Пламя и кровь (джен)

Вообще-то, Луна Трёх Царей — это старинный семерянский праздник, отмечаемый в первое полнолуние после Новолетия.

Праздник этот посвящался Эльварду Андалу, Анжанне Ройнарке и Слепому Царю — фигурам столь же историческим, сколь и легендарным. В истории они отметились тройственным союзом, вытеснившим валирийцев из Андалоса на долгие пять сотен лет — есть даже основания полагать, что именно смешение веры в Боаша, ройнарского и андальского язычества легли в основу семеричной веры. В легендах они предстают святыми почитателями Семерых и Одного, которые первыми свидетельствовали о Творце и которые вернутся, чтобы свидетельствовать об Обетованном.

Но септон Ликиний из обители св. Алестера что близ Мунстона назвал так первые месяцы 130 года в своей глубоко ироничной проповеди. В ней он описывает сложившуюся политическую ситуацию: Счастливы мы, братья и сёстры, что родились в вотчине Отца Небесного, и что он наделил королеву Джейн хитростью женщины и твёрдостью мужчины; но посмотрите, что делается в сопредельных землях! По грехам нашим, новые Три Царя пришли на землю — каково время наше, таковы и цари наши. Дана нам Рейнира вместо Анжанны, и Одноглазый вместо Слепца, и безымянный бандит вместо святого Эльварда!

Нестойкие троны

Древле, царица Ройнаров была чиста душою и телом, прекрасна зраком, благочестива духом; ныне царица наша обагрила руки кровью святого, бани закрывает, собой нечестива, духом язычница — возмущался септон Ликиний — и, несомненно, с его характеристикой были согласны не только жители Долины.

И трон королевы Рейниры как раз начинал под ней особенно активно пошатываться — чем меньше оставалось вокруг неё драконов, тем громче были голоса недовольных. Припоминали и налоги на что попало, и судьбу несчастных королев, и закрытые бани — лорд Селтигар задрал цены настолько, что они стали недоступны большинству горожан — и начинавшийся голод...

Но голоса ещё не кричали в полную силу: всё же у королевы оставалось ещё четыре дракона. Её собственная Сиракс, скованная в Логове; Лунная Плясунья, вместе с принцессой Бейлой сторожившая Драконий Камень; и, конечно, Караксес с Овцекрадом, которые шатали трон принца-регента в Приречье.

Короля, что правил древле Лоратом, звали Слепым; но он видел Творца, и говорил волю его, и Семерых принёс своим людям. А нынче у Рек одноглазый король, который не видит ни зла, ни добра, а только ярость свою.

Принц-регент — а вопреки тому, что он неизменно говорил о брате, как о погибшем, несмотря на корону на челе, Эймонд продолжал отказываться от королевского титула и звал себя "принц-регентом" — сидел на своём троне одновременно более и менее уверенно, чем королева Рейнира.

Большую уверенность ему давала абсолютная, ничем не ограниченная власть, которой он свободно пользовался и которую не оспаривал никто из "подданных" — наоборот, они спешили принести свои обиды и печали на суд принца-регента. Проигравших ждал огонь — обычный, не драконий: усилиями Алис Риверс и Эррона принц-регент принял то, что скота на прокорм Вхагар в Приречье нет. Но были и выигравшие, и они упорно спешили просить суда.

Наконец, вместо нашего Эльварда, святой души, ревнителя законов, короля благодатного, в Просторе воцарился неведомый бандит на драконе, ни закона не знающий, ни обычаев не чтущий, а только спешащий насытить свою похоть и алчность.

Если чей-то трон и стоял хуже всех — то это трон Хью Молота, или, как он себя теперь звал, Гарта Хью. Конечно, у него было два дракона, сравниться с которыми размером и силой могла бы лишь Огнегрёза, скованная в Логове, или Вхагар, занятая в Приречье. Два дракона могли очень многое — они стоили немалого войска. Но...

Но кроме двух драконов у "Гарта Хью" ничего не было. Из верных людей у него был пьяница Ульф и сестра, которая считала всю эту затею дурным бредом и понукала мужа слушаться Хью до поры, а потом сбежать за море — ни рыцарей, ни советников, ни септонов за ним не шло. Из казны он мог похвастаться только теми монетами, что он набрал на пепелище городов и деревенек. Что же до войска, то им брезговали даже наёмники.

И всё же, он был королём — точнее, "Гартом" — просто потому, что пока никто не мог с ним поспорить за этот титул.

Любовные нелады

К третьей луне 130 года до королевы Рейниры донесли вести о том, как "воюет" в Приречье её супруг: как он под угрозой дракона заселяется в чей-либо замок, там "гостит", ежедневно себя радуя сытной едой и особенно — добрым вином, а когда прилетает принц-регент — снимается с места и уходит в другой замок, оставив хозяев принимать гнев Вхагар на себя. Вместе с ним пировала и веселилась девица Крапива.

То, что случилось позднее, большинство историков списывает на ревность королевы Рейниры, но это нельзя считать убедительной версией. Никогда до того Рейнира не проявляла подобной сильной ревности; даже история со сьером Харвином была мотивирована не его походами в весёлый квартал, а оскорблениями, которыми он там бросался.

Принц-регент никак не обижал королеву; да, его манера "сражаться с врагом" была откровенно странной, но он неизменно уважительно отзывался о жене и всегда поднимал в честь неё первый тост. Возможно, он сношал девицу Крапиву — но Рейнире было не привыкать делить мужа с другими. Она не имела ничего против леди Миз, даже звала её верной подругой и всегда её слушала — а ведь эта лиснийка годами жила с принцем-жрецом, как жена.

Но есть и другая вероятность, мало изученная историками.

Во-первых, надо вспомнить, что принц Деймон был изрядно немолод и порядком потрёпан своим образом жизни, а что Рейнире, что леди Миз было лишь немного за тридцать, и обе они отличались изрядным темпераментом. Во-вторых, стоит вспомнить, как много вера принца-жреца возлагала на драконлорда. Он должен был быть не просто хозяином сильного зверя, но "мужчиной из мужчин", воплощением валирийской маскулинности. А принц-жрец, как он ни пытался, таковым давно не был.

Не был он и хозяином самого сильного из драконов — даже если не считать принца Эймонда на Вхагар, оставался ещё Вермитор... и вот здесь, как нам кажется, стоит искать суть проблемы. У Вермитора был наездник — довольно молодой, достаточно сильный, циничный... и, что важнее всего — наездник, которого все обвиняют в блуде и не называют, с кем именно. Как будто бы это очевидно.

Не это ли объясняет и странный успех "Гарта Хью", и его странные заверения, что он перед богами король? Если он стал мужем Рейниры и леди Миз по ритуалу валирийцев, он в самом деле мог решить, что теперь он — король. Такое понятие, как "принц-консорт" едва ли было знакомо простому рыбаку.

Но это только теории. То, что мы знаем точно — это что в начале пятой луны королева Рейнира внезапно приказала принцу Деймону без промедлений казнить девицу Крапиву и дракона этой Крапивы каг изменщиков нашей Кароны и Трона.

Как фарс

На приказ, как известно, принц Деймон ответил с присущей ему простотой: "Приказ королевы, — сказал он, — а слова шлюхи". Но почему-то и теперь он не спешил бунтовать.

Девицу Крапиву он отослал в неизвестном направлении; говорили, что она убежала в Долину и там воцарилась среди горцев, пока и её, и дракона не извели другие горцы, недовольные частыми рейдами.

Сам же он отправился в Харренхолл и затребовал переговоров.

Сказать, что принц Эймонд изумился и был в ярости — ничего не сказать, но, что замечательно, он согласился говорить и явился перед принцем-жрецом, облачённый в какой-то невероятный костюм из зелёного шёлка и крашеной кожи. По правую руку от него была Алис Риверс, тяжело на сносях, в лучшем платье, какое нашлось в Харренхолле — красивом и дорогом, но на двадцать лет отставшем от моды, купленном ещё при лорде Лионеле. По левую руку, в кольчуге и жупане семейных цветов восседал Эррон Бракен.

Принц Деймон поприветствовал принца Эймонда, и был гораздо любезнее, чем когда-то давно на Драконьем Камне. Принц Эймонд ответил в том же духе, пожелав собеседнику божьей милости, потому что другое ничто не спасёт подобного грешника. Далее процитируем "Историю Харренхолла" — наш, увы, единственный источник, пусть и написанный на семьдесят лет позже.

Во всей нашей стране, — ответил ему тогда нечестивый принц Деймон, — не найдётся никого, кроме нас, кто достоин зваться королём. Моя бывшая женка нынче греет постели чёрного люда и скоро сдохнет от непристойной болезни; твои родичи все передохли, как им, выродкам, полагалось. Но мы с тобой вместе уродились драконами, в нас кровь Валирии. Нам с тобою решать, кто будет править этой несчастной страной. Давай же сразимся с тобой в небе по-над Божьим Оком, как сразились за корону Мейгор и племянник Мейгора!

И против всякого ожидания, принц Эймонд согласился — хотя и заметил, что в том бою у дяди был зверь вдвое больше, а в этом преимущество будет у племянника.

Упоротые драконы

Против всякого ожидания, ни Эррон, ни Алис Риверс, ни немногие оставшиеся в живых слуги не спешили возрадоваться, что избавятся от сумасшедшего господина. Наоборот: они были в панике.

Весь замок в тот же миг всполошился, как муравейник, облитый кипятком, потому что никто не хотел потерять доброго принца-регента и заменить его нечестивым язычником. И тогда Алис Риверс и Эррон сговорились, что подмешают в вино принцам особой травы, от которой люди спят, а сами потихоньку зарежут того нечестивого Деймона; и дракона его хотели опоить тем же средством, хотя и пришлось заготовить очень много и набить им желудки трёх овец, которых и скормили дракону, чтобы он крепко спал и можно было отпилить ему голову.

Но хитрым планам не суждено было сбыться.

Не знали те Алис Риверс и Эррон, что дракорождённые, эти избранные богов, они не такие, как все люди, и средства людские их не берут, а чтобы взяли, это должно быть втрое больше дурмана и другого подобного; и не проследили, что Вхагар сожрала одну из овец. И их план провалился, и утром принцы принесли клятву у чардрева, и возложили к корням его корону Завоевателя, чтобы победитель мог забрать его, и каждый надрезал чардревный ствол и напился древесной крови.

Сочетание дурмана с чардревным соком оказало удивительное действие: в небеса поднялось два всадника, которых сложно назвать как-то иначе, чем угашенными — и два дракона, чей разум не только был замутнён через связь мутным рассудком их хозяев, но и затронут дурманом, скормленным им вчера.

И драконы кружили друг вокруг друга, как будто желали обняться и всё время промахивались; а их всадники что-то кричали друг другу, но на земле это не было слышно. И они всё кружили, покуда вдруг нечестивый Деймон не поднялся с седла, и не прыгнул с него прямо в воду, а за ним прыгнул принц-регент, чтобы догнать его, но не отстегнулся от седла, а вместо того отстегнул седло от подпруги, и так утонул; а нечестивый Деймон разбился о воду. Драконы же, лишившись хозяев, сцепились и вскоре тоже рухнули в воду, ибо каждый другому порвал крылья.

Так великая трагедия эпохи Мейгора превратилась в непристойный фарс — впрочем, в народном изложении этот поединок выглядел гораздо красивее, и совсем не так, что два угашенных дурака утопились вместо сражения.