Призрак в конце коридора (джен)

They can say, they can say it all sounds crazy

They can say, they can say I've lost my mind

I don't care, I don't care, if they call me crazy

We can live in a world that we design

“A Million Dreams” — из мюзикла “The greatest showman”

Как сразу же выяснилось, на чердак вслед за Джеймсом и Сириусом, осадивших вопросами девочек, пробрались и Ксено с Питером. Сразу стало шумно и очень весело. Каждый принес свои подарки, и неугомонный Джеймс тут же предложил сложить их все в одну кучу и угадывать, для кого какой. Подарки погрузили в корзинку из-под дров, а дрова домиком сложили в камине и подожгли. В трубе заревел огонь, и по чердаку сразу поползло приятное тепло. Радио наконец уступило напору Сириуса, и оттуда полились звуки какого-то рождественского концерта. Сириус удовлетворенно поставил приемник на каминную полку, сам со стаканом пунша плюхнулся в кресло и возвестил оттуда:

— Итак, мои господа и дамы! Мы с вами успешно пережили эти четыре месяца, и теперь мы еще немного ближе к смерти!

— Блэк!

— Эванс, не перебивай. Рад был со всеми познакомиться, надеюсь, мы очень скоро расстанемся — но только попробуй не писать мне, Сохатый!

— Ты будешь ждать письма по месяцу, Бродяга, — фыркнул Джеймс.

— Ничего, Блэки терпеливы. И у меня есть тост! — Сириус поднял стакан повыше. — За то, что все мы сегодня хорошенько надрали задницу этой розовой жабе!

— Сириус, дети! — шикнул ему на ухо Ремус. Билл и Чарли смотрели на Сириуса с интересом и уважением.

— Постыдись, Лунатик, не порти мою речь. Господа и дамы, тост за нас! Выпьем!

Когда Сириус Блэк предлагает выпить в честь триумфа над Амбридж, отказаться невозможно. Все стали чокаться. Едва стаканы опустели, Джеймс, успевший где-то переодеться и усевшийся на подушках с корзинкой на коленях, потребовал внимания. Отгадывать, кому предназначались подарки, было смешно — но еще смешнее было следить, как автор подарка пытается не выдать себя и не испортить интригу. Ремус посмеивался над тем, как переигрывал Джеймс, когда вытащил из корзинки свой же подарок для Лили. Однако следующим извлекли ожерелье, вот тут-то ему стало не до смеха. Он сидел с неподвижным лицом, игнорируя Алису, которая вытянулась на старой кушетке и улыбалась ему оттуда так, что ей бы позавидовал даже Чеширский кот. Зато Дора, увидев ожерелье, вся побагровела и не отрывала глаз от свертка. Она почти не дышала, пока дрожащими руками разворачивала его и застегивала на шее. Будто бы нарочно получилось так, что именно сегодня она надела платье, к которому это ожерелье подходило идеально. Девочки завизжали от восторга и принялись поздравлять ее, а Ремус тихо выдохнул.

— Что это ты побледнел, а, Лунатик? — осведомился Сириус с невинным видом. Он уже получил свою бандану, и та красовалась у него на голове, в сочетании с костюмом придавая ему крайне комичный вид. — Или ты от нас что-то скрываешь?

Ремус стащил пиджак и упал в соседнее кресло, отхлебывая из своего стакана:

— Бродяга, я утоплю тебя в кувшине с пуншем, если ты не остановишься.

— Неблагодарный! Мы ему помогли поразить даму сердца, а он — утоплю! Ты бы лучше взял свою даму, знаешь, вот так, прижал бы к сердцу и…

В этот момент Джеймс извлек из корзинки здоровенную стопку книг, перетянутых бечевкой; как их спрятали туда незаметно, было решительно непонятно.

— Леди и джентльмены, — Джеймс звучал точь-в-точь как веселый и энергичный телеведущий с Би-Би-Си, — следующими из нашей магической корзины появляется это чудесное собрание сочинений Агаты Кристи! Кто попробует отгадать, для кого они предназначены?

У Ремуса екнуло сердце: он узнал эти книги. У верхней топорщились страницы после того, как он однажды попал под ливень на пустыре, и спрятаться было негде. Где-то в середине он разглядел чуть надорванный корешок — это Грей с боем отобрал его книгу у Нотта еще в седьмом классе.

— Я знаю! — Чарли, даже сюда притащивший вязаного Смауга, вскинул руку. — Это для Ремуса, он любит эти книжки.

Против обыкновения, Джеймс не стал кричать “Браво” — он как-то очень торжественно поднялся и переглянулся с остальными. У Лили сверкали глаза. Сириус самодовольно скрестил руки на груди. Чеширская улыбка Алисы стала еще шире. Ремус невольно заразился торжественностью момента и поднялся из кресла.

— Мы подумали, что этим книгам не место в книжном, — сказал Джеймс, протягивая ему книги. — Они должны вернуться к хозяину.

— Ребята, вы… — от волнения у него сбилось дыхание. Он подхватил стопку и прижал их к сердцу, с наслаждениям вдыхая знакомый запах книжной пыли. — Как вы?..

— Ты думал, мы не заметим, что книжек на твоей полке убавилось почти вдвое? — хохотнул Сириус. — Не смеши, Рем!

Глядя в их смеющиеся лица, Ремус почувствовал, как у него защемило где-то совсем рядом с сердцем — больно и приятно одновременно.

— Спасибо, ребята, — сказал он просто. — Спасибо вам большое.

Вместо ответа Джеймс и Сириус вдруг бросились на него с двух сторон. Ремус выронил книги и чуть не задохнулся в плотном кольце объятий. Откуда-то сбоку слышались смешки Алисы, и он почувствовал, что они с Лили навалились на мальчишек сверху. Джеймс бормотал что-то непонятное, но добродушное и ерошил ему волосы, Сириус хлопал по спине так, что все кости перетряхивало. Они были здесь, рядом с ним — были настоящие и теплые, и Ремус хватался за них, чтобы в сотый раз убедиться, что все правда, что ему не снится один долгий и несбыточно хороший сон.

Они не идиоты. Они знали, на что идут. Именно поэтому они здесь.

Ты наивен, Ремус. Это все — ерунда по сравнению с тем, что случается, когда ты действительно теряешь контроль. И о том, что это такое, они не имеют ни малейшего понятия. Не тешь себя пустыми надеждами.

Сириус видел.

Ему повезло. Он не видел всего — не видел тебя в худшие твои времена.

И не придется. Я вылечусь, и мы забудем об этом раз и навсегда.

Да… Ты сильно изменился в этом месте. Надеюсь, что ты не не ошибаешься.

Знаешь что? Хоть разок просто помолчи и не порти момент.

Оглушенный, задыхающийся и чертовски счастливый, Ремус уткнулся Джеймсу в плечо. Если уголки глаз и обожгло, то только на секунду, и эти слезы никто не увидел. Они наконец выпустили его, все снова разбрелись по своим местам; Ремус собрал книги и, накрыв их пиджаком, ослабил узел галстука — на случай если кто-то еще захочет задушить его объятиями.

В этот момент радиоприемник вместо музыки сбился на сводку новостей. Недоумевающий Сириус покрутил его колесики, но по всем волнам, казалось, шло одно и то же.

— Нам ожидать вторжения инопланетян? — хмыкнул Джеймс. — Как думаете, через сколько нам ждать появления военных?

— Мы в Шотландии, Поттер, — снисходительно произнесла из своего кресла Лили, — Лондон на нас чихать хотел. Все северное побережье может уйти под воду, а они даже не заметят. И, если бы это были инопланетяне, прежде всего мы бы заметили синюю будку.

Ремус изумленно воззрился на нее, и она пожала плечами:

— Я тоже смотрю телевизор, Ремус, все не настолько плохо!

— Понятия не имею, что у вас там за секреты, но мы, похоже остались без музыки до тех пор, пока не кончатся новости, — Сириус оставил в покое приемник и раздраженно потер виски.

Грустная пауза затягивалась, как вдруг ее нарушил Ксено: он сидел возле камина и до этого почти двигался, только курил самокрутку, стряхивая пепел в камин.

— Ну, у нас есть рояль, — заметил он спокойно. — Может, кто-то умеет играть?

Ремус почувствовал упершийся ему в спину взгляд и обернулся. В глазах Доры читалось ясное и однозначное: “Сыграй”. Он покачал головой — шутки шутками, но играть на глазах у толпы… Она мгновенно оказалась рядом и пристально посмотрела снизу вверх.

— Почему нет?

— У меня боязнь сцены. Я не могу играть, когда вокруг люди.

— Лили говорила, что ты играл в школе на вечере талантов, — прищурилась Дора.

— Я прятался в кулисах, меня никто не видел!

— Тогда закрой глаза и представь, что никого нет, кроме меня. Пожалуйста, Рем, — произнесла она уже еле слышно, — выручи нас.

Отказать Доре Ремус не мог. Он неуверенно провел по волосам и кивнул. Не обращая внимания на то, что все звуки стихли, стоило ему двинуться к роялю, Ремус откинул крышку, сдул пыль с клавиатуры и сел. Расстегнул запонки, закатал рукава, чтобы не мешали. Закрыл глаза. Пальцы легли на клавиши, и это прикосновение успокоило его, придало уверенности. Ведь он умел играть. Он любил играть. И знал, что играть. Он знал классику, ему приходилось с ходу разбиаться в какой-то сложной вещи — но “Королеву танца” ⁽¹⁾ он мог начать с любого места. Даже с закрытыми глазами. Ремус широким движением провел по клавиатуре и резко дал первый аккорд. В уши ударил радостный писк девочек. Кто-то — он ставил на то, что Сириус, — удивленно присвистнул. Руки словно действовали отдельно от него, пальцы ловко перебегали туда-сюда, выбивая из рояля легкие, гладкие и складные звуки. Незаметно для себя Ремус принялся покачиваться в такт. За спиной ребята нестройным, но полным энтузиазма хором выводили припев.

Посмотри на эту девушку, посмотри на эту сцену

Ты влюбляешься в королеву танца…

Пол под ногами слегка содрогнулся: кто-то спрыгнул со своего места под всеобщий смех и, судя по топоту, решил тоже примерить на себя звание королевы. Искушение было слишком велико, Ремус обернулся назад. Столик отодвинули с центра, и сейчас там, вскидывая руки и изгибаясь всем телом, отплясывали Дора и Алиса. Красноватые отсветы ламп заливали лицо Доры бледным румянцем, а ожерелье на ее шее вздрагивало и переливалось от каждого движения, и было похоже, будто бы на Доре надето маленькое созвездие. Королева была найдена. И он влюбился в нее уже давным-давно.

И сегодня он ей об этом скажет. Что бы с ним ни случилось потом.

Ты — королева танца

Юная и красивая, тебе только семнадцать лет… ⁽²⁾

Джеймс уже стягивал свитер и спустя мгновение присоединился к ним. Они пели так громко, что оставалось только поражаться, почему на чердак до сих пор не прибежали взрослые и не положили конец веселью. Но взрослые, должно быть, и сами выдыхали после инспекции — мистер Реддлу уж должен был понимать, как важно в такие темные времена обращаться к свету. А танцующих тем временем становилось все больше: малыши отвоевали себе место, и Флёр выделывала па, которые можно увидеть только в балете. Джеймс выдернул из кресла Сириуса, и тот, хоть и не знал слов, качался вместе со всеми и выкрикивал что-то невпопад и смеялся своим лающим смехом, запрокидывая голову. Разгоряченная Дора подлетела к роялю и в последний момент удержалась от того, чтобы схватить Ремуса — вместо этого она замахала руками:

— Ты супер! Просто потрясно! Слушай, а ты можешь… — Дора наклонилась к самому его уху, и ее легкие волосы защекотали его голую шею. По телу прокатилась волна теплых мурашек-иголочек. Ремус выслушал ее сбивчивый шепот и усмехнулся:

— Вас, Блэков, хлебом не корми, дай в сваху поиграть.

— Но-но, попрошу, — она шутливо ткнула его в плечо, — я не Блэк, я Тонкс! Так сможешь?

— Спрашиваешь еще.

Для тебя, мне кажется, я смогу вообще все, что угодно.

Последний аккорд еще не успел затихнуть, а Ремус торопливо вытер вспотевший лоб и принялся за новую песню. Что-то произошло, когда он заиграл в первый раз — будто сломался внутри какой-то барьер, и теперь Ремус с удивлением ощущал музыку совсем иначе. Он не просто играл, он наслаждался этим. Она пронизывала все его тело, заставляла вибрировать каждую клетку, а в груди наливался плотный пульсирующий комок, от которого перехватывало дыхание и голова шла кругом.

Алиса и Дора подскочили к Лили, до сих пор сидящей в кресле, и потянули ее в центр толпы, где ее ждал красный и совершенно безумный на вид Джеймс.

— Я проиграла, ты выиграл войну-у… — смеялась Дора, подталкивая Лили к нему. Смущенная Лили сначала зажмурилась и спрятала лицо в ладонях, но затем все же глянула на Джеймса. Тот — небывалое для него дело! — почти робко протянул ей руку.

— Миледи?

— Вы невозможны! — расхохоталась Лили и, схватив Джеймса за обе руки, закружилась с ним под ликующий рев:

— Ватерло-оу! Я знаю, моя судьба — быть с тобой!⁽³⁾

В этот момент Ремус перестал сдерживаться и запел вместе со всеми. И пульсирующий комок в груди лопнул, по венам заструилось тепло, и весь он стал легким, как воздушный шар, и казалось, что внутри него один за другим рассыпаются, не прекращаясь, искрами фейерверки. Наверное, впервые в жизни Ремус ощутил себя на месте. Вокруг были не просто люди — это были его люди. Ради них он готов был шагнуть в любую пропасть, потому что они доказали ему: даже если тебя считают монстром, все равно найдется кто-то, кто может тебя полюбить.

Это при всех наших недостатках…

Во-первых, с каких пор ты говоришь “наши”? Во-вторых, исчезни, пожалуйста, я играю. Серьезно, Полоумный, на один вечер оставь меня в покое. Мне наконец-то действительно хорошо, не порти момент.

Значит ты твердо решил забыть все, что было? Ремус, это не совпадение, это закономерность!

О, извини, мне так жаль, но я ничего не слышу, тебя музыка заглушает!

Вскоре новости кончились, и радиоприемник, ко всеобщей радости, разразился чем-то джазовым. Взмокшего и запыхавшегося, но по-прежнему довольного Ремуса аккуратно отправили отдыхать. Рухнув на свое место возле Сириуса, он приложил к пылающему лбу прохладный стакан и наконец облегченно выдохнул. Музыка сменилась, стали танцевать парами. Флёр и Билл держали друг друга на расстоянии вытянутых рук и выглядели до уморительного серьезно. Джеймс, конечно же, был с Лили, и Сириус качал головой, наблюдая за ними:

— Пропал наш олень — а какой был парень… Охомутали его, и все, никакой больше свободы.

— Они даже не встречаются, Сириус.

— А за этим дело не стало — уж если после сегодняшнего вечера мы не застукаем их целующимися в углу, я не Бродяга!

Ремус устало усмехнулся, но спорить с ним не стал. Завидев, как Питер стоит неподалеку и мнется, явно снедаемый желанием присоединиться к танцам, но опасающийся, он махнул рукой Алисе и шепнул, когда она приблизилась:

— Возьми его на себя, а? По-дружески.

— Как хорошо, что ты уточнил, — фыркнула Алиса, стаскивая туфли на каблуке и с видимым блаженством вставая на пол твердо. — А то я уж собиралась возмутиться, что ты плетешь интриги по разрушению моей семейной жизни!

Она неторопливо профланировала к Питеру и, сказав ему пару слов, уверенно уволокла танцевать. Бедняга Питер путался в ногах и, кажется, наступал своими кроссовками Алисе на ноги, но та проявляла чудеса терпения и продолжала бормотать ему на ухо. Немного в стороне от них Дора покачивалась под музыку вместе с Ксено; последний смотрел по сторонам с рассеянной улыбкой и, знай Ремус его хуже, он бы решил, что Ксено все же накурился. Дора воскликнула что-то, неслышное за общим гомоном, и Ксено глухо засмеялся. Нагнувшись к ней, он стащил с руки одну из полдюжины болтавшихся на ней фенечек и протянул ей. Ремус вдруг ощутил, что внутри у него кто-то неприятно заворочался, но это был не Волк, — и откуда-то возникло желание дать Ксено, которого он всегда считал неплохим парнем, хорошенько по голове. Или еще по чему-нибудь.

— Чего нос повесил? — Сириус перегнулся через подлокотник своего кресла и смотрел на него, наклонив голову, совсем как собака, разве что язык не высунул.

— Да ничего я не повесил, — буркнул Ремус и развернулся к танцующим спиной. Принюхавшись, он округлил глаза: — Бродяга, ты что, пьян?

— Три капли виски в стакан пунша — это не пьян. Лучше скажи мне, дорогой Лунатик, почему это ты сидишь здесь?

— А где я должен быть?

— Ну, даже и не знаю… может быть, там, обнимать мою драгоценную племянницу, которая снится тебе ночами?

— Ага, и получить по лбу, едва я потяну к ней руки, — Ремус ворчал скорей по привычке, он не мог не ощущать, что что-то в их отношениях изменилось — и все же чтобы пригласить Дору танцевать при всей компании, ему еще не хватало смелости.

— Не говори ерунды. Давай, — Сириус подтолкнул к нему стакан, — допивай, набирайся храбрости и шагом марш!

Ремус не глядя взял стакан, залпом допил — и чуть не поперхнулся от того, как обожгло горло:

— Ты что, меня спаиваешь?!

— Я помогаю тебе найти правильное направление. А если что, могу и ускорение придать — получишь волшебного пинка, хочешь?

— Я все равно… — Ремус закашлялся, в горле першило от виски, — все равно не умею танцевать.

— А вот это вообще не проблема. Ты не знал, что все Блэки прирожденные танцоры? Ну-ка, подъем!

Ремус не успел понять, что произошло, как Сириус резво вскочил на ноги и выдернул его из кресла, как сорняк из клумбы. Сопротивляться, даже если бы он начал, было бесполезно — Сириус был выше него и шире в плечах. Крепко держа Ремуса за обе руки, он подтянул его к остальной компании и забормотал:

— Просто почувствуй ритм и двигайся. Дай музыке делать свое дело, все, что тебе нужно — поймать ее волну. Она должна тебя подхватить, вот так, видишь?

Сам Сириус двигался легко и непринужденно, словно умение танцевать было заложено в него самой природой. Ремус оторопело смотрел на взметающиеся и опадающие в такт движениям лацканы его пиджака, потому что смотреть куда-то еще он попросту боялся. У него дрожь шла по всему телу, колени подгибались, а руки потели от одной мысли, что Дора увидит, как ужасно он двигается, и поднимет его на смех. Пару раз он чуть не отдавил Сириусу ногу, один раз почти упал, но Сириус ему не позволял.

Рядом мелькнули Питер с Алисой, у которых дело обстояло немногим лучше. Покрасневшему от усердия Питеру пришлось перекрикивать музыку, чтобы его услышали:

— А вы не думали, куда делся меч? Я все думаю, куда он делся и не понимаю! Сириус, ты же носил нож Джеймса, ты ничего не замечал?

— Не сейчас, Хвост, — осадил его Сириус, — ты не видишь, мы заняты? Лунатик, держи баланс!

— Да не получается у меня!

— Это как играть, Ремус, — усмехнулся Сириус, легко возвращая его в вертикальное положение. — Расслабься. Тобой должна управлять музыка.

— Я об этом пожалею… — вздохнул Ремус, пытаясь попасть в такт. Он качнулся, переступил, потом еще раз. Неловкость медленно отступала. Он нащупывал музыку и пока неуверенно, но вплетался в нее. Сириус одобрительно кивал. Он отпустил одну руку:

— Теперь давай сам.

Ремус снова качнулся под задорный бит — а потом столкнулся взглядами с Дорой. Он не успел прочитать выражение ее лица, его повело, и он рухнул на пол, утягивая за собой Сириуса. В лицо бросилась кровь, ему стало жарко, Ремус испытал страшную злость на самого себя за свою неуклюжесть и ненормальность. Избавляясь от Волка, он не мог избавиться от своей сущности неудачника и продолжал спотыкаться на каждом шагу. Ремус вскочил на ноги, подхватил пиджак и бросился прочь с чердака; в спину ему раздавались какие-то голоса, но он их не слушал. Он скатился по лестнице, пролетел коридор и остановился только возле выхода к общежитию. На душе было паршиво. С тяжелым вздохом Ремус привалился к стене и сполз по ней вниз, не думая о том, что пачкает брюки.

Я сам все и порчу. Это было так глупо и нелепо, Боже мой… ни одна девушка не ответит после такого на признание. Зачем? Чтобы потом стыдиться такого недотепы?

И потом ты еще меня просишь замолчать? Да ты сам отлично справляешься с тем, чтобы себя опустить ниже уровня Темзы. Вот и кто из нас после такого злодей в этой сказке?

— Уже закончили праздновать? — мрачно спросили рядом.

Это был Регулус. Он привалился к стене и методично ковырял осыпающуюся штукатурку. Вид у него был крайне сердитый.

— Да нет, просто я ушел. Голова в жаре закружилась, — соврал Ремус. Он осознал, что это был, пожалуй, первый раз, когда они с Регулусом разговаривали. До того случая с порванной фотографией Регулус никогда не заговаривал первым, а после и у самого Ремуса не возникало особого желания с ним общаться. Удивительно, что сейчас он решил задать вопрос.

— Люпин?

— Да? — Ремус поднял голову. Регулус не смотрел на него, таращась на штукатурку.

— Я слышал, тебя ударило током об старшего Уизли пару месяцев назад. Вероятно, частично из-за меня — это не имело к тебе никакого отношения, ты попал в это все по случайности.

У Блэков принято быть занозами в заднице, даже когда извиняешься? А я еще на Сириуса грешил, что он много выпендривается… Сириус по сравнению с этим — просто ангел.

— Ну, сам виноват, влез же в чужие разборки. — Не желая продолжать эту тему, Ремус поинтересовался: — А ты что тут делаешь?

— Злюсь на вас, что вам всем весело, а я с вами не могу, — сказал Регулус, пожимая плечами. Такая честность слегка обезоруживала. Ремус посмотрел на него с интересом:

— Ты нарочно это делаешь?

— У меня нет выбора, — Регулус снова пожал плечами и тоже сполз на пол. — Не буду злиться — рано или поздно мне станет хорошо. И тогда все вокруг меня станет плохо.

Он говорил логично и убедительно, но в его словах было уж слишком много спокойствия. Словно он давным-давно сдался, не пытаясь хоть что-то сделать со своими эмоциями. Ремус увидел выглядывающие из-под манжеты его рубашки шрамы от порезов — теперь он уже не сомневался, что Регулус сам оставил их, — и ему стало все же немного жаль этого гордого (Блэки, видимо, все такие), и очень несчастного мальчишку. Легко осуждать бездействие — а попробуйте-ка сами пожить без возможности радоваться хоть чему-нибудь.

— Но, мы же здесь за этим, чтобы вылечиться, — осторожно заметил Ремус. — Ты очень хорошо держишься, у тебя не было ни одного приступа за это время. Может, стоит все же попробовать?

— Послушай, Люпин, — сдержанно ответил Регулус, — ты умный, но сейчас ты несешь бред. Это не сработает.

— Почему не сработает? Это же как прививка. Или как тренировки со штангой. Ты ведь можешь вынести какой-то определенный процент “хорошо”, прежде чем тебе станет плохо, верно? Если потихоньку увеличивать процент и радоваться немного дольше, организм привыкнет постепенно — тебе сейчас должно быть уже гораздо проще, ты просто не пробовал.

— И не хочу пробовать. Ты знаешь, что будет, если я сорвусь?

— Да, знаю, я читал про солидатию. И я понимаю, что тебе страшно — знаешь, весты тоже далеко не в котят превращаются во время припадков. Ты вообще не обязан меня слушать. Но раз уж слушаешь, подумай вот о чем, — Ремус чувствовал страшную необходимость высказаться, он не мог просто так бросить человека, методично рушащего себя, не поговорив с ним. Эмоций было слишком, и он поднялся на ноги, чтобы лучше думалось. — Если ничего не сделать с этим сейчас, потом может стать поздно. Сейчас — самый удобный момент что-то менять. Ты можешь приучиться радоваться, постепенно. Мы здесь в безопасности, если что и случится, то это будет не страшно — и это наша задача, учиться проживать свои эмоции. Я отлично знаю, что это огромный риск, но иногда риск стоит того, чтобы на него пойти…

Риск довериться мистеру Реддлу и приехать сюда. Риск подпустить к себе Лили, Джеймса, Сириуса. Риск открыть друзьям душу и показать им то плохое, что происходило. Риск заложить семейную ценность, чтобы увидеть, как горят Дорины глаза. Оно стоило того. Каждую чертову секунду стоило того. Даже будь у меня возможность повернуть время вспять и переиграть все, что было, я бы не сомневаясь поступил бы так же. Я не жалею об этом.

— В нашей ситуации жить и то — рискованно, — вдохновенно продолжал Ремус. Он ходил по коридору от стены к стене и даже почти не смотрел на Регулуса, поток мыслей затягивал его. — И если не рисковать, то проще тогда всю жизнь просидеть в палате психушки. Но мы выходим из дома, встречаемся с людьми, которых не знаем, которые могут спровоцировать нас — и продолжаем жить. Мы рискуем, чтобы жить нормальной жизнью. А чтобы жить счастливой, придется рисковать еще сильнее. Потому что если не рискнуть, то так навсегда и останешься в рамках, которые выставил себе, чтобы не сорвало. Это кажется, что в них не так уж тесно, а стоит выглянуть наружу и попытаться вдохнуть полной грудью — и уже не хочется назад...

И я не хочу. Не хочу назад в одиночество. Не хочу просто так все упускать. Я вернусь к ребятам и, черт меня подери, позову Дору на танец. Или я не Ремус Люпин. Потому что Люпины не сдаются.

— …Каждый, конечно, решает сам, стоит ли это того. И тебе тоже самому решать. Просто я хотел бы, чтобы ты понял: у тебя всегда есть выбор.

Регулус поглядывал на него из-под коротких черных волос, слегка вьющихся над бледным лбом, со смесью недоверия и удивления.

— И почему ты это все мне говоришь?

— Потому что я верю в людей, — улыбнулся Ремус. — И не люблю бездействовать, когда рядом кто-то умирает. А ты не похож на безнадежного. У тебя еще есть все шансы спасти свою жизнь. Ты заслужил это знать.

Он сделал несколько шагов к лестнице, но все же напоследок остановился и бросил через плечо:

— Если захочешь немного порадоваться, приходи к нам. У нас еще остался пунш, а Лили напекла очень вкусного печенья.

Больше не оборачиваясь, Ремус двинулся дальше. В коридоре несколько минут стояла тишина. Потом он услышал робкие шаги позади себя. Ремус усмехнулся себе под нос: у Регулуса точно были все шансы.

Все звуки смолкли, когда он протиснулся на чердак. Сириус заглянул ему за спину с таким видом, точно мертвеца увидел. Ремус, проходя мимо него, на мгновение задержал руку на его плече со словами:

— Он решил рискнуть. Дай ему шанс?

Сириус молча стиснул его локоть и кивнул. Навстречу Ремусу шагнул обеспокоенный Джеймс:

— Лунатик, ты?..

— Я в порядке. Сорвался, как дурак, из-за ерунды, — честно признался Ремус. — Вы уж простите, ребят. Больше никогда…

— Ладно, чего уж тут, — Джеймс с улыбкой хлопнул его по плечу. — Нас всех здорово трепало последнее время, все нервные. Ну, чего мы стоим? — Рег, подходи ближе, не бойся! Бродяга, давай музыку громче!

— Уже! — Сириус крутанул колесико, и чердак снова наполнился бодрым ритмом. Дора подпрыгнула на месте:

— О Господи, я обожаю эту песню!

Она, щелкая пальцами в такт и звонко хлопая, закружилась по комнате. В ней не осталось ни намека на напряженность или вызов, она вся, и буквально, и метафорически, переливалась, искрилась и сияла. Ремус никогда не видел ее такой — беззаветно восторженной. Свободной. Теперь он понимал, кем она была на самом деле, за той стеной, которой отгородилась от окружающих. И влюблялся в нее еще больше.

Давай. Сейчас или никогда.

Он шагнул к ней навстречу, и вдруг понял, что имел введу Сириус — его подхватило, и он перестал быть себе подвластен. Музыка подчинила его себе, тело, как тогда, за роялем, наполнилось легкостью, вытеснив всю его неуклюжесть. Они оказались нос к носу, и Ремус усмехнулся:

— Позволите пригласить вас на танец, мисс Тонкс?

— А вы попробуйте, господин Лунатик, — лукаво отозвалась Дора. Она качала плечами, глядя на него так, словно брала на слабо. — Попробуй, раскачай меня…

Песня словно была с ней заодно — она поддразнивала:

Раскачай меня, покажи мне этот трюк прямо сейчас,

Закружи меня, ты можешь творить магию, детка,

И мне никогда этого не достаточно…

Его рука нашла ее ладонь, и пальцы переплелись. Ремус крутанул ее и тут же подтянул ее к себе, тоже щелкая пальцами. Он не замечал ничего вокруг, кроме вороха лиловых блесток, летящих по воздуху розовых волос и сияющих глаз, смотревших на него с обожанием. Все, что было вокруг, резко оказалось неважным — он держал ее за руки, ощущая, как музыка проходит сквозь них обоих, и думал, что мог бы танцевать с ней до конца времени. У них было все время мира, и даже этого было бы мало.

Подари мне это чувство,

Закружи меня, качая и вращаясь,

Детка, не прекращай это делать, не прекращай… ⁽⁴⁾

Когда песня стала затихать, Ремус потянул Дору за собой; они выбрались из толпы и спрятались за одним из кирпичных столбов, подпиравших крышу. Вдогонку им неслось уже нескрываемое веселье всех остальных. Дора ухмыльнулась, сдувая с лица розовую прядь:

— Вот придурки, скажи? Все хороши.

— Совершенно невозможные, — согласился Ремус.

Они стояли среди коробок, забитых хламом, и тяжело переводили дыхание.

— А ты говорил, что танцевать не умеешь…

— Это была случайность.

— Не прибедняйся, кто сейчас там отжигал? — Она сцепила пальцы перед собой, перекатилась с пяток на носки. — Я… у меня был для тебя подарок. Не хотела при всех, так что…

Порывшись в одной из коробок, Дора вытащила оттуда большой сверток из сероватой бумаги.

— Думала, отдам тебе, пока никого нет. Надеюсь, угадала с размером.

Ремус удивленно развернул бумагу и увидел темно-синие высокие кеды, точь-в-точь, как американских баскетболистов, с белой подошвой и круглой нашивкой сбоку. Только вместо звезды на ней была…

— Это я попросила Лили нашить, — Дора выглядела почти смущенной. — Наверное, глупая шутка, но ты же назвал себя оборотнем, и я подумала, луна…

Ремус засмеялся:

— Ты что, брось! Это отлично, мне нравится!

— Правда?

— Ну конечно! Погоди-ка, — он торопливо скинул свои старые туфли, влез в кеды и затянул шнурки. — Идеально!

Кеды сели аккурат по ноге. Ремус притопнул ногой и поднял на Дору глаза.

— Спасибо… — ему нужно было сказать ей так много, объяснить, описать все, что он чувствует, что думает, как он восхищается ею, что в голове у него миллионы и миллионы идей, о которых он боится говорить кому-то, чтобы они не остались только мечтами, и все они — про нее, но ему отчаянно не хватало слов, он не мог начать и казался сам себе до ужаса косноязычным. Махнув на все свои старания рукой, Ремус толкнул раму окна у них над головой и подтянул к себе крепкий на вид стул.

— Можно, я кое-что покажу тебе?

— Рискни, — она пожала плечами и лукаво улыбнулась.

После нагретого чердака на крыше было жутко холодно, и Ремус тут же накинул свой пиджак на голые плечи Доры. Сам он был привычный, но она, после теплого юга Америки, наверное, вечно мерзла. Дора подняла голову к небу и ахнула. Ремус стоял рядом, сунув руки в карманы; его взгляд скользнул по густо усыпанному звездами небу, опустился вниз, к окруженному золотистым сиянием городу. Там над домами взрывались разноцветные петарды. Ему вспомнилась их улица, мрачная и темная даже во время Рождества: самое подходящее место для разбоя, те мерзавцы из "Серой Лошади" знали, куда идти.

Ветер подул сильней, и Дора с неохотой подняла ворот пиджака. Ее бледное лицо в лунном свете казалось выточенным из мрамора, а розовые волосы — еще ярче, чем обычно. Ремус не мог перестать думать о том, что они должны быть ужасно мягкими на ощупь.

— Так красиво… — Звездное небо отражалось у нее в глазах, а Дора жадно в него вглядывалась. — Никогда такого не видела… дома, в городе, небо темное.

— Это нормально, — вполголоса отозвался Ремус. — Там слишком много электрического света, он заслоняет от нас звезды. Я дома тоже ничего почти не вижу.

— Все-то ты знаешь, — она шутливо толкнула его в бок. — И откуда ты такой умный взялся?

— Не знаю, сам себе завидую, — хмыкнул Ремус, передернув плечами от холода.

Они постояли немного в молчании. Потом Дора задумчиво потеребила свое ожерелье и тихо сказала, опустив голову:

— Это был ты.

Ремусу стало жарко, и он тоже отвел глаза.

— Да, я.

— Спасибо, это… — ее голос звучал необычно мягко, — это приятно. Я не думала, что ты запомнишь.

— Я не мог иначе. Послушай, Дора, я…

Вот сейчас.

— Я хотел тебе сказать кое-что…

Резкий девичий крик разорвал тишину и заставил их вздрогнуть. Кричала Флер. Дора первая спрыгнула внутрь, Ремус свалился следом — и похолодел.

Регулус с налитыми кровью глазами шипел на Сириус, высунув по-змеиному раздвоенный язык. Все вокруг пытались отступить, спрятаться подальше; Флер плакала, уцепившись за платье Лили. Сириус глядел на брата испуганно, но упрямо не отступал. Регулус сделал к нему шаг и замер.

Как змея. Как змея перед броском.

Ремус недолго думая рванулся вперед и сгреб Регулуса поперек туловища, прижав его руки к бокам. Регулус извивался и шипел еще злее: вся его агрессия теперь была направлена на нового врага. Ремус не сомневался, что если выпустит его, тут же окажется мишенью.

Лишь бы не зацепил когтями — они ядовитые… Черт возьми, Регулус, Регулус, что ж вы тут…

— Взрослых! — прохрипел он, с трудом удерживая брыкающегося Регулуса. — Зовите взрослых!

Удивительно, как в таком щуплом мальчишке оказалось столько силы, но Регулус повалил его на пол. Левую ладонь обожгло, и Ремус не сдержал ругательство. Все-таки задел. Черт возьми, где же взрослые…

С громким топотом на чердак влетел Барти; в руке у него блестела игла шприца.

— Замри! — приказал он. Ремус с трудом сдавил Регулуса, не давая ему раскачиваться и брыкаться. Барти тут же подскочил к ним и воткнул иглу. Регулус вскрикнул, несколько раз дернулся и затих.

— В медпункт, его, срочно. Помогите мне.

Сириус молча помог ему поднять брата, и они с Барти исчезли. Тут же раздался громкий стук: Питер упал на пол, держась за сердце. Лицо у него побелело, челюсть ходила ходуном. Шарившая по нему руками Алиса выглядела близкой к панике.

— Где его таблетки?!

— Задний карман, посмотри… — пробормотал Ремус.

У него кружилась голова, яд уже начал действовать. Он приподнялся, и его зашатало. Скоро он должен был упасть в обморок. Но ему нельзя было, нельзя, пока Питер не придет в себя. В глазах темнело. Ремус смутно слышал новые голоса — медсестер, горничных, кажется, даже мистера Реддла, — смутно помнил, что их вывели с чердака и довели до гостиной. Кто-то протер ему ладонь чем-то щиплющимся и едким, кто-то всунул в руки стакан с водой и велел пить. Он послушно отпил. Сознание слегка прояснилось. Он сидел на краю дивана, рядом с напряженным Джеймсом, а вокруг медсестры хлопотали над остальными. Вокруг пореза был желтый маслянистый след.

— Это мазь, — пояснил Джеймс. — Они сказали, такой сильный яд организм уже не вырабатывает, но все равно порезы опасны. Долго будут заживать. Ты как?

— Я… — Ремус сел прямее и сделал еще один большой глоток, — Жив. Что с Регулусом?

— Он в медпункте. Спит, к утру придет в норму, — раздался еще один голос сверху. Сириус привалился к стене, обхватив себя за плечи. Ремус почувствовал, как из груди поднимается разрушительная волна вины, и потупился.

— Прости меня…

— Ты тут не при чем, — покачал головой Сириус. — Он сам виноват.

Он так говорит, потому что всегда ругает брата — но это моя вина. Я не подумал, что Регулус не умеет это контролировать, что он может хватить лишнего по неопытности, я должен был проследить, а я обо всем забыл, думал только о себе…

Дверь открылась, и вошел Барти; то ли Ремуса уже обманывали чувства, то ли от него тоже пахло алкоголем. За ним появился мистер Реддл. Он окинул детей встревоженным взглядом, что-то тихо спросил у Питера, все еще бледного и трясущегося, и, похлопав его по плечу, подошел к Ремусу.

— Вас поцарапали?

— Ерунда, уже обработали, — Ремус показал ему ладонь. Мистер Реддл взял ее обеими руками и осмотрел. Лицо у него было напряженное и недовольное.

— Как себя чувствуете?

— Нормально. Голова кружится, но это ничего, сэр…

— Вы поступили смело, Ремус, — сказал мистер Реддл, слегка сжав его запястье. — И, вероятно, спасли всех от очень плохих последствий. Спасибо.

Незаслуженная похвала была хуже ругани — лучше бы уж на него накричали. Вот чего он заслуживал. Ремус уставился в пол, уронив голову на руки. В этот момент раздался громкий голос Барти:

— Сядьте прямо и приготовьтесь: нам придется в экстренном порядке провести еще один сеанс гипноза — тем более, сегодняшний вы и так пропустили. — Он вымотанно потер лицо и вскинул руки. — Давайте, быстрее.

Словно в противовес дневному сеансу, в этот раз транс был таким глубоким, что из него не хотелось выходить. Ремус бы так и остался в этом безопасном мраке, где ничего не было — а значит, ничто не могло пойти неправильно. Возвращение в реальность было подобно ведру ледяной воды, вылитой на голову. Барти тяжело дышал, привалившись к одному из кресел, но едва пришел в себя, он приблизился к дивану и тихо и жестко спросил:

— Чья это была идея? Ну?

— Моя, — быстро сказал Ремус. — Это я виноват. Я привел Регулуса.

— Это я и без тебя знаю. Я спрашиваю, кто придумал все эти… — Барти скривился, — празднования?

— Я, — повторил Ремус настойчивее. — Моя, я уговорил на это остальных.

Девочки не должны пострадать. Если бы не я, ничего этого не было бы. Я не имею права дать впутать их сюда.

Барти посверлил его взглядом, но, кажется, поверил.

— Завтра явишься ко мне в кабинет, — поставил он Ремуса перед фактом. Потом распрямился и громко приказал:

— Всем спать, срочно. Через десять минут чтобы все были в постелях — если кого-то поймаю, будете спать стоя в коридоре. Джоркинс, не вертитесь под ногами!

Бедняжка Берта чуть не плача отшатнулась в сторону, и он вышел, держась за голову. Дети стали разбредаться по комнатам; Сириус ушел первым, и Ремус не рискнул его догонять. Он поднялся к себе, щелкнул выключателем и, как был, одетый и в кедах, рухнул на неразобранную постель. В окно заглядывала круглая, нахально яркая луна. Ее белый мертвый свет бил ему прямо в лицо. Ремус схватился за голову и уткнулся лицом в подушку. Ему хотелось выть от отчаяния. Всего раз стоило отпустить ситуацию, перестать тревожиться, попытаться просто быть счастливым, как нормальный подросток — и все полетело к черту.

Полагаю, сейчас неподходящий момент для потирания рук с удовлетворенным “А я говорил?”

Убирайся из моей головы.

Ты злишься на меня так, словно это я проигнорировал очевидное и решил, что умнее всех.

Я просто хочу быть счастливым! Неужели я, черт возьми, этого не заслужил?! Почему, почему?

Значит, не заслужил. Значит, что-то в тебе не так. Просто смирись уже и перестань пытаться урвать больше, чем тебе положено.

Нет, так нечестно… Я не плохой человек…

Уверен? Или ты просто боишься себе признаться, что глубоко внутри у тебя гнилое ядро? Ты можешь обмануть других, можешь попытаться обмануть себя — но меня ты не проведешь, Ремус.

Просто убирайся, убирайся к черту… Ненавижу тебя…

Ты имел в виду “себя”?

Ремус редко плакал. Не потому что его осуждали дома или дразнили в школе — но слезы означали, что он не справляется со своими эмоциями и позволяет им контролировать себя. А когда это случалось, поднимал голову Волк. Но сейчас Ремус чувствовал себя несчастным маленьким мальчиком, выпотрошенным до основания, и у него не осталось сил бороться с собой. Он укусил подушку, чтобы никто не услышал случайно его всхлипы. Слезы обжигали лицо, щеки от них кололо, однако остановиться он не мог. Да будь оно проклято, это чертово Рождество!

* * *

— Считай, — Барти взмахнул рукой, и послышался громкий свист. Голую спину неприятно холодило. Ремус поежился и задрал рубашку (или сорочку, черт разберет Сириуса с его аристократскими замашками) повыше.

У него в школе редко прибегали к телесным наказаниям — учителя понимали, что родители вряд ли будут в восторге от синяков и рубцов у их детей. Правда, того же химика это совершенно не смущало: любого провинившегося в его классе ждали либо розги, либо линейка. У Грея несколько месяцев заживали следы на руках, оставленные за его крашеные ногти. А у Ремуса шрамы от розог так и остались. Он даже не помнил, за что их получил, но это было не так уж важно — химик любил придираться по мелочам. А бил так, словно ты взорвал его лабораторию как минимум. Причем неправильно составленной формулой.

Барти был на него похож — та же методичность и то же садистское удовольствие. Считая удары, Ремус почти жалел о том, что они выручили его перед Амбридж.

Было больно, очень. Про сон на спине на ближайшую пару недель можно было забыть. Но Ремус вырос с болью, она сопровождала его чуть ли не на каждом шагу. Боль во время припадков, боль от обжигающего серебра, боль от трепок, которые устраивала ему шайка Розье. И если в чем-то он и преуспел за эти семнадцать лет, то это в умении терпеть боль. Барти, кажется, он только злил: ему-то наверняка хотелось слез, криков, просьб остановиться — хоть какой-нибудь реакции. А Ремус молчал. И удары становились все сильнее.

Вдох на ударе. Выдох на замахе. Это почти как бежать — главное ровное дыхание. Вдох и выдох.

Даже если бы он не умел терпеть, он все равно не стал бы умолять Барти прекратить. Ремус прекрасно знал, что заслужил это за все, что он натворил. Он подверг опасности своих друзей. Подставил Регулуса, который ему доверился. А теперь он наверняка никогда уже не попытается заново что-то предпринять. И это была вина Ремуса.

На двадцати ударах Барти остановился и вытер лоб рукой. Лицо его искажала садистская гримаса.

— Ну, можешь паковать чемодан, Ремус, — сообщил он. Если бы Ремус уже не стоял на коленях, он бы упал.

— Ч-что?..

— Ты меня услышал. Собирай вещи. Ты отправляешься домой. Я позвоню твоим родителям.

— Барти, но я…

— Ты не первый раз подвергаешь окружающих опасности, Ремус, — в голосе Барти слышалось ледяное торжество. — Мы не можем позволить себе рисковать и держать в доме подобного нарушителя. Ты угроза для остальных.

— Я не угроза, я клянусь… — у Ремус перехватило дыхание, он судорожно глотнул…

В окно пробивался серый утренний свет. Ремус, вместе с зареванной подушкой, лежал на полу возле кровати. С трудом сев, он потер гудящую голову.

Это был всего лишь сон…

Барти так ярко врезался ему в память, словно это все происходило наяву. Ремус выдернул рубашку из-под ремня, провел ладонью по спине. Чисто. Никаких следов. Точно сон. Слава Богу… А вот порез на ладони остался и даже болел по-прежнему, и слабая надежда, что все произошедшее тоже один большой дурной сон, тут же развеялась.

Ощущение опустошенности, охватившее его после ночного гипноза, так никуда и не делось, он чувствовал себя усталым и измотанным, словно и не спал. Не переодеваясь и не умываясь, он кое-как заставил себя спуститься вниз. Из медпункта слышались приглушенные, но сердитые голоса; подойдя ближе, Ремус узнал братьев Блэков. Они ругались.

— Ты просто идиот! — рявкнул Сириус. — Это тоже, скажешь, моя вина?! Рег, я знаю, что я облажался, но ты должен, черт тебя побери, научиться брать на себя хоть какую-то сраную ответственность!

Дверь распахнулась, и он выскочил в коридор. Изнутри донесся отчаянный голос Регулуса:

— А тебе — вырасти из детских обид!

— “Вырасти из детских обид”, — передразнил его Сириус. — Да кто бы говорил…

Он привалился к стене, вытащил из кармана джинсов успокоительное и закинул таблетку в рот. Только теперь он увидел Ремуса, застывшего в двух шагах от него.

— Как рука? Болит? — спросил он негромко. По его голосу невозможно было определить, злится он на Ремуса или нет.

— Немного. Это ничего… Слушай, Сириус, насчет вчерашнего, мне правда жаль, что все так получилось, я не хотел этого…

Но Сириус решительно его перебил:

— Рем, твоей вины здесь нет.

— Есть.

— Нет, ее нет. Ремус, ты же умный, прекрати нести херню, — Сириус схватил его за плечо и встряхнул. — Ты не нянька для Рега, ты не обязан был за ним следить. Все, что он сделал — он сделал сам, и только ему одному за это отвечать. Я ему не дам тебя винить, и себе не позволю, усек?

Ремус кивнул, не поднимая головы, и Сириус слегка расслабился.

— Пойми, Рег и я… у нас все с ним сложно, мы сами давно запутались.

— Что между вами произошло? Просто на той фотографии — ну, ты помнишь, — вы с ним вроде… вместе.

Сириус рассеянно накручивал на палец прядь волос.

— Мы с ним все детство провели дома — никакой школы, частные учителя… У меня была подружка, девчонка из соседнего дома, ее звали Марлин. Кроме нее и Рега я не видел других детей. Когда мне исполнялось одиннадцать, меня должны были отправить в Итон⁽⁵⁾ — слышал ведь про него? Я не хотел расставаться с Марли, но мы обещали писать друг другу письма. А Рег нас как-то застукал и по простоте рассказал родителям. Был страшный скандал, нам с Марли запретили видеть друг друга, а письма моя мать пообещала перехватывать и жечь. Она ругала Марли на чем свет стоит, и я тогда так разозлился… В общем, — губы Сириуса исказились в горькой усмешке, — после первого припадка про Итон можно было и не думать. Я не мог простить Регу, что он это сделал — а он был так рад, что я останусь с ним дома, и я… Это из-за меня он болен. И мы с тех пор не общаемся. А когда общаемся, получается… ты слышал что. Это все тянется много лет. Ты не виноват в том, что у нас все идет через задницу, понимаешь?

— С каких пор ты начал ругаться? — слабо усмехнулся Ремус. — Пытаешься стать настоящим панком?

— Боже упаси, еще чего не хватало!

На душе стало бы словно немного легче. Помолчав немного, Ремус спросил:

— Можно я поговорю с Регулусом?

— Валяй, — пожал плечами Сириус.

Регулус полулежал на кровати, отделенной от остального помещения шторкой. Пальцы у него были забинтованы, лицо — посеревшее и болезненное. На Ремуса он посмотрел хмуро.

— Как… как себя чувствуешь?

— Ты знаешь, что паршиво, — фыркнул Регулус. — Вот, намазали пальцы какой-то гадостью и замотали — говорят, это чтобы яд хуже вырабатывался. Накачали успокоительными. Голова раскалывается страшно.

Повисла неловкая пауза. Ремус мялся у самой шторки, не решаясь подойти ближе, Регулус равнодушно чертил пальцем по одеялу. Наконец он снова поднял голову и спросил:

— Сириус тебя послал? Чтобы я извинился?

— Нет, я сам пришел. Подумал…

— Что?

— Не знаю. Хотел как-то помочь.

— Помочь… — Регулус раздраженно закатил глаза, но потом словно бы о чем-то вспомнил. — Не знаю, сколько меня тут продержат, а скука тут смертная. Принесешь из комнаты мои тетрадки? Хоть чем-то займусь.

— Могу принести книжку еще, если хочешь, — предложил осторожно Ремус. На секунду в глазах у Регулуса вспыхнул живой блеск.

— Неси. Потолще.

— Договорились, после завтрака все занесу.

Ремус, чувствуя, как полегчало на душе, уже задвигал шторку, когда Регулус его остановил:

— Эй, Люпин! — он слегка помялся, но потом все же сказал: — Вчера, до того, как все случилось… Это было здорово. Я имею в виду, что было хорошо. Мне… понравилось.

Сириус так и ждал возле дверей медпункта. Завидев лицо Ремуса он поднял бровь:

— Смотрю, кто-то воспрял духом! Больше не грызешь себя?

— Нет, — помотал головой Ремус.

— Вот и молодец. Пойдем завтракать, ты какой-то никакущий. Так и спал?

— Прости за костюм, я вчера… — он расстегнул измятую жилетку. — В свое оправдание могу сказать, что я этого не планировал.

— Да ну брось, подумаешь, помял. Вообще знаешь что, Лунатик? Оставь его себе. Мне он все равно мал, а на тебе отлично сидит — еще пригодится!

— Сириус, ты что, я не могу…

— Можешь-можешь, он тебе понравился, я вижу!

— А что скажут у тебя дома?

— А чихать я хотел, что они скажут. Я туда не вернусь, — Сириус тряхнул волосами. — Я уже писал дяде Альфарду — после всего этого уеду к нему в Америку, он разрешил пожить у него, пока я не устроюсь на учебу или не найду работу. Он во Флориде живет, там тепло — не то что тут… Будете с Сохатым в гости приезжать?

— Конечно, будем, — улыбнулся Ремус.

1) Песня Dancing Queen группы ABBA.

Вернуться к тексту

2) Перевод выполнен автором.

Вернуться к тексту

3) Песня "Waterloo" группы ABBA. Перевод выполнен автором.

Вернуться к тексту

4) Песня "Rock me группы ABBA". Перевод выполнен автором.

Вернуться к тексту

5) Итонский колледж, самая известная и престижная частная школа для мальчиков в Великобритании.

Вернуться к тексту