Безмолвная исповедь (гет)

Пальцы мягко скользнули по чуть заметно дернувшейся щеке, когда дверь бесшумно закрылась и длинное платье прошуршало по полу в такт легким, невесомым шагам. Рука тут же накрыла маленькую, изящную ладонь, не отпуская ее, и взгляд мелькнул по тонким чертам довольно юного с виду лица. Она ведь была совсем молодой тогда... И до чего же несносной по характеру! До чего? До того, что именно она находится рядом уже столько столетий, и она — единственная, кому чаще всего оказывается по силам увидеть стоящее за обманчивой, нарочитой чудаковатостью, "кровавым деспотизмом" и прочим, что все чаще приписывают ему даже собственные же "дети". Даже "братья", и те. И одному только вампирскому богу известно, как иногда невыносимо бывает знать все обо всех и вся. Каждую мысль, каждый даже самый смутно осознанный порыв. И порывы эти редко хоть как-то благородны и приятны. Чаще всего такие тайны знать попросту отвратительно, и чего только не было среди них — инцест, зависимость от алкоголя, наркотиков, безумие, пристрастие к животным, и отнюдь не как питомцам... Все, абсолютно все пороки человечества, от древнейших времен и до начала двадцать первого века. Во все века неизменное содержание, меняется только форма.

И потому ли каждый раз, когда в этой вереницe злобы, зависти, желчи и подлости вдруг проскальзывает что-то доброе, Аро нелегко удержаться в стороне? Он действительно любит счастливые концовки, будь то произведение искусства или жизнь. Беда только в том, что в жизни они слишком редки. И совсем не факт, что у этой истории окажется хороший финал. И весьма большой вопрос — стоит ли Ребекке знать правду о пари, или все же нет? Когда оно было заключено, условия были вполне выполнимыми, предупредить открытие ей истинного положения дел было легко, но теперь все стало куда сложнее — она даже не говорит, она вспоминает с огромным трудом, очень редко, разрозненно фрагментарно, она уже давно не пела, да и неизвестно, как у нее с этим пойдет после обращения. Настаивай на этом условии один только Кай, было бы проще, но и второй, удивительно, вдруг оказался солидарен с ним. И оно даже понятно почему, они боятся, что если в руках Аро окажется такая игрушка, как Ребекка, это еще сильнее укрепит, даже слишком укрепит, его власть. Челси ведь именно к нему ее привязывает, так или иначе. И они в чем-то даже правы, оружие, направленное на работу с памятью, всегда довольно сильная и страшная вещь... А шансы на то, что игрушка в итоге не оправдает надежд, при таких условиях возрастают в разы...

Это был действительно тяжелый, очень непростой разговор, при участии Сульпиции, но все же удалось добиться того, что характер новых условий оставлял пространство для манипуляций и немалые шансы выиграть пари. Срок сокращен всего на месяц, более того, и это осталось неизвестно ищейке, вопрос стоял совсем не о жизни Ребекки, вернее, не совсем о ее жизни. Даже в случае проигрыша судьба ее решалась бы не сразу, что позволило бы выиграть определенное время. Но спеть... Спеть девушке, которая и сказать ничего не в состоянии?

— Кажется, — негромко заметила Суфи, грустно улыбнувшись уголками губ, характерным ей жестом, — он не слишком воодушевлен.

— Я бы на его месте тоже едва ли радовался, — повел плечами один из основателей клана, добившегося в итоге роли вершителя судеб в вампирском мире. — Ничего, переживет как-нибудь. Не маленький.

— Ты даже не стал смотреть... — покачала головой супруга, уткнувшись лбом в плечо под черной рубашкой. — Аро?

— Это и так очевидно. Ребекка осталась у него, судя по воспоминаниям близнецов, в комнате был небольшой беспорядок... По-моему и так понятно, что ребята перешли дружескую грань... Проследи во время поездки за тем, чтобы они оставались наедине, но ситуаций как в Сиене не повторялось. Второй раз без права вето я не обойдусь, а выносить единоличное решение... В данном случае...

— В данном случае ты и так частично им воспользовался, когда настоял на том, чтобы им вообще это время дали. И когда срок сократили не до месяца, а на месяц. Думаю, тебя Деметрий ни в чем не обвинит, он сообразительный мальчик. Но я не понимаю, почему дело так странно продвигается. Она хочет вспомнить, пытается, мы многое узнали, рассказываем ей, Джейн применяла какие-то совершенно безумные методики, пытаясь научить ее артикуляции заново. Я не понимаю, она хочет заговорить, но чего же она тогда так боится?! Она боится быть услышанной?! Почему?!

— Не совсем так. — Мрачно улыбнулся Аро. — Она не боится, она не хочет быть услышанной, и сама этого не осознает. Она очень охотно позволяет мне ее читать, она понимает, что бумага как средство общения весьма посредственна. Но она не хочет, чтобы ее услышали. И еще сильнее ей не захочется, пока не удастся преодолеть этот барьер, чтобы услышали, как она поет. Кайус выбрал очень верную методику, сам того не осознавая, чтобы осложнить дело. Суль, — пальцы зарылись в мягкие, похожие на шелк волосы, нащупали заколку, собравшую их, и та тихо стукнула по кофейному столику семнадцатого века. — Условие кажется на первый взгляд невыполнимым, я осознаю это, но тем больше шансов, что кто-то, Деметрий ли, Джейн, ты, Алек или хоть та же Челси, неважно, сможете его исполнить. Я не могу участвовать в пари ни с чьей стороны, я и так уже выказал то, что я заинтересован в его удачном исходе, очень недвусмысленно, но я снова дам совет. С моей стороны, думаю, он окажется последним. Я даю тебе право действовать как угодно, привлекать кого угодно, что угодно и где угодно, только уведомляя меня и принимая на вашу группу ответственность за соблюдение закона. Ребекка не боится, что ее услышат, она просто не хочет быть услышанной. Вы должны заставить ее захотеть обратного. Заставить заговорить. Как бы трудно это ни было, и это на девять из десяти шансов окажется психологически нелегко и для вас, и для нее... Я не знаю, что может ее подтолкнуть — симпатия ли к ищейке, хотя, пожалуй, ее можно назвать любовью, страх за кого-то, злость, гнев... Учите ее сдерживаться и покидать замок, восстанавливайте картину ее жизни — а вы уже поняли, что и где надо восстанавливать. И когда эта картина окажется достаточно полной...

— Я даже не знаю, кто из нас сможет на нее надавить с такой силой, чтобы заставить нарушить молчание. Я точно нет. — Чуть слышные коричные нотки от длинных, густых блестящих волос, скользящих между пальцами, тяжелых, привычно-знакомых...

— Я уверен, что кое-кто из вас сможет еще не так надавить. У вас пара месяцев на то, чтобы Ребекка хотя бы заговорила, и тогда будет уже проще решить проблему с тем, что ей надлежит спеть. — Губы коснулись открытого прической высокого лба. — Ну а если вы все-таки не сможете, надавлю я... — длинные черные складки, шурша, скользнули, повинуясь легким движениям пальцев, вниз, к ногам.

* * *

Ребекка* * *

Поездка, организованная нам с Деметрием близнецами при активно участии синьоры Сульпиции, прошла довольно-таки спокойно и мирно. Таких жертв, как ребенок в Сиене, нам больше не попадалось, я была сыта и держаться удавалось, хотя и не без труда, а в самолете Алек и вовсе, после посадки, меня отключил, чтобы сделать вид, что я сплю. Двое суток в уединенном одноэтажном домике, в сотне шагов от дикого каменистого крошечного пляжа, в приятном обществе. Две ночи, проведенные нами на берегу, за разговорами, вернее, в нашем случае рассказами Дема и моими кивками. Обо мне, но воспоминания возвращались плохо, тяжело, за каждое из них словно приходилось бороться, о нем, в том числе и о первых вылазках за пределы замка после обращения, о несостоявшемся в итоге путешествии к семье, ибо парень вовремя понял, насколько был для них опасен... История, деятельность, которой каждый когда-то увлекался, забавно переплетаемые с настоящим... Казалось бы, между нами не происходило ровно ничего, что подтолкнуло бы к роману, ни до того укуса в машине, ни после. Казалось бы, наши отношения были скорее дружбой, взаимным пониманием, и все-таки эту грань они как-то незаметно, незримо и необъяснимо даже для нас самих перешли.

Так или иначе, серьезных воспоминаний ко мне не снизошло, только какие-то мелочи, отдельные фрагменты свадьбы и медового месяца, какие-то кусочки детских поездок, отдых подошел к концу и мы вернулись в Вольтерру, признав торжественно достижением то, что я больше ни на кого не бросилась за поездку. И по возвращении нас ожидало еще одно событие. Празднование чего-то там, связанного с основанием клана и началом его нелегкой и непризнанной деятельности. Я, формально членом клана не будучи, не собиралась никуда идти, но Синьора решила иначе, и после многочасовых пыток по преображению меня в красавицу я-таки пыталась скрыться подальше от любопытных глаз в отдаленных уголках обычно тронного, но нынче вечером праздничного зала. Не слишком большой клан, все-таки, и при учете меня тоже. И, вроде, как сказал Фил, собрались на удивление все... Я, отчего-то свято убежденная, что праздники никогда не любила и не понимала, с ужасом обнаруживала себя периодически в центре внимания, выслушивая комплименты моему платью (да, Госпожа заставила меня надеть длинное, в пол, винного цвета платье) и мне заодно. И натягивая на лицо ответную улыбку, указывая на горло, чтобы напомнить, почему я не могу ответить. Деметрий уже битый час что-то обсуждал с Алеком, что-то, связанное с охраной всего этого мероприятия, кто-то играл на арфе, долетал до ушей чей-то смех, и тонкие нотки запаха крови, видимо, "поданной к столу", когда я ощутила рядом чей-то незнакомый, немного резковатый запах, невольно оборачиваясь. Ко мне успели подойти Афтон, Челси, Хайди, Рената и полдесятка тех, кого я только в лицо пока знала и припоминала их имена, мало с ними общаясь, но такого внимания к своей скромной персоне, формально даже не относившейся до сих пор к Вольтури, не ожидала. Тонкие губы изогнула чуть различимая короткая усмешка.

— Вы удивительно очаровательны в этом платье, мисс, — как-то нарочито, подчеркнуто неправильно обозначил мой "семейный статус" итальянец. — Я понимаю, вы не можете ответить, — длинные волосы блеснули на свету. Как у Владыки Аро, только светлые. — И не требую ответа, поверьте. Однако же... — ладонь с отеческой теплотой похлопала меня по плечу. — Уверен, мы очень скоро будем иметь счастье видеть вас среди членов нашего клана. Признаюсь, будучи человеком, вы не вызывали у меня симпатий, но моему брату и его прелестной супруге удалось развеять мои предубеждения. Я искренне рад видеть вас в наших рядах. — Я опустила голову, старательно избегая внимательных глаз. Подавлять эту свою частицу я пока еще не умела и видения приходили быстро. — И хотел бы сказать, что, если у вас возникнут затруднения в чем-то или потребуется помощь высших членов клана, вы всегда сможете обратиться ко мне. — Помощь? И зачем бы мне нужна была помощь Владык? Кроме разве что того, что с даром нужно научиться управляться лучше, чем есть... Однако, как бы то ни было, отходить от меня Господин Кайус, жена которого о чем-то беседовала вдалеке с Владыкой Аро и синьорой Сульпицией, активно жестикулируя, не спешил, и вместо этого как-то хищно указал глазами на Деметрия, сделавшего пару шагов к нам и тут же отловленного еще каким-то смуглым длинноволосым парнем, размахивавшим руками не хуже ветряной мельницы. — К слову, вам не кажется, Ребекка, что он выглядит несколько подавленным после неприятности в Сиене? Право, я не виню вас, мы все проходили через подобное, — тут же заметил он. — Но все же... — не признать, что ищейка действительно стал как-то слишком мрачен и молчалив после того случая, было невозможно, но... Радоваться ведь действительно, так или иначе, было нечему... — Полагаю, вам бы стоило быть осторожнее, несомненно, ваш избранник не мог остаться равнодушным, закон о Бессмертных Младенцах один из самых суровых. И, вероятно, у ищейки... О, простите, у Деметрия, есть и другие поводы за вас беспокоиться, — вот теперь, договорив это, мужчина, галантно поклонившись и поцеловав мою руку, отошел, оставляя меня наедине со странным замешательством.

Другие поводы беспокоиться за меня? Но откуда? И какие? И... И разве, если бы дело было в случае в Сиене, разве бы Дем не сразу впал бы в такое странное мрачное расположение духа? А его настроение испортилось накануне нашего отъезда, и я думала, он волновался из-за грядущего путешествия. Но оно даже в замке просматривалось очень хорошо за улыбкой. Впрочем, я не была настолько эгоистична, чтобы не допускать мысли, что вовсе и не я всему виной. У него ведь могли быть и какие-то собственные проблемы, не связанные со мной. Странные слова. Да и сам тип какой-то странный. Но червячок сомнений все же успел поселиться в полупустой пока еще голове, прежде, чем я вдруг отчетливо, в красках, вместо подоспевших ко мне Джейн и ее брата увидела совсем другую сцену. Долгая двенадцатичасовая смена, и адская усталость, это был уже третий такой день, новый товар, его надо зарегистрировать, разобрать, собрать букеты на витрину, и, как назло, вторая продавец уже несколько дней болеет, приходится все делать в одиночку. Да еще перед самым закрытием распиналась перед покупателем о достоинствах цветов битые три часа, чуть не сорвала голос. Больше всего на свете хочется просто завалиться в кровать, прямо в кроссовках, и спать, спать, спать... Но шум в гостиной желание спать отметает напрочь. Она же пила таблетки! Она же пролечилась курс... Вот только кухонный нож в руках, чуть дрожащих, очень красноречив, слишком красноречив. Не я, как ни странно. Бобо. Господи, ну ротвейлер-то что ей сделал?! Собака просто спит, спокойно спит. Как же это осточертело, как же мне опостылело возвращаться домой и не знать, не прилетел ли сегодня очередной всплеск безумия! А нет, все нормально, все-таки не Бобо, она ждала меня...

— Мам? — ну да, конечно, завести руку назад это значит спрятать от меня нож. Я же его не видела, что уж там. Уши пса поднялись, это плохо, только бы не кинулся... — Привет, я задержалась немного. Попался дотошный покупатель, зато завтра я дома. — Пальцы привычно нашаривают мобильник в кармане, набрать номер, позвонить. Главное только говорить, говорить, иначе... — Слушай, может, сходим в новый торговый центр? Говорят, там такие отпадные шмотки, — неважно что нести, главное говорить... И слинять наверх, типа в ванную, не при ней же вызывать скорую для нее. — Подожди минутку, я переоденусь и будем ужинать, хорошо? — я знала, и в воспоминании это было неожиданно четко, что такое происходило не впервые. Что то, что она не отвечала, только маниакально улыбалась, было дурным знаком. Лучше бы отвечала, пусть что угодно, пусть невпопад. И именно поэтому мне катастрофически нельзя было замолчать. — Слушай, — я рассказывала дикую чушь, наполовину выдумывая ее на ходу, осторожно и торопливо поднявшись и задвинув защелки замка. Отец успел при жизни поставить замок на мою спальню, крепкий, прочный. И не раз применявшийся по самому прямому назначению. Но просто ждать, пока у нее пройдет приступ, все равно бы не вышло, я попробовала однажды. Она не нашла ничего лучше, чем разбить половину зеркал и в конечном итоге чуть не всадить себе в живот осколок одного из них... Звонок, торопливый, быстрый, и обратный спуск под описание какой-то новой порции чуши, лишь бы не молчать... Дождаться врачей, просто дождаться врачей, и пока ее не будет, свалить отсюда, прихватив Бобо. Да хоть к тому же Холмсу, давно ухлестывает, а любовь все равно сказки для маленьких девочек...

Картинка оборвалась, возвращая меня к реальности, но воспоминания пришли четкие, яркие. И я теперь зналf, что замолчать мне все-таки пришлось, уронила тарелку, накладывая ужин, сконцентрировалась на уборке, и в конечном итоге к моменту прибытия скорой острое лезвие рассекло мне вену на предплечье. Мать "отпустило" сразу, когда пошла кровь, и в клинику загремела я, с подозрениями на попытку суицида. И именно после этой истории я действительно вышла за Пола, словно надеялась тем самым спастись от опостылевшей мне жизни. Именно после этого.