21,55,01 (джен)

«Я любила своих детей. Но каждый умер по моей вине.

Из-за ошибок юности»,

— второе письмо Надежде Рязановой от Марии Рязановой.

☉☉☉

Потерянный и одинокий. Я стоял посреди леса. Мир вокруг выглядел выцветшим, будто старая фотография, какую хранят в своих фотоальбомах пожилые люди. Все блеклое. Различаются только оттенки: небо светлое, стволы деревьев и трава темные.

Листва шелестела от порывов ветра, трава наклонялась по его направлению, но моей кожи не касалась ни прохлада, ни жар солнца, лучи которого пробивались сквозь густые кроны. Это место больше напоминало фильм, нежели фотографию: звуки и картинка есть, а остальных ощущений нет.

Из любопытства я облокотился на ствол дерева. Неровная кора не уколола меня. Она вообще никак не ощущалась, словно я опирался на воздух.

— Эй! — прокричал я. Слышимость отличная. Голос пару раз повторился эхом.

Похоже, я в заднице.

По книгам этой женщины Беловодье было местом вне времени. Здесь секунда тянулась вечность и наоборот. Путешественники же называли Дальние земли — Памятью мира. Наши предки именовали их — раем, свободным от страданий. Пустотой, что вобрала в себя все наилучшее, что когда-либо происходило. Здесь живы древнейшие цивилизации, целы когда-то разрушенные города, а религии никогда не умирали вместе со своими носителями. Вот что такое Беловодье. Место, где застыло время.

Путешественники всегда ходили сюда парами, чтобы не потеряться в бушующих потоках пространства и времени. Только самые безумные пробирались сюда в одиночку, лишь бы достать драгоценности и магические артефакты. В мистицизме риск соотносился с выигрышем. Странно, что эта женщина связала жизнь с чертями, а не ринулась в Беловодье.

И теперь я здесь застрял. Один. Без знания, как выбраться. Даже без понимания, как не умереть.

Моя жизнь оказалась ложью. Надя не моя сестра. А эта женщина не моя мать. Хоть одна хорошая новость.

Чутье подсказывало: сейчас не лучшее время для обдумывания. Но я не согласен. Отныне в моих руках все время мира. Вернее, жалкие крохи, которые остались до исчезновения. Ведь без Нади мир забудет меня. Вариант с фальшивым прошлым не объяснял мою зависимость от сестры. Почему ее внимание восполняло «меня»? Тоже трюк этой женщины, чтобы сильнее привязать меня к «дражайшей дочери»? Маловероятно. Версия разваливалась от простых вопросов. Кроме того, я не сын этой женщины. Значит, она не властвовала надо мной, как над остальными своими детьми. Как тогда она заменила воспоминания, как выкрала меня, как заставила мир забывать обо мне?

Вопросы множились также стремительно, как в прошлый раз, когда я искал связи между смертями «родственников», долгом и моим коротким сроком жизни.

Возможно, я поторопился? Может, Надя действительно моя сестра? Скорее всего, я знаю слишком мало, чтобы связать все воедино. Черт. Опять поторопился и поспешил с ответом.

Ноги затекли от долгого стояния на одном месте. Я двинулся вглубь леса. Мне нужно выбраться отсюда. Как можно скорее. Долг никуда не делся. Надя и я умрем через год, если я не вернусь. Нельзя сидеть и ждать чуда.

Хотя на него я только и надеялся.

☽☽☽

Я лежала на жесткой кровати из сена и притворялась больной. Мама и папа проснулись с криками петухов. Утро началось с нравоучений, но я сказала, что плохо себя чувствую и что у меня нет сил. Матушка сразу отстала, отец же отстегал меня сквозь простыню, но я не дрогнула. Держалась за свою «хандру» до последнего, и он сдался.

Ирод… Спина и ноги адски болели. Я тихо всхлипывала, слезы собирались на подушке, под моим носом. Останутся синяки. Поболят недельку и пройдут. Как всегда.

Прождав долгие минуты, я скинула с себя простыню, надела сарафан и небрежно расчесала непослушные русые волосы гребешком, который хранила вблизи кровати. Тремя прыжками допрыгнула до двери. Та держалась на петлях из последних сил. Она повидала многое. Как рассказывал дедушка: в давние времена за ней прятались мои далекие предки, а эта избушка служила им «крепостью», защищала от опасностей извне. Мне нравилось считать расстояния в прыжках. Если встать посередине избы, то до двери как раз хватит почти двух прыжков. До моей и родительской кровати — столько же. Четыре прыжка, и я окажусь перед высокой печкой. С затопки минула ночь, но запах гари беспокоил ноздри до сих пор. Четыре прыжка к другой стене, и меня встретит обеденный стол. В такой крохотной избушке ютилось три человека: я, матушка и отец. Раньше с нами жили бабушка и дедушка, но одна испустила дух еще до моего рождения, а второй почил совсем недавно. Два дня тому назад.

По сей причине я и «хандрила» от барщины. На лживую улыбку не хватало никаких сил, и в сердце жила вера: дай мне повод, разозлю хозяев по глупости.

Вечером мне влетит из-за моей лености, но отец бил меня и без причины. В выходной, когда запрещено работать даже в своем поле, он обычно напивался с друзьями, возвращался домой с прутиком и хлестал меня по спине, приговаривая за пятнышки на одежде, да за непослушные волосы. Доставалось и матушке. Она покорно сносила все невзгоды и благодарила отца за милость.

От ее раболепства меня тянуло опустошить желудок прям перед ними двумя. Хотелось посмотреть, что скажет она и что сделает он. Хотя и так понятно.

Я прильнула к двери и вслушалась к приглушенным разговорам. Голоса отличались от отца и матушки. Значит, говорили соседи. Мне не терпелось вырваться наружу, но я усмиряла себя. Нельзя. Он ждет за дверью. Приготовил прутик или ремень и ожидает, пока я выйду. Отец не раз ловил меня на лжи. Я прибегала к «хандре» всякий раз, как не хотела прислуживать хозяевам. И в один день отец подгадал и застал меня на выходе из избы. Он повалил меня на землю, отхлестал со всей силы, а после потащил в поместье Вороновых, несмотря на мои слезы и мольбы. С тех пор он медлит перед уходом, верит, что поймает.

Я простояла у двери немерено времени. Чутка приоткрыла и высунула голову. Никого. Даже соседи убрались восвояси.

Вдохнув свежего воздуха, выскользнула наружу, закрыла за собой дверь и обошла избушку. Мы жили на границе с лесом. Домишко наполовину утопал в плотно натыканных деревьях, а второй половиной выходил на бескрайние поля. На них из земли вырастали другие избушки и землянки. Между ними тянулись тропинки. Дальше, примерно в часе ходьбы, у пруда стояло поместье хозяев — Вороновых. Оно высилось над приземистыми домишками и, казалось, соперничало с деревьями в высоте. Трехэтажное, кирпичное с белыми колоннами и треугольной крышей. По словам дедушки, он вместе с друзьями строил его. Закладывал кирпичик за кирпичиком годами.

Я свернула в сторону леса. Из него раздавалось отчаянное чириканье, и я последовала за ним, как за путеводной звездой.

Чириканье вывело меня к птенцу. Он валялся на влажной земле — вчера прошел дождь. Едва увидела его и не наступила. Густые кроны стелились над моей головой, закрывали от безжалостного солнца. В лесу царил полумрак. Сюда не пробивались лучи солнца, потому влага держалась дольше. Но если небо закрыто листьями, как тогда капли проскользнули между них? Вопрос без ответа. Дедушка рассказывал былины о неведомых зверях из леса, о духах, что прятались от человечьих глаз, о чудищах в темных переплетениях корней. Лес всегда казался мне иным миром. Далеким, но таким близким нашему.

Я подобрала птенца, приговаривая:

— Жалкая птица. Что ж ты попалась на моем пути?

Я спешила на встречу. А птенец отвлекал меня.

Нашла взглядом гнездо на ветке надо мной. Забралась на дерево — знала бы о напасти, не надела бы сарафан — и забросила птенца обратно в дом из веток, мха и серой шерсти. Спрыгнула вниз и отряхнулась. На одежде остались темные пятна от влажной коры, местами ткань облепила грязь. В волосах нашлось несколько листьев и маленьких веток. Почистили себя, насколько возможно, двинулась дальше.

Когда на глаза попалось светлое пятно в полумраке, присела в кустах. Я вышла на небольшую поляну. Здесь марш вековых деревьев останавливался и обходил это место по кругу. На травяном островке боялись всходить кустарники, даже ветки и листья опадали на границе, но никогда не пересекали ее.

Я нашла его два года. Рассказала о находке дедушке и предложила построить там избушку для уединения от назойливого отца. Я бы приходила сюда в тяжелые дни, проводила бы ночи вдали от родителей, вдали от постоянных нравоучений, вдали от остального мира. Дедушка считал, что лесные обитатели мне ближе, нежели родные люди. И я не спорила.

Но мое место для уединения занял другой человек.

С другой стороны вышел парень в синем пиджаке, рубашке и темных брюках. Его короткие волосы горели медью на свету, а только-только проступающая борода на щеках и шее смотрелась до нельзя смешно.

Парня звали Евгений Воронов. Он был старшим сыном и наследником дома Вороновых — хозяев Лягушево. Мои родители, да и все жители деревни, работали на их грядках и в их поместье. Отрабатывали барщину.

Этот чудила приходил сюда каждый вечер — после возвращения из дома хозяев я двигала в это место и заставала Воронова. Младшие девочки, которых еще не принуждали к работе, щебетали о его дневных походах. От них я и узнала о том, что Евгений посещает это место не меньше двух раз в день. А зачем — загадка.

Вечерами я не задерживалась здесь дольше пары минут. Отец начинал меня искать и, если не находил, поднимал на уши всю деревню. Стоило мне раз нарушить его порядок, как на мою спину обрушивались удары веткой. Да с такой силой, что она ломалась после второго, и отец доставал новую. Бывало, что орудие сменялось десять раз. В плохие дни.

Шелест листьев вытолкнул меня из раздумий. Евгений вытащил из куста длинную палку, опустил кончик на землю и начертил вокруг себя круг. От бесов защищается?

Я замотала головой. Дедушка говорил, что нужен мел или пепел. И не обычный, а подаренный домовым.

Воронов не упокоился на круге. Кончиком палки вырисовывал замысловатые узоры, а какие я не видела. Чтобы разглядеть, пришлось бы залезть на дерево, но он услышит. Листья и треск веток под ногами выдадут меня с головой. Бабы с деревни рассказывали, что дворяне любят стреляться по поводу и без. Если меня раскроют, пристрелят, как дичь!

Поэтому я глядела с места, сидела в кустах и боялась шелохнуться, чтоб не задеть болтливую листву.

Евгений закончил и кинул палку. Та беззвучно скрылась в стволах деревьев и кустарниках. Воронов же встал в середине рисунка. Выпрямился и прошептал:

— Я пришел заключить союз.

А. Так он не только чудила, но и умалишенный. На всякий осмотрелась, не ошиблась ли я. Не оговорила ли зазря? Осторожно повернула голову в сторону, куда Евгений говорил. Никого. Только листья подрагивали от ветерка.

Наследник Вороновых в самом деле тот еще чудила. Считаю это хорошо. Если он разговаривает сам с собой, то, может быть, когда унаследует правление домом и землей, я обдурю его. Прикинусь незримым гостем и выменяю бумажку о свободе. Да сбегу от папы и матушки далеко-далеко. В какую-нибудь деревню с людьми поприятнее, заживу в тишине и…

— Не предстало юной леди сидеть в кустах и подглядывать, — прогремел строгий голос надо мной.

На плечо упала грузная ладонь. Пальцы смяли ткань и кожу под ней. Меня подняли на ноги. Даже листья вокруг не успели затрещать, они лишь безмолвно задвигались.

Я в испуге бросила взгляд не на того, кто меня поймал, а на Евгения. Но парень смотрел на воображаемого друга. Его рот раскрывался, но до меня не долетало ни звука. Что? Не только листья возле меня и Евгений потеряли голос. Весь мир смолк, будто в ужасе перед кем-то или чем-то.

Медленно повернулась на того, кто застал меня за подглядыванием. Он возвышался, словно одно из деревьев. Широкоплечий, слишком большой для человека. На нем был черный сюртук с блестящими серебром круглыми пуговицами. Волосы мужчины отливали медью, а непокорная густая борода, казалось, врезалась в одежду. На его глаза падали тени так, словно за ними и не скрывались глаза вовсе. Словно, вместо пожелтевших от старости белков, там зияло два провала, из которых пробивалось два тусклых огонька.

Мужчина смотрел на меня угрожающе. Одного взгляда на него хватало, чтобы понять: мне не сбежать. Какой бы быстрой я ни была, эта гора нагонит меня без труда. И схватит. Или раздавит. Или… Только сейчас я заметила саблю, что висела на ремне. Или заколет.

— Я… Эм… — замялась было я, но бегло придумала отмазку: — Я смотрела, чтобы хозяину не навредили.

— Не навредили, — повторил мужчина и кинул взгляд мне за спину. Затем вернул на меня, и я ощутила тяжесть, словно на плечи повесили железную цепь. — Ему ничего не угрожает. Не вижу никого, кроме него.

Я потупила взгляд. Не могла долго смотреть ему в «провалы». Черт дернул сказать:

— Он не один. Хозяин говорит… говорить… говорит с барабашкой.

Курам на смех. Ничего другого в голову не приходило.

— Так ты видишь их, — кивнул сам себе мужчина.

Так это семейное? У Вороновых безумие течет в крови? Жаль их детей, такое и злостному врагу не пожелаешь.

Но моя выходка спасла меня от наказания. Или отсрочила его. Я пока не поняла.

Мужчина неожиданно покачал головой и выдохнул. Его огромные губы изогнулись в широкой улыбке, приоткрывая желтые зубы.

— Невозможно. Девочка, тебе же десять лет от силы, — загромыхал он. — Ребенок бы давно погиб.

— Мне четырнадцать! — нашла в себе силы возразить я. — Почти пятнадцать.

Мужчина рассмеялся. Его хохот затряс листья и содрогнул землю. На секунду почудилось, будто мир шелохнулся от страха перед ним.

«Как матушка в разговоре с отцом», — подумала я.

Но Евгений Воронов как стоял в кругу и говорил с невидимкой, так и стоит.

Листья надо мной не удержались на ветках, посыпались, как при сильном ветре поздней осенью. Когда один из них пролетел у самого носа, когда заслонил собой грозного мужчину, мне показалось, что лицо того покрывали глубокие шрамы. Они показались всего на миг, но я разглядела зажившую рану, что ползла с подбородка на лоб, проходя левый глаз насквозь.

Листок пролетел, и шрамы исчезли. Я попятилась. Рука на плече придержала меня на месте. От следующей мысли меня коснулся мороз, словно после купания в речке:

«Он бес!»

Все сошлось! Евгений Воронов не лишился ума и говорил отнюдь не с невидимкой. Незримым гость был только для меня! А грозный дяденька отвернул меня от наследника, чтобы не мешала.

В своем несчастье я углядела возможность. По преданиям нечисть забирала ненужных детей от родителей. Прятала между половиц и за печкой. И обучала тайнам и древним обрядам. Чудища превращали беспризорников в себе подобных или в колдунов и ведьм.

Этот мужчина размером с гору мог забрать меня у отца и матушки. Научить магии, какую творил Евгений Воронов. Ведь за разговором с невидимкой явно стояло некое волшебство. Как-то он видел незримое! Соприкасался с той, неведомой, обратной стороной.

Я смяла подол сарафана и опустила взгляд в землю. Щеки предательски залились краской. Во рту пересохло. Я выдавила из себя жалкий писк, какой издает птенец, прося еду, и он перерос в шепот:

— Возьмите меня с собой.

С лица великана пропала веселость. Он улыбался, но не так, как прежде.

— Нет.

— Прошу! Я… Я буду покорной!

— Покорные девочки не отлынивают от боярщины, — возразил он. — Твое место в поместье или возле него.

— Я… Эм… — пыталась придумать иную причину, но в голову не лезло ничего дельного. Все мысли сводились к несбыточным обещаниям, да хрупким клятвам.

Что маленькая девочка могла предложить бесу? Нечисти, что живет столетиями и прислуживает темнейшим силам. Разве что, саму себя. Свое юное тело. Я глубоко вздохнула. Долго не решалась произнести вслух, и великан не стерпел моей передышки.

— Ты, девочка, зажгла во мне искру, — прогремел он. — В нашем мире царствует закон равного обмена. Хочешь что-то получить, отдай нечто столь же ценное. Подумай и скажи, какую цену ты заплатишь за мою благосклонность. Даю три попытки. Удивишь, и я соглашусь.

Я выпалила, не думая:

— Мое тело!

Великан покачал головой.

— Обмен не равен. Да и твоя жизнь тут же оборвется. Осталось две попытки.

Равный обмен. Что равно побегу от родителей и обучению волшебству? Я отмела этот вопрос в ту же секунду. В мире не найдется драгоценности, равной такому счастью. Поэтому подумала о другом.

Что могло удивить великана? Нечто невозможное.

— Я достану для вас звезду с неба.

Но он снова помотал головой.

— Звезда не принадлежит тебе, девочка. И свергнуть ее с небосвода не в твоих силах. Подумай о том, что имеешь. Чем владеешь только ты и никто другой. Осталась одна попытка.

Я задумалась. Хотелось отойти в сторону, но громадная ладонь великана лежала на моем плече, удерживая меня на месте. Руки скрестились на груди сами собой. Закрывать глаза, дабы погрузиться в раздумья, я не решилась — от затеи потерять великана из виду кожа покрывалась мурашками, а коленки невольно подрагивали.

Как удивить нелюдя?

«Предложить неожиданное», — пришел ответ.

Неожиданное, чем владела я и никто другой. Бес отверг мое тело, значит, он не радовался плотским удовольствиям. Думается мне, он нацелился на бесплотное. На мою душу.

Я открыла рот, чтобы выдать мысль, но помедлила. Без души меня заберет смерть.

Молчание затянулось. Великан стоял неподвижно, как изба. Его черные провалы вместо глаз не моргали. Все то время, что я раздумывала над ответом, пара белых огоньков неустанно смотрели на меня. Он ждал. Казалось, мое молчание распаляло ту искру любопытства. Но со временем любое пламя затухает, бревна обращаются пеплом, а воздух прованивается гарью.

Думы завели меня в тупик. Поэтому я зашла с другой стороны. Вернулась к первому вопросу.

Что равноценно бегству от родителей и обучению волшебству?

Знания имели привычку накапливаться. Чем больше люди знали, тем ценнее они становились. Чем больше, тем ценнее. Я зацепилась за эту мысль.

Что я могла предложить такого, чья цена зависела от количества? Что могла предложить девушка моего возраста?

— Я отдам тебе своих детей! — почти выкрикнула я ответ.

— Дети мне…

— Тогда их возможность стать колдунами! — перебила я его на полуслове. Поздно поняла, что предложила очевидное, поэтому переменила ответ. Великан хотел покачать головой в третий, в последний раз.

Но он не двинулся.

— Любопытно, — только и протянул великан. — У тебя нет детей, девочка. Значит, ты предлагаешь мне пустоту.

— Нет! Но, когда они появятся, ценность увеличится. Чем больше их будет, тем ценнее их возможности. Как знания, что вы мне дадите!

Великан задумался и затем проговорил:

— Удивительно. Столь малое дитя, но такое занятное. Из тебя получится выдающаяся колдунья, девочка. Я согласен взять тебя в наш дом. Назовись.

— Меня звать… — начала было я, но оступилась. Наружу чуть не вырвалось имя, каким меня назвал отец.

Мое имя — Ярослава. Так меня называли все в деревне. Соседи, другие девочки, мальчики.

Меня тошнило от него. Всякий раз как отец выплевывал имя вместе с бранью и остатками своего пойла, на глаза наворачивались слезы и внутренности скручивались в трубочку.

Раз начинала новую жизнь, то незачем брать в нее старое имя.

— Меня зовут Мария, — оторвала я взгляд от земли. Так меня хотел назвать дедушка.

Великан убрал ладонь с моего плеча и протянул ее мне для рукопожатия.

— Я — Николай Воронов, Тиран из Лягушево. Владыка этих земель и хранитель семьи Вороновых.

☉☉☉

Я брел по выцветшему лесу около часа. Или около того. Здесь мои внутренние часы сходили с ума. Иногда я останавливался, чтобы перевести дыхание, и застывал на минуты. Взгляд упирался в ствол дерева или в траву под ногами, а мысли замирали в голове. Казалось, я даже переставал дышать.

Услышав разговор вдалеке, понесся к его источнику со всех ног. Наконец-то что-то кроме скучного леса!

Я вышел на небольшую поляну, которую окружали деревья. Передо мной стоял парень в дорогом на вид костюме. Он стоял в кругу. Рядом валялась длинная палка. А напротив парня виднелся смазанный силуэт. Его границы сливались с деревьями. Существо и само напоминало елочку. Только низкую — с десятилетнего ребенка ростом — и кривую, будто ее ствол сломали в нескольких местах и связали изолентой.

«Скрытый», — понял я.

Они разговаривали о заключении соглашения. Похоже, парень желал расширить свои владения, поэтому пришел на встречу с хозяином леса. В Скрытом легко узнавался леший — весь его внешний вид кричал об этом.

Но меня привлекло другое. Там, среди деревьев, я увидел крупного мужика в черном мундире и… девочку в потрепанном сарафане? Вместе они выглядели столь же неестественно, как вода и огонь. Высокий, громадный мужчина в чистой и опрятной одежде. И девочка. Обычная девочка.

— Я согласен взять тебя в наш дом. Назовись, — донеслись до меня обрывки их разговора.

Я подошел ближе. Встал сбоку и из любопытства дотронулся до мужика. Рука легла ему на плечо. Ткань мундира не ощущалась. И снова я касался будто воздушной стены или очень гладкой статуи.

— Меня звать… — робко произнесла девочка.

У нее были длинные волосы. В локонах застряли листья и кусочки палок или древесной коры. Цвет я не различал, но оттенок желтого был средне-темный? Такое слово вообще существует? Думаю, в настоящем мире волосы девочки были или светло-каштановыми, или русыми. Ее лицо отдаленно напоминало лицо этой женщины с семейного портрета.

Не просто «напоминало»! Это была она! Один в один, но моложе. Невиннее.

— Меня зовут Мария.

Между девочкой и мужчиной возникло черное пятно. Оно стремительно росло, пожирало деревья, пожирало траву, пожирало людей передо мной.

— Я — Николай Воронов, Тиран из Лягушево. Владыка этих земель и хранитель семьи Вороновых, — успел сказать мужчина, прежде чем чернота поглотила мир.