Взаперти (гет)

День второго испытания встретил их ледяным ветром и давящей тишиной. Трибуны, возведенные на озере, гудели от возбужденных голосов, но для Кэтрин и мадам Помфри в их медицинской палатке на берегу мир снова сузился до ожидания.

Они видели, как чемпионы один за другим ныряют в черную, ледяную воду. Всплеск — и ничего. Только зловещие круги на воде.

И наступила тишина. Абсолютная, давящая, прерываемая лишь шепотом зрителей и завыванием ветра. Минуты растягивались в вечность. Кэтрин стояла у самого края воды, вцепившись в стойку палатки, вглядываясь в пучину.

Ни криков. Ни всплесков. Только это леденящее душу ничто. Она думала о Гарри там, внизу, в темноте. Думала о Сириусе, который, она знала, затаив дыхание, наблюдал откуда-то из Запретного леса.

В этой тишине не было места роскоши бала или личным драмам. Была только голая, первобытная тревога. Тревога медика, который знает, что сейчас там, в глубине, решаются судьбы, и он бессилен что-либо сделать, кроме как ждать. Ждать, когда безмолвие озера расколют крики — от боли или от радости.

— Ииии что? Нам час просто пялиться на воду, да? — громкий шепот Фреда Уизли эхом пронесся по трибунам в совершенной тишине.

— Болеть за своего чемпиона. Уизли. — Яростное Шипение МакГонагалл тоже расслышали все.

Время тянулось мучительно медленно. Полчаса. Целых тридцать минут под ледяной, черной толщей воды.

Кэтрин не могла усидеть в палатке, а потому вышла на берег и замерла, вглядываясь в неподвижную, зловещую гладь озера. Ветер трепал ее волосы и леденил щеки, но она почти не чувствовала холода — внутри все горело от лихорадочного напряжения. Где-то там был Гарри. И три других студента, каждый из которых боролся за свою жизнь и свой приз.

Она ловила каждое движение на воде, каждый звук, но озеро хранило свою тайну молчаливо и надменно. Лишь изредка на поверхности появлялся пузырь воздуха, словно последний вздох утопленника.

И тут она почувствовала на себе взгляд. Тяжелый, испытующий, полный неприятного, почти хищного любопытства. Она медленно обернулась.

Игорь Каркаров стоял поодаль, прислонившись к дереву. Его тонкие губы были сложены в кривую, насмешливую улыбку. Поймав ее взгляд, он не отвел своих холодных глаз, а лишь улыбнулся чуть шире и направился к ней, его движения были плавными и вкрадчивыми, как у змеи.

— Мисс Кейм, — произнес он, и его маслянистый, с акцентом голос резал слух. — Какое беспокойство на вашем лице. Вам, как медику, должно быть известно — волнение плохой советчик.

Кэтрин выпрямилась во весь рост, встречая его взгляд ледяной вежливостью.

— Беспокойство — естественная реакция, когда жизни людей находятся в опасности, господин директор. Я полагаю, вы тоже разделяете эту озабоченность за своего чемпиона.

— Виктор крепкий мальчик. Лучший. Меня больше волнует... последующий уход. Будет ли оказан достаточный профиль медицинской помощи всем чемпионам сразу после их возвращения? Вода ледяная. Шок, переохлаждение... — Он прищурился, изучая ее. — Готовы ли вы к такому наплыву пациентов? Или ваша привязанность к одному из них заставит вас... пренебречь остальными?

Его слова были обернуты в фальшивую заботу, но каждый слог был отравлен ядом. Он не спрашивал о готовности — он намекал на ее непрофессионализм и предвзятость.

Внутри у Кэтрин все закипело, но ни один мускул не дрогнул на ее лице. Она ответила четко и холодно, отчеканивая каждое слово:

— Больничное крыло Хогвартса всегда готово к любым непредвиденным обстоятельствам, господин Каркаров. Мадам Помфри и я будем оказывать помощь в соответствии с медицинскими протоколами, основанными на тяжести состояния пациентов, а не на их фамилиях или школе. Каждый получит все необходимое. Вы можете в этом не сомневаться.

Каркаров медленно, оценивающе кивнул, его взгляд скользнул по ее сжатым белым костяшкам пальцев, по напряженным плечам.

— О, я не сомневаюсь, — прошипел он. — Я просто... наблюдаю. Вы знаете, в Дурмстранге у нас ценят силу. Яростную, грубую силу. А здесь... — он сделал паузу, и его глаза сузились, — здесь я вижу другую. Тихую. Скрытную. Скользкую. Прячется за протоколами и правилами... но кусается не менее больно. Такая маленькая птичка... и такие острые коготки.

Его намек был прозрачен, как лед на озере. Он говорил не о медицине. Он говорил об обидах на ее отца, о той силе духа, которую он в ней чувствовал и которую ненавидел. Кэтрин не стала опускаться до его уровня. Она лишь подняла подбородок, и ее взгляд стал еще холоднее.

— Иногда именно маленькие птички знают, где спрятаны самые ядовитые шипы, господин директор. Если вы беспокоитесь о здоровье мистера Крама, лучше займите место на трибуне. Испытание скоро должно завершиться.

Она больше не смотрела на него, повернувшись спиной и снова уставившись на воду, всем своим видом демонстрируя, что разговор окончен.

Каркаров постоял еще мгновение, издал тихий, шипящий звук, похожий на смешок, и наконец отступил, растворившись в толпе зрителей. Кэтрин выдохнула, лишь теперь позволив себе сжать кулаки так, что ногти впились в ладони. Дрожь была уже не от холода. Она была от ярости и от осознания, что этот человек — не просто неприятный тип. Он — настоящая угроза. И он явно видел в ней не просто медика.

А на озере по-прежнему не было ни всплеска, ни движения. Только ледяная, безмолвная пустота.

* * *

Воздух в палатке был густым от запаха озерной тины, ледяной сырости и терпких целебных зелий. Хаос первого испытания сменился усталой, вымотанной тишиной, прерываемой лишь тяжелым дыханием и стуком зубов от остаточного холода.

Кэтрин двигалась между кушетками с привычной, выверенной эффективностью. Ее руки были теплыми и уверенными, а лицо — сосредоточенным маской профессионализма, за которой скрывалась буря облегчения.

Виктор Крам сидел прямо, мрачный и нелюдимый, как и всегда. Он молча позволил Кэтрин набросить на свои мощные плечи густое шерстяное одеяло и принять от нее флакон с согревающим зельем. Он кивнул коротко, односложно, и уставился в стену палатки, явно желая, чтобы его оставили в покое.

Седрик Диггори был его полной противоположностью. Его лицо все еще сияло от адреналина и собственной благородной удачи. Он улыбался, хоть и немного побледнев, и бодро заверял всех, что с ним все в порядке.

— Ничего страшного, просто немного окоченел, — говорил он, пока Кэтрин проверяла его пульс и внимательно смотрела в глаза, ища признаки шока.

— Вам повезло, что русалки оказались сговорчивыми, мистер Диггори, — сухо заметила она, но в уголках ее глаз дрогнула тень улыбки. Он был таким искренним, что даже ее ледяная броня дала трещину.

Но главное ее внимание было приковано к двум другим кушеткам. Флер Делакур не обращала внимания на собственную дрожь и мокрые, спутанные волосы. Она сидела, сжав в объятиях свою маленькую сестренку, Габриэль, которая уже проснулась и смотрела на все большими, испуганными глазами. Флер не плакала громко — ее тело сотрясали беззвучные, тяжелые рыдания облегчения. Она осыпала лицо сестры быстрыми, тревожными поцелуями, что-то бормоча на своем мелодичном языке. Кэтрин молча подошла к ним, накинула одеяло на хрупкие плечи Флер и оставила рядом с ней большую кружку дымящегося согревающего зелья. Их взгляды встретились на секунду — в глазах Флер читалась бесконечная благодарность. Кэтрин лишь мягко кивнула: «Она в порядке. Все хорошо».

И, наконец, Гарри. Он сидел на краю кушетки, все еще дрожа крупной дрожью. Его губы были синеватыми, а кожа — мертвенно-бледной после использования жаброслей. Но на его лице, несмотря на усталость, читалось глубочайшее, безоговорочное удовлетворение. Он спас не только Рона. Он сделал что-то правильное. Он спас и сестру Флер.

Кэтрин опустилась перед ним на колени, чтобы быть с ним на одном уровне, а не стоять над ним.

— Глубоко вдохни, — тихо скомандовала она, поднося к его губам флакон с темно-рубиновым зельем. — Медленно. Это согреет тебя изнутри.

Гарри послушно сделал глоток, поморщился от горького вкуса, но через мгновение по его телу разлилось долгожданное тепло. Он выдохнул, и его плечи наконец расслабились.

— С Роном все...? — его голос был хриплым.

— С ним все в полном порядке, — твердо ответила Кэтрин, ее пальцы уже проверяли температуру его лба и шеи, ища признаки переохлаждения. — Ты сделал все правильно. И кое-кто будет страшно горд.

Она не улыбнулась, не похлопала по плечу. Но в ее прикосновении, когда она поправила одеяло на его плечах, была такая безусловная поддержка, которой ему так часто не хватало. Гарри понял все правильно и благодарно кивнул. В палатке стоял гул приглушенных голосов, вздохов облегчения и звона склянок. Первое сумасшествие прошло. Все были живы. Все были спасены. И Кэтрин, закончив обход, на мгновение прислонилась к стойке с зельями, позволив себе просто тихо выдохнуть. Еще один раунд выигран.

* * *

Апрельский вечер был прохладным и тихим. Кэтрин возвращалась из замка поздно, после долгого дня. Усталость тяжелым плащом лежала на ее плечах.

Внезапно из темноты к главным воротам выбежали две фигуры. Гарри Поттер, запыхавшийся, с глазами, полными паники, и за ним — профессор Дамблдор, чье обычно спокойное лицо было напряженным и суровым.

— Профессор! Сэр! Я… я оставил его там! — выдохнул Гарри, едва переводя дух. — Мистер Крауч… он в лесу! Он не в себе, он что-то бормотал, говорил безумные вещи… Я побежал за вами, а Виктор остался с ним!

Сердце Кэтрин упало. Крауч. В лесу. Не в себе.

Дамблдор не стал задавать лишних вопросов. Его взгляд мгновенно нашел Кэтрин.

— Мисс Кейм, с нами. Немедленно. Ваша помощь может потребоваться.

Они ринулись в сторону Запретного леса. Гарри, все еще тяжело дыша, показывал дорогу. Кэтрин бежала рядом, ее медицинская сумка болталась на плече, а ум лихорадочно перебирал возможные диагнозы: помутнение рассудка, действие запрещенного зелья, проклятие…

Они достигли опушки. В свете палочек Дамблдора и Кэтрин картина предстала во всей своей тревожной странности.

На земле, у корней старого дуба, сидел Виктор Крам. Он был жив, но сидел совершенно неподвижно, уставившись в пустоту стеклянным, ничего не видящим взглядом. Его могучее тело обмякло, голова бессильно склонилась на грудь. Рядом с ним никого не было.

— Виктор! — первым выдохнул Гарри.

Кэтрин уже была на коленях рядом с болгарским чемпионом. Ее пальцы мгновенно нашли пульс на его шее — сильный, ровный.

— Он оглушен, — отчеканила она, поднося свет палочки к его зрачкам. — Мощным и точным заклинанием. Физических повреждений нет.

В этот момент из-за деревьев появился Аластор Грюм. Его деревянная нога глухо стучала по земле, а магический глаз бешено вращался, сканируя местность.

— Что здесь происходит? — прохрипел он. — Поттер? Директор? Я услышал голоса… — Его взгляд упал на оглушенного Крама. — Что с ним?

— Мистер Крауч, профессор Грюм, — холодно ответил Дамблдор, чей взгляд уже прочесывал лесную чащу. — Гарри оставил его здесь с мистером Крамом. А теперь мистера Крауча нет, а мистер Крам находится в таком состоянии.

Грюм наклонился, его живой глаз пристально изучал Крама, а магический продолжал бешено метаться.

— Оглушен, да, — подтвердил он голосом, похожим на скрежет камня. — Чистая работа. Ничего лишнего.

Кэтрин между тем уже провела быстрым движением палочки: «Эннервейт!»

Крам дернулся, как от удара током. Он затряс головой, смотря по сторонам дикими, непонимающими глазами. Его взгляд упал на Грюма, и в них мелькнул первобытный страх.

— Он… он был там… — пробормотал Крам на ломаном английском, тыча пальцем в пустое место рядом. — Старый человек… говорил… потом… ничего.

— Кто, мистер Крам? — твердо спросил Дамблдор. — Кто оглушил вас?

— Не видел… Никого не видел… Только… только он… а потом… тьма. — Крам снова затряс головой, явно находясь в состоянии шока и смятения.

Кэтрин и Дамблдор обменялись красноречивым взглядом. Кто-то был здесь. Кто-то сильный и быстрый вывел из строя могучего Крама и утаил тело (или то, что от него осталось) Барти Крауча. И этот кто-то действовал бесшумно и эффективно.

Грюм выпрямился, его лицо было мрачным.

— Нужно обыскать лес. Немедленно.

— Нет, — спокойно, но не допуская возражений, сказал Дамблдор. — Тот, кто это сделал, уже далеко. Или… все еще здесь, наблюдая за нами. — Его взгляд скользнул по темным стволам деревьям.

— Наша первоочередная задача — доставить мистера Крама в замок и обеспечить его безопасность. Мисс Кейм, проследите, пожалуйста, за ним.

Кэтрин кивнула, помогая ошеломленному и дезориентированному Краму подняться на ноги. Ее мозг лихорадочно работал. Крауч. Безумие. Таинственное исчезновение. Оглушенный свидетель.

Она смотрела на бледное, испуганное лицо Гарри и на мрачную фигуру Грюма и понимала — что-то пошло ужасно неправильно.

— Виктор, смотрите внимательно на свет палочки. Сейчас мы направимся в Больничное крыло, и я осмотрю вас подробнее. Обопритесь на меня и вставайте.

Едва Кэтрин успела помочь оглушенному Краму подняться, как из чащи леса, ведомый обеспокоенным Хагридом, появился Игорь Каркаров. Его лицо, освещенное светом палочек, исказилось гримасой ярости и страха, когда он увидел своего чемпиона, опирающегося на Кэтрин.

— Виктор! Отойди от него! — его пронзительный, истеричный крик разрезал ночную тишину. Он ринулся вперед, грубо оттолкнув Кэтрин прочь от своего ученика. — Не смей прикасаться к нему своими руками!

Кэтрин, сохраняя равновесие, отступила на шаг, ее собственное лицо застыло в ледяной маске. Но Каркаров не унимался. Его палец с острым ногтем ткнул в ее направлении.

— Это ты! Это наверняка твоих рук дело! — он зашипел, слюнявя слова. — Отравила его! Или напала, как твой отец! Трусливо, со спины! Вы все Кеймы одинаковые — подлые мракоборцы, которые…

Он не успел договорить. Аластор Грюм сделал один резкий, скрипучий шаг вперед. Его магический глаз остановился на Каркарове, впиваясь в него с такой ненавистью, что тому стало физически не по себе.

— Заткнись, Каркаров, — прохрипел Грюм, и его голос прозвучал как удар кнута. — А то я напомню тебе при всех, кого именно и как «подло» отправлял в Азкабан Генри Кейм. И если бы не он и ему подобные, сомневаюсь, что ты бы вообще получил возможность так приятно прогуливаться на свободе и орать на женщин. Может, тебе стоит вернуться туда? Навестить старых друзей?

Каркаров побледнел как полотно, будто его облили ледяной водой. Его рот открылся и закрылся, но никакого звука уже не последовало. Животный, панический страх на мгновение затмил все остальное в его глазах. Этим мгновением воспользовался Хагрид. Его доброе лицо было багровым от ярости.

— Ты как смеешь! — прогремел он, и его огромная рука врезалась в мантию Каркарова, с легкостью приподнимая его на несколько дюймов от земли. — Мисс Кейм — самая добрая душа! А ну отзови свои слова, я тебе говорю!

Каркаров захрипел, беспомощно затрепыхавшись в железной хватке полувеликана.

— Достаточно! — голос Дамблдора прозвучал не громко, но с такой неоспоримой властью, что все замолчали разом. В его голубых глазах вспыхнул холодный огонь. — Хагрид, отпустите господина Каркарова. Немедленно. Игорь, вы заблуждаетесь и позволяете эмоциям говорить за вас. Мисс Кейм оказывала медицинскую помощь, и я лично засвидетельствую ее профессионализм. Хагрид, отведите Гарри, мистера Крама и директора Каркарова в замок. Обеспечьте им покой.

Хагрид, тяжело дыша, опустил Каркарова на землю. Тот, отряхивая мантию, бросил на Кэтрин последний взгляд, полный немой, ядовитой ненависти, и, подхватив под руку все еще не до конца, пришедшего в себя Крама, позволил Хагриду повести себя к замку. Гарри растерянно обернулся, но поймал чуть ободряющую улыбку Кэтрин последовал за великаном.

Шум стих так же быстро, как и возник. Среди внезапно наступившей тишины Запретного леса остались стоять трое: Дамблдор, Грюм и Кэтрин.

Воздух звенел от сказанного. Кэтрин, все еще сохраняя внешнее спокойствие, чувствовала, как дрожь от перенесенного оскорбления и ярости медленно отступает, сменяясь леденящим холодом осознания. Ее подозрения подтвердились — угроза со стороны Каркарова была не надуманной. Она была личной и смертельной.

Грюм что-то хрипло пробормотал себе под нос, его магический глаз яростно вращался, сканируя темноту, будто ища нового врага.

Дамблдор повернулся к ним. Его взгляд был тяжелым и полным непроницаемой мысли.

— Теперь, — тихо сказал он, — давайте осмотрим это место как следует. Кто-то был здесь. Кто-то, кому было что скрывать. И я намерен выяснить, что именно.

Тишина Запретного леса спустя час после ухода Дамблдора и Грюма была обманчивой. Она не была мирной — она была густой, настороженной, будто сам лес затаил дыхание, став свидетелем чего-то ужасного. Кэтрин не могла просто уйти. Холодная ярость от нападок Каркарова и леденящий ужас от исчезновения Крауча требовали действия.

Она двинулась вглубь чащи, ее палочка была наготове, свет люмос выхватывал из мрака корни, поросшие мхом валуны, поломанные ветки. Она искала все что угодно — обрывок одежды, каплю крови, следы волочения. Ее медицинский ум анализировал пространство с холодной точностью: здесь почва мягче, здесь ветви сломаны на высоте плеча…

Не осознавая, как далеко зашла, она вышла на опушку к небольшому, почти круглому озерцу, чьи черные воды неподвижно отражали лунный серп. Воздух здесь был особенно холодным и неподвижным.

Именно в эту секунду абсолютной тишины из-за спины, из самой густой тени, на нее набросилась Тьма.

Это была не просто фигура. Это была ходячая пустота, силуэт человека, чье лицо скрывала маска из сплошной, непроницаемой черноты, поглощавшей даже свет ее палочки.

Не было крика, не было угрозы — только молниеносная атака.

— Диффиндо! Импедимента! Конфринго!

Заклятия летели одно за другим, без паузы, без смысла — только яростная, уничтожающая мощь. Кэтрин едва успевала выставлять щиты. Протего! Максима! Фиделиум! Ее защитные барьеры трескались и рассыпались под напором, отбрасывая ее к самой воде. Она отступала, ее сердце бешено колотилось, разум лихорадочно работал: слишком силен. Слишком быстр. Это не Каркаров…

И тогда из чащи, с оглушительным, яростным рыком, выпрыгнул огромный черный пес. Он был воплощением слепой, животной ярости, метнувшись к темной фигуре, чтобы вцепиться в горло.

Нападавший на мгновение отвлекся. Кэтрин увидела шанс. Она набрала воздух в легкие, чтобы произнести что-то сильное, что-то, что могло бы остановить его…Но она не успела. Всего на долю секунды ее щит дрогнул. И в эту щель, пока пес уже почти достиг цели, вписался тонкий, алый луч.

— Круцио!

Она не успела даже вскрикнуть. Боль — чистая, абсолютная, невыразимая — пронзила каждую клетку ее тела. Ее кости горели, нервы рвались, разум растворялся в агонии, не в силах осознать ничего, кроме этого, всепоглощающего огня. Сознание погасло, не выдержав перегрузки.

Последнее, что запечатлел ее слух, прежде чем погрузиться в беспамятство, — это оглушительный, полный боли и ярости лай… и резкий, сухой хлопок трансгрессии.

А потом — только тишина и всепоглощающая тьма.