Страж разума.  (джен)

Потрясенный, я вынырнул из думосбора. Я хотел получить ответы на свои вопросы, но воспоминание Петтигрю вызвало еще больше вопросов. Или, возможно, ответы, которые я получил, не понравились мне. Я тут же одернул себя. Нет! У меня просто разыгралось воображение. Я не должен так думать. Она не должна была... Она не могла. Сделав глубокий вдох, я постарался усмирить свои эмоции, чтобы они не мешали мне думать объективно. Пока память об увиденном в омуте еще свежа, я должен проанализировать все, а для этого нужно отринуть эмоции и лишние мысли на время.

Мои родители погибли в одном и том же доме. Очевидно, что мама почему-то разрешила отцу вернуться домой. Петтигрю сказал, что двадцать девятого было Новолуние. Циклы Луны влияют на некоторые ритуалы и зелья. Я не знаю ни одного из них, настолько опасного, но в таких вопросах я новичок, так что это не показатель. Вот Томас, наверное, хорошо разбирается в этом. Но вернемся к моей матери. Итак, она сделала что-то необычное двадцать девятого числа и после этого почувствовала себя настолько защищенной и уверенной в себе, что позволила отцу вернуться домой. Быть может именно то, что она сделала, и позволило мне пережить смертельное проклятие. Все возможно, но если это так, почему тогда этот метод не получил распространение? Моя прабабушка Майя, тетка Томаса, жила достаточно долго, чтобы передать свою семейную историю моей матери. Mайя была змееустом, что подтверждает верность теории д-ра Лийдса про то, что некоторые сквибы генетически не являются сквибами. Инбридинг, в общем-то, уменьшает магическую мощь их древней крови, ведь магия всегда защищает своего хозяина, насколько это возможно, конечно. Таким образом волшебнику может не хватать магической энергии, чтобы колдовать.

Я сглотнул. Пора переходить к одному из тех пунктов, что я хотел бы рассматривать в последнюю очередь. Моя мать знала, что Петтигрю присоединился к Пожирателям за месяц до того, как мы скрылись под Фиделиусом. Она знала это, но все равно назначила его хранителем тайны Фиделиуса. Индуцированные дементором воспоминания не всегда были точны. Между прочим, учитывая, в каком возрасте я был в то время, не могу сказать, так ли это наверняка. Тем не менее, я не видел, чтобы мама ссорилась с Волдемортом, и не слышал ничего об этом. Я слышал лишь, как она просила его пощадить меня, но никакой потасовки не было. Она просто стояла там и ждала своей участи. Я тяжело задышал, пытаясь соединить кусочки головоломки, но они складывались в совершенно неприемлемую картину. Нет. Ни в коем случае. Я не стал бы даже в шутку делать подобные выводы. Моя мама не сделала бы этого. Но она знала о Петтигрю, — прошептал ехидный внутренний голос. Она практически дала ему свое благословение на предательство своей семьи. Затем вместо того, чтобы сражаться насмерть со своим несговорчивым кузеном (Томасом), она начала умолять его пощадить жизнь своего ребенка и не попыталась заблокировать или уклониться от смертельного проклятия.

Собравшись с духом, я нырнул обратно в омут памяти. Я хотел просмотреть это воспоминание снова и снова, если это будет необходимо. Я хотел доказать себе, что я не прав. Тысячу раз не прав и вообще это все игра моего воображения, ничего более. Я хотел удостовериться, что моя мать не совершила самоубийство руками Волдеморта.

* * *

Никто не предупреждал меня, что собираясь доказывать ложность той или иной теории, лучше быть готовым к тому, что она вдруг окажется верной. Может быть, это было очевидно для кого-то с самого начала, но я до последнего надеялся, ведь надежда умирает последней. Видимо зря надеялся.

После повторного просмотра первого воспоминания Петтигрю, я повторял первые несколько минут несколько раз, в поисках противоречивой информации. Я знал, когда минуло двадцать девятое число месяца, потому что Петтигрю, вовсю проклиная Новолуние, просил мою изможденную и бледную маму позволить ему отвезти ее в Мунго или, по крайней мере, вызвать мадам Помфри домой. Но мама отказывалась от любой помощи, бормотала что-то себе под нос, да при том настолько тихо, что мне пришлось напрячь слух, чтобы услышать хоть что-нибудь. Помимо этого я услышал несколько интересных историй о людях, которых никогда не знал. Все остальное не заслуживало внимания — так, семейные истории и разные забавные случаи из жизни родителей. Затем я вызвал ручку и бумагу и начал изучать первое воспоминание Петтигрю, которое, по моему мнению, было единственным, заслуживающим пристального изучения. Чтобы лучше разобраться в событиях прошлого, я разделил воспоминание на временные промежутки по пять минут. Через каждые пять минут я выходил из омута, делал некоторые заметки и входил обратно.

Вот моя мать заходит в кухню, ее волосы еще мокрые после душа, на ее правой щеке я вижу синяк, которого раньше не замечал. Если приглядеться, наши глаза не так уж похожи цветом. Даже в младенчестве мои были на несколько оттенков темнее. Интересно, почему я раньше не видел разницы? Было ли освещение тому причиной?

— Вот бы у омута памяти была опция быстрой перемотки и паузы, как у маггловского видеомагнитофона, — думал я, шагая по кухне за ней и внимательно рассматривая ее.

Мама склонила голову на бок. Я подошел ближе, чтобы получше рассмотреть синяк на ее лице. Не похож на отпечаток руки, — подумал я, и сузив глаза, стал рассматривать его необычную форму. Чем-то он был похож на головастика. Интересно, что могло оставить синяк такой формы?

Внезапно чьи-то тонкие пальцы схватили меня за запястье и потянули на себя. Контуры воспоминания размылись и исчезли, я вынырнул из омута и увидел Лолли. Она стояла на моей кровати, крепко ухватив меня за запястье, и неодобрительно хмурилась.

— Когда вы в последний раз что-нибудь пили? — Cтрого спросила она.

— Я ... — я запнулся, когда она указала на полупустой кувшин сока. Я знал, что должен был вылить его в унитаз, но зачем переводить такой вкусный сок. Это было бы просто преступлением. — Но если выпью столько, сколько хочет Алекс, я просто лопну.

Она склонила голову на бок и хмуро посмотрела на меня, напоминая мне МакГонагалл, когда та смотрела на Фреда и Джорджа поверх своих очков.

— Мистер Поттер, — сказала Лолли, снова напомнив мне МакГонагалл, — в следующий раз, когда целитель прикажет вам пить, вы будете пить. Единственная причина, по которой вы сейчас не в Мунго, состоит в том, что там закрыли половину детского отделения. — Щелчком пальцев она наполнила высокий стакан соком и наколдовала соломинку. Затем протянула стакан мне и принялась буравить взглядом, пока я не сдался и не принял его. Она не успокоилась, пока я не выпил его до дна. — Уже лучше. Клянусь, иногда вы хуже, чем мастер Томас.

— А что сделал Томас?

Фыркнув, она снова наполнила стакан.

— Лучше спросите, что он не сделал. Я не родилась в этой семье, вы знали?

Я отрицательно покачал головой, поскольку никогда об этом не слышал. Честно говоря, я считал, что Томас унаследовал ее от какого-то дальнего родственника.

Вернув воспоминание Петтигрю обратно в склянку, а Омут памяти — в предназначенную для него нишу, она разгладила простыню и постелила одеяло, затем уселась в кресло, скрестив ноги.

— Моя первая хозяйка, Эмили Гамп, была при жизни известным журналистом-коментатором. Ее наследницей стала родная племянница, сквиб, уже переехавшей жить в маггловский мир.

— Она освободила тебя, — полувопросительно сказал я.

Лолли покачала головой.

— Все не совсем так, как вы себе представляете. Мы, эльфы, получаем значительную часть нашей магии от семейства, с которым связаны. Для нас быть освобожденным — все равно, что для волшебника сломать его палочку и изгнать из Волшебного мира. Ваш друг Добби — особый случай.

— Как так? — Cпросил я.

— Позвольте мне задать вам встречный вопрос, — сказала она, — кто стирает белье в Хогвартсе?

Я удивленно посмотрел на нее.

— Домовые эльфы, конечно.

— Точно. Прикосновение к одежде хозяина не освобождает домового эльфа, если только волшебник, с которым он связан, не делает это намеренно. Судя по тому, что я слышала, Добби обманом заставил Люциуса Малфоя освободить его, — сказала она, сморщив нос от отвращения. — Этот человек попался на уловку дурака-эльфа, а воображает себя хитрым интриганом. У него могут быть огромные счета в банке, как и у его отца, но мозги-то за деньги не купишь, увы. Добби не был освобожден, получив носок, потому что Малфой не собирался освобождать его. Он просто притворился освобожденным, а Малфой принял его заявление за чистую монету.

— Я знал, что Добби блестящий домовой.

Лолли заржала.

— Если полировать его несколько часов подряд, может быть. Я не похожа на вашего друга Добби. Меня не освободили с позором. Нет, мы с племянницей мисс Эмили обсуждали этот вопрос и решили, что я должна поискать себе новую семью через агентство размещения домовых. После того, как я найду новую семью, мы могли бы перенаправить мою связь через ритуал… — Она вздрогнула. — Поиски новой семьи оказались гораздо сложнее, чем я ожидала, потому что большинство эльфов воспитывали иначе, чем меня. Некоторых обучают как служанок для светских дам или как мужскую прислугу. Я считаю, что ваш друг Добби был обучен как слуга. Других эльфов, как моего Нэта, могут научить паре диагностических заклинаний и варке медицинских зелий, но обычно они ограничиваются просто готовкой пищи, уборкой и садоводством.

— Но не ты, — сказал я, думая об обязанностях, что возложены на Лолли в этом доме.

— Не я, — согласилась она. — На седьмом курсе обучения в Хогвартсе мисс Эмили упала вниз по лестнице. Никто никогда не узнал точно, как это случилось, но лестницы в то время часто менялись. Пока она падала, пересчитала двигающиеся лестницы четыре раза, отскакивая каждый раз от одной к другой. Она выжила, но сломала спину. Магия — великая и могущественная сила, но не всемогущая, к сожалению. Со временем она научилась ходить, но больше никогда не стала прежней. Я была обучена с самого детства быть ее глазами, ушами и ... прочими частями тела. Я научилась читать, писать, говорить правильно и даже пользоваться нелегальной палочкой. Когда моя хозяйка вошла в возраст, она потеряла подвижность. Поскольку она боялась того, как люди отреагируют, увидев ее немощность, она поручила Мастеру зелий сварить для нее новый вариант Оборотного зелья для межвидовых преобразований. И вот, таким образом я заняла свое место в обществе. — Она хихикнула. — Это было действительно настоящей мистикой.

— Могу себе представить, — сказал я, вспомнив, как Барти использовал Оборотку, чтобы выдавать себя за Моуди, и нахмурился. — Я думал, что Оборотное переносит даже старые травмы реципиента.

— Вы рассуждаете так, потому что не учитываете, что я не человек. Наши тела похожи, но есть достаточно различий, так что ее травмы не перенеслись на меня.

— Выходит, что Томас выбрал тебя, потому что ты можешь выдавать себя за человека? — Спросил я, выпив последний глоток сока.

Покачав головой, она наложила Чистящие чары на мой пустой стакан и вернула его в лоток.

— Можно было бы и так подумать, но он не пользовался моими «талантами», — невозмутимо сказала Лолли. — У мастера Томаса имеется один явный бзик. Когда он начинает работать над каким-нибудь интересным, с его точки зрения, проектом, он ни о чем больше не в состоянии думать. Я не знаю точно, в каком состоянии мистер Мариус нашел его, но предполагаю, что все было очень плохо.

— Кто?

— Мариус Эйвери, редактор мастера Томаса. Они со школьных лет были близкими друзьями. После того, как мы купили этот дом, я потратила много времени, чтобы обустроить его со всем возможным комфортом. Иногда, когда я перемещалась обратно, находила его в своей комнате, не евшим весь день или не спавшим по несколько суток, с того момента, как его озарило «новой, блестящей идеей...» — Ее тон подразумевал, что она, мягко говоря, не разделяет энтузиазма Томаса. — Мариус послал в мое агентство список с требованиями. Я была шестым эльфом на интервью.

Я нахмурился, подумав, что с такими талантами она должна была быть выше в списке претендентов.