21,55,01 (джен)

Стоило оторвать взгляд от розового пальто, в глаза бросилась болезненная бледность псевдо-Мечтателя. По лицу глубокими рытвинами ползли морщины, острые скулы, казалось, вот-вот прорежутся сквозь тонкую, почти прозрачную, кожу. Рука на трости подрагивала. Старик слегка горбился. Он напоминал призрака. Мираж, который видит путник в пустыне. Такой же яркий, но не настоящий.

Псевдо-Мечтатель поморщился. Посмотрел мне в глаза и подмигнул.

— Разберитесь с телами, а я пока займусь экспонатами, — сказал он Воровке лиц. — Если один из них взбунтуется, будет крайне неприятно.

— Как скажешь, — согласилась маленькая девочка в красной куртке.

Они разделились. Воровка лиц подбежала к телу Ведущей и склонилась над ним. Псевдо-Мечтатель шагнул нам за спины. Я обернулся. Он стрелял взглядом в каменные статуи, не задерживался на одной дольше секунды. Изваяния нечеловеческих размеров и форм обходил стороной. Они не привлекали его так, как люди. А именно мужчины. Я догадывался, что он искал.

Разорвал объятия и прошептал Наде:

— Иди домой. Встретимся в поместье.

Сестра помотала головой.

— Отведи меня туда, — взмолилась Надя.

Я кивнул.

— Но позже.

Мы последовали за псевдо-Мечтателем. Он ступал быстро, трость часто стучала по земле. В ее звуке слышались нетерпение и спешка. Чем дольше старик не находил желаемое, тем чаще стучал тростью и тем стремительнее двигался. Мы с Надей с трудом поспевали за ним.

Вскоре мне на глаза попались осколки стекла, а выше над ними висело разбитое окно. Псевдо-Мечтатель тоже его заметил и поспешил. Встал напротив и осмотрелся. Когда его взгляд замер на одной из статуй, он выдохнул. Я посмотрел в том же направлении, и сердце ушло в пятки.

Среди каменных экспонатов выделялся один. Старичок среднего роста с деревянной тростью и в красном пиджаке. Статуя была неровная и словно застыла в движении.

Псевдо-Мечтатель вышел к ней. Остановился в шаге от столкновения. Его глаза смотрели в мертвенно-каменные глаза экспоната. Настоящего Мечтателя. Я замер, не зная, что делать. Не зная, что сказать. После слов Ведущей мне стало не по себе. На задворках сознания поселилась надежда. Вера, которая умерла после одного взгляда на статую.

Но раз Мечтатель мертв, то кто стоит перед его останками?

— Я — это я, — проговорил псевдо-Мечтатель. Он словно прочитал мои мысли. — Так же как он — это я.

— Он был фальшивкой? — спросила Надя. — А вы настоящий?

Псевдо-Мечтатель хмыкнул. Он произнес, не отрывая взгляда от статуи:

— Мы оба — фальшивки. Позапрошлый тоже был фальшивкой.

Надя нахмурилась. Я открыл рот, но не нашел что сказать. Все мысли вмиг выветрились из головы, осталась лишь пустота.

— Все мистики рано или поздно приходят к идее бессмертия. Мир слушает наши молитвы, отвечает на наши действия. Глупо не воспользоваться этим. Кто-то откидывает свою человечность и становится Скрытым. Кто-то покупает годы жизни. Я пошел другим путем. Человек — это в первую очередь воспоминания. Долгая история длиною в одну жизнь. Давным-давно я изучал тульп. Они что-то вроде «болванок». Пустых дисков, которые люди наполняют своими надеждами, мечтами и качествами. У каждого человека есть тульпа. Мы создаем ее, представляя идеальную версию себя самих. И в один день я подумал: можно перенести все воспоминания в тульпу, и тогда она станет мной. Но не все так просто. Мир не примет тульпу в роли мистика. Скрытому довольно тяжело стать человеком. Но есть способ.

— Обмануть мир, — догадался я. Прошлые слова Мечтателя собрались в единую картину. Вот чем эта женщина помогла ему. Вот, о каком опыте он говорил в своем магазине.

— Именно. Полагаю, ты уже догадался, что произошло дальше.

— Вы умерли, и тульпа унаследовала все воспоминания.

Мечтатель покачал головой.

— Увы. Я передал права на воспоминания Сигизмунду. Если я попаду в ловушку, он сбежит и передаст «меня» и все мои права тульпе. И в первый раз я не умер, но тульпа получила мою память. На один день в мире стало два Владимира Беляева. Я верил в непрерывность. Что сознание переносится вместе с воспоминаниями, но увы. Тульпа помнила всю мою жизнь, а другой «я» оказался пустой оболочкой с жалкими крохами воспоминаний.

Он коснулся серого шерстяного шарфа и прошептал:

— Прошу, Сигизмунд, прерви его страдания.

Шарф задрожал, и Мечтатель кивнул.

Он повернулся к Наде.

— Девочка, будь добра, закрой глаза и не открывай, пока не скажу.

Сестра бросила на меня короткий взгляд и прикрыла веки.

Мечтатель сорвал с себя шарф, тот взмыл высоко над статуей. Я посмотрел вверх. Шарф взорвался облаком шерсти, которая собралась в огромный шар и рухнула на каменного мистика, разбрасывая вокруг обломки. С грохотом в воздух поднялась пыль. Я закашлялся — она обожгла рот и нос, даже попала в глаза.

Гора шерсти двинулась к Мечтателю, змеей обвилась вокруг его ноги и поползла вверх, уменьшаясь в объеме на глазах. Она достигла шеи и завязалась удавкой в обычный шарф. Об грудь стукнулись два шерстяных конца.

На месте статуи теперь возвышалась горка обломков и пыли. Посреди нее выглядывал рукав красного пиджака, а рядом валялась трость. Мечтатель нагнулся и вытащил из остатков экспоната одежду. Вторую трость протянул мне.

— Будет трудно скрыть трость, поэтому забирай ее и уходи. Разрешаю хранить ее неделю.

Я принял «подарок», но не понял, зачем ее скрывать. От кого?

Видимо, сомнения не укрылись от проницательного взгляда Мечтателя, поэтому он объяснил:

— Воровка лиц не должна узнать. Никто в Совете не знает. Если сохранишь мою тайну, я стану твоим союзником, Теодор Рязанов.

В ответ я лишь кивнул. Сегодня был долгий день. И для меня он подошел к концу.

Мы прокрались мимо Воровки лиц и вышли из музея.

♀♀♀

Прошло четыре дня с победы над Пляской чертей. Четыре дня с моего захвата в заложники. А воспоминания назло сохраняли свою подробность. Красочность. Они не размывались до небрежного наброска, какой делают художники перед основной работой. Каждая крупица. Каждая мелочь. Каждое событие не исказилось временем. Я закрывала глаза и вновь погружалась в тот день. Звонок подруги, бесполезная болтовня, доставка, забор, павильон и побег. Это нельзя было сравнить с просмотром фильма, потому что я не просто видела это перед глазами. Я участвовала в действии. Пыталась все переписать, поступить иначе, но оковы сюжета возвращали меня на знакомые рельсы. И я ехала. Медленно, не спеша, чтобы прочувствовать все. Вжиться в кошмар, из которого нет выхода.

Теодор навещал меня каждый день. Заходил в дом, останавливался на пороге прихожей. Кричал, приветствовал меня. А, когда я отвечала со второго этажа, проходил в мамин кабинет и проводил в нем весь день за чтением.

Из-за его сделки со Зверем ангел сбежал с нашего заднего двора, и проклятия лесных Скрытых обрушились на меня у удвоенной силой. Поэтому я попросила Тео купить мне беруши вместе с новой пижамой. Он выполнил просьбу в тот же день. Теперь вместо сплошной розовой, я носила сплошную бирюзовую. Кошачьи ушки на капюшоне на ней тоже были. Еще к ним прибавились три темные полосы по бокам на линии щек. Розовые тапочки не сильно пострадали, но я выкинула их с остатками старой пижамы. Они напоминали о том дне.

Теодор приносил мне еду. Оставлял ее на пороге гостиной, а я быстро спускалась вниз, подхватывала пакет из КФС, Макдоналдса или Бургер Кинга и быстро возвращалась в спальню. Первый день боялась покидать ее без причины. На второй заставила себя проводить не меньше часа в день вне комнаты просто так: ни в туалет, ни в ванну, ни чтобы забрать еду. На третий увеличила время до двух часов. Я называла это «ускоренным восстановлением». Дрожь не отпускала меня ни на секунду. Стоило переступить порог спальни, по телу прокатывалась волна ужаса, сердце разгонялось, как мотор гоночной машины, дыхание перехватывало. Но я пересилила себя. Этот страх со мной на всю жизнь. От него нет лекарства. Единственный выход научится жить с ним. Тео тоже проходил через такое, когда выбрался из пятиэтажки? Ему тоже повсюду виделись грязные стены подъезда, заляпанный не пойми чем пол, как мне видятся мрак огромного павильона и высокие холодные статуи, застывшие в вечной агонии?

На пятый день я спустилась на первый этаж и осторожно перешагнула порог в гостиную. Зашаркала вдоль коридора.

Тео спас меня. Не отвернулся, когда увидел мою жалкую сторону. Я была готова продать все мамины секреты, впустить чертей в ее библиотеку, дать им перевернуть вверх дном поместье. Лишь бы они пощадили меня.

Теодор назвал нас семьей. Не так давно мы договорились не держать секретов друг против друга. Я без зазрения совести нарушила обещание. Думала, он бросит меня, когда узнает «мамину тайну». Разозлиться после прочтения автобиографии Миши. Оставит меня дожидаться незавидной участи. А если он примет правду? Смирится и продолжит идти вперед? Шансы не на моей стороне. Но, я не хотела обманывать его и дальше. Не после того, как он спас меня.

Я вошла в мамин кабинет. Застала Теодора за ее рабочим столом. Он сгорбился над блокнотом. Чуть выше лежала толстая книга, раскрытая на середине. Страницы желтые, некоторые надписи давно стерлись. В комнате стоял «книжный» запах с примесью ванили — маминых духов. Не знаю, как она добилась такого. То ли облила стены и пол, то ли зачаровала. Но факт оставался фактом — даже после смерти мамино присутствие никуда не исчезло. Зайди в поместье ее знакомый, подумает, что она все еще здесь. Все еще жива.

Тео не оторвал глаз от книги. Его рука водила кончик ручки по белым листам блокнота, выписывала предложения конспекта. Он напоминал ботаника, который записывал каждое слово учителя. Зазнайку, который решал все примеры из учебника вперед, чтобы потом с гордым видом сидеть и наблюдать, как дураки-одноклассники краснеют у доски. Такой был в каждом классе. В каждой группе. В детстве я воображала себя на их месте. Придумывала сценки: вот я прихожу в класс, сажусь за первую парту, раскрываю учебник математики и прорешиваю весь раздел за десять минут, а затем, когда учительница задает домашнее задание, я высокомерно фыркаю, потому как все давно сделала.

Но мечты так и остались мечтами. Я оказалась полной дурой. Математика давалась со скрипом, физика предстала невиданной тварью, химия еще терпима и даже иногда любопытна. И только физкультура и труды зажигали в моем сердце огонек.

Я коснулась Теодора взглядом. Он встрепенулся. Поднял ручку и посмотрел на меня.

— Привет, — сказал он. — Тебе нужна помощь.

Я невольно нахмурилась, но потом вспомнила про ограничения мистиков. Они не задавали вопросы. Ведь вопрос — открытая просьба. Ответь, и на вопрошающего упадет долг. Маленький, но все же долг. Теодор еще не научился предполагать, чтобы это звучало как вопрос. Поэтому я нередко путала его «вопросы» с утверждениями.

— Нет, — отмахнулась я и отвела взгляд. Не могла долго смотреть на него.

В итоге нашла новую цель — зеркало в полный рост. Оно опиралось на книжные полки с цветными папками. Мы притащили его сюда из моей комнаты. Через зеркало Теодор пробрался в пятиэтажку. Все не находили время, чтобы убрать его.

— Я… Нам надо поговорить, — сказала я.

Кресло заскрипело, значит, Теодор выпрямился. Он всегда вытягивался по струнке, когда я говорила. Похоже, жест был неосознанным. В нем проскакивала покорность, какую хороший ребенок показывает перед властным родителем.

Я скрестила руки на груди и продолжила:

— В общем, я соврала. И не один раз. Я не совсем доверяла тебе, поэтому, ну, не давала тебе ножи и… скрыла некоторые вещи.

Голос подрагивал и затихал. Мои плечи тоже сжимались. Я старалась уменьшиться, показаться незначительной. Маленькой точкой. Хотела приуменьшить значение своих действий всеми доступными способами. Страх, что Теодор меня бросит, никуда не испарился. Он забился в темнейший угол сознания, но все еще нашептывал, направлял меня.

— Знаю, — сказал Тео. Я не расслышала ни гнева, ни досады. Братец заметил мой саботаж, но не стал возражать. Не ожидала от него такого. Я откровенно ставила ему палки в колеса, а он терпел и молчал. Теодор продолжил: — Я заметил, что ты с неохотой дала мне серебряный нож. Что ты боишься меня.

Неужели все чувства отражались на моем лице? Плакали мамины уроки. Из меня получилась ужасная врунья. Но тем не менее промахи смягчили последствия. Теодор сомневался в моей искренности, поэтому откровение не стало неожиданностью.

Начало выдалось терпимым. Посмотрим, как пойдет дальше.

— Я спрятала завещание Миши.

Кресло заскрипело, и я на секунду перевела взгляд на Теодора. Он приподнял бровь, слегка наклонил голову вбок.

— Там… Миша оставили целую автобиографию. Весьма стыдную и корявую.

— Я не вижу причин прятать ее от меня, — заметил Теодор.

Я набрала полные легкие воздуха. Как он поведет себя? Взбесится? Смирится? Или разобьется, как хрустальная ваза? Взгляд метался между зеркалом и Теодором. Я старалась не задерживаться на нем долго, но также пыталась уследить за каждым изменением: осанка, положение рук, выражение лица. Не пропустить случайную мелочь, которая и определит итог.

— Там нет ни слова о тебе, — медленно протянула я.

Вот и все. Что ты скажешь, Тео?

Теодор фыркнул, чем приковал к себе мой взгляд. Я почувствовала, как брови свелись, а рот приоткрылся. И все? Он знал?

— В гостиной нет ни одной фотографии со мной, — улыбнулся Теодор. — Не удивлен, что Миша не посвятил мне и предложения.

Его не смутили фотографии? Меня больше удивило мамино безразличие. Она оставила в гостиной фотографии, зная, что Теодор увидит их… Потому что понимала, что он подумает. Как он объяснит их для себя. Выходит, я зря волновалась тогда. Тео придумал бы отмазку насчет автобиографии Миши и не заметил бы подвоха.

Я молчала слишком долго. На этот раз нахмурился уже Теодор.

— Там было что-то важное, — предположил он.

— Эм… — вдруг замялась я.

Какого хрена, Надя? Решила же рассказать всю правду, там почему сомневаешься? Боишься сказать напрямую? Хочешь, чтобы он сам пришел к ответу?

— Сейчас вернусь! — сказала я, выбегая из кабинета.

☉☉☉

Надя сорвалась с места и вылетела в коридор, оставив меня с немым вопросом:

«Что сейчас произошло?»

Меня радовало, что она доверилась мне. Что рассказала про автобиографию Миши. Кто бы мог подумать? Хотя, зная старшего брата, это как раз в его духе. Самолюбование на своей же смерти. Со стороны звучит мерзко, но, возможно, он оставил наследие, чтобы его помнили…

Меня не отпускал вопрос. Почему Надя придала такое значение фотографиям?

Я встал с кресла — оно скрипнуло — и принялся расхаживать из угла в угол. Так лучше думалось.

Меня не было на фотографиях. Немудрено: эта женщина запирала меня в комнате перед приездом фотографа. Даже старший брат обделил меня в автобиографии. Как на него похоже. Надя же видела в этом… нечто иное? По ее словам, вернее по смыслу, который она в них вложила, автобиография натолкнула бы меня на определенные мысли. Какие?

Что, если мое отсутствие на фотографиях и в автобиографии Миши как-то связаны? Эта женщина прятала меня от фотографов, не давала им заснять меня. Но ради чего?

Осознание прозвенело в голове церковным колоколом. Его отзвуки сотрясали стенки черепа, отскакивали в ушах и дрожью пробегали по телу. Ответ. Такой желанный, но такой мимолетный пронесся сквозь мое сознание, оставляя за собой лишь след. Слишком быстро. Я не успел как следует обдумать. Звон стихал, погружался в бездну забвения, словно его и не было вовсе.

«Постой!» — только и подумал я.

Мысленным щупом ухватился за остатки и выдернул из болота собственного разума. Подсказки. Они попадались мне с приезда в Лягушево, но я задвигал их на второй план, придумывал объяснения, отмахивался, как от назойливых мух. А они ждали меня повсюду.

Фотографии, слова этой женщины о памяти на полях книги, направление, что она выбрала, наш разговор с Мечтателем — подлый старик знал все с самого начала — автобиография, даже ее письмо.

«Не думаю, что ты ждешь моих извинений. Их все равно не будет».

Она предвидела мою разгадку. Вот та ловушка, которую эта женщина мне уготовила. Сокрушительная правда, которая разрушила бы меня. Вот почему Надя не хотела показывать автобиографию Миши.

Ведь… Ведь в ее прошлом… в прошлом этой семьи «Теодора Рязанова» не существовало. Я был обычным человеком с улицы. Бродягой. Меня нашла эта женщина и запудрила мозги, заставила думать, что я — Теодор Рязанов, паршивая овца семейства Рязановых. Не просто «заставила», она обманула мир и взаправду сделала меня Рязановым.

Но почему я помнил, как Надя обращалась ко мне в детстве? Как играла, как разговаривала со мной? Эти воспоминания такие яркие, будто настоящие. Они не могут быть фальшивыми!

Я замер посреди кабинета, не в силах сдвинуться. Казалось, ноги приросли к полу, а в голове вместе со звоном осознания умерли все мысли. Может, я не бомжевал? Может, раньше у меня была семья? Любящие родители, младшая сестра. Эта женщина могла выкрасть меня. Перехватить по дороге с колледжа или с университета, подделать память и заменить родную сестру на Надю, вырезать из памяти семью, чтобы я думал, будто на меня никто не обращал внимания всю жизнь.

Я обратился к воспоминаниям. Детство пролетело перед глазами за секунды — я помнил слишком мало. В памяти мелькали образы этой женщины, Надя, Миша, Кати и Денис. Смазанные, но… настоящие. Подростковые годы задержались на две минуты, но они были блеклые, мутные. Я не помнил ни лиц одноклассников, ни учителей, ни их уроки. Затем резкий скачок, и я уже на улице. В окружении бомжей на заброшке. Я проснулся с криками, на меня бросили острые взгляды «товарищи по несчастью», и я выпал из заброшки. Затем больница. Помню ее отчетливо. Болезненно восстановление. Заселение в приют для бездомных. Скучные будни. Письмо от юриста. Заработки, чтобы накопить на билет в Лягушево и на номер в дешевой гостинице. Мой приезд. Начало «приключений».

Из всех воспоминаний только времена школы вызывают вопросы. По спине пробежал холодок. Нет. Она не могла…

Как некстати, ожило иное воспоминание. Совсем недавнее. Амбрагаруда сказала, что я найду ее вопрос в своем рюкзаке.

Быстро стянул его со спины, расстегнул змейку и вывалил на рабочий стол содержимое.

Отражение ножа и нижнее белье. Я не нашел паспорта. Вместо него нашелся свернутый листок бумаги. Развернул его и прочитал надпись:

«Кто такой Теодор Рязанов?»

Она знала… Конечно, она знала! Амбрагаруда жила в поместье все это время. Наблюдала за этой женщиной и ее ужасными опытами.

Я сгреб нижнее белье и отражение ножа в рюкзак. Застегнул и накинул лямку на плечо. Развернулся к проходу в коридор. Уже готовился выбежать, как из темноты вынырнула Надя. Она несла в руках стопку бумаг — автобиографии Миши.

Ее взгляд скользнул по моему лицу и резко ушел вбок, за мою спину. Она округлила глаза и прокричала:

— Тео, сзади!

Я развернулся.

У высокого овального зеркала стоял мужчина с темными волосами. Они опускались ниже плеч. Одет он был в темно-серый плащ и белую рубашку, какие я видел на картинках учебника истории в главе о Российской империи. Коричневые брюки уходили в высокие черные сапоги. На ладонях сидели белые перчатки, а на лбу красовались круглые очки на резинке.

Мужчина смотрел на меня. Одна его рука держала лямку большого походного рюкзака.

Я попятился.

— Кто ты, черт возьми? — выкрикнула Надя. — Как ты сюда попал?

— Ох, — выдохнул незнакомец. — Я — путешественник. А попал я сюда по тонкой дорожке в Зазеркалье. Кто-то весьма добрый пронес зеркало прямо в этот дом. Девочка, ты явно не мистик.

— Тебя послал Зверь, — понял я.

Путешественник посмотрел на меня.

— Верно. Думаю, ты — Теодор Рязанов.

— Неправильно, — нервно улыбнулся я. — Меня зовут… Дима.

— Хорошая попытка. Леший подробно описал тебя, поэтому меня не обманешь.

Не отрывая от незнакомца взгляда, я прошептал Наде:

— Беги.

— Но…

— Беги! Я что-нибудь придумаю.

— Нет! — возразила она. — Он же пришел за тобой? Поэтому беги ты! Я задержу его.

Незнакомец тем временем вытащил из кармана плаща старый компас, который напоминал часы на цепочке, и склянку меньше мизинца. Зажал ее между указательным и средним пальцами и переломил пополам. До меня долетел треск. На пол посыпались осколки.

— Небольшое чудо, — объяснил путешественник. — Леший сказал, что возместит все потери.

Надя обогнула меня и встала между нами. Она расставила руки в стороны, защищая меня от незнакомца.

— Что ты делаешь? — громко спросила она и едва слышно сказала мне: — Уходи. Сейчас.

Но я не успел и глазом моргнуть.

— Всего лишь перевожу стрелку.

Он залез пальцами в компас и прокрутил его. Вся комната размылась. Предметы потеряли очертания, а вместе с ними и Надя. Сестра обернулась и прокричала:

— Тео!

Но ее голос угас со всеми звуками. Их подавил белый шум.

Путешественник «перевел стрелку» еще раз, и мутная комната распалась серыми кудрями. Они завивались и расступались перед нами. Туман обтекал нас, словно река — маленький островок.

Вскоре на сером полотне проступили тени. Темные силуэты деревьев и кустарников. Мы оказались посреди леса, но все вокруг выглядело блеклым и выцветшим, как на старой фотографии. Я с трудом различал цвета.

Бросил взгляд на путешественника и с силой сжал зубы. Рядом с ним стоял второй — мужчина в похожем наряде. У него была густая седая борода.

— Добро пожаловать, в Беловодье, — сказал второй. — Здесь ты и умрешь без вреда для других, Теодор.

— Я так не думаю!

Вскочил с места и понесся на путешественника и его напарника. Но, когда я влетел в них, они распались облачками серого дыма.

Те рассосались в воздухе, как сигаретный дым. И я остался один в «месте, где застыло время».