Грозовая ведьма (гет)

24

Девчонка стреляет без промаха по мишеням и недрогнувшей рукой направляет оружие на него, Реборну приходится попотеть, чтобы не попадаться на её уловки. Шаг бесшумный, взгляд незаметный — он так и не понял, это линзы, восстановленное зрение или она стреляет, не целясь?

От пуль, проносящихся в воздухе, отчётливо веет Грозовым пламенем — они трассируют в полутьме тренировочного зала зелёной, искрящейся тенью, оставляя на стенах укреплённого зала, рассчитанного на буйство пламенных, аккуратные оплавленные дырочки с расходящимися в стороны чёрными узорами гари. И как-то Аркобалено Солнца не хочется выяснять, что будет, задень они живого человека хотя бы вскользь.

— Пистолет Верде собирал?

— Всё остальное разваливалось после первого выстрела.

Кто бы сомневался. Разрушительная мощь, вложенная в пули, потрясает.

— Кто тебя учил?

— Жизнь. И пара тиров по вкусу.

В её словах насмешка, но почему-то Реборн не сомневается, что нормального учителя у девчонки не было. Разве что…

Ярким кадром перед глазами —

девочка в изумрудном платье и тугой косой,

жёлтобокие уточки на дальней дистанции ярмарочного тира

и тёмный силуэт за её спиной. Вроде человек.

Вот только веет от него смертью.

Бледные ладони на тонких плечах…

Тихий шёпот на ухо — не разобрать.

Десять выстрелов ложатся в цель.

Он прячет глаза в тени полей шляпы и бьёт не жалея сил, сокращая дистанцию до рукопашной.

Покажи мне, девочка, что ты умеешь!

Девочка уворачивается, насмешливая улыбка на её губах — как приклеенная: не стереть, не напугать. Она танцующе уходит от ударов и выстрелов, напоминая о языках пламени, что пляшут на опалённых до черноты брёвнах. Реборн чертыхается, когда вслед за ним по полу бежит ветвистая зелёная молния.

Отблески этой зелени вьются осколками в её глазах, кружатся, завораживая, — штормом в море. Смертельно опасным вихрем и мглою, обещая смерть тому, кого поймают хотя бы искрой.

Да уж… девочка… Ведьма!

Пусть он и не верит в магию, но веет от её силы чем-то древним, как руины где-то в окрестностях Рима. Мощь сырая, едва оформленная...

...что будет, когда она овладеет ей до конца?

Раньше, как-то задумавшись, — он ведь уже не молод и помнит, что от прошлых поколений Аркобалено лишь слухи, да тени легенд остались, и срок его неизменно исходит, — пора бы искать преемника, он подумывал сделать лучшего киллера из Хибари.

Дикий мальчишка с глазами зверя,

как бы себя ни держал,

сажая на поводок,

лишь Небо удержит такую мощь и ярость.

Но вот теперь, что-то колет под рёбрами, насмешливо шепчет на ухо:

Ой, ли! Вот посмотри!

Девочка с глазами-изумрудами — твоя плоть и кровь!

Сделает тебя, только дай опыта! Дай немного времени!

Сколько прошло времени, как она впервые — не для игры — взяла пистолет в руки? Год? Два? Не больше трёх. И уже не кажется, не думается, что можно сделать финт ушами — уйти непобеждённым и встретить судьбу-конец Аркобалено Величайшим киллером всех времён.

Дева Мария! Не будь девчонка его внучкой, прибил бы сейчас, не глядя — слишком большой потенциал — она Хибари переплюнет, если захочет. Выпустит на волю Пламя и спалит к чертям и Джессо, и половину мира… Это если вложит в один удар всю волю, жизнь и душу.

Как бы устроить, чтобы делать этого ей не пришлось?

Реборн чертыхается и мысленно костерит Верде — ну, вот что стоило ему придумать способ запихнуть её в безопасное место, не давать в руки оружие, да хоть увлечь лабораторными опытами!

Изящная ладошка цепляет за плечо — совсем чуть-чуть — и, кажется, будто поздоровался с армейским шокером. Он уходит с линии атаки, и беззвучно, одними глазами скалится, пережигая в теле чужое пламя собственным.

Нет! Ты себя-то сам слушаешь? Девочка — плоть твоя и кровь: толку что гроза примешалась со спокойствием давнего знакомого (Господи боже! он ведь теперь твой зять!) — не удержит такую ни одна лаборатория, и тем более ни одна укромная деревенька! Тебя самого хорошо ли это спасло?

Леон по желанию трансформируется в молот.

С вас обоих слетают шляпы — жёлтая лента, изумрудная лента — всех отличий, а так один в один. Интересно, что сказала Катарина и сказала ли хоть что-нибудь? Сколько ей уже лет? Нет, не думать, не вспоминать. Для него в памяти она навеки улыбается — ей двадцать, и они танцуют под огнями Палермо…

— Неплохо для девчонки, — признаёт он, ухмыляясь. Немногие бы поняли, что скрывается за этой маской.

— Неплохо для древнего старика, — смеётся Гретта в ответ.

Она оглядывается, довольно обозревая разгромленный зал. Тянется, почти как кошка, фыркает.

— Не так уж я и стар, — Реборн задирает нос повыше, вмиг делаясь похожим на ребёнка, в теле которого застрял волею проклятия.

— Ты мне это говоришь или себе? — девчонка косится на него с прищуром.

Впрочем, какая девчонка? Всего пару лет — и будет третий десяток.

Что толку, что больше двадцати двух и не дашь?

— Это так. Напоминаю.

— Вряд ли, кто-то, кроме молодого поколения Вонголы, не знает сколько тебе хотя бы примерно, — она пожимает плечами и подбирает свою федору.

Да, ту самую, что он ей когда-то дарил. Это греет самолюбие и приятно отдаётся в груди и кончиках пальцев.

— Я буду премного благодарен, если ты не будешь их просвещать в этом вопросе, — серьёзно замечает киллер. Его собственная шляпа улетела куда-то в угол, и кажется, обзавелась парой прорех от просвистевших слишком близко пуль. Неужели он и, правда, стареет?

— Больно надо, — фыркает девица, проводя пальцем по зелёной ленте, словно разглаживая невидимые складки. — Будет забавно посмотреть на их лица, когда они узнают сами.

— Под это дело стоит припасти фотоаппарат, — предлагает он.

— Лучше видеокамеру. По слухам, у Десятого был почти нервный тик, когда он узнал об этом здесь, — делится Гретта великой тайной.

— Тц. Как непрофессионально. Я так и не смог научить его держать лицо?

— В большинстве случаев у него получалось весьма неплохо, — с едва уловимой грустью возражает она.

— А надо бы всегда!

Гроза фыркает и, водрузив федору на макушку, улыбается, убирая пистолет в кобуру. Уж кто бы говорил.

— Кстати, — словно невзначай тянет он, пряча в тени полей шляпы глаза. — Что я сказал, увидев тебя в новом амплуа?

— Ничего. Мёртвые обычно не говорят.

— Ясно…

Не то что бы это объясняло хоть что-то…

— Надеюсь, Катарина об этом не узнала.

Он давал себе зарок — не ходить к ней, но перед смертью мог и не сдержаться. Она бы расстроилась, увидев его таким…

— Она ждала тебя. Пусть и давно похоронила.

— Глупая женщина.

— Правда?

— Нет.

Примечания:

Для тех, кто захочет поддержать автора материально:

Номер Яндекс-деньги: 410013127603394

Сбербанк: 4276400091318205