Скала Ветров (джен)

Вырвавшись из лап разбойников, Шаухар мчалась во весь дух — по камням и кочкам, не разбирая дороги. Сердце её бешено колотилось, горло сжималось от ужаса, ей казалось, что за ней гонятся, что она слышит за спиной топот и тяжёлое дыхание... А может, это был чужак? Может, это он бежал следом? Она видела, как его сбили с ног и он упал под ударами дубинок, но вдруг ему все-таки удалось вырваться?

Она споткнулась и полетела носом в землю, и только после этого, перекатившись на бок, наконец заставила себя обернуться.

Погони не было. Чужака тоже.

Мир вокруг посветлел — над горами разгорался рассвет, расцвечивал край неба алыми красками. Ни единой живой души не имелось поблизости — только камни, скалы и пыль, — лишь в кустах неподалеку пела ранняя пичуга. Шаухар медленно поднялась, доковыляла, прихрамывая, до кустов и спряталась под низко нависавшие ветви. Всё её тело болело, на зубах скрипел песок, скула, по которой прилетел удар дубинки, распухла, и кровь, засыхающая на лице, неприятно стягивала кожу. Надо было отдышаться и прийти в себя, а потом... что?

Шаухар отныне была свободна. Она могла подняться на гребень горы, и оттуда, на юго-востоке увидеть трехрогую вершину Скалы Ветров. Ничто не мешало ей пересечь ущелье, отыскать тропу, ведущую к Пещере, пойти по ней и, может быть, встретить наконец соплеменников. Её ничто тут не держало.

Или — держало? Но что? Ей было невдомек. Но и уйти она тоже почему-то не могла.

Надо узнать, что случилось с чужаком, сказала она себе. Хотя, наверное, он давно мертв... Но вдруг ему все-таки удалось расшвырять недругов и спастись, и он блуждает где-нибудь неподалеку так же, как и сама Шаухар? Может быть, раненый... совершенно безрукий... Конечно, вероятность этого ничтожно мала, но всё же... Не могу же я его тут бросить, совсем ничего о нем не узнав. Как-никак, он меня спас... Почти как Ухтар.

Она попыталась припомнить, как и когда Ухтар приходил ей на помощь, но вспомнила только тяжелую корзину с рыбой, которую Ухтар как-то помог ей взвалить на плечи. Впрочем, в подобные, настолько опасные переделки ей раньше попадать и не приходилось...

Оставаться одной было просто страшно. А вернуться к логову разбойников — ещё страшнее. Если бы можно было хоть кого-то позвать на помощь... Но кого? На многие мили вокруг не было ни единой живой души. Кроме, наверное, тарков...

От боли, страха, растерянности и одиночества Шаухар хотелось заплакать.

Она долго собиралась с духом, не решаясь покинуть сомнительное убежище. В каждом дуновении ветерка ей слышались крадущиеся шаги, в каждой тени виделся силуэт преследователя, и след, оставленный на горле кожаным ремнем, горел, будто свежий ожог. Но вокруг всё было тихо, и она наконец осмелела — осторожно выбралась из кустов и огляделась, высматривая поблизости тропу или хоть что-то, на неё похожее.

Хотя по-прежнему не знала, куда идти.

* * *

Гэдж слышал голоса смутно, точно они доносились из соседнего подземелья:

— Сдох наконец? Хрипит вроде...

— Добей его, Клещ! Бешеный он, вон как на нас накинулся!..

— Стойте! За живого орка пять золотых дают... а за дохлого — дырку от баранки!

— Дурень! Ты кому его продавать собрался — господам паршивым гондорцам, которые нас мечтают поймать и вздернуть на первом же дереве? Не пять золотых получишь от них, а петлю на шею...

Кто-то нашёл кинжал, который Шаухар выронила при падении, и теперь, изумленно присвистывая сквозь зубы, разглядывал его при свете костра:

— Смотри, какая цацка! Девка потеряла...

— Откуда он у неё?

— А пес знает... Тоже наверняка стянула где-нибудь... Ну, было вашим — стало нашим.

— Какого лешего вы её упустили? — процедил Висельник. — Догнать надо было и пришибить! Приведёт теперь сюда свору орочья́ своего...

— Догонишь её там в темноте! Да никого она не приведёт, — откликнулся Клещ, правда, не слишком уверенно. — Орочьё всё под землей сидит, сам не знаешь?

— А если не «всё»? Мало, что ли, орков в горах? Может, эти — другие... Гляди, какая на этом уроде одёжа! Не козьи шкуры.

— Одёжа? Погоди-ка, — просипел Урт. Он шагнул к Гэджу, в полубеспамятстве лежавшему на земле, и ногой перевернул его лицом вверх. Прищурился, внимательно вглядываясь: — Да провалиться мне! Кажется, я этого парня знаю...

— Знаешь? Откуда?

— Оттуда. — Урт плюнул сквозь дыру в ряду зубов. — Он из Изенгарда... Видел я его там, понял?

Гэдж медленно приходил в себя. Рассветало, и очертания пещеры мало-помалу вырисовывались во мраке; рожи склонившихся над ним разбойников двоились перед его глазами. Саднило горло, раскалывалась голова; боль, раньше сосредоточенная в перебитых руках, теперь расползлась по всему телу, и Гэдж ощущал себя одним сплошным переломом. Ну, Шаухар, по крайней мере, удалось убежать — и то хлеб...

Урт, сидя рядом на обтесанном бревне, щерился щербатой усмешкой. Его мрачная краснощекая рожа дышала злорадным торжеством:

— Помнишь меня, дрянь? Вижу, не помнишь... А я тебя не забыл... И тебе напомню, коли память у тебя короткая... ох и напомню! Визжать будешь, как поросенок под ножом мясника, в Хараде услышат!

— Брось, Урт, — проворчал Кривой. — Чего с ним канителиться, ножом по горлу — и в овраг! Он и без того дохлый почти.

— Ничего, сейчас очухается, — буркнул Урт. — В овраг — успеется, торопиться некуда... Скучно тут сидеть, поразвлечься, что ли, не хотите? Он мне два зуба ни за что выбил, тварь, так я ему щас возьму и горячих углей в глотку напихаю, чтобы дым из ушей пошёл! Ненавижу орков!

Гэдж отчаянно пытался собраться с мыслями. Он смутно помнил, что где-то видел этого краснорожего, совсем мельком — но где именно, никак не мог выцепить из стоявшего в голове тумана. «Ненавижу ор-р-рков!» Наконец какое-то неуверенное воспоминание забрезжило: Изенгард, двор возле лазарета, пьяный буйный мужик с топором в руках... Гэджу тогда пришлось усмирить его ударом в челюсть, а сейчас... Кто же мог подумать, что этот почти случайный эпизод в его жизни в самый неподходящий момент вдруг получит продолжение, да ещё настолько для Гэджа неприятное?

— Я... не хотел, — собравшись с силами, прохрипел он, — чтобы... зубы... Но ты... был опасен...

— Я и щас опасен, — сказал Урт под хохот своих дружков. — Только у тебя теперь кулаков нет, чтобы зубы мне вышибать, урод. Ну, давай, поскули еще, а мы послушаем! — Он пнул пленника по больной руке, и Гэдж судорожно прикусил воротник рубахи, чтобы не закричать.

Ему все-таки удалось не потерять сознания:

— Верните меня... в Изенгард. — Он выталкивал слова через силу: после каждого из них приходилось делать паузу, чтобы набрать в грудь воздуха для следующего. — Белый маг... вам... заплатит.

— С чего бы? За твою тупую орочью башку награда, что ли, назначена?

— Я... его ученик.

Разбойники потешались:

— Вон оно что... Да ты, оказывается, птица высокого полета, а? Интересно брешешь, тварь, давай, продолжай, любо-дорого слушать.

— А может, не брешет? — с сомнением спросил Клещ. — Слыхал я, болтали изенгардские, будто у сумасшедшего старика и впрямь орк не то в учениках, не то в услужении. Вроде как колдун его на воспитание брал...

— Брешет, не брешет — какая разница! — процедил Висельник. — Деньги, что ли, кто-то за орочью рожу платить будет? — Он презрительно толкнул Гэджа мыском сапога: — Если ты и впрямь из Изенгарда, тварь, то тут-то как очутился, а?

Гэдж умел вдохновенно врать, если этого требовали обстоятельства. Но сейчас мысли его ворочались в голове туго, со скрипом, хоть он и старался соображать как можно быстрее:

— Меня... взяли в плен. Орки. Ради... выкупа. Но мне... удалось сбежать...

— С девкой, что ли?

— Она... помогла. А колдун... из крепости... меня ищет. Он... заплатит. Золотом.

— Сколько?

— Много.

Гэдж надеялся, что его срывающийся от нехватки дыхания голос звучит достаточно убедительно, хотя сам никакой уверенности в своих словах не испытывал. Но разбойники, кажется, призадумались; только Урт и Курдюк сердито ворчали: одному хотелось немедленно переломать пленнику ребра за выбитые зубы, другому — за разбитый палкой нос.

— Да брешет он! Какого пса вы его слушаете? Не будет никакого выкупа! Какой дурак станет золотом за орка платить, нашлась великая ценность...

— Колдун по пять золотых с носа платил, забыли? — мрачно напомнил Кривой.

— Колдун — сумасшедший, сегодня у него так, завтра — эдак... Да и нельзя нам таркам на глаза показываться — вздернут, и вся недолга!

— Нам нельзя, — сказал Кривой. — Но у меня знакомец есть в Червивых Холмах, ему — можно... Он не из лихих молодцев, так, барыжит иногда, таркам про него неизвестно. Поди, не откажется с тарками за долю поторговаться, скажет, что, мол, нашёл этого урода в горах, уже таким вот поломанным... Если сторгует монет пятьдесят, уже хорошо. Нам золотишко-то всяко не лишним будет, коли мы хотим отсель подальше убраться.

Курдюк возражал:

— Да нельзя этого орка таркам возвращать... Растреплет он всё про нас...

— Не растреплет... Язык ему отрежем для верности...

— А вдруг колдуну он без языка без надобности?

Разбойники с жаром спорили; сознание Гэджа то уплывало, то возвращалось. Перед глазами его мелькали разноцветные пятна, и все сливалось в невнятную круговерть, размывалось и подергивалось рябью, словно он лежал на дне озера и смотрел вверх сквозь толщу прозрачной воды. Он закрывал глаза — и проваливался в забытье, потом выныривал из него — и чувствовал себя свежепойманной рыбиной в садке уличного торговца. Она ещё жива, пытается дышать, открывает жабры, шевелит плавниками и даже иногда бьёт хвостом, ещё не верит в худшее и на что-то надеется, хотя всё, что ждёт её впереди — разделочная доска и топорик в руках умелой кухарки...

* * *

Слуха Шаухар коснулся дробный топот копыт — и она замерла.

Лошади шли рысью. Их было много — кажется, не меньше десятка, — и Шаухар, застигнутая на дороге, в испуге огляделась: появление лошадей означало и появление тарков, а встречаться сейчас с давними врагами орчанке совсем не улыбалось. Она до сих пор не знала, чем закончились переговоры, и что произошло у Пещеры. Вдруг эти тарки перебили всех её соплеменников, неведомым волшебством затопили подземелья и теперь рыщут по окрестностям в поисках выживших? Они вооружены и опасны...

Она юркнула, как ящерица, в попавшийся на пути овражек, затаилась там за пучком травы, замерла. Ей отлично была видна дорога в обе стороны и приближавшиеся всадники верхом на рослых тарковских конях; они вскоре поравнялись с овражком, в котором пряталась Шаухар, налетели в вихре пыли, грохоте копыт и бряцанье снаряжения и промчались мимо — но, миновав овражек, к досаде Шаухар, приостановили коней неподалеку и принялись о чем-то совещаться. Тропа здесь выходила на развилку, и тарки, видимо, решали, стоит ли ехать направо или налево, или лучше будет разделиться. При них были мечи, короткие копья и арбалеты, под плащами мягко поблескивали кольчуги; кони их тревожно всхрапывали, то ли разгоряченные скачкой, то ли просто чуя неподалеку орка.

Эти вооруженные до зубов вояки, пожалуй, и впрямь могли бы запросто справиться с разбойниками, подумала Шаухар. И выручить чужака... если он, конечно, до сих пор жив. А если мёртв... Ну, тогда хоть отомстить. Как-никак, тарки — его, чужака, соплеменники, и он, кажется, в них верил и хотел к ним вернуться... А ведь разбойники чем-то насолили таркам и тоже боялись с ними столкнуться. Может, как раз лиходеев-то эти всадники и ищут? Просто им не известно, где искать...

А ей, Шаухар — известно.

Её бросило в пот.

Она не знала, что делать.

Отсидеться? Или выйти из оврага, показаться, позвать на помощь? И вновь попасть в плен — теперь к таркам? Схлопотать копьем в лоб? Или... почувствовать на себе чужие липкие взгляды, грубые лапы... как там, в логове разбойников. Её затрясло...

Всадники, кажется, закончили совещаться; один из них — наверное, главный — что-то отрывисто разъяснял, указывая рукой на ущелье. Сейчас уедут...

Ну и отлично. Шаухар мысленно вздохнула с облегчением. Скатертью дорожка. Можно теперь вообще обо всем позабыть и ничего не решать...

А если чужак все-таки жив?! И, кроме Шаухар, рассчитывать ему не на кого и не на что? Внезапно вспомнилось тёмное подземелье, хлещущая во мраке вода, холод, отчаяние, тёплая рука чужака на запястье: «Не бойся, всё будет хорошо...»

Дыхание у Шаухар перехватило, и в горле встал мягкий горячий ком.

— Эй! — Голос её сорвался на хрип.

Всадники не услышали. Поворотили коней...

— Эй! — заорала она во всё горло и выскочила из оврага, размахивая руками. — Стойте!

Ноги сами вынесли её на дорогу, прямо под копыта коней, огромных, свирепых, разящих лошадиным по́том и зло скалящих зубы. Её обдало страхом, как ведром холодной воды; в ужасе она попятилась и, уже раскаиваясь в неуместном порыве, хотела шмыгнуть назад, в яму на обочине, но было поздно — её заметили.

Захрапели кони, заржали, встали на дыбы, шарахаясь от орка. Всадники, бранясь, рассы́пались по дороге, натягивая поводья. Путь к спасительному оврагу оказался отрезан, Шаухар металась меж лошадей, как испуганная мышь. Зачем, зачем я это сделала, прыгало у неё в голове, пожалела чужака, дура, все равно он уже мёртв, а меня тоже сейчас убьют...

— Там... Т-там... Помогите... — ноги её подгибались от ужаса. Но отступать оказалось некуда: она мгновенно оказалась в кольце всадников, и острия трех-четырех копий уставились ей в грудь.

— Какого лешего? — гаркнул один из тарков, со светлыми волосами, выбивающимися из-под шлема, и густой, такой же светлой щетиной на подбородке. — Орчиха! Откуда?

Зазвенели мечи, покидающие ножны. Всадники с тревогой оглядывались, точно ожидали, что на них сейчас из ближайшего ущелья ринется отряд вооружённых орков.

— Где остальные?

— Что ей надо?

— Тише! Она что-то лопочет...

— Помогите... — беспомощно шептала Шаухар. У неё кружилась голова; она была уверена, что сейчас упадёт, и кто-нибудь из всадников насадит её на копье, как рыбину на острогу — разом, насквозь, с хрустом ломая ребра.

Громко фыркали кони. Всадники, кажется, убедились, что, кроме Шаухар, поблизости никого нет, но убирать оружие в ножны пока не спешили.

— Ну, говори! Громче! — отрывисто потребовал белобрысый. — Что тебе надо?

Трепеща, Шаухар испуганно оглядывалась. Кое-как собралась с силами:

— Там... На горе́, — она указала рукой в сторону пещеры. — Там, — все слова разом вылетели у неё из головы, и она никак не могла вспомнить, как звучит слово «разбойники» на всеобщем. — Злые люди!

— Что?

— Там, в логове! И ещё там... чужак! С ними! Пленник!

— Какой чужак?

— Который... чужак! — Шаухар совсем растерялась. Ну как им объяснить? «Это ваш чужак»? «Орк, который на самом деле не орк»? Или... что? Вдруг её озарило: — Гэдж! Там — Гэдж! В пещере!

Всадники переглянулись — быстрыми странными взглядами.

— Что она несёт? Что за брехня?

Один из тарков, постарше, смотрел на неё с внимательным прищуром.

— Кто тебя так избил?

Шаухар нервно стёрла с распухшей половины лица засохшую кровь.

— Они! Люди! Сунху! — Ну как им всё объяснить, если ей не хватает ни слов, ни ума, ни сообразительности?! От отчаяния и бессилия к горлу подступали рыдания... Но тут её осенило вновь — она торопливо сняла с пояса перевязь, которую разбойникам, по счастью, сорвать с неё так и не удалось, и протянула таркам:

— Вот! Это вещь... чужака.

Перевязь пошла по рукам. Всадники озадаченно оглядывали её и ощупывали, качали головами и поджимали губы. Белобрысый нахмурился.

— Это не изенгардская работа — гондорская... — Он смерил Шаухар подозрительным взглядом: — Ты сама откуда?

— Из... Пещеры.

— Почему ты здесь, а не среди сородичей? Одна?

Шаухар перевела дух. Кажется, убивать её не собирались — по крайней мере, не сию минуту.

— Нас река вынесла из подземелий. Когда... началось наводнение. И мы бродили по горам... Я и чужак... Набрели на Логово. А потом... пришли разбойники, — она наконец вспомнила это слово. — И... чуть нас не убили.

— Разбойники? — всадники опять обменялись взглядами. — Уж не те ли, кого мы ищем?

— Как они выглядели? — мрачно спросил белобрысый.

— Как... разбойники, — пискнула Шаухар. — Волосатые. С оружием. У них была еда... И кожаные мешки... с вином.

Тарки по-прежнему смотрели недоверчиво и без приязни. Впрочем, Шаухар их вполне понимала: окажись она на их месте, тоже, пожалуй, не слишком-то верила какой-то грязной незнакомой девчонке, выскочившей из оврага, как паяц из коробочки.

— Странно всё это... А если она брешет? — нерешительно спросил один из всадников. — Вдруг оно того... ловушка какая?

Белобрысый задумчиво почесывал щетину на подбородке.

— Брешет? Да что-то не похоже... Разбойнички наши действительно провизию и бурдюки с элем из лагеря прихватили, так что, возможно, это они и есть. Да всё равно надо выяснить, что тут творится. — Он отыскал кого-то взглядом. — Эодар, возьми девку в седло и пригляди, чтоб не сбежала. Остальные — за мной! — Он кивнул в сторону Логова, куда минуту назад указывала Шаухар: — Едем!

* * *

Так и не придя ни к какому решению, разбойники тем не менее оставили Гэджа в покое — впрочем, сбежать он все равно не мог и лежал, закрыв глаза, с тоской прислушиваясь к их болтовне. Разбойники тоже знали, что деваться ему некуда, и потому, к неудовольствию Урта, постановили отложить окончательное решение его участи на потом, сейчас их донимали вопросы куда более неотложного и насущного толка. После бессонной ночи и вчерашней пьянки всех мучило похмелье разной степени насыщенности, а оба бурдюка с выпивкой были пусты. Больше всех страдал Курдюк:

— Башка трещит... Мутит... И пить охота — страх...

— Ручей есть в овраге под горой, — сказал Клещ. — Пусть Кривой за водой сбегает, ему в драке меньше всех досталось...

— Да и пожрать бы не мешало...

— Поберегите жратву-то. Пес знает, сколько нам ещё тут сидеть...

— Пробираться надо в Дунланд, не мешкать...

— Так-то оно так, только кабы чего не вышло. Тарки вчера по горам рыскали, нас искали... И сегодня наверняка продолжат. Схорониться надо на несколько дней...

— Нет у нас жратвы на столько времени. Валить надо...

— Как валить? Тарки повсюду... — Разговор вяло катился по кругу.

Гэдж хотел сказать, что знает тайные орочьи тропы, и мог бы провести разбойников в Дунланд так, чтобы ни одна собака не учуяла — но промолчал: ни о каких орочьих тропах он, конечно, ни малейшего представления не имел, а позволять разбойникам уличить его во лжи было бы, пожалуй, сейчас не слишком умно. Пока было достаточно того, что они оказались падкими на золото и худо-бедно поверили в возможность получить за него «выкуп», — и то, кажется, далеко не все... Впрочем, он был рад и такой передышке, хотя никаких более определенных путей к спасению по-прежнему не видел и даже не представлял, каким образом они могут возникнуть из ниоткуда.

— Ах, пес! Слышите? — вдруг прохрипел Клещ. — Вроде кони скачут...

Все прислушались. Нарастающий топот копыт походил сначала на отдаленный стук падающих камней, но уже через полминуты стал слышен совершенно отчётливо: приближался конный отряд. Разбойники насторожились; оставалась ещё слабая надежда, что это всего лишь очередной изенгардский патруль, который, ничего не зная о Логове, просто проедет по тропе — мимо, по своим делам...

— Вон они, — прошептал Курдюк.

Из-за края утеса, находящегося в четверти мили к югу, выехали несколько всадников. Один, двое... считал Висельник... пятеро... семеро... Но отряд был ещё слишком далеко.

— Кривой за водой пошёл... — тоскливо заметил Клещ.

Они тут же увидели Кривого — он бежал вверх по склону, пригибаясь к земле, прижимая к себе тяжёлые фляги с водой. Но всадники заметили его тоже. Кто-то гикнул, и в Кривого полетели стрелы. Впрочем, он был уже недалеко от пещеры и успел невредимым ввалиться внутрь. Тяжело дыша, в изнеможении бросился на землю, шумно перевёл дух:

— Там, внизу... на тропе...

— Тарки?

— Да! — Кривой трясущейся рукой утирал пот с физиономии.

— Какого пса ты перед ними выскочил, точно заяц? — прошипел Клещ. — Спрятался бы в овраг...

— Да негде там прятаться, пустой склон... Знают они, что мы здесь! Тропа дальше, по́низу, проходит, так что они не просто так сюда повернули...

— Гады! — прохрипел Урт. — Откуда они узнали?

— Наверно, девка та навела...

— Орчиха? С-сучка... Говорил я, надо было сразу ей шею свернуть!

— Тарки уже и свернули поди...

— Нам от того не легче.

Разбойники цедили ругательства, испуганно переглядываясь: появление изенгардского отряда ничего хорошего никому из них не сулило. Урт, скрежеща зубами от ярости, шагнул к Гэджу:

— Ах ты, тварь...

— Тише! — прохрипел Висельник. — Вон они, внизу, за кустами! Клещ, дай лук! Ща мы их...

— Погоди! Может, они нас ещё не заметили...

— Как же! Они Кривого углядели...

Изенгардские дружинники были уже неподалеку; двое разъехались в разные стороны — видимо, отправились разведывать окрестности, остальные, спешившись, укрылись за кустами чуть в отдалении ниже по склону и появляться на открытом месте не слишком спешили. Пара арбалетных болтов вонзились в землю недалеко от входа в пещеру: тарки не намеревались в кого-то попасть, просто хотели обозначить, что держат Логово под прицелом. Светловолосый воин в шлеме — Эодиль, — приложив ладони ко рту, зычно крикнул:

— Эй, вы, там, в пещере! Мы знаем, где вы прячетесь, и пристрелим любого, кто посмеет без позволения высунуть нос из норы! Сдавайтесь быстро и по-хорошему, если хотите сохранить ваши жалкие шкуры. Выходите по одному, без оружия, с поднятыми руками!

— Да пошёл ты! — крикнул в ответ Висельник: скрываться уже не имело смысла. — Иди и возьми нас, коли такой храбрый!

Он спустил тетиву. Свистнула стрела, но, никого не задев, завязла в кустах. Один из дружинников поднял её, показал Эодилю:

— Гондорская...

— Значит, это действительно наши воришки-наёмнички, — пробормотал Эодиль. — Что ж... — Он взглянул на Шаухар, которая кое-как сползла с высокой лошадиной спины и, пошатываясь, села на землю там, где стояла. — Эй, девка! Других выходов из пещеры нет?

Шаухар покачала головой. После тряской конной езды её ломало и мутило не меньше, чем Курдюка с похмелья.

— Нет.

— Ну, значит, никуда они отсюда не денутся...

— Узнайте про чужака, — неуверенно попросила Шаухар. Её не связали и ничем свободу передвижений не ограничили, но тот из дружинников, на чьем коне она ехала — видимо, Эодар — все время посматривал на неё и держался поблизости, наверно, следил, чтобы она не удрала. Она, впрочем, и не собиралась, тарки оказались не настолько уж страшными, да и сил куда-то опять бежать у неё попросту не было.

— Ах да, чужак, — Эодиль задумчиво почесывал подбородок. Обернулся к Верту, десятнику — крепкому мужичку чуть постарше других. — С ним-то как быть?

— А чего тут думать, — отозвался тот. — Коли он и впрямь у них, надо в Изенгард за подмогой слать и ждать, когда вести до старика дойдут, пусть сам решает... А мы пока тут покараулим. Никуда эти сидельцы не денутся.

— До старика... Пока то, пока сё, пока вести до Изенгарда дойдут... Он сюда хорошо если к полудню пожалует, а то и позже...

— Ну и что? Подождём. Нам торопиться некуда.

Эодиль осторожно отвёл в сторону ближайшую ветку, посмотрел на пещеру: там все было тихо. Разбойники затаились в Логове, как загнанные крысы в норе; найти бы сейчас на них хитрого зубастого хорька, угрюмо подумал Эодиль.

— Эй, вы, там, разбойнички! — крикнул он. — Мы знаем, у вас есть пленник, орк... наш орк, изенгардский... Вернёте его нам живым — так и быть, проваливайте на все четыре!

— Ты спятил? — спросил Верт. — Из-за какого-то орка этих гадов отпускать?

— Да не собираюсь я никого отпускать. Выяснить надо, живой этот звереныш вообще или нам и суетиться-то не из-за чего.

Разбойники, впрочем, это тоже понимали.

— Брешут, твари, — процедил Клещ.

— Брешут-то брешут, — мрачно согласился Висельник. — Но, может, на этом как-то сыграть можно?

Они исподлобья поглядывали друг на друга — и на Гэджа, который внезапно из паршивого доходяги превратился в вещь, имеющую некоторую, пусть и сомнительную ценность.

— Орк вам нужен? — гаркнул Урт изенгардцам. — Здесь он, живехонький... пока.

— Пусть выйдет, — крикнул Эодиль. — Мы хотим в этом убедиться.

— Щас, — пробормотал Урт. — Выйдет. — Он подошёл к Гэджу, и, схватив его за волосы, пинками заставил подняться. — Давай, вставай, тварь, там твои дружки тебя хотят видеть. Ух, с каким удовольствием я бы вогнал нож тебе в брюхо...

Прикрываясь Гэджем, как щитом, он подтащил его к выходу из Логова, чтобы его могли разглядеть дружинники, прячущиеся в кустах ниже по склону. Гэдж, впрочем, не сопротивлялся, хотя ноги слушались его с трудом; он справедливо рассудил, что его шансы на спасение слегка возрастут, если изенгардцы все же увидят его живым, а не в качестве трупа.

Он зажмурился, когда дневной свет ударил его по глазам. Солнце уже взошло, и день был ясный, мирный, последнее утро лета; вчерашние тучи наконец рассосались, и лишь лёгкий ветерок осторожно трогал листву кустарников и редкие травинки, растущие на камнях. Гэдж жадно дышал полной грудью, едва веря в происходящее; появление изенгардского отряда застало его врасплох не меньше, чем разбойников, и мир, доселе для него тусклый и безнадежный, вдруг вновь обрёл яркие краски и, главное — новую веру в жизнь... Но как они обо мне узнали? — в смятении спрашивал он себя. Неужели Шаухар и впрямь отважилась позвать на помощь? Ненавистных тарков? И где она сейчас?

Внизу, в кустах, меж тем воцарилось недолгое замешательство. Эодиль и Верт хмуро разглядывали пошатывающегося от слабости пленника.

— Леший! — бормотал Эодиль. — Дело осложняется. А старик-то думает, что этот звереныш в Пещере утоп...

— Ну, значит, не утоп. Орчиха эта не лгала... — Верт задумчиво покусывал травинку. — Хотя вряд ли прямо сейчас это что-то для нас меняет. Не отпускать же нам этих головорезов из-за одного орка...

Эодиль вздохнул.

— Ну, как ни крути, орк-то — наш, изенгардский, а своих бросать — последнее дело... Может, попытаться выманить этих лиходеев и в оборот взять? — Он отыскал взглядом Шаухар, которая по-прежнему сидела на земле, съежившись и обхватив плечи руками. — Эй, деваха! Сколько их там, знаешь?

— Вот столько, — Шаухар показала ладонь с растопыренными пальцами.

— Пятеро, значит...

— А нас — семеро, — заметил Верт. — Не сильно-то большое преимущество... А вооружены они все-таки прилично, и с оружием обращаться умеют.

— У них нет доспеха.

— Ну, только это и радует. Ждать нам надо, говорю, пока подмога не подтянется. На то, чтобы из логова их не выпустить, нам сил хватит, а биться с ними лоб в лоб я резона не вижу.

— Наверно, ты прав... — Эодиль щелкнул пальцами, подзывая одного из дружинников. — Халадан, возвращайся в лагерь, доложи, что случилось, приведи подмогу. И пусть они там в Изенгард весть поскорее отправят, что ли... А наше дело — время тянуть. Эй, разбойнички! — гаркнул он обитателям Логова. — Орк — воспитанник Белого мага, так что советую вам обходиться с ним поласковее! Если он помрёт, колдун вас всех из-под земли достанет и страшной смертушкой уморит. Вестовой в крепость отправлен, так что либо сам колдун, либо его присные скоро будут здесь и решат, чего вы достойны — жизни или погибели... Понятно?

* * *

— Нельзя ждать, — прохрипел Кривой. — Валить отсюда надо, чем скорее, тем лучше, пока к ним подмога не подошла. Ясен пень, зачем вестовой в крепость отправлен...

— А может, и впрямь удастся о чем-то с колдуном договориться? — нерешительно предположил Курдюк. — И обменять этого вшивого орка на нашу свободу?

— Ты блаженный, что ли? Не выпустят они нас... Ни колдун, ни эти, чтоб их...

— Пригрозим этого урода убить — может, и выпустят. Прямо сейчас, безо всякого колдуна.

Клещ махнул рукой.

— Даже если выпустят — дальше что? Все равно нам далеко не уйти.

— Коней бы раздобыть, — сказал Висельник тоскливо. — На лошадях-то какой-никакой шанс свалить имеется, да подальше...

Время шло, солнце поднималось по небосклону всё выше, припекало всё жарче. Разбойников припекало тоже — хотя в глубине Логова было более чем прохладно.

— Эй, вы! Нам нужны лошади, — крикнул Урт дружинникам. — Прямо щас нужны, а не когда ваш колдун сюда пожалует! Дайте нам лошадей, и мы выйдем. И орка вам вашего целеньким вернем, коли вам в нем такая нужда.

— Ну выходите! — дружинники ржали из кустов не хуже лошадей. — Вон наши кони, в овраге стоят. Будут ваши. Они вас потопчут и покусают, но ничего, жить захотите — справитесь!

— Уроды! Не дадут они ничего, время будут тянуть, — прохрипел Висельник. — Самим всё, что нам надо, брать придётся... А лошади у них и впрямь в овраге спрятаны, я отсюда вижу.

— А сколько их? — пробормотал Клещ. — Кажется, человек семь-восемь от силы... Давайте согласимся им этого вонючего орка отдать, раз он им так нужен, подойдём ближе, чтоб бдительность усыпить... И в замес! Глядишь, и удастся прорваться...

— Не удастся. Они тоже не вчера родились, будут настороже держаться, — проворчал Висельник. — Но у меня, пожалуй, есть одна мыслишка куда получше...

— Какая мыслишка?

Висельник не ответил. Но от холодной ненависти, сквозящей в его взгляде, Клещу стало не по себе.

* * *

Записку от Бальдора в Ортханк принёс Арр. И был бы рад принести целых три, тр-р-ри записки, лишь бы в качестве награды за усердие Белый маг позволил ему глотнуть ароматного зелья из своего кубка. Хотя бы по одному глотку за каждую писульку... Уж в глотка́х-то Арр толк знал.

Увы, до тайных желаний Арра Белому магу не было никакого дела. Небрежно, даже с видимой неохотой приняв послание, он так же небрежно развернул его и мельком пробежал глазами. Нахмурился. Перечитал записку ещё раз, более внимательно. Отставил чашу с вином в сторону (чем Арр тут же и не преминул воспользоваться), нервно побарабанил пальцами по столу: желание здесь и сейчас напиться до зелёных гномиков мага, кажется, временно покинуло.

— Что такое? — мрачно прокаркал с книжной полки Гарх, уже не ждавший никаких добрых вестей.

Саруман, глядя в пространство прямо перед собой, что-то прошептал, губы его шевельнулись беззвучно. Он бросил на Гарха странный взгляд:

— Кажется, наших стрелко́в-разбойничков обнаружили... И Гэджа — тоже.

— Труп?

— Как будто нет. Пока. Или я чего-то не разумею...

— Что ты имеешь в виду? — помолчав, озадаченно прокаркал ворон.

— Я сам до конца не понимаю... Тут ещё про какую-то пещеру, какую-то орчанку... Бальдор с перепоя писал, не иначе. Но надо выяснить, в чем дело. — Маг подошёл к двери и распахнул её рывком:

— Теольд!

Благообразный мажордом возник словно из-под половицы:

— Господин Саруман?

— Коня мне, живо! — бросил Белый маг. — Десять минут на сборы!

Теольд молча поклонился. На его бесстрастном лице не отражалось никаких чувств.

— Я с тобой, — встревоженно прокаркал Гарх.

— Это ни к чему.

— Для тебя, может, и ни к чему...

— Не бойся, я не настолько пьян, чтобы вывалиться из седла, — процедил Саруман. — Впрочем, как хочешь.