Гарри Поттер и Лабиринт минотавра (джен)

Гарри кричал. От отчаянья, от ужаса, от ощущения непоправимой беды, которая вот-вот случится у него на глазах. Каждая клетка его тела была напряжена до предела, пока он, вцепившись в горячие, скользкие ладони друга, пытался вытащить его из лап чудовища. Нечто серое, отвратительное намертво опутало Рона. Разумеется, это был не канат, как показалось в первое мгновение — это были гигантские пальцы дементора. Таких огромных он никогда прежде не видел. Отвратительное туловище почему-то не было видно — лишь огромную мерзкую руку, которая утягивала Рона к обрыву. Гарри изо всех сил пытался разжать ее смертельную хватку, но пальцы были слишком огромными, слишком сильными. Хуже всего то, что сам Рон почему-то беспечно глазел по сторонам, словно его совсем не волновало, что тащившая рука вот-вот швырнет его с жуткой высоты в темноту — на острые камни, торчавшие внизу, словно гнилые зубы…

Выбившись из сил в безуспешной борьбе с мерзким монстром, Гарри издал душераздирающий крик.

— Возьми меня! Забери лучше меня! — завопил он изо всех сил. — Только отпусти его! Отпусти!

Боль за Рона скрутила его так, что невозможно было даже вздохнуть. Он яростно рванул воротник, пытаясь глотнуть хотя бы немного воздуха…

Перед глазами вспыхнул зеленый луч, грудь насквозь прошила сильная боль — его будто изо всех сил ударили кастетом… Он слишком хорошо помнил ее. Да, это уже было. Хорошо, пусть. Он согласен. Пусть так и будет, если это поможет спасти Рона. Только отпустите его…

Снова вспышка. И на этот раз его будто целиком погрузили в кипящий металл. Это тоже было слишком хорошо знакомо… Боль буквально разрывала его на куски. Словно каждая кость в теле крошилась, каждую мышцу растягивали, разрезали на части… Он даже не успел крикнуть — просто упал ничком, задохнувшись и корчась от непереносимого страдания. И когда оно вдруг кончилось, Гарри прикрыл рот дрожащими пальцами и с трудом открыл глаза. Он снова увидел Рона, которого сжимали серые, отвратительные пальцы и по-прежнему тянули его к пропасти… Гарри хотелось выть от отчаянья и ужаса.

— Отпустите его, пожалуйста, — всхлипнул он тихо.

Если такова цена… Пусть. Я согласен и на это. Лучше сойти с ума от боли, чем бессильно наблюдать, как гибнет Рон. Я согласен на всё, слышите? Только отпустите его. Умоляю...

Гарри, задрожав всем телом, снова всхлипнул, сделав шаг навстречу бесконечной и страшной пытке, с готовностью протянул руки, и…

Но боль, которую он ждал и которой страшился до тошноты, до темноты в глазах, так и не пришла. Произошло нечто совершенно иное: в это мгновение великолепный, серебряный свет хлынул из его протянутых ладоней, сворачиваясь и концентрируясь причудливыми завитками и зигзагами. Еще мгновение — и свет принял облик большого прекрасного оленя, который склонил свою рогатую голову и устремился вперед…

Отвратительные гигантские пальцы разжались. Рон, падая, обхватил руками шею сверкающего патронуса, и тот стремительно поскакал прочь, унося его все дальше и дальше от темной бездны, злобно скалившей гнилые зубы…

Гарри всхлипнул и засмеялся.

— Ронни, — выдохнул он с таким невероятным облегчением, какого не испытывал, наверное, никогда в жизни.

Однако Рон и его сверкающий спаситель уже скрылись с глаз. Вокруг стало совсем темно. Пространство вокруг будто свернулось мерцающим шелковистым рулоном, спутывая руки и ноги. Гарри снова дернулся, пытаясь освободиться. И тут же рухнул куда-то вниз, в черную, непроницаемую пустоту. Шелковистая материя, прохладно и нежно ласкавшая кожу, с резким неприятным звоном распалась на мелкие кусочки — будто кто-то встряхнул недавно собранный паззл, и его фрагменты разлетелись в разные стороны…

Когда он снова решился открыть глаза, вокруг был мягкий, уютный полумрак. Он лежал ничком, на пыльном стареньком ковре. Он сел и огляделся. За последнее время он уже привык к тому, что перед глазами все расплывается — старые очки бесследно пропали, и никак не доходили руки подобрать новые. Однако в данный момент он видел превосходно.

Это была небольшая комната с огромным стрельчатым окном, из которого струился мягкий лунный свет, освещая небольшой старинный диванчик с гнутыми ножками и резной спинкой. А на нем…

— Мама…

Ему едва хватило сил прошептать слово, которое почти не довелось произносить в жизни… Она встала с диванчика и стремительно опустилась на пол рядом с ним. И вот ее руки уже обнимают его, рыжие волосы волной рассыпались по плечам.

— Мой мальчик, — проговорила Лили, целуя его и прижимая к себе. — Мой дорогой мальчик…

— Почему? — Гарри выдохнул всего одно слово, вложив в него сразу всю свою боль, страх, стыд, сомнения, гнев и растерянность.

От мамы веяло несокрушимым покоем и любовью, и чувствуя ее ласковые прикосновения, ее дыхание, запах свежей травы и цветов, исходивший от ее волос, он вдруг осознал, насколько устал и испуган. Внезапные слезы хлынули неудержимым потоком. Лили прижала сына к груди и только продолжала гладить его по голове. Он плакал так, как никогда в жизни, будто выплескивая ту мучительную отраву, которая теснилась у него внутри. Всю боль потерь, все пережитое страдание и перенесенное унижение, весь страх и стыд. А мать охотно, даже с радостью, будто сухая губка, впитывала их, вытягивая и забирая из него всю тьму, будто гной из раны. И когда он, наконец, немного утих, почувствовав облегчение и подняв голову, она нежно вытерла его мокрые щеки, поцеловала в лоб.

— Сынок, — произнесла она, глядя на него с такой любовью, что Гарри почувствовал, будто где-то у него внутри, в разрушенном доме, среди битого стекла и обломков кирпича, зажглось яркое, горячее пламя…

— Почему? — опять спросил он, глядя в глаза, так похожие на его собственные. — За что?

— Я не знаю, солнышко, — печально ответила Лили. — В мире слишком много зла и ненависти. Люди, которые еще вчера были нормальными, вдруг подхватывают это, будто заразную болезнь. Охотно, с удовольствием впускают это в свое сердце, позволяют дьявольским силкам прорастать в нем и заполнять все внутри. Чудовище незаметно вырастает и пожирает их. И ненависти в мире становится еще больше…

Она снова поцеловала его в лоб и прижала к себе.

— Я так горжусь тобой, Гарри, — продолжила она. — Ты опять встретился с ним лицом к лицу. И он снова убрался ни с чем.

— Кто? — переспросил он.

— У него много имен. И еще больше обличий, — сказала она. — И ни одно из них не является настоящим. Мы называем его Тем-Кто-Без-Имени. Потому что он — лжец, меняющий маски. Лицемер, который прячется под чужими личинами и говорит чужими голосами. Больше всего на свете ему нравится причинять боль и разрушать. Портить то, что кому-то дорого. Уничтожать то, что строили долгие годы. Убивать тех, кого очень любят. Ненависть, смерть и хаос — вот его подлинная натура. И ты не раз смотрел ему в глаза, мой дорогой. Так храбро... Ты не отворачивался и не боялся. И за все эти годы он не нашел в твоем сердце ни одного уголка, где мог бы обустроиться. И поэтому его гнев, его стремление уничтожить тебя так велики…

— О ком ты говоришь, мама? — снова переспросил Гарри.

Лили вздохнула.

— О древнем зле, которое люди, им одураченные и обманутые, впустили в свой дом. Каждое живое существо, появившись на свет, получает имя. И у каждого оно свое, какого больше нет ни у кого во вселенной… Нет, его нельзя произнести ни на каком человеческом языке, Гарри. Это особенное имя — словно нота, которой звучишь лишь ты один. И никто больше. У него оно тоже было. Но он с яростью отверг нареченное ему имя. И с тех пор, много веков, прячась за чужими личинами и прозвищами, он лишь разрушает и ненавидит.

— Как Волдеморт? — спросил Гарри.

— Да. Но только Волдеморт был лишь одной из его игрушек, — сказала Лили. — Том Реддл был одним из тех, кого ему удалось полностью одурачить и покорить. В чьем сердце он властвовал безраздельно, чьими руками он творил все, что хотел. И ты должен понять, что он очень зол на тебя, Гарри. Потому что ты одолел Темного Лорда. А после великой победы не превратился в его подобие, отказался от ядовитого напитка славы, не стал карабкаться на пьедестал и любоваться своим отражением.

— Еще чего, — буркнул Гарри сердито. — Стоило тогда сражаться, чтоб стать таким же дерьмом…

Лили улыбнулась и погладила его по голове.

— Да, сынок, — сказала она. — Именно поэтому он в ярости. Он ищет способы достать тебя. Причинить тебе вред. Ищет, пытается найти хоть одно слабое место, где можно было бы ударить как можно больнее. Где ты проявишь слабость, трусость, тщеславие, эгоизм… Но он снова проиграл, Гарри.

— Мне очень страшно, мама, — с горечью сказал Гарри, зарывшись лицом в ее густые рыжие волосы. — Я ненавижу этот страх, но ничего не могу поделать. Так темно внутри, так больно… А что, если это…

— Нет, мой дорогой, — Лили снова поцеловала его в лоб и прижала к себе покрепче. — Это нормально и естественно — бояться боли. В этом нет ничего дурного. Ты пережил ужасные, совершенно непереносимые вещи. Но поверь мне, ты поправишься. И совсем скоро будешь еще сильнее, чем прежде.

Он горестно помотал головой.

— Нет, я боюсь, что… Это слишком… Мама…

Она вздохнула.

— Вспомни три самых главных вещи, которые говорил тебе Дамблдор. Ну?

Гарри оторвал голову от ее плеча и снова встретился с ее теплым, проницательным взглядом.

— Он говорил, что меня защищает любовь, — ответил он тихо.

Лили кивнула.

— Да, сын. Наша с папой любовь вечно будет в тебе, что бы ни случилось. Все, кто тебя любит, будут питать тебя своей силой. И те, кто уже ушел, и те, кто еще жив. Но не только. Твой самый главный щит, Гарри — это твоя собственная способность любить. Именно это спасло тебя. Это то, что Тому-Кто-Без-Имени абсолютно неподвластно. Любовь — это живой огонь. И этот огонь всегда обращает его в бегство. Помни об этом. Что еще говорил Дамблдор?

— Что способность испытывать боль — это удел человека, — вздохнул Гарри. — И я… Мама, я больше не могу. Слишком много для меня одного… Это… Это нельзя выдержать. Это…

Он судорожно сглотнул. Она снова прижала его к себе и некоторое время просто молча обнимала, пока он не перестал дрожать, пока его дыхание снова не выровнялось.

— У тебя с самого начала была особенная судьба, Гарри, — мягко проговорила Лили. — Ты же понимаешь, что тот груз, который ты с детства несешь на своих плечах, не только твой собственный. Ты несешь его и ради других людей. Ты — Избранный. И это вовсе не почетный титул, не то, что под этим подразумевают люди. Это нелегкое бремя, которое уготовано только очень сильным душам.

— Почему? — с болью воскликнул Гарри. — Почему именно я? За что мне это всё?

— Тут следует задавать другой вопрос, Гарри, — мягко поправила его мать. — Не «За что?», а «Для чего?». И тогда ты со временем все поймешь, научишься. И все преодолеешь. А чтобы понять, вспомни третью важную вещь, которую сказал тебе Дамблдор.

Гарри помолчал, тяжело вздохнул.

— Когда я… Когда мне нужно было решить, вернуться или идти дальше… Он сказал, что мое возвращение послужит тому, что будет меньше разбитых семей и искалеченных судеб. И после этого я…

— Да, мой мальчик, — ответила ему Лили. — Все верно. После этого ты вернулся назад. Ты сам ответил на вопрос «Для чего?». Шаг за шагом ты будешь продвигаться вперед. Ты уже знаешь, что такое свет. Ты видел его и ни с чем его не перепутаешь. А значит, сможешь принести этот свет другим людям, которые еще никогда не сталкивались с ним. Не видели. Они блуждают в темноте, запутанные в собственных страхах и иллюзиях, и их каждый день подстерегают ловушки Того-Кто-Без-Имени. И ты можешь, в меру своих сил, этому помешать.

— Как? Как я могу это сделать?

Лили улыбнулась и погладила его по голове.

— Просто живи так, как живешь, Гарри. Честно. Не впускай в сердце ненависть и тщеславие. Отдавай свое время и сердце тем, кого любишь и кто любит тебя. Работай так же усердно, радуйся так же искренне. Помогай тем, кому можешь помочь. Ничего не бойся и всегда держись добра. Ничего другого не нужно.

— И что здесь особенного? — удивился Гарри.

Лили снова улыбнулась ему.

— В общем-то, ничего. Ты прав, мой дорогой, — ответила она. — Но каждому уготована своя мера. Смотри!

Она протянула руку, прочертила в воздухе какой-то знак, и на ее ладони возник крошечный хрустальный кубок, в котором едва ли мог поместиться один глоток воды. Красивый маленький сосуд повис в воздухе, Лили снова прочертила знак — и рядом с крошечным кубком появился еще один, огромный, сверкающий, с витыми резными ручками. Она проговорила что-то, и оба кубка доверху наполнились сверкающей жидкостью.

— Скажи, какой из них наиболее полный? — спросила она.

Гарри растерянно посмотрел на оба сосуда.

— Не знаю, — ответил он. — Кажется, оба. Ни в один больше нельзя добавить ни капли.

— Вот именно! — улыбнулась Лили. — И неважно, что один из них совсем маленький, а второй большой. Это не имеет значения. У каждого своя мера, Гарри. И своя полнота. Да, тебе пришлось многое пережить. Но и дано тебе гораздо больше, чем остальным.

Она снова прочертила знак, и оба сверкающих кубка медленно растворились в лунном свете.

— Многое еще впереди, Гарри. Волей судьбы ты стал хозяином Смертоносной палочки и добровольно отказался от ее страшной власти. Пройдя через ужасные страдания и снова выбравшись на свет, ты стал полноправным владельцем Рябиновой палочки. Ты должен знать, мой мальчик, что Защитница возвращается в наш мир очень редко. И ее власть сильнее, чем власть Бузинной палочки. Олливандер знал это. Он всегда мечтал создать ее… Помни, что это большой дар, Гарри. И то, что она так охотно подчинилась тебе, означает, что совсем скоро придет день, когда тебе придется взять на себя еще большую ответственность, чем сейчас… Но ты справишься, сын. И Тот-Кто-Без-Имени не одолеет тебя.

— Ты же мне поможешь, если я вдруг собьюсь с пути? — с тревогой спросил Гарри. — Мам, обещай мне, что не позволишь мне совершить ошибку. Что защитишь. Пожалуйста! Мне так страшно…

Она нежно взяла его голову в ладони.

— Я рядом, мой мальчик. Всегда…

— Мама… Пожалуйста. Мама…

Гарри закрыл глаза, целиком подчиняясь ее сильным, теплым рукам, погружаясь в блаженный, целительный покой материнских объятий. Голова слегка кружилась.

— Все хорошо, милый. Все хорошо.

Джинни, сидя рядом с ним в кровати, осторожно массировала ему виски. Гарри вздрогнул, глубоко вздохнул и открыл глаза.

— Ничего не бойся, родной, я рядом, — прошептала она, с тревогой и нежностью глядя на него.

Он провел рукой по ее красивым рыжим волосам, поцеловал ее ладонь.

— Джинни… Я видел кое-что, — прошептал он. — Кое-что важное. И знаешь… Я люблю тебя. Если бы ты знала, как я люблю тебя…

— Я знаю, Гарри, — улыбнулась она, чуть смутившись. — И это скоро снова станет заметно всем.

Он вдруг распахнул глаза и сел в постели.

— Джинни! Ты… Неужели ты?

Она кивнула и рассмеялась.

— Да. Помнится, ты что-то говорил про очаровательную маленькую леди, которая будет вить веревки из своего папаши, а еще про мечтателя с зелеными глазами. Что ж, с непоседой Джеймсом ты угадал. Посмотрим, кто у нас будет на этот раз.

Гарри рассмеялся вслед за ней, потом, словно путник к сладкому животворящему роднику, приник к ее губам.

— Ох, милая, — чуть сокрушенно проговорил он, с явной неохотой выпустив ее из объятий и, улыбаясь, ткнулся лбом в плечо. — Одни хлопоты… И лягушонок, и я, и теперь еще один… Не будет тебе покоя с таким мужем, как я.

— А кто тебе сказал, что мне нужен покой, Гарри Поттер? — парировала она, улыбаясь. — Мне нужен ты. И только ты. И сегодня я счастлива, как никогда в жизни. Ты жив. Почти здоров. И ты рядом. Больше мне ничего не нужно.

— Мне тоже, — выдохнул он, притянув ее к себе.

Волна ослепительного света внезапно накрыла его с головой. Впервые за почти два года. Он застыл, пораженный и потрясенный. Он уже успел забыть его мощную, пронизывающую красоту и чистоту. И в те несколько секунд, пока он горел, погруженный в прекрасное необъяснимое пламя, Гарри снова вспомнил нечто очень важное. Как однажды пережитая им боль, расплавляясь под действием этого ослепительного огня, преобразилась и наполнила его ладони чистейшим и сильнейшим волшебством, в котором не было ни капли тьмы.

Гарри Поттер понемногу обретал свою прежнюю силу.