Хрупкое счастье хранят дневники (гет)

Примечания:

"Хоть поздно, а вступленье есть", как говорится. Даже самой не верится. :)

10 мая

Тот день в школе я пропустила, и записывать тоже ничего не хотелось. Что еще я могла бы сказать, кроме того, что опустошена и эмоционально, и физически? Мои проблемы никуда не делись, просто по сравнению с тем, что свалилось на меня пару дней назад, они показались незначительными. Но это не решает ничего. На следующее утро я долго лежала, глядя в потолок (наверное, со стороны могло так показаться). На самом деле, перед моими глазами пробегали яркие картинки, часть из них была моими воспоминаниями, часть — нет. Если бы я обладала способностью останавливать время, я бы это сделала. Рассмотреть картинку недостаточно, но если бы я могла вернуть ее к жизни? Либо отмотать жизнь до того момента, откуда пришло воспоминание? Я знаю, что это не мое желание. Это желание М-21. Я лишь антенна, слишком чувствительная и хрупкая. Это он хочет вернуть прошлое, а я лишь повторяю, копирую его эмоции и проживаю, как свои. Потому что что-то нарушилось после того вечера.

Раньше М-21 казался отделенным от меня плотной, непроницаемой пленкой. Я угадывала очертания и только. Теперь же я могу различать звуки, я вижу все детальнее, чем раньше. Я наконец-то нашла какую-то брешь в его щите — что-то вроде того. Мне хотелось этого раньше. Теперь я даже не знаю, имела ли я на это право. Его эмоции, его надежды, его боль — это очень личное. Кто я такая, чтобы вмешиваться? И все же теперь меня даже не спрашивают. Теперь это его эмоции вмешиваются в мою жизнь, перемешиваются с моими чувствами и страхами, да так сильно, что я не всегда понимаю, где чье ощущение.

И в этом есть смысл. Потому что я поклялась перед самой собой и огнями ночного города, которыми мы оба любовались в тот вечер. Я поклялась, что он никогда не будет одинок. Что бы ни ждало впереди, мы пройдем через это вместе. И я не буду ему помехой. Я буду его поддерживать. И если только это возможно, я верну их — воспоминания и его жизнь!

Как ни странно, стоило мне осознать это (пусть случилось это и не сразу), мое оцепенение слетело с меня, как снятый с мебели чехол от пыли. Я чувствовала себя побитой, уничтоженной и жалкой тем вечером. Но утром во мне снова замерцала скромная искорка, которую почти случайная цепочка мыслей смогла раздуть в энергичное пламя.

Я вскочила и открыла папку с рисунками, куда давно уже не заглядывала. Мне все время было некогда. Я слишком устаю в школе, слишком долго гуляю с друзьями, слишком дотошно веду дневник… Оправдания есть всегда. Но работа не может ждать. Я посмотрела на незаконченные эскизы и поняла, что сейчас важнее не они. В моей голове было другое изображение, которое нужно срочно перенести на бумагу, пока я не забыла. Сейчас оно приходит ко мне во сне и вообще, стоит только моргнуть, но кто знает, насколько прочными бывают воспоминания.

Я достала папку с листами большого формата и разметила один лист. Как нарисовать это только из головы? Хотя я и занималась несколько лет, все равно мне гораздо легче рисовать с опорой на другие картинки. Я вздохнула и начала проводить линии. Много линий с едва заметным нажимом. Этот рисунок не найдешь в интернете. Но мне все равно важно его запечатлеть…

Он оказался достаточно схематичным; выходит, я все же не помню деталей. Я нарисовала себя, опустившейся на колени, рядом с неподвижно застывшей фигурой М-21. Тот самый момент, когда я положила свои руки поверх его ладони, желая передать ему тепло и надежду. В какой-то момент я осознала сказочность рисунка; вместо своей обычной одежды я нарисовала свободное платье, а волосы сделала распущенными. Принцесса да и только. Я удивилась, почему, и слегка расстроилась, понимая, насколько сильны клише в моей голове. У нас не сказка, а жизнь. Но что бы я ни делала, я упорно помню все так. Более того, я помню едва уловимое золотое свечение, которое исходило от меня; это был единственный источник света на крыше, если не считать горящих окошек в других домах в отдалении, что, конечно же, не могли освещать ту крышу, как и звезды, которые, возможно, уже показались тогда на вечернем небе.

Все-таки это был необычный сон.

Рисунком я в целом довольна, так как для эскиза он достаточно четко и безошибочно сделан. Теперь я пожалела, что не нарисовала все в цвете, но с цветными карандашами я дружу не так хорошо, как с простым. Мне очень хотелось бы передать то сияние цветом, а не светотенью… Тем не менее, повороты наших тел оказались достаточно динамичными, а руки — правильными и изящными (некоторые вещи, такие как руки, носы и уши, удаются далеко не с первой попытки). Большого сходства с нами не получилось; в М-21 можно было бы угадать любого мужчину, а во мне — пожалуй, любую девушку. Но, как ни странно, я от этого только больше начала гордиться рисунком. Ведь в нашей паре словно проявилось что-то архетипическое…

Этого мне было мало. Я не стала делать домашнее задание (а зачем? — Сангин-то уехал), поэтому свободное время у меня осталось. И я начала следующий рисунок. Вообще-то, это я и хотела нарисовать с самого начала, но боялась. У меня какой-то печальный, иррациональный страх перед людьми, которых уже нет. Но образ М-24, поддерживающего беспомощного, измученного болью, М-21 на крыше, не отпускал меня. Впрочем, я не стала рисовать конкретно эту сцену. В искусстве много именно таких картин, увековечивающих страдание и муки. Это выглядит выразительно, это выглядит сильно. Я просто хотела проявить свое уважение к М-24 — пусть и так театрально, просто перед самой собой. Изобразить М-24. Но в своем рисунке я хотела заложить зерно света и тепла. Поэтому я просто нарисовала М-21 и М-24, стоящих вместе, с теплыми улыбками на лицах. Было ли такое на самом деле? Бывали ли у них поводы улыбаться беззаботно и искренне? Не в гримасе боли, не в оскале ненависти и не в ироничной ухмылке? А просто улыбаться, выражая дружеские чувства? Не знаю, но я нарисовала это, а значит, теперь это и правда как будто было.

Рисовать М-24 было трудно. В конце концов, я видела его когда-то давно, мельком, а потом он загипнотизировал меня. Все было как в тумане, даже когда я очнулась. Образы и воспоминания без конца льются на меня, но они больше эмоциональные, нежели визуальные. И это тяжело… вообще рисовать какого-то чужого человека, боль которого ты за что-то чувствуешь.

М-21 рисовать тоже было трудно. У меня есть несколько его фотографий, а также несколько эскизов с ним. Но каждый раз, когда я его рисую, мне кажется, что я украла это мгновение. Подсмотрела незаконно. Вторглась. Когда-нибудь я осмелюсь спросить его разрешения, и тогда мне не будет стыдно.

Рисунок я не успела завершить за пятницу. Только наметила. Я удивлена, что я хоть столько успела; линии и штрихи будто сами лились с пальцев. Все-таки когда работаешь, время летит так незаметно. Но оно, увы, не резиновое. У меня еще жизнь, и дела, и школа. А больничный не вечный.

Суббота, утро

Я была почти рада, когда вместо крыши мне приснилось что-то о KSA. С тем, что просто выспаться мне не суждено, я уже давно смирилась. Поэтому встать с каким-то новым кусочком информации в голове, но так, чтобы не чувствовать, как обливается кровью сердце, — это уже хорошо. Впрочем, за агентов KSA я все еще переживаю. Мне их искренне жаль. Вероятно, у Франкенштейна были серьезные причины перестать с ними сотрудничать, но его при этом совершенно не волновало, что станет с Сангином и Ёнсу после проваленного задания.

В моем сне они стояли посреди кабинета — просторного, с закрытыми жалюзи, — обращаясь к какому-то грузному мужчине, сидящему в офисном кресле. Я без труда догадалась, что это их босс, хотя и не представляю, какая у него должность. Ёнсу изо всех сил сдерживала прерывистое дыхание и скрестила за спиной пальцы. Их учили, конечно же, их натаскивали и тренировали. Она могла выглядеть абсолютно уравновешенной и вести себя так же во время миссий. А отчет начальству — разве не такая же часть миссии, как сбор информации или переговоры?.. Но все же это правда. Ёнсу не всегда могла держать себя в рамках. Они смогли модифицировать тело, а не ее взрывной характер.

В этот раз она тоже не удержалась. Перед встречей, кажется, Сангин напоминал ей о том, что они должны быть тише воды ниже травы. Но она — это явно была лишь самозащита — все же выдала все, что она думает о методах организации KSA, отправляющей на миссии кого попало. Те, кто в ответе за подбор стажеров, должны быть наказаны! Впрочем, на их счастье, босс разделял мнение Ёнсу.

— Так программа закрыта? — поинтересовался Сангин, аккуратно пряча беспокойство за кажущейся заинтересованностью.

— Все, что мы можем сделать — это оказать на директора давление… Мы должны его заставить… — видимо, продолжить сотрудничество, — …но если не получится, придется придумывать что-то совсем другое.

О-о-о, босс если и не метал громы и молнии, то нашел массу способов выразить свое недовольство — как мимикой, так и интонациями. Сангин и Ёнсу чувствовали себя уязвимее, чем обычно. Кроме того, каким-то шестым чувством я — а раз это был всего лишь сон, то либо Сангин, либо Ёнсу, вероятнее, она, — догадывалась, что это еще не все.

— Сюда приедут важные гости, — подтвердил ее догадку босс. Ёнсу приложила все усилия, чтобы не переглянуться с мужем. Он, умница, сразу догадался, что к этому все и придет…

— Оценивать кандидатов — это одно, совсем другое — сопровождать высоких гостей. У нас не так много людей, особенно агентов вашего уровня, — босс сделал вид, что забыл о только что совершенной ими промашке, и это было не к добру, — и я никому не могу доверить эту миссию, кроме как вам…

— Так гости будут… оттуда? — покорно уточнил Сангин, а я почувствовала непреодолимое желание проснуться, так как напряжение стало почти невыносимым.

— Да, — упало железобетонное подтверждение.

— В чем их цель?

— Неизвестно. Как обычно, они лишь уведомили нас. У них даже официальной причины посещения нет, и они просто велели нам указать, что сочтем нужным, в отчетах.

Ёнсу стиснула зубы, и Сангин украдкой покосился на нее, как будто чувствуя, что она уже на пределе. Союза в общем-то боялись все и во все времена. Но брать эту миссию, особенно после проваленной предыдущей — это самоубийство. Стоит им напортачить хоть чуточку, а так и будет, и они в смертельной опасности.

— Как бы там ни было, постарайтесь не совершать ошибок и угодить им, — словно думал сейчас о том же, только с позиции руководителя, велел босс.

— Да, сэр, — отозвались они в один голос и сжали кулаки. Игра продолжается…

Суббота, 16:18.

Надо сказать, я спокойно могу прогуливать учебу. Просидела дома две новых темы и одно сочинение, и в результате разобралась быстрее, чем это было бы в классе. И кто там говорил, что необходимо присутствовать на занятиях, чтобы все было понятно?

В любом другом случае я бы наслаждалась этими выходными. Но, разумеется, сейчас не тот случай. Я чувствую, как что-то пошатнулось в моей душе. Если раньше я была уверена в жизни и в завтрашнем дне, то теперь я потеряла точку опоры и перебираю ногами, стараясь ее вновь отыскать: пусть даже это будет хрупкое стекло или спасательная сетка. Я пытаюсь вспомнить то ощущение из сна, когда я шла по крыше, делая шаг за шагом высоко и в темноте, но совершенно не боялась…

Почему еще я могу спокойно прогуливать школу? Потому что никто не удосужился удостовериться в правдивости «причины» пропуска. Шинву прислал сообщение, а вечером, в перерыве между съемкой рекламы и интервью, позвонила Суйи. Буквально на два слова. «Болеешь?» — «Немного». — «Что-то надо?» — «Спасибо, пока нет». — «Завтра придешь?» — «Наверно». — «Ну до завтра». — «Пока». Как-то так это было. Если я боялась, что мой голос выдаст меня, то напрасно. Все думают, что я просто простудилась.

Никому не… ой, домофон!

* * *

Ну так вот, дописываю. Меня освободили до конца недели; мама считает, что у меня какой-то нервный срыв из-за учебы (может, она и права, сказала бы я, но о главной причине я как раз умолчала). Так что в школу я не пришла и «завтра». И что бы вы думали? Сегодня вечером к нам завалился Шинву с пакетом печенья (мама укоризненно поглядела, но ничего не сказала) и целой гроздью бананов. Стоп, грозди бывают виноградные… Не важно.

— Раз уж ты болеешь, я посижу с тобой, чтобы тебе было не скучно, — с широкой улыбкой заявил он и начал стягивать легкую куртку, в которой пришел.

— Ты мне составишь компанию? — распахнула глаза я, одновременно пиная дверь, чтобы та закрыла беспорядок в комнате. Хорош друг! Предупредить, что ли, не мог? Хотя не могу не признать, что его внимание меня тронуло.

— Угу, — Шинву с ожиданием уставился на меня, мол, пустишь меня или как?

— А разве вы сегодня не идете в гости к директору? — на всякий случай уточнила я.

— Ну, вообще-то, идем, — пожал плечами Шинву. — Но какая разница? Мы и так там каждый вечер торчим, что такого, если я к ним сегодня не пойду?

— Да, ничего страшного, — согласилась я, — если не пойдешь. А разве тебе не хотелось бы пойти?

— Мне все равно, — он с готовностью тряхнул рыжими лохмами, и я поняла: все-то он врет. Конечно, он хотел пойти. Это он из-за меня…

— Правда? — спросила я.

— Ага, — без колебаний выдал он. — Мы с ребятами договорились. Они идут к директору, а я тебя развлекаю.

Как мило. Мне захотелось его обнять, и я даже дернулась, и он тоже. Но потом мне стало неловко, и я так и не осмелилась этого сделать, а Шинву застыл в каком-то, будто танцевальном, движении. Даже обняться не можем, как люди. Вместо этого в моей голове крутились шестеренки. С одной стороны, мне было сейчас больно подумать о том, чтобы опять выбраться в толпу и слушать чужие мысли, считывать чужую боль, с другой… А с другой — я и так была наедине с воспоминаниями. И мне навязчиво хотелось сменить композицию, услышать что-то другое. Радостные восклицания друзей. Звук убираемой и доставаемой посуды на кухне. Ничего не значащие разговоры, которые не нужно дешифровать, как трехэтажные головоломки. И — увидеть М-21. Я беспокоилась о нем. Его потерянный взгляд и фигура, скрывающаяся в ночи, преследовали меня в своей художественной пронзительности. Мне было страшно, что я ухитряюсь любоваться им даже в тот момент, когда он скорбит и совершенно один. И мне хотелось заменить эту картинку в голове на любую другую. Пусть это будет что-то бытовое. Только чтобы не чувствовать угрызений совести за свое любование.

— Знаешь, — сказала я, проверяя уровень заряда аккумулятора в телефоне. — А пойдем туда вместе, а?

— Ты же болеешь… — недоверчиво пробормотал Шинву, скорее из вежливости, чем реально беспокоясь о том, что я не готова выйти из дома.

Я сделала чрезвычайно коварное выражение лица, копируя злодейскую роль Суйи, и почувствовала, как в моих глазах танцуют беспокойные огонечки.

— У нас на следующей неделе как минимум четыре контрольных. Как думаешь, хоть кто-то будет против, если я его заражу?

Шинву расхохотался и одобрительно похлопал меня по плечу, а потом я побежала одеваться, чувствуя на спине удивленный мамин взгляд. Я боялась, что она запретит мне. Но, похоже, она не хочет спорить со мной. Неужели собственная мама меня боится? Надеюсь, что она просто решила, что в компании друзей мои подростковые заскоки пройдут быстрее. А простуды на самом деле и не было, так что насчет этого обе мы были спокойны.

* * *

Мы с Шинву пришли, когда вся компания уже была в сборе. Я настояла на том, что стоит что-нибудь купить и не идти в гости с пустыми руками. Поэтому мы заявились к Франкенштейну с целым пакетом апельсинов, который неминуемо вызвал бы скорее смирение перед неизбежным, чем радость, у любого, кроме директора. Ведь для его «семейства» четыре с половиной килограмма апельсинов — это так, на один вечерок.

Компания до нашего с Шинву прихода была чуть малочисленнее, поэтому все просто уселись на диване и рядом с ним. Икхан держал на коленях ноутбук, и все внимательно глядели в экран. Я с первого взгляда поняла, что это. Очевидно, вышел новый тизер сериала, в котором снималась Суйи.

Я подкралась к дивану сзади и легонько ущипнула Суйи, зловещим шепотом укоризненно заметив:

— А ведь ты обещала первой показать это мне…

Сколько было визгу! Бесценный ноутбук Икхана только каким-то чудом не пострадал, поскольку Суйи от неожиданности взвилась в воздух и вскочила на ноги, буквально раскидав сидевших рядом с ней Региса и Сейру в стороны. Регис, так тот вообще прилетел прямехонько в охранников. Если быть точной, то лбом об колено М-21. Кто из них был более разъярен — предоставлю им выяснить самим. Суйи обернулась, увидела меня и замахала руками себе в лицо, часто дыша и пытаясь успокоиться.

— Нельзя же так пугать! Юна! Откуда ты тут вообще?!

— Мы пришли с Шинву. И я возмущена до глубины души! — картинно уперев руки в боки, заявила я. — Как вы могли начать смотреть без нас?! — Кажется, мне кто-то зааплодировал.

Короче, когда все чуть-чуть успокоились (кто-то испугался моего эффектного появления, кто-то — полета ноутбука на пол, а кто-то просто слишком долго смеялся), мы включили тизер с самого начала, а потом Суйи начала показывать нам и другие свои видео. Таким образом она просвещала вопиюще неосведомленных о мире шоубизнеса Региса, Сейру и Рея. Пусть те и были на концерте, но оказалось, что некоторых клипов они не видели ни разу в жизни!

— Ладно, — сказал Тао, убедившись, что играть мы сегодня не собираемся; монитор с мелькающими айдолами на 100% поглотил наше внимание. — Раз вы нашли себе занятие, пойду немного поработаю…

Сказал — и залип вместе с нами. Судя по немому восхищению в будто бы ставших еще огромнее глазах, Тао тоже смотрел клипы впервые.

«Нехарактерно молчаливый», — мысленно отметил М-21 и переглянулся с Такео, когда оба взяли по стопке тарелок и прочей посуды, убирая со стола.

«И не надейся, — прочиталось в ответном взгляде Такео. — Сейчас-то он, может, и тихий. Но потом все это петь будет! Вспомни прошлый раз!»

Я усмехнулась, представив, как бы Тао выглядел на сцене. Как все трое бы выглядели… Вздохнула.

— Что вздыхаешь? — тут же спросил Шинву.

— Да ничего, — с многозначительным взглядом в сторону М-21. — Просто задумалась, а умеют ли наши охранники петь?..

М-21 обернулся ко мне со смесью удивления и угрозы в глазах.

— С чего такие мысли, Юна? — рассмеялся Тао и — нарочно безбожно фальшивя — спел одну строчку из только что звучавшей песни. — Нет, мы кто угодно, но только не эстрадные певцы.

— А могли бы стать, — пробормотала я, когда перед моими глазами встала полузабытая картина: М-21 разговаривает с миловидной девушкой-организатором на съемочной площадке. Кажется, это было в тот день, когда М-21 привез нас на экскурсию к Суйи… и он же тогда помог ей избавиться от одного чересчур назойливого ухажера. Он мог бы стать звездой, если бы уже не был агентом.

Шальная мысль пришла мне в голову, и я криво улыбнулась, только представив это. А вдруг, если М-21 когда-нибудь оставит шпионскую жизнь в прошлом, Суйи поможет ему устроиться на работу? Ведь с кем поведешься…

Икхан ткнул кнопку «плей», и девушки на экране продолжили зажигательный танец. Завороженный Тао влюбленными глазами пожирал экран, а заодно и круглое с шоколадной крошкой печенье, которое одно за другим не глядя таскал со стола.

А потом был странный момент. Пока никто не видел (и я тоже, заметила-то я будто в своих мыслях), Рей аккуратно пододвинул поближе к Тао свою тарелку, полную печенья, забирая взамен нее пустую. На его губах было что-то, больше всего напоминавшее улыбку.

Подняв взгляд, я увидела еще и шокированного Такео, явно собиравшегося смести со стола крошки, но так и застывшего в дверном проеме с полотенцем в руке. «Тао бессмертный просто», — явно читалось у него в восприятии, и я догадалась, что опять что-то важное упустила. М-21, появившийся из кухни следом, тоже заметил что-то и слабо улыбнулся, на миг позволяя смешному воспоминанию взять верх над меланхолией.

* * *

Вечер прошел хорошо, хотя, с точки зрения Шинву, и не слишком насыщенно. В конце к нам даже присоединился Франкенштейн, и я впервые за долгое время вообще смогла его рассмотреть. Он показался мне уставшим. Знаете, не настолько уставшим, чтобы, придя с работы, бросить папку с файлами на стол, вместо того чтобы сразу же их разобрать и разложить по местам. И не настолько уставшим, чтобы участвовать во всеобщем веселом разговоре только парой «угу» и подавленным зевком.

Я чувствую его беспокойство. Обычно его восприятие скрыто от меня, как за каменной стеной; я вообще сомневалась, человек ли он. Но в последнее время у него явно какие-то проблемы: он вечно был занят, не только же тем, что KSA-шным агентам козни строил? Мыслей я его по-прежнему не могу считать, но в облике видно усталость и напряжение, даже золото волос будто потускнело. Я поняла, что должна бы злиться на Франкенштейна за недавнее, но уже не сержусь. То, что он делает, по его мнению, он делает во благо.

Также в каждом его движении проявляется больше заботы о Рее, чем обычно. Будто вдобавок ко всему Франкенштейн устал шифроваться перед нами. Это и правда бессмысленно, ведь мы могли бы ему помочь. А вместо этого он столько сил тратит, чтобы держать всех нас в неведении… ну почти всех. Я могла бы быстро положить всему конец, поднявшись с места и обратившись к нему по настоящему имени. (Если Рей мысленно определяет его как «Франкенштейна», это же настоящее его имя, да?) Я спросила бы, что на самом деле хотели от Шинву и Икхана агенты KSA, если директора перестало устраивать это сотрудничество. Спросила, чем мы так отличаемся от обычных школьников, если теперь водим тесное знакомство с бывшими агентами Союза и благородными. И Франкенштейн был бы вынужден объяснить моим пораженным друзьям, что мы стали частью какой-то хитрой махинации. А потом стер бы всем нам память, конечно же. Как это бывало и раньше. Потому что я не думаю, что смогла бы найти подходящий аргумент в просьбе этого не делать.

Франкенштейн развязывает неаккуратный магазинный узел на пакете с печеньем и с ювелирной точностью спирально выкладывает печенье на тарелке. Подходит, огибает стол и ставит тарелку поближе к своему Мастеру. Бросает предостерегающий взгляд на Тао, а тот непроизвольно передергивает плечами и часто моргает, а потом демонстративно протягивает руку за апельсином. Рей, как и обычно, молча, едва кивает Франкенштейну и берет верхнее печенье. Почему-то мне начинает казаться, что Рей уже сыт, но под пристальным взглядом директора не мог поступить иначе. Все это происходит практически моментально, и никто не замечает этой сценки. А у меня в голове крутится какое-то явно тревожное воспоминание об этом самом печенье, но я никак не могу ухватиться.

Кстати, ни Такео, ни М-21 даже не взглянули в сторону этой тарелки. Будто ее там и не было. Они дружно чистят мои апельсины.

Рейзел доедает печенье и ставит почти пустую чашку обратно на блюдце. Франкенштейн тут же приподнимается со своего места, готовый забрать и заново наполнить чашку. Рейзел, не тратя слов, мягко придерживает чашку рукой и посылает благодарный взгляд Франкенштейну. Тот послушно садится на краешек дивана. Рейзел делает едва заметное движение головой, такое, будто разминает шею после работы… И тут я понимаю, что устал не только Франкенштейн. Вероятно, не директор стал шифроваться меньше. Это Рей стал требовать больше внимания.

* * *

Он смотрит на ослепляющие, сбивающие с толку, огни ночного города. Они не вызывают у него страха, только любопытство. Ему хотелось бы взглянуть поближе. Не только на дома, а на весь этот новый, чудесный мир. На улице ветрено, и длинная челка лезет в глаза. Он не делает ничего, чтобы убрать ее. Приятно почувствовать себя живым, ощутить прикосновение ветра на лице. И только тоскливо замирает сердце при мысли о том, что опять он несвободен. Только наблюдатель.

Он чувствует знакомое присутствие еще до того, как нога человека касается поверхности крыши при приземлении. Не только он сам наблюдает. Рейзел молчаливо ждет, хотя и так прекрасно знает весь разговор наперед. Франкенштейну отчего-то иногда требуется высказывать мысли вслух.

— Мастер… — в голосе Франкенштейна звучит замаскированный страх. — Вы не хотели бы лечь спать… хотя бы ненадолго?

Франкенштейн не стал бы просить, если бы его страх за Рейзела был меньше, чем страх остаться одному сейчас. Как наивно с его стороны полагать, что…

— Конечно, в Лукедонии вам было бы уютнее, но здесь вы хотя бы дома…

Рейзел смотрит на быстро бегущие по небу облака. Он никогда не видел столько неба одновременно: в Лукедонии не было подходящей точки обзора, и его поместье не исключение. Он удивляется своему поведению: почему он не может отвести глаз от темных, ночных облаков? Боится столкнуться взглядом с Франкенштейном? Или действительно на секунду испугался, что может не увидеть неба вновь?

— Франкенштейн.

— Да, Мастер, — судя по тону, Франкенштейн примет любое его решение.

— Я бы хотел насладиться этим миром и… — слова даются ему тяжело, но Франкенштейн достоин того, чтобы ему объяснили. — И я хочу насладиться жизнью, которую ты открыл для меня.

Да, он прав. Франкенштейн действительно основал школу в надежде когда-нибудь показать ее Мастеру. И Рейзел это понял, понял почти сразу.

— Неужели я прошу слишком много? — спросил Рей, заставляя себя произнести эти пронзительные слова вслух. Тот вопрос, что мучил его с самого начала…

* * *

Я судорожно вздохнула, вспоминая, что надо дышать. Рейзел повернул голову ко мне, как тогда, на крыше, к Франкенштейну.

- Я прошу слишком много? — повторил свой вопрос он, и я с ужасом поняла, что на этот раз он обращен ко мне. Мысленно. Так Рей показал это воспоминание… мне?

Я чуть заметно покачала головой и неуверенно улыбнулась. Нет, Рей. Никто из вас не требует больше, чем того достоин. Ты не жадный. Ты всего лишь живой…

Рей медленно прикрыл глаза в знак благодарности. Благодарности? Так он благодарен мне за то, что я ему разрешила жить… как он хочет?

Он снова открыл глаза и повернул голову, но мысленная связь от этого не прервалась. Его взгляд остановился на М-21.

- Ты права… Они действительно достойны.

11 мая, 23:19.

«Они действительно достойны», — повторила я, ложась спать. Потом вскочила, включила свет и опять потянулась за дневником. Эти слова не дают мне покоя. Кажется, что Рей дал мне какой-то намек, но я никак не могу догадаться, что конкретно он хотел сказать. Почему смотрел именно на М-21?

Догадка прожгла меня почти сразу, но я ее отбросила. Мне показалось, что Рей знает и о моих чувствах к М-21, и о том, что я не ходила в школу после того, как узнала о его напарнике. Рей словно укрепил этими словами мою решимость поддержать М-21, но я все равно не могу осмелиться.

Да. Даже в дневнике я этого записывать не стала, посвятив все время описанию взаимоотношений Тао с печеньем и Рея с Франкенштейном. Но это правда. Я всерьез думаю о том, чтобы признаться М-21. И будь, что будет.

Воскресенье, глубокая ночь

Разумеется, она прошла мимо меня. Информация о том, что Суйи пригласила нас на предпросмотр первых двух серий нового сериала. Я уж не знаю, как такое могло получиться: то ли я слишком была занята налаживанием связей с KSA, то ли Суйи об этом сказала, когда я «болела» дома. То ли у меня опять что-то начинает происходить с памятью. В любом случае, сегодня мне снова пришлось бить собственные рекорды по скоростным сборам на общественное мероприятие. Дежавю… Я ведь так уже собиралась раньше, да?

На улице тепло, поэтому я смогла пойти в любимом бирюзовом платье — единственном, которое никогда не мнется и хорошо сочетается с моей сумочкой. Шинву, заскочивший за мной — уже второй раз за выходные, — с неодобрением косился на меня, пока я носилась по коридору в поисках наушников, помады и еще «чего-то, что я точно забыла». (Это оказались антибактериальные салфетки). Но могу заверить, вернее, заверил бы Икхан, если его об этом спросить, что сам Шинву вряд ли собирается быстрее, особенно, если будить его после бессонной ночи, принесенной в жертву демону компьютерных игр.

— Как такое может быть, что мы тебе не сказали? — воскликнул он, вертя на пальце ключи, которые я ему сунула, и случайно запуская их в полет точнехонько под тумбочку.

— Не поверишь, у меня тот же вопрос… Да где эта расческа?! — взорвалась я, проверив все по пять раз.

Шинву вылез из-под тумбочки с приглушенным «вот».

— Под тумбочкой?!

— Да нееет, — он протянул мне мою вязаную сумочку. Из нее, как шипы дикобраза-инопланетянина, торчала моя расческа.

* * *

Внизу, у машины, я снова словила дежавю. Ибо машина была тем самым лимузином, кататься на котором нам уже доводилось. Правда, в этот раз на первое сидение сел Шинву, вызвав во мне короткую, но яркую вспышку возмущения. Естественно, молчаливого. Я плюхнулась рядом с Суйи и пересчитала всех по головам нет, отметила присутствующих нет, проверила, кого не хватает. Не хватало, как обычно, директора Ли, а также Тао и Такео. (М-21 сидел за рулем, как и в тот раз).

— А что, оппы не поедут? — спросила я у всех, но больше все-таки у Суйи.

— Я им звонила. Такео-оппа сказал, что у них срочные дела на работе, — пробурчала Суйи, комкая в руках фантик от карамельки. — Да кто вообще работает в воскресенье, а?

«Они работают», — убежденно подумала я, а потом, чуть-чуть подзависнув, спросила:

— Ты звонила Такео?

Суйи предпочла мне не ответить. Но мне вмиг стало ясно, что нервничает Суйи вовсе не из-за предпоказа.

* * *

Людей на мероприятии было не так много, как я думала. Наша компания была самой многочисленной, но никого это, вроде как, не смутило. Наверное, дело в том, что нас пускали по списку, а там никаких несоответствий не было выявлено. Сериал оказался именно таким, каким я его себе и представляла: слегка затянутым (по впечатлению от первых двух серий, не знаю, как будет дальше), с претензией на драматичность (было много зрелищных сцен), довольно забавным (мне понравился друг главной героини, сыгранный неким «а, ну мы с ним еще рекламу шампуня снимали, помнишь?»). Вообще было весело сидеть бок о бок с теми, кто участвовал в съемках, и чувствовать их непосредственные эмоции. Какое облегчение они испытывали от того, что этот этап работы позади! Как искренне сами восхищались игрой и монтажом! Как нервно крутили в руках брелки, ручки и пуговицы, ожидая зрительского вердикта!

Я и сама знакома с этим ощущением. Чувствую те же самые восторг и робость, когда показываю маме новый рисунок или дарю кому-нибудь свою самоделку. Вот только тут совсем другой масштаб!

В перерыве между двумя сериями все разошлись по первому этажу. Кто-то делал селфи, кое-кто пытался получить автографы или купить перекус.

М-21 подошел к столику с бесплатными напитками и налил себе ядовито-оранжевого сока.

— Апельсиновый? — кажется, я подкралась незаметно, так как М-21 закашлялся. А может, не ожидал, что я заговорю.

— А как же, — выдохнул он и протянул мне другой стакан.

— По-моему, тут есть краситель, — придирчиво заявила я, но не взять сок, конечно, не могла. — Не надоели апельсины-то еще?

М-21, сосредоточенно глотая сок, поднял на меня взгляд. Потом улыбнулся.

— Намекаешь на те, которые ты принесла, да?

— Может, и на них, — с загадочной улыбкой произнесла я. Не знаю, с чего у меня такая любовь к спецэффектам. Впрочем, мои слова вызвали довольно бурную реакцию с его стороны. Мысленную. Словно невидимая лавина сошла.

Перед глазами промелькнул хорошо знакомый мне магазин, куда я иногда хожу по вечерам, потом раздвигающиеся двери, женский силуэт… да это же мой силуэт. Две фигуры отрываются от стены, бесшумно следуя за мной…

Девочка оборачивается и падает. М-24 успешно использовал контроль разума? Или она раньше отключилась от страха? М-21 так и не узнал ответа на этот вопрос. Он осторожно подхватывает хрупкое тельце и кидает взгляд на прозрачный пакет, упавший на асфальт, когда девочка разжала пальцы… Сквозь полиэтилен виднеется упаковка апельсинового сока… М-21 усмехается своей излишней наблюдательности и поудобнее перехватывает ее… то есть, меня…

— Люблю апельсинчики, — замечаю я, делая вид, что ничего не произошло. М-21 смотрит на меня с опаской, как будто не уверен, что я говорила без задней мысли. Он что же, ждет, что я судить его приду? Что предъявлю счет… ха-ха, за свое похищение или за ту коробку сока?

Наверное, это нервное. Я начинаю улыбаться и пью свой сок.

— Тебя не было в школе, — говорит М-21. Я киваю. Заметил все-таки. Я была уверена, что М-21 догадается, что не в простуде дело, но не знала, хочу ли этого. Он ведь наверняка стал бы винить себя… за то, что рассказал мне правду и расстроил. — У тебя все нормально?

— А у вас? — поднимая от стакана взгляд, спрашиваю я.

Он кивает, и мы оба знаем, что ничего не нормально, и не будет нормально, пока мы не будем честны с собой и друг другом. М-21 со стуком ставит стакан на прозрачный стол.

— Я помню, как вы в прошлый раз возили нас на съемочную площадку… — задумчиво начала я. — Мне кажется, тогда мы с вами не очень-то общались, да?..

— Может быть, — пожимает плечами он. — Это давно было.

— Но я замечательно помню тот день, — настаивала я. — И помню, как хорошо тогда было… — я набрала воздуха в легкие и выпалила: — Аджосси, знаете…?

— А, вот ты где! — воскликнули Икхан и Шинву одновременно. — А как же сфоткаться с постером?!

— И вечно ее искать приходится…

— И ждать… Юна, пойдем!

Я с сожалением поставила стакан на столик. М-21 вздохнул с явным облегчением. Отчего-то он опасался того, как мог дальше развиться наш разговор.

* * *

Я могла бы во всех деталях воспевать сериал, рассказывать о том, как мы поехали гулять в парк после показа, как с беспардонной наглостью напросились в гости к Рею… но меня весь день волновал лишь один вопрос. Вернее, два, связанных в один прочный узел. Почему М-21 обрадовался, когда разговор прервали? И как мне сказать ему… правду? Это неизбежно, как смена времен года. Забегая домой после прогулки, я поклялась себе, что сделаю это завтра, а иначе буду презирать себя всю оставшуюся жизнь.

А потом вспомнила, что в гости мы идем не завтра, а сегодня. [Даже сейчас, когда я всего лишь записываю события, у меня снова захватило дух, как и в тот самый момент.]

* * *

Я протянула ему листок. Все казалось происходящим во сне. Особенно учитывая, что самая интенсивная часть моей жизни — это сны.

Все было так и совсем не так, как я спланировала. Мы действительно пошли в гости. И я действительно призналась. И этого было достаточно, чтобы перестать верить в реальность происходящего.

М-21 как раз домыл все тарелки. Я, улучив момент, улизнула из гостиной и пришла на кухню.

Он стоял, опираясь о холодильник, и глядел на меня с какой-то снисходительной веселостью. Я знаю, что его внешний вид очень часто не отражает его внутреннего состояния. Поэтому его небрежная и как будто отстраненная манера общения не всегда значит, что ему все равно. Вот и в моем случае тоже… он вел себя преувеличенно обыденно, хотя мы оба прекрасно понимаем, как много остается несказанным. Мне надоела эта постоянная ложь. Я не могу находиться с ним рядом и делать вид, что он мне безразличен, когда это не так. Я хотела найти человека, который понимал бы меня и принимал бы меня такой, какая я есть. Он меня почти совсем не понимает. Но в этом нет большой его вины: ему просто трудно общаться с людьми. Есть всего два человека, с кем ему чуть-чуть попроще. Хочу стать третьим…

Но я тоже не могу выйти за рамки приличия. Все предыдущие шестнадцать с половиной лет своей жизни я не сомневалась в том, что я — воспитанная девочка, образцовая дочь и ученица. Теперь я кажусь себе невероятно испорченной и делаю то, что никогда бы не сделала. Но отступать было поздно, и я дрожащими пальцами протянула сложенный пополам листок.

Я хотела сделать его красивым. Можно было выдернуть его из блокнота с розовыми страницами. Или разрисовать поля и уголки. Только вот М-21 этого не поймет и не оценит. Единственное, что нужно мне, — это донести информацию. Поэтому я просто выдернула листок из тетради по английскому и написала следующее (я сфоткала письмо, чтобы переписать сюда слово в слово):

Дорогой М-21!

Мне кажется, я должна перед вами извиниться. В последнее время между нами было много недопонимания. Я умею читать мысли, а вы знаете мой секрет. Мне кажется, тут все честно. И я хочу быть откровенной до конца: я люблю вас. Я не стала бы писать это, но я знаю ваши мысли. Я знаю, по какой причине вы меня избегаете. Не надо. Я вас не боюсь. И я не сержусь на вас нисколечко. Я давно простила и похищение, и все остальное. Я вижу ваше раскаяние и попытки стать лучше. Вы ничем мне не навредите, а я постараюсь не причинять беспокойства вам. Я просто хочу, чтобы мы больше доверяли друг другу.

Я не смогу заменить вам вашего напарника. Но я хочу быть рядом — не как школьница, которую вы вынужденно охраняете, а как друг.

Извиняюсь за свою прямоту,

Юна

Мне самой это письмо кажется каким-то очень сухим. Но я не умею писать письма, только дневник. Это письмо я написала по образцу, как мы пишем письма по английскому. Я постаралась быть очень краткой и сказать то, что хотела. Очень жаль, что мне никогда не хватит смелости сказать это вслух ему в лицо…

— Что это? Список продуктов? — с легкой поддевкой спросил он. Но я заметила тревогу в его голосе. Каждый раз, когда все идет не по сценарию, он начинает нервничать.

— Н-неа, — промямлила я и выпалила то, что собиралась: — Я не смогла вам сама сказать, прочитайте, пожалуйста!

Он удивленно посмотрел на меня и кивнул.

— Простите, Аджосси! — воскликнула я, поспешно кланяясь, и выскочила за порог.

А ведь хотела остаться и понаблюдать за его реакцией. Не посмела.

[Впрочем, у меня же есть мой дар… Если б даже захотела, я не смогла бы полностью закрыться от его реакции. Я просто не умею…]

Я прошмыгнула в зал и попыталась усесться на диване с невозмутимым лицом. Судя по тому, как на меня посмотрела Суйи, у меня получилось плохо.

— Чего тебе? — шепотом спросила я, пользуясь тем, что остальные даже не смотрят в мою сторону, увлеченные видеоигрой.

— Ты странная какая-то, — сказала Суйи. — Чего какая красная, ты до сих пор болеешь?

— Ой, не знаю, — без зазрения совести соврала я. (А нет, я и сейчас вру: все-таки с зазрением, потому что мне было стыдно). — Тут так душно, я хотела окно открыть, но не смогла.

— Ты прям как Рей, — фыркнула Суйи. — Вы у меня тут два беспомощных человека… Давай лучше не будем открывать, а то вдруг ты все-таки простуженная?

— Ну давай не будем, — согласилась я и быстро спросила: — А во что играем?

На самом деле, мне очень хотелось подышать холодным воздухом. Стоять, опираясь на шершавые, обтертые перила, сжимать их пальцами и глотать, глотать холодный воздух, не боясь простудиться. Мне хотелось подставить голову свежему ветру, чтобы он сдул с меня все напряжение, какое-то ненормальное наваждение… Хотелось стоять на балконе в темноте, закрыв дверь на защелку, чтобы никто не вошел. Нет, мне мало… Я ухожу туда, где так вольготно и темно… Мои глаза не слепят огни, потому что я их крепко зажмуриваю. Пусть воет и шумит мегаполис, я все равно не слышу его из-за шума в моей голове. Я чувствую себя так, как будто, оттолкнувшись от бетона, я затерялась в пространстве, лечу кувырком и падаю, потеряв ориентацию в пространстве, меня несет ветер и сила гравитации, и я знаю, что это, должно быть, просто сон, каких не было раньше, страшный и очень захватывающий… в следующую секунду я буду лежать на асфальте и не чувствовать ничего, но сейчас, в эту короткую секунду, я чувствую, как восторг и ужас, счастье и отчаяние пронизывают каждую клетку моего тела. Я никогда не проживала такого в реальности, только в кошмарах или в бреду, теряя последние искры жизни и снова возрождаясь… Я не хочу снова боли… Пусть эта доля секунды никогда не кончается…

* * *

Я полулежала, облокотившись на спинку дивана, и чувствовала, как колотится сердце. Мне показалось, что люстра в гостиной Франкенштейна слишком яркая, и я удивилась, что не замечала этого раньше. Мне казалось, что все вокруг как будто потеряло резкость, но я тут же села прямо и огляделась по сторонам. Кажется, никто ничего не заметил. Все по-прежнему смотрят в телевизор и галдят. Шинву прямо ревет, озвучивая монстра, за которого он играет, как будто нам недостаточно спецэффектов самой игрушки. Только Суйи смотрит на меня обеспокоенно и пытается пощупать мой лоб.

— Ты точно болеешь, — серьезно говорит она, и я тут же делаю виноватое лицо и усердно киваю. — Что ж сразу-то не сказала? — возмущается Суйи. — Я бы сама проект — какой еще проект, нам что-то задавали? — доделала, а тебя отпустила бы домой… Знаешь что, иди-ка попроси у кого-нибудь тут градусник!

Ой, сомневаюсь я, что в доме Франкенштейна есть хоть один обычный градусник. Да если и есть, то он мне не нужен… Если мне что и нужно, так это хорошее успокоительное… Хотя, о чем это я? Почему мне? Со мной уже все в порядке. Не мне… Я ведь всего лишь антенна.

— Знаешь, пойду я, и правда, — мямлю я.

— Иди-иди, — соглашается Суйи и предлагает меня проводить.

— Не-не-не, — наотрез отказываюсь я. — Еще светло, сидите тут и развлекайтесь… Я просто пойду посплю.

— Не «посплю», а лечись! — грозно советует мне она.

— Ага-ага, — я ее наспех обнимаю, объявляю всем, что ухожу, и оказываюсь в коридоре.

Но я не могу просто уйти. Не-мо-гу. Я должна увидеть М-21. Я опять все сделала не так, я теперь в принципе должна уехать из города и никогда не возвращаться, но я должна его увидеть. Страшно-то как. Я только загляну тихонечко…

Я крадусь по коридору, собираясь незаметно проскользнуть в кухню, но на пороге гостиной натыкаюсь на Такео.

— Юна? Ты что-то забыла?

Аааа! Я не умею врать абсолютно! Я только этим и занимаюсь, но это все равно не мое. И почему именно Такео?

— Мне Сейра ванилин хотела отдать… — ляпнула я первое, что пришло в голову. Мамочки! Как я до этого додумалась? Нет, это все-таки мое. И ведь как хорошо рассчитала, ведь Сейры как раз не было дома, она убежала в магазин.

— В-ванилин? — судя по всему, Такео просто не знает, что это такое.

— Ага, — киваю я. — Но она еще не вернулась, а мне уже пора, может, вы знаете, где он лежит?

— Нет, — чистосердечно вздыхает он. — Ни малейшего представления.

— Ну, где-то на кухне… — подсказываю я.

— Я не знаю, — повторяет он.

— Может, с остальными приправами, — намекаю я.

— Может, — соглашается он. — Давай, ты сама поищешь, ладно?

— Я стесняюсь, — говорю я чистую правду на этот раз. К тому же, мне совсем не нужен их ванилин, мне нужен М-21.

— Пойдем вместе поищем, — предлагает наконец-то он, и мы идем на кухню. Я скромно остаюсь стоять на пороге, а Такео заходит в комнату, растерянно поворачивается на 360 градусов, явно не зная, с чего начать поиски, а потом замечает М-21, и его мысли меняют направление.

М-21 сидит за столом, уронив голову на руки. К моему облегчению, он на меня не смотрит… Я бы не вынесла его насмешливого взгляда или ухмылки сейчас… И письмо он закрыл руками, так что кажется, что он просто спит на столе.

— Ты чего, а? — Такео тут же забывает про мой ванилин и тыкает товарища в бок. М-21 на него не сразу реагирует, и вот тут мы с Такео начинаем переживать. Такео вспоминает про меня (впрочем, было бы лучше, если бы не вспомнил), поднимает на меня глаза и говорит шепотом:

— Юн, ты иди-иди.

— Ага-ага, — отчаянно киваю я и остаюсь на пороге. Но Такео все равно, потому что он снова тормошит М-21. На этот раз тот шевелится и поднимает голову. Его волосы растрепаны так, как будто он минут пять яростно отплясывал в пустой кухне, а глаза покраснели. Выглядит, как я по вечерам, когда снимаю макияж средством, на которое у меня аллергия.

— Это чего с тобой? — Такео садится рядом с ним и по-прежнему не замечает лежащего на столе письма.

Несколько секунд М-21 непонимающе смотрит на товарища, а потом охрипшим голосом выдавливает из себя:

— Все нормально.

По его легкой заторможенности и чуть припухшим глазам действительно можно было бы сказать, что он только проснулся. Но мы-то знаем, что это не так. Просто маленькая вредная Юна написала ему письмо. Что ж я наделала?

Глупо улыбаясь, я удаляюсь с места преступления и, благополучно забыв наушники (я уж молчу про ванилин), топаю домой. С дистанцией мысленная связь слабеет. Я не знаю, что там было дальше. Надеюсь, Такео догадался предложить М-21 хотя бы стакан воды.