Принц из клетки (джен)

— А это ёлка, мы будем её украшать.

— Зачем украшать ёлку? — искренне удивился Данил.

Он окончательно пришёл в себя, но всё ещё чувствовал некоторую слабость. Марина, обрадовавшаяся его пробуждению ("Ты спал почти два дня, Даня!"), тотчас предложила услуги личного извозчика и теперь с деловым видом таскала его на руках, показывая квартиру.

Посреди гостиной стояла настоящая лесная ёлка. Не сильно высокая, но пушистая и нестерпимо пахнущая смоляной хвоёй. Данила она интересовала особенно. Как это дерево проросло прямо в здании? Марина засмеялась, услышав его удивление, и заметила, что ёлка здесь не росла — её срубили в лесу, а папа купил на рынке и привёз домой.

Далее пошло дикое пояснение — для украшения, и Данил окончательно потерял суть происходящего. Срубить дерево, чтобы не спилить на дрова, а принести домой целым — и после вешать на него игрушки, сладости и орехи? Но зачем? Какой-то мудрёный местный ритуал?

— Это чтобы Новый год справлять, — пояснила Марина, подойдя к ёлке ближе, чтобы рассмотреть её во всех подробностях.

Данил склонился к ближайшей хвойной лапе и отдёрнулся, фыркая, когда иголки кольнули его чувствительный нос. И правда, настоящая ёлка. Ну и странности творятся!

— Новогодье? — насторожился он, востря уши.

— Ага, — важно кивнула Марина и, потрогав смоляную шишечку, принюхалась к липким пальцам. На её лице расцвела улыбка счастливого ребёнка.

Данил принюхался к смоле на её подушечках и тоже против воли улыбнулся. Такой запах всегда стоял в хвойных лесах, которые окружали Ракуни. Запах лесной и свободный. Было в нём что-то... этакое, чарующе-праздничное, из-за чего хотелось выкинуть все дурные мысли из головы и просто отдаться радостному времяпровождению.

Но Новогодье... Эта пора мала вязалась с праздником. Ужасное время, когда происходило всё самое нехорошее. То, что у местных людей эта пора вызывала только радость и веселье, было... необычно.

— Ты чего, Даня? — спросила Марина, увидев его напряжённость. — Что-то не так?

Данил мотнул головой. Нет, не надо грузить ребёнка своими думами. Она заслужила справлять своё Новогодье так, как это делают её сомирники, без мыслей о том, что где-то в другом месте всё было иначе.

— Ничего, — произнёс Данил старательно беззаботным голосом. — Но зачем всё же, во имя Полскуна, наряжать это дерево?!

— А, — Марина улыбнулась, — но это же весело! И красиво.

Так Данил понял, что люди этого мира больше ценили внешность, чем наполненность. По крайней мере, так ему показалось. Никто не проводил ритуалов, по крайней мере, тех, которые он бы понял. Зато все готовили пир, наряжали деревья, смотрели говорящий ящик и пели удивительно заводные песни.

Дима и Марина наряжали ёлку, а Данил лежал на диване и наблюдал за ними. Акиро отсутствовал — вместе с Ась, которую всё же вызвал Дима, они что-то обсуждали на кухне. Данил понимал, что должен присоединиться к ним, но мысли его снова и снова возвращались к откровениям Великого, и его накрывала беспомощная усталость. То, что он узнал, было слишком масштабным, и его мозг, получив ударную дозу правды, работал со скрипом. Это приносило почти физическую боль.

— Эй, хвостатый! — фыркнул Дима, накидывая на пушистые лапки ёлки какую-то перемотанную в жгут верёвку. — Чего нос повесил?

Данил моргнул, медленно вернувшись в реальность.

— Нос повесил? — неуверенно произнёс он и облизнул соответствующую часть тела. Да нет, нос был при нём. Да и как он бы мог его повесить, это же не шляпа какая-нибудь, чтобы вот так просто снять.

М-да, судя по хохоту Димы, это снова была какая-то местная шутка.

— Эх ты, принц! — Дима покачал головой. — В вашем мире все такие наивные?

— Ну... почти, — Данил вспомнил Великого и Филиппа и вздохнул.

Марина поправила верёвку на хвое и предвкушающе похлопала в ладоши.

— Смотри, Дань, сейчас вспыхнет! — воскликнула она, бухаясь на диван рядом.

Данил насторожился и вновь перевёл взгляд на ёлку. Вспыхнет? О, это, наверное, снова игра сло...

Вспыхнуло. Данил, который почти убедил себя в том, что его снова разыгрывали, подскочил, когда ёлка вдруг осветилась яркими разноцветными огоньками. Он крепко вцепился когтями в обшивку дивана и широко раскрыл глаза, ошарашенно глядя на мигающее всеми цветами дерево. Красный, жёлтый, зелёный, голубой — огоньки вспыхивали и пропадали, мерцали и переливались, превращая обычную ёлку в нечто невероятное.

— Ну как? — довольно поинтересовалась Марина, также с жадностью глядя на красивейшее действо.

Данил звонко выдохнул. Голова стала девственно чистой, а из-под полы разума проступил истинный восторг.

— Это... это... — он сглотнул, после чего выдавил: — Как вы... Это что, светлячки? Как вы их... Вы договорились?

— Ах-ха-х, нет, это не светлячки, — хмыкнул Дима, поправляя дождик. — Это гирлянда. Ну, — он наткнулся на полный недоумения взгляд и, закатив глаза, добавил: — Верёвка со свечами на ней. Свечи горят, светят — красиво.

— Невероятно, — прошептал Данил с неподдельным уважением. — Они... разные.

— Это из-за стекла. Оно цветное, и свет поэтому цветной.

Данил покачал головой. Люди этого мира были удивительными затейниками. Не владея магией и зельями, они создавали невозможные и фантастические вещи. Вот уж кто точно был великим.

Марина подошла к ёлке, и Данил, подумав, также приблизился. Он сел рядом на ковёр, отдыхиваясь, и запрокинул голову, глядя на свет гирлянды.

— Они словно стража, — заметил он задумчиво, трогая лапой самый нижний огонёк. Тот не жёгся и был добрым. — Отвлекают от дерева, полностью. Пропади оно сейчас — и я бы не заметил.

— Есть такое, — согласился Дима, собирая упаковки от гирлянд и остатки газет, в которые были завёрнуты старые ёлочные игрушки. — Это потому что их много. Как светлячков.

Данил кивнул.

— Люблю светлячков, — заметил он с улыбкой ностальгии.

— Я тоже, — поддакнула Марина. — А кто не любит?

— Ну... такие люди есть, — произнёс Дима, запихивая мусор в пакет. — Кто-то боится акул, кто-то медведей, кто-то... енотов, прости господи!.. а кто-то и светлячков. Это называется пиголампидафобией.

А ещё удивительной способностью местных было придумывание максимально длинных и тяжёлых в произнесении слов. Данил даже не пытался повторить.

* * *

Снипс плотнее запахнулся в свой плащ. Он сидел на лавке, что расположилась посреди большого парка, и просто неподвижничал. Снег усыпал его одежду крупной порошей, но он даже не пытался его сбросить. Последнее, что его волновало — это вероятность замёрзнуть. Хотя, признаться, на улице не было так холодно, чтобы Снипс мог замёрзнуть. По крайней мере, внешне.

Внутренне он давно покрылся льдом и мраком. С тех самых пор, как она пропала, Снипс не находил себе покоя. Проклятый Великий и его щенки! Они жили и не тужили, пока она была где-то... где-то. Милостивый король ни на мгновение не подумал искать её, и Снипс ненавидел его за это.

"Всем вам плевать, — думал он, равнодушно смотря на влекомый ветром по дорожке снег. — Всё о себе, всё себе. Снова провалил всё. Плохой Снипс, плохой!"

Рядом раздался хруст снега. Раньше бы Снипс вскочил быстрее ветра, оскалился, сделал стойку, внюхиваясь в запах того, кто посмел нарушить его уединение. Но не сейчас. Нет, не боль от предательства его подкосила — Снипс и так знал, что Филипп нечист, хоть и до последнего верил, что он не станет нарушать то, что сам предложил. Его выбило из колеи осознание, что все его попытки найти её разбиваются вдребезги. Не король Дримтери проклят, а он, Снипс.

Какой же он телохранитель, если не сохранил?

— Вы в порядке?

Снипс медленно моргнул, после чего приподнял голову. В отсветах фонарей и густо падающего снега человеческая фигура выглядела тёмной и безликой. Это была женщина. Старая женщина. Она пахла морозом, какой-то местной едой и чем-то травяным, смутно-неуловимым. Снипс раздул ноздри, настороженно прищурившись. Если бы он мог, то наверняка бы навострил уши, слегка приподняв их.

— Холодает. Вам бы домой, — продолжила старушка, явно беспокоясь об его здоровье.

Она сделала шаг вперёд, и запахи стали ярче. Снипс быстро задвигал носом, внюхиваясь. Старушка... пахла знакомо. Очень знакомо. Где-то он уже чуял это... где-то... там...

... что...

Снипс замер. Всё внутри него застыло тоже, натянувшись, как струна.

— Хозяйка? — сипло тявкнул он, не веря своим же словам. Откуда ей тут взяться, в этом непонятном мире?

Старушка замолчала. Снипс не видел её лица, но готов был поклясться, что она пристально разглядывала его.

— Кто... вы?.. — наконец медленно выдохнула она, вызвав струйку пара изо рта. — Мы знакомы?

Снипс облизнул в момент пересохшие губы.

— Х-хозяйка, — скорее прошептал он, недоверчиво вытягивая шею. Неужели... спустя столько лет...

Старушка осторожно поддела его подбородок и затаила дыхание, глядя в его глаза.

Мгновения будто остановились, став вечностью.

— ...Псинс? — Её голос был наполнен удивлённым осознанием.

Вот оно. Едва только знакомое-незнакомое имя прозвучало, как Снипс упал на снег. Воспоминания, ушедшие с забытым именем, просыпались, рвались наружу, вызывая почти боль. Снипс зажал голову руками, не в силах выдержать это. Он почувствовал, как старушка присела рядом и обхватила его плечи. Её горячие руки... такие же, как всегда... Снипс закрыл глаза, предаваясь воспоминаниям.

Псинс их открыл. Он придержал старушечьи щёки, вгляделся в голубые глаза — и заскулил тонко, плачуще, с невероятным облегчением пса, нашедшего свою...

— Хозяйка!

— Псинс, о Полскун! — Старушка обняла его, и Псинс, дрожа и поскуливая, прижался к ней. — Как ты здесь оказался? Почему ты... человек? Неужели... — она вдруг поморщилась и прикрыла глаза. — Это из-за того... взрыва? Ты превратился в люда?

Псинс мелко закивал.

— Я так искал тебя, хозяйка, — прошептал он, тыкаясь в неё носом. — Он... он обещал найти тебя. Сир. Филипп.

— Филипп! — Старушка поморщилась. — Мерзкий паук! Взрыва не должно было быть! Так и знала, что ему нельзя доверять делать основу зелий. — Она покачала головой и тотчас, словно вспомнив, засуетилась. — Полскун, ты же весь холодный. Псинс! Вставай быстро, надо отогреться!

Псинс вскочил ещё до окончания приказа. Больше не было льда и мрака. Теперь, словно освещённый мерцанием светлячков, он абсолютно точно знал, что делать.

Хозяйка снова была.

Больше ничего не имело значение.