Бой за любовь (гет)

Маленькая студия звукозаписи пахла кофе и предрассветной тишиной. Хосок в наушниках стоял перед микрофоном, его голос заполнял пространство — глубокий, чистый, полный невысказанной боли и надежды.

— Стоп, — сказал звукорежиссёр. — Идеально.

Рина наблюдала через стекло, чувствуя, как сердце сжимается от гордости. В этот момент Хосок был другим — не бойцом подпольных боёв, а артистом, музыкантом, тем, кем всегда мечтал стать.

— Как думаешь? — спросил он после, протягивая ей наушники.

Она слушала, затаив дыхание. Песня была о свободе, о мечтах, о желании вырваться из замкнутого круга.

— Это... потрясающе, — честно сказала она.

Его глаза загорелись:

— Правда? Я думаю... может, пора уходить? Из боёв. Попробовать себя в музыке.

Она хотела предупредить его о рисках, о том, как сложно будет начать всё заново. Но, глядя в его полные надежды глаза, не смогла.

— Ты заслуживаешь шанса, — сказала она вместо этого.

Именно в этот момент дверь студии распахнулась. На пороге стоял Хёнвон — бледный от гнева.

— Значит, вот чем вы занимаетесь? — его голос звенел от сдерживаемых эмоций. — Играете в звёзд?

— Хён... — начал было Хосок.

— Молчи, — оборвал его Хёнвон. — А ты, — он повернулся к Рине, — как ты могла? Давать ему ложную надежду?

— Это не ложная надежда.

— Нет? А что тогда? Думаешь, ему просто так позволят уйти? После всего, что он знает?

Повисла тяжёлая тишина. Только где-то в углу тихо шумел вентилятор.

— Я просто хотел... — тихо начал Хосок.

— Хотел чего? Умереть? — Хёнвон покачал головой. — Рина, ты же знаешь, как это работает. Зачем?

В его голосе звучала не только злость, но и боль. Боль за них обоих — за наивного Хосока с его мечтами о музыке, за неё с её желанием помочь.

— Ты слишком жесток по отношению к Хосоку, Хёнвон. Ты не имеешь права отнимать у него то, что он любит.

* * *

После ссоры они сидели в машине Хёнвона. Рина наконец решилась рассказать о долге, только умолчав о записи и угрозах.

— Ну сто миллионов наберём. Но пятьсот миллионов, чтоб выйти из игры совсем? — он стиснул руль. — Они с ума сошли. Раньше менеджеры в принципе не могли мечтать о таком… Не нравится мне это всё.

— У меня неделя, — тихо сказала она. — Точнее, уже пять дней.

Хёнвон задумался, барабаня пальцами по рулю:

— Есть вариант. Я могу взять нового бойца, а ты возьмёшь Хосока.

— Но его контракт...

— Я договорюсь о переводе. И добавлю денег — у меня есть накопления.

Рина покачала головой:

— Выкуп… Было бы идеально. Но он нужен нам двоим. Даже с твоими накоплениями мы не наберём столько.

— Сколько не хватает?

Она быстро посчитала:

— Триста миллионов минимум. Только на меня.

Он выругался сквозь зубы. Триста миллионов за пять дней — это нереально.

— Может, занять? — предложил он. — У меня есть связи...

— В этом бизнесе? — она горько усмехнулась. — И стать должными ещё и им?

Они оба знали, чем заканчиваются долги в их мире. Новыми долгами. Новыми обязательствами. Новыми цепями.

— Должен быть выход, — он потёр лицо руками. — Что-то мы упускаем.

Рина смотрела на его профиль в тусклом свете фонарей. Родной. Любимый.

— А если... — начал он.

— Нет, — она поняла, о чём он думает. — Даже не предлагай продать квартиру. Это всё, что у тебя есть.

— У меня есть ты, — он повернулся к ней. — Остальное неважно.

Она почувствовала, как к горлу подступают слёзы. Если бы он только знал... Если бы знал, что его готовность пожертвовать всем ради неё — это именно то, чего она боится больше всего.

— Возьми Хосока и оплати сто миллионов, — сказал он, сжимая её руку. — А дальше разберёмся. Обещаю.

Но в его голосе звучала неуверенность. Где-то в глубине души она уже знала: любое их решение будет неправильным. Потому что в этой игре им не оставили правильных ходов.

* * *

Это было недалеко от бойцовского клуба. Рина столкнулась с ней у входа в супермаркет — женщина в чёрном, с потухшими глазами. Это была мать того мальчишки, которого Данил избил. Она сразу это почувствовала. Того мальчишки, которого потом нашли в реке. Она видела эту женщину несколько раз, она искала их клуб, она хотела высказаться, найти виновных. Но для всех она была просто невидимкой, какой-то сумасшедшей.

— Вы говорите по-корейски? — вдруг спросила женщина.

— Да.

— Можно я поговорю с вами? Мне больше не с кем.

Рина не смогла отказать.

— Мой сынок Минджун мечтал стать чемпионом, — тихо сказала женщина. — Тренировался с детства. А потом узнал про бои... Говорил — быстрые деньги. Большие деньги. Всего пара боёв, и хватит на обучение в университете... Знаете, что я нашла в его вещах? — женщина достала потрёпанный блокнот из сумки. — Список того, что он хотел купить мне. Новый холодильник. Стиральную машину. Путёвку на море...

Она заплакала — тихо, беззвучно. Рина осторожно обняла её за плечи.

— А теперь... теперь у меня ничего нет. Только эти фотографии и счёт из морга.

И вдруг Рина увидела — так же ясно, как эту улицу — другую мать в чёрном. Антонину Григорьевну, оплакивающую Данила. Или её саму, получающую известие о смерти Хёнвона. Прозрение пришло как удар молнии. Она поняла, что должна сделать.

— Спасибо, — сказала она. — Вы... вы очень помогли мне.

Рина достала кошелёк и с лёгкостью протянула женщине. Та ничего не поняла, а когда утёрла слёзы и хотела уточнить, что произошло, Рины рядом уже не было. Была ли она мамой того самого мальчишки или любого другого — он умер из-за боёв. Он умер, потому что все бездействовали.

По дороге домой план формировался в голове. Страшный. Рискованный. Но единственно возможный. У неё есть запись. Есть доказательства. Есть возможность остановить это — раз и навсегда. Пока не погибли другие мальчики, мечтающие о быстрых деньгах. Пока Данил не превратился окончательно в убийцу. Пока Хёнвон не пожертвовал собой, пытаясь её спасти. Страх сжимал горло, но решение было принято. Пора положить конец этому кошмару.

* * *

Они сидели в его квартире — их маленьком убежище от внешнего мира. Рина набрала воздуха:

— Я хочу пойти в полицию.

Хёнвон, разливавший чай, замер.

— Что?

— Сдать клуб. Всю систему. Прекратить это раз и навсегда.

Он медленно поставил чайник.

— Ты с ума сошла?

— Нет. Впервые за долгое время я мыслю ясно.

— Ты не понимаешь, о чём говоришь, — его голос стал жёстче. — Это не игрушки. Не романтическая история о справедливости.

— Я видела мать того мальчика, — она подняла на него глаза. — Того, которого...

— И что? — он перебил её. — Думаешь, если пойдёшь в полицию, всё изменится? Думаешь, они не купили уже половину отдела?

Рина почувствовала, как внутри всё сжимается. Запись в телефоне жгла карман.

— Должен быть способ...

— Нет, — он вдруг опустился перед ней на колени, взял её руки в свои. — Послушай меня. Единственный способ выжить — это играть по их правилам. Найти решение внутри системы.

— И продолжать быть частью этого кошмара?

— Чтобы выжить. Чтобы защитить тех, кого любим.

Его глаза были полны такой мольбы, что у неё сжалось сердце. Она почти сказала ему про запись. Про угрозы. Про то, как его держат на крючке. Почти.

— Обещай мне, — его голос стал тише, — обещай, что не сделаешь глупостей.

Она нехотя кивнула.

— Мы справимся, — он притянул её к себе. — Вместе. Без полиции. Без глупого героизма.

Она уткнулась лицом в его плечо, вдыхая родной запах. Как рассказать ему, что иногда героизм — это единственный выход? Что иногда нужно рискнуть всем, чтобы спасти тех, кого любишь? Телефон с записью оттягивал карман как пистолет. Заряженный. Готовый выстрелить. И она знала: рано или поздно ей придётся нажать на спусковой крючок. Независимо от того, что думает Хёнвон.