Повязки на наших пулевых ранах (гет)

Нынче Каз был ужасно молчаливым. Гораздо более молчаливым, чем был прежде, утверждая власть — молчаливым в другом роде. Тогда он вел себя так специально, чтобы продемонстрировать свой полный контроль.

Сейчас он, похоже, даже не замечал этого.

Когда они только вернули его, он был почти неузнаваем — дрожащий и бормочущий себе под нос бессмыслицу. Волосы отросли и перепачкались, изначально бледная кожа стала почти прозрачной и обтягивала кости, когда-то тонкие пальцы пианиста распухли и искривились от рубцов. И так много новых шрамов, что Инеж могла поклясться, что видела новый каждый раз, когда смотрела на него. Его прекрасные пронзительные глаза цвета кофе теперь были безвозвратно повреждены химическими ожогами. Насколько они поняли, Каз едва различал смутные очертания и отличал свет от темноты. Целитель, которого нанял Уайлен, сделал, что мог, чтобы исцелить физические раны, но сказал, что не в состоянии исправить психические травмы.

Вначале Каз думал, что они все галлюцинации, и любой голос встречал вздрагиванием. Он умолял пустой воздух больше не причинять ему боль. Он не мог отличить, что реально, а что нет.

Инеж не знала, что он думал сейчас, но как только он смог снова ходить (ему заново сломали ногу; несколько раз), он следовал за ней повсюду, насколько мог, словно отделившаяся тень.

Ради него она ходила медленно и сводила свои перемещения к минимуму. Ей тоже не нравилось разлучаться с ним. Теперь нет. Больше никогда.

Инеж не спрашивала, что он хочет делать с Отбросами, а Каз не спрашивал, когда она вернется в море.

Он вообще почти ничего не говорил.

Однако каким-то образом где-то в процессе прикосновение Инеж стало для Каза утешением. Он не всегда мог вынести кожу к коже, но брал ее за руку своей рукой в перчатке, или сидел достаточно близко, чтобы их бедра слегка соприкасались, или лежал головой на коленях Инеж, или на животе, или на груди, слушая ее дыхание и биение сердца.

Иногда он мог заснуть, только если Инеж обнимала его сзади, в буквальном смысле прикрывая ему спину, когда он точно знал, где она, и чувствовал ее дыхание.

Зачастую он не спал вовсе и просто лежал в темноте, напрягаясь от каждого звука или вспышки света в окне.

Ей пришлось забрать у него пистолет после того, как он чуть не застрелил горничную, которая не знала, что он здесь. Это разбивало ей сердце, а он ничего не сказал.

Худшими были ночи, когда Каз начинал говорить, и всё, что он мог выдавить из себя — это мольбы нанести ему финальный удар, чтобы всё закончилось. Он умолял ее, и слезы, настоящие слезы текли по его щекам, а всё, что она могла — гладить его по волосам и говорить, что с ним всё будет хорошо, эгоистично радуясь, что он не мог видеть на ее щеках такие же слезы.

Но большую часть времени Каз просто молчал.

Инеж просыпалась рядом с ним, мягко брала его за руку и вела в столовую. Сажала его за стол и готовила быстрый завтрак — что-то небольшое и легкое, что Каз мог съесть. Она садилась рядом с ним, вкладывала вилку ему в руку и мягко направляла ее к краю тарелки, чтобы он знал, где она.

Они ели молча, и Инеж ненавидела это. Она больше так не могла. Это не работало.

Ей необходимо было сменить игру.

— Давай уедем на ферму, — выпалила Инеж тихо, но настойчиво. — Только ты и я, совсем ненадолго. Это… Я хочу выбраться ненадолго из этого города. Хочу немного свежего воздуха.

Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне, хотелось ей сказать, но она не скажет: это нечестно.

Мне необходимо знать, что они не сломали тебя — она тоже не сказала: это еще более нечестно. Но ничто из случившегося не было честным.

Поврежденные глаза Каза попытались сфокусироваться на ней.

— На ферму, — повторил он тихо и хрипло.

Она кивнула.

— Это может пойти на пользу, mehr qa — выбраться отсюда.

Каз молчал, и несколько мгновений спустя Инеж вздохнула, решив, что он не ответит. Она встала, потянувшись взять их тарелки, и тут его голос застал ее врасплох.

— Ладно.

Не слишком много, но хоть что-то.

Спустя полтора месяца после того, как она нашла его в том подвале, они выбрались из запряженной лошадьми повозки перед старым фермерским домом с выцветшей желтой краской. Инеж мягко взяла Каза за руку, и он сжал ее ладонь. Медленно и спокойно она повела его в дом.

— Мне надо отвести лошадей в конюшню, — пробормотала она, когда они переступили через порог, и Каз застыл рядом с ней.

— Ты оставляешь меня?

— Нет, Каз, — мягко поправила Инеж. — Я быстро, обещаю. Мы просто не можем оставить их так.

Он нахмурился на нее, и это по-настоящему удивило ее. Он не делал так с тех пор, как… с тех пор.

— Нет, — раздраженно сказал Каз. — Ты… Я знаю, как ухаживать за лошадьми. Только потому что я не могу… Я не бесполезный.

Инеж замерла, изучая человека рядом с ней. Это было… Она не слышала столько от Каза…

— Ты прав, — внезапно сказала Инеж: последнее, чего она хотела — отбить у него желание обращаться и озвучивать, что он на самом деле чувствует и думает. — Мы можем пойти вместе. Мне в любом случае пригодится твоя помощь. Думаешь, ты можешь почистить их?

Он кивнул, и Инеж развернула его и повела к повозке, а потом к конюшне, ведя лошадей одной рукой, а Каза другой. Как только они оказались в конюшне, она быстро распрягла лошадей и сняла упряжь, после чего привязала поводки к столбу и вложила щетку в свободную руку Каза. Он начал аккуратно расчесывать гриву лошади, а Инеж позаботилась о том, чтобы убрать всё, поставив в стойла свежую воду и еду и проверив копыта.

Как только они закончили, и лошади благополучно остались в стойлах на ночь, Инеж снова взяла Каза за руку, улыбаясь ему.

— Думаю, это хорошая работа, — небрежно произнесла она, выйдя на улицу и закрыв за ними дверь конюшни. — Как считаешь?

Каз не отвечал, пока они не прошли почти полпути обратно до дома.

— Приемлемая, — решил он, и Инеж лучезарно улыбнулась.

Тем вечером она посадила Каза в кресло рядом с очагом и начала их ежевечерний ритуал рекомендованных Целителем лечебных упражнений. Инеж теперь считала себя специалистом по легкому массажу одеревеневших искривленных пальцев Каза в нечто немного более податливое, а потом и мышц его ноги перед некоторыми основными движениями.

Инеж не ожидала, что Каз заговорит, поскольку раньше во время этих процедур он всегда молчал. Так что когда он заговорил, она была поражена.

— Спасибо, — хрипло произнес он.

Инеж остановилась в процессе мягкого вдавливания больших пальцев в его ладонь.

— За что?

— За всё.

Инеж почувствовала, как слезы жгут глаза, и медленно подняла его руку, чтобы поцеловать внутреннюю сторону запястья. Каз содрогнулся от прикосновения, но не пошевелился, чтобы остановить ее.

— Я люблю тебя, — просто сказала Инеж, ее пальцы возобновили терапию. — Несмотря ни на что. Я сделаю для тебя что угодно. Как ты сказал мне, когда мы были еще детьми, Каз, после того как спас меня от Ван Эка. Я всегда приду за тобой.

— Но ты не можешь остаться, — прошептал Каз.

В горле пересохло, и она зажала его ладонь между своими.

— Не… не навсегда, — тихо подтвердила Инеж, в животе свернулось чувство вины.

Он кивнул, его голова теперь отвернулась от нее.

— Хорошо, — сказал он, и это прозвучало натянуто. — Я не хочу, чтобы ты оставалась.

Инеж отшатнулась, словно ее ударили, резко втянув воздух. Его слова обожгли, и немедленно она почувствовала стыд, а потом гнев…

— Ты не можешь поставить свою жизнь на паузу ради меня, — продолжил Каз.

И она видела, как он пытался действовать так, будто даже не заметил ее реакции. Но она слышала беспокойство в словах, которые торопливо полились из его рта.

— Я не хочу, чтобы ты это делала. Я никогда не хотел быть тем, что удерживает тебя. Однажды я просил тебя остаться, и больше не причиню тебе боли, прося снова.

Внезапно Инеж поняла, что Каз пытался сделать — он говорил ей, что она может уйти. Он пытался очистить ее совесть от любой вины, что она могла испытывать из-за этого желания, уверить ее, что она ничего ему не должна.

— Ты глупый, глупый человек, — нежно прошептала Инеж, снова потянувшись к нему. — Ты не… Я еще не готова покинуть тебя, — признала она, в горле встал ком. — Я думала… Я так долго не знала, что случилось с тобой. Я так испугалась… Я еще не готова вернуться в море, Каз. Я всё еще боюсь выпустить тебя из поля зрения даже на несколько минут. Я… Я останусь столько, сколько буду нужна тебе. Пока ты снова не почувствуешь себя в безопасности сам по себе.

— Что, если они сломали меня? — спросил Каз, его голос прерывался почти в отчаянии. — Что, если я никогда больше не смогу чувствовать себя в безопасности сам по себе?

— Тогда мы что-нибудь придумаем, — пообещала Инеж, откинув прядь волос с его лба. — Подумаем об этом, когда до этого дойдет. Только ты можешь решить, сломали ли тебя… но, если хочешь знать мое мнение, я так не думаю. Доказательство — то, что мы уже сделали. То, что ты рискнул приехать сюда со мной. Если бы тебя по-настоящему сломали, не думаю, что ты вообще вышел бы из комнаты в доме Уайлена. Тебе просто нужно время, чтобы исцелиться.

— И тогда с нами всё будет хорошо, — сказал Каз с оттенком неуверенности в словах.

Инеж снова сжала его ладонь.

— И тогда с нами всё будет хорошо, — категорично подтвердила она.

Она позаботится об этом.