили нас плотным кольцом, а толстый сом плыл около них на непримечательном деревянном паланкине, занавешенным на дверях шелковой тканью. Бугай Конто снова превратился, и стайка маленьких рыбок, казалось, без каких-либо затруднений несла на себе паланкин хозяина. Изредка я замечала, как шелковые занавески слегка отодвигаются и сом одним глазам поглядывает на нас. Проверял, не сбежим ли мы. Но бежать я не собиралась. В основном из за странной охватившей Иту апатии, которая словно бы находилась в состоянии отрешенности и безразличия ко всему, что происходило вокруг. И это мне сильно беспокоило. Тогда я плюнула на безумные мысли, как последняя рецидивистка, рвануть из-под конвоя в ближайшую подворотню, а там пусть попробуют догнать, и стала размышлять над последними словами Иты.

Если честно, я очень быстро пришла к выводу, что пока она мне не расскажет того про себя, что я еще не знаю, я могу только строить беспочвенные догадки на основании тех японских мультиков с девочками-лисичками в ролях, что я уже успела посмотреть. Глупо и как-то по-детски, конечно. Но в конце концов, все ведь герои аниме вышли так или иначе из японского фольклора, о котором мои знания тогда были очень поверхностны.

Дом великого судьи Атсуи Хикигаеру-сама меня просто поразил красотой, спрятанной в простых вещах. Ничего вычурного и нарочито величественного, как, например, у Кости или у Они в бумажной сказке. Я поняла это, когда миновала стражей, рослых акул-самураев с длинными копьями, и пройдя сквозь круглые ворота с рисунком огромной жабы, выполненном в цвете, где жаба в самурайских доспехах сражается с тигром, который напал на ее дом.

Мы оказались в саду. Сад слева от выложенной камнями дорожки, что вела к дому, был похож на зеленое побережье у моря песка и камней, где волны аккуратно расчерчены граблями. На берегу же из коротко подстриженной травы росли пышные зеленые кусты, невысокие деревья, и не было ни единого цветка. Преобладал только цвет зелени. Чуть сзади к саду уже примыкала часть дома. На крыльце, поджав под себя ноги, перед маленьким столиком, по которому были разложены листы, сидел мальчик-жаба лет так, скажем, десяти, в голубом кимоно с изображениями рыб, плавающих между кувшинками. Да, такое мое было первое впечатление, но присмотревшись, я поняла, что он только отчасти похож на жабу: большие круглые глаза, очень толстые щеки и губы, плюс перепончатые лапы, которыми он держал кисть и пытался выводить иероглифы на бумаге, действительно выдали в нем жабу. Я, кстати, забыла еще упомянуть о некотором количестве бородавок на лице. Но так же в нем было что-то от человека. Не так много, конечно: человеческое тело, не такая вытянутая морда, как у жаб, которых я видела на картинке, а более приплюснутая, пучок туго стянутых черных волос на голове и очень осмысленный человеческий взгляд, который с неподдельным интересом рассматривал нас, когда мы и наш эскорт появились на дорожке, ведущей к дому. Рядом с ним сидела, видимо, еще одна девушка, больше походившая на рыбину, что могла обитать где-нибудь в морской пучине: бледная кожа, большие черные миндалевидные глаза без зрачков, узкий рот странной неправильной формы, перепончатые уши-локаторы, стоявшие торчком, но пальцы обычные, без перепонок. Когда она нас увидела, то тут же встрепенулась, оторвавшись от своего занятия: чтения книги. Тут же быстро подошла к мальчику-жабе и, что-то прошептав, учтиво подтолкнув, подняла его с места и вместе с ним быстро скрылась в доме. Я только пожала плечами.

А то, что находилось справа, было тоже песочным морем и голыми камнями-островами, словно бы поднимающимися из песка. Чуть дальше находился пруд, в котором я заметила красных и белых карпов. А у пруда, наполовину сокрытый под густыми ветками розовых цветов вишни, был маленький домик, с белыми бумажными раздвижными дверями-панелями, которые сейчас оказались закрыты. Но я почему-то не сомневалась, что хозяин любит проводит здесь время, наблюдая за плавающими карпами и время от времени бросая им кусочки хлеба. Не сомневалась, потому что сама бы так делала, будь у меня такие сад и домик.

Не прошли мы и половины пути до крыльца дома, как из раздвижных дверей появилась пятерка акул в самурайских доспехах, который вышли к нам навстречу.

— Господин Атсуи Хикигаеру уже ожидает вас! — акулы-самураи почтительно поклонились монахам и толстому сому, те ответили так же. — Прошу за мной!

Как только мы сняли обувь перед крыльцом, монахи отошли в сторону, пропуская нас и сома вперед, так сказать, передавая нас новому конвою. Акулы-самураи бросили на нас снисходительно-презрительный взгляд, как будто я и Ита — это два раздавленных жука под подошвой их гета, и раскрыли перед нами большие двустворчатые двери, впуская в просторную комнату. Сом прошмыгнул вперед нас, словно бы спешил занять место прокурора за трибуной: вежливо поклонился тому, кто восседал на шелковых подушках, и быстро затараторил про воров, испорченную репутацию, честь, совесть и прочее. Однако его резвый поток его слов был быстро остановлен одним движением могучей руки.

Начну по порядку. Большая комната встретила нас простотой красок с преобладанием белого и серого, а также минимализмом, которому я уже не удивлялась. На татами цвета топленого молока сидели, неподвижно и поджав под себя ноги, слева и справа шесть акул-самураев. Они повернули к нам только свои головы, не спеша, словно их шарниры скрипели от движения, и внимательно осмотрели и нас, и толстого сома. Их взгляды были настороженно-апатичными, так как после первых же мгновений беглого осмотра двух замарашек акулы не почувствовали, видимо, в нас угрозы. А если и почувствовали, то очень ловко не подали виду.

А вот в самом дальнем конце комнаты, на невысоком возвышении над полом и на толстых шелковых подушках синего цвета, восседала Жаба! Этот, с позволения сказать, господин Атсуи Хикигаеру был с головы и до острого кончика хвоста, который у него исчез, когда тот перестал быть головастиком, оказался жабой. Я даже сначала не поняла и не поверила, что эти акулы-самураи и этот толстяк сом называют жабу господином и кланяются ему так почтительно, будто их голова держится на их плечах только благодаря воле их правителя. Понимание пришло, только когда я увидела, как низко ему поклонилась Ита, и мне пришлось последовать ее примеру.

Сам же жаб — или господин Атсуи Хикигаеру — в тот момент, когда мы зашли в комнату, прикрывшись веером, о чем-то беседовал, видимо, со слугой: простым окуньком, в кимоно таких цветов, чтобы не выделяться на фоне совершенного кимоно господина. Слуга склонился к уху господина Жабы, стоя за спиной хозяина. Сам господин Хикигаеру на нас Итой не смотрел, а когда сом начал тараторить, то тотчас остановил его словоизвержение одним движением руки. Я с нескрываемым удивлением смотрела на массивное тело жабы, закутанное в прекрасное черное кимоно, с вышитым рисунком в виде пары белых танцующих журавлей на фоне одинокой горы, на большой рот, быстро двигающийся в разговоре со слугой.

Я тогда еще подумала: «А не ест ли он мух? Или он их ловит? Насколько длинный у него язык? Достанет до меня?»

И у меня тут же побежали мурашки от мыслей, что его длинный склизкий язык может схватить меня как муху и утащить в пасть, и когда мои ноги скроются в беззубой утробе, он еще и квакнет напоследок. Еще меня очень удивили его глаза: огромные, словно два хрустальных шара, с большими голубыми зрачками. «Голубоглазая лягушка!» — подумала я и улыбнулась про себя, отмечая, что на своем болоте он, наверное, первый ухажер.

Пока жаб болтал со слугой, слева от нас открылась еще одна двустворчатая дверь, которую я поначалу приняла за стену, и, низко поклонившись, в комнату вошла стройная высокая девушка, с длинными, почти до пола, волосами цвета морской пучины, которые от каждого ее плавного и изящного движение отливали пробегающими сверху вниз волнами фосфоресцирующего света. Это было изумительно-будоражащее зрелище. Волосы идеально сочетались с ее кимоно нежно-бирюзового цвета с рисунком из крупных бутонов красных пионов. Лицо ее было чем-то похоже на лицо служанки: такая же бледная кожа, с большими светло-фиолетовыми глазами, тоже без зрачков, но вот рот уже был более человеческий: красивый маленький ротик, накрашенный красной помадой, тонкие губы поджаты и слегка растянуты в неясном подобии улыбки. Она прошла, нет, как бы проплыла над полом, не поднимая головы, и, тихо шурша подолом своего кимоно, опустилась на татами рядом с жабой.

Мое внимание было целиком приковано к ней, и поэтому я не сразу заметила, что с ней в комнату вошел еще кто-то. Слева от девушки. Прятался за длинными рукавами ее кимоно и так же неслышно опустился на татами за ней. Я присмотрелась и поняла, что это тот мальчик, которого я видела на крыльце за рисованием. В том же голубом кимоно с рыбами. Мне вдруг захотелось узнать, кто он.

— Ита? — шепнула я, чуть наклонившись к подруге. — Ты знаешь, кто эти девушка и мальчик?

Но прежде, чем Ита успела что-либо ответить, акула-самурай за нашими спинами гневно зарычал, пресекая мои попытки завести разговор. И тут же на всю комнату раздался громкий, чистый, без кваканья, голос большой Жабы.

— А-а-а, сын! — отсылая слугу движением руки, господин Хикигаеру обратился к мальчику, протягивая ему руку. — Я рад, что ты зашел! Сядь поближе.

— Хорошо, отец! — мальчик встал, учтиво поклонился жабе-отцу и, обойдя девушку в бирюзовом кимоно, сел рядом с отцом.

И тут я заметила, что мальчик-жаб краем глаза посматривает… на меня!

«Что это? Праздное любопытство? — подумала я, а потом добавила: — Вот вылупился!»

Мальчишка явно был не в моем вкусе, хотя, наверное, если меня будет позволено высказать свое мнение, в мире жаб, он, наверное, считался бы хорошеньким.

— Сын! Сегодня твой отец, как тот, на кого правитель возложил обязанность соблюдать законы, будет разрешать очередной спор.

— Хорошо, отец! — почтительно ответил мальчик-жаб, чуть склонив голову.

— Эй ты! — повелительным тоном обратился господин Хикигаеру к толстому сому. — В чем твои пре…

Он не договорил. Как только большие голубые глаза воззрились на нас и Итой, они вдруг округлились еще больше и так расширились, что я подумала: «А вдруг они лопнут!»

Толстый сом недоумевал и мялся на месте, не понимая, можно ли ему начать говорить. Несколько секунд спустя он решился.

— Господин Хики…

— Замолчи, — приказала большая жаба, поднимаясь со своих подушек. — Не может быть? Разве такую красоту, лепесток сакуры мог принести ко мне ветер?

Просто огромный рот расплылся в еще большей, очень странной сладострастной улыбке, словно бы господин Жаб увидел перед собой жирную муху, которую ему принесли на золотом подносе, и плохо пытается скрыть проснувшееся желание немедленно ее сожрать. Сначала я, грешным делом, подумала, что эта жирная муха я, так как стояла прямо перед ним, но чем ближе жаб подходил, рассыпаясь в комплиментах, тем сильнее я понимала, что муха та — на самом деле Ита. Вы бы видели глаза моей подруги, когда она тоже это поняла. Они округлились так, что были похожи на два блюдца, и я готова спорить, Ита была готова рвануть из этой комнаты куда подальше, нежели видеть, как к тебе приближается голодная огромная жаба. Но за спиной у нас были акулы-самураи, и по бокам тоже были акулы-самураи, так что деваться было некуда.

Когда господин Хикигаеру подошел к Ите, возвысившись над нею на добрых метра полтора, мне показалась, что ужас Иты вот-вот готов перерасти в неконтролируемую панику. Я даже заметила, как выступил пот у нее на лице, но… Жаба выпрямилась, почтительно и очень низко поклонилась Ите.

— Атсуи Хикигаеру-сама! Я рад приветствовать столь дивный еще не распустившийся бутон на ветке молодой вишни в моем доме!

Я была в шоке. Вот честно, я просто чуть там от удивления не плюхнулась на татами с открытым во всю ширину ртом. Жабе понравилась Ита! Боже ты мой! Ита пребывала не в меньшем шоке, но таки нашла в себе силы выдавить некое подобие улыбки и пролепетать сквозь зубы:

— Благодарю…

— Но господин Хикигаеру… — вдруг вмешался в идиллию толстый сом, за что бы немедленно пригвождён к месту яростным взглядом господина Жабы.

— Как ты смеешь перебивать меня? Ты, невежество и позор своего рода! — если бы у жабы были зубы, то сейчас бы они скрежетали и разбрасывали искры.

— Но я… — сом вжал в свои толстые плечи не менее толстую голову так сильно, что она грозила бы исчезнуть где-то в районе шеи. — Как же так. Они воры… Они украли у меня! — его голос становился все тоньше и тоньше по мере того, как жаб наступал на него.

— Мне уже донесли мои слуги… — голос господина Хикигаеру стал подобен грому. — Они видели, как ты пытался обдурить этих двоих, завысив стоимость счета! Скажешь, нет?

Если бы сом мог утешиться и превратится в малька, он бы, наверное, так и сделал бы. Но он всего лишь стал похож на отвратительных бугрящийся от жира комок, который пытался что-то сказать.

— Убирайся из моего дома! — рявкнул жаб. — Если еще раз узнаю, что ты обманываешь честных посетителей, отправишься в тюрьму к Кирукуджира, а там знают, как обращаться с таким лжецами, как ты, сом!

Господин Хикигаеру махнул рукой, и две тяжелые лапищи акул-самураев опустились на плечи толстого сома и выволокли вон.

«Значит, не зря Ита тогда всполошилась», — с облегчением подумала я, наблюдая, как сома выпроваживают из комнаты.

— Не обращайте внимания на этого плута, госпожа, — учтиво пролепетал жаб. — В нашем районе еще достаточно мошенников. Но что мы о плохом! — жаб снова склонился перед Итой в поклоне. — Не желает ли госпожа назвать свое имя?

— И-Ита, — чуть заикаясь, проговорила Ита, и мне показалась, что она не совсем понимает, как и я, что происходит и как надо действовать. — Можете звать меня просто Ита.

— Рад с вами познакомиться, госпожа Ита! — не поднимая головы, отчеканил жаб так взволнованно, словно узнал тайну жизни и смерти. — Могу ли я, скромный вассал моего господина, пригласить вас быть гостьей в моем доме?

Жаб выпрямился. Столько надежды в глазах, как в тот момент у господина Хикигаеру, я видела только в глазах ребенка, который ждет, что мама купит ему желанную игрушку. Я же в предвкушении того, что же ответит Ита, уже вовсю, если честно, про себя отпускала шуточки разного достоинства на тему: «тили-тили-тесто, жених и невеста». Если бы не серьезность на лице господина Жабы и его акул-самураев, я бы давно уже ляпнула какую-нибудь шуточку и, возможно, лишилось бы головы, но знала, что оно того стоило. А Ита продолжала молчать с таким видим, будто в ее некогда светлой, хитрой и чуть бесноватой голове произошёл сбой всех систем, и она только и могла выдавливать из себя глупо натянутую улыбку, которая теперь больше походила на гримасу ужаса, и молчать.

Пауза затягивалась, переходя в разряд неловких моментов, после которых господин Хикигаеру мог почувствовать себя оскорбленным. Надо было что-то делать.

— Простите, господин Хикигаеру-сама! — я шагнула вперед и низко поклонилась, спасая честь моей подруги. — Меня зовут Черная! Я сестра Иты! Простите ее невежество, она несколько взволнована вашим предложением, потому что после инцидента с сомом очень переживает из-за этого и все еще не может собраться с мыслями. Если мне будет позволено ответить за нее, то мы с радостью примем ваше предложение быть вашими гостями!

Я выпалила все это как на духу, не поднимая головы, и поэтому не видела реакцию господина Хикигаеру. Поднимать голову я не спешила, чувствовала, что нужно сначала дождаться его ответа. И, собственно, дождалась. Ответ последовал быстрый, странно робкий, словно бы даже жалостливый или, наверное, заботливый.

— Это вы меня простите, госпожа Черная! Я понимаю чувства вашей сестры, у нас в городе слишком много отбросов, и, к сожалению, от встречи с ними никто не может вас надежно защитить. Это моя вина! — я вдруг ощутила, как огромная голова жаба склонилась около меня.

— Все, что я могу для вас сделать, это гарантировать, что в моем доме вы будете в безопасности! Прошу вас, будьте моей гостьей!

«Черт! — ругнулась я про себя. — Опять он за свое».

Теперь только Ита уже могла ему ответить.

— Я… — робко начала Ита, и мне показалась, что ее голос окреп, словно бы она начинала брать себя в руки, — Спасибо вам, господин Хикигаеру, за оказанную честь быть вашими гостями!

«Вот это поворот! Наконец-то. Тарахтит как под копирку на печатной машинке. Молодчина!» — подумала я, улыбаясь.

— Я и моя сестра принимаем ваше предложение!

Когда я выпрямилась и господин Жаба тоже следом за мной, я увидела на его лице такую большую улыбку, что даже слов нет. Он был так счастлив, скорее, наверное, от звуков ее голоса больше, чем от согласия остаться.

— Тогда я распоряжусь, чтобы вам подготовили самую лучшую комнату! Возможно, вы, госпожа Ита, и ваша сестра желаете принять ванну и поесть?

— Да, благодарю вас, господин Хикигаеру! — ответила Ита с уже вполне прояснившимся лицом.

Если бы не вложенные в него этикетом скромность, спокойствие и самоконтроль, то ставлю пару тысяч рублей, господин Жаба сейчас бы прыгал до потолка от радости. А так он хлопнул в ладоши, и из дверей, раздвинувшихся у стены справа, появились две слу… Ха! Как бы не так. Две куклы в серых кимоно без рисунка, на голову ниже Иты, и с лицами полу-рыбьими, полу-женскими. Не то чтобы страшными, а скорее неестественными, как у той служанки, что я видела на крыльце. Хотя если смотреть на них дольше пяти секунд, по спине начинали бегать мурашки.

«Это духи… Духи, закованные в куклы?» — подумала я, и мое сердце упало.

Я вспомнила замок Кости и таких же слуг, только сейчас они были без масок. Я остолбенела. Господин Хикигаеру заметил мое замешательство, слегка улыбнулся и произнес вежливо-снисходительным тоном:

— Не беспокойтесь, госпожа Черная. Это мои служанки! Очень верные создания. Мне их делает одна очень одаренная волшебница, и они занимаются некоторой работой по дому. Не бойтесь их, они не причинят вам вреда!

«И что? Вот жешь зараза! — подумала я. — Мне от твоих слов, жаба, должно стать легче?»

Теперь уже Ита заметила мои замешательство и нерешительность.

— Ты чего? — спросила она тихо. — Это просто куклы, оживленные магией, а не духи!

Она потянула меня за собой, очень деликатно, чтобы не показалась господину Жабе, что ее названая сестренка рехнулась от вида обычных кукол. Куклы, если честно, забегая вперед, действительно были самые обычные, просто это оказалось так неожиданно, а воспоминания были еще так свежи, вот я и запаниковала. Искусственные служанки улыбнулись мне кривыми улыбками, с ровными рядами белых зубов, потом вежливо или должны было выглядеть вежливым жестом пригласили нас идти с ними. Господин Хикигаеру проводил нас до нашей комнаты. Сказал, чтобы мы располагались, а он пока отдаст необходимые распоряжения. Только когда этот назойливый Жаб наконец-то удалился, я и Ита смогли рухнуть на татами и, растянувшись звездами, расслабиться.

— Че за фигня происходит, Ита? — спросила я через полминутки, когда мысли более или менее упорядочились, — Похоже, этот Жаб запал на тебя!?

— Запал? — удивилась Ита, вскидывая голову. — Что значит запал?

— Ну втюрился, втрескался, — я громко выдохнула, понимая, что снова подбираю не те слова. — Влюбился, короче! Как говорят у нас дома: «Любовь с первого взгляда!» — сказав это, я весело хмыкнула, подняв настроение самой себе.

Честно говоря, эта ситуация меня очень забавляла, а вот Ите было не до смеха. Она почесала затылок.

— Ну я заметила, что он как-то странно на меня смотрит. Любезничает зачем-то, — тут же Ита резко осеклась, замолчала.

Вид у нее был такой, что мои слова мало-помалу таки доходили до нее, словно бы я смотрела в ее глаза как в монитор компьютера, который медленно, но верно загружает обновления.

— Да не, чушь какая!

И снова замолчала, потом, видимо, обновление все-таки загрузилось на диск, Иту передернуло, словно бы целый табун мурашек пробежал от кончиков пальцев ног до кончиков волос на голове во всему ее телу. А затем лицо перекосило так, будто Ита только что съела что-то очень невкусное или кислое, и затем она выпалила, но почему-то негромко:

— Терпеть не могу Жаб! Они склизкие, толстые и едят насекомых. Я как-то давно знала одну жабу, — начала рассказывать Ита, скрипя зубами. — Так вот она съела всех мух в императорском пруду и, возомнив себя сановником, потребовала, чтобы ей приносили новых мух каждый день к ее пруду.

Я рассмеялась.

— И что? Эта жаба обзавелась слугами при дворе императора?

— Не-е-е! — Ита махнула рукой. — Ее съела цапля. И поделом ей. Ох и занудная эта жаба была.

Я снова рассмеялась, на этот раз от смеха даже живот слегка заболел. Ита тоже улыбалась.

— Так или иначе, подруга, — я слегка хлопнула Иту по руке, в душе желая продолжить приятные мне издевательства над ней, — придется тебя побыть его девушкой, пока мы не найдет способ удрать по-тихому.

— Не-е-е-ет! — застонала Ита, вскакивая с места.

— Прости, милая, — я тоже поднялась и, положив обе руки на плечи Иты, сказала так серьезно, как могла: — У тебя просто нет другого выбора!

Я еле сдерживала рвущийся наружу хохот, что уголки рта сами предательски поползли вверх. Заметив это, Ита гневно скинула мои руки и, вскочив на ноги, яростно, но опять же негромко прокричала:

— Что тебя черт забрали, Черная! Не буду я женой этого Жаба! — и топнула ногой так, что татами просел.

— Ладно! Ладно! — я подняла руки вверх, показывая, что сдаюсь. — Тогда, когда он вернется, ты скажешь, что ваша встреча была ошибкой, что вы не подходите друг другу и что у тебе есть другой, и потребуешь нас немедленно отпустить?

В тот момент я не совсем понимала, продолжаю ли я издеваться или же говорю серьезно. Чувство веселья еще не ушло и смешалось с присущей для этих слов серьезностью, в результате получился такой винегрет, который я бы есть не рекомендовала. Но слово на воробей, вылетит — не поймаешь, и сердце мое замерло в предвкушение вердикта Ита, которая была настроено явно воинственно, как против меня, так и против все этой ситуации.

И тут в дверь постучали. Ита вздрогнула, гнев моментально улетучился с ее лица, она замерла. Послышался голос жаба, говорившего через дверь:

— Госпожа Ита! Госпожа Черная! Ваша ванна готова! Прошу вас выйти, и мои служанки проводят вас.

Ита бросилась на колени, схватив меня за грудки.

— Что делать? Что делать? — пролепетала она шепотом.

— Госпожа Ита, у вас все в порядке? Могу я войти?

— А-а-а, нет, господин Хикигаеру! — встрепенулась я, глядя в испуганные глаза Иты, — госпожа Ита сейчас выйдет!

— Саша, помоги мне! — прошептала в отчаянии Ита. — Я не хочу стать его женой!

— Так! Послушай меня! — я слегка встряхнула испуганную Иту. — Никто тебя замуж не возьмет! Я тебе это обещаю! — я сама не была уверена в силе своих обещаний, но надо было что-то делать и быстро, пока жаб не подумал ничего лишнего. — А сейчас тебе все-таки придется взять себя в руки и притвориться, что ты его девушка! Иначе…

Ита отрицательно замотала головой. Я нахмурилась и еще раз встряхнула ее.

— Иначе я не знаю, что этот любвеобильный судья сделает с нами, если ты разобьёшь ему сердце. В лучшем случае мы попадем в тюрьму, а худшем, — я не договорила и пристально посмотрела Ите в глаза, так, чтобы она увидела всю глубину серьезности мои слов. — Пока он будет за тобой ухаживать, я найду лазейку, и мы сбежим. Поняла?

Ита молчала. Снова стук в дверь, уже более настойчиво.

— Госпожа Ита! Позвольте мне войти, ваше молчание ранит мое сердце?

— Поняла! — процедила я сквозь зубы.

Пот маленькими капельками побежал по лбу Иты. Она неохотно, очень неохотно кивнула.

— Госпожа Ита, — вновь заговорил жаб, как вдруг дверь открылась, и на пороге появилась Ита, робко улыбаясь светлой и доброжелательной улыбкой.

— Госпожа Ита! — расцвел господин Хикигаеру, поднимаясь с колен и кланяясь. — Вы так прекрасны! Прошу за мной! Ваша ванна готова.

Ита и я тоже поклонились и смиренно пошли за жабом, который просто тонул в своей собственной улыбке. Я видела лицо подруги: натянутая за уши улыбка, фальшиво приветливый взгляд, наигранная симпатия и напускная скромность движениях.

«Да-а-а! — подумала я. — Как бы сказали в кино: «Не верю!»

Но жаб, казалось, не замечал всей этой плохой актерской игры. Ему было вполне достаточно этих явно кривых улыбок Иты и неестественного проявления симпатии.

«Вот же. Любовь с первого взгляда. Или, быть может, любовь зла. Полюбишь и козла!» — думала весело я про себя, глядя, как гарцует вокруг Иты господин Хикигаеру.

Когда я окунула свое бренное тело в большой керамический таз, то первым делом вспомнила, насколько тут любят принимать горячие ванны, и уже через полминуты пребывания в адовом котле была готова закипеть как чайник. Однако выпрыгнуть словно рыба из аквариума я не решилась, глядя, как расслабляется Ита напротив меня. И снова примерно через полминутки, когда отважилась совершить волевое усилие и расслабиться, я очень быстро перешла в некое состояние нирваны, полностью перестав ощущать себя как живое существо. Я словно бы слилась с горячей водой, позволив жару проникнуть во все мои клеточки, вплоть до кончиков волос. Вот только Ита не посоветовала мне погружаться в такую горячую воду с головой, а то можно и не выбраться из этого блаженства — в кавычках! Так я и просидела, не помню сколько времени, чувствуя себя между этим миром и небом, пока Ита не вырвала меня из сладостной дремоты.

— Я помню, — задумчиво произнесла она, устремив взгляд на решетчатую деревянную лампу со сложным узором, висевшую под потолком, — когда я была маленькая, мама часто купала нас в горячих источниках зимой. А потом вместе с ней я прыгала в снег, довольная и счастливая.

Я тут же уловила странность.

— Ты сказала — нас? — я подняла голову, внимательно посмотрев на Иту. — У тебя была сестренка или братик?

— Брат, — коротко ответила Ита, продолжая изучать узор на лампе, — но он давно умер. И воспоминаний о нем у меня почти стерлись. Даже имени не помню, — Ита грустно улыбнулась.

— Сочувствую, — сказала я, почти телесно ощущая боль Иты и опускаясь в горячую воду до линии подбородка. — А вот у меня сестра. Вредная девчонка. Ветер в голове, но я в глубине души ее любила, хоть и готова была иногда дать ей по шее.

Ита ничего не ответила. Оно и верно, грустные разговоры всегда начинались для того, чтобы друзья проявляли к друг другу сочувствие и тем самым стали лучше понимать друг друга. И как правило такие разговоры были короткими. Хотя и несли много смысла и возможного успокоения для того, кто захотел высказаться. Тут главное — уметь слушать.

«Надеюсь, Ите стало легче? Хотя какой из меня благодарный слушатель?» — грустно-саркастические мысли наполнили мою голову, однако Ита вдруг продолжила, что могло означать только одно: она пыталась хотеть мне доверять самые сокровенные мысли. И я обязана была как подруга выслушать ее.

— Мы с братом иногда убегали в горы, когда были маленькие, поохотиться на зайцев, погонять пугливых тетеревов. Наедались, а потом валялись в траве, если убегали летом, или в снегу, если зимой. А иногда устраивали гонки до вершины горы. Хотя я была моложе его, я иногда побеждала. Сейчас мне кажется, что брат мне поддавался. Нарочно бежал медленнее или делал вид, что устал или поранился, чтобы я могла победить, а потом весь день рассказывала маме, какая я быстрая и как ловко победила брата. Лисам было быть хорошо: свободно, независимо и так умиротворяюще, словно сама природа, как вторая мать, раскрывает свои объятия для тебя, когда ты несёшься по лесу или преследуешь добычу.

Когда я поняла, что Ита закончила свой рассказ, она уронила голову на левое плечо, опустив тяжелые веки, и я поняла, что мне тоже нужно поделиться с ней своими воспоминаниями, потому что обмен должен быть двусторонним.

— Мы с сестрой с самого детства дрались из-за игрушек, которых у нас было навалом. Когда мама умерла, отцу очень тяжело было разнимать и мирить нас каждый раз. Но даже если ему это удавалось, и я видела, как сестра улыбается, через пять минут мы могли снова поругаться с ней из-за очередной игрушки которую она схватила первая. Я ударялась в слезы, сестра дулась и не хотела отдавать, а отец вздыхал и предпринимал сотую по счету попытку нас помирить и договориться. Иногда, когда он очень уставал, мы могли долго с сестрой капризничать, а отец даже и не пытался нас успокаивать — так сильно он уставал…

И тут мне в голову пришла мысль спросить Иту о том, что я видела в храме. С минуту я не решалась, подумывая, как она может отреагировать на то, что я лезу не в свое дело, но все-таки спросила, скрестив пальцы под водой.

— Слушай, Ита? — медленно начала я.

— Да, Черная! — Ита вскинула голову, ее алые очи смотрели с интересом.

— Слушай… — я мялась. — Там, в храме, ты говорила, что чуть не превратилась и очень испугалась этого. Это, конечно, не мое дело, но, может, расскажешь? — и без того от горячей воды раскрасневшееся лицо скрыло мое смущение.

— Знаешь… — голос Иты вдруг резко поменялся, стал глубоким, задумчивым и очень грустным. — Я…

Ита растянула последнее «Я», словно бы не желая рассказывать. Будто бы я залезла туда, куда залезать не следовало бы, и тогда я отступила. Отступила быстро, чтобы Ите не показалась, будто я навязываюсь.

— Послушай! — я быстро подняла руки ладонями вперед, желая показать, что не рвусь открывать все тайны, — Если не хочешь, не рассказывай.

— Я потеряла маску! — вдруг выпалила Ита на одном дыхании, негромко, чтобы только я услышала.

— Потеряла? Но как?

«А вот теперь пути назад нет!» — подумала я.

— Я не помню… — Ита схватилась пальцами за лоб, словно воспоминания вызывали у нее головную боль. — Я проснулась, а маски нет. Видимо, кто-то украл ее, пока я спала. С тех пор я боюсь превращаться.

— Но почему? — я подплыла поближе к Ите, что наши слова не разлетались дальше ванны.

— Понимаешь, — Ита набрала в ладоши воды и омыла себе лицо, — маска держит нас между миром животных и миром духов. Не дает стать полностью животным, когда ты превращаешься в лису, но при этом позволяет понимать мир животных. Если нет маски, нет и барьера, и чем дольше я буду лисой в мире животных, тем меньше самой собой в мире духов. А потом настанет миг, когда я останусь животным навсегда.

Наступила пауза.

— Вот же дела. — проговорила я полминутки спустя, почесав себе затылок, одновременно пытаясь понять слова Иты. — А те блестящие болванчики, что поймали нас. Монахи, во! Они-то тут при чем, почему ты их так испугалась?

— Они верят, что наш род несет только порок и развращает их веру, поэтому нас следует изгонять из наших тел, освобождая, как будто мы — красивая ваза, которая наполнена грязью, — Ита странно заулыбалась, как-то хитро, словно вспомнив очень интересный момент из своей жизни, который бы она сама не прочь повторить. — Когда-то давно, мои сестры… — Ита осеклась, виновато растянув губы в кривоватой улыбке. — Ну, названые сестры. Они соблазнили не один десяток монахов. При этом делали это с нескрываемым азартом. Для них это была своего рода игра. Смогла — значит выиграла, и теперь никто не может устоять перед твоими чарами. Если бы я не попала в этот город, то, наверное, бы тоже стала такой, как они. У нас это в крови… Хм. Грубо говоря.

— Дак ты девка завидная! — я ткнула Иту в бок, немного завидуя всем ее названым сестрам.

А потом взглянула на лицо Иты и подумала, что та сама по себе очень симпатичная девчонка для своего возраста, а тогда какие, должно быть, красавицы ее сестры, раз те пытались сломать неприступные крепости монашеских вероучений. Я почесала затылок и протянула задумчиво:

— Да-а-а. Слушай, а расскажи какую-нибудь историю про монахов, и твоих сестер.

Вот это ляпнула я тогда, срывая в чертям все осторожности, которых сама и хотела придерживаться, и чувствуя, как бегу под горку с плакатом, на котором написано: «И тут Остапа понесло…».

И вины-то я не ощущала.

— Ну-у-у… Была давно такая девушка, Кие. Она работала в чайном домике "Коготь Дракона" на берегу реке Хидака. Так вот, а на противоположной стороне реки стоял храм, где монахи вели спокойную жизнь. Так же в храмовой колокольне находился огромный колокол. Это тоже часть истории, но о нем позже. Все началось, когда один из монахов, возвращавшийся из другого святилища, заметил Кие работающей в чайном домике.

Я уже уселась поудобнее слушать, но Иту вдруг совершенно безбожно прервал показавшийся мне в тот момент особенно противным голос жабы, доносившейся из-за деревянных дверей нашей ванной.

— Госпожа Ита! Не угодно ли вам после бани отобедать со мной и послушать музыку?

Ита тяжело выдохнула, видимо, этот голос и ее сбил с нужного настроя.

— Конечно! — крикнула она, поднимаясь и вылезая из ванны.

— Эй, а как же рассказ? — разочарованно застонала я, наваливаясь на край ванны.

— Потом расскажу, — отстраненно проговорила Ита, накидывая на плечи кимоно с белыми, красными и синими рыбами, преодолевающими нечто похожее на бурный горный поток. — Не будем заставлять хозяина ждать.

Мне показалась на мгновение, что Ита была в каком-то смысле рада, что наш разговор прервался. Возможно, ей было тяжело вспоминать и еще тяжелее — рассказывать, а я тут — вон какая слонища — на нее насела с глупыми расспросами. Так или иначе, но ее слова звучали холодно, а в движениях просматривалась некая болезненная скованность.

«Ой, не нужно было мне лезть к ней с расспросами. Ой, не нужно…» — думала я, тоже покидая ванную и одеваясь.

И только теперь ощутила укол вины за свою глупую любознательность.

Но к столу мы подошли только спустя еще полчаса раскрашивания, одевания, сушки волос и вообще приведения себя в стопроцентное состояние прекрасных госпож. На Ите было надето волшебное бело-голубое кимоно с рисунком из огромных лилий, повязанное толстым, алого цвета поясом без рисунка, но с большим цветком розы, прикрепленным на пояс, на правом боку. В огненные волосы Ита вставлены заколки в виде гирлянд свисающих почти до плеч маленьких берёзовых цветков. Меня же нарядили в кимоно зеленого цвета, с россыпями светло-фиолетовых, светло-розовых, светло-голубых цветов, которые напоминали бутоны распустившихся камелий, пояс на мне был повязан немногим тоньше, чем у Иты, тоже без рисунка, и как у Иты, завязанный на спине большим бантом. Волосы мои тоже уложили, но заколки использовали попроще, в виде бутонов той же камелии, только небольшие. Да и вообще, в сравнении с Итой я выглядела как дворовая замухрышка рядом с высокородной госпожой.

«Одно, что сестра… Хм!»

Только позже я поняла, что являлась лишь придатком к ней, к истинному цветку того представления, которое разыграл жаб. Обо мне, так сказать, помнили, но только ради приличия, чтобы не обидеть госпожу. Я, словно тень Иты, шла справа в шаге позади нее, когда господин Хикигаеру встречал нас у своего стола.

Хоть он и желал видеть одну лишь Иту, и это, как бы странно ни показалась, читалось в его взгляде, жестах, и даже на жабьем лице я увидела, что я тут как бы лишняя, но жаб не мог меня игнорировать. Это было бы неуважение к Ите, так что Хикигаеру очень учтиво поприветствовал нас обоих. Иту, разумеется, он посадил рядом с собой, а я села на мягкие подушки, поджав ноги под себя, с краю стола, рядом с Итой.

Нам подали вареную рыбу и еще кое-какие вареные морепродукты, типа осьминога, краба и еще чего-то вареного, что я бы с натяжкой назвала бы рыбой, но в тот момент я своим глазам не верила, плюс ко всему вареный рис и вареные овощи. В общем, все вареное! Хотя я и порядком проголодалась и съела бы даже и сырую рыбу, но все же не спешила накидываться на яства, как дикий человек. Что-то внутри меня подсказывало, что нужно подождать, пока моя названая сестренка Ита и по совместительству — на полставки — высокоблагородная госпожа начнет есть первой.

— Прошу вас, угощайтесь! — вежливо предложил жаб, когда насколько кукол бесшумно подали на стол в деревянных разукрашенных замысловатым рисунком блюдах еду и так же бесшумно удалились.

Придержав рукав кимоно свободной рукой, Ита, очень ловко орудуя палочками, поочередно попробовала рыбу, овощи, рис. Причем риса она съела изрядную порцию. Расценив это как знак свыше, я тоже с лихим азартом накинулась на еду, однако все же соблюдая некую неторопливость в набивании рта. С голодухи все оказалось вполне себе съедобное, хоть и несоленое, но тут на помощь пришел соевый соус, и я, урча, как довольная кошка, быстро опустошила стол хозяина, тогда как Ита ела ну просто очень медленно и помаленьку. После первой ее пробы еды порция, казалось, уменьшилась вдвое, а лицо оставалось совершенно каменным, сквозь которое не проникала ни одна эмоция.

«Неужели ей так противно все, что она делает? Неужели она терпит присутствия рядом этого господина жабы?» — думала я, напрасно пытаясь разглядеть хоть что-нибудь под ее каменной маской, попутно еще больше набивая рот едой.

— А у вашей сестры хороший аппетит? — заулыбался жаб и вдруг посмотрел на меня в тот момент, когда я, свинюга такая, приканчивала большую плошку с рисом, и несколько рисинок остались висеть у меня губах.

И мне бы сказать мол спасибо за комплимент, ан нет, рот-то был полон еды, а жаб смотрел пристально, словно инквизитор в глаза заключенного. Пришлось быстро прикрыть рот рукавом и, смущенно улыбнувшись, отвести глаза, делая вид, что пристальный взгляд жаба вгоняет меня в краску.

— Не желаете ли послушать музыку? — промурлыкал господин Хикигаеру, обращаясь к Ите. — У меня есть чудесная русалка, сямисэн которой просто божественен.

Я тяжело выдохнула, когда наконец жаб отвел взгляд от моей персоны. Но Ита молчала.

«Странно», — подумала я и чуть толкнула ее коленом под столом.

— Музыка… — ожила Ита. — Конечно, господин Хикигаеру, музыка будет в самый раз.

Тут же жаб хлопнул в ладоши, и, словно дожидаясь своего выхода, в комнаты через раздвижные двери, поклонившись, вплыла красивая девушка с волосами цвета морской волны, в кимоно нежно-фиолетового цвета с рисунком одинокой горы, которую накрывали лучи уходящего за горизонт солнца. Одним движением она расправила подол кимоно, обнажив алый рыбий хвост с переливающейся чешуёй, и не спеша уселась на мягкую подушку, выставив перед собой сямисэн.

Она заиграла долгую протяжную мелодию, которая перемежалась резкими остановками, грубыми, быстрыми звуками. Но между тем было что-то в этой мелодии удивительно-успокаивающе, словно бы она хотела тебя убаюкать под сенью деревьев, и чтобы трава стала тебе одеялом, а могучие корни — мягкой подушкой. Я даже перестала есть, что для меня удивительно, заслушавшись этой мелодией. И тут произошло событие, которое добавило в наш ужин… Перчинку. Еще одни деревянные двери распахнулись, и в комнату вплыла еще одна русалка.

— Я услышала звуки сямисэна, и мне захотелось к вам присоединиться! — нежно пропела она голосом похожим на лесной ручеек.

«У меня бы на родине все артисты бы душу продали бы за такой голосок!» — подумала я, не в силах отвести от русалки взгляд.

Боже, как же она была красива: любая мисс мира на коленях бы перед ней ползала, и даже бы близко не подошла бы к ее красоте, хоть и своеобразно-рыбьей. Да, это был минус, хотя я уже была готова его простить всем русалкам. Просто у меня прошло первое впечатление от встречи с ними, и я взглянула на них по-новому. Я стала способна видеть их красоту через призму их рыбьей внешности. Представьте: волосы цвета самой темной морской впадины, глаза отливают цветом опала, в меру небольшой носик, поджатые губы обведены красной помадой, стройная шея, переходящая в нежные, хрупкие плечи. И высокая. Да она была высокая. Выше меня, выше Иты головы на две-три. Я бы могла сказать плохое слово: «Каланча», но язык не поворачивался назвать такую красоту и изящество каким-либо плохим словом.

— А-а-а, госпожа Шитто! — воскликнул радостно жаб. — Присоединяйтесь к нам.

Шитто ласково, слегка застенчиво улыбнулась, делая вид, что очень польщена приглашением, показав два ряда безупречных зубов, и, поклонившись, присела за стол.

— Это госпожа Ита! — продолжил говорить жаб, указывая на Иту. — Госпожа Ита, это моя супруга, госпожа Саишоно Шитто.

И тут я чуть не упала, а кусок рыбы чуть не выпал из моего незакрытого рта.

«Вот это поворот!» — подумала я

— Приятно познакомиться, госпожа Ита! — ласково произнесла Шитто, улыбаясь и кланяясь ей.

Ита подняла на нее уставший взгляд, и их глаза встретились. И тут я поняла, что смотрю леденящий кровь триллер, потому что выражение лица госпожи Шитто так стремительно поменялось и стало холодным как антарктический лед, а глаза поменяли цвет и из опала превратились в рубиновые, вспыхнувшие испепеляющем огнем. Мне стало страшно. Впрочем, все это длилась всего три бешеных удара моего сердца, а потом лицо Шитто вновь стало излучать ласку и искреннюю радость.

«Что это было?» — в ужасе подумала я и посмотрела на Иту.

Казалось, маска Иты пошла трещинами, но выдержала удар, хоть и с трудом. Я заметила, как несколько капель, неуклюже перекатываясь, скатились со лба Ита. Она тоже была ошеломлена и взволнованна. Ей так же, как и мне, вдруг стало страшно сидеть за одним столом с госпожой Шитто.

Сямисэн все играл, но ни я, ни, бьюсь об заклад, Ита тоже уже его не слушали.

— Госпожа Ита! — мурлыкая, словно кошка, проговорила Шитто. — Вы так понравились моему мужу. Он просто увлечен вами. Скажите, из какого рода вы происходите? Или, быть может, ваш род ведет свой след от одного из вассалов сегуна?

Шитто испытующе посмотрела на Иту опаловым взором, но уже мягко, даже словно бы жалея ее, потому что наверняка знала, что Ита проста, как придорожный одуванчик.

— Нет, госпожа Шитто, — ответила Ита, снова поднимая голову и бросая вызов холодным глазам Саишоно Шитто, — я простоя девушка. Но ваш муж разглядел во мне что-то, и поэтому я здесь и пытаюсь не посрамить себя и оказать любезность господину Хикигаеру.

Но опалы остались опалами, ни молекулы ни дрогнула и не превратилось в опаляющий рубин.

— И что же дорогой мой муж в вас увидел, госпожа Ита?

— О-о-о, — возбужденно подал голос жаб, — госпожа Ита — это цветок вишни, что вот-вот готов раскрыться, и я готов поставить на кон свою жизнь, утверждая, что этот цветок будет самым прекрасным из всех, что когда-либо росли на вишневом дереве. Ну и что, что она низкого происхождения, ведь только в грязи можно обнаружить драгоценные камни невероятной красоты.

С этими словами господин Хикигаеру улыбнулся во весь жабий рот и поклонился Ите. Та, видимо, уже отошла и, продолжая играть свою роль без особых упреков, нежно зарделась и отвела глаза в сторону, пробормотав тихо:

— Ну что вы, господин Хикигаеру. Ваши слова вгоняют меня в краску.

А толстый жаб только громко расхохотался от радости, придерживая трясущейся живот зеленой перепончатой лапищей. Затем залпом проглотил маленький стаканчик с какой-то жидкостью и весело крикнул:

— Еще саке!

«Да, мне бы не понравилось, если я была его женой, и он такой заявляет, при живой-то мне, что нашел девчонку покрасивее!» — размышляла я про себя, бросая косые взгляды на госпожу Шитто, которая, казалось, совершенно не обратила внимания на слова своего мужа.

Я даже удивилась, что ни один мускул у нее на лице не дрогнул.

«Может, у них тут свои обычаи, и я просто думаю неправильно!» — думала я, все еще пытаясь уловить хоть малюсенькую тень на мраморно безупречном лице госпожи Шитто.

— Может быть, госпожа Ита желает немного повеселиться? — сказал жаб и, не дожидаясь ответа, кинул быстрый взгляд на одну из кукол, что неподвижно сидели у стены слева от хозяина.

Та, тут же уловив его движение и словно бы читая его мысли, поклонилась и неслышно удалилась, вежливо уведя за собой русалку, что играла на сямисэне. И буквально через полминуты в дверях следом за куклой появилась третья русалка.

«Да что они там, все мисс подводного мира, что ли?» — с раздражением подумала я, когда взгляд мой упал на очередную очень красивую русалку.

Я даже на мгновение почувствовала, как моя самооценка прячется от меня под татами. Ее зеленые, будто весенняя молодая листа волосы были собраны на затылке большим пучком, перехваченных заколкой в виде рыбки из бордового металла.

«Эти волосы… Да и заколка…» — думала я, наблюдая, как русалка, поклонившись, молча вплыла в комнату, таща за собой на толстой цепи большущий сундук, который помимо всего того, что характерно для старых сундуков, в которых хранят ненужный хлам, еще и имел две пары плавников да хвост, тем самым помогая своей хозяйке тащить себя на цепи.

С негромким глухим ударом сундук опустился на татами, выгнав из-под себя крохотные струйки пузырьков. Сама же хозяйка, поклонившись еще раз, села рядом, поджав хвост под себя.

Из прямоугольного резного футляра с золотым окаймлением русалка с зелеными волосами достала бамбуковую флейту.

— Э-э-э! — легонько ткнув Иту, произнес господин Хикигаеру шепотом. — Сейчас начнется. Это мое любимое представление!

Когда русалка заиграла, сундук крякнул, будто живой, его плавники и хвост втянулись и как бы растворились в деревянном корпусе , окаймленном железными пластинами. Потом замок, что запирал крышку, отпал, почти бесшумно опустившись на татами, выпустил иголки, как морской еж, и укатился с глаз долой. Очередная мелодия, которая, к слову, лилась из флейты той русалки, как дуновение осеннего ветра или шорох снегопада в зимний день, заставила крышку сундука чуть приоткрыться, и из образовавшийся щели каскадом хлынули огромные пузыри воздуха.

Жаб издал радостно-удивленный возглас и захлопал в ладоши. Ита его поддержала, госпожа Шитто — тоже. Я сначала не решалась, не понимая, почему надо аплодировать пузырькам, но чтобы не показаться невеждой, тоже несколько раз хлопнула в ладоши, но как-то вяло и очень наигранно, благо жаб и его жена были поглощены начинающимся представлением и не заметили этого.

Тем временем из открывшего сундука вылезли две кукольные фигурки в пестрых кимоно и с лысыми, вырезанными из дерева головками. Лицо одной из фигурок выражало глуповатую радость, а другое — не менее глуповатую злость. Каждая фигурка, прошу заметить, под постоянно меняющуюся мелодию флейты вылезли с левого и с правого края сундука, неся на плечах по толстому канату. Когда же фигурки благополучно спрыгнули на татами, ловко перебирая маленькими ножками и ручками, то как по команде схватились за канаты и бодро начали их на себя тянуть. Мало-помалу из большого сундука стала появляться деревянная сцена, образ почти такой же комнаты, в которой находилась и я в тот момент. Но в какой-то миг та фигурка, что всегда и всему радовалась, нарочно или специально, разжала руки, и канат выскользнул из них. Сцена тут же накренилась и навалилась краем на стенку сундука. В ту же секунду фигурка со злым выражением лица подпрыгнула и гневно закричала так, что из ее нарисованных ушей повалили россыпи пузырьков, которые после того, как чуть поднимались в воздух, тут же лопались, и каждый пузырек издавал забавных писк, из которых были слышны бранные слова. Я недоумевала. Ита слабо улыбалась. Госпожа Шитто скромно хихикала, прикрывая рот, рукавом кимоно. А жаб, не стесняясь, давился от смеха.

— Эй ты! — пискнула злая кукла очередным пузырьком, показывая на меня пальцем. — Ты! Ты! Иди сюда!

Мои глаза в мгновение превратились в пятикопеечные монеты, и я, недоумевая, что происходит, смотрела на куклу как баран на новые ворота.

— Я?! — с трудом произнесла я, выйдя из ступора.

— Ты, конечно! — гневно пропищала кукла. — А не этот жирдяй! Иди сюда! — кукла требовательно махнула рукой.

— Идите, идите! — жаб несколько раз указал на куклу пальцем, когда более или менее успокоился после очередного приступа смеха, — Госпожа Черная, это часть представления!

«Неужели он так рад, когда его называют жирдяем? Я бы вот обиделась», — подумала я, неуклюже поднимаясь и подходя к кукле.

— Ниже! Ниже! — приказала злая кукла.

Я села.

— Держи! — кукла протянула мне свой канат, который в моих пальцах оказался не толще бечёвки. — Держи и не отпускай!

Я кивнула.

Тогда злыдня отправилась к той кукле, что выронила свой конец каната, и теперь сидела на коленях потирая словно бы болящие руки, при этом у нее был такой виновато-радостный вид, что непонятно было, то ли ей действительно стыдно за то, что она выронила канат, то ли она была рада, что больше не приходится тянуть эту веревку. Так или иначе, но злая кукла в пару прыжков преодолела расстояние до веселой, и, ругая ее на чем свет стоит, начала охаживать длинной деревянной палкой, которую достала из-за пояса. Пока добрая кукла причитала и раскаивалась, что не специально, мол, выронила канат, жаб сотрясал комнату громогласным смехом.

«Господи! Да что тут может быть смешного?» — думала я, чувствуя, что мой мозг сейчас взорвется от невозможности понять столь превосходный юмор, а на деле же глупо улыбалась, растягивая рот в корявой ухмылке, изо всех сил делая вид, что сие представление мне тоже очень забавляет.

Когда избиение закончилось, веселая кукла снова взяла канат в руки и как ни в чем не бывало продолжала улыбаться во весь рот. Злая же, возвращаясь ко мне, несколько раз покосилась через плечо на добрую, вроде как проверяя, не отпустит ли снова, потом поклонилась мне; я ответила и передала ей канат обратно. Когда же я вернулась на свое место за столом, жаб поспешил наклониться ко мне и произнести:

— Хорошо сыграно, госпожа Черная!

— Спасибо, господин Хикигаеру! — промолвила я, делая вид, что краснею от такова комплимента, и поклонилась, сама же ехидно думая про себя, что мол: «А где мой Оскар?»

В дальнейшем с поднятием сцены проволочек уже не возникло, и как только сцена полностью показалась из сундука, обе куколки, не отпуская канатов, быстро скрылись за задней стенкой. Еще несколько секунд томительно-скучного ожидания разбавлялись приятным звучанием флейты, прежде чем на маленькое татами из раздвинувшихся дверей не вышла кукла в сером, слегка грязноватом, местами даже рваном кимоно, села посреди комнаты и стала плести сеть, периодически попивая что-то из маленькой бутылочки, стоящей рядом. Чуть погодя появилась куколка более утонченная, даже стройная, но не очень красивая на вид, с чуть грязноватым лицом, с несколькими бородавками, раскосыми более нужного глазами и кое-как уложенными на голове волосами. Жаб и госпожа Шитто пристально наблюдали за происходящим, как будто ожидая чего-то, что должно вот-вот произойти. Ита, казалось, смотрела представлене только одним глазом, как бы безучастно-отрешенно от всего, что происходит.

А я думала: «Когда же будет вау?»

И «вау» настал, причем в самой прозаической форме. Жена начала бить своего, видимо, непутевого мужа-пьяньчугу, пинками подгоняя, чтобы он шел на рыбалку, а то в семье есть нечего… И дальше минут пять все в таком духе.

«Боже мой, какая экспрессия!» — саркастически думала я, глядя на весь этот «спектакль», делая вид, что он чудо как хорош. При этом жаб то и дело срывался на громкий смех, а Шитто как и прежде, прикрываясь рукавом своего кимоно, негромко хихикала.

«Вот бы знать, о чем она думает, — подумала я, бросая косой взгляд на Шитто, — Наверняка тоже притворяется!»

Пока жаб ухахатывался от представления, я тоже, как госпожа Шитто, прикрывшись рукавом кимоно и делая вид, что смеюсь, шепотом позвала Иту:

— Как ты, подруга?

Ничего ни сказав, Ита только подмигнула мне, тогда как ее лицо так и осталось каменным. Мне стало полегче, и я решила воспринять ее такой ответ как то, что с ней все в порядке. Хотя, если честно, сомнения остались. Я вздохнула и вернулась к созерцанию разворачивающегося на сцене дальнейшего действия. А дальше происходило следующее… Сразу скажу, что я не буду все рассказывать, так как там все было долго, скучно и местами не для детских ушей. В общем, тот побитый женой неудачливый рыбак пришел на берег моря, причем декорации сменялись стремительно, словно бы по волшебству растворяясь и появляясь заново в нужном формате, и уже собирался отплыть на своей побитой волнами кривой лодочке, но встретил низкорослого мальчугана с длиннющей, почти до пят шевелюрой огненно-рыжих волос, который без лишних разговоров предложил рыбаку выпить.

И, как говорится, понеслось! Вкратце дело было так: они выпили, пошли искать приключений, попадая в самые разные ситуации, вплоть до того, что рыбак, переодевшись в самурайскую броню, каким-то чудом пробивался через защитников вражеской крепости, убивал злого правителя, спасал принцессу, и женился на ней. И при чем все это в полубессознательном состоянии, постоянно заплетаясь, и иногда неспособным и двух слов связать. Зато с такой довольной ухмылкой, что даже и у меня появилось желание выпить рюмашечку. Я быстро отогнала эти мысли после последней сцены, когда дурман рассеивается, а рыбак очухивается на берегу все в том же грязном кимоно, что и был раньше. А того рыжеволосого и след простыл. Довольный, он возвратился к жене, рассказывая ей, что с ним случилось, она его, разумется, поколотила и… Конец!

Мне так было скучно, что я уже начинала клевать носом, когда буквально все начали аплодировать закончившемуся представлению, в том числе и Ита, что я проснулась и тоже быстренько присоединилась к общему делу. Потом сцена снова медленно опустила в недра сундука, пока русалка с зелеными волосами убирала флейту в футляр. Те две куколки с сердитым и веселым лицами спустили сцену по канатам и сами прыгнули в сундук, после чего крышка закрылась. Жаб первый стал осыпать комплиментами русалку и всех громче хлопал ей. А она скромненько встала, поклонилась и удалилась прочь. После этого ждать было нельзя, потому что следующего представления, какое чудесное оно ни было бы, я бы выдержать не смогла. Я уже собралась снова шепнуть Ите, мол, надо завязывать и ретироваться в комнату, как она сама меня опередила.

Зевнув, Ита с почтением проговорила:

— Господин Хикигаеру! Нам с сестрой очень понравилась ваша еда и это представление, что вы для нас устроили! Ваше гостеприимство делает вам честь! Но мы с сестрой немного утомились и хотели бы отправиться в свою комнату! — при этом она полуоборотом повернулась к жабе, улыбнулась, делая такое искреннее, даже немного игривое выражение лица, при этом свернув глазами, что даже я ей поверила.

— Конечно! Конечно, госпожа Ита! Я рад, что угодил вам и вашей сестре! — Хикигаеру просто растаял под ее взглядом и превратился в послушного котика. — Мои слуги проводят вас в вашу комнату!

Мы обе встали, низко поклонились и жабе, и госпоже Шитто, а через несколько минут я уже снова растянулась звездой на татами своей комнаты.

— Боже мой! — простонала Ита, падая на колени около меня. — Я думала, я не выдержу! Думала… Думала, что взорвусь изнутри и убегу к чертям оттуда.

— Но ведь не взорвалась! — проговорила я привставая на руках. — Ты молодец!

Когда Ита подняла голову чтобы взглянуть мне в глаза и понять, говорю ли я правду, я в ответ подняла левую руку и, улыбаясь, произнесла:

— Дай пять, подруга, ты справилась!

— Чего? — Ита недоуменно уставилась на меня.

— Ну… Выстави вперед руку, как я! Вот так! — я шлёпнула по ее открытой ладони. — Это называется «Дай пять!» — когда что-то ты делаешь хорошо.

Ита искренне заулыбалась, даже чуть не прослезилась.

Я помню, мне снился странный сон. Во сне я видела Костю, который рисовал меня! Он сидел в большом саду, в котором были только камни разных размеров, песок вокруг камней, красиво расчерченный параллельными линиями, да несколько пышно раскинувших свои кроны над песком зеленых деревьев. Рисовал Костя так четко и ясно, будто я позировала ему с натуры. Быстрыми движениями профессионала он выводил линии и контуры, безошибочно смешивал краски и наносил их на холст так нежно, словно бы думал, что если у него получится картина, то я явлюсь ему во плоти. Но у него не получалось. Когда кисть, ведомая его умелыми пальцами, должна была провести последнюю линию или краски должны были лечь на холст и сделать мою кожу безупречного телесного цвета, у Кости что-то не получалось. То рука дрогнет, и линия искривится, то краски вопреки всему не дадут нужный цвет. Тогда он в ярости срывал полотно с подставки, рвал и мял его, а затем отбрасывал, как ненужную вещь. Потом он еще несколько мгновений сидел сгорбившись и тяжело дыша от захлестывающего его раздражения, затем брал новый холст и снова начинал рисовать.

Я наблюдала за всем этим как бы со стороны и видела, что он уже так выкинул более дюжины работ. Иногда Костя отрывался от картин, поднимал голову и тяжелым, уставшим взглядом осматривал сад. Мне казалось, что в его взгляде есть что-то такое, что гнетет его и давит на душу стопудовым камешком, от которого не вздохнуть, как говорится, ни охнуть. И не то чтобы мне было его жалко, нет, просто показалось, что я могу его понять и…

— Господин? — раздался знакомый голос одной из Костиных служанок из-за двери, из тех, кто встречали меня у ворот и что когда-то были духами, но теперь должны носить маски и повиноваться ему. — Те, за кем вы посылали, уже прибыли.

Я увидела, как Костя взглянул через плечо на дверь, ничего не отвечая. У него было очень раздраженное лицо, словно бы его оторвали от дела, которое не может ждать больше. Но он все-таки через несколько секунд, видимо, понял, что картина моя сегодня у него не получится, поэтому проговорил негромко:

— Пригласи!

Деревянная раздвижная дверь с изображением двух огромных карпов отодвинулась, и на пороге предстала служанка в черной маске и белом кимоно с рисунком из красных хризантем, а за ее спиной еще двое. Первый был наполовину человек, наполовину ворон, в темно-синим кимоно с изображением на подоле двух саблезубых тигров, пышущих огнем и готовых напасть друг на друга. За широким поясом — два грозных меча. На вороновом лице красовались несколько плохо заживших шрамов, а на длинном клюве виднелась небольшая трещина. Перед тем, как пройти в сад к Косте, человек-ворон учтиво сел, положив ноги под себя, и низко поклонился.

— Кииру Тенгу! Это честь для меня видеть вас, господин! — проговорил он, не поднимая головы.

Однако его спутница, с виду дряхлая старуха, со спутанными, взъерошенными волосам, почти беззубая с кривым, отвратительным лицом, полным глубоких, словно морские впадины, морщин и крупных бородавок, в грязном, и каком-то промокшем кимоно, непонятного цвета и еле угадывающимся рисунком переплетающихся змей, кажется, была чужда правилам этикета. Она не только не поклонилась, но даже, покатав во рту слюну, сплюнула на гладкие доски крыльца, выходящего в сад. Ее слюна, упав, тут же зашипела и превратилась в отвратительный клубок длинных черных многоножек, которые тут же разбежались и исчезли в промежутках между досок. Ни Костя, ни служанка, кажется, не обратили на ее невежество никакого внимания.

— Я Ракои Рэджин! — старуха проскрежетала зубами так, что я почувствовала, как чьи-то холодные, склизкие руки откуда-то из-под земли обняли мое тело, забирая все тепло. — Явилась на зов… Господин! — последнее слово она произнесла как будто с явным отвращением.

— Поклонись господину, Рэджин! — буркнул на старуху человек-ворон. — Это непочтительно!

Но грязная старуха только надменно хмыкнула и продолжила буравить Костю испытующим взглядом.

— А что он мне сделает? — прохрипела она, широко раскрывая рот, как будто смеясь. — Голову отрубит, что ли?

Она длинными пальцами с грубыми обкусанными ногтями оттянула высокий воротник своего кимоно и показала аккуратный шрам от удара меча.

— Вон, благочестивые монахи уже пытались! — снова прохрипела старуха. — Как видишь, Кииру, приросла обратно! — и она залилась хрипловато-булькающим смехом.

Костя, казалось, по-прежнему был равнодушен к поведению старухи, или он просто терпел такое к нему обращение. Так или иначе, Костя произнес:

— Прошу в мой сад.

Человек-ворон поднялся и первый шагнул на деревянное крыльцо. Из под широких штанов-хакама были видны когтистые лапы воина, которыми он очень старался не поцарапать гладкие доски. Грязная старуха вошла следом. Громко топая босыми ногами по деревянному крыльцу, она прошла и села рядом с человеком-вороном, оставив после себя цепочку черных размазанных следов. Служанка Кости без лишних слов поклонилась и вышла, закрыв за собой дверь.

— Зачем ты позвал нас, господин? — с почтением произнес человек-ворон.

— Неужели твои куклы не могут выследить ту девчонку, что пришла из человеческого мира? — потирая руки, ехидно осведомилась старуха-Рэджин.

— Недаром ты носишь знак ведьмы, дева из болот! — почти восхищенно произнес Костя. — Да, я вызвал вас, чтобы нашли мне эту девчонку. Она нужна мне живой и невредимой.

Старуха вздернула подбородок и несколько раз глубоко вдохнула воздух каменного сада.

— Запахи почти выветрились! — хмурясь заметила она. — Но кое-что я чую…

Кииру Тенгу напрягся. Его брови медленно начали сдвигаться к переносице. Костя же был невозмутим.

— Ключ! Ты нашел ключ, правитель Города из Лепестков Хризантемы! — продолжила говорить старуха, закрыв глаза. — Но ты упустил его. Слуги предали тебя. Их сломило сострадание… Да-а-а! — прошипела черная старуха, неожиданно обхватывая плечи руками и с силой сжимая их, словно бы пытаясь обнять что-то несуществующее.

— Найдите ее, и вы получите свободу! — прищурив глаза, произнес Костя.

— Непросто… — Рэджин открыла глаза и пристально посмотрела в глаза Косте. — Ох, непросто будет ее найти в твоих владениях. Ее след давно истлел как в воздухе, так и на земле. Ей помогают!..

— Знаю! — резко и грубо перебил ее Костя. — Чиаса Накусима с теневой стороны, она помогла ей перехитрить моих стражей. Когда девчонка будет у меня, ее предательство не останется безнаказанным.

— Хахахахахаха! — вновь прохрипела старуха. — Нет, юный господин! Ей помогает кто-то более могущественный, нежели простой дух из тени.

— Я найду ее! — вдруг поднял голову человек-ворон. — Будь то магия, будь то помощь духов — она не спрячется от меня. Разрешите, господин, отправиться на поиски?

— Не спеши, Кииру! — огрызнулась старуха, хватая его за рукав кимоно. — Еще успеешь помахать своим мечом. — она перевела взгляд на Костю. — Лучше скажи мне, правитель, чьи руки держат красные оковы, ты поймал того волка?

— Он прикован цепями и ждет своей участи, — холодно проговорил Костя. — Сначала я хотел отрубить ему голову, но потом подумал, что его жизнь мне еще пригодится.

— Правильно сделал, господин! — прошипела старуха, словно вылезшая из-под коряги для нападения змея. — Он мне еще пригодится. Я сама поговорю с ним. Остатки его любви и сострадания сослужат нам хорошую службу.

— Делай с ним что хочешь, Ракой Рэджин, но сделай так, что девчонка оказалась у меня! — глаза Кости наполнились алой пеленой, и я снова увидела его таким, как тогда, когда он пытал меня. — А тебе, Кииру Тенгу, я даю власть повелевать моими слугами. Пусть они помогут тебе в поисках.

— Мой господин! — человек-ворон склонил голову в почтительном поклоне. — Ваша щедрость делает вам честь, но я хочу отказаться от помощи ваших слуг. Я пойду по теням так, чтобы никто не видел, и сам найду ее. А ваши слуги буду мне только мешать. Я лично найду ее и доставлю к вашим ногам!

— Хорошо, Кииру Тенгу! — не задумываясь, ответил Костя. — Будь по-твоему! Времени я тебе даю без ограничений, потому что после стольких лет ожидания я понял, что время уже не имеет значения, и стал достаточно терпелив.

Я проснулась спокойно. Не вздрогнула и не вскочила от страха, а просто открыла глаза и поняла, что это был не совсем сон, а что-то похожее на предостережение. Некое послание от тех, кто хочет мне помочь. А еще я увидела перед собой три маленьких комочка не то света, не то пламени. Они протянули свои длинные руки к моей голове, и я чувствовала, как по лбу разливается приятное тепло.

— Кто вы? — негромко спросила я, так как видела, что их маленькие глазки тоже закрыты.

Комочки света тут же встрепенулись. Их маленькие ротики открылись в очень сильном удивлении. Они словно не ожидали, что я проснусь. Я попыталась улыбнуться, чтобы ни вспугнуть их, но комочки вдруг подпрыгнули, повернулись и побежали кто куда. Я машинально протянула руку, то ли желая поймать одного из них, то ли пытаясь им сказать, что меня бояться нечего, но комочки уже убежали, а через секунду один за другим растворились: кто в татами, кто одеяле у Иты, кто просто погас. Я еще несколько мгновений наблюдала и ждала, что, может быть, они появятся вновь, но затем перевернулась на спину и уставилась в потолок. Сон как рукой сняло.

Я раз за разом прокручивала в голове все то, что увидела в саду у Кости, и думала о том, что же я на самом деле увидела.

«Он послал за мной охотников! — думала я. — Человек-ворон и старуха Рэджин. Она ведь ведьма, знает магию… Выследит меня. И… Будет пытать того зверя, что спас меня от Кости».

Мое сердце обливалась кровью от осознания того, что тот лис спас меня, но сам попал к Косте. Моим первым порывом вдруг было соскочить с постели и броситься во дворец его спасать.

«Но куда ты, глупая, пойдешь? Там тебя схватят, и все, увы и ах!» — думала я, переворачиваясь на другой бок.

В животе неожиданно заболело, словно бы я пытала переварить чувство вины, чувство своей слабости и страха перед Костей, перед его дворцом, перед новой опасностью. Но переварить не получалось, все эти противные чувства будто бы осели на дне живота, и там так и останутся, пока я не стану сильнее. Я жалела себя, успокаивала, что страх-то он вот, тут, и никуда не исчез, мне нужно было просто смириться, что я не могу спасти того лиса и отплатить добром за добро. Я приподнялась с постели.

«Все! — подумала я. — Я больше не усну!»

За раздвижными деревянными дверьми виднелись яркие пятна света.

— День тут никогда не кончается, — шепотом проговорила я, поднимаясь с постели и заворачиваясь в кимоно.

Но в доме все еще спали. Я почувствовала это, как только подошла к двери и слегка отодвинула ее. Мне в лицо ударила мягкая тишина, которая только бывает в те моменты, когда все еще спят и ты одна встала раньше всех. Я почти бесшумно вышла в коридор, оставив Иту храпеть на своем матрасе. По длинному широкому коридору разливалась приятная смесь неизвестных мне запахов. Стараясь не шуметь, я пошла по коридору в надежде найти спокойное место и посидеть немного в одиночестве, чтобы привести все чувства и мысли в порядок. И зная, как местные любят устраивать сады в таких больших домах, я не сомневалась, что обязательно найду такой одинокий и молчаливый сад — лучший собеседник для разговора с самим собой.

Но довольно скоро я поняла, что заблудилась. В большом доме, где коридоры похожи один на другой, легко идти, когда тебя провожают в твою комнату слуги, а вот самому найти дорогу, если ты не знаешь пути, очень проблематично. Слева и справа от меня маячили только толстые деревянные балки да раздвижные деревянные двери со вставками из белой бумаги. Они были настолько тонкие, что я слушала из коридора, как по разным комнатам храпят забавными булькающими звуками или слуги, или домочадцы — я не решилась проверить. Меня не прельщала мысль случайно перебудить весь дом только потому, что я бесцеремонно решила поглазеть, кто же там храпит по-лягушачьи.

Но за следующим поворотом в неизвестность меня привлек тихий шепот странного разговора. И я, может быть, прошла бы мимо, но когда услышала, как говоривший, голос которого был очень похож на говор госпожи Шитто, упомянул в разговоре меня и Иту, мои уши прямо загорелись желанием узнать подробности. Я легла на пол, чтобы из комнаты мою тень было почти не заметно, и аккуратно прильнула ухом к закрытой деревянной двери. И вот что я услышала:

— Иволга, ты уверена, что все пройдет гладко? — произнес голос, спокойный и красивый, который я не узнала.

— Да, госпожа! Я дам его охране сонного зелья, и все уснут на своих постах, — голос госпожи Шитто я узнала точно, он был ровный и спокойный, но я удивилась еще, почему это ее собеседник назвал ее Иволгой. «Может, это какой-то код? Шифровка?» — подумала я, растянувшись под дверью.

— Хорошо, Иволга! Когда настанет заветная ночь и все уснут, появятся мои слуги, и тогда… — голос говорившей вдруг совсем стих, и я смогла различить только отдельные буквы, которые как-то не хотели складываться в слова.

Тогда я прильнула к двери еще сильнее, не заметив, как продавилась тонкая бумага, а затем она как гром посреди ясного неба, образовав маленькую дырочку, разорвалась с грохочущим шипением. Я ахнула, но прежде чем, из моего рта вырвался звук, успела закрыть рот рукой.

Секунду спустя в комнате воцарилась звенящая тишина, и я инстинктивно поняла, что госпожа Шито услышала этот звук. Я стала медленно отползать от двери, и пока из комнаты не стало доноситься шуршание о пол шелка, двигалась медленно. Но как только приглушенный топот босых ног госпожи Шитто стал более отчетливым, я, в панике, что меня сейчас раскроют, нырнула в ближайшею комнату и там затаилась, прикрыв за собой дверь.

В комнате под толстым одеялом кто-то мирно спал, повернувшись на бок. Я слышала спокойное дыхание спящего и несколько мгновения наблюдала, как пузырьки воздуха маленькими струйками поднимаются к потолку. Затем в коридоре послышались шаги. Это, видимо, госпожа Шитто вышла из своей комнаты, чтобы проверить, кто же это подслушивает под дверью. Но, видимо, как я тогда поняла, она никого не нашла и стала метаться по коридору, заглядывая за каждый угол.

Сердце мое готово было вырваться из груди. Мне даже пришлось закрыть рот рукой, чтобы не дышать так часто, а то бы моих пузырьков хватило бы на целый гейзер. Пузырьки предательски просачивались у меня между пальцами и большими гроздьями улетали прочь. Я уже подумала, что спаслась, так как метания шагов госпожи Шитто за дверью стали стихать, как вдруг икнула. Вот просто взяла и ни с того ни с сего громко икнула, когда думала, что справилась с собой и со своими пузырьками. Шаги в коридоре тут же прекратили метаться и быстро направились ко мне. Я в панике, не зная, что и делать, метнулась в другой конец комнаты, ища спасения и думая, что скроюсь за новой дверь, ведущей в неизвестность, как вдруг услышала сонный голос из постели:

— Эй ты! — это был голос того мальчика с рыбьим лицом, которого я увидела, когда входила в дом жабы, — Лезь ко мне под одеяло. Я тебя спрячу.

Я заколебалась.

«Вот же хитрый способ заставить девушку лечь к себе в постель», — подумала я, застеснявшись попытаться спрятаться таким экстравагантным способом. Видимо, он понял мое недоумение по несогласному выражению лица по поводу его несуразного предложения, и поэтому произнес шепотом:

— Та дверь закрыта. Моя новая мама скоро войдет в комнату и тебя поймает. Прячься под одеялом!

«Вот ведь проказник! — думала я, ворча, пока забиралась к нему под одеяло. — «Если он хоть пальцем меня тронет, жаба-рыбный сын, то я!...» — думала я, когда он накрыл одеялом меня всю с головой.

И мне бы, наверное, стоило вести себя по-другому и поблагодарить за помощь, но я ведь не проверила, вправду ли была закрыта та дверь, так что сомнения в его искренности оставались большие.

Когда же моя голова и, в общем, все остальное тело скрылось под слишком большим для такого маленького мальчика одеялом, дальнейшие события я могла только услышать, но никак не увидеть. Шаркнула деревянная раздвижная дверь. Но в комнату никто не вошел. Тут же я услышала голос мальчика:

— Что-то случилось, мама? — сонно позевывая, проговорил он и локтем уперся как раз там, где одеяло закрывало мою голову, прижав мне волосы. Было больно, но я сдержалась, чтобы из-за своей глупости не выдать себя.

— Ты слышал, — голос госпожи Шитто был приглушенный, видимо, она разговаривала с мальчиком из за двери, не входя в комнату, — странные звуки? — ее голос звучал неуверенно. — Словно бы в твоей комнате кто-то икнул?

— Может быть, это я, мама, — не задумываясь, ответил мальчик. — Моя служанка часто втихаря говорит другим служанкам в доме, что я во сне издаю разные звуки и даже икаю, и потом они смеются надо мной.

Голос прозвучал слегка обиженно, но Шитто только холодно отозвалась:

— Хорошо. Спи дальше! — и я услышала, как дверь закрылась.

Знаете, лежа с этим сорванцом под одеялом, я инстинктивно морщила нос и ожидала, что от него будет сильно пахнуть рыбой или еще чем-то не очень приятным. Но к моему удивлению, его кимоно к которому я почти прижималась вплотную, пахло довольно сносно, и я почти сразу забыла, что парень-то на самом деле в большей степени рыба, чем человек. Плюс ко всему я старалась, лежа под одеялом, успокоиться, чтобы пузырьки не лились из моего рта бешеным потоком и тем самым не выдали меня. Я закрыла рот руками и старалась дышать очень, очень медленно и плавно, чувствуя, как большие грозди пузырьков сменяются маленькими и скапливаются под одеялом. И в момент, когда мальчик отдернул край одеяла, выпуская меня, вверх вырвался один огромный пузырь воздуха, который быстро полетел к потолку. Я наблюдала, как он ударился о потолок, разбился на несколько средних пузырьков и медленно стал просачиваться через щели в крыше.

— Все, она ушла, — улыбаясь проговорил мальчик. — Можешь вылезать.

Я быстро выбралась из-под одеяла и села на татами рядом с ним.

— Ты зачем мне помог? — в лоб задала я самый резонный вопрос. — Почему просто не выдал меня ей?

— А зачем? — ответил вопросом на вопрос мальчик, тоже поднимаясь на кровати и садясь по-турецки.

— Как зачем? — я удивленно выпучила глаза, и, если честно, такой его ответ меня немного разозлил. — Она же твоя мама! Она накажет тебя, если узнает, что ты помог мне, той, кто…

Я вовремя закрыла рот, потому что чуть не проговорилась, что я подслушивала под дверью его матери.

— Ну-у-у… — протянул он, лукаво улыбаясь. — Она мне не мать. Она третья жена моего отца и, скажем так, не очень подходит на роль матери. Мои воспитанием занимается в основном отец, а когда у него дела, то эти противные русалки, — он махнул рукой куда-то назад.

— Значит, тебе не нравятся русалки? — сделала я вывод, который, впрочем, оказался не вполне верным, как я через секунду узнала, — Но ты ведь и сам… Сам… — мне почему-то показалось, что назвать парня «русалкой» или «русалом» будет не совсем корректно, но этом я запнулась, желая, чтобы он сам дал название своему виду.

— Ты хочешь сказать, что я тоже один из русалок? — он как бы ответил за меня. — Не совсем! — и улыбнулся, — Когда-то мой отец был сыном богатой и знатной семьи Никигаеру, в которой род продолжался только между членами семьи, которая имела десятки ответвлений, да и запрещала родство с другими семьями. Проще говоря, он был первый, кто полюбил русалку, а русалка полюбила Жабу-сана, как бы это ни звучало комично. Был жуткий скандал, отец моего отца чуть не выгнал моих мать и отца на улицу, но за их любовь вступилась бабушка, которая сказала… — мальчик важно насупился, готовясь спародировать свою бабулю. — Если ты в течение года докажешь, что достоин содержать свою жену без помощи нашей семьи, я дам согласие на брак. И кинула ему горсть монет для начала. И знаешь! — с гордостью произнес мальчик, — отец не подвел. У нас у всех есть в крови что-то такое, что никогда не сделает нас бедными, и через год у отца были свое дело и большой дом в престижном квартале. Мама уже тогда носила меня под сердцем. И бабушка, не слушая деда, дала разрешение на свадьбу, и моя мать вошла в члены семьи Хикигаеру. Но она умерла при родах, и я родился единственным представителем двух видов, и не хочу… — его брови сошлись на переносице. — Не хочу, чтобы меня называли просто русалом, я все вместе и горжусь этим.

С этими слова мальчик упер руки в боки.

— А зачем ты мне все это рассказал?

— Просто… — мальчик, казавшийся таким уверенным, вдруг замялся и покраснел. — Просто я подумал, что ты тоже будешь смеяться, как другие. А вот я тебе все рассказал, и теперь ты знаешь правду.

— А почему я должна смеяться? И, в общем, другие что, тебе не верили, когда ты им рассказывал про мать? — удивилась я.

— Ну, я почти не обучался в школе, — с грустью ответил мальчик, — Там меня все дразнили вывертышем, раз у меня отец жаба, а мать русалка, и не верили, что такой брак вообще возможен. В конце концов, отец забрал меня домой и сам стал обучать наукам, чтобы однажды я занял его место.

— Хм, странно, — заключила я, почесав затылок. — Я совсем не вижу, что в тебе есть смешного. Если верить твоему рассказу, то ты больше похож на свою мать, чем на отца, и как по мне, так ты больше русалка, чем жаба. Как по мне, так ты вполне себе красивой парень-русал, — уверенно заключила я, чтобы поддержать мальчика, тоже ставя руки в боки, а потом добавила: — И, в общем, давай-ка знакомиться! Ты спас меня, а я даже не знаю твоего имени.

— Иши! — улыбнувшись, коротко бросил мальчик. Видимо, мои слова его несколько приободрили. — Это сокращение от Ишино. Меня назвали в честь матери. А тебя как зовут?

Глаза Иши засветились странным светом.

— Я Черная! — под взором его глаз, которые испускали такое странное свечение фанатической заинтересованности, я замялась, но через секунду таки протянула ему руку.

— Это еще зачем? — немного отшатнувшись, удивился Иши.

— Ну, так в моем мире люди знакомятся, пожимая друг другу руки, — я улыбнулась и поспешила его успокоить: — Не волнуйся ты, я тебя не съем.

Я было хотела схохмить, что не ем рыбу, но вовремя сдержалась, чтобы не поломать только что начинающие складываться отношения.

— А-а-а, — негромко протянул Иши.

Вид моей вытянутой руки, видимо, несколько смущал или вовсе страшил его, так что он с некоторой нервозностью медленно протянул свою.

Я, широко улыбаясь, схватила его руку и крепко пожала ее. Его ладонь был чуть склизкой и шершавой, я даже почувствовала, как перепонки между пальцами прильнули к моей коже. Мурашки, которые я поспешила скрыть, пробежали у меня по спине. Его рука к тому же была довольно холодной.

— Ну вот и познакомились, Иши Хикигаеру! — весело констатировала я.

— А хочешь, я тебе кое-что покажу? — с новым блеском в глазах произнес Иши, вскакивая с постели. — Это мой секрет! — шепнул он мне на ухо, подходя ближе. — Я даже болтливых служанок туда не пускаю.

— А кстати, почему ты сказал, что служанки шепчутся у тебя за спиной? — проговорила я робко, чуть покраснев, когда осознала, что лицо Иши на критическо-близком расстоянии от моего.

— Ну, я как-то слышал их разговоры, — Иши подошел к той двери, которая, как он говорил, была заперта, и дернул висящую под потолком бечевку. — Ну или, вернее, подслушал их, когда, как они думали, усердно занимаюсь каллиграфией. Та, что учит меня красиво рисовать, рассказывала другим, будто я храплю и булькаю по ночам, как старый сом под корягой. Мне стало обидно, — Иши насупился и опустил голову, пытаясь скрыть подступившее к горлу раздражение. — Но маме я ничего не сказал. Будь добра, открой дверь и заходи! — он ласково улыбнулся мне. — Я за тобой.

Я без труда отодвинула деревянную дверь в сторону и шагнула на крыльцо, которое вело, как мне сначала показалось, в очередной сад. Иши последовал за мной и закрыл дверь. С приглушенным стуком на дверь опустилась толстая балка, когда Иши закрыл ее. Я поняла, что он не врал, когда говорил, что дверь закрыта, и мне стало стыдно за свои мысли. Мы оказались на широком крыльце под покатой крышей на входе в очень удивительный сад. Тут не было больших камней. Не было аккуратно расчерченного песка. Не было и больших раскидистых деревьев, что склонили бы свои пышные кроны над землей.

Иши, радостный, пробежал по крыльцу и весело прыгнул босыми ногами в густую зеленую траву мимо нескольких каменных дорожек, что вели в разные концы сада. Мне сразу бросилось в глаза, что все деревья, которые росли в саду, были не очень большие или, лучше сказать, маленькие, а самое большое из них доставало мне до груди. И сам сад напоминал мне самый настоящий осенний сквер, когда осень уже вытеснила с листьев приевшийся всем зеленый цвет и раскрасила все в желтый, оранжевый, красный, бордовый. Я не могла отвести взгляд от этой красоты. Но каждый листочек мне показался очень странным, и я стала присматриваться.

— А-а-а, ты заметила! — весело проговорил Иши, глядя на меня своими большими рыбьими глаза, не моргая и улыбаясь. — Это был любимый сад моей матери. Она очень любила осень. Но когда умерла, все деревья умерли вместе с ней. Просто засохли, а листья опали, оставив только черные ветви.

Иши подошел к одному из маленьких деревьев, присел и слегка тронул кончиком пальцев оранжевые листочки, которые оказались вовсе не листочками, а крохотными журавликами, которые от его прикосновения встрепенулись, вспорхнули крыльями, но так и остались сидеть на своих местах.

— В память о матери, — медленно произнес Иши, — я сделал этот сад. Я посадил на место каждого листочка маленького журавлика, чтобы по следу из журавлей мама смогла найти себе путь в другой мир.

— Это… — я не могла подобрать слов. — Это… Великолепно!

Я не заметила сама, как последовала за Иши и тоже ступила босыми ногами в зеленую траву, такую мягкую и на удивлению теплую. Мне хотелось поближе осмотреть каждое дерево, увидеть, так сказать, столь тонкую работу вблизи. А когда же кончиками пальцев прикоснулась к дереву, где сидели желтые журавлики, то все вплоть до последнего вспорхнули со своих мест, закружились вокруг меня, затем взмыли в воздух. Я на мгновение испугала, что маленькие птички сейчас улетят прочь, но журавлики вернулись, описав круг уже вокруг Иши, и вновь уселись на свои места.

— И это ты все сделал один? — восхищенная увиденным, вдруг спросила я.

— Да, по большей части, — гордо ответил Иши. — Отец научил меня делать оригами, а потом я уже сам стал их делать. Не знаю, как получилось, но когда я сделал первого журавлика, он тут же ожил в моих руках, взлетел, уверенно махая бумажными крыльями, покружил и сел на ветку. После этого я понял, что дух мамы все еще со мной и помогает мне украшать ее сад. И знаешь что?

Иши вдруг замялся, его голос слегка потух, но я не видела его, стояла к нему спиной, разглядывая очередное дерево с сотнями красных журавликов на ветках.

— Что? — вяло спросила я, не отрываясь от дерева и робко протягивая пальцы, чтобы в очередной раз потрогать бумажных журавликов.

Они встрепенулись, маша своими крылышками, когда я чуть задела одного из них. По дереву пробежала рябь, но птички не взлетели.

— Смотри, они уже привыкли ко мне! — радостная, развернулась я к Иши чтобы сообщить это удивительную новость, и обомлела.

Передо мной стоял Иши и протягивал мне черный гребень, украшенный большим бумажным журавликом, который был не похож на остальных. Он был больше, белый, с черным на кончиках крыльев, вытянутая изогнутая шея, длинные прямые лапы. Он словно бы застыл в удивительном танце. Я пробормотала, слегка отстранившись:

— Ты чего?

— Я… — Иши замялся еще сильнее, и я увидела, как его щеки наливаются румянцем. — Я… Когда я тебя увидел, ты мне понравилась! — выпалил он на одном дыхании. — Это тебе подарок!

Иши так зарделся, что даже не смог поднять голову, чтобы посмотреть на меня. А я стояла в полнейшем ступоре, понятия не имея, что же сейчас делать. Нет, вру, я знала, что нужно делать, если парень дарит тебе подарок и признается в своих чувствах, я же все-таки была большой девочкой и уже имела отношения с парнями. Но только своего возраста. А вот когда тебе признается мальчишка с виду лет десяти, робкий и застенчивый, то тут я уже спасовала.

— Э-э-э… — протянула я, лихорадочно соображая, что делать. Мне еще ни дарили подарки ребятишки, которым я при других обстоятельствах приходилась бы старшей сестрой. — Спасибо!

Я с трудом выдавила это слово, причем мне самой не понравилось, как оно прозвучало, скорее как способ просто отделаться от парня, а не действительно поблагодарить его. Медленно я приняла подарок из его рук. Что и говорить, гребень был и вправду потрясающий. У мальчугана, должна признать, оказался талант на разного рода поделки и изделия из бумаги. Одни только маленькие журавлики стояли того, что получить первый приз на любом творческом конкурсе.

Но как только я взяла гребень, Иши вдруг отпрыгнул на шаг назад, повернулся ко мне спиной и стал тяжело дышать, словно бы только что отжался пять десятков раз без подготовки. Я дала ему время прийти в себя, а сама в это время разглядывала подарок. Через мгновение мне пришла в голову одна мыслишка, которой я должна была непременно воспользоваться. Я понимала, что Иши нелегко далось это признание, и я решила чутка пойти ему навстречу, чтобы приободрить. Я быстро собрала растрепанные после сна волосы в большой пучок и зафиксировала их гребнем, а потом весело произнесла, наклонив голову так, чтобы гребень был хорошо виден на голове.

— Ну как?

Я подождала, пока Иши все-таки повернется и бросит на меня хоть один робкий взгляд.

— Тебе нравиться?

Лицо Иши расцвело, словно бутон пиона. Он пробормотал, не отводя от меня своих огромных рыбьих глаз:

— Смотрится великолепно! — и, набрав в грудь побольше воздуха, снова выпалил одним залпом: — Можно я тебя поцелую?

Должна признаться, я впала в ступор во второй раз.

«А парень то рисковый!» — подумала я, нахмурившись.

— Так, Иши! — твердо сказала я, упирая кулаки в бока. — Не надо так быстро ломиться с места в карьер! С девушками так себя не ведут.

Наверное, если я бы немного подумала, то наверняка бы решила, что один поцелуй в щеку не повредит мальцу. Но потом мои мысли отрезвило предчувствие, что где один, там и все остальные, и лучше бы сразу осадить Иши, чтобы потом не разочаровать его еще больше жестким отказом, а то и дать в глаз, если вздумает руки распускать. Мужчины, ведь они такие… непредсказуемые, когда дело доходит до первых поцелуев.

Иши тут же поник и сгорбился так, словно хотел голову, как улитка, спрятать под панцирь и там просидеть весь остаток своей жизни.

«Да уж, вот жешь робкий и стеснительный паренек попался», — подумала я.

И мне отчего-то стала его жалко. Я подумала, что, может, я у него первая, кто всколыхнула маленькое рыбье сердечко свое красотой и изяществом?

«Если так, — подумала я, — то я в крайне щекотливой ситуации. И парня бы не обидеть, и не сделаться объектом вселенской страсти, который он будет преследовать, пока не получит жесткий от ворот поворот».

Да простят меня боги и того мира, и этого, но в тот момент я не хотела, чтобы мой парень был рыбой, да еще младше меня. Поэтому я решила взять на себя роль наставника и мягко объяснить ему, что я не лучший вариант для того, чтобы носить его икринки.

— Послушай, Иши! — наставническим голосом проговорила я. — Спасибо тебе за подарок! Я его не забуду, но целоваться не буду. Ты пойми, у меня правило, что на первом свидании я не целуюсь. Для начала я хочу узнать получше того, кто пригласил меня на свидание, ну или подарил мне этот чудесный гребень.

Иши слушал как завороженный, со смесью удивления, страха, непонимания и легкой разочарованности.

— Значит, тебе не нравится мой подарок? — проговорил он смущенно.

«Ну вот, пошел шантаж!» — подумала я, а вот таких высказываний терпеть не могла.

Все мои волоски на теле встали по стойке смирно, когда я слышала подобные высказывания. Мне сразу захотелось грубо вернуть Иши его подарок и уйти спать, но почему-то я сдержалась. Наверное, в глубине души хотела дать Иши последний шанс.

— Нет… — сказала я, еле сдерживая раздражение. — Твой подарок чудесен, но, Иши, нельзя так просто просить поцелуя после того, как мы только познакомились.

— А почему? — наивно воскликнул Иши. — Отец рассказывал, что когда он только познакомился с мамой, он подарил ей кимоно из синего шелка, с рисунком из алых карпов, и тут же попросил ее о поцелуе, и мама не отказала.

«Вот же продажная…» — подумала я, но фразу заканчивать не стала.

— Знаешь, Иши, не все девушки как твоя мама! — я старалась говорить мягко и с нужной интонацией, чтобы не обидеть память о его матери. — Многие воспринимают подарки просто как знаки внимания. Так сказать, как первый шаг к тому, чтобы мужчина показал, насколько девушка ему нравится, и не приемлют что-то большее за этим. Но…

— Да! — оттопыренные ушки Иши стали как локаторы, он очень хотел, что будет после «но».

— Но так же они ждут следующего шага от мужчины…

— Вопроса о поцелуе!? — с радостным волнением произнес быстро Иши, тем самым не дав мне договорить.

— Нет, Иши, — я уже почти не скрывала разрежения, и, видимо, мои глаза испускали молнии, поэтому Иши снова замялся.

— Прости, — пробормотал он робко, потирая от страха вспотевшие руки. — Я больше не буду тебя перебивать.

Я сделала глубокий вдох, выпуская гнев наружу, чтобы он не завладел мной, и продолжила:

— Женщины ждут, что мужчина будет действовать дальше, Иши, не грубо и резко, прося поцелуя сразу, а постепенно, и пригласит девушку на свидание, ну или там погулять, или в кафе… — я вдруг вспомнила почти все свои первые свидания, и сама не заметила, как начала ностальгировать.

Было много хорошего, веселого, интересного, после которого оставались отличные воспоминания, которыми не грех и похвастаться. Но то, что было потом...

Потом я уже как поисковая система пользовалась разными фильтрами, чтобы отсеять все то разочарование в своих мальчиках, которые приглашали меня на свидания в молодости. И в итоге, как ни странно всегда оставались только двое: Костя, который был императором, с ним я была счастлива, и ваш отец, девочки, с которым я счастлива и по сей день. А первое свидание вспоминается как приятный сон из прошлого. Я имею в виду первое свидание уже после… Так, я забегаю вперед. Вернемся к нашим рыбам!

— Кафе? — переспросил Иши, почесывая висок. — Что это?

— Не суть! — сразу произнесла я, чтобы он не забивал себе голову ерундой, а поскорее понял меня. — В общем, нужно первое свидание, чтобы лучше узнать друг друга! Понял, Иши? — я говорила с ним как училка с двоечником, потому что, честно говоря, эти нравоучения стали меня утомлять.

Иши плюхнулся на траву прямо посреди сада и задрал голову кверху.

— Скажи, Черная! — спросил он спокойным, словно бы блаженным голосом. — Ты любишь дождь?

Я присела напротив, смотря на Иши и не понимая, дошел ли до него смысл моих слов или же я говорила как в пустую бочку.

— Да, наверное, — тихо произнесла я, тоже задрав голову и уставившись во всепоглощающий океан, где в вышине не спеша проплывали стайки рыб, а потом нас с Иши накрыла исполинская тень кита, который очень медленно проплывал между возвышающихся до бесконечности надстроенных друг на друге домов. — Я любила иногда гулять под дождем. Странное это было ощущение, ты вроде и здесь, а вроде падающая с неба вода пытается забрать тебя с собой, в другой мир.

— Ничего удивительного, — мечтательно произнес Иши. — Вода всегда была проводником между мирами. Текла оттуда и туда… — он прочертил в воздухе пальцем невидимую линию. — А потом пропадала, чтобы где-то появиться вновь. И моя мама сейчас плывет где-то вместе с ней. Ты прости меня, Черная! Мама бы не одобрила, что я так напорист с тобой и так много хочу сразу. Это все… Это все потому, что ее нет рядом, она бы остановила меня, дала бы совет, подсказала. Отец рассказывал еще, что перед тем, как подарить маме то кимоно и потребовать поцелуй, он много ходил мимо ее дома. Мама видела его, и отец рассказывал, что они общались взглядами. Сначала робкими, потом застенчивыми, потом прямыми, сильными, даже смелыми. А однажды отец остановился у ее дома, мама выглянула в окно, и они не отрываясь смотрели друг на друга, пока не наступил вечер. А на следующий день он и подарил ей то кимоно, а когда попросил поцелуй, мама сказала, что поцелует, потому что уже так много про него знает, что доверяет ему. Так что я тут обманул тебя, Черная! Во мне нет чести! — с этими слова Иши встал, потом снова сел, подогнул под себя ноги и поклонился мне так низко, что я поняла, как глубоко его желание извиниться.

И тут пошел дождь! Самый настоящий дождь под водой. Огромные капли стремглав летели откуда-то сверху и с громкими хлопками падали на траву, на бумажных журавликов, которые подергивали крылышками каждый раз, когда падала очередная капля, и на меня и Иши. Дождь был удивительным, скажу я вам, но мне почему-то не хотелось любоваться дождем без Иши. Я смотрела, как мальчик-рыба Иши, из благородной, богатой, властной семьи склонил голову перед… Никем! Попаданцем из другого мира, который здесь в бегах и не имеет даже крыши над головой.

И мне тоже стало стыдно. Я опустила перед ним на одно колено и положила руку ему на голову. Его черные волосы были мягки на ощупь.

— Давай не будем преклонять перед друг другом головы. — мягко, по-дружески сказала я. — Я не заслуживаю того, чтобы ты кланялся мне. Давай лучше начнем все сначала, с того момента, когда ты подарил мне гребень, а дальше ты сделаешь все правильно, — с этими словами я ласково улыбнулась.

Иши поднял голову. В больших рыбьих глазах стояли слезы и маленькими ручейками текли по толстым щекам, прокладывая себе путь между холмиков больших бородавок. И в этот момент Иши, этот человек, полу-рыба, полу-жаба, показался мне более достойным меня, чем тем многие парни, с которыми я встречалась до этого.

— Давай! — улыбнувшись в ответ, проговорил Иши.

Мы сели на мягкую траву прямо под дождем. Удивительно, но я по привычке испугалась, что одежда моя промокнет, станет тяжелой и будет противно липнуть к телу, но нет, капли дождя падали на складки моего кимоно, превращались в большие темные пятна, а через секунду исчезали, не оставив и намека на мокрую одежду. Глупо, конечно, было так думать, я же сама находилась под водой, но все же падающий с неба дождь не переставал меня завораживать.

Иши стал вести себя со мной несколько более свободно. Его движения и речь стали более расслабленными. Он не переставая рассказывал мне о своей матери. О том, как она познакомилась с отцом, как они тайно встречались, пока шпионы деда не обнаружили их тайное место и не донесли на них. Об их большой и, как мне казалось, чистой любви. И в тот момент я позавидовала им. Сердце уколола черная зависть и желание иметь такие же прекрасные, романтичные, даже опасные отношения. Всегда с волнением покидать дом, зная, что там в условленном месте тебя ждут.

Я думала,так будет с Костей, до того, как… До того, как он обманул меня. И как мне не хотелось, чтобы Иши прекратил рассказывать, внутри меня что-то требовало, чтобы я непременно узнала всю историю до конца. И я слушала. Слушала, как слушает самый благодарный слушатель своего рассказчика: не перебивала, не встревала, а только подняла уши торчком и внимала словам Иши. И скажу честно, мне ни разу не было скучно. Ни разу я не зевнула или не захотела перевести тему. Его история была словно сказка, только в конце Иши прервался, не желая заканчивать ее. Тогда я поняла, что для него мама еще жива. Она всегда где-то рядом с ним: в саду, когда он делает бумажных журавликов, в его кисти, когда он учится каллиграфии, даже в его снах он всегда с матерью.

«Я тоже хочу так», — подумала я как раз в тот момент, когда его рассказ закончился, и последняя капля уходящего дождя упала мне на ладонь.

— Я думаю, ты бы маме понравилась! — с гордостью произнес Иши. — И знаешь еще что?

— Что? — улыбнувшись, произнесла я, а потом добавила с легким подозрением: — Надеюсь, не новая просьба о поцелуе?

— Не-е-ет! — протянул Иши, несколько смущенный и обескураженный моим заявлением.

Он, кажется, не понял, что на самом деле я пошутила.

— Когда сад будет закончен, я тоже сделаю для тебя такое дерево и назову его… — Иши умолк, затем почесал подбородок и изрек, торжественно подняв палец к небу: — Назову его — Куро Но Кин, «Золото на Черном!» Это будет мой подарок тебе, и-и-и без всяких требований!

Я радостно кивнула. Мне было приятно с ним общаться. Но сердце, как бы глубоко я его не запрятала от самой себя, все равно говорило мне, что этот мальчик Иши — не моя судьба. А потом подключился и здравый смысл с примерно таким тезисом — «Что! Ты и эта рыба!»

Я вскочила на ноги как ужаленная на глазах опешившего Иши.

«Боже! — подумала я. — Этот малец начинает мне нравится! Все, все. Надо идти спать».

Эти мысли поразили мою голову так неожиданно и так резко, что я даже сама себе удивилась. Но просто так бежать было бы подозрительно, поэтому я взяла себя в руки, и сделала вид, что потягиваюсь.

— Прости, Иши, но я очень хочу спать, — фальшиво зевая, проговорила я. — Ты не мог бы показать мне, где моя комната?

— А-а-а, конечно, — протараторил Иши и побежал обратно в свою комнату, предварительно отодвинув балку, чтобы открыть дверь.

Я поспешила за ним. Вместе мы осторожно выглянули в коридор. Там было пусто. Потом Иши на цыпочках подкрался к двери госпожи Шитто и, приложив ухо к бумаге, прислушался. Мне хотелось остановить его, но он был так быстр, что поднимать панику из за его решительных действий я не захотела.

— Спит! — шепотом произнес он. — Я слышу, как она похрапывает во сне. Пошли.

Мы, стараясь не шуметь, пошли по пустым и еще спящим коридорам дома. Иши уверенно вел меня, даже не останавливаясь если нам на пути попадалась развилка.

— Слуги скоро проснутся, и тебе лучше вернуться в свою комнату побыстрее. Я уже слышу, как они ворочаются в постели, — констатировала Иши, и я заметила, как его уши то поворачиваются в разные стороны, то встают торчком.

— У тебя хороший слух, Иши! — удивленно произнесла я.

— Это мне от мамы такие чувствительные уши достались, — отмахнулся Иши. — В детстве бывало, что от лязганья посуды на кухне я не мог уснуть и все время плакал, пока отец не приказал мыть посуду, только тогда когда я буду заниматься музыкой или с ним на прогулке. Стало полегче, но не очень. Со временем мне пришлось самому учить себя не слушать всех громких звуков. Возводить, так сказать, невидимые стены вокруг. Так я стал хоть спать спокойно, но все равно иногда такой слух очень мешает. А, вот и пришли.

Иши отодвинул раздвижную дверь, ведущую в нашу комнату. Ита все еще спала, развалившись звездой на матрасе, да пускала слюни в маленькую подушку.

— Спасибо тебе еще раз за подарок и за то, что спас меня, — я улыбнулась, а потом низко поклонилась Иши.

— Нет! — с гордостью достойного мужа произнес Иши. — Это я должен тебе благодарить, что наставила меня на путь истинный, а то бы я так и дальше плутал был в грезах своих заблуждений.

После этого чересчур на мой взгляд поэтического восклицания Иши поклонился мне. Я замешкалась со входом в комнату и вдруг создала волнующую ситуацию, которая быстро затягивалась. Тогда я подумала: «Черт, что я стою как столб?» — неуклюже улыбнулась и быстро юркнула в комнату.

— До встречи утром, Черная! — неожиданно прорезавшимся голосом утонченного джентльмена проговорил Иши, в очередной раз поклонился и закрыл за собой дверь.

— Боже, — пробормотала я, плюхаясь на свой матрац, а потом подумала, что Иши может меня услышать, и побыстрее прикрыла свой рот.

Не то чтобы я устала, но все это — и случайное подслушивание, и это влюбленный в меня мальчик Иши, и разговоры о том, как надо себя вести с женщинами — все это так сразу навалилась на плечи. Но самое интересное было то, что я теперь от этого не могла избавиться, и мысли мои полетели в дальние дали.

«Что же задумала госпожа Шитто? С кем она разговаривала? Для чего ей усыплять всех?» — думала я, и предчувствия выходили не очень радужными.

Я понимала, что в ближайшее время должно что-то случиться в этом доме. Но что? Я думала, стоит ли мне рассказать об этом господину Хикигаеру, а через мгновения поняла, как глупо буду выглядеть, когда заявлюсь к нему и скажу: «Ваша вторая жена что-то задумала! Не знаю, что, и не в курсе, против вас ли, но что-то!»

Я с силой провела ладонями по лицу, пытаясь снять в себя как маску все эти ненужные знания, но увы, даже в другом мире это не работало. А еще этот Иши, славный мальчуган, но я поймала себя на мысли, что не хочу идти с ним на свидание, если он решит воспользоваться моим советом. Ужас объял меня, когда я подумала, что придется найти такой убедительный довод для расставания с ним, чтобы он не разрушил хрупкую психику ребенка.

«О боже!» — простонала я про себя.

Повернулась на бок и постаралась доспать то, что не доспать не получилось. Но сон, буть он неладен, не приходил. Я была слишком возбуждена всем, что случилось, и мой удел на ближайшее время, пока не придут слуги звать, к примеру, на завтрак: смотреть остекленевшими глазами в потолок, да слушать, как мирно посапывает Ита рядышком, да завидовать тихо, что она спит, а я нет. Я стала ворочаться. За пару минут я успела перевернуться с одного бока на другой раз десять. Мне даже пришла на ум корыстная мысль как бы невзначай, ну так, случайно разбудить Иту и хотя бы поболтать с ней, но я запретила себе это делать и все следующее неопределенное время жалела об этом.

А потом пришли слуги. И они действительно пришли, чтобы пригласить нас на завтрак, который устраивал для меня и Иты господин Хикигаеру в своей беседке.

Мне пришлось растолкать Иту, чтобы эта засоняе наконец проснулась и поняла, что настал «новый день» и ей надо снова отыгрывать свою роль. Открыв огненные глаза, Ита вяло и недовольно взглянула сначала на меня, а потом на пришедших служанок. Потом снова на меня, но уже умоляющим о помощи взглядом. Но все, что я смогла сделать, это кивнуть и прошептать ей на ухо, пока вошедшие служанки копошились с нашими кимоно:

— Ты справишься! Я в тебя верю!

— Я сама в себя не верю, — простонала Ита вполголоса.

Тогда я решила играть жестко.

— Вставай, клуша! — беззлобно прошептала я. — Если ты щас провалишься, то нам одна дорога будет в тюрягу, где нет вкусной еды и теплой постельки. Так что поднимай-ка попочку и снова притворись, что тебе нравится эта жаба.

Все, чего я добилась от иты в качестве ответа, это было глухое неразборчивое мычание да поворот на другой бок, который я приняла за бескомпромиссное отрицание всей ситуации, в которую мы попали.

— С госпожой Итой все в порядке? — спросила одна из служанок, когда увидела, как Ита заворачивается в одеяло, — Госпоже нездоровится?

— Нет. — быстро бросила я в ответ. — Ей просто всю ночь снились дурные сны, и она плохо спала, но сейчас встанет. Вы не могли бы оставить нас наедине?

— Как скажете, госпожа Черная! — с поклоном ответила служанка. — Господин Хикигаеру велел нам во всем слушаться приказаний госпожи Иты и ваших.

«Оу, как удобно!» — подумала я, наблюдая, как две служанки, еще раз поклонившись, скрываются за раздвижной дверью.

— А ну вставай, госпожа Ита! — чуть повысив голос, резко произнесла я и одним движением вырвала из ее руку спасительное одеяло.

— Я тебе ненавижу, — простонала Ита, бесполезно пытаясь найти что-то, чтобы закутаться, и после нескольких попыток, ворча, таки поднялась с постели.

Нас привели в порядок, бережно и нежно причесали волосы, а я поймала себя на мысли, что сама не смогла бы сделать лучше, нарядили в красивое кимоно. Иту в синее, с стаями белых журавлей, летящих в облаках, повязав вокруг талии коричневый оби с цветами, у которых были позолоченные лепестки. Во время одевания Ита вела себя как вареная пельменина, и я все боялась, что она выйдет из себя и все испортит. Меня же нарядили в зеленое кимоно с рисунком из розовых пионов, хризантем и лилий, повязали тоже розовым оби, с цветами, но их рисунок был бледнее, чем на кимоно. Но, слава богам того мира, Ита сдержалась. Я поняла это, когда одна из служанок начала ее накрашивать, а Ита смотрела на нее спокойным и достаточно равнодушным взглядом. Потом накрасили и меня. Скажу сразу, меня не стали, к моему облегчению, раскрашивать как гейш, которых я видела на картинках: белое лицо, алые, словно две помидорины, губы, выразительные глаза, а сделали все скромно и чинно, просто и со вкусом подчеркнув мою красоту. И вот мы, две красотки, вышли на завтрак с господином Хикигаеру.

Господин Жаб встретил нас очень почтительно и сразу же пригласил к столу, за которым уже сидели его сын и госпожа Шитто. Я как-то сразу отошла на второй план, и все внимание сосредоточилась на бедной Ите. Жаба представил сначала Ите, а затем и мне своего Иши. Я сделала вид, что в первый раз его вижу и что я очень рада знакомству. Иши был молодцом и ловко мне подыграл, тоже сделав вид, что рад первому знакомству. Я забыла сказать, что на всякий случай спрятала его подарок в тех ящиках, где служанки хранили кимоно в нашей комнате, вместе с компасом и картами Таро. Так вот: еще раз скажу, что Иши мне очень умело подыграл, хотя госпожа Шитто и не сводила с меня взгляда. Более того, она словно бы старалась пробуравить во мне дырку своим взглядом. Я почувствовала, что Шитто что-то подозревает, и принюхивается как собака, которая знает, что где-то есть контрабанда, но никак не может определить, где именно. Из-за этого взгляда, который я старалась не замечать, мне становилось некомфортно, и временами я замечала, что я съеживаюсь под ним как виноград, который под солнцем превращается в изюм. Тогда я говорила себе, что она ничего не знает, и старалась гордо держать спину прямо.

Так вот, пока я спасалась от подозрительного взгляда госпожи Шитто, Ита тем временем держала фронт за нас обеих и с достоинством вела беседу с господином Хикигаеру. Она старалась отвечать односложно, хоть и вежливо, и сначала я подумала, что у Иты как-то не хватает знаний или других навыков для общения. А оказалось, она просто не хотела отвечать открыто. Я поняла это, когда господин Хикигаеру, который почти все время улыбался и старался, чтобы моя и Иты кружки никогда не пустели, задал ей такой вопрос, на который нельзя было ответить односложно. Ита помолчала несколько секунд, которые мне показались вечными, и я еще подумала, что Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу, а потом Ита взяла и ответила. Ответила точно, взвешенно, умно подбирая слова, с легкой, застенчивой улыбкой на губах, от которой Жаб пришел в полный восторг. И после этого ответы Иты стали чуть более развернутыми. Казалось, что она специально пошла на такой шаг, так сказать, пересилила себя, чтобы таки не дать господину Хикигаеру усомниться в своих чувствах к новой фаворитке.

Что же касается темы Иты как новому объекту повышенного внимания со стороны Жабы, госпожа Шитто, как мне показалось, сохраняла просто титаническое хладнокровие. Она совершенно спокойно попивала чай, иногда даже задавала вопросы Ите и вообще вела себя непринужденно, и ни разу не взглянула на Хикигаеру исподлобья, хотя ставлю пару тысяч рублей, прекрасно понимала, что эта молодая лисичка может отобрать у нее толстого Жаба и отодвинуть ее на второй план.

«Может, она не видит в Ите соперницу? — думала я. — Нет! Тут другое. Просто если бы я была на месте Шитто, то я бы всерьез заволновалась, если мой муж с таким вожделением смотрел бы на другую девушку, которая появилась в его доме все день назад. Может, это связано с тем разговором, что я подслушала», — не переставала рассуждать про себя я и поняла: хотя это бы все лишь ни чем не подкрепленная догадка, я подумала, что это Шитто могла стоять за этим странным разговором и этим странным заговором против господина Хикигаеру. Я встрепенулась, как квочка на насесте, от такой неожиданной мысли и чуть не пролила чай. Потом быстро взяла себя в руки и сделала вид, что ничего не произошло.

Завтрак закончился тем, что господин Хикигаеру пригласил нас обоих вечером посмотреть сумо: древнюю борьбу двух великанов, которую он устроит в своем доме специально для нас. Отказаться перспективы не было никакой, поэтому мы вежливо приняли его предложение. Если честно, мне даже стало в тот момент немного интересно, что это за борьба такая, поэтому ожидать вечера стало не так скучно. А вот Ита наоборот, мне показалась, что погрустнела, хотя и быстро взяла себя в руки, а на неожиданные вопросы Жабы, почему госпожа погрустнела, ответила, что она безмерно счастлива от такого внимания со стороны господина Хикигаеру, и поэтому ей вдруг захотелось плакать от счастья. На эту уловку Хикигаеру купился, как маленький мальчик на сладкую конфету, и ответил, что сделает вечер еще более приятным для госпожи. Потом поклонился и, сославшись на то, что его ждут дела и обучение Иши каллиграфии, удалился вместе с сыном. Госпожа Шитто последовала за супругом, и мы остались вдвоем со слугами, которые тут же с поклоном поведали нам, что госпоже Ите и мне разрешено свободно перемещаться по дому, просить все, что мы захотим, и если мы пожелаем покинуть дом и выехать в город, что нас ожидает паланкин с охраной.

Что-то наподобие слабой улыбки проскользнуло на лице Иты, но тут же пропало. Она поняла, что даже если мы уйдем из дома, мы все равно будем под пристальным надзором и сильной охранной, так что желанный побег невозможен. Грешным делом, я было хотела воспользоваться такой возможностью, чтобы выйти в город и найти ту русалку и то место, куда указывал компас, но отказалась от этой мысли, подумав, что Жабе незачем знать, что мы ищем и для чего.

«Придется пока отложить наши поиски», — думала я, окидывая взглядом ажурную беседку да сад камней, который раскинулся вокруг нее вплоть до самого крыльца дома господина Хикигаеру, буть он неладен.

Остаток дня мы с Итой провели в своей комнате. Ита не хотела никуда идти, чтобы не пришлось снова притворяться и отвечать на вопросы как запрограммированная кукла. И тут я ее прекрасно понимала и совершенно не возражала, чтобы мы оставались в своей комнате. И чтобы не скучать понапрасну, я поделилась с ней последними новостями и сплетнями, как делают все подружки. Для начала я рассказала ей о своем сне, в котором я увидела охотников, которых Костя послал по моему следу. Но то, как я их описала, никаких ассоциаций у Иты не вызвало, хотя ей и показалось описание старухи уж чересчур жутким.

— Скорее всего, она ведьма, которая пользуется силами, к которым лучше не обращаться, если тебе нечего предложить взамен, — встревоженно произнесла Ита, когда я закончила описывать старуху, — Она будет пытать этого волка, пока не узнает все, что нужно, а потом еще и пошлет его по твоему следу, чтобы помочь Тенгу найти тебя.

— Тенгу — это кто? — почесав затылок, вопросила я с видом неграмотного школьника. — Это тот человек-ворон, который был с ней!?

— Да, — Иту мне сейчас показалось знатоком всего на свете, поэтому я слушала ее очень внимательно, — Можешь не сомневаться, подруга, он найдет нас, это только вопрос времени.

— И что мы будем делать? — взволнованно произнесла я, — И-и-и… То есть сила наших амулетов нам не поможет?

— Ну, не знаю, — Ита запустила руку за пазуху и достала свою ракушку из зеленого камня. Повертела в руках, посмотрела внимательно, потом сказала: — Вот бы знать, что это на самом деле за колдовство. Возможно, и от Тенгу оно нас защитит. А если нет, то придется бежать!

— Бежать? — это мысль меня ну никак не обрадовала.

— Да! — твердо ответила Ита. — Бежать и прятаться. Ну ничего, город большой, есть много укромных мест.

Я почувствовала в ее голосе какую то странную уверенность, которую я с ней не разделяла.

— Эх-х-х… — только и смогла выдавить я, погружаясь в упадническое настроение, развалившись на татами.

Ита ничего не ответила. Я чувствовала, что она тоже напряжена и тоже не уверена в собственных словах. Ощущения подавленности быстро заполняло все комнату, и даже если открыть окно, оно бы все равно никуда бы не делось. Поэтому мы так и оставались неподвижны, погруженные в свои мрачные мысли. Время тянулось как текучий мед, а настроение все никак не хотело подниматься. Я ощущала себя словно зажатой в огромные клещи, где с одной стороны на меня давил Костя с его охотниками, а с другой — обстоятельства, в которые я сама себя втянула. Сердце билось так быстро и так сильно хотело выпрыгнуть из груди, когда я думала, что где бы я ни спряталась, охотники найдут меня. И ведь вправду сейчас в тот момент не было хоть сколько бы интересных перспектив выбраться из этой ситуации. И тогда я предложила побег. Мыслишка была сырая и необдуманная, но лучше так, чем сидеть на попе ровно и ждать, пока твою подругу возьмет замуж жаба, а меня саму выследят охотники.

— Убежим, когда все будут спать! — тихо произнесла я, переворачиваясь на живот и подползая как можно ближе к Ите. — А если погонится охрана, у меня есть карты, которые дала мне Кэбо.

Ита приблизилась. Ее лицо заметно просветлело. Да и воздух в комнате стал гораздо свежее, чем был, так как напряжение и ощущение полной апатии стали выветриваться, словно бы я действительно открыла спасительное окно. Мы стали двумя заговорщиками. Ита кивнула, улыбнувшись.

— И, кстати, это еще не все, что произошло со мной ночью! — снова вполголоса произнесла я, оглядываясь по сторонам и проверяя, не подслушивает ли кто.

И я рассказала, ей о странном разговоре, подслушанном под дверью госпожи Шитто, и о знакомстве с Иши, сыном господина Жабы.

— А ты не расслышала, что именно сделают эти ее слуги? — с видом заправского детектива спросила у меня Ита.

Я отрицательно покачала головой и грустно констатировала я, опуская голову на руки:

— Как раз в этот момент я и напортачила. Хотела услышать больше, дак чуть сама себя не выдала. Хорошо, Иши спас.

— Интересно, — Ита в этот момент была такая сосредоточенная, что можно было почувствовать как протекают мыслительные процессы в ее голове. — Надеюсь только, эта заветная ночь не сегодня, иначе наш план может пойти коту под хвост.

— Или… — я прищурила глаза, словно бы вынашивала грандиозный и самый хитрый план. — Мы улизнем под шумок. Что бы ни случилось, нам просто надо бежать в другую сторону. Охраны у Жабы много. Эти здоровенные акулы-самураи его наверняка защитят. Вот пусть они и разбираются, а мы убежим, пока заварушка не кончилась.

— Ты забыла, что Шитто их всех усыпит, балда! — Ита легонько треснула меня по лбу. — Тоже мне, грандиозный побег.

И Ита слабо улыбнулась.

Я же почувствовала себя дурой и, осознав, как опростоволосилась, снова опрокинула свою дурную голову на руки.

— Тогда действительно нам надо надеяться, что это заветная ночь будет не сегодня! — со слабой надеждой в голосе произнесла я, а потом добавила вполголоса, вспомнив о Иши и его подарке. — Надеюсь, Иши простит меня.

Вечером мы с Итой кукольных служанок не пустили, а одевались сами. Причем надели кимоно так, чтобы скрыть, что под ним у нас наши походные штаны хакама. Это было сложновато. Я сомневалась. Но Ита меня успокоила, сказав, что если она будет почаще улыбаться да отвечать звонким смехом на глупые шутки, Жаба и не заметит, что мы его хотим обдурить.

— Другое дело — госпожа Шитто! — уперев руки в бока, констатировала я. — Она так меня сверлила взглядом за завтраком, что я думаю, она догадывается, кто именно подслушивал под ее дверью.

— Тебя это пугает? — проговорила Ита, завязывая мне пояс на спине. — Хочешь отказаться от нашей затеи?

Я крякнула, ухмыльнувшись, и ответила Ите:

— Ну уж нет! — хотя и сама не была до конца уверена в своих словах и наших шансах, но старалась говорить уверенно.

— Ну и чудно! — задумчиво произнесла Ита, критически оглядывая мое кимоно.

Глядя на ее сосредоточенное лицо, я поразилась ее уверенности, но потом поняла, что она чувствует. И будь я на ее месте, я бы, наверное, сама не хотела упустить такой шанс.

— А теперь ты поможешь мне одеться! — Ита кивком показала, что довольна, как замаскировала мое походное кимоно.

Также я не забыла запихать за пазуху все свои вещи, включая и гребень, подаренный Иши.

Для представления борьбы сумо Жаба организовал целую большую комнату, в которой аккуратно был обозначены ринг и места для всех. Ита улыбалась шире прежнего, стараясь, чтобы взгляд Хикигаеру не опустился ниже линии ее губ, и была весьма любезна и тактична. Потом как бы невзначай сказала, что плохо знает это вид борьбы, и попросила господина рассказать поподробнее о нем. Жаб расплылся в улыбке и постарался во всех подробностях рассказать, как и что будет происходить на маленьком ринге. Я сидела в стороне и украдкой наблюдала за Итой и Жабой, который после того, как мы сели в ожидании борцов, ни разу не посмотрел в мою сторону. Зато госпожа Шитто, хоть и не была столь внимательна ко мне, как за завтракам, все же поглядывала на меня, когда думала, что я не замечаю. Иши тоже изредка бросал на меня косые взгляды, но его глаза всегда смотрели робко и убегали, стоило мне повернуть голову. Куклы-слуги приносили нам легкие закуски, от которых я не наедалась, подливали самке Жабе, и в целом были неподвижны пока господин Хикигаеру не подавал им знак.

Пока не прибыли бойцы, для нас ненавязчиво играла русалка на сямисэне, расположившись в углу комнаты так, чтобы ее не было видно за нашими спинами, а вот музыка ее разносилась по всей комнате. Было приятно не спеша есть и слушать музыку, которая медленно, но верно переставала мне казаться обычным бессвязным треньканьем по струнам. Я стала улавливать в ней некую тайную, волшебную мелодию, в которой можно было найти все, что нужно, чтобы душа обрела хоть немного покоя. Я даже набралась смелости и выпила стаканчик саке, больше для храбрости перед предстоящими событиями, нежели действительно хотела, потому что сердце мое с каждой минутой пребывания в этой комнате билось все сильнее. Вкус оказался очень горьким и терпким. В голову сразу же ударил сильный градус алкоголя, и после полминутки, пока это пойло провело у меня в животе, мое тело обрело теплую мягкость, а перед глазами комната уже немного начала смещаться со своего места.

«Ну и крепкая штука!» — подумала я про себя и тут же поймала себя на то, что рука тянется к еще одной рюмке.

Я тут же изменила ее маршрут и схватила палочки, чтобы отправить в рот очередную закуску.

«Не хватало еще напиться и испортить все к чертям!» — решила я, когда начала медленно жевать кусочек суши, смоченный соевым соусом.

И вот бордовые двери отворили служанки, и в комнату вошел невысокий и чересчур полноватый человек-рыба воздушный шар, который в своем темно-синем кимоно с рисунком из рыб, казался уж очень забавным. Я захихикала, когда увидела ее раздутое лицо, но котором, как у ежа, торчали длинные, сантиметров пятнадцать в высоту, иглы. Иши бросил на меня вопросительный взгляд, но я подумала, что он сердится, и благоразумно прикрыла рот рукавом кимоно. Но продолжила беззвучно посмеиваться, когда рыба-шар начал своими толстыми в маленьких иголочках губами-сардельками неторопливо представлять, что сейчас начнется долгожданная борьба сумо. Когда он развел руки, чтобы представить борцов, свои толстые и казавшиеся склизкими пальцы — сосиски тоже были все и маленьких иголках.

«А какой он будет, если напугать го? — подумала я. — Раздуется до размеров воздушного шара?»

И я уже не могла сдержать смех, укрыв уже за большим рукавом кимоно все свое лицо. Наверное, отчасти этому виной был еще не до конца выветрившийся алкоголь, но я просто не могла остановиться. На это обратила внимание госпожа Шитто. Ее грозный взгляд заставил меня отвернуться и попытаться взять себя в руки. А вот господин Хикигаеру, видимо, понял меня, потому что наклонился ко мне и произнес вполголоса, слегка улыбаясь.

— Это Бизю, глава нашей школы сумо. Он отошел от дел после того, как выиграл больше ста поединков. А иногда приглашаю его выпить со мной саке, но после пятой рюмки мне тоже бывает интересно, что будет, если его напугать? — и засмеялся.

Так чисто и непринужденно, что я не смогла сдержаться, тоже засмеялась и произнесла:

— Господин Хикигаеру, я тоже об этом подумала!

Дальше мы негромко хихикали над бедным Бизю уже вдвоем. Шитто в это момента стала похожа на чайник, который вот-вот должен вскипеть, и если его никто не снимет с огня, он взорвется. Иши, увидев нас с Жабой смеющимися, ничего не понял, но тоже улыбнулся. Видимо, ему понравилось, что я нашла с его отцом общий язык. Ита же все прекрасно слышала и не сводила с нас взгляд. Ее, видимо, сильно удивило, что я помимо нее оказалась в центре внимания, да ее таком пристального. Но в конце концов она тоже улыбнулась.

После того, как рыба-шар ушел, на ринг вышли двое толстых сома с длинными до пола усищами, обрюзгшими животами, в одних набедренных повязках. Могучими ногами, тряся складками жира с боков, ступали эти исполинские борцы, пока шли к арене. Их поступь была столь величественна, что я почувствовала как трясется подо мной татами. Так вот, эти двое прошествовали за красный круг и предстали перед очами господина Жабы. Потом вежливо поклонились. Мы ответили тем же, и потом эти двое великанов повернулись лицом друг другу. Через секунду слуги вынесли два подноса, как я поняла, с рисом, и каждый, описав на своей стороне полукруг, подбросил в воздух горсть риса, которая, как я поняла, должна была быть залогом того, что борца ждут удача и победа на ринге. Затем они одновременно подняли согнутые в коленях ноги и с грохотом и треском, как падает камень на землю, опустили их на татами. Потом то же проделали со второй ногой, и вот уже оба стояли лицом к лицу, нагнувшись и, по всей видимости, приготовившись к атаке. Должна заметить, что когда они опускали ноги, я даже немного подскочила на своем месте. Это была так забавно, но смеяться мне не хотелось. Наоборот, я смотрела на великанов чуть ли с разинутым ртом и никак не могла взять в толк, как они еще не задевают своими макушками потолок.

Снова вышел Бизю. Он прошествовал в центр ринга, перекатываясь на своих ногах, и встал между борцами. Еще секунда, и он негромко, но отчетливо выпалил слово, которое я не поняла, и тут же, вот прямо с разбега, взяв низкий старт, оба борца вцепились друг другу в пояса набедренных повязок, стараясь повалить противника на землю. Около полуминуты длилась эта борьба, и все смотрели с замиранием дыхания, как дерутся два великана. Потом один провел прием, суть которого заключалась в том, что когда он вдруг перестал напирать всей своей массой, другой не успел это предвидеть и, все еще увлекаемый своим телом, полетел вперед в пустоту, а другому оставалось его только грамотно принять да положить на лопатки. Все зааплодировали. Я снова закрыла себе рот, а потом тоже подняла руки и не спеша поддержала остальных. Победитель поклонился и вернулся на исходную, пока его оппонент поднимался с татами. Причем сделал это очень ловко и совсем не был похож на того беспомощного жука, который безрезультатно машет лапками, когда его положили на панцирь, в надежде подняться. Я, если честно, была очень удивлена такой его прыти.

Я бы могла еще некоторое время посвятить рассказам о том, как боролись эти двое сумоистов, но отнимать еще так много времени не хочу, и поэтому перейду сразу к тем событиям, после которых началось очень крупное приключение. Которое, забегая вперед, скажу, пощекотало мне нервишки. Так вот, оказывается, тот самый день, назовем его днем «Ж», о котором и шепталась госпожа Шитто со своим незримым оппонентом, свалился на мою голову именно в тот вечер. Совпадение? Не думаю! Хотя, возможно, поняв, что кто-то мог подслушать разговор, Шитто, я, думаю, просто ускорила исполнение задуманного. Если спросите меня, то я, хитро хихикая, оказавшись на месте госпожи Шитто, поступила бы так же, опять же из-за страха, что меня могли раскрыть. Так вот, я бы не сказала, что кукла-служанка ворвалась в нашу комнату, своим появлением прервав поединок, да и вид у нее был встревоженный. Просто пришедшая кукла вдруг лишилось своего обычного спокойствия, и когда резко отдернула раздвижную дверь, начала говорить прежде, чем поклонилась.

«Вот наглость, даже не поклонилась, когда вошла!» — подумала я так, словно бы я хозяйка дома, когда кукла появилась в комнате.

Но тут же хихикнула, поймав себя на мысли, что я начинаю привыкать быть чем-то большим, чем просто гостья. Такие мысли меня позабавили, потому что я знала, что так и останусь просто бездомной беглянкой. И смех и грех, как говорится, но вернемся к появившейся без церемоний кукле.

— Госопдин Хикигаеру, в доме чужие! — произнесла кукла слегка повышенным голосом, и я, вдруг ощутив сильную тревогу и уже инстинктивно поняв, что происходит, еще подумала в тот момент: «А может ли такая кукла запаниковать, или она как те роботы из фантастических фильмов: без страха, без сожаления, да и вообще без эмоций?» — Они проникли через дальний сад. Почти вся стража в момент нападения вдруг заснула на своих постах.

— Что-о-о? — глаза Жабы в одно мгновение увеличились в размере, наверное, раза в два.

Я тут же бросила как бы испуганный взгляд на госпожу Шитто. Когда ворвалась кукла, она под шумок быстренько пересела к Иши и схватила его за руку. Типичная реакция матери: бояться за своего сына, но вот незадача — лицо госпожи Шитто оставалось совершенно спокойным. Ни страха, ни волнения, ничего, что бы говорило, что она действительно боится за своего сына. Да и ее движения мне показались слишком, как бы сказать — заученными или театральными, словно она репетировала эту сцену много раз. Сам же Иши напротив выглядел встревоженным. Даже испуганным. Но старался виду не подавать. Его выдавали глаза. Он кинул на меня взволнованный взгляд, я произнесла одними губами:

— Все будет хорошо!

Слабое утешение, в которое я сама в тот момент не верила, но это самое большее, что я могла предложить, что попытаться успокоить Иши, и, кажется, в тот миг он меня понял.

— Кто напал? — грозный голос Хикигаеру вдруг сотряс комнату.

Я даже вздрогнула. В жизни бы не поверила, что у этой жабы, при ее таком мелодичном голоске, которым он обихаживал Иту, мог быть такой сильный бас. Но что правда, то правда.

Кукла ответила совершенно спокойно:

— Духи из нищих кварталов. Всякое отребья с палками и ржавыми мечами.

— Немедленно пошлите в город за самураями! — пророкотал Хикигаеру. — А все, кто не уснул на посту, пусть сражаются!

— Да, господин! — кукла поклонилась и хотела уже было закрыть дверь, как ее сбило с ног нечто похожее на старую трухлявую бочку, у которой вдруг выросли руки и ноги, она обзавелась грязным кранным кимоно и где-то достала длинную палку.

Служанка-кукла отлетела в сторону и от сильного удара о толстую балку распалась на составляющие. Несколько мгновения кукла еще пыталась что-то сказать, подергивая головой и суставами, скрепляющимися с помощью ниток, а потом затихла окончательно.

Недолго думая, эта бочка ворвалось в комнату, но тут жаба крикнул, показывая на вторженца дрожащим пальцем:

— Схватить его! — а сам начал отползать назад, и я поняла, что Жаб силен, только когда рядом его акулы-самураи.

Недолго думая, сумоисты в один прыжок оказались на пути гнилой бочки. Один схватил его как мешок с мукой, а второй лихо выхватил палку. Но бочка при всей своей гнилости и хрупкости на вид оказалась не из робкого десятка. Когда она поняла, что оружие отобрали, бочка схватила державшего его сумоиста за пояс и подняла его над полом. Борец сумо, весело перебирая ногами в воздухе, полетел через бочку и плюхнулся на спину. Второй тут же поспешил ему на помощь и пихнул бочку назад в коридор. Они завертелись волчком. Началась, как говорится, куча мала. Я вдруг осознала, что это наш шанс. Надо тикать! Но, к сожалению, Хикигаеру осознал это раньше нас с Ито и, только коротко бросив своей жене:

— Уведи Иши в комнату! — быстро побежал, спотыкаясь, через весь зал куда-то еще.

Не слова нам не говоря, Шитто вскочила и холодно произнесла, повернувшись к Иши:

— Пошли!

Иши кивнул, и не успел даже взглянуть на меня, как госпожа Шитто уже тащила его чуть ли не силой за собой, в сторону, противоположную драке бочки и двух сумоистов. Мы с Итой переглянулись. Очень быстро мы остались одни и даже немного растерялись, не понимая, что делать и куда бежать. Потом Ита, которая первая вышла из ступора, тоже вскочила и негромко бросила, улыбаясь:

— Пошли! Пора валить, пока тут заварушка.

Я кивнула, и мы побежали…

Но убежали мы совсем недалеко. Буквально в следующей комнате нас настигли двое ворвавшихся духа: тонкая швабра с повязкой на одном глазу размахивала ржавым ножиком, который хоть и был с виду весь в оранжевых разводах, да с поломанным в нескольких местах лезвием, с перепугу, показался очень даже настоящим, грозным оружием. И второй: не бочка, а маленькое ведро, ну, чтобы воду из колодца набрать, с оторванной ручкой и почти беззубым ртом, из которого выглядывал, как мне показалась, не в меру длинный язык, коим он облизывал себе выпученные глаза. Жуткое зрелище, я вам скажу. У меня мурашки побежали по спине, как только я рассмотрела это ведро получше. В коротких ручках оно тоже держало палку. Так я-то взвизгнула, когда они ворвались, больше от неожиданности чем от испуга, но вот Ита готова была драться. Ведь эти двое стояли у нас на пути. Но тут произошло следующее: прямо на этих двух несуразных духов, буквально проломив сетчатую деревянную стену, свалился господин Жаб собственной персоной, при этом накрыв бандитов обломками стены. Затем Жаба перекатился через голову и упал прямо нам под ноги. Его красивое кимоно было изорвано. На лице виднелись несколько порезов, из которых текла кровь, он тяжело дышал и был очень испуган. При этом Хикигаеру прижимал к груди какой-то позолоченный ларец и что-то невнятно бормотал себе под нос.

— Отдай ларец! — произнес голос из глубины той комнаты, откуда вылетел Жаб.

Жаба в ответ только сильно замотал головой, еще сильнее прижимая ларец к груди. И тут я увидела Иши. Он вырывался, кусал руку, держащую его в стальном захвате ,и пинал свою новую мать. Но госпожа Шитто, кажется, совсем не замечала с высоты своего роста его возни где внизу. Она снова холодно произнесла, подтаскивая Иши ближе к себе:

— Отдай ларец, и я отпущу сына! — она медленно вытянула свою длинную тощую руку, пальцы на которой вдруг неестественно удлиннились и перестав быть красивыми, превратились в шипы, а кожа приобрела стальной оттенок.

А Хикигаеру как заведенная кукла все мотал и мотал отрицательно головой, словно бы этот ларец был дороже сына.

«Да, что там такое может быть-то?» — злобно подумала я, и мои кулаки непроизвольно сжались.

Вдруг промелькнула мысль, что надо спасать Иши. Я сделала шаг вперед, яростно буравя Шитто взглядом, но тут почувствовала, как Ита схватила меня за руку.

— Уходим! — процедила она сквозь зубы. — Это не наше дело.

— Правильно, — взгляд Шитто медленно поднялся и перешел на меня, окатив холодом. — Это не ваше дело. Уходите!

— Но а как же Иши? — чуть ли не взмолилась я, не понимая, почему Ита не хочет мне помочь.

— А что Иши? — равнодушно ответила Ита. — Это дело толстой жабы. Пусть сам и разбирается.

— Нет! — вдруг подал жалостливый писк господин Хикигаеру, вцепившись в полог моего кимоно. — Пожалуйста! Помогите мне! Я… Я все для вас сделаю. Не дайте ей забрать ла… — он осекся. — Не дайте ей забрать моего сына.

Он выглядел так жалко в тот момент, что я даже заколебалась. Мое сердце обливалось кровью, хотя в глубине души я понимала, что это только уловка.

— Черт! — разгневанно бросила Ита, подходя и срывая его руку с полога моего кимоно. — Оставь его! Нам надо бежать.

В тот момент я заколебалась, но эти две-три секунды раздумья спасли меня от того, чтобы потом жалеть, что я не спасла или, по крайней мере, не попыталась спасти Иши. Решение пришло быстро, шумно и под треск раздвижных дверей. С криками: «Господин, вы здесь!» — в комнату, снеся раздвижные двери позади нас, ворвались двое акул-самураев. Дальше все произошло все очень быстро, да и Ита не успела остановить мои решительные действия, и волей-неволей ей пришлось меня прикрывать. Те двое — швабра и ведро — еще во время нашего короткого разговора с Шитто, кряхтя и ругаясь, выбрались из-под дверей, и появление двух акул-самураев их не обрадовало. Как только акулы обнажили свои длинные мечи, этих двоих и след простыл, и Шитто осталась совсем одна.

— Убейте ее! — крикнул, хищно ухмыляясь, Жаба. — И приведите мне сына.

Акулы-самураи знали, что даже сам их вид мог повергнуть любого врага в паническое бегство. И Шитто не была исключением. Она попятилась, когда акулы быстро двинулись на нее, но Иши не отпустила. Но когда они уже были в двух шагах от испуганной госпожи Шитто, произошло нечто странное. Что-то тонкое и невероятно быстрое мелькнуло перед Шитто, встав под занесенными мечами, и оба акулы-самурая отлетели назад, как пара тяжелых мешков с цементом. А потом я увидела ее, неестественно тонкую; я бы даже сказала, что это девушка в кроваво-красном кимоно с рисунком из стаи белых журавлей сильно больна истощением. Хотя кимоно на ней сидело хорошо и даже нигде не провисало. Черные волосы собраны в тугой пучок на голове и проколоты двумя длинными спицами с украшением из цветов. А вот лица на ней не было. Вернее, была маска, с большой дырой в центре, откуда на меня, на Иту, на Жабу и на пытающихся подняться акул-самураев смотрел не мигая один-единственный глаз.

— Если ты не отдашь ларец, мы заберем твоего сына! — ультимативно произнес женский голос из-под маски, который как мне показалось, состоял не из одного голоса, а как минимум из трех разных по звучанию голосов, которые накладывались друг на друга, словно слои на торте.

— Тебе никогда не заполучить их обратно! — процедил Жаб, поджимая губы.

— Ну что ж… — девушка, или существо в маске с одним глазам, опустила голову, словно ей было грустно, что она не смогла переубедить Жаба.

— Убейте ее! — рявкнул Хикигаеру, когда огляделся и увидел, что его самураи снова на ногах.

Надо было в те минуты отдать должное акулам-самураем за их храбрость и стремления, но я почти не думала о них, мне больше интересовала рискованная мысль о том, чтобы под шумок освободить Иши. Госпожа Шитто, кажется, бойцом не была, и я вдруг подумала, что если акулы-самураи смогут достаточно отвлечь эту женщину в маске, то я и Ита могли бы…

Я шмыгнула в сторону от драки, когда увидела, как акулы-самураи несколько потеснили девушку в маске, тем самым открыв проход к госпоже Шитто. И тут же услышала удивленный выкрик Иты:

— Куда? Стой!

Но отступать сейчас я не хотела. Странное это было ощущение смеси бесшабашной храбрости и страха охватившей меня. Прокладывая себе дорогу в обход, я не сводила взгляд с противостояния самураев и одноглазой девушки, думая: «Все, щас она раскидает этих громил и возьмется за меня».

Но акулы-самураи оказались стойкими бойцами, да и к тому же смогли оказать одноглазой девушке достойный отпор, хотя и явно проигрывали ей в скорости. Момент зет настал, когда девушка в маске смогла одним ударом сшибить одного из самураев с ног, отчего тот отлетел в другой конец комнаты и, громко грохнувшись на татами, растянулся звездой на полу. Я резко рванулась к госпоже Шитто, которая, казалось, тоже была заворожена поединком и не заметила, как я подкралась. Схватив ее за тонкое запястье, свободной рукой я начала пытаться освободить вырывающегося Иши из ее тонких пальцев, освобождая один палец за другим.

— Ах ты дрянь! — воскликнула Шитто, замахиваясь, чтобы ударить меня.

И вот я, не особо понимая, что делаю, находясь, так сказать, во власти бурлящих эмоций, взяла и что есть силы укусила за руку госпожу Шитто. Она вскрикнула от боли, но Иши не отпустила. Конечно, кусок плоти, как какой-нибудь заправский зомби, я ей откусить не намеревалась, но все же. Инстинктивно подумала, что это поможет. Увы, не помогло. Иши все еще был в тисках ее пальцев, хотя и он не сдавался и вдвое усилил натиск, чтобы вырваться. Другой минус заключался в том, что Шитто довольно быстро оклемалась от такой неожиданной атаки и снова занесла руку, чтобы меня ударить, как вдруг Иши на моих глазах с силой врезал ей по коленке. Шитто снова вскрикнула от боли и машинально разжала пальцы, чтобы схватиться за больное место.

Наш шанс для побега настал. Я схватила Иши за руку и не говоря ни слова, потащила его подальше от Шитто. Но наше совместное счастье было недолгим. Не успели мы выбежать из комнаты, как путь нам преградили пятеро оборванных приспешников этой похитительницы. Компашка была такой: старый, поломанный, рваный тапок, вымахавший до размеров невысокого коренастого мужичка, надевшего не менее грязное , что и он сам, кимоно и державшего в мускулистой руке толстую палку; старые знакомые швабра и ведро, которые, видимо, воспряли духом и вернулись, плюс еще двое: старый зонт с одним очень большим глазом и на одной ноге да ржавая не то мотыга, не то коса, в сером порванном кимоно с рисунком из раковин, которая ни много ни мало держало в одной очень большой и мускулистой руке здоровенную дубину. Глядя на эту пятерку, я как-то только смогла выдавить нервную, кривую улыбку.

— Отдай мальца, девица-сама! — произнесла ржавая коса с дубиной на плече, ухмыляясь, и все заржали.

Юмора я не поняла, да и смеяться мне не очень хотелось. На замену смеху пришло хрипловатое гыгыкание вкупе с лихорадочными мыслями: «А что же теперь делать?»

Решение пришло как-то само собой, причем налетело оно так стремительно, что даже сами нападавшие такого не ожидали. Словно разъяренный дикий кошак на стаю вкуснейших мышей, Ита набросилась на всю пятерку. Первой пала старая мотыга. Она даже не успела понять, что происходит. Ита толкнула ее, и та повалилась на одноногий зонт, который, впрочем, не успел отскочить и упал на татами. Двое других, а именно швабра и ведро, оказались более расторопными, и ведро даже попытался ударить Иту дубиной, но девочка-лисичка ловко подскочила, и дубина только рассекла воздух. Второго шанса Ита ведру не предоставила. Ногами и руками она вцепилась в гнилые бока старого ведра, и пока то пыталось схватить Иту единственной рукой, чтобы попытаться сбросить, отвесила ему такой удар в ухо… Ну или, вернее, сбоку, там где обычно у нормальных людей и некоторых живых вещей сидят уши. У ведра ушей не было, но все же удар пришелся именно туда, и ведро полетело, переворачиваясь в воздухе, в соседнюю комнату.

Оставались еще его другшвабра, с достаточно зловещим на вид ржавым ножичком, да рваный тапок. Сначала они растерялись при виде такого сильного и ловкого соперника, как Ита. Швабра даже начал отступать назад, прикрывая свой отход тем, что угрожающе размахивал ножом перед собой, при этом его взгляд был полон ужаса при виде Иты. Но, сделав шаг, он наткнулся спиной на тапок, который хоть и был сначала в шоке от такого неожиданного нападения, но довольно быстро оправился. Видимо, вес большой дубины в мускулистой руке придавал ему уверенности. Так вот, ему сильно не понравилось, что товарищ по оружию отступает при виде малолетней девчушки, которая хоть и шипела как разгневанная лисица, все же была меньше и тапка, и длинной швабры. Тапок бесцеремонно толкнул своего товарища на Иту, при этом ухмыляясь во весь кривой и беззубый рот. Швабра, понимая, что оказался в опасной близости от врага, еще сильнее запаниковал, инстинктивно не желая получить в ухо, как его приятель, и стал неуклюже размахивать ножом, наступая на Иту. При этом он истошно кричал, видимо, надеясь таким образом победить страх. Ита ловко и почти без усилий увернулась от всех его выпадов, потом просто выпрямилась и, как делают все заправские супергерои, перехватила свободной рукой нож у швабры, даже не поднимая головы. Момент, я скажу, был эпичный: Ита медленно подняла голову, в ее глаза вспыхнуло адское пламя, затем она отрицательно покачала головой, и швабра так запаниковала, что бросила нож и, истошно вопя от увиденного ужаса, убежала.

«Оскара! Оскара ей!» — подумала я в тот момент.

А вот тапок оказался не робкого десятка. Сплюнув на татами, как предмет, повидавший в жизни и не такое, как бы забавно это ни звучало, он скинул с плеча дубину и, воздев ее к потолку, резко опустил на то место, где мгновение назад стояла Ита. Послышался треск ломающихся татами, полетели щепки. Ита же даже не отпрыгнула, она просто сделала шаг назад. Мне казалось, что я смотрю новый боевик, в котором снимается мой любимый актер и делает все в точности так, как я ожидаю от него. Если честно, я в тот момент была в полном восторге от Иты, и не только потому, что она вступилась за меня, а еще и потому, что она сейчас вытворяла. Сразу хочу сказать, что выше рассказанные события произошли достаточно быстро. Буквально дюжина ударов моего взволнованного сердца, и мне бы узнать, чем все закончилась, но надо было все еще спасать Иши. Так что я, не дожидаясь, и при этом жалея, что не досмотрю, чем закончится эта дуэль, потащила Иши мимо Иты дальше.

Однако и тут мне не удалось в очередной раз далеко уйти. Прямо у нас над головами пролетел один из акул-самураев и грузно упал на татами, перекатившись на спину. С ужасом я поняла, что он без сознания, а значит, наши шансы на побег уменьшились ровно наполовину. Я было сделала шаг вперед, чтобы обогнуть массивное тело, но что-то потянуло меня назад. Я оглянулась и увидела, что госпожа Шитто уже оправилась от болезненного удара по ноге и догнала нас. Я было снова хотела схватить руку госпожи Шитто и, возможно, снова бы вонзила зубы в ее плоть, но кто схватил меня за руки и за ноги. Это были ведро и одноглазый зонтик. Вдвоем они достаточно сильно мне мешали, и я почувствовала, что у меня недостаточно сил чтобы им противостоять. Тут же и второй акула-самурай пал на колени перед девушкой в маске. Его большие черные глаза закатились, и он без чувств рухнул на татами. А потом она медленно двинулась ко мне. Я взглянула на Иту. Та все еще, и пока безрезультатно, сражалась с тапком, который оказывал ей на удивление достойный отпор, хоть и сам пропускал ее удары.

Вначале буквально на несколько мгновений меня охватили сомнения и страх. Я думала, что вот сейчас эта тощая девчонка подойдет, отшвырнет меня в сторону и заберет Иши. Но я вдруг удвоила усилия. Хотела крикнуть и позвать Иту на помощь, но однорукое ведро закрыл мне рот свое грязной рукой, так что слова превратились в простой, жалкий, мышиный писк. И это меня взбесило. Вот нет, правда, я пришла в ярость от того, что меня дерат, Иши еще не в безопасности, да еще и такие раз такие мне грязными руками рот затыкают. И как бы мне ни было противно вдруг ощутить на языке привкус песка с оттенком плесени, я цапнула ведро за палец. Он простонал, почти закричал, но руку не убрал. Тогда я дернулась, пытаясь высвободиться из хватки одноглазого зонта, почувствовала, как его пальцы чуть поддались, и моя рука, которую он держал, оказалась почти на свободе, я потянула Иши изо всех сил на себя, и мне…

И мне почти удалось, но тут холодная как лед рука этой девушки с одним глазом протянулась к моему запястью. Почти без усилий она оторвала мою руку от Иши, и как мягкую игрушку откинула на татами. Я упала на жесткий пол и покатилась. Весь мир кружился у меня перед глазами, а когда я очнулась, Шитто уже уводила Иши прочь, Ита бросила бой с тапком и пыталась напасть на девушку, но тоже была отброшена назад. Перед глазами все плыло после падения, но вот что я заметила. Когда я упала, то выронила компас, и теперь один из этой кампашки старых грязных вещей поднял его и, за секунду осмотрев незнакомый, по всей видимости, ему предмет, прятал его за воротом своего кимоно.

— Стой! — прохрипела я, пытаясь подняться, но не смогла. — Это мое…

Я закашлялась, и в груди стало как-то очень больно.

Ита очнулась спустя пару секунд после того, как последний грязный оживший предмет скрылся в глубине дома. В отличие от меня, она быстро вскочила на ноги и, подхватив меня, потащила куда то прочь. Помню, Жаб что-то кричал нам вслед. Еще помню, что когда мы уже покинули дом господина Хикигаеру, я подняла голову и произнесла:

— Я потеряла компас. Они забрали его и Иши.

Я помню, Ита ничего не ответила, только помню, как изменилось ее выражение лица. Оно стало таким, как если бы она поняла, что я потащу ее на такую опасную авантюру, на которую она идти не захочет. И в тот миг Ита в своих умозаключения была права. А я думала, что мне бы немного отдохнуть, может, еще поесть, и тогда… Тогда надо будет лезть в паучье гнездо за компасом, как бы абсурдно это ни звучало.

Я тяжело вздохнула.

Мы сидели молча. Ита привела меня в небольшое кофе, если можно было так назвать помещение с десятком деревянных, грязноватых, на мой взгляд, столов, в котором нас обслужил неприветливый хозяин в запачканном кимоно, похожий на говорящий морской огурец. Молча жевали суши, молча пили… Ну как пили. Я воду, а Ита опустошала уже вторую бутылочку саке, и хоть бы один глаз поплыл криво. Ан нет! Ита была как стеклышко. Даже когда она иногда многозначительно пыхтела, когда жевала, думая, наверное, что я не понимая ее ноздренадувательсва, в ее голосе не было и капли того, что могло навести меня на мысль, что Ита пьяна. И это не то чтобы меня беспокоило, я боялась начать разговор, зная, что Ита скажет, зная, что она будет ворчать, а так же зная, что из этого выйдет… Или не зная, но догадываясь. Но начинать надо было в любом случае, так что после ее очередного ноздревого сопрано я высказалась как на духу.

— Надо идти за Иши… — я чертыхнулась про себя и быстро поправилась:— Я пойду за Иши и за компасом.

Снова чертыхнулась, но уже от того, что выпалила все не так, как планировала, а черт те как. И тут Ита меня, мягко говоря, удивила. С видом человека, который через секунду вырежет мне печень тупым ножом, Ита опрокинула все остатки маленькой бутылки залпом и гаркнула на выдохе:

— Пошли!

Секунд, наверное, десять я была в ступоре, и только когда кусочек суши, который я не донесла до рта, выскользнул из палочек и шлепнулся на тарелку, пришла в себя. Криво улыбаясь, что что-то нечленораздельно пробубнила, но потом собралась и уже твердо произнесла:

— Ну, дак, это отлично!

А потом как-то нервно прохихикала.

— Ну, а что, компас ведь вернуть надо бы, — произнесла Ита с набитым ртом, а не лице ее застыло выражение очень странной улыбки, словно я тыкала в нее пистолетом и требовала согласиться, иначе спущу курок.

— Так, подруга? — уперев руки в бока, насупилась я. — В чем подвох?

А подвох явно был, потому что я не верила, что Ита так быстро согласилась, и даже не препиралась или даже…

— Да нет подвоха! — хмыкнула Ита, дожевывая суши. — Ты, конечно, психованная дура, но… Ты и моя подруга тоже, так что я в деле.

Ну на дуру я, конечно, была согласна, а вот насчет моей неустойчивой психики еще бы поспорила. Да мое предложение, это, конечно, и не подробный план, и даже не его черновик, но все же надо было что-то делать. Да, врать не буду, плана у меня тоже не было, но я думала, что на месте разберемся, поглядим, подползем, пошарим, а там и сообразим. Это во мне еще гулял шальной ветерок от того бумажного раздолья, в которое я попала. Адреналин еще, видимо, не окончательно выветрился из головы, чтобы я снова начала бояться безумных путешествий, но как я уже сказала, все же.

Теперь пришла очередь Иты тяжело вздыхать.

В предстоящий поход мы собрались достаточно быстро и основательно. Ита возглавила наши сборы, а мне досталась роль носильщика скарба, пока она вела переговоры о цене с лавочниками. Я сочла за небольшое наказание то, что устроила мне подруга, но спорить не стала и без лишних слов взвалила на себя наш деревянный рюкзак. И Ита еще, как потом призналась, знала, кто были эти оборванцы, но ту девушку в маске раньше не видела. Да и к тому же, мы должны были отправиться за пределы района.

— Они из тени! — кивнула Ита, торгуясь с жадным лавочником за несколько кусков вяленой рыбы для нас.

— Из тени? — удивленно проговорила я, скорее обращаясь к риторической стороне вопроса, нежели требуя уточнения.

— Я сказала: две монеты за три куска, а не три монеты за три куска… — почти ругалась Ита, — Я ведь щас уйду к другому, но благо для тебя, что твоя рыба мне больше нравится, так что давай два за три, и по рукам… У них там деревушка, и, кажется, какой-то храм, — уже обращаясь ко мне, сказала Ита, наблюдая, как сухощавый карась в коричневом кимоно покуривает трубку, и обдумывает ее слова. — Странное место, мне там не понравилось. Ну что старик согласен? — уставшая, видимо, ждать, воскликнула Ита. — Или я пойду к более сговорчивому продавцу!

— Ладно, лисица! — буркнул карась своими тонкими губами, у него был такой вид, словно его самого долго сушили на солнце. — Согласен.

— Ну вот и спасибо, — улыбнувшись, произнесла Ита, протягивая ему деньги и беря рыбу. — Туда идти далеко, по коралловым атоллам. Но с такими припасами… — Ита постучала по нашей деревянной суме. — Обязательно дойдем.

Чем дальше мы уходили от центральных улиц района, тем беднее становились дома жителей, храмы казались мне обветшалыми постройками, почти без молящихся, но еще кое-как поддерживаемыми живущими там монахами. Кроме того, многие постройки вообще оказались покинуты, и теперь там жили бестелесные духи, которым, видимо, было все равно, какие их окружают удобства и прибрано ли в комнате. Ита рассказала мне, пока мы шли по таким улицам, что это уже совсем старые духи, из которых Император почти полностью выпил всю жизнь, согласно договору. Их имена уже никто не помнит, да и лица их уже стерлись. Остались только словно криво вырезанные в простыне прорези для глаз и рта. Ита наказала мне не подходить к ним и не разговаривать. Они одичали и либо убегут, или нападут, чтобы съесть часть меня. Я видела десятки таких пустых глазниц, искромсанных, с рваными краями, что смотрели на нас с Итой почти из каждого дома. И я бы затруднилась сказать, что увидела в них страх или желание напасть. Поэтому я нащупала за пазухой твердые края карт, с огненными парнями внутри, и не отставала от Иты. Так мне было немного спокойнее.

Ита же как будто шла и не волновалась, что с ней может что-то произойти здесь, на окраине района. «Конечно! — думала я. — Если бы я была такой же ловкой и сильной, как Ита, то вряд ли бы меня кто-нибудь догнал, решив я сделать ноги отсюда!»

— Милая госпожа… — оборванный старик в старом кимоно возник передо мной как из-под земли. — Подайте монетку, и я помолюсь за вас в храме.

— Э-э-э… — пролепетала я, шарахаясь назад от него как от чумы, потому что лицо его было обернуто в грязные тряпки, даже глаз не было видно. — Конечно! Вот!

Я сунула руку в маленький мешочек с монетами, что был привязан к моему запястью, но Ита опередила меня. Она вложила в раскрытую ладонь старика горсти монет разного достоинства, и проговорила, когда позволила себе обеими руками сжать в кулак руку старика, всю сплошь покрытую странными коричневыми наростами.

— Вот, держи, старик! Помолись за нас Аматерасу! Пусть ее благословение поможет нам в пути!

— Зачем ты произносишь имя богини солнца так громко, лисица? — голос старика прозвучал взволнованно. — Неужели не боишься гнева Императора и его стражи!?

— Император давно забыл о вас! — произнесла Ита чуть громче, словно бы бросая вызов неизвестно кому. — Он знает, что вы умираете, и знает, что даже Аматерасу вам не поможет. Так что не бойся гнева Императора, старик, он все равно не услышит, как вы шепотом справляете молитвы богине солнца в своих разрушенных храмах.

— Но откуда ты знаешь, что наши мольбы не во славу императора, а за то, чтобы солнце Аматерасу вновь сияло над нами? — старик перешел на шепот, его руки задрожали, он насколько раз мотнул головой, словно бы проверяя, не слышит ли кто это разговор.

— Поверь мне, старик, знаю! Когда-то давно я была в ваших храмах, и до времени Алой Хризантемы, и после, когда молитвы о Аматерасу оказались под запретом.

Старик вдруг умолк, словно бы насупившись и задумавшись, я почувствовала, как скрытые под повязками мышцы на его старом лице пришли в движение.

— Хорошо! — гордо произнес старик, но потом вновь перешел на шепот: — Я помолюсь за тебя и твою спутницу!

Ита поклонилась ему, и мы пошли дальше. Я еще некоторое время оглядывалась, наблюдая, как старик стоит посреди улицы и провожает нас взглядом. А потом решилась спросить:

— Что щас было-то?

— Это долгая история! — отмахнулась Ита.

— Ты мне ее когда-нибудь расскажешь?

— Нет! — ее ответ обжег как лед, так что я на стала больше лезть с расспросами.

Но спустя полминуты Ита заговорила сама. И мне бы обрадоваться, что я услышу ее историю. Ну, знаете, как бывает в фильмах, когда вроде и ничего интересного главный герой не узнает, и ты расстраиваешься, думая: «Ну вот, не судьба!», и вдруг бах, и все открывается. Но… В тот момент это оказался не такой случай.

— Ты видела его наросты на руках?

— Да, заметила! — кивнула я, еще раз оглянувшись, но старика уже и след простыл. — Такие коричневые и серые.

— Это коралловая болезнь, — сухо констатировала Ита. — Проклятье от Императора, созданное после того, как минуло время Алой Хризантемы!

— А что за Алая Хризантема? — спросила я бережно, чтобы не вспугнуть возможность узнать все обо всех.

— Я же сказала, что не расскажу! — резко, но без злости отрезала Ита.

— Но а мы-то не сможем заразиться, если войдем в атолл? — испуганно спросила я, сглатывая комок, подступивший к горлу: мне не очень-то хотелось обрасти полипами, а потом так же замотать лицо тряпками, плюс еще и ослепнуть.

— Нет! — улыбнулась Ита, взглянув на меня. — Не беспокойся! Нам это не грозит.

— Это окрыляет, — недоверчиво констатировала я.

Знаете, когда я представляла себе коралловый атолл со всеми его красотами, где зеленые, голубые, краснее, фиолетовые, черные, оранжевые рыбки стайками плавают между разноцветных, живых кораллов, где в щелях прячутся мурены, осьминоги, или морские ежи, а на волнах качаются анемоны. Где в ракушках живут маленькие крабики, которые разбегаются каждый раз когда ты вытаскиваешь их из воды. Где всегда чистая вода, наполненная солнечным светом. Где можно наблюдать за всем этим хоть десять часов подряд и не устанешь. И думала, что это самое райское место на земле.

Но здесь оказалось не так! Меня поразило отчетливое чувство брезгливости, когда я проходила мимо целых домов, которые уже поглотили кораллы. Да, на этом атолле все оказалось так же прекрасно, и все то же многообразие разноцветных рыбок всех размеров, и крабики, ползущие по белому песку в своих панцирях, и морские ежи, словно противокорабельные мины, усеивали расщелины, и мелкие пещерки, но при этом я готова была облачиться в толстый, непроницаемый костюм химзащиты, чтобы только он мог гарантировать, что я не заражусь неизвестным проклятьем как болезнью.

Слова Иты меня успокаивали ровно до того, как мы минули все более-менее не заросшие кораллами постройки, и вошли в коралловый лес, если это можно было так назвать. Просто вероятных размеров кораллы словно башни устремлялись вверх, и там, в вышине, распускались невероятными разноцветными наростами, словно огромные бутоны пионов в саду у великана, где морская живность плавала в еще большем изобилии, чем внизу.

Внизу же коралловый атолл расползался, как расползаются корни гигантского дерева, сужая до минимума и без того узкую тропинку, по которой меня веля Ита. У меня к горлу подступала паника. Я чувствовала, что словно бы нахожусь в средневековом городе, где свирепствует чума, и иду голая, а на меня из подворотни голодными глазами смотрят гниющие на глазах чумные крысы, один укус которых гарантированно заразит меня смертью. Морские ежи представлялись меня ржавыми гвоздями, коими была усыпана земля. И не дай бог наступить голыми ногами на этот гвоздь.

— Ита, я… Я не могу! — я остановилась, тяжело дыша, ладони были мокрыми от пота. — Я боюсь! Расскажи мне эту чертову историю про проклятье, иначе я не пойду дальше.

— Эх ты трусиха, — только и посмеялась надо мной Ита, потом подошла и без лишних слов взялась рукой за ближайший коралл. — Они для тебя и для меня совершенно безопасны. Они призваны мучить их! — Ита указала пальцем наверх.

И только когда я подняла глаза и получше присмотрелась, то увидела и ахнула — кораллы росли прямо на домах. Если присмотреться, то еще можно было увидеть слабые силуэты давно заросших построек, точно таких же строений, что я видела, когда только вступила на улицы подводного района. Стены и крыши, обросшие полипами, и большими кораллами, уже почти оказались скрыты от глаз тех, кто желал понять суть этого места. В окнах, которые я поначалу приняла за большие пещеры, жили огромные мурены или переросшие морские ежи.

— А где же жители? — спросила я, понимая, что не хочу знать ответа.

— Они стали частью этого проклятья. Озлобленные духи, которые переродились, и стали с коралловым атоллом одним целым, или приняли другой облик и сошли с ума, или еще бог знает, что с ними сталось. Но вот что я тебе скажу — это избирательное проклятье, и все, кто не сбежал и не скрылся в других кварталах во время Алой Хризантемы, уже получили свое от Императора.

Ита ловким движением поймала небольшую рыбку и отправила ее себе в рот, разжевала с удовольствием и проглотила.

— Расскажи мне про Алую Хризантему? Ты что, присутствовала при всем этом?

Ита вздохнула так, словно я ее пытаю, или пытаясь мне показать, что я зануда, каких еще свет не видывал. Я не поняла. Я была все еще испугана, и вдобавок рассержена таким легкомысленным поведением Иты, и, честно говоря, меня ее поступок не убедил.

— Да, видела краем глаза, как разгорелся бунт, быстро переросший в крупное восстание, но все закончилось очень плачевно, — с этими словами Ита развернулась и пошла дальше, — Пошли, расскажу по дороге, а то ты будешь ведь ныть не переставая.

— И ничегошеньки не буду, — буркнула себе под нос я, надувая щеки от возмущения.

— Районы быстро развивались, строились храмы, а в храмах, кроме прочих богов, начали отдавать молитвы Аматерасу. Причем так пышно, а молитвы о спасении из города были столь горячи, что Император прислал стражу и выдвинул ультиматум! Или молитвы будут прекращены и направлены на укрепления здоровья и власти одного лишь Императора, или все храмы буду уничтожены.

Ита легко перемахнула через большой нарост коралла, мне же пришлось аккуратно его обойти, чтобы не задеть, и одновременно не отставать от неё.

— Были тогда еще могучие, полные сил духи, и они-то и прогнали стражу. Жители думали, что смогут себя защитить, начали готовить оружие, формировать армию, хотели даже взять дворец штурмом… — в этот момент Ита звонко, но как-то печально рассмеялась. — Наивные глупцы. Все они забыли, чья кровь течет в Императоре. Когда стражи вернулись в квартал, состоялась грандиозное сражение, в котором жители, при всей своей магической силе, оказались не в силах противостоять воле и крови Императора. Когда район пал на колени, все храмы и впрямь были разрушены по одному его слову. А всем восставшим были поставлены клейма. Затем Император даже не стал разговаривать с жителями, и всех, кто участвовал в восстании, обрек на долгие муки гнить в коралловом аду, который, высасывая из них их естество, причинял невыносимую боль.

— Но-о-о… Тогда как же другая часть района? — в недоумении спросила я. — Там жизнь бьет ключом!?

— Многие, когда увидели, как жесток Император, обративший к тому времени большую часть района в коралловый сад, бросились сами ломать и выкидывать прочь из храмов статуи богини солнца, тем самым желая показать, что верны только ему…

Я подумала в тот момент, что Костя пробудил самое худшее в этих духах, когда поверг их в ужас и не дал даже слова сказать. Они отказались от своей веры, в Аматерасу ради мнимого спасения.

«Боже, как же он жесток!» — подумала я.

Ита продолжала:

— Император только смеялся, когда статуи богини крошились в щепки у него на глазах, а потом ушел, так же не проронив ни слова. Он знал, что теперь все будет так, как он хочет. Теперь клейменые, те, кто разрушил свою веру, чтобы спастись, прячут клейма под повязками и чувствуют, что проклятье придет и заберет их, если они ослушаются завета Императора.

— Но как ты все это узнала?

— Я пряталась. Я подглядывала. Я не участвовала, но все видела. На мне нет клейма, и я могу поклониться разок-другой Аматерасу, здесь для проклятья я все равно что невидима. Как и ты, собственно. Но я все-таки не советовала бы орать от радости: «Хвала Аметерасу!» — прямо щас, а то вдруг у проклятья все-таки есть уши, — Ита ухмыльнулась.

— Да и не капли не хотелась, — буркнула я, возмущаясь, и скрестила руки на груди.

— Ну а потом! — Ита вдруг остановилась и, подняв глаза к колышущимся волнам высоко над головой, произнесла шепотом: — Потом приплыл Кани Каидзоку, и…

— Что «И»? — воскликнула я, желая услышать продолжение.

— Тихо! — шикнула на меня Ита, при этом ее ушки встали торчком и завертелись в разные стороны. — Ты слышишь?

Я отрицательно покачала головой. У Ита слух был в разы острее моего, так что я доверилась ему. Но не успела я и рта раскрыть, что спросить: «А что именно ты слышишь, подруга?», как Ита схватила меня за руку и крикнула:

— Бежим!

Я спорить не стала и правильно сделала, потому что через секунду на то место, где я стояла, упало нечто огромное, невесть откуда взявшееся. Я даже чуть подскочила, когда волна от удара настигла меня.

«Что это такое?» — взбудораженно подумала я и, поддавшись любопытству, оглянулась.

Странное это было существо: с головой быка и телом паука, раздувшимся до неимоверных размеров. Редкие длинные жесткие волоски росли по всему его телу, а лапы напоминали паучьи, только с середины выглядели словно загнутые полукругом слоновьи бивни. Оно брызгало вокруг слюной и топталось на месте, прежде чем заметило меня. Остановилось. Даже замерло, и наши взгляды встретились. Большие бычьи глаза смотрели на меня с яростью, и я представила себе, что я красная тряпка, которой машут, чтобы разъярить зверя. Тварь рванулась ко мне быстрее, чем я успела среагировать. Нас разделял всего какой-то метр, когда оно схватило меня за деревянный короб, что я таскала у себя за спиной. Оно подняло меня, словно я пушинка, и, рыча, начало трясти. Я чувствовала, как мой деревянный рюкзак вот-вот треснет и сломается, поэтому рассудила, что лучше оставить его на поживу монстру, чем залезть в его пасть самой в качестве десерта. Я легко выскользнула из лямок, в тот момент, когда этот бык-паук дернул головой, и полетела прямиком на пышно растущие россыпи кораллов.

Я уже было готов к тому, что сейчас мне будет больно, и, быть может, острые края коралловых насаждений покромсают мне лицо. Поэтому я закрыла глаза и постаралась еще и закрыть руками голову, но тут почувствовала, что вместо того, чтобы упасть и взвыть от боли, упала на что-то мягкое. Открыв глаза, я увидела, что это Ита поймала меня и сейчас держит на руках.

— Святая богиня! — пропыхтела Ита. — Сколько ты суши съела за обедом?

— Не больше тебя, подруга! — улыбаясь, я постаралась как можно быстрее избавить дрожащие руки Иты от столь тяжелой ноши. — Спасибо тебе! А то я уж думала, что расцарапаю себе лицо и перестану нравиться мальчикам, — я постаралась улыбнуться.

— Это тебя сейчас беспокоит? — укоризненно произнесла Ита, глядя, как бык-паук раздербанивает остатки нашего скарба.

— Нет, конечно! — напуская на себя серьезный вид, ответила я. — А теперь бежим, пока эта тварь отвлеклась на наше добро.

К сожалению, страшная зверюга быстро сочла, что наши скромные пожитки не стоят ее королевского внимания, и вскоре мы снова услышали топот множества ног за спиной. Без деревянной поклажи за спиной бежать оказалось куда свободнее, но все же тварь нагоняла нас. Однако я заметила и еще один интересный факт, которые проявился во мне с появлением этого странного существа — я перестала бояться кораллов! Это проклятие перед новой угрозой быть съеденной заживо, или если это оказался бы действительно паук, то как коктейль, понемногу вечерком выпитой через соломинку досуха, показалось мне не таким уж и страшным. Так что я без лишних сомнений со своей стороны перепрыгивала попадающиеся мне на пути кораллы, пролезала за Итой под наросшими полипами или влезала через окна старых домов, в которых интерьер уже давно слился с окружающей действительностью. Ита сама выбирала путь нашего бегства, стараясь каждый раз задержать напор быка-паука, но тот с неимоверной легкость ломал все на своем пути, даже не пытаясь выбрать обходной путь. Это, конечно, его немного замедляло, но я пятой точкой чувствовала, что если мы не спрячемся где-нибудь, то эта тварь нас догонит. Силы мои уже подходили к концу, но каждый раз, когда организм требовал передышки, страх перед грохотом паучьих ножек позади меня словно кнут бил меня и гнал вперед.

— Сюда! — крикнула Ита и резко свернула в маленький проулок. — Укроемся в старом храме!

В проулке оказалось тесно. Мы шаркали спинами о наросшие кораллы, и я чувствовала, как мое кимоно рвется, а лицо и руки, нет-нет да и задевали острые веточки кораллов. Тогда я негромко вскрикивала и пыталась не обращать внимания на жгучую боль в ранках, которых становилось все больше. Тварь же не смогла последовать за нами, но, рыча от бешенства и брызгая слюной, смогла залезть наверх и теперь пробиралась через кораллы прямо над нашими головами. Оно усердно работало, лапами ломая все на своем пути. А поднятое ее усердием мелкое крошево из кусочков кораллов и старого дерева уже обволокло его всего, и в образовавшимся облаке только было видно, как работают, расчищая себе путь, его массивные лапы.

— Мы не успеем! — крикнула я Ите.

— Успеем! — послышалось в ответ.

Мне бы в тот миг ее уверенность. Однако мы покинули проулок раньше, чем чудище сломало последнюю преграду и спрыгнуло с крыш на небольшую площадь перед старым храмом. Если когда-то тут и был храм, то его уже давно поглотили кораллы, и когда я и Ита бегом пересекали аккуратный квадрат из некогда выложенных плиток серого камня, то я заметила, только как на нас безразлично смотрят две львиные головы, которые, видимо, еще не успело сожрать коралловое проклятье. Но Ита уверенно бежала вперед, и я старалась не отставать. Зверь уже вовсю мчался за нами, в три прыжка преодолев площадь и запрыгнув на ступени. В это время мы с Итой оказали уже почти на верхушке лестниц храма, но главные ворота встретили нас закрытыми створками. Не сбавляя ходу, мы обе навалились на одну из створок. Кораллы, облепившие старые двери, трещали, но не хотели пускать нас внутрь. Мы навалились еще сильнее. Обе чувствовали, как мало у нас осталось времени, прежде чем тварь настигнет нас.

И ваша мама не рассказывала бы сейчас эту историю, если бы ей пообедал тот бык-паук. Но… В храм через ворота мы тоже не попали, потому что предательские кораллы так плотно обосновались на старых дверях, что не по силе нам оказалось их сдвинуть.

— Хватайтесь! — послушался голос сверху. — Быстрее!

Я подняла глаза и увидела, вот вы не поверите, ту самую русалку, что давала кукольное представление в доме господина Жабы. Я узнала ее только по заколке в виде рыбки из бордового металла, которой она фиксировала волосы на затылке. Несколько длинных зеленых волосков вырвались из пут и теперь словно лианы свисали на меня сверху. Она протягивала к нам две руки, а в глазах светилась мольбы и надежда. Я не раздумывая схватила за раскрытую ладонь, а Ита, чертовка, использовала меня как подставку и быстро взобралась к русалке, которая тянула к нам руки из небольшого, чуть меньше окна, отверстия над воротами храма. Ита проигнорировала помощь русалки, и они вместе втащили меня внутрь за мгновение до того, как челюсти тварь щелкнули у меня за спиной.

Тварь в ярости ударила в ворота один раз, второй, третий. Кораллы трещали и осыпались, но, как и нас, эта проклятая поросль не желали пускать быка-паука внутрь храма.

— Аматерасу убережет нас, — прошептала одними губами русалка, но я все же ее услышала.

Прежде чем понять, что дверь не поддастся напору зверя, он сильно ударил еще два раза, и я подумала, что еще через пару ударов этот храм рухнет нам на головы. Затем последовал рев такой силы, наполненный гневом и разочарованием, что я, Ита и русалка попятились назад. А потом все стихло, и тишина быстро наполнилась не ревом и ударами паучьих ног, а гулким биением наших сердец да тяжелым дыханием.

— Кажется, ушел! — проговорила я, не будучи до конца уверенна в правоте своих заключений.

— Точно ушел! — кивнула Ита.

Русалка тоже утвердительно кивнула.

— Я посмотрю! — коротко бросила Ита, кинувшись к окошку.

— Стой! А вдруг он еще там? — только и успела крикнуть я, но Ита в два прыжка уже была наверху и с любопытством выглядывала наружу.

— Ушел, — радостно произнесла она, спрыгивая на пол.

— Слава богине, — выдохнула русалка и стала отряхивать свое помятое кимоно от кусочков упавших с потолка кораллов.

Закончив, русалка грациозно, словно исполняя невидимый реверанс, присела, двумя пальцами убрав за ухо предательски вылезшие из прически волосы, и подняла лежащий на полу нож и широкую плетеную корзину, закрытую сверху плотной тканью.

— Спасибо, что помогла! — поклонилась я русалке. — Без тебя нас бы сожрали! Кстати — я Черная! А это… — я указала на Иту, которая тоже поправляла свое кимоно и не глядела на русалку. — Ита!

— Приятно познакомиться, я Намико Оки! — русалка склонилась передо мной и Итой в почтительном поклоне.

Ее переливающейся нежно-фиолетовым хвост, словно сделанный из цельного куска аметиста, мерно колыхался из одной стороны в другую и, честно скажу, приковал мое внимание.

— Простите! — вдруг произнесла взволнованно Намико. — Но куда вы смотрите?

— Э-э-э… — я с трудом взяла себя в руки, при этом чувствуя себя глупо и думая: «Ладно хоть слюна по подбородку не потекла». — Твой хвост такой красивый!

— Прошу вас! — быстро произнесла Намико, при этом еще щеки покрыл густой румянец. — Не смотрите на мой хвост! — и попыталась прикрыть его ладонями и складками своего короткого кимоно, при этом от неожиданности, видимо, забыла, что в руке держала плетеную корзину и нож, и все выпало из ее рук.

По полу во все стороны покатились маленькие белые шарики. Я с удивлением поглядела на них и потом произнесла, озвучивая ту мысль, что пришла мне в голову вместе со словами, что слетели с языка:

— Это жемчужины?

— Они самые. — хмыкнула Ита, поднимая одну из многих, что как раз подкатилась к ее ногам.

— Отдайте, пожалуйста! — мигом забыв про охватившее ее смущение, взволнованная Намико бросилась собирать раскатившиеся жемчужины.

Я стала ей помогать. А Ита безразлично вертела жемчужину размером с грецкий орех в пальцах, а затем, вместо того, чтобы отдать ее Намико, бросила на пол и отошла в другой конец помещения. Там Ита развалилась как свинья в хлеву, и, сделав совершенно безучастный вид, стала рассматривать старый храм. Я бы так не сказала о подруге, но ее поведение в тот момент мне не понравилось. Даже очень! Хотя язык я все таки прикусила, чтобы не буркнуть Ите что-нибудь резкое типа: «Да как ты себя ведешь!», пока не пойму причины ее такого неуважительного поведения.

«Возможно, она просто не любит русалок!» — подумала я, подбирая очередную жемчужину и кидая в подставленную Намико корзину.

Наша новая знакомая, как мне показалось, когда я скользнула по ней взглядом, тоже оказалось свидетелем действий Иты, хоть и ее внимание было сосредоточенно на сборе рассыпавшегося жемчуга. Русалка, как и я, промолчала, однако я заметила, как она прикусила нижнюю губу, а в следующее мгновение ее лицо окрасилось темно-серой печалью.

— Ты собираешь жемчуг? — спросила я, бросая в корзину последнюю жемчужину. — Собираешься делать украшения?

— Ну да… — коротко бросила Намико, поскорее стараясь плотно закрыть тканью корзину. — Буду их продавать, — сухо добавила она, отворачиваясь, и плавно, словно движение шелковой ленты, поплыла над полом в поисках ножа.

— Ну конечно! — насмешливо буркнула Ита из своего угла.

Намико застыла с ножом в руке. Ее лицо плохо скрывало нарастающее волнение и явное нежелание вести эту беседу.

— Я рада, что спасла вас! — вдруг громко произнесла Намико после минутного молчания. — Но мне надо идти! Забрать свои вещи, что я оставила в храме, и возвращаться домой.

Она быстро поклонилась и уже хотела уплыть, но…

— Погоди! — выкрикнула я, готовая броситься за ней. — Это ты была у господина Хикигаеру и показывала театр кукол?

— Нет! — негромко, как бы стесняясь своих слов, произнесла Намико. — Вы, должно быть, ошиблись.

— Но как же? — в недоумении произнесла я, и вдруг уже сама моя уверенность в своей собственной памяти пошатнулась. — Зеленые волосы… Заколка в виде рыбки… У тебя еще есть магазинчик. Я не совсем уверена, но ты там продаешь разные безделушки.

— Многие русалки продают безделушки, которые делаю сами или находят здесь, на атолле, и многие носят заколки в виде рыбок! — ее слова били молотом по граниту моей памяти, беспощадно кроша ее и превращая в мелкие камешки.

— Черт… — прошептала я, неожиданно осознав, что могла ошибиться и перепутать. — Прости, я, должно быть, ошиблась, — произнесла я печально, так, как будто потеряла свой последний шанс.

— Иногда так бывает, — сказала в ответ Намико, не оглядываясь, и уже махнула хвостом цвета аметиста, как голос подала Ита, заставив русалку замереть на месте.

— Да она это! — голос Иты прозвучал грубо, надменно, словно бы ей была омерзительна сама идея вмешиваться в наш разговор.

Девочка-лисичка поднялась со своего места и встала перед русалкой. Намико вся съежилась под взглядом Иты. И хотя была на две головы ниже Иты, сейчас лисичка смотрела на нее сверху вниз.

— Я чую запах магии от ее рук! Древнее, тайное искусство, — Ита чуть подалась вперед и сделала вид, что обнюхивает Намико. — Тебя научила этому мать!? Нет! Бабка-колдунья! Далеко не всем русалкам это дано. Скажи мне, дух моря, сколько ты уже отдала жизни своего сердца, чтобы оживлять кукол? — после этих слов Ита очень медленно подняла глаза и встретилась со взглядом Намико.

Мне показалась, что Ита в этот момент видела русалку насквозь, и сама Намико тоже это понимала. С минуту русалка и девочка-лисичка смотрели друг другу в глаза, и Намико с треском проиграла эту дуэль.

— Уйди от меня! — Намико резко толкнула Иту в грудь, отталкивая от себя и при этом снова роняя плетеную корзину и нож.

Жемчужины снова с глухим треском покатились по заросшему полипами полу, но Намико не бросилась их собирать, отнюдь, она резко махнула хвостом и нырнула в дверной проем, что уходил в глубь храма.

«Да, первый блин знакомства комом, — подумала я, хмыкнув себе под нос и устремившись за русалкой. — Если Ита ее и вправду опознала, мы должны ее поймать», — рассуждала я как заправский охотник.

Через секунду Ита уже присоединилась ко мне в погоне за Намико.

— Ты уверена, что это она? — произнесла я, когда Ита поравнялась со мной.

— Да! — коротко бросила Ита. — Я еще у Жабы почуяла этот запашок, только не обратила на него внимания.

— Тогда мы просто обязаны с ней поговорить! Она должна отдать нам череп.

Мы миновали несколько пустых коридоров. Русалка была быстра, но все же мы не теряли ее переливающийся фиолетовым хвост в полумраке. Один раз Намико замерла на мгновение у полуоткрытых ворот во двор, но почему-то не решилась скрыться от нас этим путем, а нырнула дальше по коридору.

— Почему не сбежала? — обратилась я к Ите.

— Наверное, думает, что бык-паук еще там, засел в засаде. Боится!

— Постой! — крикнула я, пытаясь вразумить Намико. — Мы хотим поговорить! Мы не причиним тебе вреда!

— Оставьте меня в покое! — тут же отозвался испуганный голосок впереди.

— Блин-н-н… — процедила я сквозь зубы.

— Там дальше большой зал, где проходили моления, с маленькими окнами и с одной большой дверью, выходящей во двор, где раньше били в колокол, когда созывали на молитву. Если она снова струсит выйти на улицы, мы ее схватим! — хищническим голосом произнесла Ита.

И на самом деле русалка свернула именно туда, где, по словам Иты, и был большой зал. Однако прошу заметить, что у русалки была альтернатива: когда мы тоже с Итой оказались у дверей в зал, я заметила, что позади нас и еще чуть дальше по коридору располагались еще двери и проходы, так что Намико могла нырнуть в любой из них, и погоня бы продолжилась. Я остановила Иту, положив руку на плечо, когда она уже собиралась войти в зал.

— Почему ты была уверена, что она поплывет именно сюда, а не туда или туда? — я показала пальцем на коридор сзади и чуть дальше впереди.

— Потому что, подруга, — улыбнулась Ита, оскалив свои клыки, — там у нее что-то важное. Я почуяла ее стремление обязательно забрать это!

— Ну и нос у тебе, подруга! — улыбнулась я, и мы обе шагнули в зал.

Зал оказался больше, чем я думала. В полумраке наросшие на толстых колоннах, что подпирали потолок, кораллы казались мне отвратительными нагноениями, к которым если прикоснешься, те лопнут и забрызгают все вокруг липким гноем. Здесь плавали одинокие маленькие рыбешки, с выпученными глазами, а цветом чешуи они напоминали призраков.

«Однако же не завывали и цепями не бряцали», — подумала я, обходя одну такую унылую рыбешку стороной. В основном здесь ползало неимоверное количество крабов, морских звезд и другой подводной, головоногой нечисти, которой я даже название затруднилась бы дать. Сложно было представить, что когда-то давно здесь было красиво, чисто, а монахи не спеша читали молитвы богине солнца. Я сглотнула комок слюны, подступивший к горлу, прежде чем открыть рот и возвестить на весь зал, что мы пришли. В тот момент я представляла себя маньяком, который загнал жертву в угол, и теперь найти ее — это только вопрос времени. Вот только ножа у меня не было. Да и если честно, роль это мне не нравилось, и тишина, царившая в зале, мне тоже не нравилась.

— Намико! Послушай! Так получилась, что нам надо с тобой поговорить, потому что у тебя есть нужная для нас вещь! Мы не тронем тебя… — и тут я раскрыла рот от изумления.

— Вещь? Ваша вещь у меня!? — голос Намико подскочил так высоко, что стал похож на говор злодея, который только что решил показать непутевым героем свое самое грозное оружие, дабы наконец одержать верх. — Я ведь даже вас не знаю!

Словно царица всего морского царства, Намико показалась перед нами, сидя верхом на гигантском кальмаре. Обеими руками она крепко держала уздечку, ловко управляя огромным розовым телом моллюска. Его щупальца обвивали массивные колонны в несколько витков и зловеще чавкали, когда присоски то прилипали к кораллам, то отлипали от них. С высоты потолка на нас с Итой недобро смотрел глаз кальмара, размером с автомобильное колесо. И теперь уже Намико глядела на нас сверху вниз, и мы готовы были сжаться до размеров самого маленького крабика, а затем скрыться в расщелине и дрожать там от страха.

— И это что-то важное, что ты почуяла? — закричала я на Иту, показывая указательным пальцем на гигантское членистоногое животное. — Целый кальмар?

— Я тебе чего, ясновидящая? — в ответ взорвалась Ита, упирая кулаки в бока. — Что почуяла, то и сказала!

В мимолетной вспышке гнева мы и не заметили, как парочка щупалец кальмара обвила мою ногу и ногу Иты. Холодное и склизкое ощущение длилось только долю секунды, прежде чем мы с Итой взлетели под потолок, болтаясь вниз головами, и дергаясь, как змея, которую поймали за хвост.

«И вот сейчас он направит нас себе в пасть! — с легкой иронией подумала я. — Где-то я уже это видела?» Однако вместо этого кальмар начал нас трясти как тряпичных кукол. Ита ругалась на чем свет стоит, но, если честно, из уст Иты я слышала только гневную, неразборчивую тарабарщину, и мне не очень хотелось понимать суть этих непереводимых местных выражений. Меня беспокоило другое. Из меня, как из мешка Деда Мороза с подарками, посыпалось все наше барахло, что я предпочла не класть в деревянную котомку, а засунула за пазуху, как делали многие жители города. Такое ношение вещей, конечно. было для меня очень ново и крайне неудобно, но довольно быстро я поняла, что ни у брюк хакама, ни у рубашки карманов-то нет, а вещей мне раздали порядочно. Вот и приходилось все буквально хранить под боком. И это все теперь летело вниз, хоть и медленно, со скоростью тонущего предмета, но все же. Сначала я растерялась, но когда подвеска чуть было тоже не соскользнула у меня с шеи, повиснув на ушах, я собралась и успела схватить одну-единственную карточку… С огненными парнями!

— Вели этому членистоногу-переростку отпустить нас, и давай поговорим, или я… — я собиралась сказать, что взорву все к чертям, но вдруг вспомнила тот момент у храма и замешкалась, проглотив последние слова.

Мне было страшно снова пускать их в ход, помня, как меня тогда приложило. Да еще и спина напомнила мне, как ей в тот миг было больно ломать доски, когда волна от взрыва отнесла меня назад.

«Может, удастся ее провести! — подумала я, сдвинув брови к переносице и напустив на себя очень воинственный вид. — Пусть помучается, гадая, что это такое у меня в руке».

— Что это такое? — лицо Намико несколько разгладилось, но через мгновение, сменив за секунду выражение настороженности, удивления и страха, вернулась к изначальной враждебности. — Я чувствую магию, но не понимаю, что это!

— Ха! — вдруг вскрикнула Ита, после очередной бесплодной попытки укусить щупальце кальмара. — Это страшное оружие! А это девчонка — великая колдунья! Не зря ее кличут — Черная!

Наступила пауза. Я смотрела на Иту, а Ита на меня. Эта ее внезапная помощь показалась мне странной, хоть, и я готова была это признать, своевременной! Однако я пятой точкой чувствовала, что это не сработает. Ага, великая колдунья, обладающая неимоверной силой, висит вверх тормашками, болтаясь в щупальцах у кальмара. Я перевела взгляд на Намико и напустила на себя серьезный вид, еще пуще показывая, как меня распирает от негодования и злобы. Русалка поглядывала на меня с явной брезгливостью, хотя время от времени, пока она обдумывала Итины заявления, выражение ее лицо снов несколько раз поменялись, в примерно такой последовательности: гнев, удивление, озабоченность, снова гнев, сменившийся небольшим приступом то ли страха, то ли панического ужаса, а потом опять удивление и спокойствие, как завершающие процесс преобразования лица.

— Я тебе не верю! — коротко бросила Намико. — Если ты действительно великая колдунья, ты бы просто так не попалась!

И ведь верно тогда говорила, рыбья душонка. И крыть-то мне было нечем.

«Или идти ва-банк?» — подумала я.

В покер я, конечно, никогда не играла, только пару раз видела, как играют, да немного знала правила, из которых мне запомнилось главное, которое звучало примерно так: «Если хочешь побеждать, надо уметь мухлевать даже с фуль хаусом на руках!» Однако ж страх снова опалить себе личико так никуда и не делся. С другой стороны, выбора у меня тоже особого не было. Я прикусила губу, лихорадочно раздумывая, что же ответить на это ее заявление о могучей колдунье.

— Ладно… — я опустила руки бессильно болтаться, но при этом не выпустила карточку из своих холодных, вспотевших пальцев. — Я не великая колдунья!

— Ну, что ты ж… — в горьком разочаровании от моего признания вскричала Ита, всплескивая руками. — Еще бы чуть-чуть, и она бы поверила!

— Нет, не поверила, бы, — атаковала я Иту. — К тому же, я не хочу ей навредить. А то бы вышло как в прошлый раз, с теми креветками-самураями. Послушай, Намико…

И я отпустила карточку свободно упасть на заросший полипами пол, от чего завывания Иты только усилились, и девочка-лисичка принялась в отчаянии тереть ладонями свое лицо. Я понимала, что теряю последний козырь и теперь отдаюсь на милость Намико и ее кальмара-переростка, но в глубине души я верила, что Намико просто напугана, и на самом деле не враг нам.

— Прости мою подругу! Ита отчего-то зла на тебя, но на самом деле не хочет тебе зла, — как можно более вежливо произнесла я. — И меня прости за то, что пыталась обмануть. Мы не хотим причинить тебе вреда, мы просто хотим поговорить. Видишь, — я показала раскрытые ладони, — я осталась без оружия. А та вещь, что лежит у тебя… — и неожиданно вспомнила, что я-то ведь не знаю, на какую именно вещь указал компас. — Э-э-э… Когда мы пробегали мимо, спасаясь от тех самураев, то мой компас указал на что-то в твоей лавке. Но вот загвоздка, компас я потеряла!

Ну вот и все, карты брошены на стол. Я сдала столько обменов, сколько смогла, и повысила ставку на все свои кровные. Теперь нужно только дождаться, пока карты Намико лягут на стол, и мы увидим, кто заберет весь выигрыш себе.

«Ох, и будет Ита на меня злиться и дуться потом!» — подумала я, глядя как Ита, когда встретилась со мной взглядом, закатила глаза, фыркнула себе под нос и демонстративно отвернулась.

— Этот вещь у меня?… — Намико заговорила не спеша, словно бы еще не решившись на что-то. — У меня много старых вещей, и еще больше таких, что я нашла в коралловых атоллах.

Я видела, как ее взгляд смягчается, а морщины у глаз разглаживаются, словно бы она поверила нам. Ее рыбьи глазки забегали так быстро, как будто бы она пыталась прочесть неуловимо несущуюся вперед рекламную строку на невидимом телевизоре.

— Мо-Мо? — она нежно погладила по склизкому боку своего ручного кальмара. — Отпусти их! Только нежно.

Я заметила, что кальмар весь слегка затрясся, а щупальца завибрировали мелкой дрожью.

«Видимо, сегодня ему пообедать не придется!» — злорадно подумала я.

— Не спорь! — как строгая училка погрозила Намико своему Мо-Мо пальцем, когда тот поднял на нее свой огромный глаз. — Пообедаешь потом!

«Вот же черт! — подумала я, и все мое злорадство рассеялось в один миг. — Черный юмор не всегда бывает смешным! Значит, она могла ему нас схарчить, если бы я ее не убедила? Неприятно бы получилось!»

Когда мы оказались на земле, Ита, тут же демонстративно отвернула свой маленький носик, задрав его до небес, и, так же демонстративно надув щеки, расселась в самом дальнем углу. Но теперь она уже не уделяла столько внимания потолку, а ковыряла и ломала наросшие на стенах кораллы, демонстративно не замечая нас и Намико.

— Ты прости, что мне пришлось вас подвесить! — поклонившись, произнесла Намико. — Я испугалась вас, думая, что вы…

— Странные? Злые?... — перебила ее я, улыбнувшись. — Это было просто так неожиданно. И я не хотела упускать такой случай, потому что мне очень нужно то, что есть у тебя. Это вопрос жизни и смерти!

Последовавшая за моими словами робкая улыбка русалки натолкнула меня на мысль, что в ее голове мои слова все еще продолжают звучать странно, и в них верится с трудом.

— Ой! — я выпрямилась, готовясь, как принято, низко поклониться. — Знаешь! Давай начнем все сначала! А то ведь я вижу, что ты все еще в сомнениях по поводу твоего решения не отдавать нас на съедение твоему ручному кальмару! Я расскажу тебе все как есть.

И я поклонилась, низко, почтительно. На мгновение задержалась в поклоне, а затем выпрямилась и улыбнулась такой доброжелательной улыбкой, на какую только была способна.

— Меня зовут Черная! Это мое имя, так как никто не может выговорить мое настоящее. И нет, я не колдунья, я обычная девушка! А та ворчунья в углу — это Ита. Она моя очень хорошая подруга, хотя и бывает иногда достаточно резкой! — сзади я услышала, как Ита громко и недовольно, что ее упомянули, фыркнула. — Рада познакомиться с тобой, Намико!

— И я рада с вами познакомиться! — спустя полминуты ожидания, когда я уже почти перестала надеяться, произнесла Намико.

Мы присели на подставленные Мо-Мо розовые щупальца, и я… Безбожно наврала Намико! Наврала так правдиво, что, как мне показалась, Намико проглотила все мои слова, ни разу не усомнившись. Или она сделала вид, что не усомнилась. Не знаю. По ее лицу в тот миг это оказалось понять невозможно, настолько оно было спокойным и умиротворенным. А наврала я следующее: мол, я и Ита ищем для одной колдуньи разные вещи, которые у нее украли, тем самым отрабатываем тот факт, что Ита пыталась у неё стащить деньги, а я стояла на страже. Я еще кривенько так усмехнулась над не смешной шуткой, что воры теперь крадут у воров. Намико и бровью не повела. Но мы попали в магическую ловушку и чудом избежали превращения в жаб. Так вот, колдунья под страхом кары дала нам компас, который я потеряла, и велела найти все вещи. Мол, когда мы убегали от преследовавших нас самураев, и перед тем, как я потеряла компас, он указала на лавку Намико, а к господину Хикигаеру мы попали, потому что нас таки поймали и привели на суд. Но Ита так понравилось Жабе, что он нас помиловал и решил за Ита приударить, а потом мы сбежали, и с тех пор ищем компас. Напоследок я соврала, что Ита чует запах тех, кто украл компас, и мы идем по их следу, который завел нас в коралловый атолл. Ну а дальше все все и так знали. Я старалась улыбаться и говорить дружелюбно. Намико слушала внимательно, свободной рукой поглаживая щупальца Мо-Мо, отчего зверюга урчала как котенок.

— Интересная история! — проговорила Намико, улыбнувшись мне в ответ, только вот мне ее улыбка от чего-то не понравилось.

Или я стала слишком мнительная, потому что на меня подействовало то, что я завралась как последний шулер, и я подумала, что русалка мне не поверила. Или еще что-то… Возможно, даже хорошее из разряда полного уверования Намико в мой бред, так как всякое случается в жизни.

— Я могу рассказать, как найти мой магазин, и когда вы найдете компас, я бы вам с радостью отдала эту вещь. Не люблю торговать ворованным!

— Это чудесно! — воскликнула я, про себя потирая руки.

— Быть может, вы согласитесь разделить со мной ужин, а потом продолжить путешествие? — неожиданно предложила Намико и при этом говорила очень искренне, но черт возьми, я не верила ей.

«Да что со мной такого?» — подумала я, готовая отвесить себе смачную пощечину.

— Мы были бы очень рады! — я слегка поклонилась. — Этот бык-паук уничтожил все наши запасы для путешествия, и мы немного оголодали.

Перекусили мы в несколько напряженной атмосфере. Намико предложила нам немного риса из своих запасов, вареные овощи, несколько кусочков вареной рыбы. Наблюдая, как Намико деревянными палочками поглощает рис с рыбой, я подумала, что ей, в отличие от диснеиской Ариэль, чужды предрассудки по поводу братьев-маленьких-рыбешек, и по сути своей русалки тоже, как и люди, не гнушались рыбой. Свою порцию я уплетала за обе щеки, только и успевая отправлять куски в рот. Пища хоть и была не богата вкусом, но как говорится: «С голодухи и уксус сладок…» А тогда я была очень голодна, особенно после бега с препятствиями. Ита же, когда я ей предложила порцию, поворотила от яств свой маленький носик, но я все-таки оставила рядом с ней плошку, вдруг одумается. Намико по большей части ела молча, отвечая на мои вопросы либо односложно, либо давая скудные пояснения. Разговор особо не клеился, хоть я и старалась вежливо разговорить Намико, чувствуя, что балансирую между занудством и откровенным приставанием.

«Может быть, она воспитана не болтать за столом? — думала я, внимательно рассматривая ручного кальмара Мо-Мо, который мирно пристроился недалеко от хозяйки, заняв треть помещения храма, и, кажется, спал, громко посапывая. — Или она просто хочет поскорее отделаться от нас, но вежливость не позволяет», — проговорила я про себя, переводя взгляд с Мо-Мо на Намико, которая уже почти закончила есть и теперь подбирала палочками последние комочки риса.

Она мне показалось в тот момент строгой как учительница: спина идеально прямая, зеленые волосы уложены безупречно, строгий, твердый взгляд.

«Вот щас она поднимет голову и спросит меня что-то по теме, чего я не знаю!» — хмыкнула я про себя, а потом тяжело вздохнула так, чтобы никто и не подумал, что на самом деле мне тоже тошно от все этой ситуации. Хотелось рассказать Намико правду. Чистую правду, как на духу. Но, я боялась, что русалка нас либо не поймет, либо не поверит, либо подумает, что и Итой сбежали из ближайшей психушки. Одно радовала, что скоро она скажет, где в городе мы сможем ее найти, потом мы с ней расстанемся, и я смогу вздохнуть спокойно. Однако боженька, что присматривал за мной тогда, решил, что покажет мне большущую фигу…

Прежде чем покинуть храм, я помогла Намико собрать тот жемчуг, что она, убегая от нас, растеряла, и мы еще некоторое время оглядывали окрестности, прежде чем поняли, что поблизости нет никаких крабов-пауков. Прощались мы в главном саду храма. Ита стояла в сторонке, не желая к нам приближаться, и, подперев старую дверь, сердито рассматривала, как в вышине, там, где плавают киты, дрожит водная гладь. Намико ловко закрепила веревками на брюшке у кальмара все свои пожитки, включая большую котомку с жемчугом. Я было хотела помочь, но когда мой энтузиазм созрел, Намико все уже закончила.

«Вот же шустрая! Прям чуть ли не бежит от нас, — подумала я, а потом поймала себя на мысли, что несколько раздражена таким поведением русалки. — Ну, что ж! Как сказал Дон Капоне: ничего лично, только бизнес, детка…» — подумала я, чувствуя, что тоже хочу, чтобы русалка побыстрее ушла.

— Так как мы тебя найдем в городе? — спросила я сразу в лоб, чтобы не случилась как в американских вестернах: Намико вскочила на своего кальмара и, ни слова не говоря, унеслась в закат.

И прежде, чем Намико ответила мне хоть слово, я заметила тот самый огромный «фиг», который припасло для нас божественное проведение. И мне бы закричать, предупредить… Да хоть бы пискнуть в тот момент, но все произошло так стремительно, что я даже потеряла дар речи. Гиганская рожа — мне даже показалась, что она ехидно ухмыляется и пискляво выговаривает: «Попались, голубчики!» — быка-паука, появилась из за стены, съеденного полипами дома. Тварь, почти молниеносно разбежавшись в прыжке, преодолел такое расстояние, что я плюхнулась на задницу. Дальше больше: Мо-Мо, которого чуть-чуть не достали зубы и острые лапы паука, взметнулся, как испуганный котенок, и понесся, поджав хвост, куда глядели его огромные глаза. Намико, что стояла немногим дальше, охала, ахала, со взглядом, переполненным удивления буквально от всего, что происходило, вяло отступала. С пауко-быком ее разделяли всего каких-то три шага. Намико в ужасе замерла, я сидела на заднице и чувствовала себя не лучше, и тут лапы паука поднялись, угрожая расправиться с русалкой. Все происходило словно в замедленной съемке…

Краем глаза я увидела, как мимо пронеслось что-то маленькое и оранжевое, словно блуждающий огонек лесу, а потом это огонек набросился прямо на глаза зверюги и начал царапать их. С трудом я поняла, что это Ита нас спасала.

— Бегите! — слова Иты звучали растянуто, и их трудно было понять, но я понялв.

Я встала, схватила все еще прибывающую в ступоре русалку и потянула за собой.

— Бежим! — прокричала я уже Намико, и сделала шаг, и течение времени восстановило свой привычный бег.

Сломя голову, мы понеслись по двору к ближайшей открытой двери, чтобы там укрыться. Ита дала нам фору, рискуя собой, и я оглядывалась, сильно за нее переживая. Но ловкая лисица без труда увернулась от острых лап, спрыгнула на землю, и пока бык-паук очухивался от побоев, побежала к нам. Я видела, как она улыбается.

«Сумасшедшая!» — подумала я и тоже улыбнулась в ответ. Для меня было главное, что с ней все в порядке. Мы нырнали обратно в храм, но, видимо, в этот раз бык-паук был настроен очень решительно. Когда за нашими спинами тварь на полном ходу снесла ту дверь, за которой мы только что скрылись, наш оптимизм растаял еще быстрее, чем мороженое в жаркий день. Его тело как-то странно сложилось в узком проходе, словно он втягивал его в себя, чтобы освободить место для лап, а потом с небывалой быстротой, корежа стены, сдирая с них целые пласты коралловых наслоений, они стал протискиваться за нами.

У нас даже на то, чтобы вскрикнуть, времени не оказалось, и мы все вместе бросились по коридору вперед, куда глаза глядят.

В случаях таких стремительных погонь, как наша, иногда говорят, что, мол, не помню, как я оказался там-то или преодолел это. Мол, все связано с очень сильным чувством страха и волнения, который он порождад. Но вот фигушки, я все помню как на духу. Да и такое разве забудешь, когда за тобой несется страшенная громадина, щелкая жвалами и мечтая съесть на обед или скормить своим быко-паучьим детками. Аж дрожь берет. Ну так вот нас двоих — меня и Намико — охватила жуткая паника, но еще не готовая перелиться за край нашего безумия, когда как последний не очень умный человечек начинаешь махать руками и кричать: помогите, спасите, ну или все в таком духе. Наверное, все дело было в Ите. От нее исходила странная уверенность, что как батарейка подзаряжала мой мозг и не давала мне захать руками и визжать как поросенок. Хотя, конечно, на ее месте, зная, что я такая ловка, быстрая, юркая, умею высоко прыгать, я бы тоже была сама лучезарность.

Однако коровушка, она и в Африке коровушка. Это я поняла, когда Ита и Намико уже юркнули в ту дыру, в которую мы влезли изначально, а я повисла как мешок картошки на руке у Иты, и ноги все никак не хотели впихнуть мое стотонное тело наверх, а потом и в дыру. Благо, на мое удивление, и в этот раз Намико меня не бросила, а помогла меня уже вытащить из храма. Я скажу честно, была удивлена.

Когда мы оказались снаружи и уже бежали по ступенькам вниз, бык-паук с приглушенным грохотом проломил двери и, как пташка поутру, расправил наверняка затекшие лапки и еще проворнее устремился за нами.

— Намико, уплывай! Спасайся! — крикнула я.

Совет был абсолютно логичен в данной ситуации, но Намико так на меня взглянула в ответ, что я поняла: у девчонки серьезные проблемы.

— Мне страшно… — процедила она дрожащим голосом. — Он… Он может догнать русалку! Я слышала истории… О пропавших русалках. Их забирал к себе это бык-паук и съедал. Я не хочу… Не хочу попасться.

«Да-а-а! Это проблема!» — промелькнуло у меня в голове после ее слов. Сейчас я вспоминала те мысли, и меня охватывало чувство скептического сарказма. Вроде надо и посочувствовать бедной Намико… И я вроде как ей сочувствовала, но моя темная половинка требовала черного юмора. Нехорошо, конечно, однако все же… Наверное, это во мне говорили т жее стресс и страх, что тогда давили как пресс на Намико, но в более комфортной для меня дозе, если учесть, что я уже повидала.

Но тут мне в голову пришел вполне закономерный вопрос: «А какого рожна эти самые русалки лезут в этот риф, если тут они и пропадают?»

Ответ на этот вопрос я получила чуть позже, так что пусть пока вы тоже испытаете чувство глубокого недоумения.

Миновав ступени храма, мы бросились собственно туда, где, по нашему разумению, бык-паук не смог бы нас достать. Узкие проулки между домами вполне подходили для этого. Бык-паук пикировал на нас сверху, забираясь повыше, и старался своим весом проломить наши укрытия, достать до нас хоть одной лапкой, но мы были как мышки в лабиринте. Не скажу, что это прибавляло нам уверенности, все-таки наш противник имел кое-какие преимущества в скорости, даже, несмотря на размер своей туши. Это было одновременно и удручающе, и классно, а именно в тот момент, когда бык-паук застрял в кораллах после того, как спикировал на нас с высоты. Да и не просто застрял, а даже на некоторое время перестал двигаться, его придавило особо большим куском коралла. И мы смогли отдышаться.

— Эй, Черная! У тебя штаны порваны! — указала на мои хакама Ита. — Да еще как порваны. Неужто эта тварь порвала?

Мы стояли бешено хватая ртами воду, и улыбались, глядя, как паучок подергивается да яростно брызгает слюной. Я оглядела штаны. Они и вправду оказались порваны: я выбегала из проулка последней в тот момент, когда тварь упала сверху и, видимо, успела меня зацепить когтем. Я выругалась. Не сильно! Он порвал мне левую штанину от бедра и прямо донизу. И теперь мое красивое бедро было видно всем желающим. Как же мне в тот момент стало неловко. Ита улыбалась, чуть ли не переходя на открытое осмеяние моей внешности. А Намико лежала на песке и так часто дышала, словно пробежала кросс длиной в несколько километров.

— Намико, ты как? — спросила я совершенно по-доброму, без задней мысли, однако встретила с ее стороны неожиданный и не совсем неприятный отпор.

— Не тронь меня! — вдруг заявила русалка и, скукожившись как огурец на солнце, отпихнула мою руку помощи. — Это вы виноваты. Из-за вас Мо-Мо испугался и убежал! Из того, что вы привели за собой это чудище, я сейчас здесь, а не собираю жемчуг для… — она хотела продолжить, но замялась и проглотила слова, отведя в сторону нахмуренное личико.

— Да сдался тебе этот жемчуг? — произнесла я совершенно спокойно. — Ты жива, а тварь вот застряла и недвижима. Хочешь, прямо сейчас возвращайся домой!...

Намико замялась, но тут в разговор грубо влезла Ита, и в тот миг я уже не захотела обращать внимание на ее хамское обращение к русалке. Я тоже начинала заводиться…

— Она не может! — оглядывая свои ноготочки, как будто на них были прикреплены брильянтовые стразы, вперед вышла Ита. — Он уже близко? Так ведь? Это ваш рок. Ты чувствуешь его, дитя моря?

— Замолчи! — вдруг рявкнула Намико, да так, что вся ее русалочья красота вдруг спала с ее лица как луковая шелуха, и перед нами предстало жутковатое чудище, с выпученными красными глазами и растрепанной прической. — Ты ничего не знаешь о нашей жизни! Проклятое создание…

Потом наступила странная пауза, в процессе которой Намико изменилась в лице так сильно, что я стала бояться ее сильнее, чем того быка-паука, погребенного под кусками коралла.

— А где твоя маска, лисичка? — голос Намико зазвучал очень ядовито, она выпрямилась и словно раскрылась, как королевская кобра перед атакой. — Неужели потеряла? И каково тебе не мочь превратиться? А если превратишься, то не смочь вернуться? Свобода манит? Охота манит? Хочешь крови?

Они вдруг обе как зарычали, раскинув руки, и вцепились друг другу в волосы так стремительно, что я даже вмешаться не успела. Обе шипели, царапались и кусались. Это было похоже на схватку мангуста Рики Тики Тави и кобры Нагайны.

«Только вот, — подумала я, — победителя тут не будет».

— Девчонки, уймитесь! — произнесла я, но как-то вяло, словно в глубине души я хотела посмотреть, кто же победит в этой драке.

С другой стороны, мне было неприятно видеть, что они дерутся из-за каких-то предрассудков, порожденных их представлениями о мире.

«Надо быть проще!» — промелькнула у меня мысль, но я тут же обругала себя за такое отстранение от чувств этих загадочных существ и быстро поняла, надо действовать. И действовать радикально!

Ни слова не говоря, я подошла к этой дикой парочке в тот момент, когда они вцепились друг другу в волы и застыли в борьбе. Глаза их пылали огненными всполохами, но я как заправский пожарник прошла сквозь пламя и без всякой жалости схватила обеих за мочки ушей, при этом больно впившись ногтями в их нежную кожу.

— Может, уже хватит? — рявкнула я на них как суровая мать, но без всякой злобы. — Одежду порвали! Поранились! Может, пора остановиться?

Как маленькие котятки, которых взяли за загривок, обе, охая и ахая от боли, отпустили друг друга и поджали лапки. Я знала, что им больно, и мне в какой-то момент захотелось сделать им еще больнее, чтобы они усвоили урок. Но я понимала, что это будет не к месту.

— Мы и так выбились из сил, убегая от этого монстра! — продолжала я, не давая им и слова вставить. — А вы хотите своим поведением облегчить ему задачу?

— Она первая начала!... — крикнула Намико, ткнув в Иту пальцем, та ответила оскалом, и они чуть было снова не вцепились друг в друга, но я надавила еще сильнее и развела их в стороны.

— Неважно, кто первый начал! Важно, что когда эта тварь выберется, нам останется только лечь с яблоком во рту на тарелочки с голубыми каемочками! Вы этого хотите?

— Прости, прости… — заскулила Ита, вся уже съеженная от боли.

Намико была посмирнее. Видимо, терпела, но тоже через мгновение выдавила из себя:

— Прости и меня тоже.

— Ладно! Конфликт исчерпан! — произнесла я и отпустила обеих драчунов. — Нам надо…

Что нам надо, я пояснить не успела, заметив, что наш прижатый кораллами дружочек начинает уж больно как-то проворно двигаться. И в тот момент, когда мои слова о наших дальнейших планов должны были посетить ноющие уши Иты и Намико, тварь сильно дернулась, умудрившись высвободить одну из лап, и с ее помощью очень проворно начала доставать свое грузное тело из-под завала.

— Бежим! — крикнула я, и только пятки мои засверкали вдоль по улице.

Подруги мои тоже не растерялись и, недолго думая, бросились за мной. А через мгновение с диким ревом победителя бык-паук высвободил таки свое тело из-под упавших кораллов, и погоня продолжилась.

В такие моменты, я имею в виду моменты стресса и погони, время всегда такое вязкое, словно бы теряешь его ход, да и вообще теряешь связь с реальностью, думая — а когда же все закончится? Не напрямую, конечно, а подсознательно, в глубине души. И все превращается в поле чудес с Януковичем и крутящимся барабаном, на то, что выпадет, может иметь совершенно непредсказуемый эффект, особенно для тех, кто в жизни первый раз убегает от полубыка, полупаука. Так вот, нам выпал сектор приз на барабане. Это, конечно, я понимала сейчас, а в тот момент убегать сломя голову было не особо радужной перспективой, но… Все же! Так вот, опять же забегая чуток вперед, наш последний забег от злобной твари продлился, ну, скажем так, не очень долго, однако был насыщен событиями. Большинство мелких, типа лазаний между разрушенными домами в надежде, что бык-паук тебя там не достанет, я, пожалуй, опущу, так как все же понимаю, что я жива и здорова. Однако для нас тут интересно другое, а именно: что большой отряд акул-самураев делал на коралловом атолле при полном вооружении и в походном строю?

Все случилось очень внезапно. Выбравшись из очередного съеденного кораллами дома, стены которого в погоне за нами разломала бешеное животное, мы все трое высыпали на длинную широкую улицу и, не увидев, где еще можно схорониться, кинулись по ней бежать. И тут совершенно неожиданно для нас всех из соседней улицы выходил отряд акул-самураев. Их было много! Ну разве всех сосчитаешь, когда несешься по улице в таком бешеном темпе. Скажем, особей тридцать. Так вот, они были вооружены, прямо скажу, до зубов: у каждого по два меча, и все, кроме командира, в синей броне — он же был в красной — и пики, длинные, острые пики.

При виде неожиданно несущейся на них Иты, меня и Намико они сначала растерялись, но потом взяли было пики на изготовку. Однако бойцы слегка опоздали, а мы, соответственно, и не собирались останавливаться. Как будто не замечая, как пики из блестящего металла вот-вот будут смотреть на нас, мы пронеслись мимо самураев, словно бы их и не было у нас на пути.

Их появление тут мне показалось странным. Уж больно они были похожи на самураев господина Жабы. Однако эти мысли только промелькнули, но таки зацепились за сознание, где и остались висеть до более спокойных времен.

— Эй! Стойте! — громоподобным голосом гаркнул нам вслед кто-то из самураев. Наверное, командир, который пришел в себя быстрее остальных, ошарашенных нашим поведением бойцов.

Однако мы и не думали останавливаться, и тут сзади — я не видела, а только слышала — послышался разгневанный рев и треск ломающего дерева и кораллов. А потом — негромкие вскрики и звуки сильных толчков. Это, видимо, бык-паук налетел на отряд, как шар в боулинге, раскидывая в разные стороны всех акул-самураев. И это тоже стало для всех воинов полной неожиданностью. Они что-то еще кричали. Вроде командир пытался отдавать приказы, но тварь оказалась такой стремительной и так быстро всех раскидала, что теперь отряд сначала нужно было снова собрать, прежде чем что-то приказывать. Однако же, и это немного обидно, быку-пауку оказались не интересны эти пухленькие акулы, и я уже снова слышала, как его лапки быстро-быстро стучат за нами по мощеной дороге. Может, они были не в его вкусе, или он из принципа решил нами полакомиться, раз мы его, так скажем, унизительно приперли к земле кораллами.

Пока наш неутомимый преследователь раскидывал как тряпичных кукол акул-самураев, мы получили кое-какую фору и смогли оторваться. Правда, ненадолго. Да и убежали мы не очень далеко. Наша беготня закончилась в старом доме, в который я нырнула, он показался мне более или менее безопасным. Если честно, фактически это я привела нас к тому, что когда мы оказались внутри старого покосившегося домика, обросшего кораллами, вспугнув стайку мелких рыбешек, пол неожиданно треснул и начал разваливаться прямо у нас под ногами. Намико ко мне находилась ближе всех, я чисто инстинктивно схватилась за ее руку, чтобы не упасть. Иты оказалась ловчее, но и у нее пол ушел из-под ног, и в итоге она тоже повисла, вцепившись в мою ногу. Ясное дело, Намико нас двоих не удержала и начала быстро опускаться вниз или падать, это как посмотреть.

— Отпусти меня! — закричала Намико, отчаянно пытаясь вырваться, словно рыба, выброшенная на берег из воды. — Там… Там тень! Я не хочу туда.

Находясь в водовороте чувств страха и возрастающей паники, я думала, что если я сейчас отпущу эту истеричную рыбину, то упаду и разобьюсь, так как под ногами разверзлась такая очень не маленькая пропасть, я решила ее просьбы игнорировать.

— Отпусти ее, Черная! — тут подала голос Ита, который в тот момент был раздражающе спокоен.

— Чего-о-о? — протянула я, чуть ли не визжа, голос просто не хотел походить на нормальный.

— Отпусти ее и просто медленно опускайся вниз! — продолжила свои мелодичные мантры Ита, от чего мне стало еще больше не по себе, и я сильнее схватилась за руку Намико.

— Отпус…

Тут к нам в гости вломился бык-паук, махнул на прощание длинной клешней, но Намико не задел, так как мы уже опустились достаточно глубоко. Я начинала чувствовать, как здесь вода становиться холоднее и тьма сгущается вокруг нас все сильнее и сильнее.

— Богами заклинаю тебя, Черная! — чуть ли не плача, взмолилась Намико, — Отпусти меня!

Ее большие, красивые рыбьи глазки наполнились слезами, а вид был такой жалостливый, что у меня сердце как-то больно закололо.

— Черная! — голос Иты стал строже и поднялся на тон выше. — Отпусти ее и просто представь, что ты медленно опускаешься на дно, а не падаешь, поняла?

Я сглотнула. Пришлось принять решение за один вздох. И я отпустила руку Намико, направив все свои мысли, чтобы преодолеть волнение и страх и захотеть не падать в пропасть, а медленно опускаться на дно. Я даже зажмурилась, обратив всю себя на понимание того, что происходит, и на то, достигла ли моя хотелка результата. И, собственно, достигла. Я почувствовала странную легкость. Да я по-прежнему падала, но теперь не крича: «МАМОЧКИ!», а не спеша, опускаясь все ниже и ниже.

Я даже позволила себе открыть глаза, так как радостная эйфория охватила мой разум. Но, открыв, я увидела… Как бы сказать: страшную картину. Намико не могла уплыть. То есть как девушка с рыбьим хвостом она не могла подняться выше и просто уплыть прочь. Она дергалась, бешено махала хвостом, поднимала мириады пузырьков воздуха, пытаясь хоть что-то сделать, но не могла. Ничего не получалась. Мне стало не по себе. Ее словно бы, как и меня, не спеша утягивало на дно, только я этого хотела, а она нет. Потом она прекратила. Вся, красная от усилий, Намико, видимо, выбилась из сил, и теперь, как полудохлая рыбешка, опускалась вместе с нами в неизвестность.

Темнота быстро окутала нас. В ушах зазвенело от наступившей тишины, и только Намико тихо-тихо плакала.

«Это я виновата!» — подумала я, и эти слова резанули мои мысли.

Когда мы достигли дна, я упала на белый песок, который принял меня в свои мягкие объятья. Высоко над нами зияла темнота, словно бы черная завеса отрезала нас от благодатного света. Но свет здесь все-таки имелся. Люминесцирующие растения, какие-то мелкие рачки, кораллы, даже песок слегка светился. Тут плавали рыбки, которые светились мягким белым светом. И большие рыбины медленно плыли вперед, светя перед собой лампами размером с кокосовый орех, прикрепленный на длинный изогнутый шест, а свет от них исходил словно от уличного фонаря. Все вместе это создавало невероятную атмосферу красок, будто бы я попала на новогоднее представление в Москве, где ночью может быть так же светло, как днем.

— Вот мы и снова в тени, — произнесла Ита, подойдя ко мне таким тоном, что теперь мне оставалось только положить голову на плаху и подмигнуть палачу, чтобы не медлил.

Я не ответила, вспомнив, что уже была в тени и что там встретила. За всей этой красотой могли скрываться ужасы подстать Футакучи-сама.

— Ну, по крайней мере, здесь мы найдем наш компас. — произнесла я как можно оптимистичнее, но на деле получился какой-то неуверенный набор букв да кривых звуков.

— Да уж… — подытожила Ита, она и сама не питала сильного энтузиазма.

А вот с Намико дела шли совсем плохо. Я нашла ее неподалеку от нас. Бедняжка прижала хвост к груди и плакала. Я сдала шаг к ней, надо было ее хоть как-то утешить, но Ита меня одернула, Покачала отрицательно головой.

— Я не могу ее так вот бросить, — произнесла я, убирая руку Иты. — Это я виновата, что она попала сюда. Если бы только не выбрала этот дурацкий дом… Или не потеряла компас.

— Не в том дело, — оборвала меня Ита. — Ты можешь попробовать. Но если услышишь, как зазвучит флейта, — взгляд Иты был очень серьезен в тот момент, — то лучше оставь ее.

Совершенно не представляя, что я скажу Намико, я подошла к ней. И вот руку бы плечо положить или задать глупый вопрос вроде: «Ты как?» — но я чувствовала, что все будет не к месту. Словно бы я переступила черту невозврата и попала в очень тихое место вместе с Намико, где ни она, ни я друг друга не услышим. От понимания этого у меня сердце кровью обливалось, но все же я не могла отступить. Я знала, что слова есть, нужные слова, но запрятаны они глубоко в лабиринтах моей души, плюс их еще и охранял здоровенный минотавр , а у меня из оружия только сухая ветка.

«Ох, мать!» — подумала я, подходя к Намико и опускаясь перед ней на колени.

— Слушай… — и тут сразу столько вариантов разных для продолжения фразы промелькнуло у меня в голове, и все в основном извинительного наклонения, однако я поняла, что надо признавать ошибки, как бы далеко дело ни зашло. — Ты прости меня. — я старалась придать своей интонации как можно более виноватый оттенок, чтобы разжалобить Намико и тем самым отыграть хоть малую толику ее доверия.

Намико все это время только негромко плакала, опустив голову на грудь, так что ее лица я не видела. Ее зеленые волосы рассыпались по плечам, рукам, спине и создавали словно бы защитный кокон, в котором Намико хотела спрятаться от всего, что происходит. Ее заколка в виде рыбки небрежно валялась рядом, наполовину уже скрытая белым песком. Я подняла заколку и преподнесла ей, чувствуя себя древнерусским князем, вынужденным платить дань орде. Чувство оказалось так себе, по ощущениям, но я надеялась, что хоть так заставлю обратить на себя ее внимание.

— Ты обронила, — мягким голосом сказала я, все еще продолжая держать рыбку из бордового металла на открытой ладони. — Знаешь, я…

И тут зазвучала флейта. Музыка лилась отовсюду. Такой мелодичной и красивой мелодии я еще никогда не слышала. Все мое знакомые флейтисты и даже именитые музыканты и в подметки не годились тому, кто так играл на этой невидимой флейте. Намико вдруг быстро зажала уши и застонала, как будто этот прекрасный звук резал ее уши и причинял невыносимую боль.

— Отойди от нее! — крикнула Ита, но было уже поздно.

Намико резко вскинула голову, и я не узнала некогда прекрасную русалку. Кожа ее в момент стала светло-фиолетовая, волосы вмиг окрасились в черный, рот вытянулся в пугающей улыбке, и вместо нормальных человеческих зубов на меня смотрел страшный оскал из клыков.

— Твою ж мать… — отпрянула я назад от Намико, как от прокаженной.

Только глаза Намико еще не успели измениться, в них на несколько секунд еще виднелись страх и отчаяние, но не злоба, а потом белки глаз словно бы заволокла алая дымка, и мне показалась, что Намико пропала. И это больше не та красавица русалка, что собирала жемчуг и выступала с театром кукол, а нечто совершенно иное, нечто зловещее.

— Намико, что с тобой? — аккуратно произнесла я.

Но русалка в ответ лишь зашипела, как кот, когда готовится к драке, и медленно, словно змея, распутывающаяся из клубка, стала выпрямляться. Я заметила, как на пальцах ее выросли нехилые такие коготки, от которых, я поняла, стоит держаться подальше, а хвост покрылся странно темно-фиолетовой чешуей и стал будто грубый и шершавый, при этом полностью потеряв свой блеск. И при всех этих метаморфозах музыка флейты все не стихала, а наоборот, даже стала немного громче, при этом ни на грамм не потеряв красоты.

— Намико, это же я, Черная! — начала говорить я, но при этом четко осознала, что у меня трясутся руки, и сердце в груди бешено колотится. — Я понимаю, что ты зла на меня, но, может быть, мы все обсудим спокойно…

В глубине души я понимала, что сейчас она скорее смотрит на меня не как на разумное существо, а как на вареную рыбешку, которой пора бы полакомиться. И мне бы надо бы вскочить на ноги и дать деру, но Намико догнала бы меня в тот же миг, и один бог знает, что бы могло случиться со мной, вплоть до потери крови. Но тут меня, слабую девушку, в очередной раз защитила Ита. Быстрым рывком она встала между мной и Намико.

— Беги!

Я даже спорить не стала. Однако порыв как можно дальше унести ноги работал только первые три секунды, я потом я остановилась.

— Нет. Это неправильно, — проговорила я полушепотом. — Я не могу вот так просто убежать.

— Намико, послушай, я не хотела… — начала было я, но тут Ита меня опередила.

— Да беги ты уже, дура… — обернувшись ко мне, крикнула Ита. — Это уже не та русалка, что ты зна…

Сильный удар в грудь заставил слова Иты застрять у нее в горле. Лисичка захрипела и отлетела назад, упав мне под ноги. Я бросилась к ней. Когда когти Нимико порвали красивое красное кимоно Иты на груди, они оставили несколько, к счастью, неглубоких ран на теле. Все они кровоточили.

— Что же я наделала!... — с ужасом в голосе пробормотала я, глядя на раны.

И тут Намико, видимо, решила добить нас. Ее резкий выпад показался мне таким стремительным, что я даже не сразу его заметила.

— Может, уже хватит? — гаркнула я, вложив в голос все остатки моей смелости вкупе с подступающей яростью.

Когти Намико застыли в нескольких сантиметрах от моего лица.

— Ради богов, Намико, успокойся! — я вдруг поняла, что если меня сейчас семеро не удержат, я выложу все это русалке прямо в глаза. — Я…

Но флейта вдруг стихла. Мгновение и музыка словно растворилась в молекулах воды. Намико при этом опустила смертоносные когти и, выпрямившись, стала озираться по сторонам, словно ища что-то. Потом она резко рванулась с места и быстро поплыла куда-то, плавно оплывая барханы белого песка.

— Нам надо за ней! — быстро произнесла я, пытаясь двинуться, но Ита ухватила меня за рукав.

— Она ищет остальных… — Ита прокашлялась. — Нам повезло, что музыка стихла, иначе бы нас сейчас доедали местные крабы. Дай мне пять минут полежать, она все равно не уйдет от нас… — Ита вдруг схватилась за грудь и застонала — сильный спазм боли охватил место удара.

— Тебя надо перевязать.

Я хотела было снять свой пояс, чтобы стянуть рану, но Ита опять меня остановила и только вяло улыбнулась.

— Пять минут.

Вот никто не поверит, и я в тот момент не поверила. Конечно, я чувствовала себя дурой, что согласилась на эти пять минут и оставила подругу истекать кровью, но все же… Ита поправилась. Раны затянулись прямо у меня на глазах. Кимоно, конечно, придется покупать новое, но главное, места порезов больше не светились кровавыми разводами.

— Это что за волшебство такое? — опешившая от таково представления, произнесла я, сидя возле Иты с широко раскрытыми глазами.

— Ну, жизнь у меня одна, А вот все остальное слишком необычное. Сама не знаю, как так получается, — многозначительно произнесла Ита, и после ее слов — хоть стой хоть подай.

— Удивила, подруга, — в восхищении произнесла я, поднимаясь на ноги.

— Кимоно придется выбросить, — печально произнесла Ита, оглядывая места, где была разорвана ткань, — А теперь надо искать компас, раз мы здесь.

— Нет! — твердо произнесла я. — Пойдем за Намико! Я не могу ее так бросить.

— Ты дура?

Из уст Иты вопрос звучал риторически. Однако интонация ее голоса прозвучала не так, чтобы я смогла обидеться на ее восклицание.

— Если хочешь, иди ищи компас, а я пойду за Намико! — и без лишних слов и других тирад я зашагала в ту сторону, куда так стремительно уплыла русалка.

— Точно дура! — ответила сама же на свой вопрос Ита и зашагала за мной. — Но помни, если нас поймают, то разделают на суши, и глазом моргнуть не успеешь. Она теперь будет что-то вроде обращенного хищника. На русалок тень действует очень плохо.

Пройдя примерно полсотни метров, я поймала себя на мысли, что направление хоть и есть, но что мешало русалке изменить его сразу на девяносто градусов? И вот я стояла посредине темного ничто, под ногами слегка похрустывал белый песок, чесала репу и не понимала, а стоит ли мне продолжать идти туда, не знаю куда. По логике, идти вперед, куда уплыла русалка — был верный путь, потому что если повернуть, то можно потерять Намико и самим вконец потеряться.

— Эй! Ты чего встала? — Ита, видимо, заметила мое замешательство.

— Э-э-э… — протянула я, оглядываясь по сторонам. — А что, если Намико свернула туда? — я показала пальцем влево. — Или туда… Или туда? Мы ведь так можем идти и не найти ее.

— Знаю, — коротко ответила Ита и отстраненно зевнула, показывая всем видом, что это не ее заботы.

Ее апатия меня слегка задела, но смыла злиться на нее не было. Отчасти Ита была права. Раз назвалась груздем, то давай полезай в кузов. Я почесала затылок последний раз, еще раз с грустью огляделась, вздохнула тяжело и зашагала дальше.

Еще шагов через триста я опять-таки поймала себя на мысли, что я баран, который тупо идет по дороге, потому что не может догадаться свернуть куда-нибудь еще. Думаете, это обидно? Отчасти да! Но когда тебя окружают разноцветные люминесцирующие рыбки, белый песок, уходящий во все стороны, куда ни кинь взгляд, да молчаливая Ита, шестым чувством начинаешь понимать, что баран-то немного прав. И это в редких случаях вознаграждается. И это как раз был мой случай.

Мы вышли к деревне. Обычные покосившиеся небольшие домики, сломанные заборы, обросшие коралловыми полипами, скрипящие калитки… И не души. Сначала мы подумали, что деревня заброшена, но быстро поняли, что это не так. В центре селения, в большом двухэтажном доме, горел свет. Постройка отличалось от других тем, что была отремонтирована старыми, полусгнившими досками. Кое-где виднелись дыры, но и те тоже были закрыты досками. Только крыша над крыльцом слегка покосилось, но вместо того, чтобы его починить, его просто подперли длинными палками. Изнутри доносились веселые голоса. Видимо, все тяп-ляп-ремонтники собрались внутри, чтобы обмыть успешный ремонт. Пользуясь всеобщим весельем, мы постарались по-тихому подобраться к зданию, и сквозь щели, через которые пробивал свет, заглянули внутрь.

А там вовсю веселились наши старые знакомые: швабра, ведро, мотыга, зонт и тапок, плюс еще пара десятков гнилых старых грязных вещей. Швабра и ведро задорно смеялись в компании таких же оборванцев, уплетали рис из плошек, заедая его рыбой и резво опрокидывая себе в рот каждый по маленькому кувшинчику саке. И таких опорожненных кувшинчиков у них под ногами валялось превеликое множество.

«Похоже, они надрались!» — подумала я.

Другие, которых я не буду перечислять, также разбились на группки и все пили-ели. Зрелище было преотвратнейшее до тех пор, пока я не заметила компас. Мой компас! Моментально весь негатив исчез, как и не бывало, а возбуждение полетело вверх по экспоненте. Итак, трое: мотыга, зонт и тапок, взгромоздившись кто на старую бочку, кто на кривой ящик, а кто на перекошенный стул, на низеньком, кривом столике играли в карты. Мне было плохо видно, эти трое сидели далеко, можно сказать, в соседней комнате. Да и карты их были не похожи на те карты, что я знала. Однако у тапка под рукой лежал мой компас. Его грани немного поблескивали в свете бумажных ламп, что во множестве висели под потолком, и я сразу его узнала. Видимо, эти трое оболтусов не поняли до конца, что к ним попало в руки, и ставили его на кон вместо денег. Я дернула Иту.

— Компас там! У тех… — от странной волны радости от того, что я нашла компас, слова вдруг исчезли с губ. — Ну, у тапка под рукой. Они еще в карты играют.

Я старалась говорить шепотом, но опять же от радости мой голос скакал от высоких нот до низких как сумасшедший. Да и к тому же еще и дыхание сперло. В общем, как вспомню, так неловко становится. Дурехой себя чувствую.

Ита за это на меня грозно шикнула, и я благоразумно умолкла напрочь, чтобы не услышали эти пьянчуги.

— Когда они уснут, я зайду и заберу компас! — кивнула Ита.

Я спорить не стала и тоже кивнула.

«С моей бегемотьей грацией там делать нечего, а вот Ита сделает все в лучшем виде, как в самых кассовых шпионских фильмах», — подумала я, все еще продолжая радоваться, только теперь с закрытым ртом и про себя.

Ждать, я вам скажу, самое скучное время. Тем более, что посмотреть на часы не удастся, чтобы потом вздохнуть и произнести полушепотом: «Еще три часа осталось!» Эта странная неопределенность засела у меня в печенках, как только я о ней подумала, и тем паче не желала вылезать, всеми руками и ногами цепляясь за благодатное место. Однако выбора у меня и у Иты особенно не было, поэтому мы укрылись в темноте одного из старых домов, стоящих так, чтобы из его окон открывался вид на злополучное заведение криков, пьяного смеха и яркого света. Мы пытались разговаривать, то и дело косясь на залитые огнем окна и поминутно прислушиваясь, не раздается ли изнутри так желаемый храп наших недругов. Однако эти поганцы и не думали засыпать, в отличие от меня. Я начала зевать уже через полчаса нахождения на посту.

«Да, в дозоре мне не стоять!» — иронично подумала я, уже подпирая голову рукой, чтобы было поудобней.

Ита же, напротив, казалось полной энергии, а ее глаза иногда, когда она поворачивала голову под определенным углом, светились алыми угольками в темноте.

— Слушай! — вскинула голову я, когда поняла, что если не начну новый разговор, то усну, да и тема, которую я придумала, вроде обещала быть интересной. — А скажи мне, что это за тень такая, которую все так боятся, и где опасно. Я уже поняла, что тут обитают не совсем дружелюбные духи, но не может же быть все так просто?

— Я и сама только ничего не знаю, — спустя мгновения ответила Ита, оторвавшись от окна, и ее глаза снова блеснули в темноте, на этот раз как-то жутко. — Ходят слухи, что и тут замешан император. Мол, пришли сюда Тридцать Королей, а с ними танцовщица, которая скрывала лицо под маской и у которой, по слухам, и имени даже нет. Старики говорили, что с их приходом дни стали сменяться ночами и что их сила мешала императору править так, как он хотел. В итоге — новое восстание. А потом... — Ита умолкла.

— Что потом? — не выдержав, надавила я.

— Потом вдруг все разделилась на тень, полутень и ночь. Как-то сразу, и потом больше никто не слышал ни о тридцати правителях, ни о танцовщице. Говорят, император сотворил с ними что-то страшное. Может, проклял как-то. Или еще как. Он ведь даже здесь остается ее сыном.

— Чьим сыном? Госпожа Таиеко ничего не говорила про это! — я навострила ушки и еще нахмурилась, так как поняла, что не люблю знать только полуправду.

— Ну, — Ита развела руками, — Таиеко или сама не уверена, или не желала говорить тебе то, что несущественно. Однако ходят слухи, что император — сын самой Аматерасу. Только падший, что не захотел подчиниться воле матери. По мне, так это чушь собачья. Чтобы такое сильное божество упрятали за решетку, а ключ отдали, ты уж прости, тебе. — Ита улыбнулась во весь рот и негромко засмеялась. — Или, может, у богов своеобразное чувство юмора? — спросила Ита, но как бы обращаясь больше не ко мне, а ко вселенной. Эдакий риторический вопрос, который заставил меня глубоко задуматься.

— Сын, значит? — проговорила я сквозь зубы.

— А? — встрепенулась Ита, видимо, уловив краем уха мои шептания. — Ты об этом думаешь? Не бери в голову — это все вранье, или, по крайней мере, очень странная правда, в которую лично я не верю.

— Если посмотреть с другой стороны! — подняла я вверх загнутый в виде рыболовного крючка палец. — То все достаточно логично. Однако зачем бросать в камеру к заключенному ключ от замка, чтобы тот его рано или поздно нашел? — мой вопрос тоже прозвучал риторически, хотя в глубине души я почувствовала, что если продолжу идти выбранной дорогой, то найду ответ.

В ответ Ита только пожала плечами.

— Есть охота, — расстроенно проговорила она, потирая животик, видимо, ее киты запели песни.

Мои, впрочем, не отставали и тоже время от времени затягивали долгую и грустную песнь.

— Когда уснут, и ты пойдешь туда, — я подмигнула, а потом подумала, заметит ли Ита в темноте мои перемигивания, — кроме компаса, прихвати чего-нибудь поесть.

— Ладно, — хохотнула Ита и тоже подмигнула мне своими алыми угольками.

Однако ни перекусить крадеными продуктами, ни увидеть компас, по крайней мере, в ближайшее время нам не удалось. Наше внимание привлекла еще парочка оборванных старых вещей, а именно: поломанная по бокам корзина, да похожий на змею поеденный молью пояс от кимоно, который и привлек наше внимание тем, что обматывал собой что-то очень похожее на тело. Однако самого тела мы не видели, но слышали разговор корзины и пояса с двумя другими пьянчугами, что вышли к ним из дома. Подвыпивший кувшин с большой трещиной на боку и отколовшимся горлышком присел на крыльце, а за ним сразу же появился старый ржавый, сломанный самурайский меч.

— Что принесли? — спросил, то и тело поикивая, кувшин.

— Да вот добычу принесла наша зверюга. Хотим ее госпоже показать, но сначала вынесите нам выпить немного. Мы долго шли, в горле пересохло, — писклявым голосом произнес пояс, и мне показалось, что он с трудом удерживает тяжелое тело.

— Ты ж под водой! — хрипловато загоготал меч. — Пей на здоровье.

Это была бы, наверное, очень забавная шутка, но в тот момент мне было не совсем до шуток, хотя в глубине души я и посмеялось разочек.

— А ты шутник, старый меч, — резко ответила корзина, доставая из-за пояса маленький кривой ножик.

— Ладно, ладно! — хохоча, поднял руки вверх кувшин. — Дай и выпить, меч-сама, а то ребята щас утонут от злости, — произнеся эту, по его мнению, самую убойную шутку, кувшин чуть ли не упал на крыльцо, давясь от смеха.

Черт, я и во второй раз хихикнула про себя.

«Да уж! — подумала я, когда поймала себя на этом. — Шутники, чтоб вас!»

Меч, давясь от смеха, скрылся в доме и через несколько секунд вернулся с большущей бутылью, которую он передал пришедшим, и те тут же по очереди жадно припали к ней. Из их рук упала на белый песок уже пустая бутылка.

— Хорошее саке! — облизываясь, пробормотал пояс. — Ладно, надо отвести эту русалку к госпоже, и мы вернемся за добавкой. Пока!

И они зашагали по дороге туда, где странные, почти не видимые силуэты скрывала тьма. А кувшин и меч, помахав им руками, снова скрылись в доме.

— Что там? — тут же спросила я Иту.

— Не знаю, наверное, еще какое-то здание. Оно так сильно скрыто тенями, и я даже почти не вижу его. Тут определенно магическая завеса, — ответила Ита, пожав плечами.

— Может, там Намико? — сложить два и два оказалось довольно просто. — Пошли за ними!

— А как же компас? — взволнованная моими быстрыми решениями и действиями — я уже наполовину вылезла из окна, — спросила Ита. — Снова потеряем.

Решение в моей голове хоть и далось быстро и вызвало дрожь в коленках, было произнесено мной достаточно уверенно.

— Ты останься тут и добудь компас, а я за ними, — и тут же я добавила, так как почувствовала, что чертовски не уверена в себе. — Постараюсь не шуметь! — и затем улыбнулась и подняла большой палец вверх, скорее для успокоения себя, чем для Иты.

— Ладно! — почти не колеблясь, ответила Ита. — Потом я тебя найду.

Если бы она увидела, как у меня внутри все упало, то наверняка бы переменила свое решение. Не такого ответа я ожидала. А что-то вроде: «Нет, пошли вместе!» или «Я тебя не оставлю, пропадешь ведь!»

«Черт! Черт! Черт!» — закружилось у меня в голове, пока я вылезала из окна наружу, в мир страдания и боли, в мир, где меня поймают и отдадут Косте, в мир, где… О боже, как же мне было страшно идти одной!

Не имея морального права оглянуться, я постаралась, как могла, конечно, притвориться мастерским ниндзя и красться бесшумно… Но-о-о. Первая же трухлявая веточка, на которую я в потемках наступила, предательски раскрыла меня. Ха! Раскрыла бы, если бы кто-нибудь из того галдежника, что они устроили в доме, услышал меня. От них шел такой шум, что я даже при желании, наверное, могла бы разговаривать с Итой в голос, и никто бы ухом не повел. От понимания этого мне стало как-то легче, вернее, я стала более развязной и чуть менее осмотрительной. Веточки, мертвые отростки кораллов, панцири моллюсков все так же продолжали трещать под моими медвежьими ногами, однако же я смогла быстро миновать окрестности опасного дома и выйти к дверям храма.

Дерево, из которого они были сделаны, настолько почернело, что я смогла хорошо разглядеть их, только когда подошла к ним почти на расстояние вытянутой руки. К моему счастью или несчастью, их никто не охранял и они оказались полуоткрыты, так что я смогла беспрепятственно пройти внутрь храма. Оказавшись внутри, я вдруг замерла и вспомнила, что Ита упоминала какую-то, как ей показалось, магическую завесу. Я оглянулась. Хмыкнула, еще раз оглядывая черные створки дверей, потом хмыкнула еще раз, обратившись к своим ощущениям, но ничего. Мои сенсоры молчали. Тут либо Ита ошиблась, либо тут вообще ничего нет. Как выяснилось позже — это просто я облажалась. И, забегая вперед, скажу: магическая завеса была, как мне потом поведали, но разве я могла почувствовать столь тонкую магию. Я же просто обычный человек. Впрочем, до этого я еще дойду.

Внутри храма под высокими потолками висело множество красных бумажных фонарей, тусклый свет которых освещал множество гравюр, видимо, нарисованных прямо на стенах. То были сражения, нарисованные в довольно мелких подробностях: с окровавленными мечами, свирепыми тиграми сражающимися с самураями, раздира… Оп. Что-то я отвлеклась. В общем — это гравюры создавали довольно зловещее впечатление. Смет мерцал на этих полотнах, и мне казалось, что они слегка оживают: там, на краю зрения, движения меча, здесь я заметила краешком глаза удар тигриной лапы. Мне казалось, что они — все, кто изображен на картинах — замерли и следят за мной. Ждут, пока я пройду, чтобы снова начать бесконечное сражение. И знаете что? Я не стала им мешать. Пройдя примерно половину этой галереи, я ускорила шаг и поспешила скрыться за очередными дверьми.

Так я попала в главный зал. Как я это поняла? Достаточно просто. Это оказалось просто огромных размеров помещение, не с привычной для Японии угловатостью, а полукруглое. И в центре этого полукруга располагалось одно большое полотно, высотой до самого потолка. На полотне, которое еще оказалось недорисованным примерно наполовину, изображались русалки, плавающие в темной воде, меж люминесцирующих растений, похожих на кораллы. Они двигались на картине словно тени, то появляясь, то исчезая в мутной и совершенно иссиня-черной воде, словно это было похоже на гигантское море разлитых чернил. Жутковато это все выглядело, но мне, если честно, понравилась картина. Ну а в центре этого полотна ко мне спиной сидела девушка с распущенными длинными волосами цвета серебра, в черно-белом кимоно, причем на черной половинке красовалась белая луна, а на белой было вышито черное солнце. А сама девушка светилась в темноте, озаряя всю большущую комнату самым настоящим лунным светом.

Недолго думая, я как мышка шмыгнула за колонну, что подпирала полукруглый свод, в котором зияла огромная дыра, где я четко могла разглядеть звезды. И я даже узнала некоторые созвездия: Большую Медведицу, созвездие Ориона. Причем звезды сияли так ярко, словно были похожи на сотни маленьких электрических лампочек. Сравнение, конечно, так себе, но вы просто подключите фантазию и представьте, как это было красиво и захватывающе.

Было так до тех пор, пока я не стала приглядываться, чем эта девушка занимается. Скажу просто, она рисовала на том холсте. Вот только мне не хочется рассказывать, как она это делала и чем. Но, наверное, расскажу, вы уже большие. Хотя меня воротит от этого зрелища до сих пор. Итак, рядом с ней, не очень далеко, чтобы можно было без труда дотянуться рукой, неподвижно лежало тело русалки. Сначала я не поняла, что это именно тело русалки, подумала, что, быть может, это она для себя так много краски принесла, ведь картина большая, краски надо много. Окончательно все сомнения ушли, когда, подняв кисть, девушка окунула ее в грудь русалки, слегка поводила по часовой стрелке и затем, подняв руку, не спеша и элегантно начала выводить вот этой странной «краской» рисунок на картине. Первым моим ощущением было замешательство, а затем вопрос: «Что это я щас увидела?» Ответ пришел ко мне в виде почти определенного желания покинуть сию обитель раз и на всегда. И никогда сюда больше не возвращаться. Хотя была и другая сторона этой медали — некое чувство любопытства, которое хотело понять. Это любопытство тоже было не против сделать ноги, но после того, как все поймет и осознает. Я выбрала первое, но и шагу сделать не успела, как из дверей, расположенных слева от полотна, почти ввалилась дюжина русалок, таких же страшных и уродливых, как обращенная Намико.

Эта свора смеялась, одна тройка весело резвилась, устроив заплыв наперегонки с некоторой примесью игры в салки. И, судя по их лицам и довольно страшным оскалам, им было весело. Основная же масса закружилась вокруг той сереброволосой девушки. Они наперебой что-то спрашивали, трогали ее волосы, даже целовали руки. Казалось, девушка в черно-белом кимоно была абсолютно не против такого обращения. Она улыбалась каждой русалке и пыталась ответить на все вопросы сразу. У нее оказался очень звучный голос, словно запели те колокольчики в доме старика. Да и лицо ее было божественно прекрасным. Я вообще встречала женщин в этом мире таких прекрасных, что любая фотомодель не будет такой никогда, даже если ей на лицо наложить тонну косметики. Сделать фотошоп… Ну, я не знаю. В общем, никогда, и точка! И я как девушка черной завистью позавидовала такой внешности. В очередной раз. Эх…

Однако это всеобщее веселье было недолгим. Из глубины того помещения, откуда с таким шумом и гамом вырвались русалки, послышались очень приятные звуки флейты, и все как одна расселись за спиной сереброволосой девушкой, поджав хвосты. Как я ни всматривалась, не могла понять, кто из них Намико, да и есть ли она среди этих диких русалок. Они все, казалось, были на одно лицо. Сжимая в руке заколку Намико, я всем сердцем надеялась, что она сейчас не лежит там без движения, использованная как палитра для рисования. Однако ответ мне довольно скоро подарила девушка в черно-белом кимоно.

— Намико? — обратилась она к одной из русалок. — Тебя ведь так звали? Подойди ближе. Ты новенькая, хочу посмотреть на тебя.

Тотчас все эти уродливые морды повернулись к одной-единственной русалке, которая медленно поднялась и, слегка оттолкнувшись руками от пола, плавно подплыла к сереброволосой. По большим глазам всех сидящих русалок было невозможно понять, что они испытывают: радость за новую подругу или ненависть, потому что выбрали не их. Сереброволосая девушка, не слова ни говоря, стала медленно рассматривать сидящую напротив нее Намико. Потом подняла руку и потрогала ее кожу, словно это была дорогая ткань. Поиграла слегка пальцами в ее волосах. Пригладила несколько волосков, что нагло не давали полностью разглядеть широкий лоб Намико. Погладила по щеке. Видимо, очень нежно, потому что когда Намико опустила голову, как котенок, требующий ласки, сереброволосая девушка не отказала ей в этом маленьком удовольствии.

— Дочери! С вами ваша новая сестра! — радостным голом возвестила сереброволосая девушка.

И все сразу заулыбались. Я говорю так скупо, потому что мне и сейчас довольно жутко вспоминать это. Это было похоже на некое кошмарное сборище кривых, даже страшных улыбок. Словно ожил некий цирк уродливых игрушек, как в малобюджетном фильме ужасов. Намико тоже скалилась, так широко разевая зубастую пасть, как могла. Казалось, она действительно рада, что оказалась среди них и была принята как своя. Видимо, память о прежней жизни оставила ее уже навсегда. Мне не хотелось в это верить, но мой мозг настаивал. Предлагал мне какие-то варианты развития событий, в которых уже нет Намико как прежней личности. Мысли давили на разум, заставляя его согласиться, до тех пор, пока я не разозлилась и не вышвырнула всех за дверь. Я должна была спасти Намико во что бы то ни стало.

— А теперь, дочь моя, — мелодично проговорила девушка в черно-белом кимоно, беря за руку Намико, — ты не приведешь к нас свою подругу? Она там, за колонной, стесняется к нам выйти.

И тут она показала на меня… За колонной…

И тут я чуть не упала.

«Мать моя женщина, — паническим вскриком пронеслось у меня в голове. — Куда? Куда бежать? Где спрятаться?» — носились дикие мысли, но прежде чем я смогла что-либо вообще предпринять, Намико так стремительно скользнула ко мне, что когда ее большие глаза уставились на меня, я все так же прижималась к колонне, как три секунды назад.

И вид у меня был не лучший: эдакая смесь застывшей паники и переливающегося через край удивления. На мгновение я даже по-глупому перестала чувствовать себя, видимо, мое сердце уже успело сбежать в пятки, да там и обосноваться.

— Намико, пожалуйста, не причиняй вреда этой девушке, она наша гостья, — девушка в черно-белом кимоно уже успела подняться и теперь стояла, вытянутая и изящная, словно молодая береза.

Намико протянула мне перепончатую руку. Я нехотя взяла ее, хотя в голове только и слышалось: «БЕГИ, БЕГИ!» Ее шершавая ладонь и тонкая кожа перепонок между пальцами мне совсем не понравились. Но все же Намико довольно нежно взяла мою руку в свою и ненавязчиво потянула за собой.

— Приветствую тебя в своем доме! — сереброволосая девушка поклонилась мне со всей учтивостью, словно встречала кого-то из знатного рода. Я даже слегка смутилась, видя такое обращение, и слегка зарделась. — Я Гин!

Тогда я тоже поклонилась, как умела, стараясь выказать уважение, при этом категорически не понимая, что я делаю, что делать, и чуть ли не падая в обморок от страха и волнения.

«А если она тоже захочет превратить меня в мольберт?» — подумала я.

Потом эта мысль стала похожа на мысли обреченного, попавшего в смертельную ловушку. И ведь я знала, что после госпожи Футакучи ничто не может меня испугать, ну, или испугать, но не так сильно. В всяком случае, с Футакучи все было предельно ясно — она была монстром, и ее монструозность прямо выпирала наружу, так что было все видно. Но эта Гин излучала скрытую опасность, не понятную мне непредсказуемость.

— А я Черная, — пытаясь скрыть свой испуг, уверенно, но слегка замедленно произнесла я.

— Нет, — Гин ласково улыбнулась. — Это твое прозвище, потому что у тебя черные волосы, так?

Я сделала неловкий кивок и еще удивилась ее проницательности, хотя, забегая вперед, скажу, что дело было вовсе не в том, что она мне показалась протеже Шерлока Холмса, а совсем в другом.

— А какое твое истинное имя?

— А-александра. То есть Саша, — я попыталась слегка улыбнуться в ответ на ее улыбку, но мои несовершенные губы даже близко не могли тягаться с ее совершенной улыбкой.

Гин попыталась выговорить мое имя. Несколько раз запиналась, пытаясь преодолеть слоги, словно бы она с трудом брала неприступные бастионы. Когда же ничего не вышло на третьем слоге, Гин виновато улыбнулась и нехотя признала, что имя у меня сложное и звать меня Черной гораздо удобнее. Хотя и сразу попросила прощения, сказав, что прозвище хоть и подходит, но не подобает мне, как ее гостю. И снова попросила прощения, что будет называть меня так. Я вздохнула, слегка подуставшая от ее извинений, но этикет и уважение к гостю — это святое. Поэтому я согласилась.

— Знаешь, я хочу тебе что-то показать, — вежливо произнесла Гин и движением руки, похожим на взмах лебединого крыла, столько было в нем изящества, пригласила меня пройти с ней в другую комнату.

Я кивнула, и, оставив русалок одних, мы не спеша прошли ко входу, что вел в коридор. Напоследок я оглянулась посмотреть, как там Намико. Русалки по-прежнему сидели, поджав хвосты, но теперь они не резвились в диком танце, а о чем-то совершенно спокойно беседовали вполголоса, заплетали друг другу волосы, поправляли помятые складки кимоно, разглядывали чешуйки на хвостах. Это выглядело так мило со стороны, что я подумала, мол, это всего лишь родные сестры собрались, чтобы посудачить, как прошел день, обсудить красивых встреченных русалов и вообще пораспускать сплетни.

— Беспокоишься за свою подургу? — уголки губ Гин, слегка поднялись, но ее улыбка мне сейчас не понравилась, звуча как издевка.

— Да, немного, — неуверенно произнесла я.

Но на самом дела мне дико не хотелось никуда с ней идти, а хотелось забрать Намико и убраться подальше от этой черно-белой красоты.

— Не беспокойся, — голос Гин прозвучал достаточно уверенно, так что я даже немного поверила. — С ней все будет в порядке. Там ее сестры, и ее никто не тронет.

— Хорошо… — коротко произнесла я, но, как по мне, так прозвучало это даже для меня слишком грустно.

Гин, наверное, это тоже уловила.

— Почему ты меня не спрашиваешь о картине? — не поворачивая голову, произнесла Гин, вид у нее при этом казался мне слегка горделивым, наверное, из-за осанки.

Да, у нее была совершенная осанка. А сам вопрос не сквозил заправским зазнайством художника, который жаждет обязательной похвалы и не примет плохую критику.

— О картине? — я попыталась прикинуться дурочкой, совершенно не желая ничего узнавать об этой ужасной картине и той палитре, сделанной из тела русалки.

— Да, о ней! — не отступала Гин.

«Вот жешь настырная тетка», — подумала я зло, хотя вслух сказала:

— Картина очень интересная.

Нейтральный ответ должен был ее успокоить, потому что на такие ответы, как показывает практика, почти всегда больше вопросов не задают.

Она, конечно, могла посчитать меня обычным любителем, который не понимает высокого виденья художника, и промолчать, дабы еще сильнее не раздражать своих возвышенных чувств, и я бы была ей премного благодарна, но нет, Гин не желала отступать. Более того, она пошла в атаку.

— Ты наверняка заметила мои краски? — этот вопрос был безэмоциональный, пустой, видимо, она воспринимала это как само собой разумеющиеся.

А я подумала: «Краски? Теперь это так называется?»

Гнев во мне просачивался через страх, и мне очень, ну просто очень захотелось отвесить ей хорошего пинка.

— Я знаю, они выглядят очень… — Гин осеклась, подбирая слова. — Непривычно.