Дуб, залитый солнцем (гет)

В небе зажужжали первые самолеты, и Агата с Августином поспешили в убежище, из которого выбрались вчера. Людей на улице было мало, и они также спешили укрыться в подвалах. Налеты становились чаще; по подсчетам Августина, перерыв между ними длился не больше десяти минут. Агата смотрела по сторонам и высматривала знакомые лица соседей и других людей, но никого не могла найти. Августин шел, притупляя боль в голове.

Они укрылись вовремя: когда они закрыли дверь в убежище, первая бомба коснулась земли, и прогремел взрыв.

— А что было потом? — Агата снова решила задать вопрос. Августин повернулся как бы с недоумением, но любопытные глаза Агаты настаивали на продолжении.

— Дальше было то, что обычно я не люблю вспоминать. Работа. Я работал тихо и быстро в маленьком кабинете и просто вел учет. Учет смертей. Знаешь, это, наверное, самое ужасное, когда ты не касаешься смерти напрямую, но ты видишь ее и чувствуешь. Ты слышишь крики этих людей, видишь их судьбы и просто печатаешь приговор на машинке. Вроде ты можешь подумать, что я закрывал на это глаза, но, ты знаешь, даже несмотря на то, что я давал деньги своей младшей сестре и младшему брату, мне все равно было плохо, хоть я и сознательно себе врал. Я всегда, — Августин прервался из-за грохота и сотрясения потолка от взрыва, прогремевшего рядом, — я всегда говорил себе, что я невиновен, но, думаю, это вряд ли можно объяснить в случае чего, если меня схватят.

Агата погрустнела. Она тяжело вздохнула.

— О, кстати, я знаю, что ты тут давно. После оккупации Австрии я приезжала в Германию и видела твою сестру, Агнессу.

Августин похолодел.

— Откуда ты ее знаешь? — Августин встрепенулся; он не писал сестре с 1943 года, как начали бомбить Германию. Он не был уверен, что из-за перебоев с почтой дойдут и ее письма ему. Он очень давно не слышал ничего о сестре.

— Мы были детьми, когда познакомились. Помнишь, ты пришел вместе с Виктором в мастерскую моего отца? — Августин кивнул. — Так вот, та самая маленькая девочка, которая стояла и смущенно здоровалась, была я. — Агата улыбается, и Августин открывает рот от удивления. Как она поменялась… Да, теперь он вспомнил.

— Я не узнал тебя, прости, — растерянно произносит мужчина.

— Неважно. Я видела твою сестру, она похорошела, а еще, как я знаю, она вышла замуж за Алекса. И потом уехала, — произнесла девушка шепотом. Видно, Августин не знал этого.

— Уехала куда? — растерянно произносит Августин. Он читал те страшные заголовки во время войны и молил бога, чтобы Агнесса, если и уехала, то в США, но только не во Францию.

— Она, по-моему, уехала в Швейцарию, как только началась война. Она приезжала в начале этого года, насколько я знаю, хотела найти твоих младших брата и сестру, но я не знаю, что с ней стало дальше.

Августин качает головой. Слезы его душат; лишь бы с сестрой ничего не случилось. Он молился, чтобы она была жива. В этот момент на бомбоубежище что-то сваливается. Августин замирает.

— Хорошо, если она успела выехать, — тихо произносит Августин, и его слова тонут в общем шуме.

— Не знаю, я только помню, что она кидалась ко всем подряд ради информации о Юме и Юнне, но она так ничего и не нашла о них.

— Юма наверняка отправили куда-нибудь служить, — Августин вспоминает брата: наверное, с годами его пыл не убавился, а наоборот — захлестывал разум Юма с удвоенной силой. Люди, укрывшиеся в подвале вместе с ними, стали о чем-то перешептываться. Августин не придал этому значения.

— Агата, а скажи, что произошло с Александром? Они вместе уехали?

— Вроде как да. Но когда приехали, выехать им уже вряд ли дали. Да и твоя сестра не желала этого без младших и тебя.

— Ну, да, похоже на Агнессу, — усмехаясь, произнес Августин.

— Что случилось? — спрашивает Агата. Подвал наполняется шумом и криками, кому-то плохо, паника рассеивается по подвалу, словно зараза.

— Похоже, завалили выход. — Не успевает этого произнести Августин, как полицейский — пожилой мужчина — произносит то же самое. — Видно, теперь наш рассказ закончится тут. Это надолго.

Агата тяжело вздыхает.

* * *

— Так чем закончилась твоя история? — Августин продолжает. Они с Агатой сидят в подвале, выход завален и расчистят его не скоро.

— Ну, я приехала в Германию в начале войны и, так как делать мне было нечего, решила устроиться экономкой, но из этого мало что хорошего вышло.

— А как же берет?

Агата ковыряет сапогом бетон.

— Я пошутила, то моей сестры, но, сказать по правде, я всегда хотела работать в лагерях. Мне казалось это престижной работой, хоть и чумазой. — Августин удивляется. На вид Агате не больше двадцати трех; откуда у нее такое желание связываться со смертью, пусть и за нее много платят?

— Ты мне напоминаешь моего брата, который тоже в далеком 1935 говорил так же. Интересно, где он? Неужели он, как и все остальные, все еще верит в нерушимость догматов партии? — Агата пожимает плечами; она сама не знает, что ему ответить. Ее поездка была слишком короткой, чтобы разузнать обо всем вокруг.

— Надеюсь, что он не умер. Он у тебя, если мне не изменяет память, красавчик. К тому же нет большей печали на свете, чем знать о смерти тех, для кого ты старался. —

Агата была права. Больше всего он боялся, что он приедет в Германию после войны и узнает, что все его родные мертвы. Что все люди, которые когда-то были за него, мертвы, и нет ему радости на этой земле.

— Дело не в этом. Я переживаю за Анну с Вильгельмом. Это мои дядя и тетя. Они вырастили нас, и мне страшно думать, что с ними могло что-то случиться. А за родителей, например, я не переживаю. Потому что все, что было у меня к ним, исчезло давным-давно.

— Это нормально. Дети теряют тесную связь со своими родителями, когда вырастают.

Тяжелую дверь начали потихоньку открывать, слабый свет начал просачиваться, и люди стали выходить на улицу; в городе царили паника и хаос. Убитых было столько, что их не успевали опознавать и хоронить. Обломки, валяющиеся повсюду, затрудняли движение. Везде вились клубы дыма и сажи, огонь горел на каждом пятом метре, люди в ужасе бежали, кто-то уезжал из города. Люди в спешке суетились и кричали. Августин на минуту-другую зажал уши; он понял, что тут нельзя оставаться: если город скоро сдадут, то он окажется под подозрением, и тогда ему не попасть к сестрам и брату. Августин понял, что ему нужно в Берлин; приехать — лучшее, что можно сделать, чтобы самому убедиться, что с родными все в порядке. Он подбежал к солдату и спросил, куда они направляются. Тот сказал, что в Берлин. Августин спросил, можно ли с ними. Солдат сказал, что, если он хоть что-то умеет, то лишние руки им не помешают.

Августин, недолго думая, запрыгнул в машину. Агата искала его глазами, но Августин, не попрощавшись, так и уехал на гремящем грузовике. Ему было все равно, потеряет ли его Агата. В такие тяжелые времена нечасто можно было встретить людей, которые хоть и не станут для тебя родными и важными, но помогут нащупать тропку, по которой ты пойдешь дальше. Сейчас ему было важно узнать, живы ли Юм, Юнна и Агнесса, как там Алекс и что происходит с Ирен, жива ли она. Город был уничтожен: многие здания были разрушены, и восстанавливать их будут не скоро. Подъезжая к станции, Августин в ужасе пришел к заключению, что вагоны просто переполнены людьми — они сдавливают друг друга так, что слышен хруст костей.

Все вопросы смешались в один большой комок в горле, который медленно опускался в грудь, а оттуда расползался по всему телу. Ему нужно было в Берлин, срочно увидеть свою родную землю. Все вокруг пытались уехать отсюда. Августин давно не видел паники — настоящей паники, которая охватывает человека с ног до головы, и ты не знаешь, что делать и куда бежать.

Августин с трудом смог сесть на поезд. Вместе с ним было много незнакомцев. Августин понимал, что следующая остановка будет в Зальцбурге — там обычные пункты перераспределения. Однако он не знал, удастся ли ему улизнуть. Хоть он и был в курсе карающего законы для дезертиров, но по-настоящему не знал, каково это — попасть под трибунал. Он пробыл в оцепенении весь путь до Зальцбурга.

* * *

Прибывая в город, Августин никак не ожидал увидеть такую огромную толпу, намеревающуюся уехать как можно дальше отсюда.

Некогда оживленные улицы опустели. Местные жители спасались как могли, многие бежали в соседнюю Швейцарию или Германию. Пассажирские поезда были переполнены; билеты раскупали молниеносно, но всем было все равно — люди набивались в поезда так, что сложно было даже вздохнуть.Немцы, приезжие, партийные деятели СС, солдаты — всех охватил одинаковый страх. Даже крыши поездов были переполнены бежавшими от смерти людьми. Августин прикинул, что обращаться в бюро, чтобы ему помогли, тоже бесполезно. Нужно прикинуться одним из солдат — если он окажется полезным, возможно, его отвезут в Берлин, ведь все дороги к городу перекрывались.

Августин, стоя чуть поодаль от столпотворений, проследил, что солдаты сбиваются в кучу и идут куда-то вместе с офицерами. Из-за налетов, которые постоянно подвергался город, на улицах было много трупов — в том числе и солдат. Августин заметил одного и, притащив его труп в полуразрушенный дом, снял с него одежду и переоделся. Он взял документы мертвого, оторвав фотографию. Не должны были придраться. Он надел каску и вышел на улицу, медленно двигаясь к группе солдат.

Даже среди солдат чувствовались угнетенные настроения и желание поскорее убраться из этого места. Августин, только войдя в их ряды, понял, что не знает, что делать дальше и как себя вести.

— Эй, мужик, — окликнул его кто-то. Августин развернулся — его окликнул офицер. Кровь в жилах застыла. Августин подумал, что его обман был раскрыт. — Да, ты, иди сюда. — Августин быстрым шагом подошел к нему. — Помоги утащить ящики с минами.

Августин, выдохнув, взял ящик и вместе с каким-то пареньком потащил мины. Они были тяжелые, но Августин сквозь зубы молчал. Дальше ему поручили вместе с другими солдатами таскать винтовки. Августин все выполнял прилежно и четко — выделяться ему сейчас не нужно. Стоявший рядом солдат спросил, как его звать, и сказал, что он его раньше не видел.

— Меня только прислали, перекинули из Чехии в Вену, а оттуда сюда.

— Вот, значит, как. А тебя как звать-то хоть? — Паренек сощурил глаза, Августин легко протянул руку.

— Герберт. А тебя?

— Герман, — пожал тот ему руку и, прервав разговор, они стали слушать дальнейшие указания. Августин выдохнул; его могут разоблачить, хотя кому какая разница? Все равно их всех пустят по миру. Августин оглянулся вокруг себя — мужчин его возраста было немного, в основном это были молодые люди до тридцати и моложе. Среди них было много юнцов, которым едва ли стукнуло двадцать. Августин задержал дыхание; у него похолодело в груди, когда он представил, что где-то в таких же рядах стоит сейчас Юм, окруженный отчаявшимися солдатами.

Их быстро погрузили в грузовой поезд, где они толпились, как селедки в банке. Августин смотрел на небо; солнце заходило за горизонт, а раскаты орудий были слышны все ближе и ближе — они приближались к Мюнхену. Поезд постоянно трясло, но лязг рельс никак не заглушал двигатели самолетов. В этой куче тревожных звуков невозможно было что либо разобрать. Августин похолодел внутри, увидев первые разрушенные деревни на подъезде к городу. Везде сновали люди, отчаянно пытаясь найти хоть какую-то еду. Словно животные, они собирались в стаи и медленно брели, куда придется, в поисках хоть чего-нибудь, что могло спасти их от голодной смерти.

Ложилась ночь, но звезд не было видно из-за дыма от огня, стоявшего над городом. Августина охватило отчаяние — а если он никогда не увидит никого из своих родных и не сможет узнать, что случилось с ними?

Впереди лежал город в руинах; они проезжали километр за километром к Берлину, простых людей становилось больше, солдат меньше, запах крови, до этого иллюзорно летавший в воздухе, теперь стойко пропитывал пригороды. Августин просил у Бога одного — выжить.

Он надеялся еще раз в своей жизни увидеть и брата, сестер, Ирен и Алекса; он уехал отсюда в далеком 1935 году и, теперь вернувшись в некогда любимый город, предался колющим душу воспоминаниям. Пусть они помогут ему найти родных.