Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь Спаситель! (гет)

Эмма еще никогда не была так рада видеть рыжего человека.

Когда она рухнула на деревянный пол знакомого сарайчика, по которому была размазана ее же, так и не успевшая запечься, кровь, Эмма была в полном восторге. Она была так рада, наконец, вернуться, что была готова целовать землю.

«Больше трех месяцев… Я шлялась по прошлому больше трех месяцев!» — пораженно думала она. Но кроме этого, Эмма вдруг поняла, что вот-вот увидит сына, хотя раздавшийся неподалеку стон вырвал ее из этих счастливых мыслей.

Она повернула голову и увидела все так же валяющегося около стены Арчи, ну или его тело, который стал приходить в себя. Эмма быстро встала и на миг покачнулась. Видать, путешествия по порталам времени, не очень здоровое для организма занятие. Но она быстро встряхнулась, и вся подобравшись, стала медленно подходить к мужчине. Тот как раз поднял голову и растерянно огляделся.

— Ш-шериф? — заикаясь спросил он, увидев ее. — Ч-что я-я з-здесь делаю?

Услышав знакомые нотки неуверенности в голосе психотерапевта, который так же заикался, когда разговаривал с Руби, а главное никакого британского акцента, Эмма с облегчением выдохнула и даже обняла рыжика.

— Арчи! Ты не представляешь, как я рада тебя видеть! — восторженно сказала она.

— Я… я… — начал вновь заикаться смущенный Арчи, но Эмма, широко улыбаясь, его перебила: — Не смущайся, я и впрямь рада тебя видеть. Кстати, почему мы еще здесь? У меня там брат родился, надо нам быстрее отправиться в закусочную и поднять за это тост!

После чего, она побыстренькому утянула в конец потерянного Арчи из сарая, пока он не заметил лужу крови на полу. Если бы она не была так увлечена заговариванием зубов, то заметила бы, что кровь — не единственное, что было необычное в сарайчике. Например, изморозь и лед, которые стали стремительно покрывать помещение. Но она была так занята, что и не заметила этого.

До закусочной она не дошла, а долетела.

Уже около двери, Эмма затормозила и сделав пару вдохов и выдохов, вошла. Смех Генри, это было первое, что она услышала, да и его счастливая моська, было первым что она увидела.

— Генри… — тихо выдохнула Эмма.

Господи! Как же она соскучилась по нему!

— Мам! — воскликнул мальчик, который едва ее заметив, подбежал к ней и крепко обнял. — Я тебя уже потерял! — тут он отодвинулся настолько смог, так как хватка его родительницы стала вдруг словно стальной, и нахмурившись, добавил: — Ты ходила переодеваться? И… Твои волосы… Когда они так успели отрасти?..

И впрямь, еще час назад его мать была одета совсем по-другому, а ее золотистые волосы достигали середины спины. А теперь на ней был другой наряд, а грива была почти до поясницы.

Эмма только засмеялась и еще крепче обняла сына. Она прикрыла глаза и прижалась щекой к его макушке, грустно осознавая, что он уже почти с ней одного роста и скоро совсем перестанет нуждаться не то что в одной матери, ему будут не нужны обе. Ее на миг затопила уже привычная тоска и печаль по тому детству сына, которое она безвозвратно пропустила.

— Я по тебе соскучилась, малыш… Так сильно, — прошептала она и с великой неохотой отпустила мальчика. Эмма положила руки на плечи ребенка и искренне добавила: — Я тебя люблю, очень, очень, ты же знаешь?..

Генри, видя серьезность на лице родительницы, мягко улыбнулся.

— Конечно, мам. Я тоже тебя люблю, — тут он прищурился и игриво добавил: — И я тоже скучал, но все же… Мы виделись час назад!

— А для меня словно прошло пару месяцев, — со смешком сказала Эмма и потрепала его по макушке.

— О, боже… — вдруг выдохнул Дэвид, стоящий неподалеку. Заметив вошедшую дочь, которую уже с полчаса искал, он внезапно кое-что вспомнил. Или точнее кое-кого. Оставив недоуменную супругу, он подошел ближе к дочери и внуку, и выпрямившись с несвойственным ему официозом сказал: — Рад снова увидеть вас, леди Анна.

Эмма на секунду замерла, а потом закатив глаза, дразняще ответила:

— И я вас, принц «Джеймс».

Услышав подтверждение из уст Эммы, что тогда, на балу, была и впрямь она, Дэвид потерял челюсть.

— Н-но к-как?.. Это же…

— Невозможно? — закончила Эмма, и усмехнувшись, добавила: — Уж поверь мне. Это очень даже возможно, — и выразительно вздрогнув, произнесла: — Но повторять это вновь не буду, ни за какие коврижки.

— Повторять, что? — спросила Мэри Маргарет, подойдя к ним.

Она была так рада видеть дочь. С того раза, как произошла драка между ней и Зеленой в их квартире, Эмму она больше не видела, хотя и знала, что это именно она нашла малыша. Она так плакала в ту ночь, боясь, что потеряла еще одного ребенка, и когда Дэвид к рассвету вернул ребенка, более того, сказал что его нашла Эмма, она была вне себя от радости. Правда, когда она в ожидании прихода своего первенца посмотрела на дверь, Дэвид ей печально сообщил, что их дочь не захотела заходить к ней. В тот момент она вновь ударилась в слезы. Белоснежка, с невыносимой болью в сердце, думала, что она все же проклята, так как рождение обоих ее детей было отнюдь не радостным событием. Боже… Она так устала от раздора в их семье… Почему они все должны ссориться? Она просто хотела, чтобы оба ее ребенка, как и внук, были рядом с ней, вот и все! Неужто так много просила?..

— Здравствуй, — тихо сказала Эмма, и немного помявшись, добавила:

— Мам.

Сердце Белоснежки чуть не остановилось от счастья. С тех пор, как дочь к ним вернулась, та ее больше так не называла. К тому же, впервые за это время, глаза, так похожие на ее собственные, смотрели на нее без холода и без обещания язвительных колкостей, которыми ее дочь стала фонтанировать в последнее время. Она всхлипнула и передав сына мужу, притянула дочь в объятия. Первые, с самого Неверленда. К облегчению Белоснежки, Эмма не оттолкнула ее, а просто обняла в ответ.

* * *

К счастью Эммы все нежности были не долгими. Она — человек к ним не привыкший, и слишком долгие обнимашки, слезы и слюни, вызывали у нее чувство неловкости.

Потом, ее родители гордо всем сообщили, оказывается ждали только ее, что их сына — нового принца, зовут Лео, в честь дедушки.

Были еще тосты за здоровье ребенка и прочие. Пока никто не видел, Эмма несколько раз тайком огляделась, ища Румпельштильцхена, но так его и не нашла. Как и Белль. Мысль, что те вместе ушли и то, что чем они могли сейчас заниматься, вызвала у нее очередной приступ тошноты. В конце концов, Генри устал, как и ее новоявленный брат, поэтому все потихоньку разошлись. Эмма даже согласилась переночевать в квартире родителей вместе с Генри, так как Мэри Маргарет выразила страстное желание, чтобы вся ее семья была сегодня с ней.

На удивление спала она в ту ночь просто отлично. Мелкий оказался спокойным ребетенком и никого не тревожил всю ночь. Вот только никто из них пока еще не знал, что спокойно было не всем.

Например, в истерике билась неизвестная блондинка в голубом, непонимающая, как она здесь оказалась и не контролируя себя, замораживала все подряд.

Неспокойно было и Белль, которая чувствовала, как ее возлюбленный отделяется от нее. С тех пор, как он смог каким-то образом вновь завладеть своим кинжалом и нашел способ разделить себя и сына, не убивая последнего, Румпель даже целовать ее лишний раз не торопился, не кидал более на нее нежных взглядов, не касался ее… а ведь когда-то он смотрел на нее так, словно она — целый мир. Стыдно признаться, но она стала ревновать его к Бейю, его сыну, и даже к юному Генри. Белль не дура, она прекрасно видела, что им он улыбался куда искреннее и легче, чем ей. Мысль, что она больше не была самым главным человеком в его жизни, была довольно… угнетающей. Она как-то привыкла, что чтобы не сказала ему или не сделала, Румпель все равно ставил именно ее на первое место. Даже перед собственной плотью и кровью. А теперь… Теперь было все наоборот. А на втором месте быть было… непривычно. Эти мысли не переставали ее мучить и не давали уснуть.

А вот сам Румпельштильцхен, конкретно в этот момент, когда все спали или мучились от мыслей, заперся в своем кабинете и пил. Он хотел на миг забыть о том, во что превратилась его жизнь, а еще он отчаянно хотел вернуться в хижину, в тот вечер, когда он, Бей, Генри и Эмма, все вместе были там. Колдун с печалью понял, что до тех пор, пока Прекрасный не дозвонился до своей дочери, именно те моменты были самыми счастливыми в его жизни за очень очень долгое время. А еще его мучило чувство неудовлетворения и сожаления, ведь ему так и не удалось украсть поцелуй у Эммы Свон. Он предчувствовал, что эти два чувства теперь будут только расти… Как это не удивительно, мыслей о Белль, спящей наверху, в ту ночь в его голове даже не возникали.