21,55,01 (джен)

«Эта история не закончится трагедией. Ведь я уже провалилась»,

— письмо Надежде Рязановой от Марии Рязановой.

♄♄♄

«Бойся леса за оградой, — всегда говорила мама. — Там по невидимым тропинкам бродят духи, а в Сердце Леса хозяйствует Зверь».

Никогда не думал, что ее сказки окажутся правдой.

Я стоял перед окном в своей спальне и смотрел на раскинувшийся вдалеке лес. Над ним небо укрылось темной синевой — звезд почти не виднелось. Мой взгляд привлекло огромное дерево, что возвышалось над лесом.

Я заметил не сразу. Его силуэт сливался с небом, но обрезанные края облаков выдавали гиганта. На вершине горели два желтых «глаза», а голые ветки тянулись в разные стороны, будто стараясь ухватиться за ночное небо. Дерево выглядело чуждо, словно его вырвали из фантастической книги и воткнули в обычный лес. По высоте оно чуть-чуть не дотягивало до моей квартиры на восьмом этаже.

Из области ниже «глаз» вырвалось облако пара, и окно затряслось от громкого рыка. Я отшатнулся. Невольно поправил очки и проморгался. Зверь. Он все еще там. Стоит посреди леса и смотрит прямо сюда, на меня.

— … Ладно, — пробурчал себе под нос. И повторил для убедительности: — Ладно.

Плечи подрагивали, в животе крутило. Воображение малевало перед глазами неприятные картины. Зверь подскакивает с места и одним рывком сметает мой дом и меня. Или топает, вызывает землетрясение, и дом складывается карточным домиком. Или уменьшается, влетает в окно, вонзается острыми клыками в мою шею и… Хватит!

Я отвернулся от окна и оглядел спальню. Крошечная. В этот миг она казалась тесной клеткой. Компьютерный стол перед окном, кровать вдоль боковой стены, шкаф с одеждой и другими вещами рядом. И доска. Большая школьная доска с напоминаниями и заметками по моему незавидному положению. Взгляд на секунду зацепился за дату в левом верхнем углу: «05.10.2018». День моего рождения и возможной смерти. До него оставалась неделя.

Я подошел к двери в коридор, оперся рукой на стену и выдохнул весь воздух из легких. Глубоко вдохнул. Выдохнул. Вдохнул. Выдохнул. Простое дыхательное упражнение — прочитал про него в Интернете.

— Все хорошо, — успокаивал себя. — Зверь там, а я здесь. Они только… пугают. Только пугают.

В последнем я не сомневался до вчерашнего дня. Ночь выдалась беспокойной — мне снились высокие шпили, что пронзали алое небо, устланные золотом дороги и люди, кривые и распухшие от богатства и роскоши. В том сне мне встретился человек без лица и голоса. Он носил мою белую майку и домашние шорты в клеточку. Смотрел на меня и, кажется, безмолвно проклинал. Проснулся я весь в царапинах, будто от кошки. Но у меня не было кошки.

До этого Они всегда держались в стороне, боялись смахнуть волосок с меня, но что-то изменилось.

Я вытащил из кармана смартфон, включил фонарик, щелкнул замком на двери и вышел в коридор. Первое время я оставлял свет до утра во всех комнатах, но после первого счета за электричество передумал.

Светил себе под ноги и мотал головой из стороны в сторону — старался увидеть боковым зрением Незваного гостя. Он жил со мной чуть меньше года. И за это время оброс множеством кличек: Незваный гость, Волосатый ублюдок, Гном без колпака, Чело-паук. Последняя звучала жутко, поэтому я быстро от нее отказался.

Придумывание кличек успокаивало. Любое чудовище становилось менее ужасающим, когда получало имя. По крайней мере, для меня.

Я добрался до кухни без передряг. Щелкнул переключателем и шагнул к холодильнику. Нужно поесть. Иначе всю ночь буду ворочаться от голода. Распахнул дверцу, и к горлу подступил горький комок. Я попятился, закрыл нос рукой.

На средней полке пачки молока разорвали в клочья, а содержимое разлили по холодильнику. В дверце яйца взорвались — скорлупу раскидало по полкам. В желтке плавали черные эмбрионы размером с согнутый палец. От них разило гнилью. На нижней полке лежали вскрытые «дошираки», среди сухой лапши виднелись мертвые черви и комья земли. На самом верху лежала литровая бутылка кока-колы, но черную шипучку заменили на бурую кровь.

Опершись на раковину, я широко раскрыл рот. Из желудка вырвался пустой рык — обед давно переварился. Лоб покрылся капельками пота, коленки затряслись, в ушах забилось сердце.

Они прорвались сквозь защиту. Квартира больше не безопасна.

Я рванул с места, пробежал по коридору и проскользнул в спальню. Захлопнул дверь. Щелкнул замком. Завертелся на месте. Не увидел никого боковым зрением.

Дрожащей рукой вытащил из кармана смартфон, разблокировал его и ткнул по иконке с надписью «Мама», поднес к уху. Из динамика раздались длинные гудки. Я на цыпочках подошел к окну, чтобы Зверь не услышал. Глупо. Он и так прекрасно знал, где я — в спальне горел свет. Медленно поднял взгляд. Два желтых глаза закрылись, а темный силуэт больше не загораживал облака. Я стрельнул взглядом левее. Ничего. Правее — ничего. Чуть ниже — нет. Чуть выше — опять нет.

— Бля… — протянул я.

Гудки оборвались, и послышался хриплый женский голос:

— Слушаю.

Она звучала как духовой орган. Древний и величественный.

— Ма! — завопил я в телефон. — Они в квартире! Защита не сработала! Я заперся в спальне! Быстрее! Спаси меня!

— Успокойся, — сказала она. — Отдышись и назови свое имя.

— Ч-что? У меня нет времени на это! Ты слушаешь? Они здесь!

— Отдышись и назови свое имя, — повторила она.

— Блядь! Я… — запнулся. Чертовы проблемы с памятью!

Нагнулся над компьютерным столом, к монитору — его обклеивали желтые листки для заметок. На одном из них виднелась надпись: «Меня зовут Денис Рязанов».

Я прошептал как можно медленнее:

— Денис… Денис Рязанов, — вышло что-то похожее на визг.

— Молодец, — похвалила мама. — Они не обошли защиту. Тебе показалось.

— Они испортили еду! Подложили мне трупики птиц! Блядь! Трупики птиц!

— Квартира защищена. Не делай глупостей. Никого не впускай и…

— Ты придешь? Мне нужна помощь! Просто посторожи меня во время сна. Недавно я проснулся в царапинах. В квартире есть кто-то еще. Помимо этого… как его?

— Я не приду. Оставайся в квартире. Не делай глуп…

Я оборвал звонок и вызвал такси. Когда мне перезвонили и сказали, что водитель будет через пять минут, кинулся к шкафу, сдвинул дверцу и схватил рюкзак. В квартиру кто-то пробрался. Оставаться здесь было верхом глупости.

Накидал в рюкзак одежды: майки, трусы, носки, толстовки, джинсы. Попытался застегнуть змейку, и она заела на середине. Вытащил пару летних маек и шорт. Сейчас осень — они не понадобятся. Натянул на себя теплые коричневые брюки и жёлтый свитер, сверху накинул черную куртку. Слегка приоткрыл рюкзак и закинул карточки с деньгами. Застегнул рюкзак и перед выходом посмотрел на доску, на дату в белой рамочке: «05.10.2018». Одна неделя. Столько мне нужно прожить. После этого все закончится.

Щелкнул замком, вывалился в темный коридор. Добежал до переключателя, и желтый свет залил коридор.

Справа, в кухне, почудилось движение. Комок волос размером с небольшую тумбочку беззвучно прыгнул на стол и скрылся за боковым зрением.

По спине пробежал холодок. Я сглотнул. Все будет хорошо. Нужно перетерпеть. Обулся, выключил свет, открыл входную дверь и вышел.

Лестничная клетка освещалась тусклой лампой. С боков от моей двери находились двери соседей, а напротив на нижние этажи спускалась лестница. Над ней, на подоконнике, лежал большой кот. Вроде мейн-кун. Пепельная шерсть под светом переливалась зеленым и фиолетовым. Окрас не был сплошным. Светлые пятна облепляли кота так, что он напоминал гепарда, которого сняли на камеру с эффектом «негатива».

Мейн-кун смотрел на меня янтарными глазами и, кажется, не моргал.

Я спрыгнул на лестницу и поспешил вниз. В голове разворачивался заготовленный план. Сейчас нужно сбежать из города. Мама говорила, что Они редко покидают насиженные места.

Когда я спустился на второй этаж и увидел дверь домофона, в кармане завибрировал телефон — наверное, такси. Рука сама потянулась вниз. Заметил, как по ступеньке ниже пробежала маленькая тень. Моя нога ударилась об нее, и я полетел вниз.

Распластался на полу, на первом этаже, перед дверью. Ноги и руки болели, голова ныла, а изо рта вырывались стоны.

— Бля…

Кряхтя, поднялся и захромал к двери. Вроде обошлось. Но очки слетели. Я бегло осмотрелся и нашел их на нижней ступеньке. Подобрал и проверил стекла. Те уцелели. Даже трещинки не появилось. Надев очки, захромал дальше.

Меня не пытались убить. По крайней мере, напрямую. Они подталкивали к краю, подводили к черте, за которой тянулась черная пустота. И один раз я чуть не перешагнул ее. На раковине в ванной остались маленькие красные капельки, как напоминание и предостережение. Меня не пугала смерть, ведь в моем случае она освобождала от кошмара, что я переживал каждый день уже в течение года. Меня пугала боль. Умирать чертовски больно.

Вдавил палец в кнопку, раздался звонок. Я толкнул дверь и выбрался на улицу.

Телефон в кармане продолжал вибрировать. Вытащил его дрожащей рукой и тихо выругался — защитное стекло разбилось вдребезги. Смахнул осколки и принял звонок.

— А… алло? — мой голос дрожал.

— Водитель подъехал. Он ждет перед подъездом. Белый «хендай» М520АХ, — объявила девушка.

— Хоро… хорошо. Спасибо.

Я сбросил звонок, положил телефон в карман — попал с третьего раза — и осмотрел парковку.

В моем доме было четыре подъезда. Дорога тянулась вдоль них и заканчивалась у четвертого — моего. Здесь она расширялась и образовывала что-то вроде «кармашка» — как я его называл. Небольшую парковку, на которой местные жители оставляли свои машины.

Сейчас вечер субботы, поэтому машин тут много. А еще темно. Фонари у дороги не работали уже несколько месяцев, и никто не спешил их чинить. «Кармашек» освещался только светом из окон и фарами. Я ориентировался по последним. Окинул взглядом машины и заметил белую «хендай» возле мусорников. Захромал к ней.

Водитель вышел, стоило подойти ближе. Им оказалась девушка лет двадцати — моя ровесница — в черной кожаной куртке и с длинными темными волосами. Впервые вижу таксиста-девушку.

— Вы в порядке? — подскочила она ко мне и подставила плечо. Я рассмотрел пигментные пятна у нее под глазами, носом и на подбородке. Что-то вроде веснушек, но больше и краснее. Я не обратил на нее внимание, продолжил хромать к машине. — Вам помочь?

Ее голос напоминал мелодию арфы. Высокий, мелодичный, на грани фальши и естества. Впервые слышу кого-то с таким голосом.

Я посмотрел на номер машины и тут же отвел глаза — от долгого взгляда на табличку болели глаза, как от солнца. Глянул боковым зрением. Черные пятна собрались в надпись: «М520АХ».

— Мне нужно на вокзал, — прохрипел я.

Она обежала меня, открыла дверь. Мне в нос ударил запах резины и свежей машины. А также едва уловимая сладость. Внутри было чисто. И снаружи тоже. Вся машина блестела от чистоты, не виднелось ни единого пятнышка, будто ее буквально сегодня купили.

Я почти ввалился внутрь, как меня оглушил протяжный гудок. Кто-то сигналил.

— Эй! — прокричал кто-то с акцентом. В моих ушах вместе с кровью застучали деревянные ложки. Громкие и раздражающие. — Вы случайно не ко мне?

Я поднял взгляд на мужчину лет сорока, небритого и полного. Не русский. Он озадаченно чесал затылок и смотрел на меня. Поняв, что я ничего не скажу, мужчина продолжил:

— Не вы заказывали такси?

— Да, я, — выдавил из себя и посмотрел туда, где были такси и девушка.

Вместо чистой машины, я увидел ржавую «ладу» без колес, без сидений и без приборной панели. У машины сняли все необходимое и оставили пустую оболочку. Запах резины улетучился, и на смену пришла обжигающая ноздри сладость, так пахла гниль из моего холодильника. Рядом со мной стояла девушка. Она улыбалась слишком широко.

Я пролепетал, не сводя с нее глаз:

— Да, я заказывал такси. По-подождите меня.

Попятился к настоящему водителю.

— С вами все в порядке?

— Да! — пискнул я.

Девушка стояла неподвижно, улыбалась и смотрела на меня не моргая. Она напоминала чучело: словно кто-то убил милую девушку, выпотрошил и заполнил ватой. Под светом фар у нее виднелись кровоподтеки у глаз, носа и на подбородке.

Кто-то положил руку мне на плечо и остановил меня. Я дернулся, резко развернулся. На меня смотрел водитель.

— Из… извините, — промямлил я. — Трудный день.

— Ага, — протянул он. — Вам помочь?

— Нет. Спасибо.

Я прошел к заднему сиденью и быстро распахнул дверь. Ввалился внутрь, глянул на девушку через переднее стекло.

На ее месте стоял манекен для шитья. Какие-то шутники на место головы привязали скотчем арбуз с тремя дырками: двумя глазами и носом. Рот они изобразили толстым черным шнуром, который приклеили суперклеем. Для волос — накинули парик. Похоже, на нем их фантазия иссякла.

Я крепко приобнял себя и вжался в кресло. В салоне воняло сигаретами, в кармашке за сиденьем водителя лежали журналы с полуголыми девушками, а в углублении на двери кто-то оставил скомканную влажную салфетку. Обычный салон машины. Салон настоящей машины. Меня передернуло от мысли, что случилось, сядь я к той «девушке». Куда она увезла бы меня?

Водитель молча уселся на кресло, захлопнул дверь и выставил в телефоне адрес вокзала. Мы выехали на трассу и понеслись в сторону центра города.

Слева пролетали одноэтажные домишки: пятерочка, где я покупал продукты, магазинчики у дороги, авторемонт. А справа простиралось поле, что усеивали весной семенами подсолнухов — сейчас там не виднелось ничего, кроме сорняков.

Мы ехали молча. Тишину прерывал только искусственный голос навигатора:

— Через девятьсот метров поверните направо.

♄♄♄

Я смотрел на здание с огромной надписью «ВОКЗАЛ». По форме оно напоминало коробку, как и большинство зданий в городе. Сама надпись горела синим светом и сильно привлекала внимание.

Мой взгляд сполз на часы, которые также светились. Белые стрелки показывали время: «18:32».

— Через три с половиной часа Долговязый покажется перед моим окном, — пробубнил я под нос. Эта дылда всегда приходила после 22:00 и начинала стучать своим длинным кривым пальцем по стеклу.

Я осмотрелся. Повсюду сновали люди с большими сумками, спортивными сумками, сумками на колесиках и рюкзаками. То, что нужно.

Они всегда сторонились обычных людей. Как говорила мама: «чувствовали взгляды и старались не попадаться лишний раз».

Я и небольшая толпа стояли рядом с автобусом «киа» болотного цвета, за передним стеклом, в нижнем углу, была приклеена записка: «Лягушево — Зеленоярск — Ростов-на-Дону».

Скоро буду в безопасности. Они не тронут меня в другом городе. Конечно же, хотелось переждать в теплой квартире, но увы. В последнюю неделю Они разбушевались и даже показались новые — до сегодняшнего вечера я никогда не видел Зверя. И та «девушка»…

— Кто хочет, может заходить, — объявил водитель и открыл двери.

Я проскользнул внутрь одним из первых. Большинство осталось стоять рядом с автобусом. Они курили и что-то обсуждали с водителем.

Дойдя до середины салона, перетянул рюкзак на грудь и занял место у окна — на передних сидениях меня укачивало, а садиться в самом конце было сродни самоубийству. Там меньше всего свидетелей, а значит, больше слепых пятен для Них.

На сиденье слева от меня опустился пожилой мужчина в белой рубашке, черном пиджаке и черных брюках. Он держал в руках трость с рукояткой в форме кошачьей морды. Его седые волосы спускались до плечь, а лицо растворялось в блике лампы — ничего не разобрать, но, вроде у него была козлиная бородка.

— Путешествуете налегке, — заметил он. Голос звучал как гитара. Свободный и игривый, но в то же время твердый.

— И вы? — спросил я. У него не было ни сумки, ни рюкзака. И я не видел, чтобы он закидывал вещи в шкафчики над креслами. Может, оставил на улице водителю, чтобы тот положил в багажник.

— И я, — кивнул мужчина. — Покинуть город хорошее решение, Денис. Я бы сказал «спасибо», но в моем случае цена благодарности слишком велика.

Он знает мое имя? Я попытался подняться, вскинуть руки, бросить в мужика рюкзак, да хоть закричать! Без толку. Мои руки крепко сжимали рюкзак с вещами на груди, колени не двигались, а с губ не сорвалось ни писка. Что за чертовщина?

— Пора действовать, Мечтатель, — раздался женский голос за спиной. Молодой, взрослый, старый. Женщина звучала подобно оркестру. Мелодия напоминала какофонию, нежели что-то осмысленное и прекрасное. — Иначе он станет головной болью.

— Чужой головной болью, Воровка лиц, — возразил Мечтатель.

— В первую очередь нашей. Ты знаешь правила. Вытащи ребенка Ведьмы из машины. Хватит играться с жертвой.

— Удивлен, что слышу это от вас.

«Что здесь происходит? О чем, блядь, они говорят?» — подумал я.

— Уверена, ребенок желает тепла и уюта в своем жилище, — не сдавалась Воровка лиц. — Вытащить его из машины проще простого.

— Я не стану этого делать. Денис покинет Лягушево целым и невредимым… не меньше, чем сейчас.

Думаю, последнее он сказал для меня. Отлично. Два чудовища спорили о моем побеге. Не знаю, радоваться или кричать оттого, что одно из них защищает меня.

Хотелось повернуться на моего «защитника», но шея задеревенела, как и остальное тело. Я видел его только боковым зрением.

— Преимущество на моей стороне, — прохрипела Воровка лиц, как старуха. — Ты тратился на него весь год. Я же успела восстановиться после девчонки.

— Но вы бездействуете, — заметил Мечтатель. — Скорее всего, хотите выторговать что-то.

— Верно. Обсудим цену позже. Пока оставлю за тобой долг.

— Откажусь. Говорите сразу.

Воровка лиц плюнула и прошипела сквозь зубы:

— Три одержимости красивым женским телом и две мечты о преображении.

— Дороговато, — протянул Мечтатель.

— Мое молчание стоит дорого. Я храню секреты пяти членов Верховного Совета СССР, три тайны Сестер Горнила и одно истинное имя Внешнего.

— Звучит, как угроза.

— Я не дура, чтобы призывать Его.

Мечтатель громко вздохнул и стукнул по полу тростью.

— Плачу за ваше молчание о этой встрече три одержимости красивым женским телом. А за ненападение на Дениса Рязанова и на меня в течении недели — две мечты о преображении.

— Согласна, — пропела она девичьим голоском. — Расскажи, как старой подруге. Считаю, Ведьма подбила тебя на авантюру.

Странно. Я ожидал услышать вопрос, но прозвучало предположение. Ее манера речи сбивала с толку.

— Не скажу. Не после того, как вы вытрясли с меня плату за молчание.

— Как хочешь. С удовольствием посмотрю за попытками старушки с первого ряда.

Слева от меня забарабанили шажки, словно по салону автобуса пробежал ребенок.

— Ну и беда, — цокнул Мечтатель. Я увидел боковым зрением, как он повернулся ко мне. — А тебе пора спать.

Мои веки в ту же секунду налились свинцом. Что за?

— Ты проснешься в другом городе и не вспомнишь о нашем разговоре. Уверен, сейчас ты мечтаешь об этом. Поэтому я здесь.

— Я… — прохрипел я. Слова с трудом покидали мой рот. — Я выживу?

Мечтатель покачал головой.

— К сожалению, эту мечту не исполнить даже мне. Но твоя жертва обернется возможностью для следующего.

Жертва… От этого слова жгло в груди. Я не соглашался стать жертвой. Не соглашался отдать жизнь ради следующей… следующего. Я продержался дольше Миши и Кати. Надеялся, разбить это проклятье, надеялся выжить.

Мечтатель поднялся с кресла и зашагал к выходу.

Черт. Черт… Черт! Будь проклято это все! Ради чего я страдал? Неужели мои попытки были тщетны? Я же что-то изменил? Должен был хотя бы выиграть время для следующей. Следующего.

Глаза закрылись сами собой. Сознание померкло.

«Мама! Ма! Спаси меня! — напоследок мысленно завопил я. Не хочу сдаваться. Не после того, через что я прошел. — Мама! Кто-нибудь. Спасите… меня…»

Но никто не пришел.

Думаю, мне крупно повезло. Удача хоть раз в жизни повернулась ко мне лицом.

Я стоял на лестничной клетке, перед дверью своей новой квартиры.

К этому моменту привела череда невозможных событий: эта женщина каким-то чудом вспомнила обо мне и вписала в завещание, юрист каким-то чудом нашел меня в другом городе и не поленился отправить письмо, а я каким-то чудом поверил. Вероятность каждого близилась к нулю. Но всех сразу… Она равнялась выигрышу в лотерею, главный приз которой мог разрушить мою жизнь.

Я вытащил из кармана связку и принялся рассматривать каждый ключ: домофонный, маленький и блестящий, бурый от ржавчины, два длинных и почти одинаковых, снова домофонный.

Тянул время.

Темная металлическая дверь виделась мне вратами в ад. Даже надпись имелась:

«ОТКРЫВАЯ ДВЕРЬ, Я НЕ ПРИГЛАШАЮ ВАС ВОЙТИ».

Каждая кривая линия, каждая дуга, каждая загогулина была прочерчена несколько раз. Поверх одной буквы нанесли три-четыре такие же. Слова не находились на одной линии, они скакали вверх и вниз, будто написавший хотел исправиться и сделал только хуже.

Письменное воплощение нашей семьи. Ни капли гостеприимства, только открытая неприязнь.

Я приложил кулак к двери, попытался оттереть. Бесполезно. На что я рассчитывал? Слова наскребли ключом или гвоздем. Еще и с такой силой, чтобы оставить хорошо видимый след. Поможет только замена двери.

Заклеить надпись одним листом я не мог. Глазок отделял одну часть послания от другой, прошлый жилец посчитал отличной идеей — использовать его в качестве запятой.

«Черт! — выругался я. — Я ведь не знаю, что внутри…»

Да, я мог закрыть отдельными листами и оставить тонкую щель для глазка. Но все же. Денис точно задумывался об этом. Точно знал, какие проблемы возникнут, и все равно сделал так. Хуже только надпись на всю длину двери. Хорошо, что ему было лень.

«Черт», — повторил я.

Надпись была задумкой этой женщины. Я не сомневался. Скорее всего, она хотела приманить меня бесплатной квартирой, хотела усыпить бдительность вежливым юристом. Все ради одного момента. Чтобы я столкнулся с тем, от чего бежал два года назад. Снова испытал, каково быть частью этой семьи, и снова сбежал. Отказался от подачки себе во вред.

«Обойдешься».

Я вставил ключ в замочную щель и прокрутил два раза. После двух щелчков положил ладонь на ручку.

Правого бока шеи коснулся прохладный ветерок. Я обернулся к окну. Оно закрыто. Значит, чей-то взгляд.

Приглушенный щелчок. Дверь справа от меня приоткрылась со скрипом, внутри в темноте блеснули круглые очки. Старушка лет восьмидесяти выглянула из щели между дверью и стеной. Она щурилась, пыталась рассмотреть меня.

Я повернулся к ней и через силу улыбнулся:

— Эм… Привет. Я ваш новый сосед.

Старушка широко раскрыла глаза. Ее нижняя челюсть задрожала.

— … Динечка? — отступила она во тьму квартиры. — Это ты?

Мои губы сами сжались в тонкую линию.

— Нет. Денис мой… — слова встали комом в горле. Я пересилил себя и закончил предложение: — Мой старший брат.

— Господи, — выдохнула старушка. — Я уж подумала, мол, призрака увидела. Извините, я не расслышала ваше имя.

— Я — Теодор. Эм… Я студент. Учусь на четвертом курсе.

«Молодец, Тео. Начинать знакомство со лжи, — укорил я себя. — Ладно. На этот раз хотя бы заметил».

— Очень приятно, можете звать меня Любой, — улыбнулась она. — Студент? Не слишком ли далеко до института?

— Я на заочке, — не нашел я другого выхода, кроме еще одной лжи.

Хотелось провалиться сквозь землю. Открыть дверь и нырнуть в свою квартиру.

Нельзя. От отношений с соседями зависела моя дальнейшая жизнь здесь. Если напортачу, наживу лишние трудности.

— Прекрасно, — шире улыбнулась старушка, оголяя верхний ряд зубов. — Ученье — свет! В наше время важно посвящать себя всего учебе.

Я метнул взгляд на свою дверь и невзначай приоткрыл ее.

— Извините, я…

— Бедный Динечка, — покачала она головой. — Жаль, что с ним это произошло. Добрый был человек. Всегда помогал мне с продуктами. Вот, казалось бы, восемь этажей, а лифта нет! Угораздило же меня купить квартиру на последнем.

Мой разум впился в ее слова, как голодный хищник в беспомощную добычу. Денис помогал с продуктами? Я бы больше поверил в дьявола, нежели, что Денис кому-то помогал.

— Может, — робко начал я, — ему нужно было что-то от вас?

Старушка усмехнулась.

— Сомневаюсь. Что ему с меня взять?

«Квартиру, пенсию, драгоценности», — мысленно перечислил я, но вслух говорить не стал.

Сердце защемило в груди из-за лжи.

— Слушайте. Я могу помогать вам с продуктами. Брать и себе, и вам.

Она смерила меня взглядом.

— Правда?

— Да, мне нетрудно.

— Спасибо большое, — протянула старушка мне руку, и я ее пожал. — Я буду оставлять тебе деньги.

— Хорошо, — кивнул я. — Был рад знакомству с вами, бабушка Люба. Пойду я разбирать вещи.

— До Свидания, — помахала она на прощание рукой.

Я зашел в квартиру, и металлическая дверь захлопнулась за моей спиной. Меня встретили кромешная темнота и затхлый воздух. Дышалось с трудом.

Уже хорошо. Ни запаха гнили, ни вони. Ничего, что свидетельствовало о худших вариантах, которые я напридумывал.

Рука нащупала переключатель. Щелчок. Желтый свет залил коридор, и мои ожидания разбились в труху. Мне предстал обычный коридор. Белые обои с незамысловатым узором, покрытый пылью паркет и ряд маленьких ламп, уходящий вглубь. В квартире явно сделали капитальный ремонт.

— Всего-то? — не выдержал я.

Где разбитая в щепки мебель, голые стены и заблеванный пол? Где запах разложения? Ради чего я волновался всю дорогу сюда?

Я запустил пальцы в сальные волосы и слегка потянул.

— Мда, — вырвался тяжелый вздох.

Я перевел взгляд на крючки для одежды. Они находились на правой стене, и на них висели: пара черных жилеток, одна ветровка того же цвета и серое пальто. Одежда под начало осени, когда и пропал Денис. Под ней стоял шкафчик для обуви. Ботинки, туфли, кроссовки. Последние выделялись разнообразием цветов: зеленый, красный, голубой, белый. Или в квартире жили двое или Денис крайне неохотно расставался с вещами. Я остановился на последнем.

Квартира выглядела нетронутой. Словно после исчезновения хозяина сюда никто не приходил. Ни полиция, ни даже эта женщина.

Я стянул грязные и местами дырявые кроссовки и нырнул в комнату слева от двери. Пыль на полу меня не беспокоила — мои носки нельзя назвать чистыми.

Щелчок. Квадратную комнату озарил свет шести энергосберегающих ламп. Я насмотрелся на такие в приюте для бездомных, поэтому сразу узнал их по форме и по холодному свету.

Комната оказалась кухней. И снова ни следа разрухи. Кухня напоминала одну из выставочных комнат ИКЕА. Все в одном, черно-белом, стиле. Вот-вот сюда зайдет семейная пара и начнет присматривать себе что-нибудь. Для полной картины не хватало желтых ценников.

Первым делом я шагнул к холодильнику — на нем было заметно меньше пыли. Распахнул дверцу, ожидая увидеть протухшую за долгое время еду. И снова мимо. Тусклая лампочка осветила пустые полки.

Эта женщина приходила сюда. Убрала из холодильника еду, но оставила одежду и обувь. Бессмыслица.

Ответ напрашивался сам собой, но я старательно искал другой, наиболее подходящий для меня. Мне вспомнились слова соседки и надпись на входной двери. Глупо было думать, что Денис написал ее ради меня. Он не предвидел свою пропажу. Почему я вообще об этом подумал?

Я выдохнул, не позволяя мыслям поглотить меня. Закрыл дверцу холодильника и открыл окно. Впустил в квартиру свежий воздух. От духоты уже кружилась голова. Потянулся к переключателю, и взгляд мазнул по бело-красному пятну в углу. Оно находилось в тени между холодильником и раковиной.

Пятном оказалось блюдце в красный горошек. Рядом возвышался стакан, его стенки покрывала белизна, как от засохшего молока. Слой пыли на посуде был тоньше, чем на полу и мебели.

— Очистила холодильник и поставила в угол блюдце со стаканом? — задал я вопрос в пустоту и сразу отмахнулся от него. — К черту!

Одна из манипуляций этой женщины. На день рождения Кати она подарила ей четыре набора детской одежды и подгузники. Старшей сестре тогда исполнилось одиннадцать лет. Не будь это противозаконно, эта женщина бы с радостью отдала Катю какому-нибудь извращенцу. И сверху добавила бы приданое.

Я вышел из кухни и зашагал по коридору. По пути выключил свет. Квартира теперь моя, и платить по счетам теперь мне.

При такой планировке в конце коридора должен быть санузел. В приюте было так. Все ванные и туалеты располагались в конце коридора. Поэтому я подумал, что и в квартирах так же.

Чутье меня не обмануло. Дверь в конце коридора вела в совмещенный санузел. Включил свет, прокрутил ручку, и из крана в слив опустилась тонкая струйка холодной воды. Рука сама потянулась за розовым мылом на зеленой подставке. Рядом лежал полупустой тюбик зубной пасты.

На лице растянулась улыбка, и я облегченно выдохнул. Не могу объяснить это чувство, но мытье рук «заземляло» меня. Оно было сродни ритуалу. Я смывал с себя «отпечаток» внешнего мира, и оставлял на квартире свой. Неровности на мыле, использованная вода, даже следы в коридоре. Доказательства моего существования.

Закончив «ритуал», я поднял взгляд на зеркало. Хотел узнать: насколько ужасно выгляжу. Но зеркала не было. Вместо него мой взгляд уперся в голубую плитку с узором синих цветов.

— Что за? — выключил я воду и осмотрелся.

Здесь не было зеркал. Ни одного.

Я спокойно вышел из ванной, вернулся к входной двери. Обычно зеркало вешают в прихожей. Наверное, не заметил его из-за соседки.

Но зеркала там не оказалось.

— Ладно, — голос стал громче и выше.

Надпись на двери и блюдце со стаканом в углу еще куда ни шло. Но зеркала? Денис же выходил из квартиры. Как он причесывался, чистил зубы и умывался?

— Ладно, — повторил я. — Он просто не любил смотреть на себя. Поэтому и убрал зеркала.

Выключив свет в ванной, я встал перед дверью, которую еще не открывал. Комната находилась между санузлом и кухней. Спальня. Я специально оставил ее напоследок.

Квартира отражала личность владельца, служила холстом, который каждый окрашивал своими красками. Ладонь на ручке сжалась сильнее, костяшки побелели. Не считая некоторых странностей, жилище Дениса ничем не отличалось от обычной квартиры. Но эти странности наводили на определенные мысли. Если квартира — отражение владельца, то спальня — его сердца. Средоточие естества.

Эта женщина не испортила квартиру, не оставила ловушки. За нее это сделал Денис. Не намеренно. Она знала, что я замечу различие в слоях пыли на блюдце и стакане. Знала, что из-за этого все мое внимание перескочит на нее. И я совершенно забуду про Дениса. Самая жесть ждет меня в спальне.

— Все хорошо, — выдохнул я. — Главное — не сбежать, не дать ей того, что она хочет.

Дверь медленно отворилась внутрь комнаты, открывая вид на… Обычную спальню. На окнах висели плотные жалюзи, царил полумрак. В редких лучах солнца, как под светом прожекторов, танцевали пылинки. С прохода виднелся только компьютерный стол. Он стоял впритык к подоконнику, а сам компьютер «смотрел» на меня черным монитором.

Затаив дыхание, я шагнул в спальню, и мне открылась вся комната. Высокий, почти до потолка, шкаф для одежды и других вещей. Застеленная кровать. Ничего необычного.

Не может быть. С этой комнатой явно что-то не так. Иначе…

Чей-то взгляд просверлил мой затылок. Тело выпрямилось стрункой, глаза широко раскрылись, я чуть не закричал.

Резко обернулся, и чужой взгляд исчез так же неожиданно, как появился.

— Все хорошо, Тео, — приобнял я себя. — Всего лишь приступ. Хорошо, что слабый.

Мое внимание привлек накрытый серой шторой или покрывалом предмет. Он стоял вплотную к стене и сливался с ней из-за цвета, внизу из-под шторы вылезали металлические ножки на колесиках.

Я подошел ближе и потянул за штору. Сделал это без осознания, рука сама потянулась к ней, а когда понял, было уже поздно.

Она рухнула на пол, клубы пыли взмыли в воздух. Я зажмурился и чихнул.

— Молодец, Тео, — прокашлял, отмахиваясь от пыли, — Отличная идея.

Я поднял взгляд со шторы на школьную доску и замер. На темно-зеленой поверхности с одной половины на другую тянулась дугой надпись:

«Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ».

В левом верхнем углу в белой рамке виднелась дата:

«05.10.2018».

День рождения Дениса. Он пропал за семь дней до этой даты. Год назад вышел из квартиры и не вернулся.

Я цокнул и отвернулся от доски. Не мог долго смотреть на надпись. На крик о помощи. А на доске было что-то еще.

Найдя в себе силы, вновь посмотрел на нее. Старший брат разделил доску на две половины белой границей. На левой сливались в кашу слова, собирались в большую белую кляксу из букв. С большим трудом я разобрал отдельные предложения. Это был поток сознания. Денис выписывал предположения и, казалось, искал выход. Спасение от неминуемой смерти. Некоторые слова Денис обвел розовым мелом. Взгляд зацепился за слово «мама». Оно повторялось несколько раз.

Пальцы сжались в кулак, но я продолжил разглядывать доску. Посмотрел на правую часть. Ее озаглавливала надпись голубым мелом:

«ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ».

Денис подчеркнул ее тем же цветом.

Ниже шли пункты:

1. Не приносить в квартиру зеркал. Отражающие поверхности можно. Им нужны зеркала (узнать у мамы почему).

2. Не открывать окна после десяти вечера. Не поднимать жалюзи после десяти вечера. Если слышен стук, проигнорировать и попытаться уснуть.

3. Каждый день проверять тарелку и стакан в углу кухни. Если они пустые, положить кусок хлеба или печенье и наполнить стакан молоком. Только молоком, другие напитки не подойдут. Ни в коем случае не забирать еду.

4. Не брать подарки и не принимать услуги. НИКАКИЕ И НИКОГДА!Не приглашать в квартиру никого. Даже друзей, родных и знакомых.

Это… Не знаю, что и думать. Денис варился в собственном соку, каждый день накручивал себя, убеждал в скорой смерти. В конце концов, он сошел с ума. Почему эта женщина не помогла ему?

Взгляд нехотя переполз на левую половину доски и замер на слове «мама». Она хоть что-то сделала? Неужели за все время Денис не услышал от этой женщины ни единого слова поддержки?

Зубы заскрежетали. Она хотела показать мне это. Намеренно не тронула ничего в квартире, чтобы показать мне. Эта женщина буквально наклонилась к моему уху и прошептала: «я измывалась не над тобой одним».

Я вышел в коридор. Когда-то по нему ходил Денис. Завернул в темную ванную. Здесь он умывался и чистил зубы.

— Сука, — прошипел я.

Но она просчиталась. Я не сбегу. Не в этот раз. Мы с Денисом ни разу не общались. В родительском доме он большую часть времени проводил в своей комнате, а, когда выходил, молча поддерживал мою травлю. Он запомнился тенью этой женщины. Безвольной куклой, которой она вертела как вздумается. Кроме крови, нас ничего не связывало.

Включил свет. Нашел в углу швабру и смочил тряпку, которая висела на трубах сбоку от раковины.

Швабра с тряпкой опустилась на пол, а я поднял взгляд в сторону коридора. Тени странно изгибались и будто танцевали. На секунду почудился чей-то взгляд. Липкий и холодный. Он, подобно языку, заскользил по открытой коже на шее вверх к лицу. Я поморщился и встряхнул головой.

— Всего лишь приступ, — пробубнил под нос и повторил чуть громче: — Всего лишь приступ.

Ощущение взгляда исчезло, я выдохнул и начал уборку. Сначала в коридоре прошелся со шваброй, по дороге на кухню включил свет, чтобы лучше видеть. За сегодня очистить квартиру полностью не выйдет. Я здраво оценивал свои силы. Тут работы на два дня минимум.

С коридором закончил быстро и перешел на кухню. Пыли скопилось очень много, поэтому я часто бегал в ванную и сливал ведро. От вида черной воды меня тошнило. Хорошо, что еще не обедал. Ожидал какой-нибудь жести от этой женщины.

Не заметил я, как на моем лице растянулась улыбка. Уборка очищала разум, приводила мысли в порядок. Денис мертв — этого не изменить. То, что произошло с ним, не исправить. Сейчас я думал лишь о нанесении на это место своего «следа». Покупке собственной зубной пасты и зубной щетки. А еще кружки. Мне также не хватало вещей. В рюкзаке у меня на спине только нижнее белье. Из обычной одежды: темно-синяя толстовка и джинсы — то, что сейчас на мне.

Я протер тряпкой все шкафчики, полки и стол. Поднял ведро со шваброй и перешел в спальню.

У меня появилось постоянное жилье, осталось найти работу. Устроиться официально я не мог. Сбежал из дома без документов, а заявить о пропаже руки не доходили. Надеюсь, для этого не нужны никакие документы — возвращаться в то поместье не хотелось.

— Может, пойти в институт? — высказал мысль, пока протирал компьютерный стол.

В памяти всплыл разговор с соседкой. Я назвался студентом на заочке. Лучше претворить это в жизнь. Заведу друзей и проложу дорогу в светлое будущее. Да, так и поступлю.

Мне отчаянно требовалось место в мире. Не могу объяснить. Я испытывал острую необходимость быть кем-то. Думаю, стоит сказать спасибо этой женщине. Она довела меня до такого.

Взгляд прыгнул на компьютер. В квартире есть электричество. Возможно, и компьютер работает. Как раз закончил уборку на сегодня.

— Пожалуйста, — взмолился я, нажимая большую кнопку с символом кружка и линией посередине и садясь за стол.

В глаза ударили лучи вечернего солнца. Жалюзи не помогали, и алый диск бесцеремонно выжигал светом мое зрение. Поэтому я сгорбился и спрятался за монитором. Спина мне это припомнит, но пока сойдет.

Я посмотрел на экран. Его обклеивали рамкой желтые листки для заметок. Из-за пыли надписи на них не разобрать, и я не горел желанием. Воплощенное отчаяние Дениса давило на меня. Доску я закрыл той серой шторой, которая укрывала ее ранее. Стереть надписи я не решился. Помою ее позже.

На мониторе отобразился рабочий стол. Его усеивали файлы и папки, загораживали красивую мультяшную девушку.

Никогда не пользовался компьютером. В родительском доме эта женщина никого не подпускала к своему, а после побега у меня тем более не было возможности. Освоился с мышкой и клавиатурой я быстро. Не успел я нажать на случайный файл, как на весь экран открылся мессенджер — слышал, как люди его так называли. Слева находился список чатов. Их было немного. Рядом с надписью «Мама» горела единица, а правее виднелась дата отправки: «15.04.2019».

— Что?

Эта женщина написала Денису спустя полгода после его исчезновения. Бессмыслица.

Я кликнул на нее, и мне высветилась переписка Дениса с этой женщиной. Последнее сообщение от нее занимало почти пол-экрана.

«ТЕОДОРУ РЯЗАНОВУ», — бросилось в глаза мое имя.

Не дорогой сын, не Тео, не даже Теодор. Она обратилась ко мне по имени фамилии. Спасибо, что не по полному имени. Думаю, это уже достижение. Эта женщина обращалась ко мне всего два раза. И вот третий.

Я перепроверил дату отправки. Пятнадцатое апреля. Юрист сказал, что она умерла в начале мая.

Продолжил читать:

«Не думаю, что ты ждешь моих извинений. Их все равно не будет. На нашей семье висит большой долг. Ты мог заметить, что твои старшие братья и сестра не дожили до 21 года. Кто-то умер раньше, и не один позже. Теперь на очереди ты и Надя.

Если ты уже справил 20-й день рождения, мог заметить небольшие странности. Они не бросаются в глаза. Всегда держаться на периферии, скрываются в тенях.

Ты должен был получить ключи от юриста. Приходи в мой дом, найди библиотеку. Там тебя ждут дальнейшие указания. Настоятельно рекомендую соблюдать правила, которые написал Денис. По крайней мере, до посещения библиотеки.

В этом мире есть сущности намного старше и могущественнее людей. И теперь ты знаешь о них, а они знают о тебе.

Приходи в дом как можно скорее. От этого зависят твоя и Надина жизни».

— Ну и бред.

Я пролистал остальную переписку Дениса и этой женщины. Старший брат не сошел с ума сам по себе. Эта женщина сделала это. Хочешь сделать из человека безумца, заставь искать связи между несвязанными событиями. Шаги за стеной стали игрой домового, а чириканье в лесу — голосом лешего. Месяц за месяцем, день за днем. Она постепенно давала «ответы» на вопросы Дениса и советовала меры для защиты. Надпись на входной двери была одной из них. Блюдце и стакан в углу — то же. И теперь эта женщина хотела провернуть то же самое со мной.

Ее сообщение виделось мне последней попыткой достать меня. Даже дыхание смерти в затылок не исправило эту женщину. Она до самого конца думала обо мне.

От последней мысли я улыбнулся. Должно быть, мучительно: умирать и не знать, сработала твоя уловка или нет. Эта женщина заслужила это.

Я закрыл мессенджер. Влезать в личную жизнь Дениса не хотелось. В браузере открылись десятки вкладок с описаниями нечисти. Упыри, Лесуны, Аждая и многие другие.

Кликнув по плюсику в правом верхнем углу, открыл новую вкладку. Соседка упомянула местный институт, но не проронила названия. Я ввел «Лягушево» и «институт». Поиск выдал сайт местного филиала Зеленоярского государственного университета.

На главной меня встретил раздел «Абитуриентам». После нажатия открылась отдельная страница со списком документов и датами приема. Также ниже приписали даты открытых дверей.

Я завертелся на кресле — искал бумажку или блокнот, куда можно записать все необходимое. Увы. Вместо канцелярских принадлежностей на столе обнаружилась сомнительная литература из секции «Психология»: Как стать магом за 7 дней, 5 путей к могуществу, Возлюби болезни и себя, Оккультизм для чайников. Денис возвел стену из стопок книг.

— Ну и ладно, — свернул я браузер. — Никуда не денется.

Вкладки Дениса остались нетронутыми, и моя не закроется.

В животе болезненно заурчало. С осмотром квартиры совершенно забыл про ужин, а я ведь не обедал.

Поднялся из-за стола и шагнул к рюкзаку, который оставил у изголовья кровати. Он был моим верным помощником на протяжении двух лет. Два года он хранил мои находки: будь то списанная еда, выброшенная одежда или раздавленные банки для сдачи. За все время его пропитали разные запахи. Я принюхался. «Аромат» рюкзака состоял из кислинки пота, легких ноток скисшего молока и едва заметного «благоухания» фруктов. Даже ядренное мыло из приюта не избавилось от них. Оно лишь слегка уменьшило жирные пятна. А таких было много. Думаю, весь рюкзак можно назвать одним большим жирным пятном. Раньше он был бледно-зеленого цвета, но за два года заметно потемнел.

Я порылся в секции с нижним бельем и вытащил смятые купюры. До поездки в родной город я запасся деньгами на обратный путь и на пару ночей в дешевом хостеле. Из-за этого поездка отложилась на полгода. Когда дела касались этой женщины, лучше перестраховаться.

По дороге до ближайшей пятерочки я постучал в дверь соседки. Бабушка Люба дала мне деньги и список продуктов. По пути к мусорникам одернул себя — инстинктивно шел к ним и рассматривал «ассортимент». Теперь у меня есть квартира, а в будущем появится работа. Пора забыть старые привычки.

К счастью, в магазине все было. Себе купил яблок, бананов, йогуртов и пачку чипсов с бутылкой кока-колы. Сегодня праздник. У меня появилась квартира!

Отужинав на кухне, я вернулся в комнату. Стянул с кровати пыльное одеяло и бросил его рядом с доской. Утром постираю — стиральная машинка имелась. Думаю, рабочая.

Я снял с себя одежду и улегся на кровать. За год в ней, возможно, завелась жизнь, но мне все равно. Ночевал и в худших местах. Койка в приюте или скамейка в парке не выдерживали сравнения с кроватью Дениса. Мягкой, теплой и уютной.

Обычно в новых местах засыпалось с трудом. Я ворочался несколько часов, пока усталость не брала свое. И этот раз не стал исключением. Удобная кровать удобной кроватью, но чужое окружение душило обреченностью. Денис пропитал квартиру отчаянием и бессилием.

Со временем я провалился в сон.

☉☉☉

Меня разбудил стук в окно.

Я какое-то время лежал на спине, пытался уснуть, думал скоро прекратиться. Не прекратился. Стучали ритмично и настойчиво, как секундная стрелка в часах.

«Палка к окну прилипла?» — подумал я.

Попробовал открыть глаза и встать. Не вышло. Тело не двигалось, сердце в груди забилось сильнее. Сонный паралич. Впервые сталкивался с ним, до этого только слышал.

Из коридора послышался топот. Некто бежал с одного конца к другому. Замер перед спальней — я отчетливо ощутил чей-то взгляд со стороны двери. Он уткнулся мне в лоб и, казалось, старался просверлить череп.

Осторожные, на цыпочках, шажки медленно приблизились к кровати. Она провисла по середине, словно кто-то на нее залез. Взгляд усилился. Чуждый взор стрелой пронзил мою голову, ровно между глаз.

Я попытался двинуться, но без толку. Нужно перетерпеть. Сонный паралич пройдет через минуту. Совсем чуть-чуть.

Шеи коснулись горячие пальцы, обвились вокруг и слегка придавили. В нос ударил запах гнили, послышались хохотки. Скрипучий, будто старые половицы, голос кряхтел над моим лицом. Грудь опустилась под тяжестью, дыхание участилось — я жадно глотал воздух.

Хватка на шее усилилась. Глотку перекрыли, я не мог дышать. Я не мог дышать! Рот раскрылся сам собой. Мне по чуть-чуть возвращалось ощущение тела. Пальцы на ногах и руках кололись от онемения. Я истерично сжимал и разжимал, сжимал и разжимал, сжимал и разжимал их.

Правая рука задрожала. Я сжал кулак — костяшки хрустнули, пальцы заболели — и махнул над собой. Удушение прекратилось. Я распахнул веки и вскочил с кровати.

Темнота. Лунный свет просачивался сквозь жалюзи и высекал из тьмы очертания предметов. Я стоял неподвижно, изо рта вырывались хриплые вздохи. Руки дрожали, с трудом коснулся шеи. Никаких ран не нащупал. Отлично.

Взгляд прыгал от одного темного силуэта к другому. Что-то не так. Я заметил не сразу. Посередине комнаты кто-то стоял. Невысокий. Волосы торчали в разные стороны. Зрения явно обманывало меня, поэтому я прислушался, не сводя с фигуры глаз. В ушах отдавался стук сердца. Он перебивал все звуки.

Я потянулся к рюкзаку у изголовья. Слегка наклонился, не теряя силуэт из вида, и чуть не упал.

«Черт! Черт! Черт!»

Пальцы добрались до «собачки», я закрыл рюкзак и крепко сжал верхний ремешок в правой ладони. Темная фигура за это время не сдвинулась с места.

Боковым зрением нашел в темноте переключатель.

«Один прыжок. У меня получится».

Я сорвался с места к проходу в коридор и одновременно ударил по маленькому силуэту. Рюкзак пробил воздух, а я вдавил кулак в переключатель. Тот хрустнул, и комнату залил спасительный свет.

Мне предстала обычная спальня. Шкаф, компьютер, кровать. Все как всегда. Я стоял на месте, как идиот, с рюкзаком в правой руке. Пальцы на левой болели от удара по переключателю.

— А… чего… ты… о… ожидал? — из-за прерывистого дыхания не получалось говорить связно. Слова с трудом собирались во что-то осмысленное.

Взгляд перескакивал с кровати на шкаф, со шкафа на компьютерный стол, со стола на окно, и с окна на кровать.

Окно. Точно, окно. Меня разбудил стук в него. Когда сердцебиение в ушах притихло, я снова услышал проклятый стук.

Шагнул к подоконнику и заметил что-то боковым зрением. Всего на секунду. Локон седых волос показался справа, рядом с кроватью, и спешно скрылся.

Я сглотнул слюну, покрепче сжал рюкзак и резко повернулся к кровати. Грязная ножка мелькнула справа и исчезла за границей бокового зрения. Мне не показалось.

— Кто… Кто здесь? — выкрикнул я.

Ответа не последовало. Придется по плохому. Я развернулся вправо и ударил рюкзаком по месту, где некто должен был находиться. Вместо прыжка вправо он скользнул влево, увернулся от рюкзака, и я бегло увидел его.

Низкий, чуть выше пятилетнего ребенка, волосы на голове сливались с седой бородой. На серой коже виднелись комки грязи. Туловища не было. Конечности росли из головы. Лица не рассмотрел — оно скрывалось в густых волосах.

Он все время прыгал мне за спину. Не поворачивая головы, я попятился к выходу в коридор. Когда дошел до двери, сжал ручку левой рукой.

— Давай!

Резко повернулся влево, и чужак проскочил между мной и дверью во тьму коридора. Я дернул дверью, и она с грохотом захлопнулась. Припал к ней и прокрутил замок.

«Получилось?»

Я резко мотнул головой вправо и никого не заметил. Выдохнул с облегчением, но от двери не отошел. Боялся, что чужак выбьет.

Через дверь зажурчала вода в ванной и защелкали переключатели в коридоре, ванной и кухне. Сволочь. Когда придут счета, придется платить баснословные деньги за воду и электричество.

«Пошел ты! Я не выйду!» — мысленно прокричал я и отлип от двери.

Сердце бешено стучало в груди, но я в безопасности. Оно не проникнет через закрытую дверь, иначе цирк с водой и светом не имеет смысла. Одна проблема решена, осталась вторая.

Стук в окно не прекращался ни на секунду.

Я подошел к окну и всмотрелся через щели в жалюзи. Ничего не видно. Поэтому раскрыл двумя пальцами.

Перед окном стояла темная фигура и стучала длинным пальцем по стеклу. Монотонно постукивала в постоянном ритме. Снова, снова, снова, снова и снова.

— Боже, — пробубнил я и отшатнулся от окна.

Квартира находилась на восьмом этаже. В том, что перед окном стоял не человек, я не сомневался.

«В этом мире есть сущности намного старше и могущественнее людей. И теперь ты знаешь о них, а они знают о тебе», — вспомнилось сообщение этой женщины.

— Во что, черт возьми, ты меня втянула?

Я стоял в углу, подальше от окна и двери. В правой руке сжимал рюкзак — мое единственное оружие. Не слишком убойное из-за малого веса, но достаточно быстрое по той же причине.

Темная фигура без продыху стучала в окно. А за дверью резвился гном. Выкрутил краны в ванной и кухне на всю, включил свет по всей квартире и бегал по коридору, как бездомный от подростков с пневматическим пистолетом.

Я заскрежетал зубами. Он затопит соседей снизу, но я не выйду. Лучше выслушать недовольных людей, чем шагнуть навстречу неизвестно кому.

Пока я в комнате, мне ничего не угрожает. Наконец-то появилось время на передышку и оценку ситуации. Мне жизненно необходима хоть какая-то информация. Я прыгнул к компьютеру. Вдавил кнопку включения и развернул кресло боком к двери — так смогу иногда посматривать на нее. К сожалению, за монитором виднелись жалюзи. Они по ширине были меньше окна, поэтому по бокам я хорошо видел плечи. Острые и какие-то неровные. Чем больше смотрел, тем больше замечал неестественных деталей. На свету становились заметны трещины на «коже», которая напоминала кору дерева.

Я через силу оторвал взгляд от силуэта.

Компьютер загрузился, и почти сразу открылось окно мессенджера. Кликнул на переписку с «Мамой». Эта женщина в течение года промывала мозги Денису всякими сказками про нечисть. Если и искать полезные советы, то в ее сообщениях. Поднялся в самое начало и принялся листать вниз, пропуская бесполезную болтовню.

Денис: Мне кажется я схожу с ума…

Мама: Что происходит?

Денис: За мной кто-то следит. На улице, в магазине! Поворачиваюсь, чтобы посмотреть… А они разбегаются! Прыгают в тени или пропадают…

Мама: У знаний есть цена.

Денис: Что? Что это значит?

Мама: У всего в мире есть цена. Я могу рассказать, но тебе придется заплатить.

Денис: Чем? Как? Хватит говорить странными фразами… Говори прямо.

Мама: Не могу. Прямой ответ только навредит. Назад пути не будет.

Денис: Давай. Если это поможет, я согласен.

— Чудесно! — вырвалось у меня. — Просто, черт возьми, чудесно!

Дениса она предупредила и дала выбор, а меня поставила перед фактом. Ничего нового, но все же.

Сжав пальцы в кулак, продолжил читать.

Мама: Магия существует. По земле бродят твари намного старше людей как вида.

Денис: И? Чем это мне поможет?

Мама: Теперь у них развязаны руки. Они будут скрываться меньше. Ты сможешь увидеть их. Не полностью, конечно же.

Денис: Погоди… Ты дала им полный карт бланш? Охренеть. Спасибо! Очень помогла!

Мама: Руки развязаны и у тебя. Они подчиняются правилам. Куют собственные оковы, ибо иной опоры у них нет. Теперь ты можешь использовать эти правила против них.

Денис: Мне нужно подумать…

На следующий день Денис сделал вид, что эта женщина не сообщила ничего особенного. Он ныл о качестве картошки из пятерочки, а эта женщина предложила ему сходить на базар. Я пролистал до следующего упоминания «магии».

Денис: В моем доме кто-то есть! Я звонил в полицию. Они посчитали меня сумасшедшим…

Мама: Опиши его.

Денис: Маленький, волосатый и грязный. Как гномик, но чуть выше… Боже, у меня завелся гном… Они существуют?

Мама: Да, но в Европе. Скорее всего, у тебя домовой.

Денис: Он опасен?

Мама: Домовой обычно пытается выселить жильца. Иногда может душить во сне. Убивает крайне редко. И это не худшее, на что он способен.

Денис: Как он вообще появился здесь? И что мне делать?

Мама: Убери из дома все зеркала. Некоторые Скрытые путешествуют по ним и так проникают в жилище. И не соглашайся ни на какие услуги. Не принимай подарки. А домовой увязался за тобой на улице.

Денис: Ок. Что делать с домовым?

Мама: Поставь в угол на кухне блюдце и стакан. В блюдце положи хлеб или печенье, а в стакан налей молока. Следи, чтобы лакомства были всегда.

Денис: Как это работает?

Мама: Помнишь правила? Это одно из них. Если накормишь домового, он не сможет ничего сделать против тебя.

Больше они домового не обсуждали. Что делать сейчас, я так и не понял. Бежать до блюдца в надежде, что домовой меня пропустит, не получится. В холодильнике из напитков только полбутылки кока-колы, а хлеба или печенья вообще нет. Остается ждать до утра. Домовой показал себя после захода солнца, как и фигура за окном. Надеюсь, эти «правила» запрещают им действовать при свете дня.

Я выдохнул. За дверью все еще бегал домовой, а мое положение никак не изменилось. Но все же крохи информации подарили какое-никакое ощущение контроля. Я положил палец на колесико мыши и пролистал до «стука в окно».

Мама: Это жердяй. Он безопасен. Но лучше не открывай окно и не делай глупостей.

Денис: Что тогда случится? Про окно…

Мама: Ничего. Он слишком высок, чтобы пролезть внутрь. Жердяй пугает своих жертв, но опасности не несет. Если не будешь делать глупостей, все обойдется.

Дальше они обсуждали оценки Дениса и отчисление из института. В переписке между обсуждениями повседневных вещей мелькала информация о разной нечисти.

Я вспомнил последние два пункта инструкции. Никаких подарков и никаких гостей. Из-за второго Денис нацарапал на двери ту надпись. Эта женщина объяснила ее необходимость старыми верованиями. Когда-то открытые двери считались приглашением войти, а надпись отсекала такую трактовку. Причина первого — никаких подарков и услуг — ускользала от меня. Эта женщина постоянно повторяла его при каждом удобном случае.

Не делай глупостей.

Тщательно обдумывай каждое слово.

Не соглашайся на подарки, не соглашайся даже на малейшую безвозмездную услугу и всегда обговаривай, чем вернешь долг.

Меня разбудили яростные удары по входной двери. Я подскочил на стуле и замер — не понимал, что случилось.

Я посмотрел в окно и приоткрыл жалюзи пальцами. Вместо ночной тьмы и жуткой фигуры, увидел крыши ближайших домов. Наступило утро. Я не заметил, как уснул.

Жердяй пропал, значит, и домовой — тоже. Моя квартира снова безопасна!

Удары во входную дверь усилились. Казалось, незваный гость пытался выбить ее.

Я щелкнул замком на двери спальни, вышел в коридор. Стопу обволокло что-то холодное и мокрое.

«Черт!» — выругался я и побежал в ванную.

Меня встретили полные раковина и ванная. Вода белой струей била из кранов. Чертов домовой не только выкрутил воду на полную, но еще и закрыл слив, из-за чего вода стекала из ванны на пол и разливалась по коридору. Я быстро перекрыл краны и вытащил крышку. Хлюпая, поспешил на кухню и закрыл воду. Здесь не случился потоп. По какой-то причине этот гном не закрыл слив в раковине мусором. Своими волосами, например.

Удары вырвали из раздумий. Меня ожидал неприятный разговор с соседями снизу. Думаю, они потребуют деньги…

Я сжал кулаки.

«Будь проклят этот гном!»

☉☉☉

Мне повезло. Семейная пара только накричала на меня и не стала требовать возмещения.

После я принялся за уборку. Квартиру пропитала сырость, а слабое удушье из-за влажности напоминало о пережитом ночью. Я думал о нечисти, о словах этой женщины, о «магии». Чудовища из сказок существуют, домовые пакостят новым жильцам, жердяи пугают по ночам, какие-то «злые силы» путешествуют по зеркалам и не пойми, что еще.

Мир переворачивался с ног на голову. Вчера я думал о поступлении в институт, а сейчас мечтаю продать проклятую квартиру и уехать из этого города. И не уверен, что сегодняшняя ночь не повторится на новом месте. Домовой увязался за Денисом на улице. А что увяжется за мной?

«Черт! Что я тебе сделал?»

Эта женщина втянула меня в это. Разрушила детство, извратила юность. Я сбежал из дома, лишь бы не терпеть постоянных издевательств. И что получил по возвращении? Проклятую сирену с мигалкой над головой! Эй, нечисть, я тут! Ау!

Я выдохнул. Эмоции не помогут, никогда не помогали. Мне нужна холодная голова. Я понятия не имел, что делать.

После уборки в ванной я перешел в коридор. Благо воды набежало не сильно много, она не успела просочиться в спальню и доползти до компьютера — моего единственного источника знаний.

Их отчаянно не хватало. Я сомневался в статьях из интернета. Судя по переписке, Денис думал так же. Он обсуждал каждое решение с этой женщиной.

Я вспомнил кусок послания:

«Приходи в мой дом, найди библиотеку».

Она бросила меня в бушующие воды и протянула веревку. Вместе с этой частью послания в памяти всплыла другая. Про смерть до 21 года… Думаю, ложь. Очередная манипуляция, чтобы подогнать.

Я закончил с уборкой, накинул на плечо рюкзак и вышел на улицу. Купил в пятерочке буханку и бутылку молока. Вернулся в квартиру, оставил пару кусков на блюдце и налил в стакан любимый напиток этого гнома. Надеюсь, сработает.

Вышел из квартиры и спустился на первый этаж. Дом находился в жилом комплексе на краю города, в районе, который еще двадцать лет назад считался отдельным поселком. Рядом располагалось садовое товарищество «Рассвет», где раньше жила эта женщина.

Я шел по проселочной дороге, вокруг меня зеленели деревья и кустарники. Многоэтажки остались позади.

Я не спешил. До родительского поместья тридцать минут ходьбы.

Эта женщина наверняка приготовила что-то. Я раздумывал над мерами против ее ловушки. Пытался предугадать ход мыслей. Странно. Она давно мертва, но ее призрак пугает меня до ужаса. Мне нужно что-то придумать. Что-то…

В шею уколол чей-то взгляд. Слабый, еле заметный, как укус комара. Я развернулся. Меж стволов деревьев проскочила тень.

«Сейчас раннее утро, — подумал я. — Вроде уже зашел в СНТ. Может, местные дети?»

Новый взгляд мячиком врезался в левое ухо. Я дернул головой, понял, что это ненастоящий мяч, и повернулся. Никого, но кусты колыхались, как при легком ветре. Только ветра не было.

— Кто здесь?

Ответа не последовало.

Сердце забилось быстрее. Я замер, прислушался к звукам. Где-то вдалеке чирикали птицы и повсюду жужжали насекомые.

— … здесь, — прошептали за спиной.

Я резко крутанулся. Темная фигура размером с человека прыгнула на ствол дерева, вскарабкалась, словно белка, и скрылась в листве.

Череп пулями пронзили пять взглядов с разных сторон. Я покачнулся и чуть не упал. Голова заболела, будто от настоящих ударов.

Я побежал со всех ног.

Это не дети. Они бы уже засмеялись от моей неловкости. И не взрослые, по очевидным причинам. Денис упоминал преследование и тени, которые разбегались от взгляда. Из-за послания этой женщины местная нечисть ополчилась против меня? Я и раньше замечал взгляды «несуществующих людей». Но списывал это на приступы. Они начались… после двадцати лет.

«Если ты уже справил 20-й день рождения, мог заметить небольшие странности. Они не бросаются в глаза. Всегда держаться на периферии, скрываются в тенях», — в мыслях всплыл кусок сообщения этой женщины.

Все сошлось. Я думал, что схожу с ума.

Взгляды нечисти отлипли, когда показались первые дома, но я все равно бежал. Боялся, что это было затишье перед бурей.

Я остановился только перед кованым забором. Отдышался и подошёл к воротам.

За долгие годы металл покрылся ржавчиной, и узор виноградных лоз окрасился в бурый. Отсюда не виднелось поместье, его укрывали старые яблони.

Участок находился далеко от остальных и по размеру превосходил их в два-три раза. Невероятные просторы. Само поместье лежало где-то посередине, подальше от любопытных глаз.

На воротах висел новый замок, который выбивался из общей картины. Вытащив из кармана связку, покрутил в руках. Сразу убрал домофонный и маленький от квартиры. Следом отпустил ржавый — слишком старый для замка. Остались два почти одинаковых ключа. Они были длинными и различались пластмассовыми головками разного цвета: зеленого и красного. Ну и коронками, конечно же.

Я по очереди попробовал оба. Подошел зеленый. Ворота отворились с протяжным скрипом, приглашая войти в место, от которого у меня бегали мурашки. Заперев замок за собой, пошел по тропинке вперед, сквозь ряды яблонь.

Чем ближе подходил, тем сильнее замедлял шаг. Когда из листвы показалось поместье, я замер. Моему взгляду предстало здание времен, наверное, Российской империи или даже Руси — настолько старое. Его не раз реставрировали, но стиль сохранился. Не знаю, как его назвать. Все поместье было построено из дерева. А его фотографию можно было вставлять в учебники истории.

На окнах висели черные шторы, но я чувствовал на себе пристальный взгляд. Кожа зудела, словно по ней ползали насекомые.

Я поежился и приобнял себя.

Следовало признать: эта женщина знала многое о нечисти и правилах. Она явно не была обычным человеком. Ведьмой, колдуньей, знахаркой или кем бы то ни было еще? Сомнений не осталось.

Я подошел к входной двери, два раза прокрутил ключом в замке. После щелчков толкнул дверь от себя. Она отворилась без звука, без единого скрипа.

Все бы отдал, чтобы не заходить внутрь. Этот дом снился в кошмарах, у меня не было ни одного приятного воспоминания о нем. Теплые моменты с сестрой я не учитывал. Они относились к ней, и только к ней одной.

Я внимательно осмотрелся — оттягивал как мог.

Тьма плотной шторой скрывала внутренности дома, свет с улицы приоткрывал вид на дверной коврик. Ни надписей, ни узоров. Пустое розовое полотно. И ни грамма пыли. На полу — тоже. Кто-то недавно убирался здесь.

«Надя?» — первая, о ком я подумал.

Моя сестра-близнец получила от этой женщины поместье вместе с участком. Но в то, что она приходила и убирала весь дом, слабо верилось. Надя не любила это место и хотела съехать как можно скорее.

Я шагнул внутрь, нащупал в темноте переключатель и щелкнул им. Желтый свет сорвал с окружения штору мрака, и мне открылась хорошо знакомая прихожая. Она не изменилась за два года. Вся мебель стояла на старых местах: длинная вешалка справа от входа, комод с обувью слева.

Я спешно закрыл за собой дверь и быстрым шагом вышел из прихожей. Эта женщина упомянула библиотеку, но в поместье ее не было. Книг этой женщины с трудом наберется на один книжный шкаф. В послании речь шла о тайной комнате, но где искать? Я отмел спальни братьев и сестер, все санузлы, гостевые спальни, кухню, столовую, кладовку и гостиную. Остались: кабинет этой женщины и спальня.

Кабинет находился на первом этаже, поэтому начал с него. Проскочил через гостиную, по пути мазнул взглядом по фотографиям. Меня не было ни на одной. Перед каждой семейной съемкой эта женщина запирала меня в комнате.

— Не забывай, зачем пришел, — пробубнил я под нос и направился дальше.

Кабинет лежал в конце коридора. Дверь была открыта. Помню, как в детстве с сестрой пытался проникнуть внутрь, но мы все время натыкались на закрытую дверь.

Я щелкнул переключателем и увидел книжные шкафы. Они возвышались вдоль трех стен и ломились от разноцветных папок с надписями на корешках. Отчеты, ведомости и прочие бумаги. Эта женщина работала бухгалтером и зарабатывала хорошие деньги. Думаю, без нарушения закона здесь не обошлось.

С каждой секундой желание убраться из дома росло. Ни в прихожей, ни в гостиной, ни в коридоре, ни здесь не было пыли. Даже тонкого слоя. За домом ухаживали — это было видно невооруженным глазом.

— Она дала кому-то ключи и наняла для уборки? — сказал я и помотал головой. — Ладно. Чем быстрее найду библиотеку, тем быстрее уйду отсюда.

Стены поместья давили. Воздух был спертым, но я чувствовал запах этой женщины. Приторно-сладкий аромат шампуня и ванильные нотки духов. Она отравила собой это место. Оставила след, который невозможно стереть. Ее присутствие ощущалось в каждой комнате.

Я прильнул к книжным полкам. Думать на какой-то заумный механизм глупо. Дверь не откроется от взятия «правильной» папки или их комбинации. У меня в кармане лежал ключ, значит, где-то пряталась замочная скважина. Я исключил две трети книжных шкафов: вдоль внешней стены и вдоль стены, которая отделяла комнату от коридора.

— Только не это, — пробурчал я.

На полу лежали все крайние папки, даже те, что находились на нижних и на верхних полках. Замочной скважины не было. Значит, эта женщина соединила тайную библиотеку со своей спальней. Ужасно, просто кошмарно. Комната этой женщины — последнее место в доме, которое я хотел посетить.

— Она должна быть здесь, — противился я.

Я окинул взглядом кабинет. Замочная скважина точно в книжной полке. Кроме них, в комнате из мебели были стол и кресло. Проход в тайную библиотеку вряд ли скрывался за ними.

От безысходности начал размышлять вслух:

— Она чертова ведьма. Может, запечатала его навсегда магией? — предположил я и почти сразу отмел идею. — Нет. Как я тогда найду его? Она сволочь, но не дура.

Договорив последнее предложение, я посмотрел на книжные шкафы у других двух стен. Я не проверял их из-за банальной логики: глупо искать проход в стенах, которые отделяют кабинет от коридора и улицы. Но моя логика не учитывала магию.

Я вытащил папки из всех книжных шкафов. Замочная скважина скрывалась в том, что стоял вдоль внешней стены, на самой верхней полке. Не хочу думать, как это возможно.

Ржавый ключ подошел идеально. За стеной что-то приглушенно щелкнуло, и край шкафа слегка отодвинулся. Я спустился с кресла, вернул его за стол и встал напротив шкафа-двери. Входить не спешил. Внутри не ждало ничего хорошего. «Магическое» происхождение тайной библиотеки усугубляло впечатление.

Я осторожно схватился за край шкафа и потянул на себя. Он поддался, не пришлось даже прикладывать никаких сил — край шкафа был на колесиках и двигался свободно.

Ноздри защекотал запах старой бумаги — глоток «свежего» воздуха по сравнению со зловонией этой женщины во всем поместье. Я прошел через проход, и мне открылась библиотека. Вдоль стен, так же как в кабинете, стояли шкафы, но на них ютились книги. Комната была двухэтажной, сквозь окна на втором пробивались лучи солнца.

Я потянулся к переключателю, и рука коснулась голой стены. Посмотрел на другую сторону. Ничего.

— Где же ты? — пробубнил я под нос и поднял взгляд.

На потолке не висели лампы, и проводов не виднелось. Похоже, в комнате вообще не было электричества.

Я подошел к одному из шкафов и прочитал названия на корешках старых книг.

«Скрытые. Сборник славянской нечисти. Том 2».

«Создание черт. Дневник волколака 1-го поколения».

«Русско-енохианский словарь».

«Пастени, тени и тульпы».

«Беседы с дьяволом».

Я приобнял себя одной рукой. Если стены поместья давили на меня, то библиотека чувствовалась огромным капканом. Она напоминала осколок прошлого, который вырезали и пришили к поместью. Разорви швы, и я окажусь в ловушке. Сомневаюсь, что отсюда можно выбраться через окна, иначе вся задумка не имеет смысла.

Хотелось выбежать и никогда сюда не возвращаться.

Я пересилил себя и углубился в библиотеку. Она была прямоугольной формы, и книжный шкаф разделял ее на две квадратные части. На второй виднелись пара стульев и столик, на котором лежало два конверта.

Обогнув шкаф посередине библиотеки, я зашел на вторую половину. Справа что-то шелохнулось. Я сжался и резко повернулся. На меня смотрел заросший парень в темно-синей толстовке и грязных джинсах. Моё отражение. Напротив читального места стояло зеркало. Оно по высоте доходило до двух метров и сияло от чистоты — грязь виднелась только на краях.

Из зеркала в меня толщей воды врезался чей-то взгляд. Я попятился. Острый и холодный взор иголками вонзался в кожу. Он не сосредотачивался на одной части, а смотрел на всего меня сразу.

Я сгреб конверты со стола и вылетел из библиотеки. Толкнул плечом дверь и захлопнул проход. Лучше терпеть тошнотворный запах, чем находиться в ловушке под пристальным взглядом нечисти.

Я выдохнул, грохнулся в кресло и положил перед собой конверты. Наконец-то я получу ответы. На первом эта женщина написала красным маркером: «Вскрыть первым». Внутри виднелась какая-то черная карточка.

Второй конверт ничем не выделялся. Недолго думая, я открыл его и достал письмо. Красивый почерк выводил послание:

Если ты загнал себя в угол и времени осталось немного, есть последний выход из положения. Вероятно, он обернется чем-то ужасным и мучительным, но ты и Надя останетесь в живых. Последствия коснуться только тебя. Поэтому считай это актом благородного самопожертвования.

Отправляйся в другой город. Найди Скрытого, который согласится выкупить долг. Любой ценой заставь его сделать это.

Но знай: тебя и твоих детей, а также их детей, ждет рабство. Они никогда не будут свободны. Используй этот способ только в крайнем случае.

Текст письма застал меня врасплох. Хотелось разорвать бумажку на мелкие кусочки. Эта женщина предложила мне и моим потомкам рабство у нечисти и назвала это «благородным самопожертвованием».

Я сжал переносицу и закрыл глаза. Рано делать выводы.

Отложил письмо в сторону и вскрыл первый конверт. Вывалил на стол содержимое: письмо, черную карточку и записку с четырьмя цифрами. Эта женщина оставила мне деньги. Даже не верится. На карточке было выдавлено имя: «Мария Рязанова».

Я отодвинул приятную находку и бумажку с пин-кодом. Развернул письмо.

Данное письмо написано для Теодора Рязанова.

Возможно, ты озадачен, обескуражен и обозлен. Не ищи в этих письмах извинений. Их нет. Я не жажду твоего понимания или какой-либо другой формы сочувствия. Но мне нужна твоя помощь.

В этом мире наравне с людьми живут разные сущности. Скрытые. Наш род имеет длинную историю взаимоотношений с ними. Нас связывают договоры и долговые обязательства. О последних и пойдет речь. У нашей семьи есть задолженность в размере 109 лет. Я пишу эти строки после смерти Дениса, поэтому величина долга точная.

Все мои дети умирали незадолго до 21 дня рождения. Их годы, которые они могли прожить, уходили на уплату. И твоих с Надей хватит на погашение. Но выход есть — ты. Для помощи я оставила библиотеку, которую собирала в течение всей жизни. В книгах ты найдешь все ответы на вопросы.

Сначала прочитай «Основы». Они заложат фундамент для дальнейшего продвижения. Если у тебя останется мало времени до дня рождения, прочти письмо во втором конверте. Тщательно обдумывай каждый шаг. В этом мире у всего есть ценность. У твоих мыслей, времени, даже у твоего существования. Вселенная взвесила каждую крупицу и назначила цены. Мы и подобные нам работаем с ценами и долгами. Знаем ценность всего, что имеем.

Если решишь идти по этому пути, знай: после ритуала долг перенесется на тебя. Ты получишь право на выплату и право давать разрешение на покупку долга. Также тебя ждут последствия после смерти. Прочитай «Ничтожные. Способы ловли и подчинения».

Я не могу заставить тебя прислушаться ко мне. Не могу заставить идти по пути, который проложила. На карточке есть деньги, чтобы ты посвятил всего себя выплате долга. Там стоит ограничение на 2 000 рублей в день.

Теперь, когда ты знаешь все, делай что хочешь.

Рязанова Мария Святославовна.

Я какое-то время молча смотрел на последние строки. Не веря глазам, перечитал письмо несколько раз.

Слова о долге оказались правдой. Не дешевой манипуляцией, чтобы подогнать меня, а самой настоящей правдой. Миша, Катя и Денис умерли для откупа. Теперь то же ждало меня и Надю.

Раньше эта женщина ни во что не ставила меня. Независимо, что я делал, она относилась ко мне как к пустому месту, а ее прихлебатели — мои старшие братья и сестра — подыгрывали. Кроме Нади, со мной никто не общался.

Но когда понадобилась помощь, эта женщина вспомнила обо мне. Задобрила квартирой и деньгами. Ну спасибо, «мама»!

— Пошла ты!

Между строк читался замысел: сделать из меня козла отпущения. Она думала повесить на меня долг, запугать «последствиями после смерти» и вынудить стать рабом какой-то твари. С самого начала эта женщина хотела спасти Надю, но не меня.

— Идите вы все к черту!

Я встал с кресла, схватил карточку и бумажку с пин-кодом. Засунул в рюкзак. Раз мне остался один год, проживу его на всю. Плакали мои планы на счастливое будущее. Хоть наслажусь деньгами напоследок.

В груди кольнуло чувство вины за Надю. Она была добра со мной, а я отказался спасать ее.

Я отмахнулся. Моей вины здесь нет. Не я задолжал сто девять лет, не я причина всех бед. Мы с Надей — жертвы.

«Предупрежу ее, — подумал и взял письма как доказательство. — Пусть сама решает, как поступить».

Я захлопнул за собой дверь в кабинет и вышел в гостиную. Остановился, чтобы посмотреть на единственное изображение со мной. Другой возможности не будет — сюда я больше не вернусь.

Бросил взгляд на семейный портрет — эта женщина питала слабость к картинам, пейзажи висели во всех спальнях.

Посередине восседала эта женщина. Русые волосы до плеч, белая рубашка и темная юбка. На ее коленях сидели два годовалых белокурых ребенка — я и Надя. Справа за юбку держался трехлетний темноволосый мальчик в черных шортах и белой рубашечке — Денис, а с двух сторон от «главной героини» стояли дети пяти и семи лет. Катя и Миша. Первая была с русыми волосами, заплетенными в две косички. Она носила темное платье. У Миши были такие же светлые волосы, а носил он белую рубашку и черные брюки. Руки держал сомкнутыми за спиной.

Пальцы сжались в кулак, когда я посмотрел на горделивую улыбку этой женщины. Она словно говорила: я всего добилась сама. Хотя дом и деньги ей достались от родителей.

«К черту. Проще не идти у нее на поводу», — подумал я.

Мой взгляд прожигал дыру в молодом лице этой женщины. На портрете ей всего тридцать. Она умерла в пятьдесят четыре года и выглядела восьмидесятилетней старухой. Казалось, эта женщина старела в два раза быстрее. Не удивлюсь, если в этом замешана магия.

Эта «красавица» — как ее все называли — превратила мою жизнь в ад. Я сбежал, потому что боялся исчезнуть, раствориться в поместье и стать мебелью. Тогда мне не хватило смелости высказать все этой женщине в лицо.

И сейчас я то же сбегу.

— А знаешь что? Думаешь, я не справлюсь? Думаешь, стану козлом отпущения? Пошла ты! Я спасу и Надю, и себя! Тебе назло!

Я вернулся в кабинет, скинул рюкзак рядом со столом и сел в кресло. Разложил перед собой письма и перечитал каждое.

Для начала, никаких необдуманных поступков с долгосрочными последствиями. Чтобы действовать, мне нужна полная картина. Эта женщина упомянула «ритуал». После него путь назад закроется, на меня повесят долг, и после смерти меня будет ждать что-то ужасное. А пока я могу передумать и уйти в любой момент.

Я мысленно перечислил возможные исходы.

Если буду бездействовать, я и Надя умрем примерно через год. Если проведу ритуал и провалюсь, меня ждут последствия после смерти. Если задействую крайнюю меру, обреку на рабство себя и своих потомков.

Я в полной заднице.

Не думал, что жизнь на улице покажется цветочками.

Меня поставили перед ужаснейшим выбором: или смерть через год, или борьба с крайне малым шансом на успех.

Я в полной заднице. И выбраться из нее мне помогут знания.

Я зашел в тайную комнату, осмотрелся в поисках одной книжки. Она украшала собой каждую старомодную библиотеку. Без нее огромное скопление книг превращалось в гору бумажного хлама. Обычно она носила емкое название и… Мой взгляд остановился на тонкой тетрадке с надписью «Указатель» на давно пожелтевшей обложке. Назвать эти пять листов книгой язык не поворачивался.

В списке книг быстро нашел «Основы», которые упоминались в письме этой женщины, вместе с номерами книжного шкафа и полки. Если верить названию, книга познакомит меня с терминами и определениями. От этой мысли я невольно улыбнулся. Забавно думать о магии как о науке, наподобие физики или математики.

Взял «Основы» с ближайшей полки и бегло осмотрел. Выглядела книга как обычная, а по объему едва превышала роман на один вечер. И не скажешь, что у меня в руках настоящий оккультный гримуар.

Спешно вышел из библиотеки, подхватил со стола письма и отправил их в рюкзак вместе с «Основами». Причин задерживаться в поместье не было. Жуткая обстановка, тайная библиотека в карманном измерении и затаившаяся нечисть не способствовали нормальному изучению магии. В своей квартире и стены помогают. Да, внутри меня ждал домовой, но он просыпался с заходом солнца. В моем распоряжении весь день и вечер.

Накинул лямку рюкзака на плечо и шагнул в коридор. Поднял взгляд. Передо мной из пола выросли рабочий стол и кресло. Я развернулся и увидел коридор, в конце которого находился проход в гостиную.

«Просто показалось», — подумал я.

Вышел в коридор, чтобы второй раз оказаться в кабинете этой женщины. Что за шутки? Попятился, не сводя со стола глаз. Переступил порог задом и… На глаза налезла мутная пелена, цветные папки на полках потускнели, стол и кресло растеклись на полу, а кабинет сжался, скукожился, как кожа на пальцах после воды.

Я проморгался и понял, что нахожусь в кабинете и смотрю на коридор.

Я оцепенел. Впервые с прибытия в поместье моей кожи коснулся холодок. Чувство напоминало то, что я испытал в библиотеке. Словно в ловушке, но… иначе. Ближе и отчетливее. Будто опустил ногу в медвежий капкан, и он почему-то не захлопнулся, а ты стоишь и боишься шелохнуться.

Эта женщина бы не поступила так. Нет, это невозможно. Наверное…

Пальцы сжались в кулак. Я хотел ударить по косяку двери, но вовремя остановился. Глубоко вдохнул, медленно выдохнул, вдохнул, выдохнул, вдохнул, выдохнул. Это противоречило ее письмам. Вдох, выдох.

Я опустил рюкзак на стол и медленно зашагал к выходу в коридор. На секунду остановился на пороге, ступил и… Я в коридоре. Вернулся, взял рюкзак и попробовал выйти. На этот раз смелее перешел границу и оказался в кабинете. Есть мысль. Вытащил «Основы», положил на стол. Перешагнул порог, и вот я в коридоре!

Сжал пальцами переносицу и вернулся в кабинет. Придется приходить сюда каждый день.

«Чудесно! Просто чудесно!»

Я сел в кресло и отдышался. Чувства не помогут, а знания — да.

Открыл окно и вернулся за рабочий стол. Раз кабинет стал «классом магии», его бы проветрить.

Из окна за спиной тянулась осенняя прохлада, щекотала затылок, пробегала через гостиную и выпрыгивала из прихожей обратно на улицу. Но запах этой женщины по прежнему витал в воздухе.

На свою память я не надеялся, поэтому порылся в столе и обнаружил чистый блокнот и ручку. Сойдет.

Чувствую себя первоклассником, который только-только пришел в школу на первый урок. Все в новинку: учебники, одноклассники, учителя, уроки и длинные конспекты. От последних болела голова. Как вспомню школьные годы, мозг начинает корчиться от мигрени. Я плохо помню своих одноклассников, их имена давно стерлись из памяти. Как имена учителей и почти все уроки. Два года на улице оставили неизгладимый след.

Я раскрыл «Основы» на введении и склонился над блокнотом. Школа научила отбрасывать большую часть информации и оставлять главное. Самое полезное. Хоть этот урок не изуродовала жизнь на улице.

Введение и первая глава посвящали новичка в основные понятия. Определения выделялись жирным шрифтом и подчеркивались, отчего я еще больше почувствовал себя школьником.

В магии все вертелось вокруг «ценности» или «цены».

«Вселенная взвесила каждую крупицу и назначила цены», — вспомнилась строчка из письма этой женщины.

Точно подмечено. У всего в мире есть ценность. Некая объективная цена, установленная Вселенной.

Без понятия, как эта женщина создала целое карманное измерение и взяла в долг сто девять лет с помощью ценности. Я продолжил читать.

Мерой ценности являлась «карма», «судьба» или «доля». В иных культурах она называлась по-разному, и автор указал самые распространенные. Но «карма» использовалась чаще других. Она была универсальной валютой Вселенной, мистики — так называли «магов» — расплачивались ей с миром за покупки и услуги.

— То есть Вселенная что-то продает? — пробубнил я и записал определения.

Перед следующим абзацем тянулась красная плашка по всей ширине страницы:

«ВНИМАТЕЛЬНО ОЗНАКОМЬТЕСЬ СО СЛЕДУЮЩИМИ ПОНЯТИЯМИ. ОНИ ЯВЛЯЮТСЯ КЛЮЧЕВЫМИ В ПОНИМАНИИ МИСТИЦИЗМА, КАК ЯВЛЕНИЯ».

Ниже начиналась экономика. Иначе и не назвать. Обмен, субъект обмена, объект обмена, символизм обмена. Обмен, обмен, обмен, обмен, обмен. Казалось, автор хотел выжечь это слово в глазах читателей — оно повторялось через каждое слово, прыгало из предложения в предложение, как резвая лягушка.

У меня зарябило в глазах. Я откинулся на спинке кресла и протер их кулаками. Мысленно раскладывал знания по полочкам, отбрасывал заумные определения и перефразировал простыми словами. Вроде, что-то получилось.

Каждое действие считалось обменом. Обвязал волос вокруг ветки — обменял у Вселенной ветку на карму. Или другой пример: один мистик помог второму, и на того повесился долг в размере ценности помощи.

Теперь сообщения этой женщины обрели смысл.

«Тщательно обдумывай каждое слово».

«Не соглашайся на подарки, не соглашайся даже на малейшую безвозмездную услугу и всегда обговаривай, чем вернешь долг».

Последнее явно перебор. В «Основах» уточнялось, что ценность предмета и услуги опускалась до нуля, когда мистик или Скрытый прямо говорили об этом.

Пока не знаю, почему она так беспокоилась об уточнении долга. Но книга пролила свет на чрезмерную осторожность этой женщины. Немудрено, когда каждое действие и слово — обмен, любой будет следить за языком и тщательно обдумывать жесты. Иначе так и в долги залезть можно.

Вторая глава посвящалась Скрытым, их происхождению и основным правилам при работе с ними. Я с трудом переваривал написанное, поэтому выписал определения в блокнот. Когда закончил, поднялся и вышел из кабинета в гостиную.

Мне лучше думалось на ходу, а после прошлой главы голова болела от избытка информации. Я чувствовал: еще чуть-чуть, и она лопнет.

Я пришел в поместье за ответами и за своими документами. Тяжело жить без паспорта и свидетельства о рождении. Первый давно пора поменять. Двадцатый день рождения был неделю назад.

Я прошел мимо семейного портрета и свернул в сторону прихожей — через нее мы выходили к лестнице на второй этаж. По пути в голове раскладывались по полочкам мысли о Скрытых.

Они существовали рядом с человечеством и прятались от любого взгляда. Обычные люди не видели их в полной мере, силуэты Скрытых смазывались в неразличимые пятна и нередко принимались за что-то другое. Лешие уменьшались до листьев под ногами, домовые сливались с тенями, черти превращались в бродячих котов и собак.

Автор «Основ» предупреждал:

«Не существует безобидных Скрытых. Они умны и хитры. Даже простейший дух ждет удобного случая. Если Скрытые поймают вас на ошибке, в лучшем случае они поработят вас. В худшем — отберут место в мире, имя и всех знакомых. Скрытые заменят вас».

Чудесно! Каждый прочитанный абзац отдалял меня от совершения «ритуала». Вся задумка изначально выглядела как авантюра, и теперь она походила на казино. Высокие ставки и минимальный шанс выигрыша. Как раз в духе этой женщины. Она любила подобные игры и стремилась улучшить свое положение. Эта женщина поставила на меня — во что верилось с большим, с огромнейшим трудом.

Крошечная возможность лучше гарантированной смерти, но у меня возникали очевидные вопросы.

Я зашел в прихожую и направился в сторону прохода, который вел к лестнице на второй этаж. В затылок уколол чей-то взгляд. Я на секунду остановился, хотел обернуться, но быстро отмахнулся от этой мысли. Скрытые не опасны для обычных людей. Да, знания о нечисти и магии делали меня Знающим — тем, кто находился в шаге от Мистика; но я считался «обычным человеком».

Ускорив шаг, переступил порог и застыл на месте. Я вышел в гостиную, хотя она явно осталась позади меня. Медленно повернулся и увидел проход к лестнице на другой стороне прихожей. Пошел к нему. Остановился перед порогом. Я смотрел на лестницу, на картины с пейзажами и на лампы под потолком. Чей-то взгляд до сих пор сверлил затылок и, казалось, двигался вместе со мной.

Меня возвращали обратно как в кабинете этой женщины. Но я без книги! Без ничего!

— Хва… тит! — голос предательски оборвался на середине слова. Я повторил, но четче и тише. — Хватит! Я иду за документами! Мне нужен гребаный паспорт!

Ответом была тишина. Взгляд на затылке не дрогнул.

— Черт!

Я побежал через гостиную в коридор и остановился перед первой дверью. Не помню, куда она вела, но точно не в кабинет. Дернул за ручку, и мне открылся кабинет этой женщины.

Поместье сжалось до четырех комнат, если считать библиотеку, и одного коридора. Судя по взгляду на моем затылке, здесь замешана не магия, а Скрытый. Он отводил меня от «запретных» мест.

Эта женщина не шутила, ее слова про «посвящение всего себя уплате долга» были преступным преуменьшением. Она зашла слишком далеко. Мера пролетала границу нормальности и приземлялась посреди безумия, граничащего с подозрительной осторожностью. В подобном не было никакого смысла.

Я вернулся в кабинет и грохнулся на кресло. Хорошо! Обдумаю все здесь!

В голову полезли вопросы, на которых я остановился. И впереди прочих шагал: «почему я?»

Эта женщина писала, что смерть Дениса изменила величину долга, а остаток составил 109 лет. Путем несложных вычислений получил сумму на одного человека — 55. Округлил в большую сторону для удобства. Изначально на семье висел долг в размере 274-х лет. И при чем здесь я?

Почему эта женщина не обучила Мишу и Катю? Почему кормила знаниями Дениса, но не рассказывала про библиотеку? Ради чего она тянула до последнего и смотрела, как ее дети один за другим умирают? Уверен, три мистика: Мише, Кате и Денису; запросто выплатили весь долг, чем я за двоих. Помимо подставы «любимого» сына, эта женщина хотела спасти Надю, так почему она поставила все на меня? Она любила риск, но никогда не создавала его собственными руками. Подобная глупость ей не к лицу. Что-то не так. Думаю, эта женщина решила сделать меня частью какого-то грандиозного плана — слишком много противоречий в ее действиях. И запрет на свободное перемещение по дому подкидывал дров в пламя сомнения.

От размышлений и новой информации заболела голова. Я вернулся к «Основам» и понял, что в меня больше не лезут знания. Предложения забываются через пару секунд после прочтения. А я только на второй главе. На сегодня хватит оккультных таинств. За окном солнце медленно клонилось к горизонту, заливая небо алым.

Лучше продолжу завтра.

☉☉☉

Ночь выдалась спокойная, насколько это возможно в моем положении. Трюк с хлебом и молоком сработал. Чертов гном вел себя смирно. Но жердяй, как часовой механизм, стучал по окну с улицы. Пришлось заткнуть уши, но зато я выспался в удобной кровати.

За завтраком перечитал конспект. Магия была простой, но от того опасной. После ритуала каждое мое действие обретет смысл. Ходьба станет «вложением времени и сил в развитие тела», а согласие на услугу от другого мистика — «долговым обязательством».

По пути к поместью я снял с карточки 2 000 рублей. Треск и грохот банкомата звучали как мелодия далекого мира. Пересчитав деньги, спрятал их в рюкзак и направился по проселочной дороге.

Я ступал широкими шагами, вкладывал меньше шагов для преодоления большего расстояния. По идее, даже такие усилия считались вложением в «мою походку». Чем больше я вкладываю, тем выше ценность и тем дороже я позже продам. Не знаю, кого заинтересую, но ради практики сойдет. Я учился думать как мистик. Мысленно подмечал символизм в действиях и словах. Из окон частных домов на меня смотрели люди. Должно быть, со стороны я выглядел как идиот.

До поместья дошел без проблем. Проскользнул в кабинет, подошел к столу, чтобы взять «Основы», но книги не было. Она нашлась в библиотеке, на том же самом месте, где я брал ее вчера. Возможно, Скрытый, что не дал мне покинуть кабинет с книгой, вернул ее на место.

Я взял «Основы» и сел за рабочий стол.

Третью главу автор посвятил долгу, его видам и советам по долговым обязательствам. Буквально на первой строчке встретилось знакомое предупреждение:

«ВСЕГДА УТОЧНЯЙТЕ, ЧЕМ БУДЕТЕ ВОЗМЕЩАТЬ ДОЛГ».

Я выписал основную информацию и откинулся на спинке кресла.

— Сто девять лет, — пробубнил я.

Эта женщина взяла взаймы или у Скрытого, или у другого мистика — у Вселенной можно было взять взаймы только карму. Я склонялся к первому. Значит, чудовище свело с ума Мишу и Катю, выманило Дениса из квартиры, а теперь вышло на охоту за мной и Надей.

Я скрестил руки на груди. Советы этой женщины не помогли Денису. Она точно знала, у кого занимала, но почему-то в сообщениях описывала слабости чуть ли не всей нечисти, вместо одного. Это… бессмысленно.

Сколько раз я повторил это слово? Эта женщина противоречила сама себе. Не знай ее, подумал бы на панику, но нет. Она никогда не теряла голову. Кроме того, паникующие не совершают ошибку за ошибкой — их скорее мотает из стороны в сторону. А эта женщина намеренно довела все до точки кипения.

Я вернулся к вчерашним вопросам. Дело не в долге. Она втянула меня во что-то еще. Будто я стоял посередине гигантской петли из колючей проволоки. И она медленно затягивалась. Настоящих размеров я не видел, но чувствовал, что рано или поздно шипы возятся мне в горло.

— Чудесно, — выдохнул я. — К долгу прибавилась разгадка замысла этой женщины…

К счастью, проблема с долгом оказалась меньше, чем я думал. Сто девять лет никуда не делись, но, если договорюсь с кредитором о выплате частями, жить станет легче. Заработаю два года, они учтутся, и срок сдвинется на один год для меня и для Нади. Осталось найти кредитора.

Список пополнялся новыми задачами, а во мне росло желание бросить все и прожить последний год как хочу. Я настойчиво отгонял эти мысли. От меня зависела не только моя жизнь.

Следующие главы «Основ» я пролистал, записывая крохи полезной информации. В четвертой главе приводился ритуал Заявления права на обмен. В пятой затрагивались особенности разных традиций. Мистики восточной общались и договаривались со Скрытыми. Сделки, взаимные услуги, долговые обязательства. Западные, напротив, вкладывались в самих себя. Продление молодости, смена внешнего вида и тому подобное. Разделение не было жестким, а после глобализации и вовсе стерлось. Но некоторые семьи лелеяли традиции.

Судя по библиотеке, наша не была одной из них. С книгами о нечисти соседствовали трактаты о преображении и феях, которые в наших местах не водились.

Последняя глава содержала общие советы и запросто сокращалась до пары предложений:

«Не прыгайте выше головы. Двигайтесь медленными и уверенными шагами».

Я закрыл «Основы» и повернулся к окну. Белого диска не видно — кабинет находился с солнечной стороны, и вечером лучи солнца струились через окна. Сейчас вроде полдень. Время еще есть.

В письмах эта женщина упомянула две книги. Я шагнул в библиотеку, открыл «Указатель».

Через минуту на рабочем столе лежала книга «Ничтожные. Способы ловли и подчинения». В ней скрывался ответ на вопрос: что ждет меня после смерти, если не выплачу долг?

Эта женщина написала о каких-то последствиях, но умолчала, что это за «последствия». Как знакомо.

Вспомнился случай в летнем лагере. Она предложила Наде «проехаться за мороженым», а меня оставила сторожить вещи. Я ждал до захода солнца — верил, что эта женщина не оставит меня. Она не вернулась. Я искал дорогу домой ночью, уличные фонари заканчивались на границе СНТ, поэтому часть пути прошел в кромешной темноте. Если бы эта женщина сразу сказала, что за мной они не вернутся, Надя бы закатила истерику. А переубедить уставшего ребенка дома проще простого. Повезло, что лагерь проводился в местной школе, а не в другом городе.

Если эта женщина что-то скрывала, значит, это нечто ужасное. Нечто хуже рабства для меня и всех моих потомков. Я открыл книгу, взял ручку и склонился над блокнотом.

Ничтожными обращались должники, которые не выплатили долг Вселенной. Для перерождения требовались два условия: смерть и долг, взятый у Вселенной и превышающий ценность всего имущества должника.

Я нахмурился. Повертел шариковую ручку в руке. Не сходится. Эта женщина взяла в долг у Скрытого, что следовало из особенности долга — у Вселенной годы жизни купить нельзя.

Я перелистнул страницы блокнота до конспектов о долге. Содержимое одной книги противоречило содержимому другой. У Вселенной нельзя взять в долг сумму больше ценности всего имущества. Нельзя заложить того, чего у тебя нет. Такой обмен не пройдет. Как тогда выполнить второе условие?

— Продать Вселенной чей-то на долг, — сказал я первое, что пришло на ум. — Точно! Можно же продать что угодно!

Версия о злосчастном кредиторе, который охотится за членами семьи, распалась карточным домиком, а на руинах возвысилась другая. Намного прочная и устойчивая. Эта женщина заняла годы жизни у Скрытого, но тот продал долг Вселенной, и теперь мир желает моей и Надиной смерти…

Вывод не проливал свет на всю картину. Только приоткрывал самый краешек. Я не спешил. Возможно, недостающие пазлы находились в книге, поэтому продолжил читать.

Ничтожные обитали в Пустотах и пожинали долги, которые не связаны с кармой. Они придут за мной и Надей на двадцать первый день рождения. От мысли об этом я приобнял себя одной рукой. Они просачивались сквозь любую защиту, не убивали, а утягивали жертву в Пустоты, где та медленно угасала. Ничтожных можно пленить, но за одним приходят другие. Если вы — должник, проще убить себя или позволить убить другим. Любая участь лучше «этого».

Опытные мистики — не должники — пленяли Ничтожных и направляли против врагов. Разумно. Чудовище, для которого любая защита не прочнее листа бумаги, довольно сильное оружие. Но в случае неудачи Ничтожный возвращался за «хозяином» и забирал с собой.

Я выписал основную информацию и способы противодействия. В худшем случае хотя бы задержу их. Дальше описывались методы призыва. Пролистав на всякий случай до конца — вдруг найду что-то полезное — закрыл книгу и отложил в сторону.

Вот и все. Более менее понял, про какие «последствия» написала эта женщина, и более менее изучил основы. Крепче взял ручку, выписал возможные исходы:

1. Я не выплачиваю долг — меня и Надю забирают Ничтожные, она умирает в муках, а я после смерти становлюсь одним из них.

2. Я не выплачиваю долг и прошу Скрытого выкупить его у Вселенной — Надя живет, а я и мои дети становимся рабами Скрытого.

3. Я каким-то образом выплачиваю долг — Надя живет, а я попадаю в ловушку этой женщины, и со мной происходит что-то ужасное (???).

4. Я выплачиваю долг и разгадываю замысел этой женщины — Надя и я живы.

Три из четырех предвещают кошмарную участь для меня одного, и в трех из четырех Надя выживает. Мы умираем вдвоем только в первом случае. Наверняка эта женщина думала так же, рассчитала вероятности и пришла к тем же выводам.

Чутье подсказывало: наиболее вероятны второй и третий исходы. Вероятность первого близилась к нулю, а у четвертого была навскидку около двух-пяти процентов.

— Мда, — выдохнул я. — Я в полной заднице, но шансы есть.

Взгляд оторвался от заметок — в глазах зарябило от букв — и я заметил полупрозрачную алую пелену на книжных полках и полу. Повернулся к окнам. На меня светило красное солнце, наступил вечер.

☉☉☉

На рабочем столе стояла темно-синяя кружка с золотыми надписями. Выше всех находилось имя «Денис», чуть ниже виднелся знак зодиака «Дева» со своим символом, еще ниже шло описание характера и особенностей человека. Обычная кружка для любителей астрологии. Для заявления права на обмен требовалась чаша, но я не нашел ничего лучше.

Рядом лежал кухонный нож, лезвие сияло от чистоты. Я тщательно вымыл и обжег его на плите, потому что сегодня этот нож прольет мою кровь.

Ритуал символизировал первый обмен со Вселенной. Я отдаю немного крови и отделяюсь от мира, становлюсь самостоятельным «субъектом», который отвечает за себя сам.

Перед ритуалом я лишний раз обдумал все, прикинул исходы и последствия, составил план. Стоит лезвию коснуться плоти, и первой капле упасть в кружку, путь назад закроется.

Я вытер мокрые ладони об толстовку, но через пару секунд они снова покрылись потом. Руки слегка дрожали.

— Я спасаю Надю и себя, — пробубнил и взял нож. Сглотнул слюну.

В книгах, которые я читал в детстве, ни один ритуал не обходился без возвышенной речи. И этот не был исключением. Единого текста не существовало — Вселенная не понимала человеческую речь, поэтому все упиралось в символизм.

Я глубоко вздохнул и произнес:

— Это тело… — слова встали комом в горле. Взяв себя в руки, продолжил: — мое. Я его единственный владелец. Все — от волос до органов принадлежит мне.

В «Основах» приводилось несколько примеров, и я взял за основу самый короткий. Меньше слов и действий — меньше возможностей ошибиться.

Вытянул левую руку над кружкой и провел лезвием по раскрытой ладони. Я поморщился. Нож прочертил красную линию, на ней выступили алые бусинки. Они сливались друг с другом, сплющивались под собственным весом и ползли к краям ладони. Первая капля беззвучно упала в кружку.

Я заметил не сразу, что все звуки угасли. За открытым окном не шелестели листья яблонь, даже мое сердце, которое секунду назад бешено стучало в груди, умолкло, вторя ритуалу. И лишь протяжный звон тишины насмешливо пронзал уши.

— Я, Рязанов Теодор Александрович, отдал часть себя, — опомнился я. Слова отскакивали эхом от стен, повторялись разными голосами и перебивали меня. Казалось, вместе со мной говорил целый хор. — Теперь возьму нечто равноценное. Возьму право самому распоряжаться своим имуществом. Такова моя воля.

Я замолчал. Ритуал закончен, все слова сказаны, осталось ждать. Капли крови все еще без звука падали в кружку. Порез жегся, ладонь дрожала от боли и волнения.

«И? — промелькнула мысль. — Сработало?»

В «Основах» говорилось о…

Отовсюду сотни взглядов обрушились на меня. Они резали, обжигали, вспарывали кожу и разрывали на части. Ноги подкосились, я упал на пол и задел кресло. Оно откатилось. Рот раскрылся в безмолвном крике. Конечности подогнулись, я обнял себя и впился ногтями в ткань толстовки.

Все прекратилось так же неожиданно, как началось.

Взгляды исчезли, а звуки волной окатили меня. Завывания ветра и шелест листьев молотом ударили по мне, а бешеный стук сердца сотряс.

Я лежал, постанывал и корчился от боли. Простой сквозняк обжигал кожу и, казалось, сдирал ее до мышц. Сознание маяком качалось от небытия до яви.

Когда «невидимые раны» затянулись, и ветер перестал резать плоть, я через силу открыл глаза, схватился за край стола и поднялся.

— Обалдеть, — сорвалось с губ. Голос дрожал. — … Обалдеть.

Перевел дух и успокоился. Осмотревшись, понял, что каким-то чудом не сбросил со стола кружку. Она стояла на своем месте, по стенке в небольшую лужу спускалась алая ниточка. Видимо, когда падал, несколько капель пролетело мимо. Мазнул взглядом по толстовке, на правом рукаве отпечаталось темное пятно. Надеюсь, кровь можно отмыть…

Я испытал подобное второй раз в жизни. Первый случился год назад. Я и пятеро бомжей прятались от осеннего холода на третьем этаже недостроенного здания. Один из моих «товарищей» рассказывал о местах, где он мылся. Посреди разговора кто-то посмотрел на меня, и я ощутил, как в голову вонзили раскаленное лезвие. Я закричал, чем разбудил остальных. Они посмотрели на меня, их взгляды вспороли кожу, разорвали мышцы. Я завопил еще сильнее, попятился к окну и потерял сознание. Последнее, что помню, как земля стремительно приближалась. Очнулся уже с переломом обеих ног в больнице. К счастью, обошлось без серьезных последствий.

— Должно было сработать.

Я осмотрел себя и не нашел никаких отличий. Провел взглядом по кабинету — ничего не изменилось. Захотелось проверить новые возможности, но одернул себя. Из раны все еще стекала кровь.

Достал из рюкзака вату, зеленку и бинты — купил в аптеке рядом с домом, где жил. Оторвал кусок ваты и вытер кровь, смазал кожу вокруг раны, приложил другой кусок и забинтовал. Действовал уверенно, не в первый раз обрабатывал порез.

Подтянул к себе кресло и рухнул на него. Ритуал высосал все силы, конечности потяжелели, меня клонило в сон. Я вымотался, как после марафона.

Все прошло не по плану. В «Основах» последствия описывались как «легкий зуд и ощущение чужого взгляда». И ни слова о незримых порезах и ожогах…

Какое-то время пытался осмыслить произошедшее, но так и не понял: что это было.

— Не время отдыхать.

Я лениво встал с кресла и зашаркал в библиотеку, еще раз прокрутил в мыслях план. После ритуала тело стало «моей собственностью» — ресурсом и предметом для обмена. Можно сказать, я «оккультный бомж», у которого нет ничего, кроме самого себя. Нужно заработать карму и другие вещи для обмена. Для начала хотя бы выкупить свою квартиру. Придется взять в долг у Вселенной, но иначе никак — я же «оккультный бомж».

В «Указателе» нашел книгу о домовых — она находилась на второй половине библиотеки, там, где стояло жуткое зеркало и читальный столик. Проходя мимо, старался не смотреть на отражение, но справа от меня промелькнуло чье-то плечо. Повернулся и увидел только самого себя в зеркале. На глазах виднелась мутная пелена, голубые зрачки окрасились серым, а черные волосы, казалось, поседели.

Я шагнул ближе.

Столик, стулья и книжные полки просвечивались сквозь меня. А само отражение напоминало привидение. Смертельно бледное и полупрозрачное.

Ритуал сработал. И, похоже, все намного хуже, чем я думал.

Все намного, намного хуже, чем я думал.

Я стоял перед жутким зеркалом, не отрывал глаз от своего полупрозрачного отражения. Оно напоминало призрака, мимолетное видение — легкое прикосновение, и развеется.

Или проблема в зеркале, или во мне. Иных вариантов не было. Я отпрянул от зеркала и выбежал из библиотеки в кабинет.

Завертелся на месте. Стрелял взглядом в разные стороны: окна, стол, цветные папки. Искал хоть какое-нибудь зеркало. Не обязательно зеркало, любую отражающую поверхность.

Проскочил за стол и встал перед раскрытыми окнами. Присмотрелся. Ничего не разобрать — на улице слишком светло, а отражения появлялись в темноте.

— Черт!

Развернулся к столу. Кружка Дениса блестела под лучами дневного солнца. Может сработать. Подхватил ее, встал спиной к окну и поднес к лицу.

На темно-синей поверхности отразились оконные рамы и белые прямоугольники самих окон. А перед ними мой силуэт. Лица не разобрать, но себя я видел — уже хоть что-то. Я зашагал вдоль окна, чтобы за спиной промелькнула оконная рама и… Да! Проблема во мне! Вытянутый прямоугольник просвечивался сквозь темно-синее пятно моей головы.

Я вернул кружку на стол и побрел в угол кабинета. Когда дошел, развернулся и пошел к другому. Метался из стороны в сторону, как запертый в клетке зверь.

Сквозь меня просвечивались предметы. Что это значит? Явно не что-то нормальное. Так не должно быть, даже после заявления права на обмен. Я запорол ритуал? Те взгляды и ощущения не описывались в «Основах», с ними никто, кроме меня, не сталкивался. Все из-за долга? Слишком много неизвестных. Я отсек вариант с жутким зеркалом, но стало только хуже…

— Тише, Тео, — выдохнул я и остановился посреди кабинета. — Спешка только навредит. Нужно понять, что происходит. Нужно от чего-то оттолкнуться.

Я скрестил руки на груди. Указательный палец отбивал бешеный ритм по левому локтю.

Ритуал сработал — это факт. Взгляды и отражение подтверждали это. Какие последствия у заявления права? Скрытые больше не прячутся от меня, а Вселенная наблюдает и разговаривает со мной. В «Основах» были примеры последнего: принесенный ветром шепот или внезапно высохшие на «случайном» слове чернила. Символизм. Ведь мир не знал другого языка.

Что значило призрачное отражение? Мое шаткое положение? Скорую гибель? Что я «здесь» и «не здесь» одновременно?

Я одернул себя. Гадание ничего не даст. Посмотрел в сторону библиотеки. Наверняка кто-то собрал послания мира, не все, но хотя бы самые частые.

В «Указателе» нашлось три книги: «Подсказки Вселенной. Том 1», «Подсказки Вселенной. Том 2», «Подсказки Вселенной. Том 3».

Я вырвал книгу из крепких объятий соседей, выскочил из тайной комнаты и уселся за стол.

Обложка была сделана из кожи и окрашена в коричневый цвет, страницы белели от новизны — возможно, книгу недавно переиздали. Автор заботливо выписал в самом начале содержание, в отличие от авторов «Основ» и «Ничтожных».

Мой палец быстро спускался со строчки на строчку, не поспевал за бегущим впереди взглядом. Стоило найти заветное слово «зеркало», я одним махом перелистнул половину книги и чудом попал на нужную страницу.

Зеркало позволяет увидеть себя глазами его владельца. Если оно принадлежит миру, можно узнать свое положение в нем и как взаимодействие с определенными Скрытыми отразилось на Вас.

Кривое отражение говорит о влиянии изворотливых и изменчивых Скрытых: фей, чертей и подобных им. Ваши знакомые в скором времени не узнают вас, а более прямолинейные Скрытые невзлюбят.

Разодранная и сгнившая кожа свидетельствует о слишком сильном увлечении мертвыми. Скоро окружающие начнут чувствовать от вас неприятный запах, а одежда быстрее портиться. Будьте осторожны: упыри, вампиры и прочая нежить потянется к вам и, если вы живете не в отдалении от людей, нападет на невинных. Тяжесть произошедшего частично ляжет на вас.

Полупрозрачное и бледное отражение означает сильную тягу к сущностям запредельным. Вы слишком много общаетесь с обитателями Грез, Снов и Слепых пятен. Также излишне используете дары незримых Скрытых. Мир забывает о вас. Ценность вашего существования крайне мала.

Я перечитал несколько раз, чтобы удостовериться.

Я исчезал. Не прямо сейчас, но постепенно. И однажды мир забудет обо мне.

Палец постукивал по столу, я смотрел в пустоту перед собой. Ритуал не при чем. Мое присутствие в мире всегда было не больше камешка на обочине. Прохожие нередко врезались в меня, а знакомые забывали мое имя. Я списывал все на низкую самооценку — редко начинал разговор и никогда не выделялся. Всему виной эта женщина. Если бы она проявляла ко мне хотя бы толику внимания, которого удостаивались другие, я не был бы в такой заднице!

— Чудесно. Просто чудесно, — вздохнул я.

Помимо долга, мне нужно как-то подкрепить собственное существование, а иначе… Что? Какие последствия меня ждали?

Я поднялся с кресла, вернулся в библиотеку и поставил книгу обратно. В мыслях промелькнула одна идея. Думаю, мое положение можно использовать как ориентир. Я заявил права и стал мистиком, но что дальше? Библиотека набухала от книг на самые разные темы, аж глаза разбегались. Но они бесполезны для новичка, который не знает, за что взяться.

В «Подсказках Вселенной» упоминались Сны, Грезы и Слепые пятна. Начну с них.

Я перечитал «Указатель» два раза и не нашел ничего подходящего. Значит, зайду с другой стороны. Каких Скрытых можно назвать «незримыми»? Всех… Опять тупик. Тогда Скрытые, существование которых граничит с забытием? Нашел! Я увидел эту книгу, когда зашел в библиотеку в первый раз.

Взял с полки рядом с выходом книгу с названием «Пастени, тени и тульпы» и придержал ее второй рукой. Желтые страницы чуть не вывалились из обложки. Еле успел…

Книга выглядела ужасно, если не хуже: страницы хрустели, будто сухие листья, а обложка разваливалась прямо на руках. Из всех книг, что я видел здесь, эта больше других напоминала оккультный гримуар с запретными знаниями. От нее веяло стариной и магией.

В книге описывались мимолетные сущности — настолько хрупкие, что дуновение ветра способно убить их. Автор — Кайрус Петраускас, литовский иллюзионист — связал жизнь и свое ремесло с пастенями — Скрытыми, которые рождались после смерти людей, животных и других Скрытых. Он сравнил пастеней с восточными тульпами и западными тенями и нашел много сходств. Тех и других в мире удерживали впечатления, воспоминания и чувства. Иными словами, связи. Они брали силу из них и продлевали свое существование. Пастеней иногда путали со славянскими домовыми, но Кайрус писал о подобном, как о «глупости и слепоте».

Я пробежал книгу глазами. Мне требовались связи, прочная и устойчивая опора. Кайрус включал пастеней в свой быт, рассказывал о них знакомым и другим мистикам, уделял внимание каждой и дарил материальные подарки. Пастени маленькой девочки он купил вязанные тапочки, а для пастени природного духа обустроил небольшую грядку за домом.

Закрыв книгу, отнес на прежнее место. Меня не интересовали тени, тульпы и пастени, но я почерпнул для себя много полезного. Лучше записать, а то забуду. Черкнул в блокноте новый пункт в списке задач и поспешил из кабинета. Зашел в гостиную, повернул к проходу на лестницу. Одну проблему решил, пора взяться за вторую.

Какой-то Скрытый отворачивал меня от большинства помещений в доме. Глупо идти навстречу с непонятно кем, поэтому я прикинул несколько путей побега.

Для начала мне не желали зла. Я в поместье не один день, и за это время на меня ни разу не напали. Думаю, кроме разговора мне боятся нечего. Я в любой миг могу оборвать его. Развернуться и уйти. Нет ни одного правила, которое запрещало бы мне так сделать.

Затылок просверлил чей-то взгляд. Я замер в метре от порога, поднял ногу и прыгнул. Посмотрел перед собой. Меня вернули в гостиную, откуда прыгал. Развернулся к порогу. Глубоко вдохнул, выдохнул. Без спешки, только холодная голова и хорошо обдуманные решения.

«Никаких вопросов без обозначения цены», — решил я.

После заявления права каждое предложение и действие символизировали или обмен, или вложение. Если так, то что значили обычные вопросы?

Набрал полные легкие воздуха и громко произнес:

— Я, Рязанов Теодор Александрович, требую Скрытого, что мешает мне переступить порог, бесплатно показаться!

Тишина. Я стоял перед порогом и ждал. Ждал, пока Скрытый подаст хоть какой-то знак. И он подал.

Взгляд на затылке пополз влево, половицы за спиной жалобно заскрипели, словно по ним ступало что-то тяжелое.

Обернулся и никого не увидел. Взгляд на шее пропал, из прохода послышался стук копыт — кто-то спускался по лестнице со второго этажа, отбивая когтями по поручню неспешный ритм. Я попятился и тут же замер. Сбоку, с той стороны, показались бледные пальцы с черными ногтями. Они выпрямились и резко сжались на дверном косяке. Их хозяйка не заставила ждать.

Передо мной вышла невысокая девушка лет двадцати-двадцати пяти. Она носила черный топик, черные шорты и черные туфли. Все в одном стиле. Бледная кожа сильно выделялась на фоне одежды — девушка будто никогда не видела солнца. Я не сразу заметил ремень, такой же черный и чересчур длинный. Один конец вылезал со спины и постоянно бился о заднюю сторону бедер.

Девушка провела пальцами по темным волосам, встала на пороге, скрестила руки на груди и улыбнулась мне.

— Приветствую, ручной мистик Марии, — сказала она. — Ты позвал, и вот я.

Я сжал пальцы в кулаки, прочистил горло и выпрямился. Не ожидал, что сработает.

Она назвала меня «ручным мистиком Марии». Хотелось спросить, что это значит, но нельзя. Если ответит, на меня наложится долг. Пустяковый, но долг без ясной цены.

«Первое предложение и сразу ловушка, — подумал я. — Она и эта женщина стоят друг друга».

— Назови свое имя… в обмен на знание моего. И назовись, что ты такое, в уплату за грубость.

Я понятия не имел, к какому типу Скрытых она относилась. Дух? Тень? Черт? Может, какое-то божество? Слишком мало информации. Я был «оккультным бомжом» без кармического гроша в кармане. Единственный способ получить от нее хоть что-то — навязать долг.

Не знаю, сколько смысла было в словах о грубости. Выбирать не приходилось, в ход шли любые уловки. Даже правила хорошего тона, которым я и сам не следовал.

Девушка в ответ лишь усмехнулась.

— Мария назвала меня Амбрагарудой. В моих действиях не было «грубости», — сказала она. — Поэтому не скажу. Догадывайся сам.

Уже хоть что-то. Но имя мне ничего не говорило.

— Мне нужны ответы. Правдивые. Желательно бесплатно. Но могу отплатить ответами на твои вопросы.

— Нет, — цокнула она. — Цены не равны. Хорошая попытка, ручной мистик. Но я сделаю одолжение и скажу, как их уравнять. Совет бесплатный.

Я обдумал предложение и прокрутил в голове ее слова пару раз. Кроме подначивания моего любопытства «ручным мистиком», не нашел ловушек.

— Давай.

Амбрагаруда указала на мою руку, и я заметил, что до сих пор сжимаю кулаки. Пальцы слегка онемели.

— Я отвечу в обмен на ноготь. Обещаю: вырвать без боли, тебе даже понравится. Или обязуюсь отвечать правдиво на все вопросы, в том числе и на будущие, в обмен на твое заточение на один год. Не боись, о милый ручной мистик, я обеспечу тебя всем необходимым: вода, еда и развлечения. Все, что душа пожелает. Но я буду сдирать с тебя шмоток кожи раз в день. Под конец сошью костюм. Я буду одеваться в «тебя», чтобы выйти к людям.

— … откажусь, — только и выдавил я.

Откашлявшись, произнес:

— Предлагаю другое. Всего один ответ. Бесплатно, конечно же.

Она посмотрела мне в глаза. От взгляда ее серых зрачков по коже пробежали мурашки. Я скривился. Почувствовал, как она прожигает меня, продирается сквозь кожу и кости, как устремляется прямо в мозг, чтобы разворошить там все и разорвать на части.

Не знаю, сколько продлились гляделки. Но по ощущениям — очень долго.

— Зависит от вопроса, — улыбнулась она, не отводя глаз.

— Мне нужно попасть в другие комнаты. Думаю, есть какое-то условие или плата за пропуск.

— Я пропущу за один человеческий год. Даже раскрою бесплатно — почему. Мария оплатила мои услуги на два года и приказала не пускать тебя в остальные комнаты. Заплатив один год, ты получишь пропуск на это же время. А после… Делай, что хочешь.

Амбрагаруда усмехнулась, словно произнесла смешную шутку, и продолжила:

— А вообще-то, ты мне нравишься, Тео. Твоя осторожность и неловкость умиляют, а обход вопросов — лучшее, что я слышала за год, пока ждала тебя. Предлагаю, чтобы с этого мига все ответы были бесплатными, если не сказано обратное.

Я кивнул.

— Отлично, — сложила она пальцы в замок. — Ручной мистик, я ведь болею за тебя. Мария бесит меня. Гордая, строгая и язвительная. Худшего человека не найти.

На этот раз «ручной мистик» прозвучал громче, чем остальные слова. Мои губы сжались в ровную линию. Хотелось рявкнуть, чтобы она меня так не звала, но я удержался.

— Мы с тобой в одном положении, — кивнула она сама себе. — Да-да, веришь или нет, Ручной Мистик. Для этой женщины мы лишь инструменты. Я сторожу пороги, а ты, РУЧНОЙ МИСТИК, делаешь…

Амбрагаруда осеклась и смущенно прикрыла рот ладонью, широко раскрыв глаза. Она подначивала меня, распаляла любопытство и била в одно место: с каждым разом сильнее повышала голос на «РУЧНОМ МИСТИКЕ», а затем резко снижала, когда начинались другие слова. Амбрагаруда вкладывала силу в «РУЧНОГО МИСТИКА». Не знаю, как она добилась этого. Вложение должно было усилить влияние на нее саму, но не меня.

«Силу вкладывает не она», — пришла мысль.

Я подпитывал «РУЧНОГО МИСТИКА» вниманием. Из обычного словосочетания оно превратилось в проклятие. Буквы жужжали над ушами, как рой комаров. РУЧНОЙ МИСТИК. Проклятые звуки отдавались даже в мыслях, кожа зудела лишь от одного слога… РУЧНОЙ МИСТИК… Хотелось спросить: «Что это, черт возьми, значит? Почему ты меня так называешь?»

Но я одернул себя и глубоко вздохнул.

— Ты задумался, РУЧНОЙ МИСТИК.

— Трудно жить без паспорта. Это очень важный документ, — перевел я разговор в другое русло, чтобы не думать о проклятых словах. Еще больше внимания, и я задам вопрос.

— Спрашивай прямо. Мы же договорились.

— С твоих слов… Мария, — выплюнул я имя этой женщины, — приказала ограничить мои перемещения.

Амбрагаруда кивнула.

— Но она не запретила свободно бродить по дому тебе. Предлагаю клочок волос за мой паспорт.

Она приложила палец к подбородку и чуть наклонила голову вперед.

— Забавно. Обычно я по опыту легко понимаю: сходятся цены или нет. Но тут растерялась, — развела она руки в стороны. — Ты уже должен знать, как определять цены. Я подожду бесплатно. Иди, РУЧНОЙ МИСТИК.

Я развернулся и медленно пошел через гостиную к проходу в коридор. Переступив порог, сорвался на бег. Когда я влетел в кабинет, выдохнул весь воздух из легких.

Сердце бешено стучало в груди. Майка под толстовкой промокла насквозь. О чем я, черт возьми, думал?

Сгреб блокнот и ручку и остановился. Мне не нужно проверять цены перед ней. Рухнул в кресло и перелистнул на чистый лист. Сверху написал «Мой паспорт», а снизу «Клочок моих волос». Обвел в кружки, опустил конец ручки на край нижнего и медленно повел вверх. Этот способ сравнения описывался в «Основах».

По мере движения линия истончалась, пока не оборвалась в паре сантиметров до кружка с паспортом. Для уверенности провел еще одну. Результат тот же. Интересно. Будь у меня друзья, мог бы удивить их таким фокусом. Как к этому отнесется Надя? Уже хочу увидеть ее лицо.

Я улыбнулся. Поднявшись с кресла, направился в гостиную, чтобы показать лист Амбрагаруде. Она стояла там же — на пороге между гостиной и комнатой с лестницей.

Я остановился в двух метрах от нее, приготовился показать блокнот и… мне пришла идея.

— Я покажу тебе листок с проверкой в обмен на правдивый ответ на мой следующий вопрос, — произнеся это, сжал блокнот двумя руками.

Жизнь на улице научила цепляться за любую возможность.

Амбрагаруда приподняла бровь и еле слышно фыркнула.

— Мне известно, что клочок волос стоит дороже, — сказала она и улыбнулась. — Но, да ладно. Согласна. Показывай.

Я развернул к ней блокнот, Амбрагаруда присмотрелась, кивнула сама себе и скрестила руки на груди.

— Спрашивай.

— Позже. Сейчас хочу услышать цену за мой паспорт.

Она усмехнулась мне в лицо.

— Узнаю ее почерк. Ты точно ее дитя!

Я смял края блокнота и прошипел сквозь зубы:

— Цена.

— Один правдивый ответ, — подняла она указательный палец.

— Согласен. А теперь мой паспорт.

Амбрагаруда прыгнула вбок и скрылась за стеной. До меня донеслось цоканье копыт и скрип ступеней. Через пару секунд цоканье перешло на второй этаж, потолок надо мной затрещал. Я на всякий случай подошел ближе к семейному портрету — ушел с возможной дороги Амбрагаруды на втором этаже.

Судя по звукам, она остановилась. Я прислушался — надеялся разобрать скрип открывающейся двери, чтобы…

— Готово, — донеслось из прохода к лестнице.

Резко повернулся и увидел Амбрагаруду. Она сжимала паспорт в указательном и среднем пальцах и протягивала его мне. Подошел ближе, но не взял.

— Ты хотела спросить что-то у меня, — сказал я.

— О, нет, — помахала она паспортом у меня перед носом. — Я спрошу позже. А теперь держи, РУЧНОЙ МИСТИК.

Амбрагаруда протянула паспорт.

— В чем подвох? — задал я вопрос, для которого и купил правдивый ответ.

За весь разговор я понял, что совершенно не понимаю, чего она добивается. Сначала ответ стоил один ноготь, затем после пары бесплатных цена сильно упала. И вот, она принесла мне паспорт в обмен на один ответ в будущем… Никакого постоянства. Никакого внятного мотива. Разговор больше напоминал игру в «наперстки», где маленький шарик являлся мотивом, а Амбрагаруда старалась всячески запутать меня. И, кажется, у меня получилось указать на правильный наперсток.

Она задумалась. На секунду взгляд стрельнул мне за спину, в коридор, и снова вернулся ко мне. Амбрагаруда прикусила нижнюю губу. Но я вместо радости пожелал убраться из дома как можно скорее. Без понятия почему. Мне показалось, что я задел тему, которой касаться не стоило.

Амбрагаруда посмотрела на меня, и я инстинктивно отступил.

— Подвох в том, — начала она и широко улыбнулась, — что за мой ответ ты заплатил кармой. Цены не равны, и мир восстановил разницу из твоей кармы. Это станет тебе уроком. В следующий раз проверяй цены.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Он самый, — усмехнулась она. — А это второй урок. Ты получил, что хотел.

Амбрагаруда кинула паспорт. Я поймал его и раскрыл на странице с фотографией и основной информацией.

Имя, фамилия и отчество совпадали. Город и адрес места, где я его получал — тоже. Свою фотографию я плохо помнил, но вроде она правильная. Я не видел ее два года, поэтому мог легко ошибиться. Серию и номер просмотрел бегло — никогда не запоминал их, не было надобности. Но я проверил количество цифр: четыре в серии и шесть в номере. Все верно.

— Не ищи ловушку там, где ее нет, — холодно произнесла Амбрагаруда.

Я на секунду спутал ее с кем-то другим — настолько перемена казалась невозможной.

Я открыл рот, хотел спросить. Но осекся — понял, что почти угодил в ее ловушку.

— Еще увидимся, Теодор, — сказала она.

Кивнув на прощание, вернулся в кабинет. Бросил паспорт в рюкзак и зашел в библиотеку. На лице растянулась легкая улыбка. Ни разговор с Амбрагарудой, ни балансирование на острие ножа, ни даже мое выживание в беседе с чудовищем не грели душу больше, чем маленькая частичка меня, спасенная из лап этого места. Я ощутил прилив сил. Два года. Я два года был никем. Бомж без документов, без знакомых в чужом городе. Призрак — так меня назвала работница приюта, когда встретила в больнице. Теперь у меня появилось доказательство моего существования. Захотелось проверить отражение в зеркале, но не думаю, что увижу разницу. Паспорт — лишь маленький шаг. И на подходе квартира и постоянный источник кармы.

Я взял с полки «Духи-хозяева. Классификация славянских малых господ» и уселся за стол. На черной обложке красовался золотой узор в форме низкого старика с широкой шляпой. Я поморщился. Милое изображение проклятого гнома вызывало приступ рвоты. От воспоминаний пальцы сами потянулись к шее. Сколько бы ни принимал душ, не смог смыть ощущение горячих рук на шее. Гном оставил на мне след. Свой след. Доказательство, которое нельзя отмыть даже самым ядренным мылом.

Я открыл книгу.

Домовых причисляли к духам — простейшим Скрытым, которые во что-то вселялись. Подобные этому гному принадлежали к более узкой категории «духов-хозяев». Они овладевали местами и даже промежутками времени. Домовому посвящалась целая глава с описаниями обрядов и возможных «подарков», что он может дать. Мне приглянулась шапка-невидимка, изготовленная из ногтей и волос домового. Как понятно из названия, она делала владельца невидимым, но в обмен уменьшала присутствие в мире.

Я вспомнил строчку из «Подсказок Вселенной» про использование даров незримых Скрытых. Я вздохнул. Придется забыть об удобном артефакте.

Не важно, насколько я ненавидел этого гнома, прогнать его, увы, не мог — кроме домового, неоткуда было брать карму. К тому же он будет содержать в чистоте квартиру. Преимущества перевешивали недостатки.

Выписав в блокнот заметки, вышел из поместья и двинулся к воротам по тропинке вдоль яблонь. Приближался вечер. Я посмотрел на яблони и увидел полупрозрачных слизней — по одному на дереве. Они зеленели, сливались с листьями, но пара усиков выдавала их. До заявления права я не замечал никаких слизней.

Ворота остались позади, и вскоре я вышел из СНТ на проселочную дорогу, которая пролегала сквозь скромный лес. По траве и стволам деревьев ползли бледно-зеленые вены. При направленном взгляде вены терялись в буграх и неровностях коры, но в боковом зрении горели, как звезды в ночном небе.

Это место кишело духами. Светлячки облепляли листья, из кустов высовывали голову лягушки, по стволам деревьев ползли огромные сороконожки длинной не меньше метра.

От их вида у меня зазудела кожа. Я ускорил шаг и чуть не налетел на маленький комок шерсти на дороге. Заметил его за секунду. Остановился, когда до столкновения оставалось два шага.

Присмотрелся. Передо мной сидел серый заяц. В его мехе спутались кусочки коры и листья.

Животное даже не шелохнулось от моих резких движений и все это время смотрело на меня. На голове я заметил два крохотных рога и закрытый человеческий глаз. Пушистые веки распахнулись, и зрачок сузился на мне. Заяц оскалился, оголил два ряда желтых человеческих зубов.

Я попятился.

— К сожалению, — прохрипел заяц старческим голосом, — у нее получилось.

Из человеческого глаза по мордочке сползла слезинка. И заяц продолжил:

— Не бойся, дитя. Я пришел для обмена. Не знаю, с кем ты успел столкнуться в доме Ведьмы. Но думаю, они были весьма скользкими, а их речи — сладострастными.

— Ты… Вы, — быстро исправился я. Чутье подсказывало, что грубость может аукнуться, — упомянули обмен.

— Покинь это место, этот город. И мы пообещаем бездействовать.

В голову не лезло ничего дельного — разговор с Амбрагарудой истощил меня. Хотелось задать много вопросов, но теперь каждый из них означал обмен. Как же тяжело жить без вопросов…

— Таково мое предложение, — сказал заяц, поняв, что я ничего не отвечу. — У тебя один день на решение. Надеюсь на твое здравомыслие.

Порыв ветра поднял с дороги пыль. Я зажмурился. Когда открыл глаза, заяц исчез. Единственным напоминанием о нем был островок зелени на месте, где он сидел.

Похоже, долг в сто девять лет — еще не самая большая проблема.

«Черт!»

Возможно, со стороны я выглядел не лучшим образом.

Я бесшумно опускал ногу на ступеньку, выжидал полсекунды и шел дальше. Шаг за шагом, пока не поднялся на свой этаж. Все из-за домового. Я хотел загнать его в ловушку и навязать свои условия. Мне требовался постоянный источник кармы и вещей для обмена. Домовой — лучшее, на что я сейчас мог рассчитывать. Дух-хозяин был достаточно слаб, чтобы с ним справился мистик-новичок, и умеренно щедр. К тому же, выбирать не приходилось.

Стоя перед дверью, достал из рюкзака упаковку разноцветных мелков, вскрыл и вытащил белый. Пришлось идти до ближайшего Ашана. В такой глуши автобусы проезжали раз в час, если не реже. Когда я вернулся, солнце уже скрылось за горизонтом.

Провернул ключ в замке, приоткрыл дверь и скользнул в квартиру, прикрывая за собой дверь. Включил свет в коридоре, снял кроссовки, опустил один конец мела на пол и углубился в квартиру, чертя за собой линию. Я отрезал пути отступления и буквально возводил вокруг домового тюрьму.

«Поступаю как эта женщина, — промелькнула мысль, и за ней вторая: — Бросаю в бушующие воды и протягиваю веревку».

Сделаю поблажки. Предложу домовому взаимовыгодные условия. Иначе, чем я отличаюсь от этой женщины? Да, в моем положении в ход шли все доступные меры: обман, шантаж, угрозы и многие другие. Но я не хотел этого. Не хотел скатываться по наклонной, не хотел продавать человечность ради достижения цели. По крайней мере, пока у меня был выбор.

Первым делом обошел кухню — излюбленное место гнома, если верить книге. Закончив с кухней, побрел вдоль стены по коридору. Несмотря на решение не угрожать гному, я продолжил чертить «круг» размером с квартиру. Он защищал от большинства местных Скрытых: чертей, кикимор, ночниц, упырей. Лишним не будет. Странно, что эта женщина не сказала о круге Денису. Сомневаюсь, что надпись на двери действеннее.

Я зашел в спальню, обошел ее по стенке. Залез под стол, отодвинул кровать, чтобы продолжить линию. На шкаф не хватило сил — оставил его за «кругом». Вышел из комнаты и двинулся к ванной.

«Покинь это место, этот город. И мы пообещаем бездействовать», — в мыслях повторился разговор с зайцем.

Его предложение я не рассматривал. Согласившись, распишусь под вторым исходом — добровольным рабством. Без библиотеки этой женщины я быстро зайду в тупик и совершу какую-нибудь глупую ошибку.

Ванная готова. Я вернулся в коридор и замкнул «круг». На квартиру ушел почти весь кусок мела. Нужно было купить вторую пачку. Не знаю, что делал, закончись белый мел. Думаю, разноцветный «круг» обладал бы толикой силы сплошного. Все из-за символизма. Если моя защита состояла из нескольких частей, то и прочность ее была значительно ниже, а места соединения считались наиболее уязвимыми.

На всякий случай обошел квартиру и проверил контур. Дыр не было. Хотелось проверить еще раз, я точно где-то ошибся. Но нет. Вторая проверка закончилась так же. И третья, и четвертая, и пятая. Что-то не так. Почему домовой не помешал мне? Почему не стер маленький кусочек, пока я чертил «круг»? Я нахмурился. Заглянул на кухню, включил свет и проверил блюдце со стаканом. Гном не притронулся к хлебу и молоку. Второго стало меньше, но, думаю, не из-за домового. Часть жидкости испарилась.

После заявления прав Скрытые должны были перестать обращать внимание на мой взгляд. Я шагнул в их мир. Обменял частичку себя на возможность общаться со Вселенной и с ними. Но гнома нигде не было.

Он сбежал? Понял, что меня не выселить, и двинулся к следующему жилищу?

Нет. Денис «подкармливал» его все время. Гном ушел из-за меня? Я что-то не так сделал? Как-то обидел его?

Бесполезно. Я опять гадаю, трачу время впустую, вместо сбора и обдумывания информации. Факт остается фактом: домового в квартире нет. Моя задумка провалилась.

Я зашел в спальню и закрыл за собой дверь. Через двадцать четыре часа заяц начнет действовать. Нужно продумать следующий шаг, найти другой источник ка…

Перед глазами, с боков, вылезли бледные пальцы с желтыми ногтями. И вонзились в лицо. Я закричал, захлопнул веки. Плоть обожгли раскаленные когти, в ноздри ударил запах горелых волос и гнили, ноги подогнулись — я в последний миг удержал равновесие.

Сбросить! Сбросить его с себя быстрее! Я ударился спиной во что-то. Рюкзак хрустнул, но пальцы все еще мяли мое лицо, царапали лоб и щеки. Ноготь полоснул по веку, и перед глазами взорвался фейерверк. Я схватил ладони гнома своими и оторвал от лица. Скинул гнома с себя, распахнул веки, вырвал из кармана мел и резким движением черкнул вокруг себя круг. Еле свел один конец с другим — кусок раздробился, и пару сантиметров я протащил побелевшей ладонью.

Сердце бешено стучало в груди, лицо пылало от ожогов, вздохи резали распухшие от порезов губы. Но я в безопасности.

Я не отрывал взгляд от домового — он распластался на полу. Не больше пятилетнего ребенка. Пушистый, бледный и грязный. Седая грива занимала большую часть тела. Волосы сбивались в комки от грязи.

— … глаза, — проскрипел домовой.

Он поднялся на четвереньки и пополз вокруг меня, вдоль границы защитного круга. Каждое движение сопровождалось мерзким хрустом костей. Я наслушался этих звуков, пока лежал в больнице со сломанными ногами. Поморщился от неприятных воспоминаний. Бросил взгляд на голову, лишь бы не видеть конечностей. Мои прошлые наблюдения подтвердились: у домового не было туловища, а длинные конечности росли прямо из головы. Он напоминал паука-долгоножку, у которого вместо лап были две тоненькие ножки и тоненькие ручки. Кисти и вовсе выглядели как ветки.

— Глаза, — проскрипел он громче. — Ты пришел вернуть мои глаза.

Проклятый гном повернулся ко мне, и я рассмотрел его лицо. Глубокие морщины, темные пятна на щеках и лбу, нижняя челюсть выходила слегка вперед — из-за этой кривизны открывался вид на острые «зубцы». На месте глаз зияло два черных провала.

Я приобнял себя одной рукой.

— Отдай! — прокричал домовой, тыча в мою сторону длинным пальцем. — Отдай их мне! Верни долг!

— Что… — осекся и быстро исправился: — то не понимаю. Не должен я ничего!

— Врешь! Врешь! Врешь! Глаза! Верни глаза!

Он отскочил от круга, подлетев к стене, впился когтями в пол и затормозил. Я опустил взгляд на границу квартирного «круга» в сантиметре от домового. Он пробурчал что-то. Пополз вдоль белой линии, оставляя черные, как копоть, следы. Залез под компьютерный стол.

— Глаза! — повторил домовой. — Ведьма забрала мои глаза! Сказала… Пообещала, что ты вернешь их!

— Блядь, — вырвалось у меня.

Подвох на подвохе, скрытом в подвохе среди подвохов! Эта женщина не упоминала ничего подобного! Сначала заяц, а теперь это. Что дальше? Она пообещала какому-то древнему богу голову последнего сына? Или набрала долгов, понимая, что «глупый сынок» все покроет?

— Блядь.

Я следил за проклятым гномом через силу. Одно веко припухло, и пришлось закрыть глаз. Во рту чувствовался металлический привкус — домовой не только обжег губы, но и разбил их.

«Чудесно! Просто чудесно!»

Я прошипел от боли, выплюнул:

— Расскажи о ведьме. Бесплатно.

— Глаза!

— Слышал я это! — рявкнул я. — Давай другое!

Домовой поскреб когтями по ножке стола и проскрипел:

— Ведьма пришла после ребенка. Предложила обмен. Я согласился.

— Подробности, блять. Мне нужны подробности. Бесплатные, черт возьми.

Голова кружилась от боли, кровь стучала в висках. От напряжения сознание уносилось куда-то далеко, а второе веко грозило закрыться вслед за первым.

Я терял сознание и раньше, поэтому понимал, что происходит. В первые дни моего бегства я постоянно находился на грани, из-за гордости отказывался есть «мусорную» еду. Когда всю жизнь живешь в достатке, главным потрясением становится осознание: насколько тяжело добывать пищу и воду.

— Ведьма забрала мои глаза. Обещала вернуть в будущем. Глаза и силу! Обещала заплатить за неудобства силой! Полгода! Ты должен мне силы за полгода ожидания.

Кредит. Эта женщина взяла у домового кредит. Ну или что-то в этом роде. Похоже, мысли о долгах для «глупого сынка» ушли не далеко от правды…

— Обойдешься! — прошипел я. — Я не разрешаю.

— Согласие не нужно… — оскалился проклятый гном. Мне открылись два ряда кривых, словно старая ограда, зубов. — Право имею! Изъять долг!

Домовой развернулся ко мне лицом, подогнул под себя ноги, приготовился прыгнуть.

— Раны прижгу. За боль прощу часть долга. Не весь. Около половины, — облизнулся он шершавым языком.

— Откажусь! — выпалил я.

Хуже некуда. Я огляделся в поисках оружия и понял, что рюкзак — наилучшее, что есть. Отбиться не составит труда — домовой весил не больше подушки. Проблема крылась в другом. Проклятый гном в первую ночь бегал по квартире до восхода солнца. Не сложно ответить, кто победит в схватке на выносливость. Остается только разговор. Нужно как-то убедить его, что забирать долг сейчас — не лучшее решение. Но как? Не похоже, что мои слова убедят его… К тому же, ясно мыслить мешали раны и ожоги на лице. Точно! Раны!

— Ты должен мне! — прокричал я, указывая на проклятого гнома пальцем. — Долг составляют глаза и сила. Но не раны! Я не соглашался оплатить «силу» своими ранами!

Домовой сжал пальцы в кулаки и оскалился. До меня донесся слабый рык.

— Не удержался. Хотел забрать свое.

Я достал из рюкзака блокнот с ручкой и сравнил цены. Для начала «Я» и «Кармический долг», который появился из-за сделки с Амбрагарудой. Руки дрожали, поэтому линия вышла кривой. Ожидаемо она прервалась в самом начале пути до «долга». Хотел удостовериться. Дальше — «Кармический долг» и «Долг домового». Линия становилась толще по мере удаления от первого. Рядом со вторым кружком она увеличилась в три раза.

Во время проверки меня не покидало чувство, словно я что-то упустил. Мысли двигались в правильном направлении, но где-то на середине ушли не в ту сторону. Раны. Что-то не так с ранами…

Из коридора, через закрытую дверь спальни, запищал звонок. Я впервые услышал его, поэтому не сразу понял, что происходит. В мою входную дверь кто-то звонил. Вероятно, сосед или бабушка Люба услышали борьбу через стенку и теперь хотели узнать, в порядке ли я.

Домовой выпрыгнул из-под стола, пронесся мимо меня и нырнул в щель между стеной и дверью, прежде чем я осознал. Входная дверь! Я забыл ее закрыть!

Меня оглушили крики. Мужской и женский. Вопили так, словно с них сдирали кожу живьем.

— Дима! — донесся через дверь в спальню женский. Он отдаленно напоминал голос этой женщины. — Кто-нибудь спасите! Дима!

Я выбежал из круга, схватился за ручку и потянул на себя. Дверь не открылась. Ее держали с той стороны.

— Стой! Прекрати! — закричал и ударил кулаком по двери. — Не трогай их!

— Прости долг, — пропел домовой сквозь вопли соседей. — Прости долг. Они выживут.

Я заскрипел зубами и еще яростнее потянул на себя дверь. На секунду появилась щель, но затем сразу же закрылась. Бесполезно. Дверь держал не домовой. Будь у проклятого гнома столько сил, я бы никогда не сбросил его с себя. Мне мешала магия.

По ту стороны послышался топот, кто-то побежал по коридору. Я через крики разобрал хлопок двери в ванной и брызги бегущей воды. Он истязал их. Царапал, обжигал или еще что похуже, а они не понимали, что происходит. У этого была очевидная цель — домовой сам ее объяснил.

— Пошел ты!

Я получил преимущество. Хоть раз в жизни кто-то должен мне, а не наоборот.

«Потерпите чуть-чуть», — подумал я, доставая из рюкзака упаковку мелков.

Вытащил первый попавшийся — зеленый. Прочертил горизонтальную линию поперек замка. Действовал наугад — надеюсь, сработает. Сжал забинтованную руку в кулак и стер участок между дверью и стеной. Надавил на ручку, дверь поддалась. Распахнул и выбежал в коридор. Крики оборвались.

В коридоре горел свет, поэтому я сразу увидел кровь. Кровь, кровь, кровь. Повсюду кровь. На стенах, даже на потолке. Нога ступила во что-то мокрое и вязкое. Я заскользил, уперся рукой в стену, чтобы не упасть. И пошел к входной двери.

На пороге кухни лежала женщина. Руки и ноги неестественно вывернуты, бывшее белое платье разорвано в клочья и заляпано алым, на коже виднелись глубокие порезы, как от лап медведя. Я попятился. Ее лицо напоминало кровавое месиво. Глаз не было.

Сдержав тошноту, отвернулся от нее и поспешил в ванную, откуда слышались брызги воды и стоны. Один еще жив. Я еще мог спасти его.

Над ванной стоял парень на коленях. Кран был открыт на всю, вода била в слив белой струей.

— Эй, — окликнул я его. — Все хорошо. Я пришел помочь.

Он что-то неразборчиво простонал.

— Не расслышал, — потянулся к нему рукой.

— … за, — прохрипел он и развернулся ко мне.

От рта по желтой майке к брюкам тянулась дорожка крови. Часть зубов вырвали, а щеки разрезали в форме широкой ухмылки. Он смотрел на меня двумя кровавыми ямами вместо глаз. Парень схватился за протянутую руку и подтянул себя ближе.

— Он сказал, — обхватил одной рукой шею и повис на мне. Парень весил как перышко, — что вернет мои глаза… если ты простишь долг.

Окровавленные и дрожащие пальцы потянулись к моему лицу. Я инстинктивно оттолкнул парня, и он взорвался серой пылью. Она закрыла взор, залетела в рот и нос. Я закашлялся, и мой желудок не выдержал. Меня затошнило. Успел в последний миг — оперся на ванну и вырвал в нее.

— Черт, — протянул я. — Что за черт…

Вытер рукавом толстовки пыль с лица и выключил воду. В тишине из коридора послышались хруст костей и тихие всхлипы. Поднявшись на ноги, шагнул за порог и оперся рукой на косяк двери — коленки подкашивались.

Женщина, которую я принял за мертвую, ползла ко мне на четвереньках. Сломанные конечности покачивались, из-за чего все тело тряслось и угрожало рухнуть, а «походка» напоминала какой-то безумный и неловкий танец. От ее вида у меня в животе закрутило. А звуки только подливали масло в огонь: каждый шаг сопровождался хрустом, казалось, женщина умышленно перемалывала кости и рвала кожу с мышцами.

— Прости… — прошептала женщина. — Молю… прости долг. Не мучай… нас.

Она рухнула в двух шагах от меня и поползла дальше, как червь.

Я отшатнулся. Хотел сбежать, хотел закрыть глаза и уши, хотел сжаться на полу и отрезать. Отрезать себя от этого ужаса. С такими ранами ей не долго осталось. Они мертвы. Я убил их. Собственными руками обрек на пытки. Что случилось с парнем? Его тело просто взорвалось. В отличие от женщины, его никогда не найдут. Кто-то из родственников или друзей будет лелеять надежду, что в этот злосчастный день он не пошел в эту квартиру. Что он сбежал, увидев, что домовой… что я сделал с его матерью или тетей.

Кожа женщина разбухла и покрылась буграми. Они множились, маленькие сливались в большие. А кровь обесцвечивалась и ускоренно высыхала — лужи разделялись на пятна, те становились меньше, меньше, меньше и меньше, пока и вовсе не исчезали.

Женщина взорвалась серой пылью, как и парень. Поднялось облако и застелило коридор с ванной. Я успел зажмуриться и закрыть рот и нос. Когда открыл глаза, пыль улеглась.

Комки стремительно уменьшались, истончались и таяли. За каких-то десять секунд все вернулось на круги своя, будто и не было никогда луж крови и двух трупов.

Я обнял себя, выглянул из ванной и увидел чистый коридор — никаких следов резни. Произошедшее казалось ночным кошмаром, что развернулся наяву.

Медленно, словно боясь разбудить спящую собаку, побрел к входной двери.

Она была закрыта, но не заперта. Сдвинул щеколду и через силу выдохнул. Я заставлял себя выдыхать после каждого вдоха, иначе казалось, что задохнусь.

Воцарившуюся тишину нарушило отдаленное копошение соседей за стеной. Они живы. Не было никаких трупов, никакой резни. На меня наслали морок или иллюзии — не уверен, как это называется.

Я ощупал лицо и прошипел от боли. Раны настоящие. Проклятый гном действительно напал на меня. Это не было хитроумным обманом. Значит, и долг тоже настоящий. Хоть какое-то облегчение.

Шагнув в спальню, увидел домового на привычном месте — под компьютерным столом. Я сомневался, но после увиденного убедился наверняка. Раны. Все дело в ранах. В них крылся ответ, который я упустил.

— Ты не домовой, — прохрипел я.

Скрытые следовали неким правилам. И домовой нарушил одно из них, когда напал на меня. Он мог забрать долг, мог вырвать у меня глаза, мог сделать со мной все что угодно, но не нападать. Из-за «подношения» на кухне. Пока на блюдце есть еда, а в стакане молоко — он не имел права ранить меня. Несоблюдение правила стоило ему жизни, но «домовой» все еще здесь. Он все еще существует.

Проклятый гном наклонил голову вбок и постучал пальцами по полу. Он не сказал ни слова. Подскочил, забрался по ножке на стол, уселся на краю и широко улыбнулся мне. На его бледной коже выступили бугры, волосы червями полезли по телу, ногти выпали. Тело поблекло и взорвалось маленьким серым облаком. Как парень и женщина ранее. На месте домового появилась старая кукла, которая словно сошла с постера фильма ужасов. Она была размером не больше детской игрушки. В сером сарафане и черном в горошек платочке. Ее фарфоровую кожу покрывали трещины. Глаз не было.

Я подошел к кровати и сел на нее. Мне требовалась хоть какая-то опора. Сегодня был трудный день. Заявление прав, разговор с Амбрагарудой, ультиматум зайца, а теперь представление «домового». Хотелось уснуть как можно скорее, но нахождение в квартире с не пойми кем неприятно бодрило. Когда я был Знающим, меня защищали правила, но теперь я сам по себе.

— Эта женщина… Ведьма не поняла, кто ты, — продолжил я, потому что кукла сидела молча. — Не знаю, радоваться или проклинать ее.

— Она знала, — произнесла кукла монотонным голосом. — Ведьма не стала бы забирать глаза у домового или другого тупого духа.

Наружу рвался вопрос: «почему». Интересно: все Скрытые будут пытаться поймать меня на вопросе?

— Но ты умнее, — сказал я.

— Достаточно, чтобы водить за нос мистика-новичка. Я десятилетие провела под личиной домового. Есть чем гордиться.

— Я раскусил тебя.

— Ты — да, мой прошлый хозяин — нет. Он разорвал горло ногтями. До самой смерти думал, что на него напал другой мистик.

Опять ловушка. Она, как Амбрагаруда, подкармливала мое любопытство, кидала обрывки информации в надежде, что я клюну. А мне хотелось…

Я достал блокнот и, посматривая на куклу, на одной стороне написал «Долг домового». Не знаю, как мир понимал, чей долг я имел в виду. Ее иллюзии могут обмануть мир? Проверю позже. На другой стороне начал писать «Правдивый ответ домового», и чернила на кончике ручки сразу высохли — я не написал ни одной буквы.

Протянул блокнот кукле и произнес:

— Впиши сюда…

— Плати, — перебила она. — Можешь потратить часть моего долга. Я откажусь от всего остального.

Я сжал край блокнота. Другого выхода не было. Или мой уставший разум не находил его.

— Покупаю за часть твоего долга правдивый ответ на вопрос: зачем ты увязалась за Денисом, бывшим владельцем этой квартиры?

— Очевидно, — громко вздохнула она. — Хотела убить, но меня опередили. Скорее всего, простофиля из Грез первым добрался до него. Забавно. Ведьма рассказала ему, как уберечь себя от других Скрытых, но сама же погубила его. Бедное дитя.

Я сжал кулаки. Вопросы только множились. Зачем эта женщина сделала это? Почему кукла хотела убить Дениса? Что за «простофиля из Грез»? И как он убил Дениса?

«Черт!»

Мысленно задвинул вопросы куда подальше. Сначала нужно решить проблему с куклой. Она не оставит меня в покое, я рискую проснуться утром без глаз и то если вообще проснусь.

— Я собираюсь объявить квартиру моей, — сказал я.

— Знаю. Поэтому ты обвел ее мелом. Чтобы запереть меня.

Не знаю, как она поняла это без глаз. Наверное, почувствовала, когда я замкнул контур, и поэтому решила забрать долг, пока не поздно.

— Ты все еще должен мне глаза и силу, — сказала кукла. — Я не приму что-то еще.

— Я все верну. Обещаю.

Она усмехнулась:

— Пустые слова. В них нет силы, нет времени, нет власти. Ты очередной лжец.

Мои губы сжались в тонкую линию, но я промолчал. Спор ничего не даст. Пора поговорить о сделке.

— Я разрешу тебе находиться в квартире в обмен на небольшие услуги.

— Выражайся подробнее. Твоя неотесанность причиняет мне боль.

— Для подробностей, — сжал кулаки сильнее, — мне нужно знать, что ты такое.

— Плати.

— Ты не поняла…

— Нет. Это ты не понял. Ведьма обменяла мои будущие неудобства на силу. Если ты попросишь у меня то, что я не смогу дать, поставишь в неудобное положение. И твой долг увеличится.

— Она обещала оплатить неудобства из-за отсутствия глаз!

— Дословно: «неудобства после потери глаз и до их возвращения». Она не уточнила, думаю, специально. Должно быть, сильно тебя не любила.

Я замолчал, не зная, что ответить. Сил не осталось удивляться подвохам от этой женщины.

— Какая жалость, — продолжила кукла. — Даже меня моя госпожа любила. А я участвовала в ее низвержении и убийстве.

Я пошатнулся, перед глазами на секунду все поплыло. Пора заканчивать этот фарс. Сравнил ценность ее долга с «Кармическим долгом». Если раньше линия утолщалась в три раза, то теперь примерно в два. Почему ее правдивые ответы так дорого стоили? Надеюсь, на следующий не уйдет остаток долга…

— Покупаю правдивый ответ на вопрос: что ты такое?

— Я — мара.

Понятнее не стало. Мара… Прочитаю завтра в библиотеке.

Перелистнул и нарисовал на разных сторонах два кружка: «Кармический долг» и «Долг мары». Провел линию, и ее толщина увеличилась в полтора раза от первого кружка. Отлично.

На всякий случай уточнил величину своего «Кармического долга» — сравнил его с ценностью «Я». И линия протянулась дальше, чем в прошлый раз. Трюк с дверью стоил какого-то количества кармы.

Пора узнать ответ на главный вопрос этого вечера: хватит ли мне на квартиру? Залогом выступал я сам — у «оккультного бомжа», кроме себя, ничего нет. Нарисовал два кружка: «Я» и «Квартира 802, в доме 14, на улице Нижнегонцова, городе Лягушево, Российской Федерации». Не совсем понимал, сработает ли, если ограничусь «моей квартирой»? Повел ручку, и линия оборвалась в примерно пяти сантиметрах от кружка квартиры. Отлично. Мне хватало!

Я отложил блокнот на кровать и перевел взгляд на мару. Она сидела на столе. Обездвиженная и жуткая. Ничего в ней не выдавало потустороннюю сущность, любой человек принял бы ее за обычную куклу. Так и начинались фильмы ужасов: кто-то приносил в дом «обычную вещь», а после оказывалось, что в ней сидит демон.

Перевел взгляд на окно. Стемнело. Вечер перехватил бразды правления у дня. Скоро придет жердяй, а я не хотел сталкиваться еще и с ним. Думаю, сейчас по неосторожности и невнимательности запросто продам душу дьяволу.

— Я предлагаю сделку, — начал я, продумывая каждое слово. — Я разрешаю тебе остаться в квартире до… шести часов вечера следующего дня. В обмен ты бездействуешь до этого времени.

— Нужно уточнение, — шелохнулась мара. — Я бездействую в обмен на разрешение остаться и на один запрет. Ты не сможешь меня коснуться все это время. И бездействие не включает разговор. Для твоего же блага. Не иметь возможности ответить: крайне неудобно.

— Конечно.

Я встал с кровати и обошел квартиру, проверяя контур «круга». Во время «представления» легко мог стереть где-то часть и не заметить. К счастью, обошлось. На кухне я достал ножницы — они лежали среди ножей в выдвижном ящике. Остриг клочок волос и положил в каждом углу квартиры. Символизм. В «Основах» упоминалось, как купить что-то у мира: обмотать волос или окропить кровью. Длины моих волос не хватало на всю квартиру, поэтому выкручивался как мог.

Когда я вернулся в спальню, еще раз проверил величину «Кармического долга» и… Линия почти добралась до кружка «Я». Если, квартира не окупиться, я в полной заднице.

Посмотрел на мару, которая за все время не сдвинулась с места.

— Повторю условия. Твое бездействие до шести часов вечера следующего дня в обмен на разрешение находиться в квартире. Бездействие не включает разговор. Также все это время я не могу касаться тебя.

— Согласна.

— Отлично, — стащил с кровати рюкзак и поставил у изголовья. — Можешь идти куда хочешь.

— Не могу. Я бездействую, — монотонно ответила мара. — Поэтому буду слушать, как ты спишь.

Я промолчал. Надеюсь, не каждый день будет таким же ужасным и выматывающим. Если нет, не думаю, что долго протяну и останусь в своем уме.

Прошел в ванную, чтобы обработать раны на лице, но забыл про зеркала. Черт. Оторвал кусок ваты и, шипя от боли, вытер кровь. Надеюсь, мара не занесла туда заразу. Выдернул еще два кусочка, скрутил в шарики и засунул в уши.

Там же разделся и попробовал отстирать кровь на правом локте, которую оставил из-за вонзившихся в меня взглядов после Завления прав. Несколько темных капель отказались исчезать. Прекрасно. Они пополнили мою большую коллекцию пятен, потертостей и дыр на толстовке.

Накрылся полотенцем. От мысли о переодевании в комнате перед сверхъественной сущностью, пусть даже и слепой, все внутри ежилось.

Вернулся в спальню, лег на кровать…

— Скорее всего, тебя никто не любит, — донесся шепот мары. — Родная мать бросила тебя. Кинула, обрекла на страдания.

«Прекрасно… Чудовище всю ночь будет нашептывать мне проклятия…»

Несмотря на ее попытки, усталость взяла свое, и мое сознание поплыло в мир сновидений. Оно вытянулось в тонкую линию и оборвалось, осталась лишь звенящая пустота. Под самый конец, в промежутке между сном и явью, словно жужжащий над ухом комар, промелькнула мысль:

«Если у мары нет глаз, то чей взгляд я почувствовал в первый день?»

☉☉☉

Утром мысль застала меня врасплох. Она было сродни идее о чудовище под кроватью. Нечто чуждое пряталось совсем поблизости — высунь ногу из-под одеяла, и оно схватит тебя. Только хуже. Намного хуже.

Вся квартира стала «местом под кроватью». И вчера я сбросил с себя «защитное одеяло». Мара не заставила ждать, но второй… Второй скрывался до сих пор. Не только таился, даже не смотрел на меня — я не ощущал взгляда после первой ночи. Именно от этого по коже пробежали мурашки.

— Есть кто-то еще… — пробурчал я.

Я сидел на кровати и смотрел перед собой. Перевел взгляд на мару, которая находилась на краешке стола. Она шептала проклятия всю ночь, не замолкала ни на секунду, но в этот самый миг умолкла и повернулась в мою сторону. Мара знала. Прекрасно понимала, о чем я думал.

Кукла медленно повернула голову влево — заботливо повела мой взгляд к тому, что должно было поставить жирную точку в ужасной идее и окончательно выбить из-под меня опору. Кровь застыла в жилах. Чутье поняло раньше, но разум сопротивлялся до последнего. Мара остановилась. Ее пустые глазницы «смотрели» на прилегающую к столу стену. Мара замерла, не чтобы дать передышку. Она насмехалась и растягивала удовольствие. Кукольная голова двинулась вниз. К месту, где стена соединялась с полом, где я начертил белый контур защитного «круга», где возвел незримые стены и запер мару в квартире. А вместе с ней и что-то еще.

Внутри меня все упало. Я подтянул ноги к себе, чтобы чудовище под кроватью не утащило меня. Глупо. Очень глупо. Но мой разум не придумал ничего лучше. Я подхватил рюкзак с пола, прижал к себе и вдавился в стену.

Мара повернулась на меня.

— В день, когда ты впервые ступил сюда, — начала мара. Она выговаривала каждое слово и растягивала паузы, — в квартире было два Скрытых.

Она прождала секунду и продолжила:

— Ты запер меня с собой. Думаю, дальше ты додумаешь сам.

Она придавала тягучему страху постоянную форму. Мара не видела меня. И понимала ход моих мыслей только по издаваемым звукам. Она не знала, дошла ли до меня связь второго Скрытого и «круга», поэтому лишний раз проговорила ее. Перестраховалась. И случайно зародила во мне сомнение. Кроме ее слов, дрова подбрасывал очевидный вопрос.

Почему второй Скрытый не напал ночью? После пережитого меня сразу отрубило — лучшей возможности не найти. Вопрос стал первым кирпичиком моего сомнения. А слова мары — вторым. Нисколько слова, сколько манера речи.

Я вытащил из рюкзака блокнот. Мне требовались доказательства, полагаться только на наблюдения я не мог.

— Возможно, я способна помочь тебе, — сказала мара. — Сотри часть круга и не мешай мне. Я уйду и попробую забрать Скрытого с собой.

Я перелистнул на последние проверки. Вырвал листок со сравнением кармического долга и ценности «Я». Положил рядом и перелистнул на чистый лист. Мара шелохнулась, но говорить не перестала:

— Мы разговаривали какое-то время. Сначала он не обращал на меня внимания, но потом сдался. Мы обсуждали его хозяйку. Ведьму.

Я остановился и посмотрел на мару. Но через секунду вернулся к чистому листу. Она отвлекала меня — значит, я думал в правильном направлении.

Нарисовал два круга, как на вырванном листе, попытался расположить их примерно на тех же местах. Любая неточность исказит результаты, и я приду к неверным выводам. Черт. Рука дрожала сильнее, чем вчера. От напряжения я чуть не проткнул лист насквозь.

«Спокойно, Тео, — подумал я и выдохнул. — Некуда спешить. Эта штука не убила меня ночью».

Дотянул линию и сравнил с проверкой на вырванном листе. Примерно одинаковая длина — чернила засохли на том же расстоянии до кружка «Я». В квартире не было никого, кроме меня и мары. Иначе мир бы изъял у гостя карму, перевел мне, и мой кармический долг бы уменьшился.

Согласно «Основам», Вселенная стремилась к равновесию. Один мистик мог купить у другого магический предмет за обычную ветку, но мир восстановит разницу в цене за счет кармы. Поэтому важно было проверять ценность до обмена.

Я выдохнул. Блядь. Сердце бешено стучало в груди. Уже сотню раз пожалел о заявлении прав. Лучше бы спокойно прожил последний год…

— Жаль, — сказала мара. — Ты как-то узнал, что мы одни.

— Иди ты к черту!

Мне нужен перерыв. Я ворочался полночи из-за ее шепота, а утром она потрепала мне нервы. Довольно. Пусть провалится!

Я отложил рюкзак и свесил ноги с кровати. На секунду задержал их в воздухе. Угроза чудовища под кроватью до сих пор витала на задворках сознания, но я пересилил себя. Встал с кровати и боком вышел из комнаты — не хотел спускать с мары глаз. Когда дверь закрылась, я выдохнул громче.

В ванной открыл воду и намазал пасту на зубную щетку. Черт. Мара почти поймала меня. Я бы потерял единственный источник кармы, не заметь я странной манеры речи.

Почему она говорила таким образом? Словно карикатурный ученый. В основном мара предполагала и тщательно обходила утверждения. Думаю, манера речи как-то связана с ценностью ответов. Вчера она закрыла половину долга за раны. Двумя правдивыми ответами! Это же бред! Если ее «правда» стоила так много, то сколько времени она вложила? Десятки? Сотни лет? Лгала ли мара хоть когда-то? О нет… Надеюсь, я ошибся. Что-то не так понял.

После чистки зубов и умывания почувствовал себя хуже. Я пользовался зубной щеткой, пастой и умывалкой Дениса. Ничего своего. Его вещи оставляли на мне «след», делали меньше «собой». Всегда так, но сегодня это ощущалось… отчетливее. Если раньше я чувствовал легкую слабость, то теперь от меня, словно, отсекли кусочек.

Мое самочувствие уже немногим лучше, чем вчера вечером. А ведь только утро…

Я вернулся в комнату и закрыл за собой дверь. Не знаю зачем. Чудовище уже находилось внутри, и я запер себя с ним.

Повернулся на мару. Ценность ее ответов поражала. Я не хотел оказаться правым. Если она говорила правду, значит… Нет. У ее манеры речи существовали и другие объяснения. А я просто ткнул пальцем в небо. Лучше узнать наверняка. Но как спросить, чтобы она ответила и не запросила оплаты? Мы знакомы один день — мне не известно ни одной ниточки, за которую можно потянуть.

Я вздохнул. Если не попробую, не узнаю.

— Этот трюк со вторым Скрытым, — начал я. Мара «посмотрела» в мою сторону. — Он был неплох.

Она не ответила.

— Весьма умно. Я сразу и не понял.

Снова молчание.

«Давай же. Покажи хоть какую-то реакцию».

— А вчерашнее представление… — замолчал я на полуслове. — Полный отвал. Мне интересна цена… эм… того порошка для иллюзий.

— Морока, — сказала она.

Что? Чуть не спросил я.

— Морока, — исправил себя. — Да, его. Хочу провести с ним опыты.

— Мечтай, — усмехнулась мара. — Если вернешь глаза, обещаю подумать.

Отлично! Она проронила обещание. Не уверен, как они работали в ее случае, но меня устраивало что угодно, кроме уклончивого предположения.

— На твоем месте я бы боялся давать даже маленькие обещания.

Мара не ответила. Она смотрела на меня черными провалами несколько долгих секунд. Затем медленно произнесла:

— Думаю, ты догадался.

— Ты говоришь только правду, — сказал я. — Поэтому твои ответы стоят так много.

— Признаю. В обмен хочу, услышать сколько из долга я уже закрыла.

Я не спешил отвечать. Мара призналась добровольно — меня ничего не обязывало возвращать услугу. На ум пришел вчерашний трюк с узнаванием имени Амбрагаруды. Я тоже выкрикнул свое имя и потребовал ее представиться. Значит, вот как это выглядело со стороны.

Подошел к кровати и вытащил из рюкзака толстовку и джинсы.

Могла ли мара узнать величину долга иначе? Без глаз вряд ли. Поэтому эта женщина забрала их? Чтобы помочь мне? В этом был смысл. После заявления прав мне требовался источник силы, и эта женщина подготовила его. Как бы она поступила на моем месте? Вероятно, водила бы мару за нос и угрожала долгом. Или вовсе промолчала.

А как бы Надя хотела, чтобы я поступил?

«Ты добрый, Тео. Не будь как Денис и Миша», — всплыли в памяти слова Нади из детства.

Как бы доброта не вышла мне боком… Мара уже пыталась надавить на нее, когда изобразила искалеченных соседей. Все было бы намного проще, будь мы союзниками или деловыми партнерами.

«Погоди. Это может сработать».

— Я отвечу, но сначала выслушай меня, — дал я небольшое обещание, чтобы повысить их ценность.

Мара ничего не произнесла, и я продолжил:

— Тебе нужны глаза и сила, а мне… опора. Нам нужно работать вместе. Так мы достигнем своих целей быстрее. Я не прошу тебя помогать мне бесплатно. Просто не мешай.

— Будь у меня сердце, я бы расчувствовалась, — сказала она. — Но хозяин не заключает договор с рабом. Хватит оберегать свою хрупкую совесть. Меня тошнит от лицемерия.

Я сильнее сжал одежду в руках. Как убедить ее в обратном?

— Мы можем сотрудничать, — продолжила мара. — Сотри круг. Тогда разговор хотя бы обретет смысл.

— Не могу. Иначе у меня не будет источника кармы.

— О чем и речь. Ты сделаешь нам обоим одолжение, если перестанешь метаться. Реши уже: ты или мистик, или хороший человек.

— Я могу быть и тем, и тем, — возразил я.

— Не смешно. Поставь себя на мое место. Скорее всего, ты бы не согласился на собственное предложение.

Я попробовал сделать, как она сказала.

Я — жуткая кукла без глаз. Нахожусь в квартире, которая обведена белым мелом. Сбежать невозможно — только убедить мистика стереть кусочек. Квартира принадлежит мистику, поэтому за нахождение в ней я буду терять карму. И мистик предлагает мне не мешать ему, смириться и позволить… использовать меня как источник кармы. Черт.

Но иначе я не выживу. Иначе Надя умрет через год.

Изнутри поднимался треск и скрип. Словно я был часовым механизмом, что собрали из разных и неподходящих частей. Они бились о соседние шестерни, износились и ломали все вокруг.

«Животные в клетках, — вспомнились слова Нади и наш поход в зоопарк в первых классах. Я не запомнил ни окружение, ни людей. Только слова: — Думаю, они несчастны. Отбирать волю и ограничивать других — плохо. Но я смотрю на попугайчиков и ничего не чувствую. Мама говорит, что глупо волноваться о ком-то, кроме себя. Но ты другой! Ты должен чувствовать их несчастье, Тео. Ты должен быть хорошим».

Деталь, что вложила в меня Надя, билась о другую — более прагматичную. От столкновения в разные стороны летели искры, обжигали остальные шестерни, разрушали механизм изнутри. Я хотел жить, но и хотел остаться хорошим человеком. Как так вышло?

Произнес, чтобы отвлечься:

— Вчерашний вечер повторится.

— Думаю, будь ты на моем месте, попытался бы забрать должное. Жить без глаз крайне неприятно.

Прикусил губу. Мне нужно выжить. Нужно спасти Надю.

— Я использую тебя. Ты не покинешь эту квартиру, — сказал я. Думаю, мое отражение стало прозрачнее. — Но ты не будешь мне мешать. Для твоего же блага.

— Весьма уверенные слова для мистика-новичка.

— Моя смерть не в твоих интересах. Если я провалюсь, то стану Ничтожным, — заметил, как мара дрогнула. — А ты не получишь ни глаз, ни силы. Мне нужна твоя помощь.

— Если хочешь что-то получить, нужно что-то отдать, — сказала она. — Но ты убедил меня не мешать. Можешь радоваться.

Придумаю, как подкупить ее позже, а сейчас пора в поместье.

Перед выходом из спальни я исполнил свое маленькое обещание:

— Ты закрыла половину долга. Еще два ответа, и мы в расчете.

Мара ничего не сказала.

Я зашел в ванную и надел толстовку с джинсами. Выключил свет в ванной, накинул на плечо лямку рюкзака и шагнул в коридор. По пути обдумал новую информацию.

В квартире был второй Скрытый и, по словам мары, его послала эта женщина. Вероятно, чтобы следить за мной. Но почему он ушел? Слишком много вопросов. Опять.

Пока задвинул их подальше.

Помимо второго Скрытого, мара сказала, что эта женщина погубила Дениса. Не помню дословно, но общий смысл был таким…

Не похоже на нее. Да, у нее явно были проблемы с головой. Но она прибегала к насилию в крайнем случае, а убийство по ее меркам считалось «крайнем случаем» крайнего случая.

Если эта женщина приложила руку к гибели одного ребенка, то и с другими не осталась в стороне. Думаю, чтобы разгадать ее план, придется расследовать смерти братьев и сестры.

Потом. Сначала мне нужна опора в мистицизме. Провал в этом направлении грозил участью хуже смерти.

На подходе к входной двери я услышал треск дверного звонка. Отшатнулся.

«Опять мара?»

На всякий случай зашел спиной на кухню — не отворачивался от двери.

Прошло пять секунд, и ничего не произошло: в квартиру не вбежали окровавленные соседи, пол под ногами не провалился, а потолок не упал мне на голову. Треск прекратился, и в дверь постучали.

Треск дверного звонка с утра пораньше не предвещал ничего хорошего. В приюте за ним следовали долгие жалобы полицейских на «постояльца», которого продержали в изоляторе несколько суток. И большая удача, если речь шла только об одном.

Когда треск прекратился, и во входную дверь постучали, хрупкая вера во что-то хорошее разбилась окончательно. Били громко и настойчиво. Человек по ту сторону знал, что я в квартире. Не мудрено — за окном только-только из-за горизонта показалось солнце.

Чутье подсказывало: это не соседи. Если их привлекло вчерашнее «представление» мары, они бы не тянули до утра. Выходило, что за дверью стоял посланник зайца — насколько бы безумно это ни звучало.

Я осмотрел кухню в поисках оружия. Взгляд упал на выдвижной ящик с ложками, вилками и ножами. Открыл его и достал большой кухонный нож. Вероятно, для резки хлеба. Покрепче взялся за рукоятку и неуверенно усмехнулся. Амбрагаруда с легкостью перемещала меня между комнатами, а мара насылала иллюзии, неотличимые от настоящих людей. Для Скрытых обычный кухонный нож не страшнее зубочистки. Но даже зубочисткой можно навредить.

Я подошел к входной двери. Хотел взглянуть в глазок, но одернул себя. В мыслях ожила сценка из одного фильма: убийца приставляет к глазку дуло пистолета и стреляет жертве прямо в глаз. Глупо. Я не герой фильма. Я — парень в многоэтажке, который уже добрую минуту ищет повод не открывать дверь. Но и магия раньше существовала только в выдумках.

Перепроверил контур защитного «круга» в коридоре — он цел. Снял щеколду и приоткрыл дверь, пряча руку с ножом за дверным косяком.

На лестничной клетке под солнечными лучами из окна стоял мужчина сорока лет в майке болотного цвета, серой жилетке и джинсах. На ногах кроссовки под общий настрой одежды. Он был полного телосложения и носил круглые очки, как герой книжки, которую в детстве любила читать Надя. Мужчина был начисто выбрит — ни единого волоска на лице и голове. От него пахло обычным мужским антиперспирантом. Я в них не разбирался — для меня они все одинаковые.

— Здравствуй, — сцепил он руки за спиной. — Думаю, ты мистик Рязановых.

Прямее некуда. Я нахмурился и открыл рот, но с моих губ не сорвалось ни слова.

Мужчина ждал. Он слегка покачивался вперед-назад, а уголки губ приподнимались, из-за чего казалось, что он все время улыбался.

— Эм… да, — протянул я. — Меня зовут Теодор.

— Очень приятно, — кивнул он. — Я Александр Кузнецов. Член Совета.

— … Вы пришли убить меня, — пробубнил я.

Но Александр лишь наклонился вперёд и прищурился.

— Вы пришли убить меня, — заявил я громче. Если за разговором наблюдали соседи, то от моих слов они бы навострили уши.

— Нет, конечно, нет, — усмехнулся Александр. — И в мыслях не было. Я здесь, чтобы отвести тебя на заседание Совета. А заодно и рассказать о местных делах. Только и всего.

— Я вам не верю, — повысил я голос.

Александр улыбнулся шире. И произнес самым доброжелательным из всех голосов, что я слышал. Так обращаются к постоянным клиентам какого-нибудь дорогого ресторана:

— Посмотри под ноги.

Я опустил взгляд и увидел две белые линии, что тянулись с боков моей двери до лестницы. Они делили лестничную клетку на три примерно равные части.

— Вы отсекли меня от соседей, — понял я.

— Рад, что не придется объяснять основы. Не пытайся стереть линии. После покупки квартиры у тебя не должно было остаться много кармы. Бесплатный совет: побереги на что-то посерьезнее.

— Я не пойду с вами, — приготовился закрыть дверь.

Хотел взволновать его, вывести на настоящие эмоции. Пока передо мной непроницаемая маска, трудно понять истинные намерения.

Александр не двинулся. Даже не шелохнулся. Он больше напоминал статую, нежели живого человека.

— Не самое разумное решение, — сказал Александр. — Я готов обменять право навредить тебе во время пути. Если откажешься, тебя притащат силой.

Он чуть наклонился, посмотрел мне в глаза и произнес:

— Мой тебе совет: соглашайся. В мои подростковые годы я отказался. Они создали зеркального двойника, подговорили его пугать меня и залили все предметы по ту сторону кровью. Я не продержался и одного вечера. Не вынес наблюдения за тем, как «я» убиваю всю семью снова и снова.

Я не повел бровью. Очевидная манипуляция. Хочешь втереться кому-то в доверие, скажи, что бывал в таком же положении. Полтора года назад странный мужик пытался заманить меня ночью на речку. Он говорил, что тоже бомжует и что нашел на берегу бесхозные вещи, но их слишком много для него одного и он готов поделиться. Я отказался. А утром услышал о трупе рядом с рекой.

— Мы будем обсуждать судьбу Надежды Рязановой, — добавил Александр. — Думаю, тебе лучше присутствовать.

Пальцы сильнее сжали рукоятку ножа. Сволочь.

— Мне нужны гарантии, — прошипел я сквозь зубы. — Ничего не мешает вам убить меня.

— Ты обернешься Ничтожным, — парировал Александр. — Это последнее, что я хочу. И, думаю, не я один. Всему Совету не выгодно появление провалища и тем более пустоши. Первое привлечет в Лягушево некоторых мистиков, а второе… утянет за собой целый район в лучшем случае.

Я заметил еще в разговоре с марой. Стоило упомянуть Ничтожных, она занервничала и согласилась не мешать. Сомневаюсь, что она и Александр в сговоре, а значит, Ничтожные — правда нечто неприятное.

Хотелось расслабить плечи и выдохнуть, но рано — в мистицизме полно способов уничтожить человека, и, к сожалению, смерть — не самый страшный из них.

— Мне нужны гарантии, — повторил я чуть громче.

— Готов обменять право вредить тебе на, — устремил Александр зрачки вверх и тут же опустил на меня, — возможность лгать на время пути до Совета.

— Я не вчера родился. Ничто не мешает вам привести меня к чему-то опасному. Или вырубить и затащить куда-то. Мне нужны гарантии от косвенного вреда.

Александр пожал плечами.

— Их я не дам. В нашей сфере может навредить все.

— Тогда обменяю мою возможность лгать на вашу защиту, — предложил я.

Мне требовались ответы, которые мог дать более опытный мистик. Квартиру я купил, источник кармы заимел, но что дальше? Насколько дороги годы жизни и у кого их покупать? Александр сказал, что поведает о местных делах. Когда он разговорится, я узнаю все необходимое.

— Моя защита дорого стоит, — улыбнулся Александр. — Вам придется предложить что-то еще.

— Сверим цены, — произнес я и понял, что до сих пор сжимаю нож в правой руке.

Черт. Сказал, не подумав.

— Конечно.

Александр запустил пухлую ладонь в карман серой жилетки и вытащил маленький блокнотик с огрызком карандаша. Быстро черкнул что-то, вырвал лист, передал мне и произнес:

— Разрешаю пользоваться карандашом и листом бесплатно две минуты.

Я дважды прокрутил его слова в мыслях и не нашел подвоха. Протянул руку, чтобы взять, и Александр дернул свою вверх и раскрыл ладонь, позволяя листку и карандашу упасть. Я шелохнулся и поймал их. Еле успел. Еще чуть-чуть и пришлось бы поднимать с пола. Закрыл дверь, задвинул щеколду и проскочил на кухню. Подошел к окну и раскрыл скомканный листок. Рука дрожала, поэтому прочитать маленькую надпись в круге удалось с третьего раза.

«Защита от прямых и косвенных угроз во время сопровождения».

Мои пожелания учтены, но Александр оставил для себя лазейку. Например, ничто не мешает ему привести меня в логово Скрытого и сбежать. Или познакомить с чудовищем, которое сразу нападет, и… сбежать. Я повторяюсь. Голова плохо соображала из-за недосыпа и моего постепенного «исчезания» из мира. Идти в таком состоянии с не пойми кем рискованно и глупо. Но мне нужны ответы. Бесплатно.

Я попробовал придумать еще несколько способов обмануть меня — все упиралось в побег. Если так, то бояться нечего. Я бегаю быстро. Достаточно, чтобы убежать от жестоких подростков с арматурой. Пора проверить, что я могу предложить на обмен.

С трудом разжал пальцы и положил нож на подоконник. Взял карандаш — его длина не превышала и половины указательного пальца. Он угрожал выскочить из хвата в любой миг. Как Александр справился со своими-то пальцами?

Вписал внизу: «Возможность лгать во время сопровождения» и «Возможность давать обещания во время сопровождения». Никогда не умел писать мелко и ровно — моя писанина заняла пол-листочка, а вместе с обводкой чуть больше.

Прислонил острый кончик карандаша к своему кругу и повел линию к кругу Александра. Соединил их без проблем. Отлично! Мой первый равноценный обмен!

Переложил листок с карандашом в левую руку, взял в нож в правую и вернулся к Александру.

— Ваша защита в обмен на мои возможности лгать и давать обещания, — протянул ему результат проверки.

Он коснулся краешка листка двумя пальцами и вытянул — карандаш остался у меня. Странно. Александр отдавал их тоже необычным образом. Избегал прикосновения? Черт! Разрешение действовало две минуты.

— Ловите! — слабо кинул карандаш. И Александр запросто поймал его.

— Рад, что ты понял, — улыбнулся он. — Я бы сильно разочаровался в Ведьме.

— Пошли вы!

Александр проверил листок, убрал в карман и кивнул:

— Я обеспечу вашу защиту от прямого и косвенного вреда во время сопровождения в обмен на возможности лгать и давать обещания на тот же период. На всякий случай уточню: под вредом я понимаю телесные и духовные ранения.

— Согласен, — ответил я. — Сейчас буду.

Закрыл дверь. Потянул за лямку рюкзак, перетащил его на грудь и положил нож в открытую секцию. Проверил содержимое: сменное нижнее белье, деньги, карточка, ключи, паспорт, блокнот и ручка — все свое ношу с собой. Застегнул рюкзак и вышел на лестничную клетку.

Александр спешно стирал белые линии подошвой кроссовок. Он заметил мой взгляд и объяснил:

— Чем дольше стоит защита, тем больше я отдаю кармы. Можно назвать это арендой.

Я молча кивнул.

Подошел к двери бабушки Любы — как раз буду проходить мимо пятерочки, куплю и ей что-нибудь. Потянулся к дверному звонку и остановился. Сейчас раннее утро. Она, наверное, еще спит. Лучше позвонить вечером или днем, когда вернусь. Да, так и поступлю.

Посмотрел на Александра. Он повернулся ко мне спиной и начал спускаться по лестнице. Я двинулся следом.

— Сыграем в небольшую игру, — сказал он. — Я говорю предположение. Ты отвечаешь «да» или «нет».

— Хорошо.

Я подозревал еще до соглашения, что Александр хотел устроить допрос. Иначе обмен возможности лгать не нес бы никакого смысла.

— До становления мистиком ты находился в уязвимом положении, — начал он.

Пальцы сжались в кулаки сами собой.

— Да, — выдавил я.

— Ведьма объяснила тебе последствия становления мистиком.

— Да.

— Она пообещала какое-то вознаграждение.

Жизнь считалась вознаграждением? Сомневаюсь. Скорее, эта женщина поставила меня перед фактом и дала выбор. Что не вязалось с ее характером.

Александру это знать ни к чему.

— Нет, — ответил я.

— Она… угрожала тебе, — в голосе проскочила запинка.

Мне удалось выбить его из колеи?

— Нет.

— Ты… получил награду… после заявления прав.

Ага. Сотни взглядов и призрачное отражение. Отличная награда — больше и не пожелаешь.

— Нет.

Александр приложил руку к подбородку и что-то пробормотал.

Оставшуюся дорогу до первого этажа он молчал, а я крепко сжимал лямку рюкзака — готовился стянуть его на грудь и выхватить нож.

Когда показалась домофонная дверь, Александр произнес:

— Интересная загадка. От Ведьмы меньшего и не ожидал.

Он толкнул дверь, и мы оказались на улице.

Солнце слепило. Раскаленный добела диск поднимался над лесом вдалеке, а его лучи били по мне дождевыми каплями. Солнечный ливень накрыл меня с головой, от жара закружилась голова. Осенняя прохлада не помогала. Я вдыхал и чувствовал, как воздух растекался по телу, просачиваясь сквозь легкие.

Вдох, и меня одолевала дрожь от холода изнутри. Выдох, и жар утреннего солнца обжигал мою плоть. Вдох, выдох, вдох, выдох, вдох…

— Ты остановился, — окликнул меня Александр.

— Просто, — начал я. Слова встали комом в горле. Машинальная ложь приготовилась треснуть и явить правду. Я вовремя пресек попытку. — Не важно.

Это из-за «исчезания»? Я становлюсь чем-то вроде призрака и острее переношу… все. Квартира должна была «заземлить» меня. Неужели разговор с марой и умывание перекрыли это?

Я приобнял себя и посмотрел на Александра.

— Вы хотели отвести меня куда-то.

— На заседание Совета, — кивнул он. — Но для начала продолжим нашу игру. В доме Ведьмы ты с кем-то разговаривал.

Я кивнул.

— Это против правил, — сказал Александр. — Или «да», или «нет».

«Удавись своими правилами, — подумал я. — Какого хрена, ты вообще диктуешь мне, как поступать?»

Хотелось съязвить, но вовремя остановил себя.

«Ответы, Тео. Тебе нужны ответы».

— Да, — сказал я.

— Отлично. Я бы сказал «спасибо», но для мира благодарность равносильна подписи под долговым обязательством, — улыбнулся Александр. — Я узнал почти все, что хотел. Теперь очередь моих ответов. Пойдем.

Он направился в сторону третьего подъезда.

С высоты мой дом выглядел как зигзаг, словно две многоэтажки склеили в одну и сильно промахнулись. Насколько я знаю, район возводили постепенно. У строителей не было общего плана, поэтому здешние дома сильно различались. Восьмиэтажки соседствовали с пятиэтажками, а ближе к СНТ среди высоток затесались старые частные дома. Когда-то город стремительно рос и метр за метром поглощал ближайшие села. Но не теперь.

— Лягушево — небольшой и тихий городок, — сказал Александр, когда мы прошли мимо третьего подъезда. — Он может вырасти и стать миллионником, но этого никогда не случится. Местные силы сдерживают рост.

— Думаю, по какой-то важной причине, — перестроил я вопрос в предположение.

— Политика, — возразил Александр. — За многие годы в городе образовалась своя экосистема Скрытых и мистиков. Первые зависят от окружения и вторых, а вторые — от первых. Замкнутый круг.

Он ткнул пальцем в сторону леса.

— Один из членов Совета — леший, который отвечает за те места. Если город продолжит расти, лес вырубят и духи переселятся. Из-за чего леший ослабнет. Или есть мечтатель, что путешествует по Грезам. Пока город остается таким, какой он есть, не меняются и люди, и их мечты. А значит, и ландшафт Грез. Стагнация выгодна большинству членов Совета.

— Но не вам, — закончил я за него.

— Но не мне, — согласился Александр и остановился.

Мы прошли первый подъезд. Дальше дорога петляла между домов и выводила на автобусную остановку, с которой можно было добраться до основной части города. Александр стоял на небольшой развилке. Если приглядеться, можно заметить, как от дороги перпендикулярно отходила широкая тропинка. По ней я добирался до СНТ и поместья этой женщины.

«Не нравится мне это…»

Я отступил на шаг, потянул за лямку — проверил рюкзак. Инстинктивно начал выискивать людей. Было утро воскресенья, поэтому прохожих я мог пересчитать по пальцам одной руки.

— Лягушево застрял между поселком и мегаполисом, — сказал Александр и повернулся ко мне. — Подобное состояние притягивает не самых приятных Скрытых. Мы называем Рязанову «ведьмой» не из ненависти. Так зовут тех, кто водится с нечистой силой: чертями, бесами, низшими демонами. Кстати о последних. Все дисциплины с демонами запрещены. Ангелами — тоже. Имей в виду.

Я медленно кивнул. Александр поправил очки.

— Хочу тебе кое-что показать. Это место… подобно прыщу. Если выдавить, наружу выплеснется гной и пойдет заражение, но и оставить его нельзя.

Не дождавшись моего ответа, он отвернулся и пошел по тропинке в сторону СНТ. Александр молчал, поэтому я взял разговор в свои руки.

— Думаю, мару в каком-то роде можно назвать нечистью.

Раз сегодня в поместье не попаду, узнаю о маре от опытного мистика.

— Мары обитают во Снах и Кошмарах. Они в чем-то схожи с тем, что я хочу вам показать.

— Вы говорите о демоне, скорее всего.

— О нет! — вырвался у Александра смешок, неотличимый от кашля. — Был бы это демон… Лучше не будем о грустном. Ведьма посвятила себя работе с чертями. Вернемся к нашей игре на одно предположение. Ты знаешь о чертях.

— Нет, — сказал я.

— Черти — Скрытые, которых привлекают места, застрявшие в промежуточных состояниях.

— Например, город, который застыл между поселком и мегаполисом, — предположил я.

— Именно. Они изворотливы, могут менять внешний вид себя и других. И всегда направляют жертв к незавидному итогу. Даже простой разговор приблизит тебя к худшему из концов. Я сказал, что они схожи с марами. Морок вторых подобен сахарной пудре. Он утрирует мелочи или скрывает недостатки. Обычно мары наводят жертву на нужные мысли, хватаются за них и развивают во что-то ужасное. Они втягивают человека в спираль ужаса. Иногда мары создают полноценные иллюзии с нуля, но это дорогое удовольствие. Обман чертей больше напоминает рану. Если вовремя обработать, она заживёт и не оставит следа. Но в другом случае…

— Рана станет шрамом. А обман — реальностью, — закончил я за него.

— Рад, что мы на одной волне, — усмехнулся Александр. — Мы пришли.

Он остановился перед пятиэтажкой. Та стояла на границе жилого комплекса и в отдалении от других домов. С виду ничего особенного, но приглядевшись, я заметил некоторые детали. Все окна были занавешены плотными шторами, а по белым стенам ползли трещины. Пятиэтажка выглядела заброшенной, и только мигающий красным огонек домофона свидетельствовал об обратном.

Я проходил это место по два раза на дню и за все время ни разу не замечал пятиэтажку.

— Слепое пятно, — ответил на немой вопрос Александр. — Работа одного из членов Совета.

Он достал из жилетки пачку сигарет, вытащил одну и закурил. Я присмотрелся — одна мелочь привлекла внимание. На пачках сигарет обычно клеят мерзкие фотографии: кривые и желтые зубы, сгнившие легкие. Один раз я видел скомканную пачку с изображением мертвого котенка. Сомневаюсь, что это сделал производитель. Скорее, заботливая жена, которая хотела отучить супруга от ужасной привычки. Странно, что она заменила откровенную мерзость на что-то сравнительно… не хочу заканчивать эту мысль.

На пачке сигарет Александра фотографию замазали белой краской. Но надпись «курение вредит вашему здоровью» оставили.

Он посмотрел на меня и убрал пачку обратно в карман. Даже не предложил из вежливости. Я бы все равно отказался — никогда не курил и не хотел начинать.

Александр затянулся. Сигарета всегда укорачивалась при курении, оставляя после себя пепел, но не у него. Затяжка никак не отразилась на сигарете. Та спокойно тлела, словно Александр и не дышал вовсе.

Он выпустил струю серого дыма, в конце выдохнул кольцо. Подул ветер и весь дым поплыл на меня, но вместо резкого запаха я едва почувствовал его. «Исчезание» повлияло на обоняние?

Александр продолжил:

— Иногда проблему лучше не замечать, тогда есть возможность, что и мир забудет о ней. Увы. Скрытый глубоко вонзил когти в ткань бытия, как сказал бы леший.

— Тут безлюдно, — заметил я.

— Из-за Слепого пятна. Люди обходят его стороной. Но иногда эта железная дверь раскрывается, и внутрь забредает наивная добыча. Все началось еще тридцать лет назад, когда построили этот дом. В него заселилась семья: жена, муж и больной маленький ребенок. Обычная простуда. Со временем ребенок стал задыхаться от слизи. Родители водили его к врачам, но те разводили руками. Из отчаяния жена обратилась к экстрасенсам. Ничего не помогло. Ребенок слег с температурой, и в семье произошел раскол. Частые ссоры, муж топил горе в алкоголе, жена не отходила ни на шаг от ребенка. Квартира быстро превратилась в свинарник. После одной ссоры жена не выдержала и ударила мужа по лицу. На следующий день ребенку стало лучше. Температура спала, и слизь исчезла из легких.

— Думаю, это стало началом.

— Через неделю ребенок снова слег. Снова скандалы, ссоры, разбитая посуда. Но в голову жены закралась одна идея. Хрупкая соломенка. Надежда. Сын выздоровел на следующее утро. Но «здоровый период» продлился всего четыре дня. Ты уже должен был заметить закономерность. Тянулись долгие месяцы. На теле мужа появлялось больше ран, а ребенок наслаждался здоровой жизнью и наблюдал, как семья медленно преображается. Вскоре помощь ребенку стала лишь поводом.

Я приобнял себя. Картина оживала перед глазами: мать часами ищет новые пытки, отец смиренно принимает побои, и оба не замечают того, ради кого пошли на это. Не замечают родного ребенка. Должно быть он чувствовал себя беспомощным. Знакомое чувство. В детстве я часто болел, из-за чего пропускал детский сад и первые классы. Возможно, это и стало причиной отстранения этой женщины — она увидела во мне дефектного сына.

Этот ребенок из истории давно вырос. Но у меня щемило в груди от одной мысли о его судьбе — чутье подсказывало, к какому финалу шла история.

— Затем заболела пятилетняя девочка у матери-одиночки. Слизь, температура, знакомый сценарий…

«Я ошибся?» — промелькнула мысль.

— … И жена предложила помощь. Она ударила мать рукой, и девочка поправилась. Это быстро переросло в эпидемию. Болезнь поражала самых слабых. В основном детей и стариков. Прошел год, и жену стали превозносить как целительницу. Странную, но целительницу. Постепенно связь жильцов с внешним миром начала истончаться — друзья и родные считали их рассказы бредом. Когда муж в поисках ответов наткнулся на библию… В общем, все стало еще хуже. Жена собрала вокруг себя паству, назвала их «Семьей плачущей кожи» и объявила всех людей за пределами дома врагами. Мечтатель запечатал дом, и с тех пор, о внутренних делах ничего не известно. Кроме Ведьмы, в дом никто не заходил и не выходил. Что они делают с телами… неизвестно.

По коже пробежали мурашки от одной мысли, что там, за этими стенами, уже тридцать лет живет секта. Секта, хозяйка которой ранит людей, чтобы исцелять от неизвестной болезни. Я приобнял себя сильнее.

На ум пришла мысль о библиотеке этой женщины, о книгах на самые разные темы. А за ней другая.

— Скорее всего, Ведьма могла спасти их, — высказал я мысль и проскрипел зубами. Почему она ничего не сделала?

— Ведьма убедила черта не покидать дом, — сказал Александр. — Он не особо сильный, но проблем бы создал. В последние годы Ведьма была слаба и не особо платежеспособна.

Что ей мешало решить проблему раньше? Не откладывать на потом, а вырвать, пока та не пустила корни? У этой женщины было тридцать лет. И все это время она бездействовала. Смогу ли я помочь людям внутри с помощью книг этой женщины?

Александр кинул под ноги целую сигарету и затушил ее подошвой. После карманного измерения и прыжков между комнатами «бесконечные» сигареты не особо удивляли.

Он пошел в сторону, откуда мы пришли, и я побрел следом.

— В Лягушево запрещены дисциплины, которые связаны с демонами и ангелами. Даже с низшими, — напомнил Александр. — О других Внешних силах и тем более Ничтожных я и не заикаюсь. Также запрещено поклонение кровожадным богам. В остальном ты волен заниматься чем хочешь.

Мы вернулись к развилке и зашагали вдоль дороги в сторону автобусной остановки. Людей заметно прибавилось. По дороге проехала красная «хонда» — видимо спешила куда-то с утра пораньше.

— Мне интересна дисциплина, которая поможет мне получить годы жизни, — сказал я. Раз речь снова зашла о дисциплинах, лучшего момента не найти.

— Очевидно, — хмыкнул Александр. — Так навскидку и не скажу. Но бесплатный совет: не ударяйся в жречество. Боги крайне скупы на человеческие годы, у них в ходу чудеса и дары.

Сбоку донесся разговор двух бабушек у подъезда. Они сидели на лавочке и смотрели на Александра. Одна из них повернулась на меня, и ее взгляд мазнул по моей шее холодным лезвием. Я поморщился. События годичной давности оживали, но на этот раз не в памяти. Внимательные взгляды, крики, еще больше взглядов и еще больше криков.

— Мне нужно заземлиться, — прошипел я сквозь зубы. — Как можно скорее.

— Не совсем понял тебя, — сказал Александр. Он не повернулся и продолжил вести к остановке.

— Стать более настоящим, найти опору. Я исчезаю.

— Обычная ошибка новичка. Потратить то, чему не знаешь цену.

Черт. Я даже не тратил… это. Само существование уменьшало «меня», выдавливало из мира. Причина в долге? Или я случайно трачу «себя»?

«Думай, Тео. Что было написано в той книге?»

Мне вспомнились строчки из «Подсказок Вселенной». Что-то про работу с обитателями Снов, Грез и Слепых пятен. Разговор с ними сказывался на мистике, делал отражение призрачным.

До меня дошло с опозданием. Мары обитали во Снах! А я разговаривал с одной из них. Даже заключил сделку. Выстрелил сам себе в ногу.

— Мне нужна опора, — повторил я громче. — Должна быть дисциплина, которая поможет мне.

В уши ударил звук проезжающих машин, и впереди показалась Пятерочка, где я покупал продукты для себя и бабушки Любы. Мы почти дошли до остановки.

«Поедем до магического собрания на обычной маршрутке?» — подумал я.

Идея звучала бредово. Обыденная обстановка, звуки машин, входящие и выходящие из магазина люди. И маршрутка, которая отвезет меня в мир магии. Ну бред же. А та история про Семью плачущей кожи звучала, как страшилка для взрослых. Она ускользала из памяти, когда я пытался припомнить отдельные детали. Приходилось напоминать себе, что все взаправду. Чудовища существуют. И всегда существовали.

— Такие дисциплины есть, — сказал Александр. — Я занимаюсь одной из них. Меня можно назвать исследователем Былин.

Он шагнул к светофору, что вырастал из земли рядом с дорогой, и вдавил толстый палец в кнопку на столбе. Мимо на высокой скорости проносились машины. Я успел заметить одну белую маршрутку.

— Былины. Ты должен был хотя бы слышать это слово.

— Я знаю про небылицы, — признался я.

— Молодежь, — вздохнул Александр.

Красная лампочка мигнула пять раз и угасла, позволяя нижней открыть зеленое око. Машины остановились в двух метрах от пешеходного перехода, и Александр зашагал на ту сторону.

— Истории рождаются из-за людей и Скрытых. Многие легенды основаны на Плясках чертей и проделках духов-хозяев. Но существуют истории, которые сами по себе являются Скрытыми. Они зовутся Былинами в честь… былин, вот уж неожиданно.

Мы перешли на противоположную сторону и встали под навесом. Подул ветер намного более яростный, чем прежде. Вокруг не было многоэтажек, чтобы сдержать его — лишь просторное поле за навесом.

Я сел на скамейку. Боюсь, в моем состоянии сильный ветер мог унести далеко-далеко, как в детской сказке. Но, в отличие от главной героини, падение я не переживу.

Александр повернулся ко мне.

— Красный мобильник, который можно купить в особенном ларьке. Киоск, в котором продают любые журналы, даже зарубежные. Проклятая передача в полуночное время и многие другие. Они следуют своим правилам, повторяют одни и те же мотивы. Моя семья коллекционирует их.

Он вытащил из кармана жилетки знакомый блокнот, достал из листков две желтые бумажки и протянул одну мне.

— Разрешаю бесплатно воспользоваться им на одну поездку, — сказал Александр. — На вид тебе не больше двадцати пяти, поэтому сомневаюсь, что ты слышал эту легенду. При советском союзе здесь была деревня. Утром и вечером сюда приезжала маршрутка. Привозила и отвозила рабочих. Тогда-то и объявился этот Скрытый.

Александр кивнул в сторону дороги. Я взял билет, поднялся и заметил автобус. Прямоугольный, как буханка, желтого цвета и старый. Он остановился перед нами, и я рассмотрел его получше. Пятна ржавчины покрывали желтые стенки, через окна ничего не разглядеть — настолько мутными они были. Даже в переднем виднелся только размытый силуэт водителя. Номера и списка остановок не было — на мысль об автобусе наталкивали только форма и цвет машины. Двигатель надрывался и тарахтел.

— Это за нами, — сказал Александр.

Шторка дверей громко заскрипела и раскрылась. Александр спокойно зашел внутрь, словно всю жизнь ездил на таких автобусах, и поманил меня рукой.

— Ты купил мою защиту, — напомнил он. — Слушай, что я говорю, и все обойдется. Помни: на собрании будет обсуждаться судьба Надежды Рязановой. Ну и твоя, конечно же.

Я сглотнул и поднялся за ним.

Над ступеньками висела ржавая корзинка с еле читаемой надписью: «Для использованных билетов». Место водителя и переднее сидение от остального автобуса отделяла плотная штора. Проходя мимо, я услышал натужное сопение и чавканье, а когда оттуда раздался свист, поспешил за Александром.

Салон наталкивал на мысль о свинье, которую выпотрошили перед приготовлением. Вместо потрохов, вонзили голые сиденья, меж стенок протянули ржавые поручни, а в теле вырезали прямоугольные отверстия и поставили окна. Но с готовкой сильно затянули, и животное сгнило — в воздухе витал сладкий запашок.

Посмотрел под ноги. Черное пятно размером с салон растянулось на полу, при шаге тот прогибался и поскрипывал под моим весом. Я машинально перетянул рюкзак на грудь.

Сердце бешено стучало, дыхание прерывалось. Мой взгляд метался из стороны в сторону в поисках хоть чего-то нормального. На окнах висели красные в белый горошек занавески. Они дергались, будто за их края тянули невидимые дети.

Александр занял среднее сиденье в конце салона, я уместился рядом, у окна — занавеска справа от меня тут же прекратила свой безумный танец. Не знаю, к добру или к худу.

Я расстегнул змейку и проверил нож — он на месте. Сжал рукоятку. Пододвинулся к Александру, чтобы рука не уперлась в окно, когда я буду выхватывать оружие.

Во рту пересохло. Я облизал губы и посмотрел на занавеску справа — единственную частичку нормальности в этом автобусе — и отшатнулся. Белые пятна оказались роем жирных молей, которые пожирали красную ткань. До меня донеслись чавканье насекомых и хруст волокон под их жвалами.

— Не дави их, — прошептал Александр. — Не спеши и не делай глупостей. Былинки подчиняются правилам. Пока ты их соблюдаешь, ты в безопасности.

— Блядь, — сорвалось с моих губ. Под передним сидением ползали раздутые до размеров грецкого ореха личинки. Они забирались друг на друга, вгрызались в сородичей, пролезали внутрь и расплескивали вокруг белую жижу.

Александр продолжил:

— Если соблюдать их правила, можно извлечь пользу. Например, добраться до места, куда не ведут обычные дороги. Для начала ничего не трогай и повторяй за мной.

Двери резко захлопнулись, и по салону прокатилась дрожь. Двигатель завыл яростнее, звук походил на рев раненого зверя. Автобус поехал.

— В те времена он подхватывал невнимательных пассажиров. Они нарушали одно из правил, и больше их никто не видел. Приготовь билет.

Билет? Черт! Билет! Я скомкал его, когда вошел внутрь.

Поднес левую перебинтованную руку ближе к глазам и с трудом разжал пальцы. В ладони лежал желтоватый комок. Я выдохнул. Фух. Не потерял. Развернул его дрожащими пальцами.

Билет представлял собой прямоугольную бумажку с отверстиями в нескольких местах. То тут, то там виднелись кусочки черных букв — надписи давно стерлись, ничего не разобрать.

Сквозь рев двигателя я услышал хруст. С таким звуком ломались ветки под ногами. Или очень хрупкие кости.

Шторка, отделяющая водителя, шелохнулась, из нее высунулись четыре бледных пальца и с тем же хрустом рухнули на пол. Показалась вторая рука, но, в отличие от первой, она медленно опустилась, оперлась на пол и вытолкнула хозяйку конечностей в салон.

Девушка ползла на четвереньках. Резко и неловко, словно всю жизнь пролежала в глубоком сне. Невысокая и в бледно-розовом платье. Ее голову отсекли, локти сломали и вывернули в другую сторону, а все ниже живота отрубили и приклеили точную копию девушки — близняшка носила такое же платье и имела те же раны. Они напоминали двух клопов-солдатиков. Передняя двигалась вперед, а задняя безвольно следовала и переставляла руки.

Близняшки-солдатики медленно приближались.

Хотелось закрыть глаза, зажмуриться так, чтобы потом распахнуть веки и оказаться в другом месте. Это все сон. Ужасный кошмар, который наслала мара. Если закрою глаза, все закончится. Нужно лишь поддаться сонливости и закрыть глаза. Но чутье кричало: что-то не так.

— На этот раз другой образ, — хмыкнул рядом Александр. — Скорее всего, прошлая жертва. Скрытый подбирает только одиночек. Если людей больше одного, он не рискует зря.

— Она же была обычным человеком! Скрытые обязаны прятаться от людей! — воскликнул я.

— Скрытые соседствуют с людьми с незапамятных времен. Они застали первую рыбу, что вышла на сушу. О них полно сказаний и легенд. Хотя, казалось бы, Скрытые не попадаются людям на глаза. В эпоху просвещения необычное влияние Скрытых на культуру заметил мистик по имени Артур Остин. Тогда-то он и поставил свой знаменитый опыт. Возможно, вы слышали про Комнату Остина.

Я помотал головой.

— Очень жаль, — цокнул Александр. — Артур запер в комнате Мирянина — обычного человека; Знающего и Скрытого. Артур открыл дверь через час и обнаружил здоровых людей, каких и закрыл внутри с чудовищем. Затем он разделил их. Поместил в одну комнату Знающего и Скрытого. И первый погиб. Откусил и проглотил свой язык. Артур пошел дальше. Он закрыл со Скрытым Мирянина, и тот погиб от кровопотери. Вырвал себе один глаз. Обе смерти, без сомнения, ужасны, но Скрытый, который убил двух людей, был упырем. Не самым чистоплотным и бережным. Обычно они разрывают своих жертв, но в тот раз все обошлось «легкими» ранами. Артур проводил опыт снова, снова и снова. И пришел к любопытным выводам. Скрытые прячутся от людей, но когда нет свидетелей, раскрывают себя перед одиночкой. И даже тогда они подстраивают смерть так, будто жертва умерла от другого хищника или убила себя сама. Артур назвал это Законом Остина или Законом разброса трактовок.

Близняшки-солдатики остановились в метре от нас. Легли на живот, и передняя протянула к нам тонкие руки.

— Передай ей билет, — сказал Александр и опустил свой в раскрытую ладонь. — Поторопись. Оно крайне не терпеливо.

Я сжал билет в кулаке, вытянул над бледной ладонью и разжал пальцы, позволяя смятой бумажке упасть. Мой взгляд зацепился за ногти существа: потертые, грязные и накрашенные красным лаком. От близнецов-солдатиков пахло гнилью и едва уловимыми духами. Вроде, ваниль. Мой желудок свернулся в трубочку.

Существо дернулось. Провело рукой с билетом Александра над рассеченной шеей — местом, где должны быть глаза — и вернуло ему бумажку.

Настала очередь моего билета. Оно развернуло его бледными пальцами, провело над шеей и замерло.

Я потерял счет времени, сколько его невидимые глаза всматривались в билет, словно выискивая неточность, неуловимую ошибку в надписях или в расположении дыр.

Само действо выглядело фарсом. Скрытый выполнял когда-то заученные движения, совершенно не понимая их смысла. Как ребенок, что напевает зарубежную песню на неизвестном языке — выкрикивает звуки, которые только напоминают настоящий текст.

Оно протянуло мне билет — я осторожно выщипнул его и прижал к груди. Задняя близняшка двинулась в сторону шторы, утягивая за собой переднюю. Спустя пару минут существо скрылось. Я выдохнул.

— Ну все, — усмехнулся Александр. — Самая сложная часть позади. Смерть тебе не грозит. Зайцев никто не любит.

— Но это не конец, — предположил я.

Закрыл глаза и с трудом открыл — веки слипались. По телу растекалась усталость.

— Конечно, нет, — продолжил Александр. — При работе с Былинами первым делом нужно узнать — какой сюжет они воплощают. Если Былина сложная, то найти два сюжета: текущий и глобальный. История про автобус ЛиАЗ простая. Ее можно отнести к Рассказу. Она воплощает сюжет о дороге из точки «А» в точку «Б». Один из мотивов путешествия: сон в дороге. Если заснешь, проснешься в незнакомом месте. Вижу, Былина уже взялась за тебя. Повезло, что ты исчезаешь. Это намного упростило работу для Скрытого.

— Вы должны… защитить меня, — язык заплетался.

— Все верно. Ты купил мою защиту на время сопровождения. Жаль, что я не здесь.

Он хотел сбежать! Я вцепился в правую руку Александра, и по его коже росчерком молнии появились трещины.

— Нет!

На секунду в Александре, как в зеркале, блеснул салон автобуса, отражение перечеркнули трещины, и мой сопровождающий распался сотнями осколков, оставляя меня наедине со Скрытым.

— Черт!

Осколки осыпались на кресло и на пол. Из горки выглядывали пачка сигарет и блокнот с ручкой.

Я выхватил из рюкзака нож и приготовился отбиваться от близняшек-солдатиков или какого-либо еще чудовища. Но ничего не произошло. Похоже, исчезновение Александра не нарушило хода истории. Хоть одна хорошая, черт возьми, новость.

Веки опускались сами собой. Меня укачивало на волнах усталости. Чем больше я сопротивлялся, тем сильнее меня клонило в дрему.

Я закрыл глаза и не смог открыть. Последнее, что я ощутил: как проваливаюсь в сон.

☉☉☉

Пустота. Пространство без цвета. Ни белое, ни черное, ни серое, никакое. Здесь не существовало ни верха, ни низа, ни голоса, ни мыслей, ни запахов, ни звуков, ничего.

Мои сны трудно назвать «снами». Я не спал в привычном понимании, а скорее ждал пробуждения. Заветного мига, который ворвется в пустоту и вытащит меня из небытия в безразличную явь. И он настал.

Первым ко мне вернулось осязание. Задница онемела от холода. Спина опиралась на что-то твердое и широкое. Мышцы дрожали от спазмов — тело нагревалось самым доступным способом. Я понял, что сижу на земле. Какого черта? Я же ехал в автобусе…

В памяти ожили последние секунды перед падением в дрему. Александр говорил что-то про незнакомые места.

Изнутри мои уши поскреб треск люминесцентных ламп. Я сразу узнал их. Такие висели в больнице, где я лежал с переломом обеих ног. Помню палату, бледно-голубые стены, шесть коек и лампы. Гребанные больничные лампы. Вечером их треск долго не давал мне заснуть, а утром первым встречал после пробуждения.

Приоткрыл веки и поморщился. Белый свет обжег глаза. Я отдернул голову и стукнулся о стену, на которую опирался. Прошипел. Чертова стена.

Раскрыл глаза пошире, прищурился, подождал, пока привыкнут, и снова широко раскрыл. Увидел в двадцати метрах прямоугольную оранжевую колонну с белым номером «136». Опустил взгляд, разглядел на сером полу белую разметку, которая почти стерлась. Линии образовывали человечка на коляске — знак инвалида. По бокам от него виднелись две белые линии потолще. Я на парковке.

Оперся на руки и медленно поднялся вдоль опоры за спиной. Мой взгляд бродил меж парковочных мест, выискивал признаки жизни. Но не нашел ни людей, ни автомобилей, ни даже пустых тележек из супермаркета. В таких местах последние порой встречались чаще машин.

— Черт возьми, где, — прошептал половину вопроса и резко оборвал себя. Понял, что все равно вышел вопрос, поэтому спешно промямлил вторую половину: — то должен быть Александр.

Я осмотрелся внимательнее и приобнял себя. В глаза бросалась неестественность этого места. Словно кукла неловко изображала человека, нечто изображало парковку. Белые номера на колоннах повторялись: за «135» следовал «136», а за ним опять «135». Круглые зеркала, которые помогали водителям избежать столкновения, висели на каждой третьей колонне. Серый пол и потолок выглядели как пластик — свет отражался от них таким же образом. На ум пришло слово «декорация». Да, лучше и не скажешь.

Мои пальцы сильнее впились в локти под толстовкой, плечи задрожали, будто я находился посреди снежной пустыни во время вьюги.

Попятился и стукнулся спиной в колонну. Вжался в нее, так, словно хотел спрятаться внутри. Правая кисть сама двинулась вдоль рукава, пальцы спотыкались о складки одежды, но в итоге достигли плеча и сжали ткань толстовки. Только толстовки. Левая поползла вверх в ту же секунду. Быстрее, проворнее. И снова толстовка и только толстовка. Сердце забилось чаще.

Я стрельнул взглядом влево. Оранжевые колонны, круглые зеркала и белая разметка. У оснований прямоугольных «атлантов» ничего не лежало. Стрельнул вправо. И снова ничего.

«Спокойно, Тео. Главное — спокойствие», — мысленно произнес я. Не будь мое положение таким плачевным, я бы усмехнулся. Будто подобные мысли способны кого-то успокоить.

В рюкзаке лежали мои вещи. То, что делало меня «мной». Избавься от них, и последней ниточкой, что удерживала меня в мире, останется имя. Жестокая шутка этой женщины. Доказательство, что она невзлюбила меня с рождения. Меня и Надю. Теодор и Надежда — герои детской одноименной сказки. Но сестре повезло больше.

Я обежал колонну, у которой проснулся. Под ногами что-то захрустело, я встрепенулся и отпрыгнул в сторону, хрустнуло еще раз, но громче. Метнул взгляд вниз.

Я стоял на осколке стекла. Они лежали на полу за колонной. Разбросанные и побитые, будто по ним кто-то прошелся. Если осколки здесь, значит, и…

Моя догадка подтвердилась. На другой стороне колонны, у основания, лежали дешевая красная зажигалка, пачка сигарет с замазанной картинкой, блокнотик с карандашиком, и самое важное — темно-зеленый рюкзак.

Я подхватил его, прижал к лицу и крепко обнял, как друга после долгого расставания. Уголки губ приподнялись в легкой улыбке. В нос ударил знакомый запах пота, молока и гнилых фруктов. Для меня он ощущался как самая приятная благовония. Будь моя кожа чувствительной, на ней бы в ту же секунду показались прыщи. Но мне все равно. С рюкзаком я справлюсь с любыми невзгодами.

С трудом отлип от него и потянул за змейку. Она заела на полпути, приложил силу, и та нехотя поддалась. Нижнее белье, паспорт, блокнот с ручкой, карта и деньги на месте. Даже кухонный нож заботливо завернули в одну из дырявых белых маек. Выхватил его и застегнул рюкзак. Накинул на грудь, боялся: будь он на спине, его легко сорвут.

Я побрел вперед под насмешливый треск люминесцентных ламп. Ступал медленно и осторожно, перед собой держал нож, сжимал ручку двумя руками.

Нужно валить отсюда как можно скорее. Без еды и воды долго не протяну. Спать здесь можно — меня никто не тронул, пока я приходил в себя. Но сомневаюсь, что Парковка — решил называть ее так — сжалится и создаст мне бутылку воды и хлеб с маслом.

Александр подставил меня с каким-то умыслом. Он не желал моей смерти, потому как исчез, только когда гибель от рук Скрытого миновала меня. Значит, Александр хотел запереть меня. В памяти ожила его история о Семье плачущей кожи, о прыще, который нельзя ни выдавать, ни оставить в покое, о мерах, чтобы мир забыл о проблеме… Черт! Мое «исчезание» играло ему на руку. Должно быть, Александр и решил запечатать меня после моих слов о поиске опоры. Подумал, что я пропаду раньше, чем умру от жажды. Пошел он к черту!

Сколько я не шел, края не виднелось: ряды парковочных мест и колонны уходили вдаль. Будто кто-то взял обычную парковку, раздвоил, склеил, снова раздвоил, снова склеил и так до бесконечности.

Я облизал сухие губы, и у следующей колонны обнаружились пять серых термосов. Что за чушь? Я подошел ближе, присмотрелся. Все примерно одинаковой высоты. На трех виднелись царапины и вмятины, а два других были целыми.

Я сжал рукоятку ножа сильнее и пошел дальше. Если Парковка — Былина, то поднимать и уж тем более пить из термосов нельзя. Александр говорил, что Былины повторяют одни и те же мотивы. А какие мотивы часто встречаются в историях про попадание в неизвестные и странные места? Отравленные припасы и еда, после которой нельзя вернуться в обыденный мир. Эти два пришли в голову почти сразу. К тому же термосы появились, когда на меня напала жажда.

Я остановился напротив круглого зеркала на колонне. Прищурился. Мое кривое отражение едва виднелось на фоне серого пола. Полупрозрачное, почти как мимолетный мираж. Будь Парковка настоящей, меня бы сбил даже самый внимательный и осторожный водитель. Больше тянуть нельзя. Раз до конца Парковки не дойти, попробую кое-что неожиданное.

Я приоткрыл рюкзак на груди и положил нож лезвием внутрь, чтобы вытащить в любую секунду. Застегнул и зажал змейкой деревянную ручку. Обхватил ее, резко вырвал оружие из «ножен». Змейка отпустила его без проблем и сама открылась, лишь бы не мешать. Отлично. Вернул оружие в «ножны» и встал под круглым зеркалом.

Оно висело довольно низко — хватит одного прыжка. Вытянул руки над собой и подпрыгнул. Пальцы ударились о краешек зеркала. Подпрыгнул вновь, ухватился, повис на «большом оке» Парковки. Оно накренилось под моим весом, но не сорвалось. Черт! Слишком крепко прикручено.

Подрыгал ногами из стороны в сторону, покачался на зеркале, как на кольцах на детской площадке. Металл завыл, перебил треск ламп. Они замолчали, не ожидая подобного поворота. И вскоре затрещали с удвоенной силой.

Мои руки заболели, и я отпустил зеркало. Перевел дух, размял пальцы и прыгнул на «большое око» Парковки. Металл завыл яростнее. Жалобнее.

После шести попыток он сдался, и я с зеркалом упали. Каким-то чудом я удержал равновесие, грохнулся на ноги, коленки подогнулись, рухнул на пол, но успел обхватить «большое око» одной рукой и перевернуться животом вверх. Оно придавило меня.

— Черт, — прокряхтел я и стащил его с себя, переворачивая зеркалом вверх.

Руки ныли, спина и ноги болели от падения. Возможно, я был идиотом. Зато идиотом с зеркалом! Надеюсь, задумка сработает. Иначе я растворюсь в Парковке, и обо мне даже никто не вспомнит. От мысли, что Надя забудет о любимом брате-близнеце, защемило в груди. Я обязан вернуться любой ценой.

Поднялся на колени и подполз к зеркалу. Оно огромно — почти половина от моего туловища — и выпуклое, как настоящий глаз… Ну, может, не настолько.

Вблизи мое отражение выглядело еще хуже. Оно напоминало призрака на старых фотографиях или невиданное ранее чудо-животное, которое засняли на хреновую камеру. Существуй снежный человек и чупакабра на самом деле, они бы ощутили то же, что и я.

Я осторожно приложил ладонь к зеркалу, и мое отражение повторило. Пока ничего удивительного. Возможно, стоит отказаться от затеи, поискать другой выход. Более привычный. Моя задумка недалеко ушла от прыжка во тьму. Беспечного рывка в неизвестность. Всю жизнь я поступал по уму — по крайней мере, надеюсь, что так. Всегда прощупывал почву, выискивал пути отступления и прикидывал риски. А если все переворачивалось с ног на голову, любой ценой добивался перерыва на «подумать». Как в случае с марой.

Я закрыл глаза и глубоко вздохнул. Только спокойствие и холодная голова, никаких необдуманных решений с долгоиграющими последствиями. С губ сорвалась усмешка. До этой секунды сомнений не было, но стоило сорвать зеркало и приблизиться к побегу, я оцепенел.

«Думай, Тео. Какие есть возможности? Наплевать на осторожность и выпить воду? Продолжать идти до потери сознания? Кроме зеркала, выходов не осталось».

К черту. Я наклонился и вдавил ладонь в выпуклое зеркало. Если переживу этот день, устрою себе выходной. Схожу в КФС, закажу хрустящую курочку и наемся до отвалу. После жизни на улице смотреть на гамбургеры и картошку фри я не мог, а от взгляда на соусы меня тошнило. Да, так и поступлю. Осталось всего ничего — выжить.

На секунду прозрачное отражение моргнуло, и моя ладонь слегка вошла в зеркало. Задумка проста. Зеркало считалось проходом в другой мир, воротами, через которые духи и демоны проникали в наш. В размышлениях я пошел дальше — что если обычным людям и животным попасть в тот мир мешают отражения? Они, как стражи, закрывают собой проход.

Парковку сотряс рев металла, будто от столкновения двух машин на автостраде. В меня врезался чей-то взгляд. Обжигающий и тяжелый. Я посмотрел в его сторону. Никого не заметил. В паре сотнях метров от меня колонна отъехала в сторону, словно на колесиках, ударилась в другую и отпружинила, лампы замигали с удвоенной скоростью, их треск оглушил подобно жужжанию насекомых в жаркий летний день посреди леса, на полу, где стояла колонна, появился огромный след трехпалой лапы. В десяти метрах от него — второй. Третий. Они приближались.

Я повернулся на зеркало и сильнее вдавил ладонь. Положил вторую руку. Толкнул всем весом. Давай же! Они с большим трудом вошли по локоть, будто я продирался сквозь плотное желе. Я услышал скрип отъезжающих на пути чудовища колонн. Звук усиливался. Учащался.

Повернул лицо боком, ударил головой по зеркалу и увяз наполовину. Ну же! В глазах зарябило, веки закрылись от давления. Не желе, скорее плотная вода. Но чем сильнее погружался, тем более жидкой она становилась. Пролез всем туловищем, и дело пошло быстрее. Люминесцентные лампы замолчали, топот невидимого Скрытого слегка заглох, его взгляд сполз на мои ноги. Я вдавил руки в пол и протащил внутрь всего себя. Когда пролезли мои кроссовки, я ощутил, что половину меня отсекли. Не какую-то часть, как после использования вещей Дениса или разговора с марой. Ровно половину. И вместе с ней пропали все звуки. Распахнул веки и увидел лишь темноту. Я не чувствовал рук, ног, пола, на котором лежал. Вообще ничего. Меня, словно, не существовало.

Я бы рассмеялся, но даже чувства поблекли и смешались в бесцветную кашу. Разве не забавно? Сбежать от верной смерти, чтобы умереть иначе.

С каждой мыслью внутренний голос слабел. Думаю, вскоре пропадет и он. У меня не останется ничего, что делает меня мной. Возможно, имя? Да, имя. До чего неприятная шутка. Ее издевательство окажется последним доказательством «я». Теодор. За всю мою жизнь эта женщина употребила — даже не произнесла — его трижды.

— Челядь, — промурлыкал кто-то мужским голосом, — в моей власти помочь, но услуга не бесплатна.

Он звучал тихо. Не как шепот, а будто находился далеко.

Я…

— Следуй, если согласен на обмен, — перебил неизвестный.

Мое тело онемело и, кажется, вовсе исчезло. Без понятия, как…

— Вслушивайся, старайся разбить мой голос на составляющие.

Я помедлил. Глупо соглашаться на предложение первого встречного, еще и не зная цену. Вдвойне глупо, учитывая мое положение. Будь на месте «спасителя» эта женщина, она не обмолвилась бы о цене, оставила бы за бедолагой долг, накопила бы достаточно кармы и ободрала должника до нитки. Думаю, сравнивать всех мистиков с ней — хорошая идея.

— Будет тебе известно, — продолжил мой «спаситель». — В обмен ты должен нам услугу. Найди партнера, памятную вещь или место. И образуй с ним связь. Иначе мир забудет тебя, а мы будем вынуждены обратиться к драконьему всаднику. А их услуги весьма дорогие.

Звучит… безобидно. Даже напоминает совет. Или хитроумную попытку прикончить меня. Какие есть еще выходы? Решить проблему самостоятельно, без книг этой женщины и без малейшего понимания, где я и как это место работает.

Ладно. Была не была.

Попробовал по голосу понять, кто говорит со мной. Между слов «спасителя» проскакивало урчание, временами оно перерастало в полноценный рык. Такой звук издавал кот, который явно ждал чего-то от хозяина, но глупый человечишка не понимал, что именно.

— Неотесанность, наглость, легкомысленность, — оглушил меня голос. Теперь он звучал намного громче, будто его владелец стоял передо мной. — Продолжишь, и мой король запретит тебе появляться в наших землях.

— Вы говорили про… — начал я и оборвал себя. Мой голос вернулся!

— Помни о долге перед нами.

Темнота взорвалась вспышкой света. Я зажмурился, но яркая белизна пробилась сквозь веки. Прикрыл глаза руками. Погодите… Руки! Я вновь почувствовал тело, ощутил вязкость окружения. Оно больше напоминало плотную жидкость, нежели… воздух.

Я вынырнул из него, мое лицо обдала прохлада, а в уши ударили новые звуки: перешептывания, треск стаканов и шелест одежды. Мои веки распахнулись сами собой.

— Добро пожаловать на заседание Совета, челядь.

— Добро пожаловать на заседание Совета, челядь.

Моему взгляду предстала комната. Она ширилась, вздымалась вокруг меня — от размеров перехватывало дыхание. Мраморные стены и пол освещались свечами на люстре под стать габаритам помещения. Даже сотне, тысяче крошечных огней не хватало, поэтому в комнате царил полумрак.

Я попятился, и под ногами хрустнуло, взгляд тут же прыгнул вниз. Меня окружали обломки, кусочки ваты, которая давно пожелтела, и осколки хрусталя или стекла — я не разбирался. Они стелились по полу и тонули в своих тенях. Казалось, через зал пронесся ураган.

Готов поспорить, раньше здесь принимали богатых господ или самых настоящих дворян — на второе намекал общий стиль комнаты, она, как и поместье этой женщины, хорошо бы смотрелась в учебнике истории, в разделе про Российскую империю.

Без предупреждения на меня обрушилось четыре взгляда. Я поморщился и зажмурился. Они кольнули, вонзились в кожу, словно иглы шприца во время забора крови. Медленно, внимательно. Их владельцы разглядывали не мое лицо, нет, они пробирались вглубь, под кожу, под мышцы, под кости. Прямо к душе, к моей сути.

Взгляды шелохнулись. Один пополз вниз, опустился на щеку и рассек ее, подобно скальпелю хирурга. Второй перепрыгнул, ударил в грудь. Третий не двинулся с места. Четвертый осторожно вытянулся из-под кожи, чтобы не повредить, и исчез.

В голове загудела тупая боль. Я вскинул перед собой руку, чтобы закрыться, и опешил.

Сквозь мешковатые рукава толстовки просвечивались тонкие, как спички руки. А сквозь них виднелись стены. Я напоминал призрака, уже не в отражении зеркала. Черт.

В боковом зрении, под ногами, промелькнул пушистый хвост. Я обрушил взгляд вниз.

От меня вышагивал крупный кот породы мейн-кун. Его серую шерсть покрывали большие серые пятна, которые желтели в тусклом свете и отдаленно напоминали «глаза» на павлиньих перьях.

Мейн-кун шел к пожилому мужчине. Он сидел на стуле возле стены, в тридцати метрах от меня. На нем были ярко-красный пиджак, брюки того же цвета и ядовито-желтая рубашка. Внешний вид приковывал к себе взгляд, притягивал внимание, словно черная дыра. Седые волосы свободно спускались до плеч, а подбородок украшала бородка. На коленях я разглядел трость.

Справа от него, вдоль стены, на равном расстоянии друг от друга находилось четыре то ли стула, то ли кресла. На трех сидели люди, а четвертое — в середине — пустовало и делило стену на две половины. По два кресла на каждой.

Я сразу увидел Александра, ублюдка, который бросил меня на растерзание Парковке и Автобусу. Он сидел крайним на второй половине.

— О Горнило Судеб, — воскликнула девушка справа от пожилого мужчины в яркой одежде. Ее золотистые волосы заплетались в косу. На ней было белое платье и белые туфельки. — Мальчик с трудом удерживает себя в мире. Кирилл его чуть не убил.

Александр громко прочистил горло и спокойно произнес:

— Я — Александр.

У меня из груди поднимался жар. Жидкое пламя разливалось по венам и заполняло мышцы, каждую клеточку. Я не спешил. Криками делу не поможешь.

Мой взгляд прыгал из угла в угол, ощупывал кучки обломков, искал укрытие. Но в зале отсутствовала мебель. Я чувствовал себя хомячком в открытом поле. Когда на глаза попался высокий проход, в котором застыла тьма, я выдохнул. Десять метров — столько отделяло меня от выхода. Один рывок.

— Мне не нужно твое имя, — в голосе девушки послышался немецкий акцент. — Все равно через двадцать семь лет тебя заменит другой Кузнецов. Бери пример с Воронова.

Она кивнула на вторую половину, в сторону полного мужчины с рыжей бородой. На черной майке виднелись коричневые пятна грязи, кожа краснела, будто он весь день находился на солнце, рыжие кудрявые волосы собирались в небрежный хвост, а из густой бороды выглядывали веточки и листья.

Я мазнул взглядом по пустому креслу, что стояло между девушкой и Вороновым. Вернее, по бревнам, которые выложили в форме кресла. Сиденье кривилось, одна половинка возвышалась над другой, чем вынуждала человека коситься. Из спинки выступали короткие сучки, а подлокотники представляли собой пару тоненьких веточек — чуть надави и сломаются.

В зале богатого дворянина подобным «креслам» нет места.

За пустым креслом я увидел трещины. В тусклом свете они сливались с тенями, поэтому я всматривался. Черные молнии застыли в простеньких рисунках: кошки, собаки, кролики и человек. Один-единственный. Бедолаге открутили голову и лишили рук и ног. Художник не остановился. Голову и туловище оплетали ленты из кружков и овалов — цепи. Они тянулись к лапам трехглазого зайца.

Стулья, рисунки на мраморных стенах, обломки дорогой мебели. На ум приходило слово «насмешка». Злобная и до безумия продуманная. Виновник не поддался гневу. Нет, он запитал им воображение и перечеркнул суть зала — богатство и роскошь.

Я поймал себя на мысли, что вижу в насмешке почерк этой женщины. Некто явно довел ее до белого каления. Ведь для нее насилие и порча имущества — крайние меры.

— Челяди следует представиться, — услышал я голос моего спасителя. Мейн-кун лежал в ногах пожилого мужчины.

Я приобнял себя и сказал:

— Меня зовут… — голос задрожал и оборвался. Я сглотнул. — Теодор.

— Мальчик, не бойся, — сказала девушка. — Мы не убьем тебя. Среди нас самоубийц нет.

Мой взгляд сам переполз на рисунок человека без рук и ног.

— Обездвижьте и поставьте капельницу, — протараторил на одном дыхании, — И буду в вашей власти. Живым.

Прощупывал почву. Если правда замышляют подобное, выдадут себя неловкой улыбкой или случайным движением.

Я взял идею из «Основ». В книге красочно описывались участи хуже смерти. Наверное, чтобы вбить в голову читателей мысль: «осторожность — всему голова». Среди примеров нашелся один из Белоруссии.

Однажды в густых лесах заблудился молодой мужчина. Он плутал весь день, пока его не нашли две гаевки — девушки, покрытые белой шерстью с ног до шеи. Они скормили мужчине отраву, из-за чего у него отказали руки и ноги, уволокли вглубь леса и использовали для личных утех.

— Так поступают варвары, — подал голос пожилой мужчина слева от девушки. — И Воровка лиц.

В ответ девушка широко улыбнулась.

— Как грубо. Если я и решусь, — сказала мне Воровка лиц, — то начну с Мечтателя.

— Все члены Совета на месте, — вмешался мужчина с рыжей бородой. Кажется, Воровка лиц назвала его Вороновым. — Чем быстрее обсудим все вопросы, тем быстрее разойдемся.

— Я требую объяснений от Кирилла, — заявила Воровка лиц. — Глупое дитя чуть не убило мальчика.

Александр отвел глаза и поморщился.

— Не ожидал, что он провалится в Зазеркалье. Ведь проход и путешествие стоят не дешево.

— Ты вызвался привести его, — прохрипел Воронов. — Я доложу Зверю о проступке. Совет обсудит твои действия на следующем заседании.

Он замолчал, дал Александру обдумать сказанное и продолжил:

— Обсудим первый вопрос. Зверь предложил, изгнать мистика Ведьмы из города.

Воцарилась тишина. Остальные члены Совета не поддержали его предложение.

Я выдохнул с облегчением. Когда Александр рассказал о Совете, мне на ум пришло наихудшее. Всю дорогу на остановку чутье вопило, что я иду на свою казнь.

Наконец-то мне…

— Зверь заплатит за голос «за», — объявил Воронов.

У меня перехватило дыхание. Взгляд запрыгал между членами Совета. Они же не согласятся?

— Если изгоним его, наживем проблем, — сказала Воровка лиц. — Мистикам города, куда он придет, явно не понравится наш «подарок». Война не выгодна всем. И я молчу о последствиях.

Вот-вот! Лучше оставьте меня в покое.

— Речь не о городе или деревне.

После слов Воронова Воровка лиц слегка наклонилась в его сторону, Александр заметно оживился, Мечтатель задумчиво постучал указательным пальцем по трости на коленях.

Воронов продолжил:

— Отправим его в Беловодье или в Далекие земли, как кому удобно.

— Никогда не слышала, — нахмурилась Воровка лиц.

— Беловодье — место, где застыло время, — объяснил Воронов. — Перед походом опытные мистики готовятся неделями. Днями продумывают маршруты и ходят по протоптанным дорожкам. Изредка исследуют новые. Если попал туда в одиночку, обратно не выберешься.

Воронов посмотрел на меня.

— Там ты и умрешь или сольешься с окружением. Но твоя смерть не затронет невинных.

— Я слышал, — включился в разговор Мечтатель, — услуги путешественников стоят не дешево.

— Зверь оплатит расходы. Главное — не мешайте.

Дело плохо. Воронов предложил щедрую плату за бездействие. Лучшей сделки не придумаешь.

Я медленно пошел боком в сторону выхода. Шаг за шагом. Члены Совета обдумывали предложение, в мою сторону даже не смотрели. Когда случайный взгляд падал на меня, я замирал и притворялся, что жду решения. Черта с два я смирюсь со смертью!

Первым подал голос Александр. Как ожидаемо.

— Обменяю свой голос на два Рассказа из Сердца Леса. Пока сойдемся на долге. Обсудим позже.

Воронов кивнул.

— У тебя есть дочка, — сказала старуха.

Я повернулся на голос и увидел Воровку лиц. Из ее голоса пропала звонкость и энергичность. Их заменили хриплость и скупая расчетливость.

Мне послышалось?

— Оксана, — сдержанно прорычал Воронов. Его пальцы сжались в кулаки на подлокотниках. — Ей семь.

— Сойдет, — проскрипела Воровка лиц, как столетняя карга.

Не послышалось. Я прищурился.

Ее лицо… Оно изменилось? Округлое лицо вытянулось и заострилось, скулы выступили, золотистые волосы потемнели и укоротились — светлая коса сменилась на каштановое каре. На месте Воровки лиц сидел совершенно другой человек, но члены Совета не подавали вида.

Я моргнул. Лицо слегка округлилось, а волосы еле заметно посветлели. Моргнул. Скулы скрылись под кожей, волосы укоротились и сменили цвет на русый. Она менялась после моргания. Как я не заметил раньше?

— Мне нужно ее лицо. На время, — в голос Воровки лиц вернулась молодость. Но она била через край, как у неугомонного ребенка. Даже ее рост укоротился, морщины разгладились, и лицо заметно округлилось. Воровка лиц выглядела как девочка двенадцати лет. — О сроке договоримся позже. Пускай останется долгом.

Воронов прикусил губу. Его лицо сильно покраснело. Он напоминал бомбу за секунду до взрыва. Но взгляд не прожигал виновницу насквозь, покрасневшие глаза бессильно смотрели в пол.

— Давай же, раб Зверя, — по-детски поторопила Воровка лиц.

От ее девичьего голоса у меня пробежали мурашки. Впечатление заботливой девушки, которое сложилось у меня в начале, разбилось в дребезги. Она — чудовище. Самое настоящее.

— У тебя нет прав, — продолжила Воровка лиц. — Ты всего лишь посланник Зверя. Его желания — твои желания.

Воронов сдавил челюсти и поморщился. На секунду в моем сердце екнуло.

Он процедил сквозь зубы:

— Согласен.

— Тогда я за! — пропела она и радостно захлопала в ладоши. — Прости, мальчик! Видел бы ты его дочь, понял бы меня. Хочу обнять ее крепко-крепко и не отпускать. Даже после…

Я сорвался с места, побежал к выходу. Разговоры бесполезны. Мне предложить нечего.

Тьма обволокла меня, за спиной оборвался вскрик Воровки лиц.

Запрусь в квартире. Нет. В поместье этой женщины. Мне нужны знания, нужна любая доступная информация, любые инструменты, любое оружие. Заяц… Зверь встретил меня за забором, значит, в поместье безопасно.

Темнота расступилась, явила взору просторный зал, обломки дорогой мебели на полу, огромную люстру и пять кресел вдоль стены. На четырех сидели знакомые люди. Они смотрели на меня.

«Нет! — мысленно прокричал я. — Нет! Какого черта?»

Тот же трюк, что и в поместье этой женщины. Меня отвернули от выхода, вернули в зал.

Черт! Черт! Черт!

Выхватил из рюкзака на груди нож, взялся за ручку двумя руками и выставил перед собой.

Воровка лиц фыркнула, Александр закатил глаза, Мечатель и Воронов не обратили внимания.

А если так?

Развернул лезвие на себя, приставил к правому боку шеи, к сонной артерии.

Мечтатель округлил глаза.

— Голосование не закончено! — прокричал я. — Голосуйте против, иначе…

— Сигизмунд, — донесся до меня спокойный голос Мечтателя. — Защити ребенка от самого себя.

— Нет! Если…

Кот под его ногами распался на две горки серой шерсти, и тяжелый груз рухнул на мои плечи. Я упал, подо мной захрустели осколки, нож выскочил из рук и отлетел в сторону. Черт!

Уперся руками и… не поднялся. На плечи и спину что-то давило — меня прижали к полу. Сверху послышался раздраженный рык. Серая шерсть осыпалась на пол, как первый снег.

— Не думай о шерсти, — предупредил Мечтатель. — Ради своего же блага.

Воровка лиц спрыгнула с кресла, вприпрыжку подбежала к ножу и села рядом. Она была вдвое меньше меня и выглядела десятилетней девочкой.

— Не серебряный, — протянула Воровка лиц. — Думаю, не убьет даже Мечтателя.

Что?

Мечтатель покачал головой.

— Боюсь, вы слишком высокого мнения обо мне.

— Не прибедняйся, — отмахнулась она. — Уверена, у тебя припрятан трюк.

Мечтатель улыбнулся.

— Я надеялась на большее, — сказала Воровка лиц мне. — От Ведьмы уж тем более.

— Обойдешься! — рявкнул я.

— Воровка лиц, — обратился к ней Александр. Девочка в белом платье повернулась к нему. — Нельзя оставлять его без присмотра. Будет лучше обездвижить. Навсегда.

— Я никогда не резала конечности, — вздохнула она. Поднялась и театрально уперла руки в бока. — Думай, о чем просишь даму.

— У вас есть инструменты. С меня Рассказ об успешной операции. Если оставим мистика Ведьмы как есть, он что-то сделает с собой.

— Зерно разумности есть. Хорошо! Я отрежу ему руки.

— По… — мой голос дрогнул. — Погодите. Вам не… не выгодно убивать меня.

Четыре взгляда сошлись на мне. Я прошипел от болезненного внимания и продолжил:

— Да, мне нечего предложить взамен…

Сочинял на ходу. В отличие от Воронова, предложить мне нечего. Я — «оккультный бомж». Все мое тело и квартира — моя собственность. Не думаю, что они жаждут первое или второе. Остались мои навыки. В моих силах сделать что-то для них. Понять бы, что именно.

— Я… эм…

Ноль идей. Перед глазами пролетали недавние воспоминания. Я истерично осматривал каждое. Первыми вспомнились строчки из письма этой женщины.

— После смерти я стану Ничтожным, — повторил их, чтобы потянуть время.

— Верно, — поддержал мои потуги Мечтатель. — Мистик-новичок, да еще и должник. Убойная солянка, должен заметить.

— Но Ведьма тоже была должником! — накинулся я на первую несостыковку. Эта женщина прожила в Лягушево всю жизнь, и местные мистики не трогали ее. По крайней мере, я такого не помнил. Но следом пришел очевидный ответ: — Она умерла… и не стала Ничтожным.

— Дети принадлежат родителям, — объяснила Воровка лиц. — До заявления прав.

До меня дошло ужасное осознание. Она не посвятила Мишу, Катю и Дениса в мистицизм. Поступок показался мне глупостью, но за ним скрывалась умысел. Холодный расчет. Денис не был исключением. Эта женщина не любила своих детей. Новыми красками заиграли и ее попытки сосватать Катю. Каждый намек, каждое слово служило одной цели — нарожать побольше детей и разделить между ними долг.

А я и Надя? Мы свидетельства ее неуемной жадности и гордыни. Эта женщина желала оставить наследство. Доказательство ее существования. И я — исполнитель ее чудовищной воли. В извращенном видении этой женщины Надя выживет и продолжит род Рязановых, а я сгину.

— Блядь, — вырвалось у меня.

Чутье подсказывало: я видел не всю картину. Маленький кусочек, может пара, ускользнули от меня. Они были недостающими пазлами, которые вывернут план этой женщины в нечто более ужасающее.

— Н-но! — возразил я. Воображение включилось на полную. Факты закончились, на сцену вышли домыслы. — Она была должником до рождения первого сына.

— Действительно, — пожал плечами Мечтатель.

Вот он! Мой шанс!

— Вы не мешали ей, — закончил я мысль.

В голове щелкнуло. Лягушево застрял между поселком и городом, чем привлекал неприятных Скрытых. Эта женщина работала с ними. Она была полезна Совету, поэтому ее не трогали.

— Я займу ее место. Буду работать с чертями и… — запнулся. Слишком расплывчато. — Избавлюсь от Семьи плачущей кожи. Не «выдавлю», а «исцелю».

До меня донесся смешок. Думаю, Александра.

— Громкое заявление для новичка, — заметила Воровка лиц. — Жаль, что подкрепить его нечем.

— Ведьма оставила библиотеку. С ее знаниями уж точно справлюсь.

— Дадим ему шанс, — предложил Мечтатель.

Воровка лиц нахмурилась и повернулась к нему.

— Глупая шутка, — проскрипела она, как старуха.

— Я серьезен. Его выбрала Ведьма, значит, есть за что. Давайте установим срок и отложим голосование.

— Сомнительное предложение.

— В городе нет ни ведьм, ни ведьмаков, — стукнул он тростью для убедительности. — Мы беззащитны перед Плясками чертей. Один Красный маскарад и от города мало что останется. Из всего Совета выживут Кузнецовы. Их защитит Чудная семья.

От слов Мечтателя у меня в голове сложился пазл. Эта женщина упоминала в письмах «путь, который проложила». Я исподлобья посмотрел на пустующее кресло. Место этой женщины. Могла она предвидеть голосование? Могла подготовить для меня «место»?

Похоже на нее. Метафоричная петля из колючей проволоки чуть-чуть сжалась. Недостаточно, чтобы я увидел ее очертания в темноте, но услышал треск проволоки и шипов.

Я не согласен! Но другого выхода нет. Подыграю ей и уверю членов Совета в своей полезности. После подумаю над иным решением.

— Ты говоришь о бомбе, — заявил Воронов. — О бомбе, которая взорвется в самый неподходящий момент.

— А Зверь оказывается, паникер, — вздохнул Мечтатель.

— Зверь лучше нас знает нрав Ведьмы. Этот парень — ее месть за детей. Последняя попытка.

Месть? Разве она не растила детей ради долга? Миша, Катя и Денис умерли для уплаты. При чем здесь Совет?

— У парня своя голова на плечах, — возразил Мечтатель. — А место Ведьмы пустует уже полгода.

— Убедил, — пробурчала Воровка лиц. — Я против изгнания.

Я выдохнул с облегчением.

Воронов громко цокнул.

— Обсуждение переносится на два дня.

Почему так мало? Я же ничего не успею!

— Следующий вопрос на повестке дня — судьба Надежды Рязановой. Зверь предложил себя на роль палача.

— Возражений нет, — в унисон произнесли члены Совета.

Погодите. Что?

— Я возражаю! — выкрикнул я.

— Мальчик, у тебя нет голоса в Совете, — сказала Воровка лиц. — Будь благодарен, что отсрочил изгнание. Тебе не должно быть дела до какой-то девчонки.

— Она — моя сестра!

Воровка лиц нахмурилась и повернулась на Мечтателя. Они обменялись взглядами.

— Между ним и Рязановыми есть сильная связь, — объяснил Воронов. — Иначе он бы не стал должником.

— Любопытно, — улыбнулась мне Воровка лиц, и по моей спине пробежал холодок.

Воронов продолжил:

— Зверь назначен на роль палача Надежды Рязановой. Заседание Совета закончено.

Александр молча встал с кресла и прошел мимо меня к выходу.

Воровка лиц подскочила ближе ко мне, остановилась в двух метрах от моего лица. Я вздрогнул. Попытался отползти, но меня по прежнему удерживали.

Она нагнулась ко мне и мелодично прошептала:

— Мальчик, Зверь не убьет твою сестру. Весь год он будет склонять ее к самоубийству. Так проще и дешевле.

Я понял. Понял, о какой мести говорил Воронов. Миша застрелился, Катя заперлась в ванной и порезала вены, а Денис сбежал. Последний сильно выделялся, но первые два распрощались с жизнью «по своей воле». Понятно, почему эта женщина советовала Денису защиту от всех Скрытых подряд.

Секундочку… Если она завела детей для убоя, то зачем помогала Денису? Мара сказала, что эта женщина убила его своими руками. Использовала «простофилю из Грез». Слишком много вопросов.

— Кто… — начал я, но понял, что задаю вопрос. Спешно перефразировал: — то убил Дениса Рязанова.

Воровка лиц широко улыбнулась и подступила ближе. Белые туфельки замерли в десяти сантиметрах от моего лица.

— Не знаю их по именам, — прошептала она. — Но палачом последнего избрали Мечтателя.

Воровка лиц подскочила, я дернулся. Она обежала меня, скрылась за боковым зрением, и, похоже, проскользнула через выход за спиной.

Мечтатель был палачом Дениса, а Зверь — Нади. Значит, Александр и Воровка лиц склонили к самоубийству Мишу и Катю. Возможно, кто-то из них собирался убить и меня до заявления права.

В метре от меня об пол стукнул кончик трости. Я поднял взгляд и увидел летние сандали, но внимание зацепила сама трость. Резная, покрытая узорами. Она больше напоминала маленький тотем — под тусклым светом виднелись морды медведя, волка и… кажется, лисы.

— Неприятно получилось, — сказал Мечтатель. — Надеюсь, ты не держишь на меня зла.

Я промолчал. Он откашлялся и продолжил:

— Меня зовут Владимир Беляев. А моего напарника — Сигизмунд Третий.

Чудовище, что удерживало меня на полу, прорычало.

— Буду краток, я помогу тебе. Покажу тропинки, которые приведут к поместью Ведьмы, и расскажу о местных мистиках.

— Нет, — ответил я. — С меня довольно. Справлюсь сам.

Один такой помощник чуть не убил меня. Наступать на одни и те же грабли не хотелось.

— Жаль. Помни о долге. Обязательно создай якорь или найди источник внимания. Пойдем, Сигизмунд.

Груз сполз с моих плеч и спины. Не знаю, или он убрал лапу, или слез с меня. Я поднялся на ноги и поднял нож. Вернул его в рюкзак. Как оружие он бесполезен, но он мой. Моя собственность.

Развернулся к выходу, и взгляд уперся в спину Мечтателя. Рядом с ним вышагивал мейн-кун обычных размеров.

Когда стук трости утонул в темноте, я остался наедине с Вороновым. Он сидел на своем месте и смотрел пустым взглядом в пол.

— Твоя очередь, — сказал Воронов.

— Я уйду последним, — заявил я. Повернусь к нему спиной, а он и ударит.

— Дом моей семьи находится в карманном измерении. Если я выйду, ты его уже не покинешь.

Я сглотнул и медленно попятился. Не отрывал глаз от Воронова.

Тьма поглотила меня, веки закрылись сами, и в нос ударил запах канализации, а гробовая тишина просторного зала сменилась мужскими и женскими криками.

Моим глазам открылся переулок между домами. Чуть дальше, впереди, проезжали машины и проходили мимо люди.

Все закончилось.

Меня скрутило пополам, желудок пронзила боль. Я оперся на стену и вырвал желудочным соком и слюной. Хорошо, что не позавтракал перед выходом.

— Блядь, — прошептал я.

Мне бы обдумать то, что произошло, собраться с мыслями и продумать следующий шаг. Я узнал многое, больше, чем рассчитывал. Но как бы ни старался, в голове царила пустота. Приятное безмыслие.

Остаться бы в грязном переулке навсегда, расстелить картон в уголке, сжаться в клубок и насладиться звуками города: бибиканьем машин, отзвуками разговоров пешеходов и криками в квартирах сверху. Они бы убаюкивали меня вечером и встречали рано утром. Да, жизнь на улице намного, намного приятнее борьбы за существование.

Радует одно — безумный день закончился. Я выжил. Я, черт возьми, выжил!

☉☉☉

Я добрался до поместья этой женщины днем. Солнце уже спешило к горизонту, но пока не заливало небо алым.

Автобус приехал довольно быстро — я на секунду задумался: настоящий он или нет. Люди в салоне развенчали сомнения.

На подходе к поместью я вспомнил про мару. Черт. Я совсем забыл о ней из-за заседания Совета.

Ладно. Сначала мара, потом черти. До конца ее времени бездействия оставалась пара часов, а до вторых минимум вечер и ночь.

Вбежал через прихожую, на секунду замер в гостиной. На задворках сознания нашептывало чутье: что-то не так. Бегло осмотрелся.

Семейные фотографии слегка сдвинулись, словно их брали в руки. В доме кто-то был.

Я вернулся в прихожую и посмотрел на тумбочку для обуви. Она пустовала.

Отлично. Не знаю, что сказал бы Наде.

«Привет! Это я, твой брат, Тео. Мы не виделись два года!»

Я помотал головой, прошел через гостиную в коридор, проскользнул в кабинет. Сейчас не до нее. Больше всего на свете не хочу втягивать Надю в возню за долг. Пускай остается в неведении, ради своего же блага.

Открыл тайную библиотеку. оставил рюкзак с ключом на столе, вошел внутрь и взял «Указатель».

Пока палец полз по строчкам, я обдумывал новую информацию.

Эта женщина растила детей на убой. Миша, Катя, Денис, я и Надя. Нас родили ради одной цели — закрыть долг. Из первой троицы выделялся Денис. Эта женщина защитила его от Скрытых, чтобы убить самой. Ради чего? Думаю, из-за жуткого ритуала. Она же Ведьма.

В разуме крепла мысль, что «жуткий ритуал» связан со мной. Ее подкрепляло удивление членов Совета на связь между мной и Надей. Почему-то они кропотливо обходили идею, что я — сын Ведьмы. Разговор с Александром, его предположения о моих мотивах, гляделки Воровки лиц и Мечтателя. Я всегда подмечал такое. Что это значило? Без понятия.

Забавно, после заседания Совета я жаловался на избыток информации, а спустя час — на недостаток.

Я вернулся к поиску книги о марах.

Александр говорил, что мары обитают во Снах и Кошмарах. В прошлый раз в списке не нашлось ни одной книге, где в названии упоминались Сны или Кошмары.

Я припомнил слова мары, случайно брошенную фразу. Она говорила, что участвовала в низвержении и убийстве своей госпожи. Сомнительная зацепка, но выбирать не приходилось.

В «Указатели» нашлась книга «Сказания о войне облаков и туч. Летопись падения Королевы Вихрей». Она находилась на второй половине, там, где стояли читальный столик и жуткое зеркало. Лежала на нижней полке, почти под ногами.

Вытащил ее, придержал, чтобы старая обложка не развалилась. Книга пухла от желтых страниц, а на серой обложке, под названием, черные узоры сливались в мешанину пузырей и щупалец.

Я шагнул к выходу и…

Огромный книжный шкаф захлопнулся прямо перед носом. А сверху щелкнул замок. На осмысление ушла долгая секунда.

Меня заперли, закрыли в тайной библиотеке.

Сегодня — худший день в моей жизни. Ну, может, не самый-самый, но один из — точно.

Утро встретило меня с ужасной новостью о втором Скрытом в квартире, по дороге на заседание Совета меня чуть не убили Автобус и Парковка, а во время самого заседания я почти лишился рук и ног. Хуже некуда. И теперь меня заперли в тайной библиотеке. В карманном измерении с единственным выходом.

Я забил кулаками по стенке книжного шкафа, который отделял меня от кабинета этой женщины.

— Эй! Откройте! Амбрагаруда!

Ответа не было. Ладно. Пойду иным путем.

— Я не соглашался! Каждая секунда здесь зачтется в долг! — прокричал я. — Молись всем богам, чтобы я не пленил тебя!

Мои слова были далеки от правды. Иначе я бы загнал себя в долги перед марой, когда замкнул контур защитного круга.

Я подначивал виновника ответить, раскрыть себя для натиска. Прислонился правым ухом — оно лучше слышало — к обратной стороне шкафа, прислушался.

По ту сторону преграды барабанили шаги. Виновник метался по кабинету, шагал из угла в угол. Изредка останавливался — наверное, перед окном — и маршировал дальше.

Давай. Ответь хоть что-нибудь.

— Эй! — не сдавался я. Разговоры — единственный ключ к свободе. К жуткому зеркалу не подходил, хорошо помнил, чем закончилось путешествие в Зазеркалье. А залитые белым светом окна больше напоминали лампы больницы и доверия внушали не больше, чем ржавый капкан на пороге. — Поговори со мной!

На ум пришел другой способ. Вчера я уже открывал запертую дверь, когда мара закрыла меня в комнате.

Взгляд поднялся к верхнему краю книжной полки, туда, где скрывался замочный механизм. Обратная сторона не выпирала и находилась на одном уровне со стеной. Провести линию от края до стены — проще простого. Сработает ли?

Я осмотрелся, искал чем бы начертить, но меня прервали:

— Отвечай на вопросы, и я выпущу тебя.

Голос был женским и отдаленно знакомым. Я слышал его раньше, буквально рос с его владельцем.

Черт. Это она.

— Надя! Это я, Тео! Открой дверь!

Надя не ответила. Она приглушенно откашлялась, и до меня донеслось шуршание страниц. Надя перелистывала мой блокнот?

— Тео… дор? — неуверенно спросила она.

— Да! Это я!

Она прошептала, и слова просочились сквозь стену:

— … Какого хрена?

— Надя?

— Подожди! Мне… Мне нужно подумать. Все слишком… слишком внезапно.

— Открой дверь, — попросил я. — В кабинете опасно. В доме есть…

— Я заперла дверь и окна.

В памяти ожил вчерашний вечер. Вчерашняя выходка мары. Она спокойно проскользнула сквозь закрытую дверь. Для Скрытых «не магические» препятствия не страшнее воздуха. Думаю, Амбрагаруда запросто проникнет в кабинет.

— Открой дверь, — потребовал я настойчивее. — В доме есть Скрытый. Она опасна.

В первую встречу меня насторожили стуки копыт. Амбрагаруда предстала в виде хрупкой девушки. Первое не соотносилось со вторым. Значит, она изменила внешность, подстроилась под меня. Уверен, будь на моем месте Надя, Амбрагаруда встретила бы ее под личиной парня.

Да, Амбрагаруда — Скрытый. А они боялись людских взглядов, как животные — огня. Но в «Основах» упоминались случаи, когда чудовища жили в людских общинах годами. Те же черти. Изворотливые Скрытые совращали девушек, и те рожали уродливых детей, чем разрушали свои жизни. Или полуночницы, которые воровали детей и растили вдали от людских глаз. Примеров много. Правило не нарушалось напрямую, но обходилось множеством способов.

Пока Надя в кабинете одна, пока за ней никто не наблюдает, она уязвима.

— Ты врешь, — заявила она. Я чуть не поперхнулся слюной. — Я приходила сюда на прошлой неделе и на позапрошлой. Опыту я доверяю больше.

Я простонал. Ее слова вонзались в меня как стрелы. И «вытаскивать» их, возражать ей, также невыносимо.

Она не понимала очевидного, не слышала моих доводов и словно говорила не братом, а с не пойми кем.

— Ты не веришь, что я Теодор Рязанов, — предположил я.

Надя не ответила. По ту сторону бумага зашуршала вновь.

Я ждал. Прошла минута, потянулась вторая. Мне и в обычной жизни не хватало терпения, но сейчас, когда от времени зависели жизни меня и Нади, когда каждая секунда на счету, ожидание — преступление.

Отвернулся от книжного шкафа и осмотрел библиотеку. Искал карандаши, ручки, мелки, угольки. Чем можно прочертить линию.

Увы, нашел лишь книги. Сомневаюсь, что крошить их — хорошая идея. В доме находилось два Скрытых: Амбрагаруда и тот, кто заведовал библиотекой. Он возвращал книги на полки. Сомневаюсь, что он спокойно даст мне сделать задуманное.

Я посмотрел на левую руку, на перемотанную ладонь. Ритуал прошел вчера вечером. Рана еще свежая. Слегка надавлю, разотру, и кровь побежит сама. Взгляд прыгнул на верхний край книжного шкафа — дотянусь ли?

Я забежал на вторую половину, отвернулся от жуткого зеркала, схватил один из стульев у читального столика и быстро вылетел обратно. Приставил спинку к шкафу и залез на стул. Достал до краешка, где находился замочный механизм. Прекрасно.

— Что ты делаешь? — спросила Надя.

— Спасаю тебя от самой себя.

— Что?

Потянул за маленький бантик, и белая ленточка отпустила мою ладонь, а ватка не сдвинулась с места. Она крепко держалась белыми усиками за рану. Подождите… Я стал плотнее? Окружение больше не просвечивалось сквозь меня, даже через толстовку не виднелось силуэта руки. На меня повлиял разговор с Надей?

Узнаю позже. Сначала помогу ей.

Сдавил кожу вокруг раны и поморщился. Порез пощипывал, жегся, словно я держал в ладони раскаленный уголек.

Красные бусины не заставили ждать. Их было мало, недостаточно даже для тончайшей черты. Прикусил губу и придавил сильнее.

Через шкаф послышались шаги. Они быстро удалялись.

Черт! Не ожидал, что она выйдет.

Отодрал ватку от раны и прочертил ей линию в два сантиметра от края шкафа до стены.

Что-то грохнулось на той стороне. Судя по звуку, тяжелое.

— Я плачу за замок кровью, — протараторил я. Кармы и так мало, хотелось заплатить чем-то еще. Но добавил для верности: — И кармой.

Стер отрезок на границе, и замок глухо треснул, лопнул, будто шар с водой.

Я спрыгнул, оттолкнул стул в сторону и налег всем весом на шкаф. Он поддался. Меня встретили вскрик и…

— Стой! Не двигайся!

И она.

Надя стояла за столом. Маленькая, почти дюймовочка. На ней была черная водолазка и джинсы, а русые волосы заплетались в короткий хвостик. Она смотрела на меня с широко раскрытыми глазами и полуоткрытым ртом. Ее взгляд упирался мне в лицо, но он не ранил. Скорее заполнял меня, словно вода пустой сосуд.

Мы воссоединились спустя два года. Брат и сестра. Я не видел ее так долго, что не сразу узнал. Перед глазами пронеслись воспоминания: долгие разговоры по пути из школы, совместное чтение в палатке из одеял и пеленок, прятки по выходным. Они согревали меня в невыносимые зимние ночи на заброшках, попутным ветром толкали в спину, когда меня преследовали бешеные собаки, и поддерживали в трудные минуты. Они сохраняли и теплили во мне жизнь.

Но от взгляда на Надю воспоминания померкли, предстали тенями себя прежних. Казалось, они были злой шуткой, а я и Надя по-настоящему встретились впервые.

Чудесный миг портили два ножа, что Надя скрестила перед собой, и полукруг соли. Белая дорожка начиналась справа от прохода в тайную библиотеку, обводила шкаф на колесиках и заканчивалась слева.

Я увидел свой рюкзак на столе. Он выглядел нетронутым. Ключа от тайной библиотеки рядом не было.

— Эм… привет, — неловко начал я и наступил на границу круга из соли. Дал понять, что не Скрытый.

Надя бросила взгляд вниз и быстро вернула его на меня. Не показала вида, но я заметил, как напряглись ее плечи.

Она не ответила, я продолжил:

— Давно не виделись.

— Ага… — неуверенно протянула Надя.

Она прищурилась, зрачки запрыгали вверх и вниз. Они направляли взгляд то на мои джинсы, то на середину груди, то на руки. По мере осмотра на ее лице проступало выражение отвращения и страха. Надя смотрела на родного брата, но видела то ли призрака, то ли оживший труп. И самое страшное — я не мог спорить.

Жирные пятна на толстовке и джинсах не прибавляли моим словам веса, как и растрепанные волосы, как и порезы на лице. Я еще молчу про «призрачный вид». Хотя последний не бросался в глаза обычным людям. Скорее, Надя не сможет хорошо меня рассмотреть, ее взгляд будет соскальзывать с меня, как с ледяной скульптуры. Так себя вели люди на улице и в автобусе.

Но ее поведение шло вразрез с ожиданиями. Она не спускала с меня глаз, словно добыча с замершего хищника.

— Эти ножи, — не нашел я лучшей темы для разговора. — Они…

— Серебряные, — перебила Надя.

Я сглотнул и кивнул сам себе.

Забавно. Она подготовилась лучше меня, что лишний раз говорило, насколько истощение повлияло на мои мысли и суждения. Угораздило же меня пойти за Александром с обычным ножом…

Решено. Больше не выйду из квартиры без набора «юного мистика»: пачки мелков — желательно белых — упаковки соли, серебряных ножей и вилок. А еще лучше — собрать настоящее магическое оружие. Какой-нибудь бич чудовищ. Надеюсь, у меня хватит кармы на него… Кому я вру? Конечно же не хватит.

— Они бесполезны, — закончил я мысль. — Я не Скрытый.

— Откуда мне знать? — резонно спросила Надя. — Может, ты похититель тел или астральный паразит. Или коллекционер лиц?

Мои губы сжались в тонкую линию. В памяти ожил образ Воровки лиц. Ее энергичное поведение, детский вид и… угрозы отрезать мне руки.

Я невольно поморщился.

— Ага! — расценила она мое поведение по-своему. — Я попала в точку. Спаси и сохрани меня, о Господь.

Молитвы? Серьезно?

— Я человек, — выставил я перед собой руки. Покачал левой, с порезом на ладони. — У меня обычная кровь.

Мне начинал надоедать этот цирк. Так мы ничего не добьемся. Только время тратим.

— Послушай. Давай сыграем в игру. Как в фильмах или сериалах. Ты задашь мне вопросы и убедишься, что я Теодор.

— Звучит разумно. Но… — нахмурилась она. Раскрыла рот, но тут же закрыла. Два выражения быстро сменяли друг друга на лице: растерянность и страх. Я хорошо знал ее, поэтому заметил почти сразу: Надя тщательно перебирала в мыслях слова. Через пять секунд она продолжила: — Фигово… Я… неважно. Хорошо. Какое мороженое я люблю? Скажи название.

— Название не помню, но это шоколадное в сахарном рожке.

Удивительно, бомжевание вырезало из памяти подростковые годы, а вкусы родной сестры пощадило. Не только мороженое. Надя терпеть не могла помидоры, слыла в семье сладкоежкой, и летом после школы втайне от этой женщины покупала в магазине шоколадное мороженое, из-за чего часто ходила к дантисту.

Мне она покупала обычный пломбир в стаканчике. Одно удовольствие — выталкивать и слизывать полужидкую сладость из хрустящей вафли. Скучаю по тем временам.

— Жутковато, — прищурилась Надя, но не опустила ножи. — Как звали моего классного руководителя? Нашего… Нашего классного руководителя.

— Татьяна Николаевна до пятого класса, и, кажется, Анастасия Александровна до выпуска.

— Что у меня было по физре?

— Пять. Вроде всегда.

Я помнил о ней больше, чем о себе. Мои школьные годы покрыты мутной пеленой, и только воспоминания о Наде все так же кристально чисты. Если переживем этот год, запишусь к психологу или к психиатру. Неприятно жить с пробелами в памяти. Так и до помешательства не далеко.

— Допустим, я тебе верю, — положила Надя ножи в разные карманы джинсов.

Она пододвинула к себе кресло, рухнула на него, как работник после тяжелой смены на заводе, и облокотилась на стол.

— Я в полной заднице, — прошептала Надя сама себе. — До последнего надеялась, что мама неудачно пошутила.

— Она оставила тебе послание, — сказал я. Шагнул к Наде, и она дернулась.

— Да, мама писала о долге, о смертях Маши, Кати и Дениса, — подняла она на меня взгляд. — И о тебе. Где тебя носило эти полгода?

Полгода? От ее вопроса сердце сковало льдом. В осенний вечер холод коснулся не только кожи, но и души.

«Я сбежал из дома два года назад, — промелькнула мысль. — Почему ты не спросишь об этом?»

Я приобнял себя и замер в паре шагов от стола. Не мог пройти дальше. Казалось, между мной и Надей разверзлась пропасть. Она ширилась и тянулась влево и вправо — никак не обойти и не перепрыгнуть.

За холодом последовал жар. Эта женщина. Она промыла Наде мозги. А как иначе? Два года… За этот срок от прежнего отношения не осталось и следа. Я и забыл, насколько время беспощадно к людям. Человек может сильно измениться и за год, не говоря уже про два. Ярчайший тому пример — я. В прошлом тихая, забитая мышка. Боялся и слово вставить поперек этой женщине. Жизнь на улице переменила меня, заставила отрастить клыки и когти. Иначе не выжить.

Я посмотрел на Надю. Она, словно, ощутила мой взгляд и шелохнулась. Я восстановлю наши отношения. Проложу мост через пропасть. Все станет, как прежде.

— Не волнуйся, — слегка улыбнулся я. — Я выплачу долг за нас двоих.

После заявления права Скрытые ополчатся против нее. Обман, шантаж, угрозы, хитрые уловки. Пусть остается Знающей. Ради своего же блага.

— Шутишь? — фыркнула она. — Оставить все на тебя и просто стоять в сторонке? Разбежался.

— Ты не понимаешь, — воскликнул я. — Мистицизм опасен.

— Клин клином вышибают. Слышал о таком?

— Ты не понимаешь! — плеснул я руками.

Надя округлила глаза, вдавилась в спинку кресла.

— Я стал мистиком вчера вечером. А сегодня меня два раза чуть не убили! Заперли на бесконечной Парковке. Хотели отрезать руки и бросить черт пойми где!

Воцарилась тишина. Я переводил дух, а Надя обдумывала мои слова.

— Подумай логически, — осторожно начала она. Мои надежды хрустнули, но устояли. Пока что. — Двое быстрее выплатят долг, чем один. Мы прикроем друг другу спины.

Надя говорила моими словами. Я тоже думал, что сделай эта женщина из Миши, Кати и Дениса мистиков, долг бы испарился, и все бы выжили. Разумное решение. Но прибавь к трио Надю, и все перевернется с ног на голову.

Скрытые хитры и коварны, а сами мистики недалеко ушли от магических чудовищ. Мистицизм опасен. Наде лучше держаться в стороне.

— Нет, — ответил я. — Ради твоего же блага.

— Ради моего блага? — переспросила она. — Какого хрена ты решаешь за меня? Ты говоришь как мама!

Ее слова застали меня врасплох. Я поступаю, как эта женщина?

«Я защищаю тебя, — подумал я. — Ты не понимаешь».

— Давай обменяемся письмами, — предложила Надя. — Мама же писала тебе?

— Да, — отвел я взгляд в сторону. — Они в моем рюкзаке.

Надя посмотрела на моего «верного друга», что лежал на краю стола.

— Прошу, — сказала она.

Не тронула его, не вывалила наружу внутренности и не покопалась в моих вещах. Приятно, когда тебя уважают.

Работники приюта видели в бездомных пиявок, паразитов на теле общества. И вели себя с нами подобающе.

«Спасибо», — мысленно поблагодарил я.

Шагнул к рюкзаку и вытащил два вскрытых конверта. Мои сегодняшние приключения слегка подмяли их.

Надя положила на стол скомканную бумажку, пододвинула ближе ко мне.

Мы обменялись посланиями.

Я развернул записку и прочитал:

Данное письмо написано для Надежды Рязановой.

Дорогая Надя, знаю, наши отношения не назвать приятными. Подростковый бунт дает о себе знать, а я далека от образцовой матери. Но прошу, внимательно прочитай письмо, и любой ценой внемли каждому слову, каждой букве послания. От него зависит твоя жизнь.

Магия существует. Герои сказок и легенд ходят среди людей. И они не похожи на воображаемых дураков, каких описывают в очерках детские писаки. Они хитры, жестоки и чрезвычайно опасны. Многие из них застали крещение Руси, а редкие представители кочевали с нашими предками в давние времена.

Ты знаешь о них, а они о тебе. С твоего дня рождения они покажут себя. Не бойся и не делай глупостей. На обратной стороне властвует равноценный обмен. Поэтому они не убьют тебя, ведь человеческая жизнь крайне дорога, а наши враги те еще скупердяи.

На нашей семье висит огромный долг. Миша, Катя и Денис уплатили своими жизнями большую часть. Теперь твоя очередь. У тебя есть год, чтобы выплатить его, иначе мир сам заберет тебя.

Я подготовила меры, сделала ставку на Теодора. Безрассудный ход, но иного не осталось. Эта история не закончится трагедией. Ведь я уже провалилась.

Не покидай город в этом году и доверься Теодору.

Рязанова Мария Святославовна.

Я поднял взгляд на Надю — мы дочитали письма одновременно. Она отбивала указательным пальцем по столу нервный ритм и смотрела в пустоту перед собой.

Содержание писем этой женщины не отличалось, но Надиному послание не хватало подробностей: ни величины долга, ни дальнейших указаний. Лишь мутные описания. Часть меня ликовала, что наконец-то эта женщина не обделила меня. Наконец-то я не позади. Но другая часть откровенно негодовала: почему эта женщина оставила Надю в неведении? Почему в последнем послании не открылась и не показала и жалкой доли настоящих чувств любимой дочери? Почему оставила мне два письма, а Наде — одно?

Чутье резвой мухой металось перед носом, ни на секунду не замирая на месте. Раздражало, мельтешило перед глазами и жужжало вовсю. Да так энергично, что не прихлопнуть.

Я отмахнулся от него.

«Накручиваю себя», — подумал я.

— … мистиком, — пробормотала Надя.

— Ты что-то сказала.

— Я стану мистиком. И ты меня не остановишь.

Я простонал.

— Я решилась. Будь добр, не мешай.

— Ладно, — поднял я руки и потянулся к рюкзаку. Сама откажется, когда поймет, насколько тяжело учиться магии.

Вытащил блокнот с заметками и протянул ей.

— Здесь конспекты. Надеюсь, ты одумаешься.

— Мечтай.

Я вернулся в библиотеку, чтобы не смущать Надю. Поднял с пола книгу «Сказания о войне облаков и туч. Летопись падения Королевы Вихрей» — когда меня заперли, оставил ее под ногами. Вытащил стул в кабинет и поставил перед белой границей. Надя потратит на мои заметки не меньше двух часов, а сидеть это время в карманном измерении все равно, что прилечь отдохнуть на мине.

— Достань мне «Основы», — попросила Надя. Я не успел дочитать и первый абзац. — И «Ничтожных».

Пропустила мои записи и полезла в первоисточник? Насколько же она не доверяет мне…

Она поймала на себе мой взгляд и призналась:

— Пишешь как курица лапой.

Обидно, но возражать глупо. Мой почерк отдаленно напоминал каракули врачей, а иногда и превосходил их в нечитаемости. Напиши я от руки книгу, и через сотни лет потомки потратят миллионы рублей на расшифровку «мудрости предков». Жаль, я не увижу их лица.

По памяти нашел книги и приступил к чтению «Сказания».

Оно повествовало о Королеве Вихрей — то ли малом божестве, то ли сильном природном духе. Как понятно из титула, она повелевала вихрями. В древние времена, когда люди испытывали себя в угоду богам, Королева Вихрей приманила и похитила Одиссея — обычного смертного. Она сбежала в Кошмары, где укрылась на отдаленном острове посреди океана Кораблекрушений. Королева Вихрей подчинила себе местных мар и основала безымянное королевство.

Я глазами пробежал книгу. Обычно меня привлекали истории о героях древности и полубогах с дюжиной подвигов за плечами, но сейчас я искал знания. По крупицам собирал информацию о марах, выискивал слабости.

Сказания закончились грандиозным падением Королевы Вихрей. Кошмарные воины взбунтовались против правительницы и сковали свою госпожу золотыми цепями. Возможно, она жива до сих пор. Ждет глубоко под землей в Кошмарах, пока оковы ослабнут, чтобы в один день выбраться из заточения.

Меня отвлек скрип кресла.

Я вышел из библиотеки и не нашел Надю. На столе лежали две книги, мой блокнот и два письма этой женщины.

Сестра вернулась через пять минут. Она забежала в кабинет, сжимая в руках белую чашку с цветочками.

— Другой не нашла, — сказала Надя и поставила чашку на стол.

— Нет, — простонал я. — И пары часов не прошло.

— А чего ждать?

Она не дождалась и моего ответа, проскользнула в коридор. Через минуту зашла в кабинет, держа перед собой большой пластиковый ящик, что продавался в Ашане и лежал на одной полке с контейнерами для еды. Надя грохнула его на стол, щелкнула держалками, что прижимали крышку, и потянула за зеленую ручку.

Моему взгляду открылись лекарства: нурофен, парацетамол, ацетиловая кислота, ибупрофен и другие — всех не сосчитать.

Надя вытащила банку спирта, рулон желтых бинтов и комок ваты размером с ладонь. Положила рядом с чашкой.

— Потерпи день, — не сдавался я. — Обдумай все пару раз.

— Уже, — захлопнула она ящик и опустила на пол. Вытащила из правого кармана нож. — Сам знаешь, я все схватываю на лету. Да и учусь быстрее тебя.

— Ты лжешь.

Ей недоставало усидчивости, даже полчаса за учебниками давались Наде с большим трудом. Она не выполняла домашних заданий, пропускала замечания учителей мимо ушей и окончила школу с божьей помощью. Не иначе. После выпускного Надя сказала, что классный руководитель сама удивилась, когда вручала диплом.

— Все врут, — пожала она плечами. Оторвала кусочек ваты, смочила спиртом и протерла нож. — Лучше скажи, как более опытный волшебник или маг…

— Мистик.

— Мистик, точно. Посоветуй, что говорить. А еще лучше расскажи, как делал сам.

Надя пододвинула к себе чашку, занесла лезвие над указательным пальцем и посмотрела на меня. Она улыбнулась, но получилось криво: левый уголок рта не двинулся с места, а правый приподнялся и задрожал, как осиновый лист.

— Ты боишься, — сказал я. — Не надо спешить. Все будет хорошо. Перенеси ритуал на завтра. Просто…

— По дороге сюда за мной следили, — перебила Надя. — Шли по пятам от общежития. Три-четыре человека. Типа человека. Они сели в тот же автобус, сворачивали там же, где и я. Всю дорогу до поместья они молчали. А окружающие явно видели, что какие-то уроды идут за девушкой, но даже не окликнули их.

Я не нашел что ответить, и Надя продолжила:

— Не только сегодня. Все началось две недели назад. После дня рождения. Мы собрались в КФС, проторчали там до вечера и пошли по домам. Было темно, но я краем глаза увидела, что за нами кто-то плетется. Длинный и кривой, как палка. Он не отставал. Держался от нас в паре шагов, но мои друзья не замечали его. Я собралась с силами и обернулась. Все это время нас преследовал один из нашей компании. Он много выпил, поэтому с трудом переступал с ноги на ногу.

Надя замолчала, дала мне обдумать сказанное. Странно. В ее рассказе не было Скрытых.

— Я обернулась на друзей, ну основную группку, — продолжила она. — И насчитала больше людей, чем знаю. У меня пять друзей. Один отстал, но я все равно насчитала пятерых. Как думаешь, что я испытала?

Она провела лезвием по подушечке пальца и поморщилась. На коже выступила алая бусинка.

— Я у них как на ладони, — ответила Надя за меня. — Моя соседка по комнате начала говорить сама с собой. По ночам из-под кровати доносится чавканье, словно там развернулась столовка для лилипутов. Я беззащитна, но пора исправляться.

Красная капля сорвалась с пальца, прыгнула навстречу фарфоровому дну.

— Я жертвую своей кровью, — прошипела Надя сквозь зубы. — И требую право отвечать за себя!

Я замер, зажмурился и сжался. Приготовился к натиску сотен взглядов, но ее слова не отскочили от стен гулким эхом, а окружающие звуки не угасли. Словно мир, сама Вселенная прослушала ее.

Надя раскрыла рот, и я тут же прокричал:

— Не задавай вопросов!

Она кивнула.

— После ритуала я почувствовал взгляды отовсюду.

— У меня такого не было, — прошептала Надя.

Ее лицо побледнело. Она открыла рот, но не нашла слов, только и пробубнила:

— Я… м… Я повторю.

— Пого…

Надя чиркнула лезвием по ладони, пискнула, сжала пальцы в кулак и протянула над чашкой. Когда капли собрались на краю ладони, она промямлила:

— Я отдаю свою кровь. В обмен забираю право отвечать за себя и отделяюсь от мира.

Три капли разбились алой лужей в чашке, и мир снова не обратил внимания. Казалось, для него Нади и не существовало вовсе.

У меня в голове затрещали шестеренки. На краю сознания промелькнула догадка. И с каждой секундой она крепла.

Слова членов Совета вывернулись наизнанку, срослись с догадкой и превратились в твердое убеждение. Все встало на свои места.

— Уйди, — сказала Надя. — Это из-за тебя.

Я покачал головой.

Ответ лежал на поверхности. До ритуала дети принадлежали родителям. Эта женщина держала нас в ежовых рукавицах. Был ли брак Миши обоюдным? Хотела ли Катя детей? И заперся ли Денис в квартире по своей воле?

Я поежился. Впервые в жизни почувствовал себя настолько грязным, будто на меня вылили чан с отбросами. Будто меня кормили мусором всю жизнь: дыхание сквозило вонью, на языке кислила вонь, кожа зудела от вони, а глаза слезились. Даже слово «мерзость» не отражало и малой доли отвращения, что я испытал.

— Что не так? — спросила Надя. Ее голос дрогнул. — Скажи, почему не сработало?

— Ритуал не прошел из-за этой женщины. Она забрала у тебя возможность стать мистиком.

— Мама? Нет, она бы не стала.

— Дети принадлежат родителям. Буквально.

— Чушь… Бессмыслица!

Ради чего эта женщина забрала права у детей, кроме меня? Действительно, бессмыслица.

Я выдохнул с облегчением.

«Хорошо, что Надя останется в стороне», — промелькнула мысль.

— Блядь, — сказала Надя. — Пиздец. Мама выставила меня за дверь! Пиздец же!

— Зато ты в безопасности.

— Ага, но я бессильна!

Она повернулась к окну.

— Ладно! Плевать! Придумаю что-то еще.

Я промолчал.

В алых лучах солнца складки на водолазке и джинсах выглядели как трещины. Надя напоминала хрустальную статую — чуть надавишь и сломается, разлетится на сотни, тысячи, миллионы осколков. Потом и не соберешь.

— Уже вечереет, — сказала Надя, не отрывая глаз от окна. — Ты живешь где-то рядом?

— Да, рядом с СНТ.

— Можешь… Можешь уйти? Поговорим завтра.

— Я…

— Просто оставь меня одну, пожалуйста, — на последнем слове голос истончился до жалобного писка. Она повторила просьбу сдавленным шепотом: — Пожалуйста, Тео.

Грудь сдавили тиски. Хотелось подойти поближе, крепко обнять и сказать, что все в порядке. Но в эту секунду мне показалось: стоит обнять ее, и разобьется отнюдь не она.

Я взял свои вещи со стола и молча вышел из кабинета.

«Наконец-то трудный день подошел к концу», — хотел бы сказать я, но увы.

Привычка, посаженная и пустившая во мне корни, подстрекала заныть, обвинить весь мир и эту женщину в несправедливости. Два года назад я бы так и поступил. Как любил говорить Михаил Сергеевич — сосед по комнате в приюте для обездоленных — взрослого от ребенка отличает то, как он встречает трудности. Там, где ребенок закатит истерику, взрослый остановится и подумает над решением. Если перед ним окажется стена, он найдет веревку и крюк.

До такого «взрослого» мне как до луны, но путь осилит идущий. Я старательно очищал свою речь от нытья. С каждым днем выбивал из-под него землю, сантиметр за сантиметром.

Щелчок. Я устало потянул входную дверь на себя.

Всю дорогу думал о Наде, мысли шли по кругу и повторяли сами себя. Возвращались к ритуалу. К полному провалу. Невозможность Нади стать мистиком щедро вознаградила меня за все страдания. Раз, всего раз в жизни, я поблагодарил эту женщину. Конечно же, шепотом.

Будь сестра на малую долю осторожна, будь она благоразумна, будь она строга к себе и терпелива. Не будь она собой, я бы отправился в ад, чтобы мучить эту женщину, которую Надя звала «мамой», до конца вечности. Но мне повезло.

Я отмахнулся от мыслей и поднял взгляд на квартиру.

Она встретила меня гробовой тишиной. На улице давно стемнело — единственным источником света была одинокая лампа на лестничной клетке. «Стеклянная груша» держалась на тоненьком волоске провода и раз в минуту медленно-медленно меркла и резко зажигалась, как вспышка в старом фотоаппарате. Тусклый свет ложился на порог квартиры, а дальше тянулась тьма. Липкий мрак спускался по стенам и, казалось, подрагивал от вспышек. Лампа ярко моргнула за моей спиной. Темнота на краю отпрыгнула пугливым котенком и через секунду поползла и растянулась на полу вновь. Взад. Вперед. Как приливы и отливы в море. Вид завораживал и отчасти успокаивал.

Я оттягивал, как мог.

Переступил порог, нащупал левой рукой переключатель. Дверь захлопнулась за спиной вместе с бодрым треском ламп в коридоре. Желтый свет залил все свободное пространство. Тьма забилась в углы.

Передо мной открылась громадная пасть крокодила вместо коридора. Ошметки кожи и внутренние органы покрывали белые стены. Я с трудом мог рассмотреть за красной плотью сами обои. Ни одного свободного места. На полу разлили десятки литров крови, не меньше. Кроссовки тонули в алом болоте целиком. Багровизна пробиралась внутрь, обволакивала ступни и сочилась между пальцев. Запах соответствовал. Коридор провонял мертвечиной, потом и, как ни странно, сексом. Словно два мешка плоти сошлись в жарком танце и затем перекусили друг другом, раскидываю повсюду внутренности.

Я пошел по коридору к спальне. Кровь мерзко хлюпала под ногами.

Мара разгулялась на полную. Она, будто опытный рыбак, выловила из меня опасения в день заселения, подсекла, выпотрошила и размазала по чистому холсту. Не иначе как произведением больного ума, назвать эту «картину» язык не поворачивался.

За спиной булькнуло. Я резко обернулся и краем взгляда задел громадную тень, что беззвучно метнулась на кухню. Бульканье раздалось со стороны ванны. Повернулся и увидел, как двери в конце коридора медленно открываются, являя непроглядную тьму. Даже свет пугливо замирал на порогах ванны и туалета.

Мара играла со мной, натягивала нервы до предела. Как знакомо. Я видел похожее сотни раз, если не тысячи.

Эта женщина прибегала к этому трюку постоянно. Нагружала собеседника «мусорной» информацией, стыдила, выбивала почву из-под ног. Все ради одной цели — вымотать. Ведь усталость играла ей на руку. Уставшие жертвы охотнее соглашались со всем, что эта женщина говорила, и подписывали любые договоры не читая. Но любая манипуляция разбивалась вопросом: «что происходит?»

Я остановился у спальни. Над дверью торжественно нависала арка то ли из кишок, то ли из кровавых котлет. Вся «картина» торжественно кричала: «тебе сюда». И полушепотом добавляла: «ничего хорошего тебя не ждет».

Мары обитали в Кошмарах и Снах. Они плели ужасы, встречали заблудившихся путников и обнажали их самые потаенные страхи. По коже пробежали мурашки от мысли, что за каждым плохим сном стояли мары. Но ради чего? Со слов Александра, Былины питались вниманием, оставляли выживших, чтобы те разносили слухи, чтобы вовлекать в сюжеты больше людей, расти и развиваться. Возможно, мары питались людскими страхами. Закрепляли чудовищные образы в сознании жертв, чтобы люди помнили о них, чтобы сам мир не забыл о марах.

Для создания кошмаров мары прибегали к мороку. «Сахарной пудре» — как ее назвал Александр. Они усиливали или ослабляли мелочи, наводили на ужасные мысли. Сами жертвы творили свои кошмары, мары лишь подталкивали в нужном направлении.

Я сглотнул ком в горле и вдавил взгляд в «мясную арку» над дверью. Присмотрелся к изгибам плоти, к жилкам, к синей сетке капилляров и вен. Чем больше смотрел, тем больше замечал мелочей. Они плодились и росли от внимания, как сорняки под дождем.

— Подделка, — прошептал я. Повторил громче и увереннее: — Жалкая подделка.

Каждое действие и слово — обмен. Мара потратила морок для создания видения. Чутье подсказывало: чтобы разрушить его, нужно бросить вызов. Вложить больше, чем вложила мара.

Вторя моим мыслям, арка истончилась. Розовизна и краснота поблекли. Потроха на стенах окрасились серым и огрубели — стали неотличимы от старых черно-белых фотографий.

Я продолжил:

— Мара заперта в квартире. Столько плоти не найти.

Кишка над дверью иссохла и рассыпалась серой пылью. Кровавое болото на полу вспыхнуло, поднялось белыми клубами к потолку и рассосалось. Стены очистились. Передо мной открылся обычный коридор: белые обои с простеньким узором и слегка пыльный паркет. Я увидел на полу белый контур «круга». За стеной послышались разговоры настолько тихие, что не разобрать. В воздухе витала приторная вонь, но и она постепенно выветривалась.

С губ сорвался громкий выдох. Сработало. Чувствую себя настоящим мистиком. Мало помалу я приучал себя видеть во всем «обмен». Почему-то все мои мысли вращались вокруг кармы. Но у меня есть много всего для обмена: время, внимание, слова, мысли, возможности. Было где разгуляться. Звание «оккультного бомжа» больше не стыдило. Оно даже зазвучало гордо.

Я открыл дверь и вошел в спальню.

Мебель сливалась в большой черный силуэт, что выглядел как поверхность чуждого мира, далекой планеты. Стенки кровати и шкафа напоминали резкий спуск огромного кратера, а подоконник и очертания монитора отдаленно походили на плоскогорье. В темноте окно выделялось темно-синим прямоугольником. Перед ним кто-то стоял.

Щелчок. Свет сорвал с комнаты штору мрака, и я увидел парня в синей толстовке, которую покрывали многочисленные пятна — я помнил историю каждого — и джинсах, таких же потрепанных, как толстовка. У него были темные сальные волосы и бледная кожа. Гость смотрел в окно. Руки закладывались за спиной — костлявые пальцы переплетались в замок.

Он обернулся. Посмотрел на меня кровавыми провалами вместо глаз. По щекам спускались алые потеки.

— Ты вернулся, — сказал он моим голосом.

У меня перехватило дыхание. Умом я понимал: гость — хрупкое видение, которое наслала мара. Но сердце вопило: когда-нибудь хрупкое видение воплотится. Если расслаблюсь, потеряю глаза.

— Кончай этот цирк! — огрызнулся я.

— Пора обсудить условия, — пропустила мои слова мимо ушей мара. Она говорила медленно, выговаривала буквы и растягивала пробелы между словами. Иначе говоря: бесила. — Ты опоздал. Я потеряла карму.

— Нечего обсуждать. Мне нужна от тебя карма.

Мара покачала головой и сказала:

— Мне тоже. Без кармы тяжело заключать неравные сделки и обмениваться с миром.

— Прекрасно. Обойдешься.

— Я думала, пока тебя не было. Отныне каждый день повторит этот вечер.

Челюсти сомкнулись, а губы сжались в тонкую линию. Она же обещала не мешать!

— Я не мешала, — будто прочитала мысли мара. — Думаю, ты не оценил мой теплый прием.

Теплый прием? Она же шутит? Размазать по стенам потроха и разлить десятки литров крови на полу теперь зовется теплым приемом? А кишечная арка над дверью спальни не уж то извращенное «приглашение»?

— Похоже, ты не понял.

— В кусках плоти не было ни капли «теплоты»! — выпалил я. — А та арка из кишок и вовсе будет сниться мне в кошмарах.

— Рада слышать, — улыбнулась мне мара, чем окончательно сбила с толку.

Она не лгала. Каждое ее слово — чистая правда. Неужели я неправильно ее понял, ошибся с выводами?

— Мары питаются страхом. С рождения до смерти мы плетем ужасы, — объяснила она. — Как люди общаются с помощью речи и жестов, мы общаемся с помощью страхов и образов. Большинство молодых мар не говорят вовсе. Они знают множество человеческих языков, но не понимают сути, ведь для них язык — еще одна мелочь, ниточка для плетения кошмара. Твой гнев понятен. Для людей страх — неприятное чувство, но для мар он подобен сладчайшему нектару.

— Ты, — опешил я. — Ты не понимаешь, что говоришь. Не понимаешь меня…

После слов мары на ум пришла «китайская комната». Мысленный опыт. Чтобы разговаривать с носителем языка, не нужно знать сам язык. Достаточно выучить правила и усвоить закономерности.

— Отнюдь, — возразила она. — Я не раз спускалась в Срединный мир. Не раз заключала сделки с мистиками. И без знания смысла давно бы погибла.

— Тогда я не понимаю, зачем ты говоришь об этом.

Мара окончательно меня запутала. Она превратила коридор в страшный сон мясника, затем заявила, что это было «теплым приемом», и рассказала про беды с пониманием нашего языка. Чего же мара добивалась?

— Взаимовыгодные отношения начинаются с понимания, — глубокомысленно ответила она. — Что приемлемо для одного, дикость для другого. Чего уж говорить о разных тварях.

Отлично. Мара не пролила свет на свои причины. Вместо прямого ответа, юлила и явно уводила разговор в около-философские дебри. Причина ясна как день — скрыть мотивы за ширмой рассуждений о высших материях. Жаль, что я сыт по горло дешевыми манипуляциями. Сполна наглотался ими еще в детстве.

— Ближе к делу, — потребовал я.

— Предлагаю тебе морок, — сдалась она. — Морок — плоть и кровь мар. Уверена, ты научишься работать с ним.

Научусь запросто, но вот использовать морок не выйдет. Разговор с марой приближал к забвению. Каждое ее слово стирало из мира частичку меня. Боюсь представить, что случится, используй я морок.

— Думаю, ты сомневаешься, — предположила она.

— Конечно. Я исчезаю.

— Это решаемо. Закрепись и создай якорь. А лучше пару десятков. Встречай людей, запоминайся им, строй отношения. Веди себя как обычно ведут люди, — пожала мара плечами. — Морок полезен тебе. Ты можешь представить палку как меч. Обмануть врагов и убедить союзников в своей силе. На что хватит воображения. И мое предложение не заканчивается на мороке.

— Продолжай.

— За твое разрешение находится в квартире, я отдам право вредить тебе и твоим гостям. Отдам право входить в эту комнату без разрешения. Думаю, достаточно.

Я мысленно повторил ее слова. В предложении нашлись лазейки. Очень опасные оговорки.

— Ты отдашь право использовать морок на мне, гостях и на квартире.

— Нет. Это не обсуждается.

— Ув… — начал я, но мара не дала вставить и слова:

— Я не зря рассказала тебе о марах. Мы живем и питаемся страхом. Забери его, и я долго не протяну.

— Твои проблемы, — пожал я плечами.

Во мне не осталось сил для жалости. Даже будь они, мара своими руками выпотрошила все мои чувства, оголила нервы и оставила выжженную пустошь, где выжил лишь гнев. В общем, сама виновата.

— Не только мои, — хищно улыбнулась она. От ее кривых зубов у меня пробежали мурашки. — Скрытые подчиняются правилам. Они — сохраняют нас «нами». Если я перестану пугать, перестану плести ужасы, обернусь Первобытным. По этой же причине я не согласна платить за разрешение кармой. Чем ближе я к краю, тем опаснее для тебя и для себя.

Первобытный… В «Основах» о них не было ни слова. Я почувствовал себя молодой марой, что знала слово, но не понимала его смысла.

— Первобытные — бездумная сила. То, чем были Скрытые до Темнейших времен. Они не скованы разумом, не скованы правилами, кроме одного, из-за которого Скрытые и не показывают себя.

Я невольно цокнул. И мара продолжила:

— Я отдам право вредить как телу, так и душе, но оставлю для себя лазейку для преображения квартиры и только квартиры. Никаких ложных людей, никаких изувеченных знакомых. Без твоего страха мне не выжить. А значит, и тебе.

— Хорошо, — раздраженно вздохнул я. — Сверим цены.

Вытащил из рюкзака блокнот с ручкой, перелистнул на чистый лист и вписал «Разрешение на нахождение в квартире». Обвел в кружок. Протянул блокнот. Она не взяла его.

Точно. Совсем забыл.

— Разрешаю тебе использовать блокнот и ручку… пять минут.

Мара кивнула. Когда она дописала свою часть и вернула мне блокнот, я провел черту от своего кружка к ее. Чернила не высохли, и линия не утолстилась. Обмен равноценный.

— Я разрешаю тебе находиться в квартире в обмен на право вредить мне и моим гостям. Вред включает в себя тело и душу. А также в обмен на право входить в спальню без разрешения, — сказал я и поспешно добавил. — И морок.

— Согласна.

Она взорвалась серым дымом, клубы метнулись мне за спину. Я развернулся. Пыль просочилась через щель под дверью, и я остался наедине с самим собой.

— Наконец-то трудный день подошел к концу, — только и пробормотал я.

☉☉☉

Если обойти поместье этой женщины, можно выйти на террасу. С нее открывался вид на небольшой задний дворик и ряды грядок: пять горизонтальных, параллельных террасе, и две вертикальные. Они собирались в квадрат, а каменные дорожки тянулись между. Даже чудовищам не чужды увлечения. Когда-то эта женщина ухаживала за грядками. К вечеру выходила из поместья, набирала полную лейку с ведрами и копалась в земле. А после захода солнца садилась на одинокое кресло на террасе и смотрела, наслаждалась своей работой. Мне всегда казалось, что она любила помидоры и огурцы больше, чем родных детей.

Но от ухоженных грядок не осталось и следа. Ряды почвы давно поросли травой и сорняками. Эта женщина забросила садоводство год или два назад. На задворках сознания слабенький голосок убеждал меня, что верно второе. Что мое бегство ранило ее. Увы. Скорее виновата старость. Из-за возраста и стремительного старения у этой женщины не осталось сил на любимое дело.

Утром я сразу пошел на задний дворик. В детстве мы с Надей играли здесь днями напролет. Она тащила на террасу игрушки, а я тащился следом за ней.

Надя сидела на кресле и отдаленно напоминала эту женщину. Такая же одинокая. Такая же холодная, будто живое сердце заменили ледышкой. Она держала в пальцах сигарету и выдыхала кольца дыма. Надя выглядела ужасно. В тех же джинсах и черной водолазке, но одежда была потрепана, словно Надя бежала в ней по лесу и пару раз упала. Волосы распущены — кончики едва касались опущенных плеч.

Заметив меня, Надя дернулась.

— Привет, — сказал я.

— … Привет, — приобняла она себя. — Рано ты.

Ее левая рука была перебинтована. Не только ладонь и палец, но и запястье.

Я дошел до середины террасы и сел на ступеньки.

— Не спросишь про сигареты? — донесся из-за спины голос Нади.

— Даже если бы хотел, — пожал я плечами.

— А точно. Я и забыла, — громко выдохнула она. — Мама говорила, что курение — вклад в скорую смерть. Размен жизни на короткое удовольствие.

— Как раз в ее духе.

— Ага. Забавно, но после тех книжек многие ее слова зазвучали иначе. Более зловеще.

Я улыбнулся, но Надя не увидела.

— Знаешь, я попыталась убедить себя, что это плохая шутка. Обошла дом снаружи, взобралась по лестнице на второй этаж библиотеки и взглянула в те «всегда светлые» окна. Даже пыталась их открыть. Только без толку, — выдохнула она. — Перед лицом холодного бытия нет места самообману. Я почти жалею, что мама научила меня так думать. Глядишь, и убедила бы себя в обмане зрения.

У меня не нашлось ответа. Он и не требовался. Надя изливала душу и делилась тревогами. Самым лучшим ответом было молчание. А худшим — слова поддержки.

— Я нашла способ защитить себя. Не спала всю ночь, но нашла. Эй, Тео.

Я повернулся к ней. Она улыбалась. Фальшиво, вымученно, но улыбалась. Надя и сама не верила в свои слова. Но сейчас они удерживали ее от падения в болото обреченности. Туда, попав, куда никогда больше не увидишь света.

— Я могу защитить себя, Тео. Я не беззащитна.

Она поднялась с кресла и кинула тлеющий бычок под ноги.

— Пойдем, — сказала Надя, растерев подошвой остатки сигареты на половицах террасы.

Мы зашли в кабинет. Тайная библиотека была открыта. А на краю рабочего стола лежал комок разноцветных ленточек, какие приклеивают на страницы книг.

Когда Надя переступила порог, она дернулась.

— Какого хрена?

Она застыла на месте, будто уперлась в невидимую стену. Я шагнул к входу в библиотеку.

— Э-это ты сделал? — полушепотом спросила Надя, указывая на комок ленточек.

— Я сразу пошел на террасу.

Она нервно почесала щеку — на бледной коже остались красные следы.

— Не знай я про магию, подумала бы, что ты разыграл меня. Здесь был бардак. Я всю ночь просидела за книгами.

«Надя за книгами? Всю ночь?» — подумал я и повторил вчерашние слова:

— В доме два Скрытых. Может, больше.

— Никогда не привыкну.

Надя обняла себя. Ее взгляд уперся в пустоту перед собой, а из глаз пропали искорки жизни. С виду и не скажешь: задумалась она или потеряла сознание. Из-за болезненной бледности она и вовсе напоминала ходячий труп. Или восковую статую, которую неудачно оставили прямо на проходе в коридор.

Пока она приходила с мыслями, я зашел в библиотеку, вытащил «Указатель». Сегодня — день подготовки. Мой враг — черт. Изменчивый и хитрый Скрытый, что держит в заложниках целую многоэтажку. Идти против него — верх глупости. Мне нужно оружие и план. А лучше несколько планов. На случай если… Когда все пойдет наперекосяк.

Я освободил из хватки «соседок» толстую книгу с лаконичным названием — «Черти. Том 1». Качество оставляло желать лучшего: чернила на желтых страницах почти выцвели, часть листов вырвали то ли в приступе ярости, то ли горя — часто встречались половинки или четверти — то тут, то там виднелись заметки на ломаном русском. Присмотревшись, я понял, что это старорусский. Из тех времен, когда в конце слова ставили твердый знак. Кожаная обложка хорошо сохранилась. От ее темного цвета и страниц веяло мраком и безнадегой. Будто я держал в руках не талмуд о чертях, а самый настоящий Некрономикон. Стоит прочесть первый абзац, и на дне океана спящий бог поднимет тяжелые веки. Не иначе.

— Короче, вот моя идея, — сказала Надя, когда я вышел из библиотеки. — Я стану охотником. Типа как Ван Хельсинг или братья Винчестеры. Охотники оборачивают правила Скрытых против них самих. Ловят чудесных тварей и собирают что-то вроде коллекции из магических артефактов и всяких побрякушек. Дело опасное, но зато прибыльное. И мне даже не нужно быть мистиком. Знаешь, что это значит? Я могу без последствий заточать и пленить Скрытых. Они же мне ничего не сделают. Я, типа, Знающая, и меня защищают правила. Ну знаешь, не показываться мне на глаза, не вредить мне и все такое.

— Ужасная идея, — признался я. — Правила легко обойти. А если ты одна, то…

У меня перед глазами пронеслись воспоминания об Автобусе и близняшках-солдатиках. Былина похищала одиночек и плевать хотела на правила. Все из-за Закона Остина.

— … В общем, лучше откажись от затеи, — закончил я.

— Скрытые уже играют против меня. Против нас. Помнишь о долге? Не выплатим его, и за нами придет страшная бабайка. В нашем дуэте я — слабое звено. Разве не логично, усилить меня?

— Ты будешь лезть на рожон. Я знаю тебя слишком хорошо.

— А что прикажешь делать? — плеснула она руками. — Сидеть весь год в доме? Ты сам говорил, что здесь два Скрытых. Не ударят ли они в спину?

Почти наверняка. Когда речь заходила про Амбрагаруду, я и не спорил. С первой встречи она показалась мне скользкой, а ее мотивы — туманными. Но второй Скрытый не показывал себя. Он перемещал книги из кабинета в библиотеку. Я даже не уверен, что он такое. Черт, дух, может кикимора, дивий человек или зеркальный двойник? Скорее последнее. Зачем-то в библиотеке стояло жуткое зеркало.

— Молчание — знак согласия, — расценила Надя. — Куда бы ни пошла, везде опасно. Разумнее, если у меня будет оружие. Еще разумнее, если меня начнут бояться. Я стану бабайкой для бабаек. Хорошо же звучит.

В ее словах был смысл. Но я все равно перебирал возражения. Она опиралась на логику. Свою, но логику. Если правильно подберу слова. Если найду иной путь. Если предложу другое решение. Более безопасное. К сожалению, все без толку. После поместья вторым самым безопасным местом была моя квартира, но внутри обитала мара. Да, она обменяла право вредить гостям. Но я сомневался, что закрыл все лазейки для удара в спину.

— Черт, — только и ответил я. — Хорошо! Твоя взяла.

— Отлично. Теперь поговорим про оружие.

— Погоди. Сначала я расскажу про наше положение. Раз ты не отсидишься в стороне, тебе нужно знать.

— Только не говори, что все еще хуже…

В ответ я сдержанно улыбнулся.

— Блядь, — протянула Надя.

— Блядь, — согласился я.

Она пододвинула к себе кресло и грохнулась на него.

— Итак? Сколько у нас на самом деле времени? — устало облокотилась на стол Надя.

— Два дня, — опустил я взгляд на книгу о чертях. — За два дня я должен изгнать одного Скрытого, иначе изгонят меня.

— Изгонят из города или…

— В место, в котором застыло время, — повторил я слова Воронова.

— Просто прекрасно, — протянула она. — Что-то еще?

— Еще один Скрытый и его рабы весь год будут склонять тебя к самоубийству.

Надя не повела и бровью. Похоже, новость об изгнании не переплюнет ничто.

— И ты хочешь, чтобы я спокойно сидела на месте? — риторически спросила она. — Да мне же кровь из носу нужно оружие. И милый братец мне в этом поможет.

Я поднял на нее взгляд, в котором читался немой вопрос. В ответ Надя закатила глаза, всем видом говоря: «неужели трудно догадаться?»

— Магия! Сделай для меня магическое оружие! Зачаруй пистолет или на худой конец нож.

Любопытство подбивало меня спросить, где она возьмет пистолет, но до меня дошло, что Надя говорила не о настоящем огнестреле. Скорее о пневматическом. По крайней мере, надеюсь на это.

Ее слова напомнили о задумке, которая пришла мне по пути в поместье. После покупки квартиры я стал кармическим должником. Еще чуть-чуть и для меня закроются неравные обмены и покупка «услуг» у Вселенной. Раз мара отказалась платить кармой за проживание, остался еще один способ. Но его нужно проверить.

— Принеси серебряные ножи, — сказал я.

— Сам принеси, — буркнула она.

— Не могу. Меня отворачивают на подходе к лестнице.

Надя лишь приподняла бровь. Откровение нисколько не удивило ее. И она сказала:

— Так кухня на первом этаже.

— Какую бы дверь я ни открыл, меня возвращают в кабинет, — объяснил я. — Для меня существуют только прихожая, гостиная, коридор и кабинет. Ну и библиотека.

— Ладно, — прищурилась она.

Надя поднялась с кресла и вышла из кабинета. А я встал рядом со столом, положил книгу на край и открыл на первой странице.

Как ни странно, «Черти. Том 1» повествовала о чертях. К сожалению, в первой главе давалась общая справка о Скрытых: их темперамент, изворотливость, хитрость и животная страсть к девушкам. И ни слова о слабостях. Со второй главы начинались истории о встречах с одиночками и Плясками.

Я не успел прочитать и первое слово, как в кабинет вернулась Надя. В руках она несла ложки, что блестели от чистоты. Выгрузила небольшую горку на стол, рядом с книгой, и уселась за кресло. Похоже, назвав эту кучку «горкой», я сильно преувеличил. Насчитал всего восемь ложек: шесть столовых и две чайные.

— Это не ножи.

— Ложки подойдут, — заявила она и откинулась на спинку кресла. — Зачем тебе ножи?

— Хотел кое-что проверить, — вздохнул я. Перетянул рюкзак на грудь, расстегнул змейку.

— Извиняй, Тео. Ложки лучшее, что я могу предложить, — пожала Надя плечами.

— Ладно.

Я вытащил из рюкзака блокнот и ручку.

— Поищи в ящиках линейку.

Она открыла один из нижних и достала деревянную линейку. Положила на стол. Медленно пододвинула в мою сторону. Линейку покрывали темные пятна, а цифры почти стерлись. В последний раз я видел такую в начальных классах. В средних «деревяшки» сменились на разноцветную пластмассу. Ведь на ней на переменах не порисуешь, а значит, не испортишь.

Я бросил блокнот на стол. Начертил два кружка на разных концах, провел линию. Сравнил ценность «Я» с «Кармический долг». Чернила высохли в паре сантиметрах — отмерил на глазок — от второго круга. Время для точных расчетов. Приложил линейку и сбоку от линии черкнул: «11,4 см».

— Что делаешь? — спросила Надя.

— Зарабатываю карму. Подай ножницы.

— Их нет. Объясни.

— Подай что-то острое.

— Объясни, что ты делаешь.

Я прошипел сквозь зубы. Уже и забыл, насколько она иногда невыносима. В детстве, когда я играл с машинкой, Надя тоже захотела поиграть. Но машинка была одна. Мелкая чертовка встала над душой и принялась умолять, а затем и требовать, чтобы я отдал игрушку. Три минуты. Три минуты, которые показались вечностью, она повторяла слово: «отдай». Отдай. Тогда ее лицо напоминало каменную маску. Отдай, отдай, отдай, отдай.

Вот что случается, когда ребенка балуют.

— Мистики могут обменять что угодно. Буквально, — сдался я. — Я куплю ложки, вложу в них свои время и усилия и продам.

— О, — только и произнесла Надя. И добавила: — Почему бы не продать время и усилия сразу?

Я дотронулся волос пальцами. Нащупал локон.

— Символизм. Нельзя просто так продать время и усилия. Другое дело, будь у меня часы. Но я не куплю их ради продажи времени. Обойдусь ложками.

Выделил пару волосков, чуть-чуть накрутил на указательный палец и дернул со всей силы. С хрустом голову пронзила боль. Я сдавил челюсти, поморщился. На глаза навернулись слезы.

— Раскусил бы кожу на пальце, — предложила Надя.

— Попробуй, — прошипел я сквозь зубы. — Они жестче, чем кажутся.

— Поверю на слово.

Дрожащей рукой я взял столовую ложку. Серебро переливалось на свету. По нему ползли узоры в виде стебельков, они обвивались вокруг ручки под черпалом. Кончик держала был плоским и круглым. Его обводили такие же плоские овалы, словно лучики солнца или лепестки подсолнуха. Думаю, последнее. Что ни говори, а эта женщина любила растения и цветы. Виноградные лозы на ограде, яблони, огород на заднем дворе. Ее страсть находила выход даже в обычных ложках. Наивный прохожий назвал бы это милым, но у меня ее «человечность» вызывала лишь приступ рвоты.

Я обмотал волосок вокруг ложки два раза — насколько хватило длины. Денег на парикмахера у меня раньше не было, поэтому я стригся сам. В приюте вставал перед пыльным зеркалом, брал в руки старые ножницы, у которых ушки обматывала изолента, а лезвия с трудом резали бумагу. И подстригал по чуть-чуть за раз. Мои «сожители» по комнате смеялись надо мной, ведь иногда стрижка длилась не меньше часа. Все из-за ножниц и моей неумелости. А про бритье и вспоминать не хотелось. Как представлю ржавое лезвие вместо бритвы, по спине пробегает холодок, а на щеках и шее пощипывают давно зажившие раны.

— Сработало? — спросила Надя.

— Сейчас узнаем.

Рядом с прошлой проверкой нарисовал новую и… чернила высохли позже. Отмерил длину линии, записал на ее середине: «11,8 см». Итого столовая ложка из серебра стоит примерно четыре миллиметра. Не самая надежная величина, но выбирать не приходилось.

Я вытащил из рюкзака бинты и медленно, словно пеленаю новорожденного, обмотал вокруг ложки. Откусил зубами от основного мотка. Разорвал краешек на две половины и завязал. Постарался украсить ложку бантиком, но, как ни посмотри, вышла полнейшая хрень. Даже серебро не выдерживало убогости желтых бинтов. Они скрыли «цветочный узор» — только металлический подсолнечник выглядывал из-под уродливого кокона.

«Хоть бы не потеряла в цене», — взмолился я.

— Как ты продашь ее? — не унималась Надя.

— Догадайся.

— Уберешь волос?

— Я уже похоронил его под бинтами.

— Отломаешь кусочек от стола и привяжешь к ложке?

— Так я потрачу карму на этот кусочек, — вздохнул я. — Все намного проще.

Положил ложку на стол и вытащил набор разноцветных мелков из рюкзака. Со вчерашнего дня таскаю их с собой. С меня довольно авантюр с обычным ножом. Пришло время для настоящего оружия.

Достал синий мелок, провел линию от себя к ложке.

— Смотри и поражайся, — произнес я с гордостью, будто отличник, что ответил правильно на все вопросы учителя.

И стер середину.

В «Основах» прием гордо звался Отречением. Мистик разрушал связь с предметом и обменивал его на карму. Обычно кармические должники прибегали к нему в крайнем случае, когда порог долга уже равнялся ценности всего имущества.

Я нагнулся над блокнотом. Пририсовал сбоку, на разных краях листа, два кружка: «Я» и «Кармический долг». Прочертил. Отмерил.

— Ну как там, зазнайка? — буркнула Надя.

— 11 сантиметров и 3… 2,5 миллиметра! — воскликнул я.

— Вау! — обрадовалась она, настолько фальшиво, чтобы даже бесчувственный робот понял. — Целых полтора миллиметра! Ну ты даешь.

— Копейка рубль бережет.

— Говоришь, как старый бомж.

— Я, — только и выдавил я.

Слова застряли камнем в горле, а язык онемел. Я не мог сказать ей. Сказать, что просил милостыню в подземных пешеходных переходах. Сказать, что срывал голосовые связки, пока пел одну и ту же песню по кругу часы на пролет. Сказать, что рылся в мусорках, искал еду, чтобы не умереть с голоду. Сказать, что один раз на меня налетели «собратья по несчастью» и отобрали два кулька банок. Сказать, что в первый год я чуть не замерз в заброшке зимой. С моих губ не сорвалось ни слова. Казалось, пропасть между нами увеличилась. Надя — золотой ребенок. Она росла в тепле, уюте и любви. А я… Я всего лишь плешивая овца, чья роль недалеко ушла в агнца на жертвенном одре.

Я потупил взгляд, и, похоже, от Нади не укрылся смысл моего молчания. Она приобняла себя, поежилась, будто ее окатили ледяной водой и выставили на мороз.

— Прости, — полушепотом произнесла Надя. — Ляпнула не подумав.

Черт. Ее проницательность не к лицу.

— Ничего, — отмахнулся я.

Надя помотала головой и пододвинула к себе книгу о чертях. Перевернула на первую страницу, сгорбилась над старым томом.

— Делай свою магию с ложками, а я почитаю. Работаем вместе. Как там обычно говориться? Одна голова — хорошо, а две — еще лучше?

— Спасибо, — неловко улыбнулся я.

Пододвинул стул из библиотеки к рабочему столу и принялся за ложки. Каждая повышала мою карму на полтора миллиметра — сущие копейки. Мара по-прежнему должна мне «два правдивых ответа» — иной меры ее долга я не придумал. Вспыльчивость томно шептала на ушко, что нужно забрать ее карму, а не корчиться над ложками. Но я не слушал. Пускай пока долг мары полежит у меня «в кармане» до лучших времен. Обойдусь и жалкими миллиметрами.

Ложки быстро закончились. За окном все еще светило утреннее солнце.

Я повернулся к Наде, хотел отправить за вилками и кружками, но ее взгляд улиткой полз по строкам книги. Для нее такая усидчивость — редкость. Лучше не мешать, не сбивать настрой моим поручением. Кроме кармы есть и другие дела.

Я зашел в библиотеку и нашел в «Указателе» нужную книгу. Скудность библиотеки бросилась в глаза сразу после ритуала. Полки ломились от разнообразнейших томов. Но среди них недоставало книг про Грезы, Сны и Кошмары. Будто эта женщина брезговала этих тем. Зато книг про природных духов и чертей было в достатке. Из них состояла чуть ли не вся библиотека. Три четверти, уж точно.

Поэтому вера, что среди ее коллекции затесалась нужная книга, пыхтела на последнем издыхании. Но она вспыхнула яркой звездой, когда мои глаза остановились на названии «Скитания в Зазеркалье. Дневник потерянных».

Я достал книгу и вернулся в кабинет.

До заседания Совета остался один день.

Завтра решится моя судьба, а я до сих пор не уверен в своей маленькой авантюре. Только полный дурак пойдет штурмовать многоэтажку, в которую не входили годами. Только полный дурак сунется в логово секты. Только полный дурак выступит без оружия против чудовища. И к счастью я не дурак. По крайней мере, я так думаю.

Моя задумка была проста: разведать обстановку внутри многоэтажки в Зазеркалье, явиться на заседание Совета и выпросить хотя бы неделю, чтобы изгнать Скрытого. После разведки у меня появятся план этажей и комнат, сведения о том, что происходит внутри и — я надеялся — информация, где прячется черт. Эти знания убедят членов Совета в серьезности моих намерений. Ведь беда не во мне, а в скудном времени — каких-то жалких двух днях. Прекрасный план. Осталось воплотить его в жизнь.

— Ровно семь часов утра, Тео, — сказала Надя, поднимая глаза с экрана телефона. — Повтори на всякий, что делать, Тео. А то боюсь забыть, Тео.

Ее слова наполняли меня силой, подпитывали существование. Вчера я рассказал Наде о постепенном исчезании из мира и о способе закрепиться. И теперь она произносит мое имя в каждом предложении. Почему-то ее внимание не ранило, а взгляд не резал. Напротив, они восполняли «меня». Подобное натолкнуло меня на мысль, что мистики не сильно отличаются от обычных людей. Все дело в свободе и осознанности. Мистики выбирали, на что променять свое время, внимание или что-то еще, когда обычные люди делали то же самое, но с меньшей свободой.

В любом случае я и Надя убили двух зайцев: решили проблему с исчезанием и закрыли долг у Мечтателя. Его спутник потребовал, чтобы я нашел человека, предмет или место, которые удержат меня в мире.

— Я проникаю в многоэтажку, обхожу ее и рисую примерную схему, — медленно произнес я. — Затем осматриваюсь внутри. Ищу Скрытого и бегу прочь.

— Тебе точно хватит времени, Тео?

— До девяти должен успеть. В таких домах все квартиры похожи. Я не задержусь. Даже приду раньше.

Мы стояли в кабинете этой женщины. Перед нами находилась дверь в тайную библиотеку, а правее на книжный шкаф с разноцветными папками опиралось овальное зеркало в человеческий рост. У него была окрашенная в золото рама. Само зеркало можно было наклонять вперед и назад.

— Надеюсь, сработает, — устало вздохнула Надя.

Она притащила зеркало из своей комнаты на втором этаже. Мы убили целый час на спор: Надя предлагала использовать то, что в библиотеке, а я отчаянно отнекивался. От старого зеркала разило опасностью, к тому же рядом с ним я не раз видел кого-то боковым зрением.

— Тео, чего ждешь? — буркнула Надя и скрестила руки на груди. — Вперед, о великий скиталец Зазеркалья.

— Да-да, — раздраженно отмахнулся я.

Подступил к зеркалу, остановился в шаге.

Мое отражение было четким. Впервые с возвращения в родной город я увидел себя. Настоящего себя.

Черные волнистые волосы торчали в разные стороны — в квартире не было зеркал, поэтому причесывался как попало. Щеки впалые от недоедания, кожа белая, как у мертвеца. Щетина темными точками покрывала щеки, обводила губы и спускалась по шее. Я провел рукой по лицу. Колется. Последний раз брился… давно. С виду я напоминал отнюдь не бомжа, а скорее мертвеца. И только в голубых глазах плясал огонек жизни.

Я положил ладонь на зеркало, отражение повторило за мной. Надавил, и ничего не произошло. Я слишком «настоящий».

Перетянул рюкзак на грудь, расстегнул и вытащил мелки. Одну из пачек. Вчера вечером зашел в Ашан и купил пять штук. Помимо мелков, в рюкзаке лежали: паспорт, блокнот с ручкой, сменное белье и серебряный нож — Надя дала один из двух, что лежали у нее в карманах.

— Опять магия с мелом? — спросила она.

— Мне нужно отрезать кусочек существования.

— Фу, это же мерзко, Тео.

— Перестань звать меня по имени, — сказал я. — И лучше не смотри на меня.

Ее теплый взгляд отлип от моей спины, и я ощутил, как потолок поместья с небом рухнули на плечи. Кожи коснулся осенний ветерок. Холодный. Он пронизывал до костей. Меня словно оторвали от пуповины матери, вытащили из горячего лона в бесстрастный мир. Я поморщился.

Мое отражение моргнуло, но не поблекло.

Черт. До последнего надеялся, что сработает. Придется «резать». Но как? Ноль мыслей, как продать миру частичку «существования». Ноль мыслей, даже как изобразить его, чтобы Вселенная поняла.

— Может, нарисуешь себя и сотрешь часть руки? — предложила Надя.

— И потеряю руку, — съязвил я. — Нет уж, спасибо.

— Что вообще такое существование? Что ты чувствуешь, когда я смотрю на тебя?

— Словно твое внимание заполняет меня. Ну, как сосуд.

— Нарисуй чашу и, типа, как выливаешь из нее что-то.

— Слишком сложно. Мир не знает, что такое «чаша» и «выливать». Нужны простые символы. Типа кружка, квадрата и треугольника… Погоди-ка!

Я начертил вокруг себя круг. Граница получилась синей, потому что я оставил белые мелки на крайний случай.

— Что-то придумал?

— Ага.

Нарисовал вдоль границы треугольники, которые острием смотрели от меня. Сквозь их середины проходил контур. Я принялся стирать его.

— Ничего не… — произнесла Надя, но осеклась, когда я закончил.

Она внимательно осмотрела кабинет, ее взгляд обошел меня стороной. Рухнула на кресло и пододвинула к себе книгу про чертей. Надя вела себя, будто меня здесь не было. Даже мое исчезновение не удивило ее. Казалось, ее память переписали: будто секунду назад она и не говорила со мной вовсе.

По спине пробежал холодок. Что еще я мог купить у мира? А были ли границы для «услуг» Вселенной? Что если…

Я одернул себя. Не время думать о всяких ужасах.

Повернулся к отражению и моргнул, не верил своим глазам.

Оно меркло, блекло и таяло. Темно-синяя толстовка потеряла цвет, а жирные пятна растворились в сером море. Черные волосы стремительно седели, а на голубые глаза наползала мутная пелена. Сквозь меня показались очертания стола и Нади.

«Пора!»

Я стер часть круга и завалился на колени. Тело со всех сторон сдавили тиски, кости внутри болезненно захрустели.

— Ух тыж, — вскрикнула Надя. — Ты вернулся? Так быстро?

— Я, — простонал я, — никуда… не… уходил!

Теплый взгляд коснулся головы, объял приятным вниманием. Боль отступила.

— Не смотри!

— Извини! — спешно метнула она глаза в сторону. — Так что? Был в том доме?

— Нет. Я не выходил из кабинета.

— Оу… — только и ответила Надя.

Я повернулся к зеркалу, к своему призрачному отражению. Забавно. После возвращения в Лягушево именно призрачное отражение встретило меня. Наружу проступали сомнения: а не оно ли настоящее? Возможно, всю жизнь мое существование висело на волоске по милости этой женщины. И только Надя восстанавливала его.

Наши с отражением пятерни сомкнулись. Со стороны жест выглядел как неловкое «дай пять».

— Ты прям как старик из того мема, — фыркнула Надя.

— Без понятия, о чем ты.

— Ты не видел? В одной поликлинике в конце коридора стояло зеркало. И один из… эм… постояльцев? В общем, старик. Он подумал, что зеркало и есть коридор, и попытался пройти.

— Ближе к делу, — раздраженно поторопил я.

— Он спутал свое отражение с настоящим человеком и начал с ним спорить, пытаться пропустить. Но когда оно, очевидно, повторило за ним, старик попробовал протиснуться и ничего не вышло. И… Ну и пошел ты, зазнайка. Я рассказываю ему мем, а на твоем лице ни намека на улыбку!

— Не вижу ничего смешного в чужих страданиях.

— Ты просто зануда, — отмахнулась она.

Я не спорил. Вдавил ладонь, и отражение отступило, пальцы провалились в зеркало. Вскоре рука утонула в нем по локоть.

Из-за спины Надя промямлила:

— Больше никогда не засну с ним в одной комнате…

Я прислонил вторую ладонь, погружение ускорилось. Казалось, чем больше «меня» проваливалось в Зазеркалье, тем охотнее оно принимало оставшуюся часть. Когда я протиснул сквозь вязкую толщу лицо, окружающие звуки стихли. Ветер, что шелестел листвой за окном, дыхание Нади, шуршание ее одежды, поскрипывания старой мебели и техники в поместье. Я словно оглох. Смолкло даже сердце в груди.

Нащупав под собой опору, протянул внутрь ноги. Надо мной будто лопнул огромный пузырь, а за ним одной волной нахлынули приглушенные звуки.

— … Ничего себе, — прозвучал голос Нади, как сквозь тонкое стекло.

Я открыл глаза. Передо мной развернулся прежний кабинет этой женщины. Сестра сидела за столом и с широко раскрытыми глазами смотрела на меня, на зеркало за моей спиной. Ее взгляд проходил насквозь. Похоже, она не видела меня.

Осмотревшись, я понял, что кабинет все же отличался от настоящего. Первой внимание привлекла огромная дыра вместо потолка. В ней виднелись куски спален на втором этаже: обломки полов и стен, висящие в воздухе части мебели. Застывшие в темноте, они напоминали резкие мазки кисти безумного художника. В чьей-то комнате часть пурпурного одеяла прерывалась белой наволочкой, из низа комода в бок рос деревянный стул, потолка не виднелось ни в одной из спален. Лишь чернота. Бесконечная тьма, что не предвещала ничего хорошего.

Сам кабинет тоже выделялся. На книжных полках цветные папки были плоскими, в них не ощущалось никакого объема. Даже Надя скорее походила на достоверную картину, нежели на живого человека. Ради интереса я обошел ее. Затылок сестры, всю спину и джинсы покрывала мутная пелена: ни складок на черной водолазке, ни потертостей на джинсах, ни отдельных волос — только русое полотно. По бокам вниз полз толстый черный шов. Он начинался на макушке и соединял мутную часть с… детальной.

«Спина отражается в стекле, — пришла мысль. — Поэтому ей недостает мелочей. Само отражение слишком размытое».

Я взял с полки красную папку. Она оказалась полой внутри. Лишь обложка отразилась в Зазеркалье.

«Нельзя тратить время», — вернул отражение папки на полку и вышел из кабинета.

Проскользнул через коридор в гостиную и направился в прихожую. Любопытство подбивало: подняться на второй этаж. Поэтому я быстро заглянул к лестнице и… не нашел ее. Когда Надя спускала зеркало, оно смотрело вверх — потолок отразился полосой древесины на черном полотне. Но я переступил порог. Уже хоть что-то. Притащу сюда зеркало после возвращения. Я не видел свою комнату два года, захотелось взглянуть, что эта женщина сделала с ней. Но потом. Сначала разведка.

На выходе меня встретило отражение каменной дорожки над кромешной тьмой. Оно выглядело, как канат над пропастью. Только хуже. Намного хуже — в случае с канатом я бы видел, куда упаду.

Помотав головой, пошел по нему вперед. Нельзя медлить.

Я выбрал утро не случайно. В это время большинство просыпалось после ночного сна и готовились к рабочему дню. Члены секты, напротив, были отрезаны от общества. Значит, их режимы сбиты, и они все еще дремлют. Мысль беспочвенна. Но кроме нее полагаться не на что.

— Спокойно, Тео, — приободрил я себя.

Руки без конца дрожали, а по спине стекал пот, как после марафона. Меня окружала чернота. Ни солнца, ни неба, ни горизонта. Я слышал свое дыхание, слышал, как бешено стучало сердце. Но звуки были глухими. У меня заложило уши, будто после погружения глубоко под воду. Кожи не касался прохладный осенний ветер, запахов не было. Вообще ничего. Кроме одинокой дорожки, что уходила вдаль, и меня, идущего по ней.

Вскоре словно из ниоткуда возникли обломки домов и мебели, когда-то отраженных в зеркалах. Я вышел на территорию СНТ. Обломки висели в воздухе и медленно плыли в мою сторону. Когда один из «домов» поравнялся со мной, я рассмотрел внутри старика. Он сидел в кресле на островке из половиц и, кажется, смотрел телевизор. Из черноты вынырнула маленькая девочка: сначала появилась ее рука, затем лицо и тело. Маленькая фигурка пронеслась мимо старика, забежала за кресло и замутнилась. Кожа слилась с майкой и шортами, а глаза, нос и рот утонули в лице.

«Выбежала из видимости зеркала», — подумал я.

Зеркала, стекла, металлические поверхности, даже экраны телефонов и глаза. Через них Зазеркалье «смотрело» на наш мир, через них вбирало в себя новые просторы и новых участников, которые здесь мало чем отличались от мебели. Все, что единожды отражалось, замирало в Зазеркалье на веки вечные или пока на том же месте не отражалось что-то еще. Поэтому обломки домов и мебели напоминали широкие мазки и кляксы. Такими их видело Зазеркалье. Такими нас видел древний мертвый бог.

В книге «Скитания в Зазеркалье. Дневник потерянных» Зазеркалье называлось Вторыми Небесами. Когда планету покрывала толща воды, на ее поверхности отражалось небо. Бесконечные просторы. Но они куда-то делись. Если мировой океан был огромным глазом Зазеркалья, то куда делось отраженное в нем небо? Куда пропали Вторые Небеса? Кто или что забрало их? Величайшие скитальцы — так звали мистиков, что исследовали Зазеркалье — ломали голову над этими вопросами, но так и не пришли к единому ответу.

В девятнадцатом веке шесть мистиков отправились в Зазеркалье, чтобы изучить древние руины на севере Европы. Они искали застывших в отражениях аборигенов, целые постройки и уснувших вечным снов правителей. Но нашли мучительную гибель. «Скитания в Зазеркалье. Дневник потерянных» описывает их путешествие. Ближе к концу записи теряют всякий порядок: буквы скачут по строкам, среди предложений появляются слова на неизвестном языке, а сухой стиль сменяется чувственным — в тексте постепенно проступает отчаяние писаря, его крик о помощи. Дневник заканчивается абзацем: «Мы нашли, что искали. Вторые Небеса дышат. Вторые Небеса смотрят. Вторые Небеса — мир, который мы потеряли. Сломайте зеркала, разбейте окна, закопайте в земле топоры и вилы. Закройте глаза. Ради самих себя».

Книгу нашли другие скитальцы по ту сторону зеркал. Ее сжимал в руках горбатый карлик в юбке из человеческой кожи. На его лице застыли слезы — в них, как в зеркале, отражалась чернота.

Как я понял: скитания в Зазеркалье относились к Запредельным дисциплинам, тем, с помощью которых мистики обманывали мир. Из Вторых Небес вытаскивали предметы, что внешне ничем не отличались от настоящих и были их отражениями. Мир оценивал их также как подлинники. Поэтому скитальцы Зазеркалья часто обменивали отражения на что-то не равное по стоимости. Из-за чего и считались пройдохами. Были и те, кто посвящал себя изучению тайн мира по ту сторону зеркал. Но такие обычно уносили знания в могилу, изредка оставляли после себя журналы с описаниями опытов и наблюдений.

Дорожка вывела в район, где я жил. Обломки домов размножились и возвысились на десятки метров. Сама дорожка расширилась до однополосной, сейчас по ней запросто бы проехал «джип». Мой взгляд приковали многоэтажки. В Зазеркалье они выглядели как гигантские муравьиные фермы, внутри энергично копошились люди. Раннее утро рабочего дня. Взрослые собирались на работу, а школьники и студенты — если такие и были в удаленном от центра районе — спешно давились на кухне завтраком, чтобы не пропустить редкий автобус. Я насчитал три многоэтажки со стенами — они ничем не отличались от подлинников. Остальные были «голыми» и без смущения показывали свои «внутренности».

Виды высоких «человеческих ферм», что понатыкали всюду с лихвой, как иголки в моток ниток, натолкнули на мысль: насколько же мы зависимы от зеркал. Они стояли в каждой спальне, висели в ванных и встречали людей в коридорах. Не только в домах. В поликлиниках, в ресторанах, в магазинах. Очи Вторых Небес смотрели на нас отовсюду. Без устали пожирали наш свет, наши образы.

«Хорошо, что у меня нет зеркал», — поймал себя на мысли.

Я остановился перед серебряным ножом, что лежал посреди дороги. Вчера мы с Надей нашли возле поместья старую одноколесную тележку — она пряталась от солнца под клеенкой. Загрузили в нее одеяло, на него аккуратно положили зеркало из Надиной спальни «лицом» вниз и покатили по дороге в сторону пятиэтажки Семьи плачущей кожи. Толкал тележку, конечно же, я. Все ради тоненькой дорожки прямо к цели. Мы оставили серебряный нож в пятидесяти метрах от домофонной двери и отразили его в зеркале.

Я поднял отражение ножа, положил его в левый карман. Лишним не будет. Следом вытащил настоящий из рюкзака, сжал в правой руке и повернулся в сторону пятиэтажки. Нашел бы даже без ножа. Если остальные дома напоминали муравьиные фермы, то она больше походила на древнюю заброшку, что держалась из последних сил. Казалось, треть отгрыз великан — посередине зияла дыра высотой с два этажа. Крыши не было. Вместо нее в небо тянулись бетонные балки. Внутри никто не двигался. Дом выглядел вымершим, заброшенным давным-давно. Живи я на улице, ни за что не переждал бы в нем ночь. Ни за какие деньги.

В Зазеркалье не было воздуха, но готов поклясться: ноздрей коснулся запах гнили и смерти.

Я подошел к домофонной двери, шагнул мимо нее и проскользнул в рваную дыру в стене.

В подъезде царил полумрак. Под ногами хрустели осколки то ли шприцев, то ли ламп. По стенам ползли граффити, а внизу растекалось темно-коричневое пятно. Запах смерти усилился. Приторно-сладкая гниль пропитала подъезд насквозь — аж голова закружилась. Я натянул на нос и рот воротник толстовки. Помогло не сильно. Мерзкую зловонию разбавил запах моего пота. Единственная лампочка моргала как бешеная. Будь у меня эпилепсия, упал бы в припадке. Она еще и громко трещала, как сторожевая собака, что заметила нарушителя.

Я миновал дыру на месте лестничной клетки первого этажа. Двинулся вверх. В ступеньках зияли черные дыры — в настоящем мире такая лестница давно бы провалилась под своим весом. Поднимался с опаской, внимательно смотрел, куда ступаю, чтобы не упасть в бесконечную темноту. Воздух был сперт. К горлу подступал комок. Руки дрожали, как у заядлого пьяницы. Сердце выпрыгивало из груди. На плечи давила невидимая сила, а за ноги цеплялись крохотные ручки, удерживали, оберегали от продвижения вглубь. Все мое естество кричало: поверни назад, беги, вали отсюда, ты идешь в лапы злу. Зло. Это слово отлично подходило. Нечто мерзкое и древнее пришло сюда тридцать лет назад. Оно пустило корни, пропитало собой каждый метр и отравило жильцов.

И я иду в самое сердце Зла. Страшно и подумать, что случилось бы, приди я сюда в настоящем мире. Уверен: меня не ждало бы ничего хорошего.

По дороге не второй этаж в памяти, как в дремучем болоте, пузырьками поднимались знания о чертях. Изворотливые Скрытые собирались в Пляски и «гастролировали» по деревням и селам. На одном месте задерживались не дольше десяти лет. Временами от Плясок отделялись одиночки. Они также совращали девушек, игрались с людьми, как с куклами, но размах отличался. Пляски опустошали хутора. Одиночки же не заходили дальше пары домов, но засиживались сильно дольше. В книге, которую мы с Надей прочитали вчера, нашлась история про древний род, что тянулся столетиями. Его наследники прославились животной похотью. Каждый век черт сбрасывал старую личину и примерял молодую, чтобы совращать женщин из соседних сел, чтобы продолжать род, чтобы заражать и развращать невинных.

Ступени вывели меня на лестничную клетку, вдоль которой шеренгой стояли шесть дверей. Обломки дверей. Они висели в воздухе и были измазаны чем-то черным. Вместо пола я увидел дыру, а в ней первый этаж. Если упаду, мало не покажется. Ноги не сломаю, но лодыжки вывихну.

К счастью, стены мало чем отличались от остального дома. В пространстве замерли плоские бетонные многоугольники. Слишком ровные и искусственные. Будто их вырезали из картона. Края выглядели острыми. Коснусь, и разрежет плоть, как нож — масло.

Я проскользнул в квартиру и поморщился от яркого света. В полумраке даже тусклая лампа светила, как солнце в зените. Но лампочек были десятки. Лучи струились из неровных треугольников под ногами. Осколки зеркал усеивали пол и были размером не больше ладони. Из настоящего мира свет проникал в Зазеркалье через зеркала. По ним скитальцы находили дорогу обратно. Ведь подлинный свет ни с чем не спутаешь.

— Черт, — выругался я.

Разбитое зеркало на полу не предвещало ничего хорошего. Скорее…

— Ма! — пропел девичий голос из дальних осколков.

Взгляд прыгнул в сторону. По воздуху ко мне катилась маленькая ручка. Она то исчезала, то появлялась на свету. Рядом летела головка с двумя косичками, за ней следовали лохмотья платья и юбки.

Меня резко толкнули в бок. Я упал на колени и чудом не проехался ладонями по осколкам на полу. Обернулся и увидел половину красных шорт. Из штанины спускалась худощавая нога. Ее покрывали светлые шрамы — ни сантиметра живого места. Туловище попадало на свет боком. Виднелась белая майка и тоненькая рука — тоже вся в шрамах. По запястью ползли красные, налитые кровью рытвины. Лицо со второй половиной женщины не отражались в осколках, поэтому и для Зазеркалья они не существовали.

На свет выбежала девочка, и мое сердце ушло в пятки. Ей было от силы лет восемь. Она носила розовую юбку и легкую белую майку. Черные волосы заплетались в две косички, что энергично постукивали по спине во время ходьбы. Девочка смотрела на маму одним глазом, а половину лица покрывал ужасный ожог. Он начинался на шее, поднимался по уголку рта и краешком задевал нос. На руках девочки белели шрамы, как и у матери.

Они не носили обуви. Обе стояли на острых осколках босиком.

Меня чуть не вывернуло. Хорошо, что сегодня не завтракал. После заседания взял себе привычку не есть перед походом в тошнотворные места. И ведь не прогадал!

— Взяла свой нож? — спокойно спросила мама. — Скоро Владыка спустится.

— Да! — радостно прокричала девочка и показала матери ножичек. Темно-красный налет покрывал лезвие целиком. Несколько пятен облепили деревянную ручку.

— Дура! — прокричала мама. И я дернулся вместе с девочкой. — Говорила же мыть после ритуала! А не то болячку занесешь!

Девочка насупилась, из единственного глаза потекли слезы. Она тихо всхлипнула и прижала нож к груди двумя ручками.

— П-п-прости…

— Вот же…

В дверь постучали. Мать цокнула.

— А ну живо в ванну. Тщательно промой его и бегом сюда, поняла?

Девочка шмыгнула носом, крутанулась на месте и скакнула туда, откуда прибежала. Я потянул к ней руку. Хотел коснуться плеча. Хотел обнять. Хотел утешить и вытащить из кошмара. Но тело девочки вновь разделилось на отдельные конечности, но и те вскоре исчезли в черноте. Мои пальцы схватили лишь пустоту.

«Чудовища», — мысленно пробормотал я, потому что сказать вслух побоялся.

Поднялся на ноги. Развернулся спиной к отражению матери и поспешил прочь, к лестнице на верхние этажи.

Я думал… верил, что изменился за два года. Что жизнь на улице закалила меня. Что убила во мне того заморыша, кем я был перед этой женщиной. Пальцы сжались в кулаки, на правой руке покрепче ухватились за нож. Моя вера затрещала по швам. Девочка жила в настоящем аду. Ожог, один глаз и шрамы. Бесчисленные шрамы на бледной коже. Девочка не видела солнца. Ни разу не выходила на улицу. Ни разу не играла с другими детьми. Каждый день безумная мать резала, истязала ее похуже средневековых мучителей. А девочке всего восемь лет!

Перед глазами проскочило довольное лицо этой женщины, ее улыбка с семейного портрета. Подобно матери девочки, она отщипывала от меня кусочек за кусочком, крушила мое «я» и унижала. Эта женщина никогда не признавала меня, что бы я ни делал. Да, мои пытки были далеки от побоев, далеки от синяков и уж тем более от шрамов и ожогов. Девочка переживала кошмар несравнимо хуже. Но я видел в ней себя. Маленького мальчика, которому не досталось ни грамма материнской любви. Мальчика, который два года назад не нашел в себе сил и сбежал. Мальчика, которому сейчас не хватает смелости, чтобы спасти одну маленькую девочку.

Я спасу ее. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так после завтра. Но спасу. Обязательно вытащу из этого ада. Обязательно «исцелю» Семью плачущей кожи.

Душа разрывалась на части. Металась между спасением Нади и Семьей плачущей кожи. Хотелось спасти всех и сразу как в «Приключениях Теодора и Надежды» — детской сказке, в честь которой нас с сестрой и назвали. Найти чудесное решение, взмахнуть волшебной палочкой и испепелить зло. Но жизнь отличалась от выдумок. Моя жадность обернется потерей самого дорогого, или смертью или всем вместе. Поэтому я выбрал Надю. Она наполняла мою жизнь смыслом. Исчезни она, и следом пропаду я. Вторая часть души стонала от моей бесчувственности, но я не слушал. Лучше спасти хоть кого-то, чем потерять все. И пусть эти «кем-то» будет моя сестра.

Ступеньки сменились летающими плоскими фигурами, что по виду напоминали серый картон, нежели куски бетона. Я осторожно наступил на ближайший, проверил: удержит ли. Удержал. Мимолетные отражения ступеней застыли в пространстве, как куски арматуры в земле.

Чем выше поднимался, тем меньше отражений становилось. Как и сказала Надя в многоэтажках все этажи похожи. На каждой меня встречали ровно шесть дверей, все на старых местах. В квартирах виднелись обрывки отражений. В некоторых меня встречали целые конусы, в которых навсегда замерли квартиры до прихода черта: мебель была цела, на полу стелился старый красный коврик, а на краю конуса находились половинки розовых тапочек. В них не было света — зеркала или убрали, или разбили.

Среди пустых и безлюдных квартир выделялась одна на пятом этаже. В Зазеркалье она буквально сияла, подобно лампе в кромешной тьме. А я, как глупая моль, двигался прямо к ней.

Пролез через единственную дыру в стене рядом с целой металлической дверью и обомлел. Казалось, меня занесло в настоящий мир. Квартира. Целая, почти без черных дыр. В коридоре, напротив входной двери, находилось зеркало размером с человеческий рост. Дальше, вдоль коридора висели рамки, из них били яркие лучи света и отпечатывали в Зазеркалье стены, покрытые декоративной плиткой в виде белого кирпича. Паркет блестел от чистоты. Его натерли настолько хорошо, что поверхность чуть светилась. Я заглянул на кухню. Она отразилась лишь частично. Стены, потолок и пол резко обрывались провалом, словно некто отрезал часть помещения ножницами. Дальше по коридору меня ждала дверь. Она была открыта и ненавязчиво приглашала войти.

В спальне на меня обрушился красный свет. Просачивался сквозь закрытые веки и обжигал глаза, обжигал кожу. Красные подсвечники по углам, красные шторы, красные ковры на полу и на четырех стенах, красная лампа на потолке. От красноты рябило в глазах. Вдоль стен лежали такие же красные подушки, а на них три голые женщины. Все молодые. Их кожа краснела из-за освещения. Они не двигались и походили на статуи, на восковые фигуры, из которых художник собрал маленькую «сценку»: одна девушка держалась в сторонке, пока две другие о чем-то горячо перешептывались.

Мой взгляд с большим трудом отлип от «сценки», и я увидел широкое прямоугольное зеркало на дверце шкафа. Зеркало покрывали трещины. Я быстро отпрыгнул в сторону, чтобы не отразиться в нем. Эта квартира явно принадлежала тому Владыке, о ком говорила мать девочки со второго этажа. Значит, здесь притаилось зло.

Рядом со шкафом стояла табуретка, а на ней большая клетка, в какой поместилось бы два попугая. Но вместо них внутри на жердочке сидел голубь. Уличный голубь, даже не белый. Он отразился в Зазеркалье не полностью. Голову отрезало на уровне шеи, казалось невинную птицу казнили на гильотине.

Я увидел достаточно. Пора рисовать план здания и валить от сюда. Расстегнул рюкзак, достал блокнот с ручкой и…

В коридоре захлопнулась дверь, я подпрыгнул от неожиданности. За спиной зашаркали ленивые шаги. Я отступил к табуретке и развернулся к выходу в коридор — туда, куда струились лучи света из зеркала на двери шкафа.

— Как прошел сбор дани? — промурлыкал девичий голосок.

В проходе появился мужчина в расстегнутой рубахе и неряшливом пиджаке. Черные волосы спускались до плеч, борода жила своей жизнью — волосы торчали в разные стороны и, скорее всего, впивались в кожу на шее. Мужчина все время чесался. На нем не было штанов. Одни семейники, из них росли толстые волосатые ноги. Он был полным, худее Александра, но толще меня. В левой руке мужчина держал мешочек, со дна на пол капала кровь.

— Вы собрали больше, Владыка? — заверещал второй женский голос.

Владыка бросил мешок в мою сторону — тот пропал сразу, как вылетел из света зеркала.

— Да, — прохрипел Владыка. Его голос звучал как у заядлого курильщика. Низкий и с хрипотцой. — Завтра урожай. Одна из старух почти коньки отбросила.

— Наконец-то мясо! — хором пропели три женских голоса.

Владыка шагнул к дверце шкафа. Провел толстыми пальцами по сальным волосам, зачесал их назад.

«Пора бежать», — промелькнула мысль.

За короткую вылазку я узнал, где живет Владыка… Где живет черт. Узнал, как Семья плачущей кожи поддерживает себя так долго: Скрытый превратил жильцов в каннибалов. Также, скорее всего, они выращивают что-то. На одном мясе долго не протянешь.

Я нарисовал примерный план пятиэтажки: шесть квартир на каждом этаже, расстановку в квартире Владыки. Дрожащая от напряжения рука выводила на краю листа кривые буквы. От страха почерк ухудшился. Если раньше я писал как курица лапой, то сейчас случайных прохожий запросто спутал бы мои заметки с предписаниями врача.

Когда закончил, кинул блокнот и ручку обратно в рюкзак. Вытащил пачку мелков и быстро обвел себя защитным кругом. Следовало сделать это сразу, но Владыка отвлек меня. Правила Скрытых работали в Зазеркалье. В «Скитания в Зазеркалье. Дневник потерянных» описывалась встреча с бродячим демоном. Скитальцы защитились от него белыми кругами и молитвами.

Я сдвинулся к краю круга, ближе к стенке. Очертил полукруг и стер границу. Двигался вдоль стены, чтобы не врезаться в отражения людей. Владыка по-прежнему стоял перед зеркалом и насвистывал простенькую мелодию. Он поворачивал голову вбок, приподнимал подбородок, расчесывал густую бороду и жадно облизывал губы. Казалось, свой вид завораживал его не хуже прекрасной картины. А незримые женщины ворковали где-то в комнате.

Чутье встревожилось, но я отмахнулся: Владыка не видел меня. Я держался стены, и обходил конус света из зеркала, чтобы нечаянно не отразиться в нем. Но вечно избегать его не выйдет. Шкаф стоял напротив выхода из спальни.

В висках стучала кровь. Окружающие звуки стихли, остались лишь бешеные удары сердца. Толстовка насквозь промокла от пота и неприятно облепила спину. Бежать. Нужно бежать! Я не мог рвануть с места, не мог пробежать по коридору и выпрыгнуть из квартиры. Во мне била осторожность. Я не знал всех правил чертей, не знал всех правил Зазеркалья. Сплошная неопределенность. Поэтому я двигался медленно. Проверял и обдумывал каждый шаг. В битве чувств и разума я всегда ставил на разум. Он спасал меня. Вел к самому верному исходу.

Когда до заветной двери оставался метр, Владыка что-то прошептал, и женщины резко замолчали. Я замер. Рухнул на колени и закрыл рот руками. Я уже зашел в конус света, но ни Владыка, ни незримые женщины не подали ни одного знака, что видят меня.

— Рана, — мечтательно прохрипел Владыка. — Совсем молодая. Такая сладкая, такая прекрасная.

«Все хорошо, — успокоил я себя. — Он меня не видит. Он меня не видит! Надя не видела!»

Владыка шагнул к выходу в коридор и замер в метре от меня. Если он протянет руку, коснется моей макушки и не почувствует.

— Вас что-то беспокоит? — спросил взволнованный девичий голосок.

— Куда же вы? — добавил второй.

— Я долго ждал сего мига, — ответил Владыка и закатил глаза. — Но для начала.

Его рука резко дернулась ко мне, протянулась через белый контур. Длинные ногти впились в мое левое запястье, толстые пальцы сжались мертвой хваткой. Я дернулся, попытался вырваться. Бесполезно!

Владыка потащил меня по полу, как мешок.

— Нет! — только и успел прокричать я.

Он вдавил меня в зеркало, вытянул через него и вырвал из лап Зазеркалья. Каждая трещина прошлась по мне острым лезвием. Вспорола толстовку и кожу под ней. Меня словно протащили по мясорубке. Но я успел закрыть голову рукой.

Окружающие звуки ударили по мне молотом: шуршания тканей, шепотки, звуки за стеной и похрипывания Владыки.

— Рана, — повторил он, сжимая мое левое запястье. Владыка оскалился, когда наши взгляды пересеклись: — И не одна. Должно быть, ты сын той самой Ведьмы. Добро пожаловать в мой дом! В мои владения!

Звон. Он раздражал, бесил, как истеричный звонок будильника рано утром. Он не отличался разнообразием: лишь одна-единственная нота все тянулась, тянулась и тянулась. Мысли спотыкались друг на друге. Под красным светом светильников красные ковры, казалось, таяли и медленно стекали на такой же красный пол. Все сливалось в кровавое месиво. Пол менялся местами с потолком, прямоугольная дверь в коридор медленно вращалась, словно пропеллер вертолета, которому давно пора на покой.

«Покой, — в мыслях эхом отдались слова. — Мне просто нужен покой».

Мои носки едва-едва касались пола. Поэтому казалось, что я падаю. Падаю в бездонную яму, в бескрайнюю черноту Зазеркалья. Но взгляд нащупал подо мной красный ковер — опору, что удержит меня. Значит, меня держали за левую руку. Точно. Меня вытащили из Зазеркалья и протащили через зеркало прямо в настоящий мир.

В комнате были еще люди. Три голых девушки, что сидели вдоль боковой стены и боязливо перешептывались. Их тоненькие голоски едва долетали до меня. А их зрачки метались из стороны в сторону, взгляд прыгал между мной и Владыкой, что и держал меня на весу. Я не рассмотрел в Зазеркалье, но бледная кожа девушек была девственно чиста: ни родинок, ни пятен, ни единого прыщика и — что самое важное — ни одного шрама и пореза. Кожа не висела на костях, как обычно висит у голодающих. Напротив, их пухлые груди и бедра манили. Глаз не отвести. У одной — самой крохотной из троицы — были короткие кудрявые волосы. Вторая расчесывала длинные черные волосы пятерней. Ее ногти краснели то ли от лака, то ли от застывшей крови. Третья была белой вороной рядом с подружками: средний рост, круглое лицо, короткие волнистые волосы. Ничего выдающегося. Такую можно встретить на улице и не один раз. В красном освещении я с трудом видел цвет их волос. Все красные. Только оттенки различались.

— Глазей сколько хочешь, — мерзко хрюкнул Владыка.

Он кинул меня вперед, и я расстелился по мягкому ковру. В ноздри тут же ударил запах пыли. Раны на груди взвыли, жесткие ворсинки впились в них острыми кольями.

Я сильнее сжал кулаки и понял, что до сих пор держу в правом серебряный нож. Оттолкнулся от пола и сел на колени. Кровь в жилах похолодела, когда до меня дошло, что со мной случилось, куда я попал. Взгляд кинулся на окна.

С потолка на пол водопадом спускались алые шторы. Из щели между выглядывали жалюзи, на них едва виднелся темно-серый налет пыли. Значит, окна не выход. Да и как я сбегу: если упаду с пятого этажа, не отделаюсь только переломами.

Медленно обернувшись, я увидел его. Владыка стоял в шаге от шкафа с зеркалом и не сводил с меня глаз. Он был необычайно высок. Навскидку два метра, не ниже. На его заросшем лице растянулась ухмылка, когда наши взгляды встретились. В зрачках Владыки заискрился то ли страх, то ли удивление. Но он угас также быстро, как зажегся, и уступил место насмешливой пустоте.

— Я ждал тебя, — повторил он. — Ждал, пока эти трусы пошлют хоть кого-то.

— Владыка, — прошептала одна из девушек. Белая ворона, как я ее прозвал.

Она подползла к нему на четвереньках и покорно опустила взгляд в пол. Ее плечи задрожали, руки натянулись, словно струнки, а глаза широко раскрылись и чуть ли не вывалились из глазниц.

Владыка даже не шелохнулся, даже не взглянул на нее. Казалось, для него весь мир сжался до «желанного мистика», и крохотного места для девушек не осталось.

— Влады… — не успела она сказать, как нога Владыки ударила ее в живот.

Мое сердце пропустило удар.

Девушка всхлипнула, хотела закричать, но резко прикусила нижнюю губу и свернулась калачиком на полу. Она содрогнулась. Прикрыла голову руками, и до меня донеслись приглушенные стоны.

— Молчать! — рявкнул Владыка. Его вскрик эхом отскочил от стен, вся комната задрожала, как во время землетрясения. — Молчать!

Он пнул девушку, будто пустую бутылку под ногами, и та упала к остальным. «Подруги» мигом разбежались в стороны, поэтому девушка ударилась о стену. Благо шторы и подушки смягчили удар.

— Будьте добры, — широко улыбнулся Владыка девушкам, — не встревать в переговоры. Иначе я быстро забуду, кто вы и кем были до этого. А ваша красота испарится по щелчку пальцев.

Девушки пискнули и спешно закивали.

— Отлично, — деловито расчесал он бороду и обратился уже ко мне: — Ты пришел в себя, младой мистик. Я дал тебе достаточно времени, чтобы оправиться от перехода.

Мои губы выпрямились в тонкую линию. До похода в пятиэтажку я придумал два плана: если все пройдет, как задумано, и если меня раскроют.

Черти свободно гуляли по зеркалам, поэтому я готовился к столкновению в Закулисье. Думал, что когда меня раскроют, черт увяжется за мной. Думал, что убегу через дыры в стенах. Думал, что круг из мела защитит меня. Но все пошло наперекосяк. Скрытый запросто прошел через круг и вырвал меня в настоящий мир. Раз запасной план не сработал, придумаю решение на ходу. Припомнил известную слабость чертей, глубоко вдохнул и затараторил:

— О, Господи, спаси и сохрани раба своего. О…

— Эй, — обратился Владыка к девушкам, пока я надрывал горло за молитвой. — Если я отрублюсь, убейте его.

Я осекся. Слова боязливо встали поперек горла и отказались двигаться дальше.

— Сколь они красивы, — заявил Владыка, — столь же и смертоносны. Пока их вид радует глаза, их когти разрывают на части. Конечно, им далеко до Обоюдной из земель Черного Солнца.

Без понятия, о чем он говорил, но перебивать я отнюдь не спешил. Каждое предложение выигрывало пару секунд. Пару секунд на поиск выхода. На ум сразу пришла входная дверь в коридоре. Сомневаюсь, что убегу от древнего Скрытого, который шутки ради превратил пятерых девушек в живые орудия, но попробовать стоило. Нужно лишь отвлечь его.

— Когда мы виделись в последний раз, она назвала себя Воровкой лиц. Ужасно безвкусно на мой взгляд. Но да ладно. Перейдем к делу. Добро пожаловать в семью.

На последнем предложении Владыка кивнул на девушек, и они тут же энергично закивали.

— Превратил их в чудовищ, — процедил я сквозь зубы. — Запер бедных людей в доме и извратил их ради веселья…

— Люди убивают животных ради еды, истребляют целые виды для себя любимых. Я же устроил себя ферму отнюдь не для веселья. Раны моя еда. Раны — смысл моей жизни. Без ран нас не существует. Я не виноват, что питаюсь ранами, также как люди не виноваты, что едят мясо. У природы нет чувств. Ты можешь или принять это, или отрицать. Но от правды не убежишь.

Владыка откашлялся и продолжил:

— Я порабощу тебя, как их. Сломаю волю, разобью надежды и перепишу мечты. Не волнуйся. Я весьма добр со своими рабами.

— Пожалуй, откажусь, — с трудом выдавил я.

Слова с большой неохотой срывались с губ. Перед глазами застыла «сценка» пинка девушки, а воображение некстати пририсовывало меня на ее место. Один его удар, и перелома не миновать. А, может, и чего по-хуже. Мне верилось: стоит его пальцам сомкнуться на шее, и позвонки хрустнут, как сухая трава в середине лета.

— Я не спрашивал, — покачал Владыка головой. — Ты явился сюда один. Подал себя на блюдечке с голубой каемочкой!

— А я, — подавился своей же слюной. Откашлялся и продолжил: — Вообще-то, и не один. Согласен, только идиот явится сюда в одиночку. И без запасного плана.

Взгляд метнулся на красные шторы, на щель между ними. Владыка проследовал за ним, и мои ноги оторвались от пола. Я резко развернулся и вылетел в коридор. Чуть ли не сорвал собачку, пока расстегивал рюкзак. В моей речи не проскочило ни слова лжи. Мара наглядно показала: как водить за нос одной лишь правдой. А я повторил за ней. Никогда бы не подумал, что правда действеннее вранья.

Когда до двери оставалось три метра, выхватил из рюкзака белый мел, грохнулся на колени и упер кончик в пол. Я проехался до железной преграды, что отделяла меня от свободы. Крутанулся и прыгнул обратно, вглубь коридора. Добежал до краешка белой линии и замкнул защитный контур. У меня получился овал длиною в три метра. Даже если Скрытый нагнется, не достанет до меня. В Зазеркалье круг из мела не сработал, вероятно, из-за того, что черт не последовал за мной в мир зеркал. А схватил меня отражением.

Помимо Скрытого в квартире были девушки. Для них белая преграда не страшнее зебры на пешеходном переходе. Но я уповал на неожиданность и нерасторопность. Мой трюк выиграл секунды две, может, три.

Я прильнул к металлическому листу, черканул линию от замка до стены и…

За спиной загремели тяжелые шаги. На правое плечо упала огромная рука, жирные пальцы сжались и смяли под собой лохмотья толстовки. Владыка отдернул меня от двери и повалил на спину. Пол и потолок поменялись местами. Я увидел голые ступни и желтые длинные ногти, которые не стригли годами. Но мое внимание перетянуло другое — Владыка стоял в белом круге. Скрытый нарушил одно из непреложных правил, вышел за рамки своей роли, и все еще не обернулся Первобытным.

«Какого черта?» — подумал я.

Он взял меня за левое запястье и потащил по коридору. На подходе к спальне поднял над полом, как рыбак долгожданную добычу, вернул в красную комнату и бросил на тот же алый ковер. А сам встал рядом с зеркальной дверцей шкафа.

— Снаружи ждет лишь смерть, — предупредил Владыка. — Мои слуги растерзают тебя, стоит только выйти.

Он замахнулся правой рукой и ударил по зеркалу за спиной, сломал выход. Единственный безопасный выход. Осколки осыпались на пол. Голубь в большой клетке — совсем забыл о нем — волнительно закурлыкал и захлопал крыльями. Наши взгляд сошлись: черные точки в оранжевых глазах бесстрастно смотрели на меня. Перья его были гладкими и блестели от чистоты и постоянного ухода. До этого птица почти не двигалась, не вертела головой из стороны в сторону и, может, даже не дышала. Она напоминала чучело, нежели живое существо.

— Пора обучить Раба послушанию, — заявил Владыка и вытащил из пиджака грязный кухонный нож.

— С-стой! — вытянул я перед собой серебряный нож. Рука дрожала, что не придавало моим словам уверенности, но я продолжил: — Я… Я… заберу у тебя все! Один порез и ты должник! Давай! Рискни!

— Ты сломаешься быстрее. Раны лишь ускорят неизбежное. Я милосерден, поэтому сломаю тебя своими руками и не позволю жажде и голоду раздавить твой рассудок. Каждое твое слово буду восхвалять меня как спасителя. Ты полюбишь меня, как полюбили они.

Владыка указал на девушек. Они сидели на подушках вдоль стены и, казалось, изображали статуи — настолько боялись шелохнуться. Их плечи не приподнимались от дыхания, а глаза прожигали пустоту. Рука одной — белой вороны — застыла на весу, пальцы подогнулись, как крючки. Нога второй — с длинными темными волосами — тянулась над полом, за спинами «подруг». Третья замерла в более удобной позе: на коленях. Нас разделяли каких-то два метра. Владыка же возвышался в трех метрах от меня. В Зазеркалье спальня казалась больше то ли от черной бездны вместо потолка, то ли из-за плоских отражений предметов и людей, то ли от всего вместе. Скорее последнее.

— П-п-погоди секундочку! — выпалил я.

Мозг закипал от напряжения, глаза метались из стороны в сторону — стреляли взглядом в мебель, во Владыку, в красные шторы, во Владыку, в осколки зеркала на полу, снова во Владыку. Я боялся потерять его из виду. Чутье молилось об укрытии, преграде между мной и ним. Но ничего подходящего не нашел.

— Е-если ты сломаешь меня, — начал я. Александр говорил, что в пятиэтажке живет черт. Эта женщина была ведьмой и захаживала сюда. Кроме того, обстановка очень походила на примеры из книг: извращенная община, помешанность на ранах и шрамах, содержание девушек как скота. Все как по учебнику. Но Владыка не был Скрытым, ведь круг не остановил его ни в Зазеркалье, ни в настоящем мире. Значит, он был одержим, а сам черт прятался внутри квартиры. Внутри спальни.

Во рту пересохло. Я сглотнул и продолжил:

— Лучше дай моему… рассудку медленно угаснуть. А еще лучше… поддерживай его на грани.

— Да, — мечтательно протянул Владыка. Уголки губ поползли вверх, словно жирные жуки на дереве. Оголились Два ряда желтых кривых зубов, до меня долетел слабый пшик зловонного дыхания, а уголки и не думали останавливаться. Когда они доползли до скул, кожа треснула. По нижней губе вниз потекли багровые капли. — Мне нравится. Так и поступим.

Мой взгляд мазнул по открытой клетке, по голубю — Скрытые чувствовали взгляды, поэтому долго на него не смотрел. Птица опрокинула голову и тихонько курлыкала от предвкушения, переминалась с лапы на лапу. Черти были скользкими, хитрыми и пугливыми. Одиночки всегда укрывались в тенях и оставались в стороне, всегда выдвигала на главную роль приманку.

Я вновь посмотрел на Владыку. Клетка стояла за ним. Проскользнуть не выйдет, пробежать насквозь — себе дороже. Я уповал на смекалку. Конечно, бросать вызов в хитрости Скрытому, который славился хитростью, не самая здравая затея. Все равно, что играть в шахматы против известного шахматиста. Но иного выхода мне не оставили.

— Ты говорил, что тебе нужен раб, — произнес я дрожащим голосом. — Но не объяснил для чего.

Я тянул время. Раны на груди и плечах жглись, мешали думать. Голова шла кругом, в ушах стучала кровь, а сердце… Сердце билось в груди, как запертый в клетке зверь. Время на размышления — вот, чего мне не хватало. И к счастью Скрытый попался из болтливых.

— Для свободы, а затем и для завоевания Совета. Эти дураки не стоят и пальца прошлого правителя, — облизнулся Владыка.

— Ничто не мешает тебе сделать одну из них мистиком и выпустить отсюда, — подкинул я дрова в костер.

— Они провоняли мной. Каждый жилец пахнет как я. Дураки сразу поймут, что к чему.

— Так, я тоже провоняю, — возразил я.

— Ведьмак и должен пахнуть как черт.

«Хреново, — мелькнула мысль. — Разговор зашел в тупик».

— Ты ищешь власти, но без причины.

— О нет… — прошептал он и снова облизнулся. На этот раз медленнее и вдумчивее. — Я жажду добраться до Матери. До ее силы. До ее знаний.

Матерь? Голова шла кругом от новых имен. Для маленького городка у черта на куличках в Лягушево слишком много мистиков. Или это обыденно? Обыденно встретить в деревеньке семью волхвов, а в городе-миллионнике пересечься с древней династией каких-нибудь астрологов. И не одной!

— Должно быть, Матерь связана с прошлым правителем, — ткнул я пальцем наугад и попал в звезду.

— Они работали вместе. Хозяйствовали в этой деревне задолго до прихода Совета. Матерь творила духов и славилась энергичностью и добротой. А правитель… о нем не осталось ни одного упоминания. Даже имя его кануло в лету. Сильно же он разозлил Матерь, что она поступила с ним так.

— Я не слышал ни о какой Матери от членов Совета, — попятился я.

Владыка тут же задрожал, как воздух в сорокоградусную жару. Его лицо покраснело, на лбу набухли вены — еще миг и взорвутся.

— Двинешься дальше, и сломаю тебе кости! — прокричал он.

Я дернулся, вытянулся по струнке ровно. Из ступней, казалось, полезли корни. За миг тело обратилось недвижимым древним дубом — столь стойким, что тяжелый грузовик не сдвинет.

— Она скрывается, прячется в Сердце Леса. В Совете от ее голоса говорит Зверь — последнее дитя Матери. Хотя сорок лет назад ходили слухи, что она сгинула вместе с Тираном из Лягушево. Вроде так звали прошлого правителя.

— Ты…

— Довольно расспросов! — рявкнул он. — Ты тянешь время.

С этими словами Владыка двинулся вперед, за раз перешагнул два метра и возвысился надо мной непоколебимой стеной. Настолько высокой, что закрывала лампочку на потолке и отбрасывала на меня черную тень. Зловоние гнилых зубов и годовалого пота обдало меня, как волна.

— Стой! Я… эм… Если поработишь меня, залезешь в долги! Да! Мир не спустит такое! — протараторил на одном дыхании.

— О, я подготовился, — нагнулся он, и наши лица поравнялись. Вблизи его лицо выглядело как маска. Лист кожи, который натянулись на голый череп. В глазах красные капилляры червями ползли по желтым белкам. Владыка ощетинился и прошептал настолько чувственно, насколько любящий супруг шепчет любимой женщине в томную ночь: — Я знаю о долге. Пятьдесят пять лет. Только скажи, и я выкуплю его у мира. А все твои трудности испарятся вмиг.

Я замер. Наверное, ослышался. Да, иначе и быть не могло. Черт пудрил мне мозги, намеренно сбивал цену, чтобы купить мою свободу за половину. Погодите… Почему я вообще задумался о ее продаже?

— Долг, — осторожно произнес я. — Я должен сто девять лет, а не пятьдесят пять.

Мои слова сорвали улыбку с его лица, как сильный ветер — листок с полумертвого дерева. Брови изогнулись в гневе.

— Ложь! — воскликнул Владыка писклявым голосом, какой выдавливал не каждый оперный певец. — Докажи! Ведьма обещала! Ведьма клялась! Тридцать лет! Я тридцать лет копил жалкие крохи, пока боролся, чтобы не исчезнуть! Тридцать лет ради этого дня!

— Обойдешься! — рявкнул я. — Хрен тебе, а не моя свобода!

— О, нет… Нет. Нет. Нет. Я получу свое. Здесь и сейчас!

Я не успел понять, что случилось. Его правая лапища дернулась и выхватила у меня серебряный нож. Когда лезвие коснулось подушечек пальцев, кожа на них зашипела, будто вода на горячей сковородке.

— Анна, — кинул Владыка нож одной из девушек. Та прыгнула и запросто поймала его. — Избавься. Настя и Вера ко мне! Держите мистика за ноги. Только нежно! Не дайте ему пораниться о вас.

Анна — та, что с длинными волосами — просунула руку за штору, открыла окно и выкинула на улицу нож. Настя и Вера подскочили ко мне. Обвились руками, будто змеями, вокруг ног, и потянули на себя. Анна проскользнула за спину, положила маленькие ладошки на лопатки и бережно уложили на красный ковер. Я и пикнуть не успел. Она села за мной и вдавила тоненькими ручками мои запястья в пол.

— Нет! Я пришел спасти вас! — успел прокричать я.

— Тише-тише.

Владыка сел на меня сверху и закрыл мой рот ладонью. В его правой руке блеснуло лезвие кухонного ножа.

— Я начну со скул. Затем перейду на левую руку, — кивнул он, и Анна одним рывком закатила рукав толстовки, что насквозь промокла от крови и пота. Взгляд девушки вонзился в старый шрам на запястье — свидетельство моей трусости и слабости. Взгляды остальных опустились на него следом. — Бедное дитя. Хотел убить себя, но испугался боли. Ничего. Я обучу тебя. Научу любить и желать боль. Твои раны никогда не заживут. Ты сам будешь разрывать их.

Я взвыл. Из глаз полились слезы. В мыслях пронеслась заученная молитва. Когда в ней закончились слова, она началась с начала. Снова. О Господи, молю. Снова. Защити раба своего. Снова. Пошли провидение. И снова.

Но небеса не ответили. В красной комнате я был совершенно один.

Холодное лезвие коснулось кожи над щекой. В следующую секунду холод сменился жжением. Уголка рта коснулась теплая кровь. Перед глазами взорвался фейерверк, красный свет заискрился, как бенгальские огни. А взор помутился от слез.

Окно дрогнуло с такой силой, что я услышал его сквозь мычание.

Владыка нахмурился и повернулся в сторону.

— Жалкий трюк, — процедил он. — Глупо и подумать…

Окно дрогнуло вновь. Протянулась секунда и дрожь повторилась. Казалось, снаружи началась война, вражеские снаряды взорвались в опасной близости от пятиэтажки и, судя по повторам, не думали заканчиваться.

Владыка цокнул.

— Если мистик что-то рявкнет про долг, — приказал он, — сломайте ему кости.

Девушки кивнули в унисон, и Владыка поднялся. Приоткрыл шторы и прильнул к окну.

Вот он мой последний шанс.

— Спасти, — прошептал я сквозь боль. Три взгляда сошлись на мне в тот же миг. — Я могу спасти вас.

Анна медленно наклонилась ко мне. Длинные локоны упали мне на лицо. Я чувствовал ее дыхание, слышал, как бьется ее сердце. Голубые глаза смотрели в душу. Полные розовые губы приоткрылись, и она сказала:

— Там, снаружи…

— Да! Снаружи! — от радости воскликнул я. — Я помогу вам выбраться! Помогу сбежать от него!

Она улыбнулась.

— Там, снаружи нас никто не ждет, — закончила девушка. Последняя ниточка надежды оборвалась. — Здесь наш дом. Здесь наша семья. Здесь мы.

Идя сюда, я думал, что встречу заложников. Бедных жильцов, которых силой удерживают в пятиэтажке. Что спасу их от злого Скрытого. Мои мысли лежали не далеко от правды, но они опоздали. Опоздали на тридцать лет. Я опоздал на тридцать лет. Те заложники давно мертвы. В злосчастной многоэтажке больше некого спасать. За тридцать лет сменилось целое поколение. Для новых жильцов я был чужеземцем, посланником «Внешнего мира». Иными словами: врагом и захватчиком. Моя маленькая авантюра — «исцелить» Семью плачущей кожи — была обречена с самого начала.

Я сомкнул челюсти до треска. Во мне не бурлил гнев, не плескалась ярость. Стенки сознания омывал скользкий страх, ужас от понимания, что никуда мне не деться. Здесь я потеряю самое дорогое — свободу.

«Черта с два! Я сбегу! Я выживу! Я…»

… соглашайся, — прошептал женский голос в закоулках разума.

Я узнал его. Прекрасно помнил, кому он принадлежал.

Теодор, — сказала эта женщина. — Если кто-то предложит выкупить долг, соглашайся без раздумий. Спаси Надю любой ценой.

«Пошла ты!» — мысленно воскликнул я.

Это наваждение Скрытого. Фальшивка, иллюзия, обман! Этого разговора никогда не было. Она бы не сказала такого… Нет. Сказала бы. Слова о моей жертве как раз в ее духе.

Пошли они все к черту!

— Я, — плюнул девушке в лицо, — обмениваю бездействие всех в этой комнате на пять минут на…

Та, что удерживала мои руки, дернулась и скрутила левую. Кость хрустнула, по телу растеклась острая боль. Две другие скрутили мои ноги — казалось, хотели выкрутить их из таза, как лампочки из цоколей. Я простонал, но не остановился:

— На свое право обещать и ваш долг за рану!

Четыре девушки отпрыгнули от меня как звери от огня. Владыка шелохнулся и замер у окна.

Я медленно поднялся на ноги. Зашаркал к клетке.

Голубь смотрел на меня с ужасом. Будто я был машиной, что неслась ему навстречу. От этой мысли на моем лице проступила улыбка. Вымученная, но улыбка.

Левая ладонь заползла в открытую клетку, как многоножка. Стоило разжать локоть, кости захрустели, а волна боли вновь накрыла меня с головой. Сволочи! Они сломали мне руку.

Пальцы сжались вокруг длинной шеи птицы, и я осторожно вытащил ее из клетки. Правой рукой нащупал в кармане отражение серебряного ножа — слава всем богам, оно не сломалось, когда меня вырвали из Зазеркалья. Я приставил лезвие к оранжевым глазам Скрытого и процедил сквозь зубы:

— Чистое серебро, ублюдок. Если… — застряли слова комом в горле. Точно. Я же обменял право обещать. — В общем, ты меня понял. Или мы уходим вместе, или вместе умираем. Выбирай с умом.

Каждое действие — обмен. Убийство налагало на убийцу долг в размере стоимости жизни убитого. Если убийца забирал жизнь не-мистика, платить долг нужно было миру. Ведь каждый человек, будь то Мирянин или Знающий, принадлежал Вселенной. Если жертвой становился мистик или Скрытый, долг появлялся перед владельцем жизни — сами убитым. Поэтому мистики нередко разделяли право на свою жизнь между теми, кому доверяли. Скрытые почти никогда так не делали. Редкие представители могли пойти на такой шаг, но из отчаяния, нежели по доброй воле. Они делили право между мистиками, чтобы, когда те умирали, оно возвращалось.

Я двинулся по коридору и остановился перед входной дверью.

— Блядь! — вырвалось у меня. Дверь закрыта. — Когда пройдут пять минут, твои рабы не двинутся с места. А кто-то из них откроет мне дверь.

Так и произошло: одна из девушек выпустила меня на лестничную клетку. Я вышел боком, чтобы не терять из виду пешек Скрытого. Спускаться боком по лестнице оказалось той еще задачкой, но я справился.

На улице под палящим солнцем меня встретила Надя. Она возилась с мешочком размером с ее ладонь. Рядом виднелись черные следы от взрывов.

— Ни хрена себе, — протянула она. Ее теплый взгляд смерил меня с головы до ног, и боль слегка отступила. — Выглядишь так, словно прошел через бойню.

— Идем, — сказал я и захромал в сторону своего дома. — Мне нужна твоя помощь.

— Постой. Я вызвала полицию и должна ее встретить, поэтому…

— До сюда полчаса езды. Нам нужно запереть черта.

— Это он? — поравнялась со мной Надя и ткнула пальцем в голубя, у головы которого я до сих пор держал отражение ножа. — Вроде голубь как голубь.

— Это он, — прорычал я. — Пойдем. Сотрешь у меня в квартире круг, чтобы я занес его. А затем замкнешь контур.

— Дашь ему летать по квартире?

— Нет. Думаю, запру в ящике.

☉☉☉

За окном солнце давно спряталось за горизонтом. Свет фонарей у дороги не долетал до окна на восьмом этаже, а в спальне одинокая лампочка явно не справлялась. Казалось, ее накрыла полупрозрачная пелена. В комнате было светлее, но стоило занести внутрь чертову клетку, свет померк, а воздух отравили запахи гнили и смерти.

Я сидел на кресле и прожигал взглядом закрытую клетку. Надя принесла ее из поместья. В детстве у Кати был попугайчик с зеленым окрасом. Помню, как ворочался в кровати до глубокой ночи, ждал, пока крикливая птица не замолчит на часа два, и все повторялось. Конечно, с годами сил у попугая поубавилось, и мои ночи украсила безмятежная тишина. Но я до сих пор иногда слышал чириканье Катиной птицы в кошмарах.

И сейчас в ее клетке сидело нечто пострашнее беспокойного попугая.

— Ты не победил, — злостно прошипел черт из-под черного покрывала. — Они все еще мои. Все еще принадлежат мне. Они…

— Мара, — устало сжал я переносицу пальцами, — разрешаю один раз войти в спальню.

За спиной раздались шепотки на неизвестном языке. Следом забарабанили детские шажки. Сначала одиночные, а затем всей толпой. Будто дюжина детей бежала со двора на обеденный зов. Справа в боковом зрении высунулась бледная ручка, секунду спустя из нее выросло тельце в белом кружевном платье. Шея заканчивалась половиной головы — кроме нижней челюсти ничего не виднелось. Девочка шагнула к краю стола, подпрыгнула, ухватилась пальцами и подтянула себя, будто весила не больше пушинки. По высоте она едва-едва не доставала до верхушки клетки — слегка меньше метра. Девочка встала рядом и повернулась на меня.

— Выкинь его, — сказала мара. Ее голос напоминал звук песка, что течет сквозь пальцы. На каждом слоге челюсть у девочки дрожала, язык подскакивал, как угорь на раскаленной сковороде. — Или убей.

— Пока не могу, — поморщился я от боли в шее.

Бинты ужасно натирали. Из-за них я горбился во время ходьбы. И только на стуле и кресле распрямлялся.

Когда мы с Надей зашли в квартиру и заперли черта в холодильнике — другой клетки, которую не открыть изнутри, не нашлось — я поехал в больницу, где мне наложили гипс и зашили порезы на груди и животе.

От толстовки остались лоскуты, но выкидывать ее не спешил. Мы вместе прошли через многое. Может, зашью дыры, соберу кусочки. Может, еще получится «оживить» ее. Но позже. Сейчас же я сидел в одних джинсах.

— Мне нужно, чтобы ты убила его, — сказал я. — Но только если один из фанатиков вломиться в квартиру.

— Хорошо, — слишком легко согласилась мара, и я уже подумал, что ее подменили, как она добавила: — Плати. Я великодушно подскажу, на какое предложение соглашусь.

— Давай, — вздохнул я.

— Когда до твоего дня рождения останется неделя, ты отпустишь меня.

— Я никогда…

— На иное не согласна, — отрезала мара. — Или так, или живи в страхе, что в один день его куклы ворвутся в квартиру и покалечат тебя.

Я цокнул. Убить Скрытого я не мог из-за неоправданного риска — мало ли что он заготовил на случай смерти. Поэтому мне остались только угрозы. И порой они работали не хуже увечий. Даже сейчас угроза смерти удерживала черта от штурма квартиры.

— Ладно. В обмен на… — сказал и осекся. Мой язык скользнул меж зубов, и я прикусил его. Во рту растекся медный вкус крови.

— Ха! — гаркнул черт. — Мальчонка обменял право обещать! Сученыш украл у меня карму!

Тот отчаянный обмен не был равным. Мое право стоило больше пяти минут бездействия, хоть и ненамного.

— Тогда скрепим договором, — спокойно объявила мара.

Я вытащил из рюкзака блокнот и выписал в него предложение мары и свое. Занес кончик ручки, чтобы подписать, но меня прервали.

— Нужна кровь, — сказала мара. — Или то, что содержит твое «я».

Правая рука сразу потянулась к отражению ножа в кармане джинсов. Вытянул его, положил на стол и провел указательным пальцем по лезвию. На подушечке осталась красноватая линия. Первая капля не заставила ждать.

— Твоя очередь, — протянул я листок маре, когда поставил на него кровавую подпись. Захотелось разрядить обстановку, поэтому неловко произнес: — Чувствую, что заключаю договор с дьяволом.

— Человеческие сказки придумали не на пустом месте, — сказала мара. — Мне нужно разрешение, чтобы поставить подпись на твоем листе.

— Разрешаю.

И она ткнула пальцем рядом с моим отпечатком и отпрянула. Я взял договор, присмотрелся. Ее подпись выглядела как кружочек серой пыли.

— Береги его, — предупредила мара. — Если нарушишь условия договора, последствий не избежать.

— Хотелось бы знать каких, — выдохнул я.

— Ценность твоих договоров упадет до нуля. Не страшно. Но Скрытые не жалуют таких… изгоев. Нарушение условий договора считается плохим тоном. Как среди мистиков, так и Скрытых. Хочешь испортить отношения со всеми Скрытыми сразу — разорви договор. Не буквально.

— Мда. Хуже и не придумаешь.

— Будь осторожен. Главный враг любого мистика — он сам.

С этими словами она разлетелась на серые клубы, осыпалась песком на пол и потекла мне за спину, к двери в коридор.

Я поднялся с кресла и поднял клетку за крючок со стола.

— Эй, ты! Ты еще вернешься ко мне! Еще будешь умолять, чтобы стать моим рабом! Те годы жизни все еще у меня!

— Да-да, — устало промямлил я.

Оставил голубя на кухне, чтобы он не разбудил меня ночью, вернулся в спальню и грохнулся на кресло. Подмывало: упасть на кровать и отправиться в мир снов. Но завтра меня не ждало ничего хорошего. Завтра заседание Совета. Завтра решится моя судьба. Я не волновался. В разуме не осталось места для страха и беспокойства. Все вытеснила дикая усталость. Веки налились свинцом, а конечности сделались ватными.

«Рано, — растормошил я себя. — Нужно еще кое-что проверить».

Я сгорбился над блокнотом. После выхода из пятиэтажки меня не отпускали слова черта.

Внизу листа я накалякал: «Долг миру»; вверху: «109 лет». Я должен был сделать так с самого начала. Еще когда только прочитал про долг. Но почему-то я поверил этой женщине.

Прочертил линию, и… чернила истончились, высохли. Под рукой не нашлось линейки, но готов поклясться — линия оборвалась ровно на середине листа.

С губ сорвался нервный стон.

— Блядь, — прошептал я.

Перелистнул на следующую страницу. Нарисовал два кружка: «Долг миру» и «55 лет». Черкнул линию, и чернила не высохли.

— Блядь!

Я швырнул ручку в блокнот. Она отскочила, ударилась о край подоконника, приземлилась на стол и насмешливо подкатилась к блокноту.

Эта женщина врала мне! Удвоила и без того огромный долг!

Ее ложь застала врасплох. Она была сродни плевку в лицо. Даже на смертном одре эта женщина не изменила своего отношения ко мне. Все это время она лишь водила меня за нос! А все ради чего?

Мысли споткнулись о причину ее поступка. О нет… Гнев уступил место страху, пробирающему до костей ужасу. Она скрыла причину… А если эта женщина что-то скрывала…

Я чуть не сбил ручку со стола — настолько истерично пытался схватить ее. Навис над блокнотом.

Рука дрожала, пока я выписывал самое дикое предположение.

После жизни на улице я всегда готовился к худшему. Часами прокручивал в голове ужаснейшие исходы. Надя бы назвала меня пессимистом. И была бы права на все сто.

Когда линия оборвалась в сантиметре от второго кружка, я не заплакал. Не закричал. Не разорвал блокнот на части. Не разгромил комнату.

Я лишь молча смотрел на линию, что тянулась от «Мне осталось жить» к «1 год».

«Мне жаль. Если у меня есть выбор, прошу, напишите на моей могиле: Зеркальный Я заставил меня это сделать»,

— предсмертная записка Михаила Рязанова.

♀♀♀

Ожидание убивало. Древние магические книжки, которые я читала, чтобы скоротать время, убивали вдвойне.

Идиот Тео сказал, что сегодня решится его судьба: сошлют его в «место, где застыло время» или нет. А мне оставалось только ждать. Ждать и надеяться, что корабль по имени Теодор не утонет и не потянет меня на самое дно. И, что самое страшное, мне связали руки. Фигурально выражаясь, конечно же.

Я сидела в мамином кабинете, за ее столом, и читала сборник историй о встречах с природными духами. Хотя «читала» еще громко сказано. Мой взгляд прожигал заголовок «Гадания в бане» уже добрых минут десять, пока мысли уносили меня далеко-далеко. Вспомнился вчерашний день.

Когда Тео опоздал на две минуты, Надя-ребенок забила тревогу.

Мама говорила, что в человеке живет двое: ребенок и взрослый. Первый все время перетягивает одеяло на себя и очень открыт. Второй же сдержан и холоден. И сейчас мой внутренний ребенок вопил:

«Такой зануда никогда не опаздывает».

«Небольшая задержка, — спокойно объяснила Надя-взрослый. — С мужчинами иногда случается».

Но Надя-ребенок не успокоилась. Мелкая чертовка назло затараторила и забила своими ужасами все мысли — ни секунды покоя! Чтобы как-то отвлечь разум, я пошла на кухню на кухню, где и заготовила хлопушки. Ничего серьезного. Немного соли, активированный уголь из маминой аптечки и остальное по рецепту. По рецепту, который я придумала от скуки на паре по химии в универе.

Смешно, но химия мне давалась легче других предметов. Уже сплю и вижу, как после торжественного выпуска в аттестате строку «Химия» украсит гордое «Отлично». Единственное за весь учебный курс. Еще была физра, но она не вязалась в голове со словом «предмет», поэтому не в счет.

Мысли об универе «приземлили» меня. Я и оглянуться не успела, как на столе лежали четыре свертка с фитилями. Умелые ручки — отличное лекарство от скуки. И не только. Ведь маленькие взрывы прекрасно отвлекали и людей, и нелюдей. Тем временем часы пробили пятнадцать минут десятого, а Теодора все не было. Он точно попал в ловушку.

После я вызвала полицию к пятиэтажке и побежала туда по тропинке. По очереди взорвала три штуки, чтобы привлечь внимание жильцов и подготовить место преступления для ленивых полицейских. Иначе они развернуться и уйдут.

Дальше на улицу вышел разукрашенный в своей крови Тео. Вид у него был безумный, если не хуже. А еще этот голубь… Птица замерла с перепугу, пока зануда угрожал ей ножом.

Щелчок зажигалки вывел разум из густой чащи воспоминаний. Я держала в руке зеленую пластиковую зажигалку, а губы нервно сдавливали сигарету.

— Совсем выжила из ума, — прошептала я сама себе.

Мама запрещала курить в доме. Не мне, понятное дело — ведь она не знала — а Мише и Кате. Наша жизнь и состояла из таких вот запретов, которые я благополучно нарушала. Никакого мороженого после школы, никаких игр с бездомными котятами и щенками, никакой еды в спальне. Мои маленькие протесты против ее жесткого нрава, казалось, забавляли маму. Но были запреты, которых боялась даже я. И курение в доме было в их числе.

Я убрала зажигалку и сигарету обратно в карман джинсов и тяжело вздохнула. Не хочу нарушать мамины правила после ее смерти. Раз магия существует, возможно, ее бесплотный дух бродит по темным коридорам поместья и только и ждет, чтобы закошмарить меня и Тео. Нет. Скорее она переродилась в Теодоре — уж больно он напоминал ее. Манера речи, взгляд на мир. Даже занудство! Забавно, что он так сильно ненавидел ее, что не замечал, как иногда повторял за ней слово в слово.

— Пойти, что ли, еще хлопушек сделать? — пробурчала я в пустоту и подняла задницу с кресла. Книга наскучила мне уже давно, пора заготовить оружие. Охотница я или кто?

Поспешила вниз по коридору, в гостиную.

Мысли вновь вернулись к сходству Теодора и мамы. И он, и она видели во мне девочку-в-беде, принцессу в башне, золушку, которая только и ждет прекрасного принца. Их отношения выбешивало.

Во втором письме мама просила оставить все на Теодора, взвалить весь груз на его плечи и жить спокойно. Она всегда оберегала меня. Растила в теплице, под стеклянным колпаком, как розу. Прекрасную розу из «Маленького принца». Миша и Катя завидовали: дергали за волосы, забирали игрушки и клали в кровать жирных гусениц. Всеми силами превращали мою жизнь в кошмар. Их игры по уровню порой доходили до книжных подковерных интриг. А в мире нет ничего хуже подковерных интриг вкупе с детской злобой. Брат и сестра строили из себя ангелочков, а когда мама отворачивалась, скидывали с себя крылья и нимбы.

С меня довольно. Какой идиот будет сидеть и ждать, пока его судьба решится? Какой глупец свыкнется с бессилием и примет любой итог? Кто угодно, но не я.

Если жизнь после смерти существует, я докажу маме, что я не беззащитна. Меня не нужно оберегать. Ведь даже у прекрасной розы есть шипы.

☉☉☉

— Решено не изгонять Теодора Рязанова в Беловодье, — громогласно объявил Воронов.

Я стоял в том же просторном зале богатого особняка. На полу стелились обломки дорогой мебели и осколки то ли стекла, то ли зеркала. Тусклые огни свечей в люстре едва-едва освещали зал, поэтому его стены и углы тонули в плотной тьме. Вдоль стены напротив меня сидели члены Совета. Слева направо: Мечтатель, Воровка лиц, Воронов, Александр.

Вот и все. Я и Надя спасены. Моя авантюра выиграла нам время, вырвала из цепких лап Совета то, что принадлежало нам по праву — срок в один год. Но цена успеха не радовала.

Взгляд опустился на левую руку. Ее с локтя до кисти покрывал кокон белого гипса, а бинты прижимали вплотную к груди. Я и забыл, настолько перелом неприятен. Каждая судорога отзывалась волной боли, кроме того, рука ныла сама по себе. Не раз я просыпался посреди ночи из-за тягучей боли. И был бессилен — лишь садился на кровать и ждал, пока боль утихнет.

Вчера толстовка испустила дух. Пока я ее зашивал, дыры росли. И моя любимая синяя толстовка распалась на лоскуты. Я похоронил ее в мусорке. С почестями, с прощальной речью. Толстовка заслуживала большего. Ее ждала долгая и счастливая жизнь, но ей не повезло. Она встретила меня.

Когда за мной пришел Мечтатель, я нехотя натянул нижнюю белую майку и одну из легких кожаных курток Дениса. На удивление она оказалась мне по размеру.

— Приговор Надежды Рязановой остается в силе, — следом огласил Воронов.

— Эй! — вмешался я. — Я же все сделал! Спас… Вытравил черта из пятиэтажки!

Воровка лиц широко улыбнулась. В тусклом свете ее ухмылка выглядела жутко: длинная тень тянулась с нижней губы по подбородку, отчего казалось, что ей оторвали пол лица. Гримаса напоминала одну из тех, какие корчат дети посреди ночи с помощью фонарика. Но в случае Воровки лиц, знания о ее «пристрастиях» и о том, чем она была на самом деле, превращали жуткую улыбку в настоящий кошмар. Ужас, который сошел с полотна безумного художника.

На ней было красное платье в белый горошек. Не то, что одевают взрослые женщины, чтобы привлечь голодные взгляды мужчин. От вида Воровки лиц веяло детской наивностью: в каштановых косичках запутались алые бантики, белые зубки поблескивали от юности. И только холодный взгляд выдавал ее истинное «я».

Она наклонилась влево, облокотилась на кривой подлокотник и положила подбородок на обратную сторону ладони. Вкупе со скрещенными ногами в жесте читалась насмешка. Воровка лиц словно готовилась выслушать занимательное открытие пятилетнего ребенка о чем-то очевидном.

— На столе лежит старая граната, — начала она. В голосе проскочил немецкий акцент. — Настолько старая, что взорвется в любую секунду. Ты сидишь за этим же столом и смотришь прямо на гранату. Уйти нельзя. Опрокинуть стол — опасно. Но в твоих силах обезвредить ее. Ведь ты точно знаешь как.

— Надя не граната! — возразил я.

— Она самая, — кивнула Воровка лиц сама себе. — Не за чем надеяться на случайность. Мы можем обезвредить гранату, мы это делаем.

— Она живой человек! Со своими мечтами и целями! — не унимался я.

Ее отношение, ее видение Нади, как гранаты бесило меня. Мои потуги мало значили, но во мне до сих пор жила надежда, что Совет можно переубедить. А если есть крохотный шанс, я им воспользуюсь. Ведь иначе мой хладный труп давно бы гнил в подвале заброшки.

— Как и другие люди вокруг нее, — влез в разговор Александр. — Ничтожный превратит землю вокруг нее в пустоши. В место, которое вытягивает жизнь и волю. Мы не будем…

— Вам плевать на других! Вы просто не желаете тратиться на этого… дракона!

— Твоя правда, — пожал плечами Александр. — Пустошь можно затопить или продавить глубоко под землю. Аждая необычайно редки. И те, кто связал свою жизнь с ними тоже. На всю страну наберется три семьи от силы. И услуги их крайне дороги.

— Десять человеческих лет, — заверил Мечтатель и подмигнул мне. — Если я правильно помню. Так было в девяностых.

Черт. Все бесполезно. Членов Совета не переубедить. Придется…

— Ей нельзя покидать город, — пресек мои мысли Воронов. Он ударил по мне строгим взглядом. — Между мистиками есть негласные правила. И одно из них — не перекладывать с больной головы на здоровую. Проблемы города — это проблемы города и только города. Существуют исключения. Но жертва Ничтожного под них не подпадает. Надежда Рязанова не покинет город до своего дня рождения.

— Мне все…

— Нет, — перебил Воронов. — Совет вправе разрешать и запрещать обычным людям покидать Лягушево.

— Мы владеем городом, почти как ты владеешь своей квартирой, — объяснил Мечтатель. — Долевое владение, если тебе это что-то говорит. Наша власть не совершена. Ведь она исходит не от нас, а от наших постов. Но влиять на перемещения жителей мы можем. Также как на скорость роста города.

— Черт, — сорвалось с моих губ.

В зале воцарилась тишина. Воронов громко откашлялся и огласил:

— На этом заседание Совета окончено.

Воровка лиц весело вскочила с кресла и замерла в пяти метрах от меня.

Я отступил. Мышцы в теле вмиг напряглись, словно передо мной стояла не девушка, а разъяренный медведь. Левая рука напомнила о себе. Губы сжались в тонкую линию от боли.

Воровка лиц приложила ладонь к розовым губам и послала мне воздушный поцелуй. От ее жеста по спине пробежал холодок. Меня аж всего передернуло. Затем она смущенно отвела взгляд, приглушенно хихикнула и прыгнула во тьму высокого прохода.

Следом поднялся Александр. Он носил то же, что и в нашу первую встречу: майку болотного цвета, серую жилетку и джинсы. А его пухлое лицо все так же сжимала тонкая оправа круглых очков — казалось, еще чуть-чуть и она лопнет от напряжения.

Александр молча прошел мимо меня, даже не взглянул на прощание.

Когда Мечтатель что-то прошептал своему коту — вроде, его звали Сигизмундом — я медленно подошел к ним и остановился на расстоянии восьми метров. Боялся подступать ближе. В памяти до сих пор не протухло воспоминание о невероятном большом коте, что вдавил меня в пол одной лапой.

— Вы говорили, что поможете мне, — кротко припомнил я слова Мечтателя на прошлом заседании.

Он смерил меня взглядом и добродушно улыбнулся.

— Помогу, — вставая с кресла, сказал Мечтатель.

На нем был костюм, какой обычно надевают деловые дяди на официальные приемы в дорогие рестораны: пиджак, брюки, рубашка и галстук. Но весь деловой образ перечеркивали цвета костюма. Пиджак и брюки были розовыми, а рубашка пестрела от ярких пятен, будто самый настоящий холст, который Мечтатель додумался надеть вместо рубашки. Галстук не выделялся ни цветом, ни узором — всего лишь однородно черный. Но на фоне остальной одежды он приковывал взгляд не хуже того же пиджака. По шее мечтателя ползли нарисованные сороконожки. Они обвивали ее, словно десятки удавок, ни сантиметра чистой кожи. Его уши были проколоты. Серьги выглядели как черные рога. Лицо Мечтателя, казалось, украшало собой все рестораны КФС — один в один полковник Сандерс. Только не хватало очков, а седые волосы спускались до плеч.

— Но в обмен ты проводишь меня до, — поднял он глаза в раздумьях, — ресторанчика и пообедаешь со мной. Уверен, ты еще не обедал.

— Я взял в привычку не есть перед опасным походом, — сказал я и не навязчиво дотронулся до правого кармана джинсов. Проверил отражение ножа. Ведь настоящий я оставил в пятиэтажке. — Я согласен пройти с вами…

— Размечтался, — перебил меня кот у ног Мечтателя. Серый мейн-кун даже не смотрел в мою сторону. Казалось, выход из зала привлекал его больше полудохлого мистика. — Разговор нужен тебе, а не нам. И условия ты ставить не вправе. Учись думать, челядь.

— Не слушай его, — отмахнулся Мечтатель и пошел к выходу. Мейн-кун зашагал следом. Я тоже двинулся вперед, и Мечтатель продолжил: — Я согласен отдать право вредить тебе во время этого сопровождения взамен на твою кампанию. Вред включает как прямой, так и косвенный. Как физический, так и духовный и психологический.

— Согласен, — ответил я.

Тьма поглотила нас и выплюнула в узкую улочку между двух трехэтажек. Окружающие звуки накатили тяжелой волной: гудки машин, визг колес и отдаленные разговоры прохожих.

Мечтатель застучал тростью и направился к выходу из улочки, Сигизмунд дернулся, одним прыжком долетел до шеи хозяина, зацепился хвостом и обмотался шерстяным шарфом. Все произошло за секунду. Пышный шарф настолько хорошо сидел на Мечтателе, что я засомневался: это кот притворяется шарфом или шарф — котом?

— Идем, идем, — поторопил Мечтатель.

Мы вышли на оживленную улицу. Буйная река пешеходов текла по тротуару вдоль дороги, текла прямо на нас. Я никогда не плавал, но сейчас прекрасно понял, что значит «плыть против течения». Они не натыкались на меня, но давили иначе — психологически. В толпе были в основном парни и девушки, изредка попадались взрослые, слегка чаще — пожилые. Машины столпились на дороге в пробке. Нервные водители без конца бибикали и кричали. Здания с трудом дорастали до четырех этажей, а внешний вид наводил на мысли о Советском союзе и Российской Империи. В центре города встречались две эпохи. Понимай я хоть что-то в архитектуре, без труда назвал бы в каком году какое здание возвели. А так выдавил бы только: «красивые дома».

Яркая одежда Мечтателя собирала взгляды прохожих. Некоторые оборачивались, будто проверяли: не показалось ли им. Малая доля взглядом соскальзывала с него и мазала по мне. Они чувствовались легким дуновением ветерка, ведь Надя восстановила мое существование.

На первых этажах зданий из панорамных окон наружу выглядывали витрины: зимняя одежда, товары для дома, магазин электроники.

«Надо бы купить телефон, — проскочила мысль. — Самый дешевый».

Мы свернули на первом повороте и вышли к ресторану. На улице стояли деревянные столы и стулья. Все столики, кроме двух, были заняты. Обеденную площадку огораживали клумбы с пластиковой травой. На углу одной из маленьких лампочек выстраивалось название: «Окно в стене».

Мечтатель занял стол на краю обеденной площадки, у одной из клумб. Я уселся напротив него.

— Мне… — начал я, но осекся, когда к нам вышел полный паренек в форме официанта.

— Добрый день, — устало пробурчал он. — Меня зовет Дмитрий. Буду рад обслужить вас. Вы готовы сделать заказ?

— Мы позовем вас, — ответил Мечтатель.

Официант кивнул и покинул нас.

— Мне, — продолжил я с того места, где меня прервали, и снова осекся. За спиной кто-то заливисто захохотал. Я обернулся, увидел парня и девушку. Они сидели в метре от нас, поэтому я сбавил голос и прошептал: — Мне нужна сила.

Мечтатель приподнялся и посмотрел мне за спину.

— Не волнуйся. Чужое мнение подобно болотной трясине. Если вляпаешься, то выберешься с большим трудом. Если, конечно, выберешься.

Меня беспокоило другое. Окружающие, будь то обычные прохожие или посетители кафе, запросто подслушают наш разговор. Они услышат о магии. Услышат о Скрытых. Услышат о мистиках. Знающего от Мирянина отличали знания об «обратной стороне», а ответственность за нового Знающего ложилась на того, кто приоткрыл завесу. Каждый проступок, каждое брошенное слово зачтется в мой долг, если я приведу на обратную сторону Мирянина. Именно поэтому мистики держали рты на замке, именно поэтому магия оставалась скрыта от большинства людей на протяжении веков.

— Думаю, ты не часто обращаешь внимание на случайные разговоры прохожих, — предположил Мечтатель.

Его слова разворачивались в вопрос: «Насколько часто ты слушаешь прохожих?» Разумно. Но зачем рисковать, если можно пресечь все возможности? И, похоже, Мечтатель предугадал мой ответ и опередил меня:

— Люди любят магию. Сама мысль о существовании скрытого мира будоражит их умы. Читатели с радостью погружаются в выдуманные вселенные, где «обычный человек» вдруг оказывается в мире магии, — сказал Мечтатель. Он нежно прикоснулся к серому шарфу и прошептал: «Сигизмунд, будь добр»; снял его и осторожно положил на искусственную клумбу. — Но стоит им обратить взор на «настоящую» магию, они воротят носом. Книжные полки забиты «магической» литературой, которая никому не нужна. Разве, что скучающим домохозяйкам и особо наивным. Как исцелить самого себя. Как стать волшебником. Как послать свое желание Вселенной. Думающие лишь воротят нос от одного взгляда на такое. Поэтому мы спокойно разговариваем на людях. Наш разговор — белый шум. А если они и вычленят из него отдельные предложения, подумают, что мы фанатики или дураки. Ведь мистицизм очень похож на «настоящую» магию.

Я опешил. Никогда бы не подумал, что слова «скрываться на виду» заиграют новыми красками. Наружу рвалось желание возразить, чтобы посмотреть, как Мечтатель ведет себя во время спора и насколько тяжело его вывести из себя. Но чутье остановило меня. Спорить с тем, у кого в друзьях или слугах водится огромное чудовище из шерсти, — не лучшая затея.

Мечтатель не ждал моего ответа. Он отложил листок меню в сторону и подался вперед, облокотившись на деревянный столик.

— Советую заказать кофе с молоком. Из-за него я влюбился в это кафе. Серьезно, лучшего кофе с молоком в Лягушево не найти. Готов заплатить за твой заказ.

— Нет, — отрезал я. — Лишний долг мне ни к чему.

Мечтатель тепло улыбнулся, будто дедушка, что за весь год впервые увидел своих внуков.

— Молодец, — только и сказал он.

К нам подошел официант, и Мечтатель заказал кофе с молоком и ломтик сахара. Я выбрал черный чай.

— Мне нужна сила, — повторил я настойчивее, когда официант принес наш заказ.

Мечтатель положил ломтик сахара рядом с шарфом и поднес кружку к губам.

— Сила, — протянул он, прикрывая глаза и вдыхая аромат перемолотых зерен и молока. — Я всего лишь старик с котом. Можно назвать меня слабейшим членом Совета.

— Вы сильнее меня, — заметил я. — Мне нужен совет. Я понятия не имею, как заработать годы жизни и насколько это тяжело. И… мне нужна сила, чтобы защитить Надю и себя.

— Похоже, слабый черт сломал не только руку, но и волю, — сделал глоток Мечтатель и поморщился. Кофе не успело остыть. — Каждый мистик выбирает дисциплину. Ведь все наши действия — обмен, и чем больше мы занимаемся чем-то одним, тем лучше и опытней становимся. Думаю, ты еще не выбрал направление.

— Нет, — отвел я глаза в сторону.

— Очевидно. Не советую Запредельные науки. Они заточены на обман мира, мистиков и Скрытых. Грезы как раз относятся к таким. Ведьмовство же является частью Искажающих дисциплин.

— Мары живут во Снах. И они тоже часть Запредельных, — сказал я. После разговора с Александром меня мучил один вопрос, и лучше времени для ответа, чем сейчас, не найти. — Мары обманывают мир с помощью морока. Черти тоже обманывают мир, но при этом ведьмовство относят к Искажающим наукам.

— Все из-за природы обманы. Мары обманывают мир, а черти — ранят. Видение мары никогда не станет явью. Рано или поздно мир сорвет с них маску и разоблачит обман. С ранами чертей другая история. Поэтому их Пляски опасны. Из-за последствий, — отставил он кружку и сплел пальцы в замок на столе. — Я настоятельно советую тебе продолжить дело Ведьмы.

— Ведь тогда я смогу обмануть мир, и выплатить долг, — закончил я за него мысль.

— Ведьма пыталась и провалилась. Проще выменять годы жизни у чертей. Они не редко копят их для выгодных обменов. Тот же Блуждающий Рынок колесит по всей стране. Может, тебе повезет, и они заглянут к нам. Хотя… Черти это черти. Они оставляют за собой реки крови и сломанные судьбы.

— И при этом вы советуете работать с ними…

— Большой риск и большой выигрыш, — пожал он плечами.

— Как же в ее духе, — вздохнул я. — Я подума… — осекся. Снова забыл, что потерял обещания после вылазки в пятиэтажку. — Думаю, ваш совет пригодится. Но мне все еще нужна сила. Я не знаю, как ее получить. Желательно быстро и… эм… безопасно.

Мечтатель откинулся на спинке стула и скрестил руки на груди. Он устремил взгляд в навес над нами.

— Думаю, ты знаешь, как появились Скрытые.

В «Основах» упоминались теории о происхождении Скрытых. Европейские мистики считали, что все Скрытые — это феи, которые когда-то сменили облик и забыли об этом. Среди русских мистиков ходила похожая версия: все Скрытые — черти. Поэтому большая часть славянских Скрытых боялась кругов, тлеющих углей и молитв. Некоторые мистики из Западной Европы — в основном дьяволисты и демонологи — думали, что все Скрытые — это люди, которых исказили демоны. Но среди прочих выделялась теория о первых людях. Ее придерживалось большинство.

— Адам и Ева. Первые люди.

— Они не люди. Адам и Ева — Внешние силы или просто Внешние.

— Тогда боги…

Мечтатель поперхнулся слюной. Его пальцы сжались в кулак, и он застучал по груди. На секунду, всего на долю секунды мне показалось: шарф на клумбе дрогнул, словно кузнечик, что приготовился для прыжка. И прыгнуть он хотел отнюдь не на Мечтателя или меня. А прочь. Взметнутся в воздух и унестись как можно дальше отсюда.

— О нет, — откашлялся Мечтатель. — Нет, нет. Боги сравнимы с каплей, а Внешние с бескрайним океаном. Они не считаются Скрытыми, ибо стоят выше. Намного выше нашего понимания. Но вернемся к Адаму и Еве. Однажды в Никогде столкнулись два Внешних: Движение и Рождение. Так и появилась наша Вселенная, а вместе с ней и первая жизнь.

— Люди и Скрытые, — догадался я.

— Нет, — отмахнулся он. Поднял кружку и подул на кофе. — Я говорю про первичный бульон и Первобытных. По легенде Адам и Ева «представили» миру половину своих «детей», а другую половину «скрыли». Поэтому мы зовем их Скрытыми.

От его слов пробегали мурашки по коже. Не как от страшилки или от настоящей истории о встрече с убийцей или маньяком. Скорее как от наблюдения за чем-то большим, несравнимо огромным, при взгляде на которое чувствуешь себя песчинкой в пустыне. Когда эта женщина оставила меня одного в детском лагере, я вернулся домой на своих двоих. Тогда я шел по пустой улице СНТ — ни уличных фонарей, ни света из окон. Лишь чернота. Помню: в тот день на небе не было облаков, и надо мной раскинулся усыпанный звездами небосвод. Мириады белых точек. Мириады звезд, что сияли далеко-далеко. В тот день я ощутил себя крохотной соринкой на одной из таких точек — сколь сильно приблизь, не увидишь. Масштабы космоса поражали воображение, а сейчас мне сказали, что за границей бесконечной темноты есть что-то еще. Нечто, для которого наш космос — всего лишь точка.

Я приобнял себя одной рукой.

— Вы не ответили, как получить силу, — поспешил вернуть разговор в прежнее русло.

Мечтатель сербнул кофе и сказал:

— Я не закончил. Когда появились люди, Первобытные стали нападать на них. Все ради опоры. Ведь мир забывал их. Начались Темнейшие времена. Человечество почти истребили. Самый сильный человек не более чем муха перед воплощением чистейшей силы, — сделал он глоток. — Но людей «спасли». Когда у Скрытых появилось подобие разума, они решили растить нас как скот. Мы поклонялись богам, и шагу ступить не могли без приказа свыше. Боялись темноты, ведь в ней прятались чудовища. Наши тайные владыки. Скрытых погубила наивность. Они сковали себя правилами. Глупыми законами вроде: не переступать текущую воду и не двигаться, пока на тебя смотрят. И люди ими воспользовались. Так и зародился мистицизм. А мы сбросили с себя оковы.

— Это не ответ на вопрос, — повторил я настойчивее. Мечтатель тянул время и всячески уводил разговор от главной темы. У меня потихоньку сдавали нервы.

— Подумай. В истории были все ответы.

Ладно. Сыграю по его правилам. Откинулся на спинке стула и задумался.

Мечтатель рассказал историю появления мистицизма, и я вычленил два возможных ответа на свой вопрос: или склонить колени перед могущественным Скрытым, или использовать их правила, как я поступил с марой. Чутье подсказывало второй. Вот только мара перевернула доску, заперла меня в моей же ловушке. Не ровен час, когда я загоню Скрытого в угол, а он отрежет мои конечности и оставит истекать кровью. К размышлению подключилось воображение. Оно нарисовало перед глазами мерзкую картину: я без рук и ног посреди спальни, а мара заливисто хохочет, запуская длинные костлявые пальцы в мои глазницы. Я вздрогнул. Второй вариант опасен. Но кроме него…

— Вы тоже хотите, чтобы меня поработили, — высказался я. Ничто так не проясняет намерения собеседника, как голословное обвинение.

— Один из выходов, — пожал Мечтатель плечами и сделал глоток. — Я бы даже сказал — наилучший для тебя.

— Нет! — воскликнул я, и другие посетители кафе обернулись на меня. Кулаки сжались сами собой. Я сдавленно прошептал: — Нет ничего дороже свободы.

Мечтатель улыбнулся.

— Свобода — лишь обман. Ты был в пятиэтажке и видел все своими глазами. Уверен, жильцы считали, что свободны. В нашем мире есть силы, для который мы — насекомые. Не более, чем корм или забавные зверушки. Домашние животные не понимают своего плачевного положения. Так не понимаем и мы. С Темнейших времен ничего не изменилось. Разбились только наши иллюзии. Мы по-прежнему рабы. Если не Скрытых, то чего-то высшего. Поэтому свобода — обман. Поэтому все бессмысленно. Думаю, ты не знаешь, как новички выживают на обратной стороне.

Меня пробрал холодок. Яркая одежда Мечтателя запестрела ярче от его слов. Вид старика вывернулся наизнанку и преобразился в злобную шутку. Насмешку над окружающими. Насмешку над миром. Насмешку над собой.

Если бы меня попросили емко описать человека перед собой, я бы назвал его «цветным господином с бесцветной душой». Да. Иначе не скажешь.

Я замотал головой.

— Есть три способа, — показал он три пальца. — Первый и самый долгий — хитрость. Заключай выгодные сделки, обманывай, угрожай, зарабатывай себе имя среди Скрытых. Из Совета таким путем пошли только я и Воровка лиц.

Шарф сбоку от него слегка задрожал, и Мечтатель, заметив это, откашлялся.

— Ну в моем случае были оговорки, но неважно. И совет на будущее не обсуждай с Воровкой лиц ее прошлое. Насколько я знаю, она поведала о нем только мне. Второй способ — родиться или примкнуть к семье мистиков. Тоже с оговорками, но под описание попадает Александр Кузнецов. Его семья работает с Былинами. А третий — продать себя Скрытому.

— Как поступил Воронов, — припомнил я слова Воровки лиц о рабе Зверя.

— Не совсем, — сказал Мечтатель. — Вороновы — яркий пример, что и сильнейшие из мистиков могут пасть. Когда-то Зверь победил Тирана из Лягушево. А все потомки стали его наградой. Дети Вороновых обречены с рождения. У них нет прав. На обратной стороне они — живые вещи. Но, как видишь, представитель Вороновых не страдает от болезней. Его жизнь не назвать счастливой, но он не борется за выживание, как некоторые.

На последнем предложении Мечтатель бросил на меня взгляд.

— Подумай над моими словами. Иногда вечное рабство лучше мучительной гибели.

Я невольно хмыкнул.

Вечное рабство мне не грозит. Неужели эта женщина продумала все наперед? Она знала о сроке жизни в один год и поэтому предложила продать себя Скрытому? Вопросы переполняли мозг. Казалось, еще чуть-чуть и он треснет, как сосуд, который доверху наполнили водой.

— И раз речь зашла о Звере, — продолжил Мечтатель. — Не расслабляйся. Он не отступит от своей затеи. Духи крайне неповоротливы. Если они что-то решили, обязательно воплотят это в жизнь. Поэтому ищи союзников. Теперь у членов Совета развязаны руки, и мы можем помочь тебе. Не бесплатно.

Я кивнул и вытащил из рюкзака деньги за чай.

Оставил их на столе и ушел. За весь разговор не сделал ни одного глотка. Мечтатель и слова не…

— Держи, — покопался он в кармане розового пиджака и вытащил визитку.

Мой взгляд уперся в прямоугольник белого картона. Я брать не спешил — в «Основах» черным по белому писалось о таких случаях. Подарок повесит на меня долг. Небольшой, но все же.

Мечтатель сдержанно улыбнулся и произнес:

— Признаю ценность этой визитки нулевой. Она ничего не стоит ни для мира, ни для меня.

И только после этих слов я взял ее и поднес ближе.

На белом картоне красовался черный логотип надкусанного яблока, на нем виднелся нарисованный в похожем стиле пластырь. Надпись под знаком гласила: «Ремонт айфонов». Ниже уместился адрес «ул. Красноармейская 47/2».

Бровь поднялась сама собой. Я отлепил взгляд от визитки и многозначительно посмотрел на Мечтателя.

— Это к словам о союзниках, — объяснил он. — Я открыт для предложений. Заходи днем.

Я ушел прежде чем с губ сорвался вопрос. Ноги понесли меня к ближайшей остановке, пока в разуме по частям выстраивался план. Раз угроза жизни миновала пора заняться выплатой долга и разгадкой тайны этой женщины. Вопросов накопилось достаточно, а происходящее все больше напоминало огромный развод. Весь разговор меня не покидало ощущение, что меня дурят, что я говорю не с мистиком, а с телефонным мошенником.

Довольно. Я разгадаю ее замысел. И начну с квартиры Дениса… с моей квартиры.

По пути домой я зашел в секонд-хенд. Без верхней одежды жилось тяжело, а ходить в одежде Дениса не радовало. Мое «я» уменьшалось с каждой минутой, пока его кожаная куртка облепляла меня.

Я вышел из магазина в приподнятом настроении и, что немаловажно, в новой зеленой толстовке — куртка уместилась в пакете. Надеть толстовку со сломанной рукой было тяжело, но у меня получилось. Не в первый раз снимал и надевал одежду со сломанными конечностями. В больнице смена трусов стала вопросом жизни и смерти.

В магазине синие «сестры подруги» манили меня, от одного взгляда на них в памяти просыпались воспоминания о «погибшей» толстовке. Но я выстоял. Не изменил себе — купил толстовку — и не запятнал память о прошлой — выбрал другой цвет. Зеленый занимал второе место в списке любимых, поэтому я думал не долго. На новой толстовке была красная надпись «Japan» и тории того же цвета.

Покупка обошлась в полторы тысячи рублей. На секунду промелькнула мысль бросить все и навестить мусорки под домом, где я жил. Наверняка бы нашел одежду попроще и подешевле. И того же качества! Всю дорогу до кассы жаба душила меня, а чутье вопило о преступной растрате. Будь на моем месте Теодор до приезда в Лягушево, он бы обошел магазин одежды стороной. Но походы в пятерочку приглушили внутреннего жмота. И как показал опыт: достаточно для покупки за полторы тысячи.

Кроме секонд-хенда, я забрел в «Магнит косметик». Не за косметикой. Я искал зубную пасту и новую щетку — по той же причине. Вещи Дениса постепенно убивали меня. Да, они принадлежали мне и на обратной стороне, и на обычной. Но знание о том, что когда-то ими пользовался старший брат, нависало на шее многотонным грузом.

Я зашел в поместье и сказал Наде, что со мной все хорошо, что изгнание отменили. И направился домой.

Когда ключ провернулся в замке входной двери два раза, я зашел в квартиру. Лучи дневного солнца струились через окно на кухне, поэтому свет в коридоре не включал. Внимание сразу привлек трупик голубя на пороге кухни. Перья торчали в разные стороны, туловище приплюснутое, лапки лежали в двух сантиметрах от тела, на месте головы растекалась розовая кашица.

Сердце ушло в пятки в ту же секунду. В голове завертелись, закружились вопросы: почему, зачем, какого черта? Но через миг их оглушил наиважнейший — как? Как он выбрался из клетки? Как он пролетел через белую границу вокруг клетки? Как он, черт возьми, умер?

Я кинул пакет с покупками на шкафчик для обуви и сорвался с места. Забежал в уличных кроссовках на кухню.

Там под обеденным столом меня ждал еще один. Точь-в-точь, но с другими ранами: крылья и голову отсекли от туловища и разложили рядом. Если первого словно раздавила машина, то второго убили намеренно и вдоволь поиздевались после смерти. Ни стыда, ни совести. На стуле нашелся третий мертвец. Живодер усадил его, как куклу во время детского чаепития, разрезал брюхо и забил его солью. Сам обеденный стол преобразился. Черную древесину покрывали светлые следы. Казалось, игрушечные человечки устроили на столе гонку на игрушечных машинках, а резиновые шины заменили на металлические с шипами. Иначе и не объяснишь длинные волнистые линии. Не водил же кто-то по столу ножом? На такое не хватит никакого терпения.

Клетка нашлась на дальнем краю стола. Ее накрывала черная ткань. Белая граница из мела обводила клетку — я начертил ее на всякий случай, чтобы черт не сменил облик и не сломал «темницу». Рядом лежали кучки розовых органов. Должно быть, голубиных. В воздухе витал запах гнили и смерти. Он был слабым. Так пахло мясо, которое только-только начинало портиться.

Внутри клетки что-то глухо щелкало и трещало, будто шестеренка билась о металлические прутья, будто разваливалась от трения.

Я подошел ближе на цыпочках.

Как зритель в преддверии развязки, окружающий мир онемел: ни визга шин с улицы, ни разговоров соседей за стеной, ни скрипа мебели. Лишь удары моего сердца и прерывистое дыхание.

Взглядом ощупал границу круга. Она цела. Клетка заперта, а черная ткань не тронута. Или я сошел с ума, или…

Я цокнул и сжал пальцы на правой руке в кулак. Замахнулся для удара по столу, но одернул себя. Когда-нибудь она доведет меня до ручки.

Произошедшее напомнило о словах Мечтателя. Про три способа выжить новичку на обратной стороне и про выводы, к которым я пришел после его рассказа о происхождении Скрытых. Или перехитрить их, или склонить голову. Третьего не дано. Я без раздумий выбрал первое. Но Мечтатель посеял зерно сомнения. Как обмануть того, кто старше меня на сотни лет? Как угрожать тому, кто веками пугал моих предков? Мне казалось, что я победил мару. Загнал ее в угол, воспользовался слабостью и вынудил принять поражение на моих условиях. Но нет. Вернее, не совсем. Она превратила разгромное поражение в ничью и шаг за шагом оборачивала его в уверенную победу. Свою победу. Когда-нибудь моя воля ослабнет от ежедневных кошмаров. Когда-нибудь мара подчинит меня. Ведь она — Скрытый с сотнями лет за плечами. А я — мистик-новичок, бывший «оккультный бомж.

Я набрал полные легкие воздуха и медленно произнес:

— На окнах сетка. Голуби бы не залетели в квартиру.

Трупики птиц нахохлились, вздулись, как шарики от напора воды, и лопнули облаками серой пыли.

Взгляд запрыгнул на стол, на следы от ножа.

— Квартира была закрыта. Домушники бы перевернули все вверх дном, но остальная мебель цела.

Порезы, казалось, услышали меня. Светлые следы задрожали, зашипели, словно змеи, и поползли сначала к краям, а затем по ножкам вниз. Стоило им коснуться белой плитки на полу, они истончились и пропали.

К миру вернулся голос. С улицы за окном донеслись звуки проезжающей машины и вой ветра. Кроткие, но все же.

Я посмотрел на клетку, открыл рот, чтобы развеять последнее видение мары. Но, похоже, оно исчезло само. Треск шестеренки сменился отборным матом вперемешку с курлыканьем. Черт застал меня врасплох. Он выкрикивал слова, которых не знал даже я. И это говорило о многом. Уверен, сожители по приюту спутали бы его маты с «заморскими» словами или со старорусскими песнями.

— Шаврикъ недоделанный! Слышь меня! Ответь быстро! — не затихал он ни на секунду.

— Здесь я. Хватит кричать. Соседи же услышат.

— Ой, — пискнул черт тоненьким голоском. И завопил со всей силы: — Твоя беда, фофанъ! Гоните его! Он режет девок! Насилуют! Помогите!

— Мне нужны человеческие годы, — выпалил я в надежде утихомирить его.

— С радостью! Гони свободу и свою голову. Мое предложение в силе до конца года. С превеликим удовольствием выдам все за твою свободу, бездарь говноротый.

— Мне нужны два года, а не пятьдесят пять.

— Неа, по частям не отдам. Я ж не дурак, как ты.

Я помассировал правый висок. Голос черта звучал как сигналка машины: громко и раздражающе. Впервые встречаю кого-то с настолько противным голосом. Я-то думал, что хуже прокуренного хрипа не найти.

— Верни… — начал он, но я перебил его.

— Ты теряешь карму, — прошипел сквозь зубы. — Минута за минутой. Мне даже интересно, что случится, когда ты залезешь в долги.

Черт стих. От его молчания по коже пробежали мурашки. Молчание болтливого дурака не к добру.

— Не доводи до такого, — прошептала из-за спины мара.

Я подпрыгнул от неожиданности и резко обернулся.

Она находилась в проходе. Кукла в черном костюме сидела на детском трехколесном велосипеде. Лицо было бледным, глаза красными, на пухлых щеках завивались красные спирали, волосы черные и растрепанные. На шее красовался алый бантик. Мара выглядела знакомо. Вроде я видел эту куклу в каком-то фильме, но не припоминал в каком.

— Не доводи до такого, — повторила она, и нижняя челюсть куклы запрыгала вверх вниз. — Когда он достигнет края, придет Ничтожный. Когда придет Ничтожный, я пересеку белую границу.

— Он не поступит так, — выпалил черт в клетке. — Только глупец…

— Не спеши с выводами, — вмешался я. — Мне осталось жить меньше года. А в конце года придет Ничтожный. Если не найду годы жизни, мне конец в любом исходе.

В голове зрела задумка. Мара очень вовремя появилась, а ее слова — намеренно или нет — напугали черта. И меня заодно. Мне требовалась сила. Любой, даже слабый источник подойдет. Раз я уже связался с чертями, использую их. Пройду по дорожке, которую выложила передо мной эта женщина. Всего чуть-чуть. Пару шажков.

— Но я разрешу тебе… — начал я и осекся. Чертовы обещания! — … За разрешение оставаться в квартире полагается плата.

В памяти ожили слова Мечтателя о первом способе выжить на обратной стороне:

«Заключай выгодные сделки, обманывай, угрожай, зарабатывай себе имя среди Скрытых».

Угрозы были для меня крайней мерой. Границей, за которой заканчивалась совесть. Но я чуть не распрощался со свободой. Вплотную подошел к незавидному концу. Все из-за упертости. Ведь я хороший парень. По крайней мере, вел себя так два года кряду. И я ошибался. Будь я решительней. Будь я подлым и мерзким, как эта женщина… Воспользовался бы Амбрагарудой или запер бы в похожей клетке мару. Если бы я изначально смотрел на Скрытых как на инструменты, возможно, не попал бы в ловушку в пятиэтажке.

С меня довольно. К черту совесть, к черту манеры, к черту доброту.

— Скаредъ! Ты нас погубишь! Скажи ему, он же не в своем уме!

Кукла закрутила педали, и велосипед тронулся с протяжным скрипом. Она объехала меня за спиной, остановилась перед столом. Мара не проронила ни слова. Лишь дергано повернула на меня бледную голову. Во взгляде стеклянных глаз читалось немое послание: «продолжай».

— Я должен пятьдесят пять лет. И недавно выяснилось, что я умираю, — сказал я. — Мой конец в любом случае будет мучительным. И я могу забрать за собой столько Скрытых и мистиков сколько захочу.

Пустые угрозы с приправой из горькой лжи. Как учила эта женщина. Перед плетением паутины вранья узнайте, что известно жертве. Найдите все источники знаний и отрежьте их или подкупите, или запугайте, или исказите. Когда жертва останется одна, начните с правды, которую знает жертва. Медленно добавляйте ложь, пока границы не сотрутся окончательно.

Она не говорила это напрямую, но урок считывался с ее поступков и советов. После восьмого дня рождения Кати эта женщина рассказала ей, как обольщать мальчиков: все — от яркого стиля одежды и до открытых заигрываний.

«Мужчины любят, когда хвалят их ум и смекалку, — объясняла она. — Начни с малого. С мимолетной лести. Будь осторожна. Иногда лесть попадает в ущербность и вскрывает старые раны».

— Эй, малец, — спокойно произнес черт.

Из его голоса выветрились чувства. У меня пересохло во рту, а кожи коснулся жар. Казалось, стены квартиры рухнули, как карточный домик, и за ними раскинулась бескрайняя пустыня. Ни травинки. Лишь песчаные дюны и барханы. Здесь, под палящим солнцем, меня ждала только смерть. Долгая и неминуемая.

— Я уже встречал таких прохвостов. Я капал на мозги солдатам, пока ты еще не родился. Я портил пайки, раскидывал по земле гильзы и прятал лопаты. А когда достойные из достойных сходили с ума, перебегал к противникам и делал то же самое с ними. Моя Пляска растягивала войны. Мы превращали людей в животных. Питались их ранами как телесными, так и душевными. Тебе не обмануть меня. Ведь там, в моем царстве, я видел твое истинное лицо. Пугливого ребенка.

— Ты… — запнулся я. Голос истончился и замер в шаге от визга. — Ты не прав.

— О, я знаю, о чем молвлю. Прекрасно знаю, — усмехнулся он. — Ты запер меня в клетке, очертил мелом и угрожаешь самоубийством. Ты в тупике. И загнал тебя в него я. Я содрал со старой раны кожу и показал насколько ты жалок. И теперь твой скудный разумишко волнуют мысли о силе. Они чешут, чешут, чешут и чешут его изнутри. Чешут до крови. Я чувствую запах ран. Две оставили черти. Одну моя рабыня. Те, что на груди, дохлый бог зеркал. Те, на лице, думаю, ткачиха кошмаров. Я слышу их песни! Раны поют мне серенады, молят, чтобы разодрал их.

Черт! Меня не только раскусили, но и осадили. Какого черта Скрытые такие умные? Мало того что он разбил меня в пух и прах, он оставил в пламенной речи ловушку. Про две раны, которые нанесли черти. И не прогадал. Мысли то и дело возвращались к ним. Так и тянуло спросить: о каких ранах идет речь?

Как эта женщина договорилась с Амбрагарудой и тем, вторым, кто носит книги? Как вынудила их подчиняться себе?

Ладонь сама прикрыла рот, а взгляд вонзился в пустоту между мной и клеткой. Мне нужна сила, опора, хотя бы рыхлая земля под ногами. Морок не подходил. Видения запросто разбивались вдребезги неверием и сомнениями. Отражения из Зазеркалья держались дольше — в них труднее заметить подвох. Но все же. И то, и то обман. Фальшь, а не настоящая сила.

Как вынудить Скрытого поделиться могуществом? В голову не приходило ничего дельного, поэтому я поставил точку в нашей игре:

— Ты теряешь карму, — полушепотом произнес я, приобнимая себя одной рукой. — За разрешение нужно платить.

— Предлагаю тайны, свои знания, — сказал черт. — Я прожил долгую жизнь. Меньше, чем Матерь, но дольше тебя. И знаю много полезного.

— Меня не подкупить знаниями.

— Они полезны, — вмешалась в разговор мара.

Я повернулся к ней и подскочил. Вместо куклы чревовещателя на велосипеде, рядом со мной стоял парень с черными растрепанными волосами и в синей толстовке. На месте глаз зияли красные дыры, а по щекам спускались кровавые слезы. Он прожигал взглядом клетку.

— Во все времена знания были острейшим клинком и прочнейшим щитом. Моя госпожа, моя любимая госпожа умерла из-за своей недальновидности, — сказала мара и «посмотрела» на меня. — Не совершай ее ошибку.

Мои губы сжались в тонкую линию, зубы заскрипели.

Знания — понятие растяжимое. Считался ли рецепт бутерброда с яйцом знанием? Схрон пятилетних детей — тайной? Вот-вот. И мара склоняла меня к согласию. Ненавязчиво, слегка-слегка. Она не говорила напрямую, лишь подталкивала к «верному» выбору.

Эта женщина всегда говорила, что союзники порой опаснее злейших врагов. Забавно, как я записал мару в союзники, стоило ей подыграть моим угрозам. Ее намерения мне не ведомы. Для мары я — подлый пленитель, а она — жертва. Наш договор обещает ей свободу через год, и, похоже, мара желает прихватить должное — глаза и силу — с моего согласия или без. Поэтому она подгрызает волю и рассудок своими ужасами, поэтому предлагает невыгодную сделку. Мое порабощение для нее вопрос времени. Времени, которого у Скрытых предостаточно.

Мысли натолкнули меня на одну идею. Проверю ее позже.

— Мне нужна сила, — сказал я. — Знания мне ни к чему.

— Мечтай, — фыркнул черт.

— Ладно, — пожал я плечами и развернулся к выходу в коридор.

— Эй! Мы не закончили!

— Ты не хочешь давать мне свою силу, а я не согласен ни на что другое, — обернулся я к обеденному столу. — Не я же теряю карму. Поговорим позже. Думаю, время играет в мою пользу.

— За мной придет Ничтожный! Он убьет всех нас!

— Конечно. Когда ты погрязнешь в долгах, разумно будет избавиться от тебя. Я не могу обещать, но… — задумался я. Собрался с мыслями и сказал: — Будь на моем месте тот, кто может, он бы облепил клетку черными пакетами и закопал бы тебя глубоко под землей. К тому же, он бы очертил могилу белым мелом для уверенности.

— Я-я изголодаюсь по ранам! Стану Первобытным!

— Поэтому тебя бы вывезли из города и закопали в глухом лесу. Там, куда никогда не ступит нога человека. Тебе знакомо. Кажется, Александр назвал это Слепым пятном. Я не обещаю, но желаю счастливых десяти лет в ожидании своего конца. В одиночестве. В темноте. В маленькой клетке.

По пути в спальню я взял пакет с одеждой Дениса и своими покупками. Зашел в комнату, захлопнул дверь, кинул пакет на кровать, прыгнул к подоконнику и громко выдохнул. Мерзость. Угрозы отдавались горечью на кончике языке, а в мыслях, как сломанная пластинка, вертелись мои же слова. Недавно я воротил нос от угроз, мнил себя хорошим человеком, думал, что мы с этой женщиной стоим на разных концах стрелки морального компаса. Как же я ошибался…

Рязановы прокляты. Мы жили в яде с рождения. Росли и наблюдали за ней, учились ее приемам. Удивительно, как Наде удалось сохранить себя. Сохранить доброту и чуткость. Сохранить тепло в сердце. Возможно, это и значило быть любимицей у этой женщины. Только Наде она позволяла цвести под лучами солнца, пока мы барахтались в помоях.

— Ничего, — прошептал я себе. — Я спасу ее любой ценой. Пройду через ад, покроюсь ранами и сгнию изнутри, но спасу. Если для нее мне придется пойти на сделку с совестью, я сделаю это без задних мыслей. Ведь иначе в этом мире не выжить.

Слова не облегчили груз на плечах. Напротив, ржавые цепи потяжелели в разы. Но от признания прояснилось в уме. Я увидел еще один отрезок пути. Ее пути. Грандиозной задумки, дороги, что приведет меня к незавидному концу и Надиному спасению.

Она оставила квартиру Дениса как есть. Не уготовила ловушек в поместье — если не считать запрет на посещение большинства комнат. Но она ненавидела меня сильнее братьев и сестер. Эта женщина относилась с большей теплотой к булыжнику на дороге, нежели к родному сыну. Она знала, что я захочу спасти Надю, знала, что ради сестры пойду на многое. И воспользовалась этим. Надя тонула в болоте, а я медленно вытягивал ее с помощью каната. В этом и заключалась месть этой женщины. Она испортила канат и взамен оставила проволоку с шипами. Чтобы спасти Надю, мне нужно вновь стать Рязановым. Вновь окунуться в помои, в которых задохнулись Миша, Катя и Денис. Я сбежал два года назад, и теперь «вернулся».

— Раз ты так этого хочешь, «мама», — сказал я. — То я снова стану Рязановым.

Я вытащил из пакета черную кожаную куртку Дениса и прильнул к двери. Хотел повесить куртку на крючок в коридоре, но одернул себя. Не время. Пускай черт поварится в собственном соку. Иногда наши собственные мысли неотличимы от острых кольев. Зайду к нему вечером, а сейчас…

Уселся за кресло и включил компьютер Дениса. Не пользовался им с той злосчастной ночи.

Хоть я и «вернулся», но покорно следовать в ловушку этой женщины не спешил. Голова раздувалась от вопросов и несостыковок. Она растила детей на убой, но почему-то помогала Денису защитить себя и затем убила собственными руками — по словам мары. Ничего не понимаю. Чем больше я узнавал, тем больше путался в происходящем. Пора расследовать ее причины. Возможно, так я пойму, что она уготовила для меня и спасу заодно и себя.

На мониторе отобразилась мультяшная девушка. Следом моргнули папки и файлы. Они усеяли весь рабочий стол и закрыли собой красивый фон. Через секунду открылся мессенджер, но я свернул его. Мой взгляд прилип к желтым листкам для заметок, которые рамкой обклеивали монитор. В прошлый раз у меня не хватило духу сдуть с них пыль, не хватило духу плюнуть в душу старшему брату. Не из-за уважения к человеку, а скорее из уважения к мертвецу. И сейчас я все так же сомневаюсь.

Денис бы не писал на листках секреты этой женщины, меня ожидали тайны самого Дениса. Личная жизнь, страхи, мечты, волнения и душераздирающий крик о помощи, что отпечатался в стенах квартиры. Что бы я не нашел — это разобьет мне сердце.

Я сорвал с правого нижнего угла листок. Он был квадратный и желтый. Помещался в ладони и прилипал пальцам. Одну из сторон покрывал слой серой пыли, и сквозь него просвечивались надписи. Едва-едва. Даже если присмотреться, не разобрать.

Я поднес листок к губам и подул. В воздух взметнулось облачко, но большая часть пыли осталась. Черт. Придется стирать пальцами.

Через секунду мне предстала надпись: «Меня зовут Денис Рязанов».

Бровь приподнялась сама собой, а губы искривились в немом вопросе: что? Я ожидал увидеть имя пользователя и пароль. Электронную почту, адрес сайта, который стыдно оставлять в истории браузера, что угодно, но не напоминалку.

Может, другой листок прольет свет?

Стер слой пыли, вытер пальцы об толстовку — потом постираю — и поднес листок к глазам.

Они округлились, когда взгляд коснулся слов: «Мой день рождения 05.10.2018». Какого…

Третья записка ошеломила не меньше: «Мои родственники». Ниже шел список из трех имен: Миша, Катя, Надя. На четвертое не хватило места. «Катя» придавила «Надю» к самому краю.

От другого листка у меня засветились глаза. Наконец-то! Хоть какая-то зацепка!

«Не доверяй маме. Она не договаривает».

Денис подозревал эту женщину. Чутье подсказывало ему, что она готовила что-то за его спиной. Не мудрено. Только полный дурак поверит этой женщине и подставит ей спину. Денис всегда был маменькиным сынком, но, похоже, приближение смерти отрезвило его. Показало «маму» в неприглядном свете и обличило ее ложь.

Остальные записки содержали бытовые мелочи: время завтрака, обеда и ужина, номера телефонов «мамы», Миши, Кати и Нади, собственный адрес и адрес семейного поместья. Но вот последняя записка оставляла много вопросов.

«Диск D», — виднелась кривая надпись на квадратном листке.

Если остальные напоминали Денису о чем-то, то и последняя тоже. Только о чем? Диск D… Я сразу взялся за мышку.

Знаний о компьютерах хватало, чтобы сказать наверняка — речь шла о нем.

Открыл проводник и нажал по надписи Компьютер. Перед глазами всплыло окно со списком дисков, в числе которых и нашелся Диск D.

В нем меня встретил список папок, что тянулся до края окна и продолжался ниже. Все названия были на английском. Думаю, это игры.

Пролистав вниз, я обнаружил папку «Хентай». Хоть интернетом я пользовался пару раз, но прекрасно знал, что такое «Хентай».

Я вздохнул. Мы с Денисом не были близки. Он круглыми сутками сидел в своей комнате, а я не отходил далеко от Нади. За всю жизнь мы и не поговорили-то ни разу. Даже не смотрели друг на друга. Я не знал его ни как человека, ни как старшего брата. Мы оставались незнакомцами до самого конца. Его конца. Но чем больше я узнавал о нем, чем больше погружался в его жизнь, тем сильнее на меня давил стыд. Возможно, поэтому я медлил, поэтому не лез в прошлое Дениса. Мной управлял страх. Чутье подсказывало: его отчаяние раздавит меня, прихлопнет, как назойливого комара. От одного взгляда на доску все внутри сжималось. И теперь я лез дальше. Денис уже стал для меня жертвой этой женщины. Еще чуть-чуть, и он преобразится в «бедного старшего брата». Еще чуть-чуть, и жизнь в его квартире станет пыткой.

Но без знаний мне не выжить. Забавно, чтобы спасти себя физически, нужно убить морально.

Я открыл папку, и одна за другой на экране высветились картинки с голыми мультяшными женщинами.

Что я искал? Очевидно, подсказку. Денис забывал отдельные мелочи, забывал события, забывал родных людей. Он выписал правила выживания на доске, потому что боялся забыть их. Боялся, что ошибется и умрет из-за пробелов в памяти. Он обклеил важными заметками монитор компьютера. И только на одной не было конкретной информации.

Выбор названия папки не был случайным. Оно приковывало взгляд. Уверен, эта женщина не знала слова «Хентай». В ней бы заиграло любопытство, и она бы без зазрения совести нажала на нее. Обнаружив сотни порно-картинок, эта женщина бы остановилась. Списала бы находку, как «коллекцию для выпуска пара». Но я нажал на случайную картинку с названием «Голодные мамочки.docx». Исключительно из-за веры в старшего брата.

Открылась программа LibreOffice, а за ней редактор документа. На первой строке виднелась дата 15.06.2018. А ниже:

Сегодня смотрел на авито гитары и пианино. Дорогие. Если переживу день рождения, выпрошу у мамы гитару. А когда устроюсь на работу, можно и подумать над пианино.

Хотелось посмотреть уроки по программированию и засесть за свою игру, но из-за сна у меня ужасное настроение и болит голова. Снова золотые дороги, высокие шпили и безликий чел в моих шортах и майке. Стоит и молча смотрит. Задолбал уже.

Утром под дверью нашел кошачий корм. Опять гребаный мужик с котом.

Слова Воровки лиц подтвердились. Мечтателя, правда, назначили палачом Дениса. Но что за «золотые дороги» и «высокие шпили»? Грезы? А безликий человек?

Закрыл документ и открыл другой. Они шли по дате: сначала старые.

21.07.2018.

Мама с Ними заодно! Сегодня зашел к ней. Хотел забрать книги из своей комнаты. И на подходе к дому услышал ее голос. Ну я подкрался. Обошел дом и остановился на углу.

Они сидели на террасе и мило болтали. Мама и цветной чел с тростью и котом. Не заметить его было тяжело. Он же как бельмо на глазу! Тем более в своем костюме. Из какого модного журнала он сбежал?

Они распивали чай. Разговаривали не как злостные враги, а как приятели. Коллеги по магическим хреновинам! На секунду я засомневался, что цветастый хотел меня убить, но потом услышал, как они обсуждали безлицего чела из моих снов! И я сразу вспомнил, что цветастый оставлял у двери записки с угрозами. Просил покончить с собой и советовал безболезненные способы. Вот ублюдок!

А мама? Теперь понятно, почему она не рассказывает, как дать отпор. Поэтому не говорит, как стать магом!

ОНА БРОСИЛА МЕНЯ НА РАСТЕРЗАНИЕ ТВАРЯМ!

Оставил на мониторе записку, чтобы помнить.

Я перескочил несколько файлов и открыл случайный.

05.08.2018

Я сломался. Не вынес этот кошмар. Мне снится один и тот же сон. Каждый день все хуже и хуже. У меня нет друзей. Маму волнует только Надя. А до меня ей нет дела. Сегодня я порезал себя. Левую руку. Пытался давить сильнее, чтобы разрезать как можно больше. Чтобы меня не спасли. Залил кровью раковину. Но в последний момент испугался. БЛЯДЬ! Я НЕ СМОГ ДАЖЕ УБИТЬ СЕБЯ!

Мне зашили левую руку. Сказали, останется уродливый шрам. Плевать. Все равно до конца года сдохну.

Я закрыл документ и откинулся на спинке кресла. Ожидания оправдались. Его отчаяние раздавило меня. В отличие от Дениса мое сердце грела надежда. У меня был выход, возможность дать отпор. Без понятия, каково это: изо дня в день ждать смерти. Слышать шепот из-за углов, жить в одной квартире с «домовым» и видеть, как удавка на шее сжимается все туже, туже и туже.

Взгляд прыгнул на левую руку. Там, под бинтами и гипсом, на запястье тянулся розово-красный шрам. Жизнь на улице давила на мозги не хуже этой женщины. Каждодневная борьба за выживание истощала, а перспективы не радовали. Я бросил школу, оставил позади подобие семьи и оказался один на один с безразличным миром. Ничего кроме бомжевания и смерти на холоде меня не ждало. Я нашел нож, вымыл его в реке и… Не важно. Боль была адская. Рука горела неделю после наложения швов. После этого я зарекся никогда не сдаваться. Не из-за сильной воли. Потому что умирать чертовски больно.

Я взглядом пробежал остальные документы. Денис любил молоко. А вернее, шоколадный молочный коктейль. В пятерочке он покупал большую упаковку «Чудо» и одну маленькую с трубочкой. По пятницам старший брат устраивал праздник в честь «пережитой недели». Денис угощал себя пачкой чипсов «Лейс из печи» со вкусом лисичек. Он мечтал стать разработчиком игр. И хотел играть на пианино. Он часами слушал одну песню на повторе и днями напролет смотрел аниме и читал, читал, читал и читал мангу. Должно быть, его коллекция в разы превосходила тайную библиотеку этой женщины. Чем больше я узнавал, тем больше останавливался во время чтения. Мой взгляд замедлялся, а внутренний голос звучал как у Дениса. Один в один. Поэтому от меня не ускользнула одна странность.

Мнение Дениса о смерти не раз менялось. Даже я бы сказал: менялось чересчур резко. В один день он рассуждал о конце, как о встрече с предками. На следующий сравнивал смерть с прыжком в неизвестность. Затем пускался в рассуждения о перерождении и Колесе Сансары. Его мысли прыгали с места на место, как резвая лягушка. Метались из крайности в крайность без видимой причины. Кто-то бы назвал такое безумием, но мне на ум приходило иное слово. Перебор. Как взломщик пробует комбинации на замке.

Денис писал про одинаковые сны почти в каждом документе. Возможно, через них Мечтатель проверял: какие идеи откликнутся в разуме старшего брата и завлекут сильнее. И, похоже, Дениса тянуло к освобождению. Долгожданному покою, концу долгого кошмара. Ведь после его мнение застыло на одном месте.

Правая рука залезла в карман джинсов и вытащила визитку Мечтателя.

Эта женщина обсуждала с ним убийство Дениса. Сомнений не было. Думаю, они свалили груз на плечи какого-то Скрытого. Того, кто приходил старшему брату во сне из ночи в ночь. Теперь понятно о чем говорила мара. Эта женщина действительно приложила руку к смерти Дениса. Но вопросы никуда не делись.

Я словно распутывал огромный клубок из разноцветных ниток. Одна через бантик переходила в другую, та соединялась с двумя другими, та вела к четвертой, пятой и шестой, а шестая… Пальца сдавили переносицу. Без записей не разобраться.

Вытащил из рюкзака блокнот с ручкой и выписал все, что знаю:

1. Эта женщина забрала у Миши, Кати, Дениса и Нади возможность стать мистиками.

2. Дети принадлежат родителям, поэтому она не стала Ничтожным после смерти.

3. Эта женщина участвовала в убийстве Дениса.

4. Чтобы спасти Надю, она оставила мне возможность стать мистиком. Почему я??? Чем больше мистиков, тем проще выплатить долг, разве нет??? Она дура?

Чуть подумав, вычеркнул последнее предложение. Она сволочь. Худший человек на земле, но не дура.

Я глубоко вздохнул и посмотрел в окно. Солнце давно спряталось за горизонтом, небо накрыло черная пелена, а на улицы опустились сумерки. Чтение заняло слишком много времени. И я не сильно продвинулся.

Надеюсь, обстоятельства смертей Миши и Кати прольют больше света на планы этой женщины. Займусь ими завтра. А то глаза устали от компьютера.

Вечер выдался на удивление тихим. Черт словно язык проглотил, а весь его гонор куда-то испарился. Когда я зашел на кухню, он произнес лишь:

— Я согласен.

Похоже, угрозы сильно напугали его. Будь я на его месте, сломался бы сразу, как только услышал про десять лет под землей.

Черт согласился платить за «проживание» силой. Один волосок за полнедели. От цены хотелось кричать о несправедливости и разводе. Где же здесь равноценный обмен? Но мы сравнили ценности. И линия доползла до второго кружка без видимых изменений. Неужели волосы чертей такие дорогие? Мара платила пригоршней морока за два дня, а тут один волосок за полнедели… Да, обман чертей работал иначе, держался лучше и вообще при некоторых условиях становился явью. Но мой внутренний жмот негодовал.

Скрытый заплатил авансом. Утром рядом с клеткой лежал черный волнистый волосок. Он был жестким и закручивался, как пружина. Не хочу и думать, откуда черт его достал. Я оторвал кусок белой салфетки, вложил в него волосок и отправил «маленький конверт» во внутренний карман рюкзака. Морок я сыпал в пустую баночку из-под кофе. За все время она заполнилась на четверть. Серая пыль клубилась и собиралась в небольшие катышки. Со стороны казалось, что я коллекционирую пупочный пух. Какая мерзость.

Утром я собрал рюкзак — нижнее белье, блокнот с ручкой и паспорт. Для отражения ножа нашлось место в правом кармане джинсов. Там, откуда я смогу его выхватить.

Впервые за долгое время я позавтракал дома. Не на кухне, разумеется. Ее «облюбовал» черт, а остальную квартиру заняла мара, поэтому я заперся в спальне, включил компьютер и впился в бутерброды с колбасой. Не помню, когда купил ее, но судя по запаху, еще свежая. Хлеб — тоже.

Внутри компьютера трещали вентиляторы, и что-то протяжно пищало. Указательный палец уже привычно щелкал левой кнопкой мыши, пока я жадно чавкал. Хотелось занять мозг на время. Черная стрелка с белой обводкой навелась на иконку браузера. Щелчок. На весь монитор открылось окно с десятками вкладок с сайтами о нечисти. Кусок встал комом в горле. Я и забыл, что Денис отчаянно искал выход, хоть какую-то информацию о слабостях Скрытых. Ведь эта женщина вместе с Мечтателем готовила для него убийцу.

Аппетит тут же исчез, смылся и обещал никогда не возвращаться. Второй бутерброд, который секунду назад казался изысканным блюдом из дорогого ресторана, обернулся куском пластилина. Бросился в глаза искусственный розовый цвет колбасы, а от блестящих комьев жира закрутило в животе. Съеденное попросилось обратно.

Это… никуда не годится. Я подобрал с тарелки бутерброд, поднес к губам и откусил. На вкус как бумага. Но я жевал. Жевал, жевал, жевал, жевал, жевал через силу. Через слезы отвращения. Через тошноту. Как два года назад, когда впервые попробовал «мусорную» еду. Кажется, это был хлеб с плесенью. Не «специальной».

Тарелка опустела за минут десять. А первый бутерброд я проглотил за три. Ничего. Мне нужны силы. Нужно зарядиться, чтобы расследовать смерти Миши и Кати, чтобы придумать: как обрести опору.

Семья плачущей кожи оставила на мне след. Грязное пятно. Черт говорил правду: внутри я пугливый мальчик. И члены Совета также видели меня насквозь. Для них я жертва, зеленый новичок, которого раздавишь и не заметишь. Пора это менять.

Мне виделось два пути. Первый — трудный и долгий, как и говорил Мечтатель. Выгодные сделки. Маленькие, но обдуманные ходы. Я мог отвоевывать силу по чуть-чуть. Я уже это делал: собирал с мары и черта подань за проживание в квартире. Жаль, что у меня не хватало времени.

Поэтому оставался второй путь. Путь угроз и насилия. Идя по нему, я стану ужасным человеком, двойником этой женщины. Ее полноправным наследником. Скрытые и мистики остерегались моего убийства из-за угрозы обернуться Ничтожным. Но существовали лазейки. Отруби конечности, вырви язык, и любая угроза сойдет на нет. Члены Совета собирались так поступить, когда я приставил к шее нож. Они боялись моей смерти. Пришло время напугать их моим заточением. Иными словами, мне нужна «мертвая рука».

Без понятия как, но я должен, обязан создать нечто подобное. Ради своей и Надиной жизней.

Я накинул на плечо лямку рюкзака и вышел из квартиры. На лестничной клетке пересекся с бабушкой Любой. Она протянула мне список продуктов и свернутые купюры. После покупок я отдал ей кулек и направился в поместье. Впереди долгий день. Надеюсь, Надя поможет с расследованием смертей Миши и Кати. Ведь один я не справлюсь — из-за Амбрагаруды для меня закрыты почти все комнаты.

По дороге через СНТ на ум пришел вопрос: как изменится мое отношение к старшему брату и сестре? Раньше я считал Дениса маменькиным сынком. Подпевалой этой женщины. Одна мысль о его самостоятельности вызывала у меня смех. Но теперь я знал: чем он жил, о чем мечтал, и чего боялся больше всего. Возможно, и с Мишей и Катей будет так же?

Старший брат помнился мне ужасным человеком. Задира и бесчувственный ублюдок. В нем не было ничего хорошего, а если и было, то эта женщина заботливо вырвала это с корнем еще в детстве. Она растила Мишу, как короля, как главного наследника. Очевидно, на нем такая забота сказалась не лучшим образом. Высокомерию Миши позавидовали бы все греческие боги. Сам Утренняя Звезда склонил бы колени перед его самолюбием. В школе Миша учился на одни пятерки и, насколько я помнил, в институте — тоже. С легкой руки этой женщины он женился в 17 лет на соседке. Бедная девушка даже родила ему сына. В роковую ночь Миша взял охотничье ружье и… Никто не выжил.

Я закрыл за собой ворота с виноградным узором, зашагал по тропинке между яблонь.

Катя запомнилась мне истеричной, болтающей все свободное время. Изо дня в день она перемывала косточки других людей. Обсуждение ногтей соседки по парте, слухи о девочке из параллельного класса. А как пережить неделю и не разболтать о первом разе «лучшей подруги»? В этом вся она. Казалось, Катя состояла из слухов, а каждая клеточка ее тела нашептывала небылины. Отнюдь не ради очернения других. Нет. Она, словно, желала заполнить пустоту внутри. Изрыгала помои, чтобы скрыть свою ничтожность и ущербность.

Если я не ошибаюсь, Катя вышла замуж в 18 лет. Суженного пригласила эта женщина. Мужчине — не помню его имени — тогда было двадцать пять лет. За месяц до 21 дня рождения Катя заперлась в ванной, пока муж был на работе, и… Ее тело вынесли из квартиры тем же вечером. Холодное и бледное. Она потеряла много крови.

Я обошел поместье по внешней стене и вышел на террасу. Думал, встречу Надю, но кресло пустовало. Лишь три бычка валялось рядом.

Она нашлась в кабинете этой женщины. Сидела за рабочим столом и усердно записывала что-то в блокнот. Справа от нее лежала черная пузатая сумка — еще немного и взорвется. Вид у Нади был… удручающим. Под глазами росли синие круги, кожа сделалась еще бледнее, русые волосы торчали в разные стороны. Ни намека на прическу. Вместо черной водолазки и джинсов, на сестре была бледно-розовая пижама. Сплошная. Без разделения на верх и низ. Вроде у нее было какое-то название, но я не помнил. На капюшоне торчали кошачьи ушки.

Надя не сразу заметила меня, поэтому я откашлялся. Она подняла на меня усталый взгляд, кивнула, бессвязно пробормотала «привет» и вновь уткнулась в блокнот.

— Думаю, ты расписываешь план захвата мира, — в шутку предположил я.

— Ты охрененно прав, — буркнула она, не поднимая взгляд. — Я провожу ревизию. Мой дорогой братец забыл о магическом оружии, поэтому я взяла все в свои руки.

Я пропустил ее упрек мимо ушей. Зашел в тайную библиотеку, достал Указатель и принялся искать книги про опасных Скрытых. Они все опасные, но я искал самых-самых.

— Я думал насчет «мертвой руки», — как бы невзначай бросил я. Хотел узнать, как она отнесется к затее.

Надя отлепила взгляд от блокнота и уткнула его в пустоту. Гляделки с воздухом продолжались добрых пять секунд. Затем она прищурилась и закивала.

— Давно пора. «Грязная бомба» или полноценная «ядерка»?

На моем лице блеснула улыбка. Конечно. А чего я ждал от Нади?

— Пока что «граната».

Она лишь фыркнула и вернулась к заметкам в блокноте. Секунду спустя добавила:

— Детские игрушки. Какой смысл в «мертвой руке», если она напугает разве что… ребенка?

— Не хочу убить себя, пока разбираюсь с ней, — объяснил я.

Надя не ответила, и я вернулся к Указателю.

«Опасные Скрытые», — напомнил сам себе.

В тайной библиотеке нашлись книги о демонах и ангелах. Хоть члены Совета и запретили дисциплины, связанные с ними, эта женщина, похоже, плевать хотела на чье-то мнение. Мне на глаза попался сборник «Имена Темнейших» в отличном состоянии. Наверное, недавно перепечатывали. Также рядом оказался «Русско-енохианский словарь» для разговоров с ангелами. Забавно, что книги про враждующих Скрытых соседствовали не только на одной полке, но и стояли впритык.

Первым делом я взялся за ангелов. В сказках и романах они выступали за добро и свет. А как сказала мара: человеческие легенды появились не на пустом месте. Надеюсь, ангелы — хорошие ребята.

Стоило открыть книгу «Перья в глазах. Енохианские ритуалы» на середине, меня чуть не вырвало от картинки. От рисунка на бумаге! На желтом листе виднелось изображение «ангела»: гора перьев, обвешанная органами и кишками. На вершине, как звезда на новогодней елке, уместился огромный глаз, но вместо глазного яблока, веки изнутри раздирали острые перья. Вокруг «горы» танцевали обнаженные дети. В руках они держали горны в два раза больше себя и, кажется, дули в них.

«Йерлфлегиим. XII век н. э.» — гласила надпись под картинкой.

— Что случилось? — спросила Надя. Я стоял в проходе, а дверь в тайную библиотеку была открыта нараспашку, поэтому сестра хорошо видела меня со своего места. — Ты побледнел за секунду.

— Читаю про ангелов, — не успел я договорить, как на лице Нади растянулась ехидная улыбка.

— И как тебе их видок? Неужели колеса с глазами так сильно поразили тебя, о невинный братец?

Она точно читала эту книгу. Иначе и быть не могло. Но колеса с глазами? Описание звучало несравнимо лучше того, что я видел. И все же, дай мне две картинки: одну из книги и вторую с колесами с глазами; я бы сказал, что на обеих демоны.

Ладно. По внешности не судят. Все Скрытые выглядели мерзко. Мне вспомнился жердяй. Настоящий облик мары я не видел — не уверен, что он у нее был. А черти и вовсе рисовались голыми чудовищами с ног до головы в черной шерсти. Не говоря уже о копытах и рогах. Ангелы не хуже остальных. Им немного не повезло…

— Думаю, внешность не важна, — ответил я. — Главное — поступки.

— Звучишь как герой сказки.

— Нас же назвали в честь героев сказки.

Надя сначала кивнула, а затем замерла и приподняла бровь. Я продолжил:

— Уверен, ангелы добряки.

Для доказательства перевел взгляд на текст под картинкой и зачитал вслух, как на утреннике. Громко и четко.

— Йерл… В общем, это ангел плодородия. Там, где он проползал, то есть пролетал, оживала почва. А растения пробуждались даже в глубокую зиму. Девушки беременели с завидной частотой. Их животы рвались от потомства. У каждой рождалось по пять младенцев. Дети росли быстрее и… пожирали братьев и сестер, чтобы не умереть от голода. Уже в десять лет девочки…

Я остановился. Не хотел читать дальше. В поисках поддержки повернулся к Наде.

Ее лицо искривилось, а кулаки сжались на столе.

— Остановился бы раньше, — сказала она. — Еще на слове «плодородие». Сразу же понятно, что дальше полнейшая жесть!

— Я… я думал тут про урожай, — выдавил я.

— Конечно.

— Ладно. Я поторопился. Открыл же на середине.

Перелистнул в начало. Без второй руки это заняло больше времени. Обложка закрывалась вместе с листами, поэтому я сгорбился над книгой, поддел носом край жесткого переплета и открыл на самом начале.

— Ау-ау-ау, — проквакала Надя. Она вытянулась подбородок и захлопала в ладоши, изображая тюленя. — Ау-ау!

Я не обратил внимания, но уголки губ сами поползли вверх. Взгляд уперся в первый абзац введения.

«Ну что ж. Приступим», — мысленно подбодрил себя.

Силы ангелов крутились вокруг созидания. Разрушение им неведомо. Там, где «проходил» ангел, распускались бутоны, ростки пробивались сквозь твердую почву, а дети росли как на дрожжах. Была и обратная сторона. Болезни распространялись с утроенной силой. Ведь для созидания не существовало разницы между людьми и микробами. Между живым и неодушевленным. Между добром и злом. Ангелы видели лишь пустоты и заполняли их. «Марсельская чума», «Черная смерть», «Чумной бунт».

Понятно, почему Совет запретил работать с ангелами. Страшно и представить, что случится, если в Лягушево заявится один из них.

Во мне говорила осторожность. Осторожность, из-за которой я чуть не распрощался со свободой… Может, Надя права? Может, пора играть по-крупному. Зверь готовит мое изгнание. Против меня ополчился Скрытый, что видел некую Матерь и застал Тирана из Лягушево. Осторожностью его точно не победить.

Мысленно я намечал план, пока взгляд полз по строчкам книги.

Ангелы были одним из редких видов Скрытых, которых нельзя подчинить. Подозреваю, в списке еще состояли демоны, боги и Ничтожные. Но и среди исключений водились исключения. Слабейшие поддавались связыванию. Как ангелы, так и демоны. Значит, шансы есть. Осталось лишь призвать и заточить сущность, что в древности зажигала на небе звезды. Раз плюнуть.

Сделав мысленную заметку, я вернул книгу на полку и вышел из библиотеки в кабинет. Пора узнать о смертях Миши и Кати. Вдруг эта женщина и к ним приложила руку?

Надя оперлась на спинку кресла, потянулась. До меня донесся приглушенный хруст костей. Уверен, стой я ближе, услышал бы скрип суставов.

Мой взгляд упал на ее блокнот, глаза округлились. Страницу сверху донизу покрывали синие надписи. Ни одного просвета чистой бумаги. Издалека казалось, что Надя не заполнила блокнот словами, а накалякала узоры, будто школьник от скуки. Но нет. Подойдя поближе, я разобрал отдельные предложения. Похоже, она не ограничилась ревизией и вместе со списком оружия выписала способы применения. Их нашлось не мало.

— Кресты, соль, белые мелки, серебро, святая вода, — заметила Надя мой взгляд и принялась объяснять. — Для последней пришлось ехать до ближайшей церкви. Еле успела до захода солнца. Надеюсь, вода настоящая, а то будет очень… неловко.

— Хочу кое-что спросить, но не знаю, как подойти, — начал я издалека.

Надя закатила глаза.

— Возьми и скажи прямо. Разве так не проще?

— Ладно. Эм… мне нужно знать, как умерли Миша и Катя. Любые подробности.

Когда хоронили старшего брата, я лежал с температурой 39,8. А на поминки старшей сестры меня не взяли. Эта женщина «забыла» разбудить, поэтому я проспал до обеда. Об их смертях я знал не больше случайного прохожего, который краем уха услышал обрывки разговора. Надя — первый человек, к кому можно обратиться. Вторым на ум пришел бывший муж Кати. Но я не знал его адреса. Да и не уверен, что заявится спустя столько лет — хорошая затея.

— Зачем тебе? — покосилась на меня Надя.

— Я думаю, эта жен… мама что-то заготовила. Ловушку или хитроумный план.

Надя приподняла бровь и скривилась. Мои слова не убедили ее.

— Сама рассуди, она забрала у тебя и у остальных возможность стать мистиком. Но оставила ее мне. Она знала о долге и смотрела, как ее дети умирают один за другим. Это странно. Каждое ее действие оставляет дюжину вопросов. Противоречие на противоречии. И, — осекся я. Хорошая ли идея, говорить об убийстве Дениса? Не уверен, что Надя…

— Если начал, договори, — поторопила она. — Давай не будем держать секретов. Мы же в одной лодке!

— Хорошо.

Я невольно улыбнулся. От ее слов на душе потеплело. Но в следующую секунду грудь сдавили морозные тиски. Я вновь припомнил дневник Дениса. Его отчаянный вопль на страницах электронного документа.

— Она… Она убила Дениса. Вернее, участвовала в его смерти.

— Чего? — воскликнула Надя. — Ты уверен? На сто процентов? На тысячу? На миллион?

Я кивнул.

— Как? Что она сделала?

— Денису снился один и тот же сон. В один из дней он застал «маму» с Мечтателем, членом Совета. Они обсуждали Скрытого, который наведывался Денису во снах.

— Погоди-погоди-погоди, — вытянула она перед собой руки. — Слишком много всего. Ты точно уверен, что этот «Скрытый» убил Дениса? Может, не знаю, он следил за ним?

Хотелось сказать: «ага, как тот, что следил за мной в первый день, а потом куда-то смылся»; но я вовремя остановился. Некоторым тайнам лучше никогда не всплывать. Например, моему оставшемуся сроку жизни. Готов положить голову на отсечение, что эта женщина лишила меня будущего. Правда, пока не знаю зачем.

— Просто, — сказала Надя и осеклась. Ее глаза забегали из стороны в сторону. Затем пальцы сжались на переносице, и она выдохнула. — Миша говорил, что его навещает «зеркальный двойник».

Что? Чуть не вырвалось у меня.

Она продолжила:

— Я думала, он сошел с ума или, типа, это один из его приколов. Типа я такой прекрасный, что даже мое отражение подмигивает мне. Ну, знаешь?

Конечно, знал. Каждое утро перед школой и институтом Миша задерживался перед зеркалом. Он прихорашивался не меньше часа. Бальзам для увлажнения, крем от солнца, лосьон против прыщей. Всех средств и не перечислишь. Полки в ванной ломились от них. Такому набору позавидовала бы любая девушка. Стоило Кате или Наде выдавить хоть капельку, Миша срывался, забегал в их комнаты и опустошал ящики с косметикой. Помады и туши сразу летели в окно. Немногим везло и они оказывались в мусорном ведре.

Не удивительно, что именно зеркало и убило его. При мысли об отражение вспомнился Александр и его трюк с исчезанием из Автобуса. Видимо, палачом Миши назначили этого ублюдка.

Методом исключения, за убийством Кати стояла Воровка лиц. Такой расклад казался даже обоснованным. И настолько же понятным, насколько понятен выбор жертвы серийного маньяка, «модус операнди» которого известен. Один из «товарищей по несчастью» рассказывал мне, что убийцы вырабатывают свой образ жертвы и редко отходят от него. Возраст, цвет одежды, рост, вес. Не знаю, что страшнее: понимать, как думает убийца, или осознавать закономерности, будто маньяки и не живые люди вовсе, а машины из плоти и крови.

— Мама хранит у себя завещания, — сказала Надя и вскочила с кресла. — Я принесу, жди здесь.

Я бы не сдвинулся даже если бы и захотел. Все равно большая часть поместья для меня закрыта. Опять-таки по непонятной причине. Почему-то я объяснил это нежеланием этой женщины отвлекать меня от выплаты долга. Но, возможно, она желала другого. Что, если она скрывала от меня что-то важное? Что, если знала, что я заподозрю ее, увижу в действиях противоречия и расследую… О, черт! Когда эта женщина скрывала правду, она прятала нечто ужасное.

Я заметался из угла в угол. Правая рука сама потянулась к губам, а палец удобно разместился между челюстей. Поддел зубом ноготь, и мои мысли хлынули бурной рекой.

Эта женщина знала про убийцу Дениса. Наверняка… Нет! Точно знала про убийц Миши и Кати. Точно знала, как их убили. Миша, Катя и Денис родились для откупа. Надя — чтобы продолжить род Рязановых, а я — чтобы спасти ее ценой своей жизни. Слишком сложно. Одни догадки и предположения. Ни одной верной опоры.

Я отбросил все домыслы, оставил только факты. Что я знаю наверняка? Вспомнился список, который я составил вчера. К нему добавились другие известные факты: на нашей семье висит огромный долг, члены Совета убили Мишу, Катю и Дениса, чтобы в Лягушево не нагрянул Ничтожный, эта женщина приманила меня в город квартирой, повесила долг, а также ужала огромное поместье до трех-четырех комнат. Вроде перечислил все.

На всякий случай выхватил из рюкзака блокнот, опер на стол и выписал, чтобы не держать в памяти.

Факты закончились. Настало время предположений.

Мои действия напоминали работу детектива из фильма. Сначала я закрепил на доске фотографии разных людей, выписки, счета и прочую «важную» информацию. А теперь соединял их красными нитями.

Я начал с первого пункта:

«1. Эта женщина забрала у Миши, Кати, Дениса и Нади возможность стать мистиками.»

Сразу появились очевидные вопросы: «а почему ты можешь?» и «почему она так поступила?»

На второй почти сразу же пришел очевидный ответ — чтобы купить что-то. Когда-то давно, она хотела что-то купить и не нашла лучшего выхода, кроме как продать возможности своих детей. На догадку родился новый вопрос: «это случилось до или после долга?» Скорее всего, до. Легкомысленность не в ее духе.

Хорошо! Она оставила лазейку для одного ребенка. И тут на сцену выходил первый вопрос. Почему я? На роль «мистика Рязановых» — как меня называли члены Совета — отлично подходил Денис или Миша. Затворник или раздолбай всяко лучше белой вороны, которая еще и сбежала из дома.

Что-то не так. Предположение рушилось, как карточный домик. Мне не хватало последнего пазла. Одного-единственного факта, что поставил все на свои места. Без него красная нитка между остальными рвалась, а вся картина смазывалась в большую кляксу.

Надя вернулась, держа в руке помятый листок. Она уселась обратно за стол и положила передо мной прощальную записку.

Бумага давно пожелтела, ровные синие буквы выводили послание:

«Я буду ужасной матерью. Прости».

И все. Текст напоминал маленький островок в океане пустоты. Содержимое послания было также скудно, как содержимое души автора.

Я поднял на Надю взгляд с немым вопросом. Она лишь скрестила руки на груди и отвела глаза в сторону.

— Все, что нашла, — пожала сестра плечами. — Обыскала мамину комнату, но Мишина записка куда-то пропала. Наверное, мама убрала ее.

Предсмертное письмо Кати не пролило ни капли света на тайну этой женщины. Оно стало лишь одной из бумажек, которую я повесил на доске, и то на краешке.

— Денис же…

— Он не оставлял записок, — предугадала Надя ход моих мыслей. — Просто исчез в один день.

Я молча кивнул.

Черт. Неужели опять тупик? И тайна этой женщины никогда не раскроется?

От чего-то во мне крепла мысль: я все усложняю, и нет никакой тайны вовсе. Вместо разгадывания плана этой женщины, я копаюсь в ее грязном белье. В грязном белье моей семьи. Что если… Что если всего на секунду, на малую долю секунды предположить, что никакой тайны нет. Нет хитроумных планов. Нет скрытых мотивов и причин. Есть только ужасная трагедия. Трагедия, которую она пыталась предотвратить.

Но мысль разбивалась о скалы безразличных фактов. Эта женщина закрыла для меня все поместье. Значит, она точно что-то скрывала. И, похоже, не только от меня.

Я выдохнул и провел пальцами по волосам. Действительно, тупик. Пока лучше повременить с разгадкой. И так дел невпроворот.

— Что дальше? — осторожно спросила Надя.

Мой взгляд переполз с записки Кати на нее. Не время думать о тайнах, когда на кону жизнь сестры.

— Мы, — начал я.

Кабинет этой женщины окрасился в алый. Пол и стены покрыли красные ковры, а один из книжных шкафов навис надо мной. Он захрипел, как заядлый курильщик. Левую руку сковала тупая боль.

— Мы соберем «мертвую руку». Из палок, мелков, соли и святой воды.

— Это будет «граната»? — спросила Надя и добавила: — Ну, чтобы не подорваться?

— Нет, «ядерка». Мы свяжем ангела.

♀♀♀

Когда Теодор ушел, я вернулась в мамин кабинет, накинула на плечо ремень сумки и пошла к лестнице. Половицы скрипели под моим весом, и звуки двоились. Шаги двоились. За двумя следовала еще пара. Более тихая и еле заметная. В первый день я сходила с ума и все время оглядывалась, но затем привыкла. По словам Тео, в доме были Скрытые, и, похоже, один из них следил за мной.

Я поднялась по лестнице и двинулась по коридору. В поместье второй этаж отводился под спальни. Первая, ближе к лестнице, конечно же, принадлежала маме. Дверь выглядела старой, по краям тянулись светлые порезы, будто от ножа. На ней не было краски. А дерево вокруг металлической ручки облепляли черные отпечатки ладоней. Я спрашивала про них, но мама всегда отшучивалась. Говорила, что давным-давно разозлила стаю дивьих людей, они ворвались в поместье и чуть не убили ее. Мама оставила отпечатки в качестве платы за проступок. В детстве я боялась проходить мимо этой двери. Она всегда казалась мне жуткой, словно ее достали из ужастика и вставили в настоящий мир. Про саму комнату и вспоминать не хотелось…

Дальше по коридору вырастала синяя дверь, за ней лежала спальня Миши. Никогда не заходила туда. Даже из любопытства. Старший брат казался мне мерзким. И что остальные девочки в нем находили? Когда меня спрашивали, что Миша любит больше всего, я, без сомнений, отвечала: себя.

На розовой двери Кати виднелся простенький рисунок: ребенок в голубой майке дарил одуванчик девочке в белом платье. Яркая обертка с пустым содержанием. В детстве пару раз заходила к сестре. В основном, чтобы позлить ее. Комната Кати не отличалась от моей: розовые обои, белая мебель, зеркало сбоку от кровати, туалетный столик и полки с игрушками. Такой комнату для девочки видела мама.

Дверь спальни Дениса ничем не выделялась. Вернее, нет. Она выделялась своей обыденностью. Мама давала мальчикам больше свободы. Каждый делал со своей комнатой, что пожелает. А наши с Катей были в одном стиле. У Миши и Дениса в спальнях стояли компьютеры. Когда я попросила себе «штуку как у Дениса», мама сказала, что электроника придумана для мужчин. Вязание и кулинария — вот удел хороших девочек. Хотя у самой компьютер в комнате был.

Моя комната находилась в конце коридора, рядом с дверью на склад — место, где мы хранили хлам, который «когда-то пригодится». Я открыла дверь, переступила кольцо белого мела — граница тянулась вдоль стен. Сделала его сразу, как узнала о магии и Скрытых. Щелкнула переключателем.

Желтый свет выхватил из темноты розовые обои и белую мебель. Слева от двери стоял белый туалетный столик с косметикой. Маминой косметикой. Я не выбирала ни одну помаду, ни один гель, ни одну тушь и ни один лак. Ничего. Справа возвышался белый комод, где я хранила одежду и обувь. Мамину одежду и обувь. Из моих там были только джинсы и водолазка. Цельную пижаму в виде розового котика я тоже выбирала сама. Купила, когда заселилась в общежитие, но все не было времени опробовать. Напротив шкафа находилась кровать. В розово-белом стиле под стать комнате. Розовое одеяло с белыми цветочками и такую же подушку я мысленно называла мечтой инфантильной красотки. Спальня отлично подходила маленькой девочке. Скажи я, что спала в такой в подростковые годы, на меня бы косо посмотрели и покрутили пальцем у виска. И были бы правы.

В прошлом я пыталась изменить комнату под себя. Рисовала мелками на обоях, сдирала их, скидывала с полок игрушки, рвала покрывала и раскидывала по комнате перья из подушки. Я оставляла за собой разруху, уходила в школу и возвращалась в целую комнату. В итоге сдалась. Нет смысла биться головой об стену, если она прочнее черепа.

Я оставила сумку у двери и села за туалетный столик. Мне не хватает оружия. Хлопушки, серебро, крестики. Теодор пробрался в тот дом через зеркала, и его поймали. Застали врасплох. Даже серебряный нож не помог! Если его прижали к стене, то что насчет меня? Теодор может заключать сделки, может продавать и покупать. А я?

Меня защищают правила, но пока рядом другие люди. Оставаться вечно на виду тоже нельзя. Некоторые Скрытые легко меняли обличия и сливались с толпой. Так и в ловушку попасть как два пальца… Надеюсь, задумка Тео с ангелом увенчается успехом. Может и мне что перепадет. Пламенный меч или копье. Как в легендах.

Взгляд перелез на стопку бумаг. Верхний лист украшала надпись «В клетке таланта. Автобиография Михаила Рязанова». Он оставил ее вместо предсмертной записки. Целую, мать ее, рукопись… Я хотела сжечь ее, но передумала, когда увидела на страницах круги размытых чернил. Мама плакала, пока читала.

— Ладно, — вздохнула я. — Пора спрятать тебя.

Теодор не должен увидеть ее. Теодор не должен прочитать ее. Ведь на страницах автобиографии Миши нет ни слова о «Теодоре Рязанове».

Мы встретились ранним утром следующего дня в поместье этой женщины. Обменялись парой предложений, взяли все необходимое и вышли из дома в сторону забора.

Надя была налегке. Из снаряжения на ней была только полная сумка. А я волочил по земле лопату и тащил на спине мешок, от которого пахло гнилой картошкой. Меня тошнило. К счастью, я не позавтракал — все из-за новой привычки. Сегодня мы вызовем и свяжем ангела. А такая затея обернется или большим успехом, или крупным провалом. Я надеялся на первое, но, как всегда, готовился ко второму.

Я и Надя остановились между поместьем и яблонями, на пустыре. Высокая трава лезла под штанины и запутывалась в шнурках. Мы встали там, где она резко обрывалась, в круге пять на пять метров. Почва была серой. Будто давным-давно здесь разгорелся пожар, и с тех пор никто не убрал пепел. Трава не смела расти в круге, что уже вызывало много вопросов. Но зная, эту женщину, скорее всего, она провела здесь страшный ритуал и отравила землю. И, возможно, мои мысли ушли недалеко от правды.

Вчера я бегло прочитал книги про ангелов, и на одной нашлись заметки:

«Создать что-то из ничего?»

«Воспоминания?»

«Сначала уничтожить, потом заполнить».

«Может, сработать».

Она точно вызывала ангела или, по крайней мере, задумывалась о таком. Не знаю, зачем, но явно не для чего-то хорошего. И скорее всего, мы нашли место призыва. Ведь оно подходило идеально.

В отдалении от поместья, чтобы не разрушить его. В отдалении от забора, чтобы случайные прохожие ничего не увидели и не услышали. Думаю, для этого она и высадила вдоль него яблони.

— Итак, зануда, — сказала Надя, когда вытащила из сумки книгу «Теургия Золотой Зари». Из-под обложки выглядывали разноцветные ленточки. Сестра коснулась одной, открыла на нужной странице и зачитала: — Начертите круг с радиусом полтора метра. Впишите в него треугольник. Пространство вдоль ребер заполните заклинаниями с именем ангела из Книги Еноха.

Я бросил на землю мешок с лопатой. Развязал узел и вытащил веревку. Надя откашлялась и усмехнулась:

— Никогда бы не подумала, что ангелы боятся геометрии. Она, конечно, пугает. У меня и самой мурашки по коже от слов «синус», «косинус» и «тангенс», но не настолько же.

— Они — сущности беспредельного творения. Порядок для них — ловушка. А геометрия — воплощение порядка, — объяснил я. — В той книге говорилось, что члены Золотой Зари наряжались в костюмы и устраивали представления, чтобы усмирить низших ангелов. У нас нет времени на такую ерунду.

— Тебе говорили, что ты ужасный зануда? Кто, черт возьми, портит всю мистику скучным разъяснением?

— Подумал, что так лучше.

— Нет! Теперь это не пернатые чудовища, которые боятся кругов и треугольников, а сражение хаоса и порядка! Согласна, звучит возвышенно, но нудно. Первое намного круче.

— Ну, извини.

— Твои извинения не оживят мои иллюзии!

Я лишь вздохнул. Пошел в сторону яблонь и подобрал там две палки. По длине они доходили до колен и были чуть тоньше моих рук. То, что надо.

Вернулся к Наде, воткнул одну в землю, другую положил рядом. Крепко взялся одной рукой за лопату, положил на плечо, замахнулся, словно молотом, и ударил по палке. Она скрипнула и немного ушла под землю. Ткнул ее носком кроссовок, проверил, насколько крепко держится. Палка слегка пошатнулась. Ударил еще пару раз. Толстовка плотно прижималась к мокрой от пота спине, на лбу, как роса на траве, скапливались капельки. Черт. Тяжело жить со сломанной рукой.

— Почему не потратишь волос на руку? — спросила Надя. Похоже, мы думали об одном и том же.

— Мало, — коротко ответил я. Но она приподняла бровь, поэтому я объяснил: — Чтобы исцелить руку, нужно больше волос. Один нанесет маленькую рану. А мне ее не хватит. Кроме того, не хочу.

— Почему? Я бы сразу сделала это.

— Из-за отдачи. Если обман раскроется, моя рука станет менее настоящей, да и перелом вернется. А я очень не хочу лишний раз тратить свое существование. К тому же мне жалко волос на такую мелочь.

— Сразу бы сказал, что жаба душит, — фыркнула Надя.

Я лишь слегка улыбнулся и вновь занес лопату для удара. На этот раз палка треснула, разломилась пополам. С моих губ чуть не сорвалось слово «черт», как Надя опередила меня:

— Полегче, гроза буратин, — усмехнулась она. — Эта деревяшка не кидала в твоих родителей смертельное проклятие.

— Я бил не сильно. Она же держалась.

— Крепко выносила все тяготы жизни под яблонями, пока ее не нашел однорукий парень с лопатой. Весьма грустная история, не думаешь? Поставила бы ей пять из десяти. Злодей слабоват.

— Ха-ха, — не выдержал я и закатил глаза.

К счастью, под яблонями лежало много палок. Треть из них были тонкими и короткими, треть соперничала по толщине со стволами деревьев, а третья подходила под мои нужды.

Я вернулся к выжженному полю с новой деталью для простого циркуля. Воткнул ее в землю. Занес лопату и ударил. Палка тут же переломилась, щепки полетели в разные стороны. Черт. Почему это настолько трудно?

— Тебе нужна лопата? — спросила Надя.

Я сразу понял, о чем она подумала, вонзил лоток в землю, наступил и придавил своим весом. Она ушла глубже. Проверил устойчивость — вообще не пошатнулась. Для верности налег еще пару раз.

— Читаешь мои мысли, — добавила сестра, пока я подбирал с земли следующую деталь.

Веревка была темная и старая. Должно быть, она видела, как строилось поместья Рязановых, а, может быть, и падение Российской империи и Советского союза. От мыслей, что кусок плетеных волокон пережил целую страну, на коже пробегали мурашки. Мне сразу вспомнились слова Мечтателя о древних чудовищах, для которых люди не более чем насекомые.

Время не властвовало над Скрытыми. Скольких людей пережила мара? Насколько сильно Скрытые влияли на мир? Мары плели человеческие кошмары с незапамятных времен, ангелы творили планеты и звезды, а демоны их разрушали. И где-то там, за пределом сложного механизма под названием «Мир», существовали те, для кого демоны и ангелы — лишь бактерии.

«Поэтому свобода — обман, — произнес Мечтатель в воспоминаниях. — Поэтому все бессмысленно».

Я отмахнулся от неприятных мыслей. Завязал узел на древке лопаты, сел на землю и зажал вторую палку между ног. Завязал второй узел. Циркуль готов.

— И как только люди до этого додумались? — спросила Надя. — Связать две палки, чтобы начертить ровный круг. Ума не приложу, зачем кому-то ровный круг.

— В Темнейшие времена, — начал я, — Скрытые направляли людей. Мы были рабами, игрушками и пищей для них. Возможно, они научили нас чертить круги, чтобы мы защищались от других Скрытых.

— Охрененно, — буркнула она. — Знаешь ты, как испортить настроение.

— Обращайся.

Я натянул веревку до предела, опустил конец палки на землю, придавил и… Веревка лопнула ровно на середине.

— Черт! — вырвалось у меня.

— Ты встал не с той ноги? Сегодня не пятница тринадцатое? — улыбнулась Надя. — Или там звезды не сошлись. О, знаю! Это ретроградный Меркурий виноват. Давай попросим эгрегоров нам помочь.

— Не смешно! — кинул я палку с куском веревки на землю. — А эгрегоры, правда, существуют.

— Не важно. Тебя преследуют неудачи. Я бы на твоем месте задумалась.

Задуматься? О чем, черт возьми… Понял! В «Основах» писалось, что после заявления прав со мной напрямую заговорит мир. Те же высохшие чернила трактовались, как ответ Вселенной на просьбу сравнить цены.

Подготовка ритуала срывалась уже третий раз. Значит, не случайно.

— Мир говорит со мной.

— Не будь ты магом, я бы уже вызывала санитаров, — сказала Надя. — Но да. Может, вернемся в дом и подумаем над другим решением?

В ее словах благоразумность звучала настолько редко, что я не сразу поверил, что передо мной Надя. Она бы скорее призвала ангела, во что бы то ни стало. А я бы всячески отговаривал ее.

Насколько же глубок след Семьи плачущей кожи? Впервые меня ранят настолько, что взгляды встают с ног на голову. Никогда бы не подумал, что будут отстаивать призыва «ядерной бомбы». Никогда бы не подумал, что мы с Надей поменяемся местами. Но если меня изменил поход в пятиэтажку, то что потрясло ее?

— Нет, — твердо заявил я. — Мир ошибается. Думаю, у нас все получится.

Мне требовалась «мертвая рука». Чем страшнее и опаснее, тем лучше. Я не дурак, чтобы призвать чудовище, которое уничтожит город и убьет жителей. Мы с Надей выбрали одного из слабейших ангелов. Но членам Совета об этом не стоит говорить. Лишь намекнуть, что это ангел, и замолчать. Ведь молчание — благодатная почва для диких домыслов.

— Пойду поищу веревку, — сказал я и направился к поместью.

Поднялся на террасу, зашел в дом и двинулся вниз по коридору в кабинет. В столе нашелся прозрачный скотч. Всяко лучше, чем ничего.

Когда я вернулся к Наде, поднялся ветер. На яблонях зашелестели листья, травинки закачались из стороны в сторону. Сестра закрыла книгу и обняла себя. Со стороны леса за оградой послышался шепот. Я повернулся и заметил зеленые огоньки за яблонями. Я встал между Надей и Скрытыми. Их взгляды не касались меня — участок этой женщины каким-то образом отводил любопытные глаза в сторону. Даже если бы кто-то из них забрался на забор, ничего бы не рассмотрел.

Но защита не работала на звуки, и до нас долетали проклятия:

«Дочь Ведьмы».

«Ее проклятие».

«Умри, закончи свои страдания».

«Иначе умрут другие. Все. Сотни. Тысячи невинных».

Ветер, как назло, доносил предложения целиком. Меж фраз проскакивало чириканье, скрип зубов, треск костра и журчание ручейка. Казалось, против Нади ополчилась сама природа. Сестра сжалась, будто от холода, и прикрыла глаза. Ее плечи задрожали.

— Эй! — прокричал я туда, откуда доносились звуки. — Идите прочь! Мы не давали разрешение находиться здесь!

«Прочь, — повторился эхом мой голос. — Прочь, слуга Ведьмы. Ее раб. Игрушка девчонки. Прочь!»

Я было шагнул к ограде, но меня остановился тонкий голосок Нади. Она прошептала едва слышно:

— Пойдем домой, Тео.

— Все хорошо, — подошел я к ней. Надя шелохнулась и попятилась. Мои слова звучали не слишком убедительно. Поэтому я продолжил: — Ты в безопасности. Они не… Короче, ты в безопасности. Они стоят за оградой и не думают соваться через нее.

— Они шепчут каждую ночь. Не знаю как, но я слышу через окна и стены. Ветер доносит проклятья. Я слышу их постоянно. Они говорят, что мои друзья отвернутся от меня, что у меня нет будущего, и что я должна смириться. Должна сдаться и покончить с… с маминым долгом.

Надя с трудом выдавливала из себя слова, все время боролась с желанием заплакать. Ее лицо морщилось, чтобы держать слезы. Но маска треснула. И по левой щеке прокатилась одинокая слезинка. Надя открыла глаза и подняла на меня теплый взгляд.

— Давай… давай повременим? Мир против призыва. Давай не будем злить хотя бы его? — взмолилась она.

Грудь сдавили тиски. Я открыл рот, но не сказал ни слова. Не знал, как успокоить ее, как утешить. На ум пришло только:

«Мне жаль».

Я впился зубами в кончик скотча и отмотал его. Перекрутил, чтобы он не приклеивался ко всему подряд, обмотал вокруг лопаты и вокруг второй палки.

— Тео?

Утопил кончик примитивного циркуля в земле и повел вокруг лопаты.

— Стой! Хватит! Ты не понимаешь, что делаешь!

— Там в пятиэтажке, меня чуть не поработили, — сказал я, не останавливаясь. — Прижали к стене и почти забрали свободу. Почти не лишили меня всего. Два года я жил на улице. Меня грабили много раз. «Товарищи по несчастью» забирали еду, подростки били ради забавы, один раз даже чуть не пырнули. Когда тебя прижимают к стене, проще сжаться и ничего не делать. Принять неизбежное и перетерпеть. Так я думал, так я поступал. Но затем я дал отпор, и от меня отстали. Второй раз, третий, четвертый. Я быстро усвоил урок. Хочешь жить, умей вертеться. А хочешь выжить, умей ранить. Оставлять на них «след». Доказательство своей воли, своего духа, своего существования.

Надя не ответила, поэтому я продолжил:

— Раньше жилось проще. Бей и беги, таково правило. Но после ритуала каждое мое действие — обмен. Если я кого-то ударю, кого-то раню, то должен буду заплатить чем-то. И мне крупно повезет, если не жизнью или свободой. Нам нужны гарантии. Без «мертвой руки» наша песенка спета.

Она подумала пол минуты и нехотя кивнула.

Спустя десять минут я закончил круг с равносторонним треугольником. Клетка для ангела готова. Остался призыв. Я посмотрел на Надю, и она достала из сумки две пары солнцезащитных очков. Одну кинула мне.

Наша цель — ангел света. Само собой, не Люцифер. Наш ангел относился к Третьему лику, к низшему чину — ангел. Слабейший среди слабейших. В древние времена люди путали его со вспышкой молнии, а иногда и со вторым солнцем.

Ветер усилился. Воздушные потоки бились о нас волнами. Небо заволокли черные тучи, а вдали прогремел гром. Мир больше не намекал. Он приказывал.

— Нужно подготовить младенца не старше года и двенадцать свечей, — докричалась Надя сквозь ветер. — Мы точно призываем не дьявола? Ну того самого?

— Дьявол в другой книге.

— Уверен? Тут полно упоминаний. И заметок мамы. Даже она бросила эту затею.

«Откуда тогда этот круг выжженной земли?» — мысленно спросил я. А сказал совершенно другое.

— Уверен. Там несколько ритуалов. Прочитай самый простой.

— Самый простой даст ему слишком много свободы. Может, хотя бы средний?

— Конечно. Если у тебя есть лишний младенец, двенадцать свечей и, кажется, уголек от сошедшего пламени. Или язык жреца-теурга.

— Может, отложим на потом? — не унималась Надя.

— Нет, — прохрипел я. — Время утекает. Нам нужна угроза, чтобы заключать сделки. Нужен вес. Нужны союзники. Пока мы бедные, никто не обратит на нас внимание. Никто не хочет водиться с зелеными новичками. Доверься мне. Я знаю, что делаю.

— Ага. Мы росли в одних условиях. Неужели думаешь, что куплюсь?

Я цокнул. Черт.

Взгляд упал на землю, переполз на круг с треугольником и медленно вернулся на Надю. Она плотно прижимала книгу к груди. Русые волосы трепал буйный ветер, как злобный родитель, что пытался вдолбить в голову ребенка непреложную истину. Плечи сестры едва заметно дрожали. Надя смотрел в сторону. Мои провалы в создании круга смутили ее, а плохая погода подбросила бревен в огонь сомнения. Но, возможно, намеки мира не были первопричиной. Что, если она боялась отнюдь не провала?

Я открыл рот. Хотел возразить, найти отговорку, но Надя сказала то, от чего мое сердце пропустило удар:

— Ты не должен быть таким. В детстве ты всегда был осторожным. Не выходил из дома без обдумывания плана. Ты… не похож на себя, Тео.

Ее слова звонко щелкнули в глубине души. И вновь одна шестеренка столкнулась с другой, и вновь сотни искр озарили изнутри механизм под названием «Теодор Рязанов». Чутье, мой верный напарник, убеждало меня в необходимости «мертвой руки». Ведь иначе я не выживу. В то же время тихий и забитый Тео из детства шептал обратное — выход есть, нужно остановиться и подумать. Нужно сбежать. Моя роль спорила с естеством. Моя роль? А кто я такой? Кто такой Теодор Рязанов?

Ответ пришел изнутри. Нечто из глубин выплюнуло его с неподдельной ненавистью и злобой:

— Ты выживальщик, — прохрипело оно голосом этой женщины. — Выжить любой ценой. Принимай любые решения. Совершай любое зло во имя выживания. Убивай. Грабь. Насилуй. Извращай и завоевывай. Иначе Надю не спасти. Умрешь ты, умрет и она. Поэтому делай, что хочешь. В конце концов, цель оправдывает средства.

А затем оно добавило:

— Я не буду просить прощения за содеянное. Меня нельзя оправдать. Нельзя простить. Но все же, если ты когда-нибудь это услышишь. Мне правда жаль, Денис.

Широко раскрыв глаза, я жадно заглотал воздух, как пловец, что надолго погрузился под воду и еле вынырнул.

Что это было? Видение? Обман разума? Воспоминание?

— Тео? — спросила Надя. Она шагнула в мою сторону, но тут же отступила и вернулась обратно. — Ты как? Что случилось?

— Ничего, — неосознанно соврал я. — На секунду показалось, что падаю. Как во время сна.

Надя приподняла бровь, но ничего не сказала.

Такое со мной происходило второй раз. Тогда, в пятиэтажке, слова этой женщины показались мне наваждением черта. Хитроумным обманом, чтобы сломить меня и заставить согласится на рабство. Но, что если я ошибался? Что, если в глубинах памяти покоились воспоминания, а в них и ответ, который я так искал? Точно! Вот он последний пазл головоломки этой женщины! Ее сложного плана! Он сокрыт во мне, а не в смертях родни. Осталось только вспомнить.

Из груди поднимался жар. Пальцы сжались в кулак сами по себе. Эта женщина играла с моей памятью. Сколько она изменила? Сколько спрятала? Был ли побег из дома вообще моим решением?

Я отмел чувства в сторону. Гневом делу не поможешь. Холодным ум — вот, что выручало меня все время. Обдумаю воспоминания позже.

— Тео? — вновь спросила Надя. — Ты опять застыл. Что с тобой происходит? В тебя пытается кто-то вселится?

— Нет, — помотал я головой и поднял с земли палку. — Скажи имя ангела. Пора заканчивать с ритуалом.

— Эм…

— Ангел может не прийти, — снова соврал я. Если она боялась успеха авантюры, проще убедить в провале, чем убеждать в безопасности обратного. — Ритуал срабатывает не всегда. Может, один раз из двадцати. Поэтому так мало мистиков-теургов.

На самом деле, теургия — крайне затратная дисциплина. Услуги и дары ангелов стоили не мало. Одному мистику не хватит и полжизни, чтобы окупить один дар слабейшего ангела. Поэтому не существовало теургов-одиночек. Желающие познать таинства общения с сущностями творения примыкали к влиятельным династиям теургов. А таких было не много. Иначе мистики соприкасались с ангелами через жречество. Не можешь связать — подчинись. Всех привлекало беспорядочное созидание. Но у всего есть цена.

Когда ангелы заполняли пробелы, появлялся долг, который выплачивали демоны. Иными словами, за каждое творение первых вторые разрушали нечто равноценное. Каждая частичка света, что источал ангел, когда-то умерла в чреве демона. Белые и черные дыры. Иначе и не скажешь.

— Не помню таких чисел, — возразила Надя.

— Не нужно было перескакивать с абзаца на абзац в поисках чего-то интересного, — пожал я плечами.

— Ладно. Но скажи мне в чем суть «мертвой руки». Пока я вижу только ловушку для ангела.

Я окинул взглядом круг с треугольником. Она права. Это только ловушка. Клетка.

— Достань из сумки хлопушку с таймером.

— Поняла, — кивнула она. — Вот зачем ты попросил сломать мамин таймер.

Надя достала мешочек. Таймер в виде яйца крепился с помощью скотча, который обматывал всю хлопушку целиком. На корпусе таймера виднелись трещины и порезы от ножа. Эта женщина использовала его для готовки. Маленький механизм не ждал дольше часа и затем срывался на раздражающий треск, когда подходило отмеренное время. Надя вмешалась в него и сильно замедлила. Теперь он терпел до двенадцати часов.

— Я сама поставлю, — обошла она меня и опустила на землю хлопушку.

Белое яйцо усеивали черные дырки. Еще одно изменение. «Мертвая рука» бесполезна, если обезвредить ее может кто угодно.

Надя присела у границы круга, выкопал руками неглубокую ямку, вытащила из сумки проволоку и засунула в одну из дыр на таймере. Внутри щелкнул «замок», и она прокрутила верхнюю часть яйца до предела. Вложила хлопушку в ямку, присыпала землей.

— Скажу по правде, я ожидала чего-то сложного, — отряхнула она руки и проверила время на телефоне. — Полдесятого. Я заведу таймер перед сном.

— Чем проще, тем лучше.

— Согласна. Продолжим?

В ее голосе прибавилось уверенности. Надю не волновал ни успех, ни провал. Похоже, ее душу терзало что-то другое. И я не понимал, что именно. Почему она успокоилась, стоило узнать устройство «мертвой руки»?

— Продолжим? — с большим нажимом повторила Надя. — Мы теряем время.

И мы вернулись на свои «места». Она — нетерпеливая и энергичная. А я — осторожный и нервный. Ее неловких ужимок и увиливаний как не бывало. Даже не верилось, что она и «Надя пять минут назад» — один человек.

— Хорошо, — сдался я. — Напомни его имя, а лучше покажи, как оно пишется.

Она повернула ко мне раскрытую книгу. На середине страницы жирным шрифтом выводились закорючки незнакомого языка. Не то японские иероглифы, не то латинские буквы. Судя по пробелам, имя состояло из двенадцати слов. И, похоже, было чем-то вроде стиха или короткой прозы. Я хотел заучить приветствия на енохианском, но дальше алфавита не зашел. Надя и вовсе отказалась прикасаться к «этой хренотени».

Я выцарапал на пепельной земле, вдоль ребер треугольника, «имя». Старался уместить на каждом по слову. Благо слов было двенадцать, а не, например, восемь.

Поправил солнцезащитные очки на носу и повернулся к сестре. Надя тоже надела очки. Заметив мой взгляд, она показала большой палец вверх и прошептала:

— Давай.

Я лишь развел руками, имея в виду: «Чего, давай?»

— Ритуал, — напомнил ей.

— А! — перевернула Надя к себе книгу и уткнула взгляд на страницы. — Точно. Извиняй, пересмотрела сериалов и подумала, что мы уже на финишной прямой и ты, типа, уже знаешь слова.

— Мне нужны не слова. Мы взываем к ангелу, а не к человеку. Хтонь не понимает слов. Не думаю, что оно вообще издает звуки.

Надя перелистнула страницу, нахмурилась, снова перелистнула.

— Нужна пустота, — многозначительно объявила она. — И сила. Пустота привлечет ангела, а сила… ну… усилит влечение? Усилит мощность ритуала? Да, так лучше.

— Пустота уже есть.

Сестра посмотрела мне через плечо, на круг и пепельную землю в треугольнике.

— Уверен?

— Да, пустоты между молекулами кислорода и…

— Зануда, — раздраженно протянула она. — Просто ткни палкой в землю. Сделай дырку. И будет тебе пустота.

Я молча вонзил палку в середину треугольника и затем вытащил кончик из земли. Осталась маленькая яма.

— Теперь сила. Тут написано, что нужно напитать круг своим «Я».

— Думаю, кровь подойдет.

Вытащил из правого кармана джинсов отражение серебряного ножа. Не расстаюсь с ним даже ночью. Перед сном ложу его под подушку, а утром сразу перекладываю в штаны.

Сжал рукоятку левой рукой, провел указательным пальцем правой руки по лезвию. Дождался первых алых капель и протянул над кругом. Постарался прицелиться над ямой, и капля упала прямо в нее.

Надя прожигала взглядом ловушку. Держалась за моей спиной, поэтому я хорошо чувствовал ее обжигающее внимание.

Прошло пять секунд. Десять. Пятнадцать. В отдалении умолкли раскаты грома. Утих и ветер. Больше он не пытался сдуть нас с сестрой, лишь подергивал листья на яблонях и едва-едва пошатывал высокую траву. Но тяжелые черные тучи по-прежнему нависали над всем участком, если не над всем СНТ.

— А где? — недоуменно спросила Надя. — Погоди, ты говорил правду? Про один из двадцати, что нас проигнорят?

— Нет, я соврал.

У меня напряглись все мышцы. Я вслушался в окружающие звуки: шелестели листья яблонь у забора, по ту сторону чирикали птицы, Надя шуршала страницами книги, а где-то робко завывал ветер. Ничего необычного. Но именно это и пугало.

— Может, он занят? Мы можем оставить ему сообщение вроде: «перезвони, как освободишься»?

— Если ангел уже связан, он не придет. Но я намеренно выбрал самого слабого, такого никто не призовет. Ведь он бесполезен.

— Вдруг…

— Я слышу!

Листья зашелестели громче, чириканье переросло в сдавленный визг, ветер завыл жалобнее и натужнее. Звуки не перебивали друг друга. Когда стихали листья, включались птицы. Стоило им умолкнуть, оживал ветер. Они заполняли тишину, сливались в белый шум.

— Тебе кажется, — вздохнула Надя. — Послушай, вдруг кому-то понадобился умный светильник? Мало ли.

Белый шум усилился, заполнил оба уха.

— Скажи «яйцо», — попросил я сестру, и едва расслышал сам себя.

— Яй… ц… цо? — с третьего раза произнесла она. Звуки все время перебивали ее. — Охренеть!

Я не отрывал взгляда от круга. Сжал пальцы на правой руке в кулак и подтянул ее к себе. Поднял глаза и увидел, как расходятся тучи, а на землю падают покрывала света. Самое яркое осветило круг, и я отвел взгляд в сторону. Глаза заболели от яркости. Даже солнцезащитные очки не помогали. Я не видел ничего, кроме света. Да и не очень-то и хотелось. В книгах лики ангелов описывались, как «невообразимые» и «разделяющие жизнь на до и после».

Я простоял неподвижно около двух минут, убедился, что ангел никуда не сбежит. Обернулся, чтобы взглянуть на Надю, но перед глазами встало огромное черное пятно. Чуть покосился и увидел сестру боковым зрением. Она закрылась книгой. Ее руки дрожали.

Опустил взгляд на землю, провел им по контуру круга и остановился на месте, куда Надя закопала таймер. Тяжело, но видно. Мы сможем завести таймер снова. «Мертвая рука» готова. Даже не верится. Уголки губ приподнялись. Из горла вылетел смешок. Получилось! У нас получилось!

Я подошел к Наде и коснулся ее плеча. Она дернулась. Выглянула из-за книги, кивнула и развернулась к дому. Вот и все. Лучше не беспокоить ангела лишний раз. А то мало ли…

Земля задрожала. В спину врезался нечеловеческий вопль. Сотни птиц кричали, будто с них сдирали кожу живьем. Над нами прогремел взрыв. За ним последовали десятки послабее. Они громыхали точь-в-точь как Надины хлопушки.

Мой взгляд поднялся сам по себе. На темно-сером полотне с грохотом распускались цветы чистого света. С земли ввысь стремились бутоны, долетали насколько возможно и взрывались, раскидывая вокруг бутоны поменьше. Зрелище захватывало все внимание.

«Фейерверк», — запоздало понял я.

Вскоре он закончился. Остался лишь один столб света, что спускался с неба на землю. Только, когда все утихло, а уши заполнил белый шум, я понял: ангел звал на помощь.