Долгий побег из Равен Брукс (джен)

День прошёл для Квентина незаметно. Энергия, вдруг поселившаяся в его теле, будто била ключом, заставляя мужчину хоть что-то делать. Он пересчитал банки краски, рассчитал примерный объём необходимого, проверил данные камер, установил наиболее подходящий маршрут будущего выезда из музея, узнал по прогнозам погоды, что на следующую неделю по утрам в Равен Бруксе ожидаются густые туманы, что, к слову, было, с одной стороны, явлением положительным — ибо их бы не заметили, а с другой стороны — не очень, ибо туман оставлял после себя капельки воды, которые могли бы смыть краску.

«Значит, нужно прокрасить в несколько слоёв!» — напомнил себе Квентин, дописывая мысленный пунктик в воображаемом блокноте.

За хлопотами мужчина и не заметил, как настал вечер. Вспомнил только тогда, когда голодный желудок вдруг скрутило болезненным голодным спазмом. А он даже и не вспомнил, что весь день ничего не ел.

«Нужно бы разбудить детей, — тревожно подумал он, направляясь в холл. — Все вместе поужинаем».

Аарон сидел у входа в импровизированную палатку и сонно тёр глаза. Разбудила его прохлада — камин давно потух и стал остывать. Да и вечерние заморозки дали о себе знать, стены то у музея были потрескавшимися.

— Кве! — обрадовался он, увидев Квентина. Впервые за долгое время какой-то человек смог ему настолько полюбиться.

— Аарон! — улыбнулся Квентин, подсаживаясь рядом с мальчиком и обнимая его. — Вечер добрый, дружок! — тепло поприветствовал он ребенка. Мужчина надеялся, что таким образом маленький Питерсон лишится всех сомнений по поводу того, что после произошедшего накануне случая их отношения как-то изменились.

Аарон с удовольствием обнял мужчину, чуть не прослезившись. Несмотря ни на что, его любят! Он шмыгнул носом и тихо прошептал:

— Папа до сих пор злится?

— Буду, если ещё раз спросишь это у лиса, а не у меня, — с показной сухостью уточнил Питерсон-старший, выходя из гаража.

Аарон покраснел и крепче вжался в Квентина. Кажется, это всё ещё задевало Питерсона. По крайней мере, он нахмурился и прошествовал на кухню.

— Всё хорошо, — прошептал Квентин на ухо мальчику, чтобы мог услышать только он. А затем добавил чуть громче: — Разбудишь Ника, пойдём покушать? — Он ласково провёл ладонью по спине ребёнка и, чуть нахмурившись, замечая, какой он прохладный, пробормотал: — Только надеть бы вам что-нибудь…

Квентин осмотрелся и, так и не найдя ничего такого, во чтобы можно было бы нарядить мальчиков, просто снял с себя ветровку и накинул на плечи Аарона.

— Вот, так быстро согреешься, — улыбнулся журналист, подмечая, что на Аароне куртка смотрелась до такой степени свободно, что в неё легко мог бы поместиться ещё и юный Ротт.

— А… а ты не простынешь? — Аарон коснулся куртки, подмечая её теплоту, набранную от тела Квентина, и это расстрогало его ещё больше. Квентин буквально защищал его, от холода и от прочих врагов, и Аарон снова задумался — а вдруг журналист это тот самый ангел-хранитель, о котором любил посудачить сященник из церкви, куда Аарон с семьёй ходил раньше на воскресные молебны.

— Всё в порядке. Я закалялся, — спокойно проговорил Квентин.

«Когда-то», — мысленно добавил он, но не стал распространяться по этому поводу. В любом случае, он взрослый и, если что, просто выпьет лекарство. Погладив мальчика по голове и попросив его разбудить друга, Квентин поднялся на ноги и, прихрамывая, отправился на кухню, чтобы разогреть или приготовить что-нибудь тёплое.

Питерсон стоял у плиты и готовил что-то, отдалённо напоминающее развалившуюся яичницу. К счастью, в холодильнике всё же нашлось несколько яиц для этого дела.

— Останешься с Аароном — глаз с него не спустишь, — заметил он, услышав вхождение Квентина. — Я отведу Ротта домой, а то ещё и его родители заподозрят чего. Сегодня туманно, это хорошо.

Квентин замер на пороге, недоверчиво глядя на спину Питерсона перед собой. Неужели после произошедшего он всё-таки ещё доверят ему? Если да, то журналист был немало потрясен. Да так, что даже не заметил, как впал в лёгкий ступор и уже стоял на месте, не двигаясь, добрых три минуты. Моргнув, Квентин наконец-то коротко ответил:

— Обещаю, что в этот раз не подведу.

Пройдя к столовым приборам, Квентин взял нужное число вилок и тарелок и отнёс на стол. Душу его терзали противоречивые эмоции. А вдруг он снова в чём-то налажает, и на этот раз Аарону будет угрожать настоящая опасность?

— Да уж, постарайся, — проворчал Питерсон, переворачивая расколошмаченные яйца.

На самом деле, внутри он был далеко не так спокоен, как хотел показать. Хоть он был почти уверен, что журналист на их стороне, его всё-равно временами терзали сомнения. «Паранойя», — сказала бы Диана, увидь она его в таком положении. «Разумная подозрительность», — так охарактеризовал бы своё поведение Питерсон.

Но им нужно было отвести Ротта домой. И он сам хотел это сделать — чтобы точно убедиться, что мелкий засранец окажется дома. Квентин был слишком мягким и вполне мог поддаться на уговоры мальчишки оставить его в музее. Этот Ротт и не такое мог отжечь, он же полностью лишён чувства самосохранения! Поэтому Питерсону приходилось оставить Аарона с журналистом. Оставалось лишь надеяться, что он не пожалеет об этом.

«На этот раз даже глаз не сомкну!» — твёрдо пообещал себе Квентин. Раз мистер Питерсон всё-таки дал ему шанс исправиться, значит, он сделает всё, чтобы не подвести всех: и Аарона, и Теодора.

На кухню, позёвывая, вошёл Аарон. Он разбудил Ника и, пока тот умывался, пошёл к Квентину и отцу.

— Ты остаёшься с лисом, — заметил Питерсон, едва мальчик переступил порог.

Аарон широко раскрыл глаза и недоверчиво посмотрел на него.

— Я отведу твоего Ротта и вернусь, — заметив на детском лице смятение, недовольно добавил Питерсон. — И не дай бог ты окажешься вне музея, Аарон! — добавил он строго, на время оторвавшись от яичницы и глядя прямо в карие глаза сына.

Аарон поспешно кивнул и сел за стол.

Когда старший Питерсон снова отвернулся к плите, Квентин поймал взгляд Аарона и ободряюще-ошеломлённо улыбнулся ему. Для него самого такая новость от Теодора была загадкой. Чтобы мужчина не рассердился, заметив их взгляды, Квентин занял себя делом, а именно — нарезанием хлеба и раскладыванием по тарелочкам принесенных булочек.

На кухне тихонько зашёл Ник.

— Здрасьте, — очень тихо пробормотал он и осторожно подошёл к другу.

Питерсон кинул на него косой взгляд. Ну ничего он не мог с собой поделать! Не нравился ему этот Ротт. Он был слишком… смелым. Вечно лез, куда запрещают, не слушал взрослых, был себе на уме…

«Совсем как Аарон», — ехидно добавил внутренний голос, и впервые Питерсон не мог ему возразить.

Аарон похлопал по стулу рядом с собой. В музее было много стульев, и этот юный Питерсон взял в одной из комнат.

— Садись, Ник, — тихонько произнёс он.

Ротт кивнул и так же тихо, как и вошёл, присел на обозначенное место. Кухня была довольно уютной, да и присутствие рядом Аарона и дружелюбного журналиста слегка расслабляли общую атмосферу. Но всё это было просто ничем по сравнению с присутствием в помещении мистера Питерсона. Мужчина глядел на него так, будто хотел убить, отчего Ротту было крайне не по себе.

Когда что-то прохладное коснулось плеча мальчика, Ник едва не подскочил на месте, во все глаза воззрившись на потревоживший его объект, коим, к счастью, оказался просто Квентин. Журналист приготовил всем чай и, пока тот был горячим, невербальным способом привлекал его внимание. Рассеянно улыбнувшись, Ротт прижал к себе кружку, согревая об неё ладони и стараясь по максимуму абстрагироваться от взгляда «соседа».

«Не особо-то ему психиатр помогает. Видимо, ничего лучше Папоротника не придумали. Ещё бы Аппалузу взяли, вообще трындец был бы!» — подумал Питерсон. По своему опыту он знал почти всех местных психиатров и вполне мог составить на них характеристику. Вполне ёмкую характеристику, которая вряд ли бы понравилась этим «специалистам».

— Ешьте быстрее, чем раньше мы это сделаем, тем лучше, — буркнул он, плюхая перед парнями слегка подгоревшую яичницу. В готовке он был не особо силён, но это и понятно — он же не мог быть хорош во всём!

— Приятного аппетита! — пожелал Квентин, несмотря на внешний вид блюда с наслаждением приступая к трапезе. Сейчас он был слишком голоден, чтобы хоть как-то оценивать свою еду.

На удивление, ужин прошёл достаточно спокойно. Возможно, потому, что все присутствующие просто молчали. Ник был отчего-то уверен, что стоило бы хоть кому-то раскрыть рот, то все бы точно что-нибудь, да кому-нибудь высказали.

После ужина Питерсон поскорее засобирался. Мыть посуду он ненавидел — что, очевидно, было видно по местам, где он жил, — поэтому он предпочитал оставлять это неблагодарное занятие на кого-нибудь из домочадцев.

— Собирайся, — хмуро обратился он к Нику. — Я схожу за курткой, и когда вернусь, ты должен стоять возле задней двери. Я ясно выражаюсь? — добавил он ещё более хмуро, памятуя о вредном любопытстве этого несносного ребёнка, который чуть не разнёс его дом.

— Ясно, сэр, — буркнул Ник, волнительно сжимая в руках край рубашки и, несмотря на дрожь, смело поднимая глаза на говорящего.

— Я надеюсь, что ясно, мистер Я-Разбиваю-Окна-и-Захожу-Куда-Хочу, — саркастически хмыкнул Питерсон.

Когда он ушёл, Аарон оторвался от посуды, которую переносил в мойку. Подойдя к Нику, он осторожно, будто боясь рассердить, взял его за рукав.

— Не обращай на него внимания, — тихо произнёс он. — Он волнуется. Когда волнуется, ведёт себя, как полная задница.

Ротт весело фыркнул от сравнений друга и, в свою очередь, крепко обнял его, прошептав тихое:

— Береги себя.

Аарон сразу замолчал. Шмыгнув носом, он прижался к Нику и неловко обхватил его руками. Конечно, он знал, что рано или поздно этот момент настанет, но всеми силами оттягивал его появление.

— Я… я обязательно… напишу тебе, — тихо произнёс он, стеклянно глядя в одну точку на полу, чтобы не разнюниться, как маленькому. — Не знаю… где мы будем, но я обязательно напишу тебе.

«Если ты ещё будешь здесь», — мысленно добавил он и мгновенно почувствовал себя смертельно одиноким.

— Мелкая вша, ты всё ещё не здесь?! — злобно раздалось из коридора.

— Тебе надо идти, — тихо произнёс Аарон, мягко отслонившись от друга. — Отец сердит. Береги себя, Никки.

— Клянусь пришельцами, я обязательно тебя найду! — твёрдо пообещал Ротт, быстро вытирая собравшиеся в уголках глаз слёзы, и, опустив голову, чтобы скрыть ото всех постыдные следы, умчался в положенное место.

«А что, если… А что, если мы никогда не увидимся?» — так невовремя добавил внутренний голос, от которого Ротт вдруг ощутил себя пустым и безумно одиноким. Перед глазами невольно пролетели эпизоды счастливого прошлого, напоминая мальчику, что всё это больше никогда не повторится.

Перед тем, как подойти к Теодору, Ник сделал пару сипящих вдохов и вытер всё подступающие слезы рукавом.

«Ну вот почему всё не могло быть как раньше? Чтобы всё было хорошо?!» — с тоской подумал мальчик, подойдя к старшему Питерсону, но по-прежнему стараясь не глядеть на него.

«Бедные дети», — невольно подумал в свою очередь Квентин, начавший тихо обмывать тарелки. Он тоже не был приверженцем чистоты, но сейчас просто хотел себя чем-нибудь занять. От слёз мальчиков его слабое сердце болезненно сжималось, а на глаза сами по себе наворачивались слёзы. Хотелось прижать ребят к себе, успокоить, но Квентин понимал, что сейчас они не могли себе этого позволить. На кону стояло слишком много жизней.

Питерсон нечитаемо глянул на вышедшего Ротта. Его цепкий взгляд сразу заметил покрасневшие глаза и влагу на щеках, и даже очерствевшее и циничное сердце Питерсона сжалось. Хранители не просто разрушили их семью — они разрушили и дружбу этих мальчиков. Не то чтобы Питерсону нравился Ротт, но он не мог не отрицать, что он хорошо повлиял на общительность Аарона, ведь после Энзо тот не хотел дружить ни с кем. А своей судьбы Питерсон сыну не хотел. Слегка смягчившись, он положил ладонь на плечо Ника и более мягко сказал:

— Тебе пора домой, мелкий. Родители будут волноваться.

— Угу, — глухо пробормотал Ротт, слегка вздрогнув, когда тяжёлая рука мистера Питерсона легла на его плечо.

От мысли о родителях бедному мальчику стало ещё хуже. Те, наверное, сильно переживали. Ведь они точно уже позвонили Эспозито и поняли, что их сына там и не было вовсе. Ник очень надеялся, что мама и папа не решились снова вызвать полицию. Хотя, если бы они даже сделали это, то он мог отлично их понять.

Когда они вышли, Питерсон плотно закрыл дверь и поставил у крыльца ловушку. Если кто-то захочет попасть внутрь таким способом, то, как минимум, будет временно задержан. Кусты сбоку всколыхнулись, и мужчина кинул на них напряжённый взгляд. Но, кажется, это был просто ветер.

Потихоньку, стараясь не попадать под свет фонарей, они пробирались вперёд. Питерсон крепко сжимал детское запястье, не доверяя пацану, который тихо брёл рядом. Такого отпустишь — и он сразу куда-то испарится. Уже проходили.

Мужчина вздохнул, увидев свой дом. Тот тихонько стоял, смотря на улицу безжизненными холодными окнами. Обрывки полицейской ленты трепетали на ветру. Питерсон едва поборол желание войти в этот дом в поисках… чего? Остатков былой счастливой жизни? Фотографий? Ответов на вопросы? Как бы печально это не звучало, его больше ничего не привязывало к этому дому. Но это не отменяло обычной человеческой тоски по тому, что было безвозвратно утеряно.

Питерсон затолкнул Ника в кусты и залез туда же сам. Не стоило долго светиться на открытом месте.

— Сейчас ты отправишься домой и никому не будешь говорить, где был, — тихо произнёс он, нависнув над Роттом и пристально глядя ему в глаза. — Просто… Просто попробуй жить дальше. Я понимаю, что расставаться с тем, что тебе дорого, сложно, но это необходимая часть взросления. Мы все что-то теряем. Или… кого-то. Ещё будут у тебя друзья, пацан, в твои-то годы…

«Ну да. А сам-то после Гершовица что друзей не нашёл? Легко раздавать советы!» — язвительно заметил внутренний голос.

— Я знаю, сэр, — тихо прошептал в ответ Ник. На секунду в его глазах вновь появились слёзы, но он быстро-быстро заморгал, отгоняя их.

Внезапно взгляд мальчика наполнился отчаянной решимостью, а руки нервнее обычно вцепились в собственные коленки.

— Мистер Питерсон, мне очень… очень важно знать, что с Аароном всё будет хорошо! Я… Я никому не скажу! Вы не могли бы… У вас не получилось бы… написать, когда вы будете в безопасности? — сбивчиво произнёс Ник и добавил, так трогательно-моляще, будто бы от этого зависела вся его жизнь: — Пожалуйста?

Преодолев страх перед человеком напротив, приходящим к нему в одних лишь кошмарах, Ротт жалобно приподнял голову и посмотрел в чужие, холодные глаза.

Питерсон удивился. Очень. Пристально глядя в широко распахнутые карие глаза, он не мог понять этого мальчишку. То он боится, да так, что готов разбить окно и спрыгнуть со второго этажа при виде него. То храбрец такой, что готов просить — ПРОСИТЬ, КАРЛ! — его сделать то, что ему нужно.

Первым порывом Питерсона было, конечно, желание ответить максимально вредно и отрицательно. С чего бы ему помогать Ротту? Им же с Аароном лучше будет, если они забудут друг о друге и станут жить дальше, своими жизнями. Постоянные напоминания лишь будут вызывать воспоминания, которые, в свою очередь, будут вызывать тоску.

Питерсон положил ладонь на ствол дерева над головой и склонился ещё ниже, почти утыкаясь носом в чужой — невыносимо длинный — нос.

— Знаешь что, Ротт… — прошипел он, опасно сузив глаза. — Я… — он осёкся и как-то даже съёжился. — Я сделаю это, если… если удастся.

У него были разные друзья. Кто-то — Питерсон не хотел вспоминать о том, кто это был — воткнул нож ему в спину. Во всех смыслах. А был и Гершовиц — невзрачный, неуклюжий, но дружелюбный человек. С ним было легко молчать и легко делать то, что никто другой бы не одобрил.

Им уже никогда не поговорить — чрезмерно любопытного сторожа «Золотого Яблока» погубила его привычка всё вынюхивать. И Питерсон помнил, как горевал, узнав о том, как лучшего друга нашли в чане с мятными конфетами.

Ник удивлённо-облегчённо выдохнул. Признаться честно, он и не надеялся на успех. Видимо, в жестоком сердце мистера Питерсона всё-таки осталось что-то понимающее и доброе. Кивнув, Ротт быстро облизнул пересохшие от волнения губы и прошептав тихое: «Спасибо. Удачи вам!», осторожно выбрался из кустов и отправился к своему дому.

Питерсон подождал, пока Ротт позвонит в дверь и пройдёт в дом следом за своими родителями. Он слегка напрягся, когда глава семейства задержался на пороге, подозрительно оглядываясь по сторонам. Зайдя подальше в кусты, Питерсон замер, разглядывая мужчину. Ротт-старший выглядел подозрительным и настороженным и мало походил на того добродушного увальня, которым Питерсон его запомнил. Его взгляд цепко шарил по округе и всё чаще останавливался на кустах, в которых находился Питерсон. Оставаться в них дольше было опасно.

Нащупав под ногой камень, Питерсон запустил его в стену ближайшего дома, которым оказался дом Роттов. Мужчина на пороге отвлёкся на шорох. Переведя в ту сторону свет фонарика, он, задумчиво хмурясь, направился проверить, кто там шарился. Пока он отошёл, Питерсон выскочил из кустов и быстро перебежал дорогу.

Двор его бывшего дома весь зарос травой. Лишь у порога она была примята — видимо, полицейские обленились и не патрулировали весь двор. Да и зачем, в принципе? Задняя дверь была закрыта на ключ, если её никто не отпер, а дверь в подвал открывалась изнутри. Питерсон замер в траве. Дождался, пока Ротт-старший покурит на пороге и, сцедив пепел в стоящую у скамейки пепельницу, уйдёт в дом, после чего направился к расположенному левее амбару.

Машину журналиста и правда забрали. Питерсон, воровато оглядываясь, обошёл амбар, убеждаясь в отсутствии камер. Полицейские Равен Брукса поражали его всё больше и больше. Забравшись внутрь, он принялся отодвигать ящики от одной из стен. Когда-то, ещё до аварии, он сделал здесь заначку. Собирался подарить Диане дорогое коралловое ожерелье, но всё никак не мог скопить денег. А потом уже и не нужно было…

Тряхнув головой, Питерсон отогнал мрачные мысли.

«Эти деньги тебе не нужны больше, Диана, — горько признал он, отламывая одну из дощечек и доставая из заначки плотный кожаный мешочек. — Но я клянусь, что истрачу их на нашего сына и никуда больше».

— Кр-р-ра?

Сильная рука вдруг схватила его сзади, царапая за шею тонкими когтями, и сознание Питерсона чуть не отключилось от страха. Схватив камень, он — чисто на автомате, совершенно потеряв голову от неожиданности и паники, — со всей силы зарядил напавшему по куда достал. Судя по мягкому звуку и пронзительному скрежету — попал.

До посинения сжав в руке мешочек с деньгами, он метнулся вперёд и быстрее кошки, спасающейся от собак, заскочил наверх. Очухавшийся враг, покаркивая, схватил его за ногу. Он был довольно сильным, и Питерсон чуть не соскользнул вниз. Отчаянно цепляясь за все возможные выступы, он изо всей силы вытянулся вперёд и резко ударил нападающего ногой. Это позволило ему вырваться, и мужчина бросился бежать, куда глаза глядят. Глаза его глядели к окну, возле которого стоял стол с лампой.

Существо заскочило к нему и, звонко каркая, рвануло следом. Питерсон схватил лампу и, не думая, развернулся, чтобы швырнуть во врага. Его глаза расширились, а сердце ещё сильнее забилось, когда он увидел ЕГО. Человекообразный ворон замер в нескольких шагах от него. Нелепо подняв руки — лапы? Крылья? Что это?! — он пытался загородиться ими от света лампы. Видимо, он не любил свет. Поняв это, Питерсон приподнял лампу ещё выше, и хрипло гаркнул:

— Пшёл вон!

Гость заскрежетал и сделал небольшой шаг в его сторону. Питерсона затошнило от страха. Отступив, он уткнулся спиной в подоконник. Гость остановился и сипло каркнул, вертя головой. Клюв приоткрылся, и в следующий миг Питерсон, не выдержав, швырнул лампу прямо ему в пасть.

Кажется, существо этого не ожидало. Издав звук давления, оно упало на колени и принялось кашлять, мотая головой. Питерсон схватился за подоконник и перемахнул через него, не думая о травмах. К счастью, удар был не особо сильный.

Быстро вскочив на ноги, он рванул вперёд со всей возможной скоростью.

Гость не преследовал его. Выглянув из окна, он проследил взглядом за убегающим мужчиной и печально каркнул. Отпнув ненавистную лампу, он тоже выпрыгнул и, взъерошившись, отправился куда-то в сторону мусорного полигона.

Округа вновь погрузилась в туманную тишину.