Гарри Поттер и Лабиринт минотавра (джен)

— Джинни!

На пороге гостиной стояла бледная и подавленная Сьюзен. Серая мантия была влажная от дождя, в волосах и на лице тоже блестели капли. И трудно было разобрать, дождь или слезы текут по ее щекам.

Джинни вскочила на ноги. Сердце у нее оборвалось. Она взглянула на сына: малыш Джейми как ни в чем не бывало играл, сидя рядом с диваном на толстом ковре.

Сьюзен подошла к ней, собираясь с силами.

— Мы его нашли, Джинни, — проговорила она, нервно сглотнув. — Гарри…

— Живой? — только и смогла выдохнуть Джинни, распахнув глаза.

Сьюзен кивнула.

— Да, но…

Она судорожно вздохнула и тряхнула головой.

— Понимаешь, он… С ним не все в порядке.

— Ранен? Тяжело? Где он? Что с ним?

Джинни, смертельно встревоженная, с силой схватила девушку за плечи. Сьюзен прикрыла лицо рукой, провела ладонью по лбу.

— Гарри сейчас в больнице святого Мунго. Физические повреждения есть, но не слишком серьезные. Это быстро лечится. Дело не в этом… Джинни! Не знаю, как сказать… В общем, он не в себе. С ним что-то сделали, что… Он ничего не говорит и кричит от любого прикосновения, как от раскаленного железа…

Она, наконец, отважилась взглянуть подруге в глаза.

— Джинни, мы с тобой, — проговорила она тихо. — Держись, пожалуйста. Гарри нам давно как родной, ты же знаешь. Поэтому…

Джинни опустила взгляд на мирно играющего сына. Потом взяла его на руки.

— Нужно забросить Джейми к маме, — коротко бросила она. — А потом ты проводишь меня, хорошо? Пойдем, Сью.

Она кивнула. Девушки быстро собрали все необходимое, и уже через несколько минут они стояли возле большого камина в кухне миссис Уизли, отряхиваясь от пепла.

Молли, с нежностью взяв любимого младшего внука, только поцеловала дочь в щеку и вздохнула.

— Ступай, милая, и ни о чем не тревожься. Ты сейчас нужна ему, как никогда…

Сью приобняла Джинни за плечи и зачерпнула летучий порох.

У палаты Гарри в больнице святого Мунго уже толпился народ. Терри Бут, Уильямсон, двое целителей в лимонно-желтых мантиях, потрясенная и подавленная Гермиона и Рон, с лицом мрачнее тучи, не выпускающий жену из объятий. Время от времени он гладил ее по растрепанным волосам, тяжело вздыхая.

Джинни подбежала к ним. Разговор смолк.

— Мы уже пробовали, — всхлипнула Гермиона, прижимая ее к себе. — Но он никого не узнает. Просто кошмар какой-то...

— Миссис Поттер, — шагнул навстречу Уильямсон. — Нам очень жаль, но…

— Благодарю, пустите меня к нему, пожалуйста, — решительно проговорила Джинни, пробираясь к двери.

— Я настоятельно советую вам не делать этого, — произнес целитель, встав на ее пути. — Он не в себе. Он может быть опасен. Мы пока не знаем точно, что случилось, и…

— Отойдите, прошу вас, — прошипела Джинни, подняв на него яростный и решительный взгляд. — Гарри никогда не причинит мне вреда. Что бы с ним ни сделали.

— Вы не можете… — возразил целитель, но она не дала ему договорить.

— Я. Могу, — отчеканила она металлическим тоном. — Он мой муж. И я знаю его лучше вас. Пустите!

Она решительно отодвинула собеседника от двери и взялась за ручку.

— Хорошо, — вздохнул целитель. — Но тогда я попрошу вас помочь. Сейчас его во что бы то ни стало нужно успокоить и обследовать. Если вам не удастся привести его в чувство, лучше всего будет погрузить его в сон. Это жизненно важно сделать как можно скорее, вы понимаете?

— Да, да, — торопливо ответила Джинни. — Я попробую, я постараюсь...

Это была небольшая комната со светлыми стенами, почти без мебели. Большое окно, забранное толстой решеткой, было будто подернуто дымкой, поэтому в комнату попадал только приглушенный рассеянный свет. Гарри сидел на узкой низкой кровати, вцепившись в поджатые колени. Он забрался на кровать прямо в ботинках и теперь сидел, уставившись пустым взглядом в одну точку. Одежда, в пятнах грязи и крови, кое-где была разорвана, черные спутанные волосы торчали в разные стороны. На запястьях явственно виднелись синяки от веревки. На лице кровоточил длинный глубокий порез.

Джинни тихо подошла к нему и села рядом. Он не пошевелился, даже не моргнул.

— Гарри, — тихонько позвала она.

Никакой реакции. Тот же пустой взгляд, побелевшие от напряжения пальцы. Джинни, подавив всхлип, судорожно вздохнула.

— Милый, я знаю, что ты меня слышишь, — проговорила она тихо. — Они что-то с тобой сделали. Но это неважно. Теперь я с тобой, рядом. И больше никто не причинит тебе вреда, обещаю.

Она медленно протянула руку, чтобы погладить его по голове. Едва ее пальцы коснулись черных волос, Гарри дёрнулся и громко вскрикнул, съежившись еще больше, будто пытаясь уклониться от удара, спрятаться, исчезнуть... Она отдернула руку.

— Ну, что ты, — прошептала она, сморщившись от боли. — Это же я. Гарри, это я, Джинни. Тише, милый. Это я.

Слезы брызнули у нее из глаз. Но Джинни вытерла лицо и через некоторое время снова осторожно коснулась ладонью его волос. Гарри снова вздрогнул, но на этот раз беззвучно. Это был крохотный, но уже прогресс. Прошептав его имя, она снова провела ладонью по волосам. Потом еще раз. И еще. Пока он не перестал вздрагивать и сжиматься в комок. И только после этого она, наконец, отважилась по-настоящему погладить его по голове — так, как обычно делала это, когда они были наедине: чуть поглаживая висок большим пальцем и словно расчесывая рукой непослушные пряди. Гарри снова весь напрягся и вздрогнул, шумно выдохнув. Но будто вспомнил ее нежные прикосновения. Джинни медленно и осторожно гладила его по голове, не сводя глаз с любимого лица. Гарри понемногу ослаблял хватку и, успокаиваясь, словно тонул в ее спокойной, тихой ласке. Когда напряжение ослабло настолько, что он расцепил пальцы, которыми до этой минуты прижимал свои колени к груди, Джинни достала волшебную палочку и тихо прошептала усыпляющее заклинание.

Гарри заснул почти мгновенно. Так же, как и сидел, съежившись и забившись в угол. Голова неудобно упала набок. Джинни сняла с него ботинки, потом прижала его к себе и, положив его голову к себе на колени, еще несколько минут гладила спутанные волосы. Потом она наконец встала, осторожно уложив его на бок. И вышла в коридор, пропуская в комнату целителей. И тут же попала в руки Рона и Гермионы.

— Непонятно, что с ним, — выдохнула она с болью, прижимаясь к плечу брата. — На голос почти не реагирует, ничего не говорит. Но меня он все-таки узнал. Наверное это хороший признак…

— Ох, Джинни, — горестно воскликнула Гермиона. — Это какой-то невозможный кошмар…

— Уильямсон говорит, что с Гарри теперь снимут все обвинения, — хмуро проговорил Рон. — Даже нашему тупому министерству стало понятно, что Гарри жертва, что его кто-то подставил.

— Все, чего я хочу, чтобы он вернулся домой живым и здоровым, — ответила Джинни. — Пусть катятся со своими подозрениями… Куда подальше. Будто это не было очевидно раньше!

— Да уж, — ответил Рон, краснея от гнева и боли. — Какая-то очень хитрая падаль разыграла все, как по нотам. И я до нее доберусь…

Он неразборчиво выругался.

— Гермиона, вы же поможете маме с Джейми? — спросила Джинни. — Я должна остаться здесь, с ним. Вы же понимаете…

— Могла бы и не спрашивать, — чуть обиделась Гермиона. — Конечно! Не переживай ни о чем! Главное — держи нас в курсе, хорошо? Если что-то понадобится, что угодно, в любое время…

— Да, конечно, — ответила Джинни. — Я не выйду отсюда, пока он не придет в себя.

Через полчаса ей снова разрешили войти внутрь. Гарри, уже вымытый и переодетый в кремовую пижаму в тонкую синюю полоску, крепко спал.

— Пока мы не можем сказать точно, насколько серьезны травмы, — заговорил целитель вполголоса. — Сломанное ребро, несколько глубоких ран мы уже починили. Главная проблема не в этом…

— Что с ним сделали? — сдавленно спросила Джинни, не сводя глаз с мужа. — Почему он такой?

Целитель вздохнул.

— Скорее всего, его пытали, миссис Поттер, — ответил он. — Неизвестно, насколько долго. Но я уже видел подобные случаи, и…

— Вы хотите сказать, что это может быть неизлечимо? — ровным голосом спросила Джинни.

— Трудно судить об этом сейчас, — ответил он уклончиво. — В ближайшие дни станет понятно, насколько поврежден рассудок. Сейчас ему нужен лишь полный покой.

— Я позабочусь об этом, — сказала Джинни. — Я могу попросить вас поставить мне складную кровать? Я остаюсь с ним.

— Да, разумеется, — кивнул целитель. — Но вы должны понимать, что это может занять не один день. И может быть, не одну неделю…

— Я знаю, — ответила она. — И я буду со своим мужем столько, сколько ему потребуется.

* * *

Боль. Боль. Боль.

Снова и снова. Всепоглощающая, раздирающая, абсолютно непереносимая. Ему казалось, что это началось несколько лет назад и будет длиться вечно. В этом не было смысла. Не было ни минуты передышки, ни малейшего шанса спастись…

Это нельзя было остановить — у него ничего не спрашивали, не требовали. Не было причин умолять о пощаде, спрашивать о чем-то. Это была пытка только ради пытки. Ясно, что это конец. Эта мука либо прикончит его, либо его ждет такая же участь, как родителей Невилла. Полурастительное существование во мраке безумия...

— Круцио!

И его снова будто погрузили в огонь. Даже для крика временами не хватало воздуха, легкие будто разрывали на части… Вспышка. Еще одна. В какие-то минуты он слышал свои вопли и хрипы будто со стороны. Будто какая-то часть его сознания отделилась от терзаемого тела и, расположившись поодаль, просто наблюдала за жутким зрелищем.

Иногда спасительное забытье накатывало черной, освобождающей волной, давая небольшую передышку. Гарри в очередной раз отключился, безвольно повиснув на веревках, которыми были схвачены связанные сзади руки. Крохотное мгновение покоя для измученного тела, для взрывающегося разума. Полминуты, минута? Снова щелчок, приводящий в чувство, — и новый удар непростительного заклятия…

Он вдруг обнаружил, что его сознание похоже на слоеный пирог. Одна часть теперь легко снималась с места и перемещалась куда вздумается. Подальше, подальше от невыносимой боли…

Снова удар. Ни с того ни с сего Гарри вспомнил тонкое обручальное кольцо на пальце Джинни. Любимая… Неужели тебе уготована такая жуткая судьба — до конца дней быть связанной с умалишенным? Ни вдова, ни жена… Неужели Джейми повторит судьбу Невилла и тоже будет украдкой навещать его в больнице св. Мунго, страшась насмешек одноклассников?

Опять удар. От чудовищной боли пирог сознания снова расслоился. Гарри соскользнул куда-то вниз, желая только одного — чтобы это прекратилось. Никогда смерть не казалась ему такой желанной, такой прекрасной… Пожалуйста, кто-нибудь! Заберите меня отсюда. Где, где эта заветная дверца, за которой его ждет вожделенное освобождение и покой? Сколько еще нужно этой невообразимой муки, чтобы, наконец, остановилось сердце и все кончилось? Мама, мамочка, пожалуйста, забери меня отсюда… Сделайте же что-нибудь…

Удар. Перед его внутренним взором вдруг снова возникла Джинни. Обручальное кольцо слетело с ее тонкого пальца и, упав на пол, закрутилось на месте золотым шариком. Как похоже на снитч… Снитч. Их счастливая семейная жизнь началась с того прекрасного матча, когда они впервые сыграли вничью… Они поймали его вместе. Сейчас золотой шарик хранился дома, на каминной полке в их уютной спальне. Он, не раздумывая, скользнул в крутящееся золотое кольцо. Если он успеет, если сможет спрятаться, его больше никто не достанет. Ведь снитч откроется только тому, кто его поймал… Золотые створки закрылись. Кольцо, перестав крутиться вокруг своей оси, упало на пол. Он успел.

Очередной удар круциатусом. Но он уже не реагировал. Ни крика, ни хрипа, ни стона: тело лишь дернулось, изогнулось в судороге и снова бессильно повисло. Палач опустил палочку и подошел.

— Кажется, готов, — он поднял голову пленника за подбородок, взглянул ему в лицо. — Эй! Герой! Ты меня слышишь?

Он потряс голову Гарри, снова заглянул в пустые немигающие глаза и отпустил.

— Дело сделано, уходим, — коротко бросил он кому-то стоявшему в тени, отходя в сторону.

Громкий хлопок трансгрессии, и в дощатом сарае, в который через крупные щели пробивался дневной свет, остался только связанный, висящий Гарри.

Еще через какое-то время Сьюзен, Симус, Энтони Голдштейн и Терри Бут, сжимая в объятиях обезумевшего Гарри, бьющегося в припадке, трансгрессировали в больницу святого Мунго.

Три дня прошли безо всяких изменений. Джинни сидела рядом с мужем, что-то ему говорила, иногда гладя по голове — когда он позволял. Гарри очень быстро уставал и только в этот момент позволял себе немного расслабиться. Он по-прежнему не произносил ни слова, никого не узнавал. Проснувшись, он снова забивался в угол, сжимался в комок, вздрагивая и вскрикивая от каждого прикосновения. С огромным трудом Джинни удавалось его напоить укрепляющим зельем, и только из ее рук он принимал несколько ломтиков фруктов и хлеба. Умыть или сменить одежду, провести с ним какие-либо лечебные и гигиенические процедуры можно было, только когда он спал — в остальное время, едва порог комнаты переступал кто-либо, кроме Джинни, Гарри начинал истошно кричать и снова на несколько часов превращался в сжатый комок невыразимого страдания и страха. После второго подобного инцидента Джинни потребовала ключ от двери и немедленно заперлась изнутри. Когда Гарри погружали в сон, целители принимались за свою нелегкую работу, а у Джинни появлялась возможность ненадолго улизнуть домой — повидаться с сыном и рассказать родне последние новости. Впрочем, новостей было мало. Для полной картины нужно было провести исследование на «крыле Хельги», но никакая сила в мире не могла сейчас заставить Гарри выйти из комнаты…

Время длилось, будто резиновое. Многие часы Гарри сидел, просто уставившись в одну точку. Изредка начиная раскачиваться, потом затихая. Джинни все время сидела рядом. Рассказывала ему о том, как прошли те долгие месяцы, пока он скитался. Давала ему воду и кусочки фруктов, снова говорила...

В третий день она села рядом, но время от времени постепенно подвигалась к нему все ближе и ближе, пока их плечи и локти не соприкоснулись. Гарри сперва сильно дернулся, шарахнулся в сторону, стукнувшись головой о стену. но через несколько мгновений затих, и Джинни снова осторожно помассировала ему висок большим пальцем и запустила ладонь в черную шевелюру. К этому жесту он уже успел привыкнуть за два дня, поэтому лишь вздохнул и, доверившись приятному знакомому ощущению, закрыл глаза.

— Давай-ка, — прошептала Джинни, продолжая свои осторожные ласки. — Вот так. Будет немного легче. Не бойся, родной, теперь я никому тебя в обиду не дам. И сюда никто чужой не войдет.

Ей до слез хотелось просто обнять его, поцеловать шрам на лбу, приникнуть к губам… Но сейчас он был таким хрупким, изломанным, что любое резкое, неосторожное движение могло непоправимо все уничтожить. Джинни казалось, что она пробирается в темноте по старому полуразрушенному дому, который в каждую минуту грозит обрушиться ей на голову. И в этих руинах ей нужно было найти его. Найти во что бы то ни стало. И вывести на свет…

На следующий день она осмелилась и осторожно коснулась губами его головы, как прежде делала это тысячу раз. Гарри всегда это нравилось. Он обязательно должен вспомнить, хотя бы кожей, не разумом…

Шумный вздох. Но — Джинни внутренне возликовала! — ни крика, ни дрожи, ни проявления страха. Да, кажется, ее метод действительно работает. Тогда она решилась. И, снова погладив по голове, она поцеловала шрам на лбу. Еще один вздох. Еще едва ощутимые, осторожные, нежные поцелуи. Глаза, щеки… Снова шумный вздох. Он заметно дрогнул, но не оттолкнул, не вскрикнул. Наконец, она коснулась губами его губ, задержавшись на долгое-долгое мгновение. А когда открыла глаза и отстранилась, увидела слезу, которая катилась у Гарри по лицу, и тихонько поймала ее губами, прижавшись к его щеке.

— Джинни…

Он даже не сказал, а выдохнул ее имя, не открывая глаза. Джинни почувствовала, как внутри у нее все перевернулось от волнения. Однако нельзя было бурно проявлять свои чувства или делать резкие движения. Она снова погладила его по голове и проговорила полушепотом:

— Я здесь, родной. Я здесь.

Он открыл глаза. Это было похоже… Будто в пустовавшем доме вдруг включили свет, и за пыльными стеклами окон появились чьи-то силуэты... У него был взгляд человека, который еще не до конца проснулся и не вполне понимает, где сон, а где явь. Джинни смотрела на него с надеждой и тревогой.

— Гарри! — негромко позвала она. — Ты слышишь меня? Я здесь, с тобой.

Он снова шумно вздохнул, моргнул и опять посмотрел на нее.

— Джинни, — опять повторил он едва слышно. И поднял ладонь, чтобы проверить, что сидящая перед ним жена действительно состоит из плоти и крови, а не является плодом его воображения.

Джинни чудовищным усилием воли подавила всхлип, когда он коснулся пальцами ее щеки и провел рукой по лицу. Джинни поцеловала его ладонь, как делала много-много раз. Он должен вспомнить и это…

— Гарри! — прошептала она, глядя ему в глаза и впервые за все это время видя в них слабый отблеск мысли. — Ты узнаешь меня? Ты меня слышишь?

Он молча смотрел ей в глаза, почти не мигая, будто собираясь с силами.

— Где… я…

Он говорил с трудом, почти неслышным, свистящим шепотом. И казалось, что на произнесение каждого слога у него уходили все силы. Джинни осторожно сжала его руку в ладонях.

— Ты в больнице святого Мунго, — ответила она. — Ты в безопасности, Гарри. Все позади. Ты со мной.

Он некоторое время просидел молча, глядя перед собой. Но если все предыдущие дни это был взгляд совершенно пустой, бессмысленный, то сейчас он словно пытался что-то сказать, с невероятным усилием прорываясь к поверхности. Джинни его не торопила, не тревожила. Ее переполняла надежда, вспыхнувшая в груди от его слабого осмысленного прикосновения, от этих нескольких тихих слов…

— Я… Живой? — наконец сформулировал свой вопрос Гарри, выдохнув слова с таким усилием, будто для этого потребовалось поднять мешок булыжников.

— Конечно, живой, — ответила ему жена. — Слава Мерлину! Ты остался жив. Просто ты нездоров. Поэтому сейчас ты в больнице, целители тебе помогут, вот увидишь.

Он снова умолк и погрузился в себя, переваривая полученную информацию. По его напряженному лицу было видно, насколько трудно это ему давалось. Но Джинни все равно ликовала: дело сдвинулось, наконец, с мертвой точки. И от того, как он смотрел на нее, внутри вспыхивала тихая и теплая искра надежды…

— Джинни… — снова хрипло проговорил Гарри.

Она взяла его за руку. Пальцы сначала чуть напряглись, потом дрогнули. Она немного сжала их в ладони и с радостью почувствовала, как он отвечает, сжимая руку в ответ.

— Родной, я здесь, с тобой, — снова повторила она тихо. — Ничего не бойся. Все позади.

— Не уходи, — сказал он, глядя на нее печально и устало. — Пожалуйста.

— Никогда, — ответила она, целуя его ладонь. — Никогда, Гарри. Я люблю тебя. Я всегда буду рядом.

— Сон. Хороший, — снова с невероятным трудом произнес Гарри. — Не уходи, прошу…

Джинни едва сдержала рыдание. Осторожно взяла его голову в ладони и приникла к губам. И на этот раз она поцеловала его более смело. Его губы, холодные и неподвижные, чуть дрогнули. Через несколько мгновений он ответил на ее поцелуй, вспоминая, узнавая заново это теплое, обволакивающее волшебство. Она целовала мужа, изнемогая от переполнявшей ее любви, и не могла оторваться, не могла насытиться этой тихой, хрупкой и бесценной нежностью, которая сейчас охватывала их обоих…

— Разве это сон? — наконец шепнула она, с неохотой отстраняясь от него и проведя рукой по его лицу и волосам. — Гарри, милый…

Он посмотрел на нее внимательно и печально. И что-то такое мелькнуло в его взгляде, что Джинни мгновенно поняла: в этом раунде она победила. И неважно, сколько пройдет времени прежде, чем Гарри снова станет самим собой. Первый, самый тяжелый и опасный шаг был сделан.

Она протянула к нему руки, словно спрашивая позволения. Гарри сделал еле уловимое движение ей навстречу, и Джинни, всхлипнув, прижала его к себе.

— Родной мой, — прошептала она, гладя его по спине, по плечам и снова обнимая. — Родной мой... Гарри. Все будет хорошо. Я вылечу тебя, вылечу.

Сначала он просто позволял ей обнимать себя. Потом руки дрогнули и сомкнулись вокруг ее тела. Он вздохнул, уткнувшись ей в плечо, ладони неуверенно блуждали по ее спине и голове. Джинни хотелось кричать от радости, однако она просто обнимала его, ерошила волосы и снова сжимала в объятиях свою самую великую, самую прекрасную драгоценность на свете...

Неизвестно, сколько времени они просидели вот так, приникнув друг к другу, вспоминая магию этих осторожных прикосновений, согреваясь этими объятиями и слушая взволнованный стук сердец, которые снова бились вместе. В какой-то момент Гарри ощутил смертельную усталость. Короткая вспышка сознания отняла у его измученного организма все силы. И Джинни почти сразу угадала это по нескольким движениям — всё ее существо в эту минуту было устремлено к нему, поэтому она ощущала и понимала каждое его дыхание, каждый поворот головы. Ей не нужны были никакие слова…

Джинни помогла ему лечь в постель, и впервые за несколько дней Гарри спокойно, без тревоги и боли принял ее помощь. И через несколько минут уснул. Сам, безо всяких заклинаний. Едва его дыхание выровнялось, Джинни поднялась и тихо выскользнула в коридор.

— Что ж, поздравляю вас, — с улыбкой сказал целитель, услышав ее сбивчивый рассказ. — Признаться, я ожидал худшего. Но если он действительно узнает вас и даже разговаривает, это значит, что есть шанс добиться полного выздоровления. Сейчас мы проведем еще несколько тестов.

— Только не будите его, умоляю, — проговорила Джинни. — Он заснул самостоятельно, без волшебства. И я не хочу, чтобы он проснулся…

— Да, разумеется, — кивнул целитель. — Я позабочусь об этом. Ваш муж в надежных руках, миссис Поттер.

— Благодарю вас, — ответила она. — Тогда я, пожалуй, ненадолго отлучусь и навещу сына. Нужно сообщить всем хорошую новость.

— Это, конечно, дает нам надежду, но… Не рассчитывайте, что выздоровление будет быстрым, — торопливо добавил целитель. — Пока трудно судить о том, сколько времени это займет. И…

— О, это совершенно не имеет значения, — улыбнулась Джинни. — Главное: мой муж жив и потихоньку приходит в себя. Он узнает меня. А вместе мы справимся с чем угодно.

— Джинни, дорогая, ты такая бледная…

Молли с тревогой смотрела на дочь, которая сидела за столом рядом с ней. Одной рукой Джинни придерживала сына, а другой быстро расправлялась с вкуснейшим домашним обедом. Малыш Джейми мирно спал у нее на коленях, вцепившись в кофту и сладко посапывая.

— Ерунда, мам. Потом отдохну. Я все равно не смогу спать спокойно до тех пор, пока Гарри не станет лучше.

— Что говорят целители? — спросила Гермиона. Они с Роном сидели напротив и тоже с аппетитом поглощали прекрасное жаркое.

— Шанс есть, — ответила Джинни. — Пока не все ясно, потому что сначала его надо как-то затащить под «Крыло Хельги», а потом уже делать окончательные выводы. Но все не так плохо, как нам казалось в начале…

— Я убью того, кто это сделал, — прорычал Рон, бросив вилку. — И пусть меня посадят. Зубами загрызу эту гадину, кто бы это ни был.

— И чем это поможет Гарри? — ехидно спросила Гермиона. — Нет, Ронни. Если мы выясним, кто стоит за всем этим, мы найдем способ отплатить ему. Я клянусь тебе. Мало не покажется. Но предлагаю все же набраться терпения, включить здравый смысл и постараться по возможности обойтись без Азкабана.

— Что бы ты ни предложила, я участвую, — бросила Джинни, отодвигая пустую тарелку. — Этой твари вообще лучше самостоятельно утопиться. Прямо сейчас. И не ждать нашей встречи…

— Дети, дети! — испуганно всплеснула руками Молли. — Будто мало нам того, что случилось с Гарри! Еще вы будете затевать какие-то опасные дела…

— Не беспокойся, мам, — откликнулся Рон. — Гермиона права. Мы не станем лезть на рожон, как глупые школьники. Месть — это блюдо, которое подают холодным. И наше угощение мы приготовим тщательно и тихо.

— Браво, Ронни, — улыбнулась Джинни. — Отлично сказано!

Он тоже улыбнулся ей в ответ, потом его лицо снова стало серьезным.

— Ох, Джин, я так хочу его увидеть, — тихо сказал он. — Просто передать не могу. Хоть слово одно услышать...

Джинни тяжело вздохнула.

— Увы, пока в этом нет смысла, — ответила она брату. — Слишком рано. Благодари небеса, что хотя бы маленький шанс появился. Еще вчера мы думали о самом худшем…

— Гарри, мой бедный мальчик, — горько воскликнула Молли. — Что за судьба! Он постоянно притягивает на себя какие-то несчастья…

— Он слишком заметный, — ответила Гермиона, судорожно сглотнув. — Слишком известный. И так всегда было. И это вызывает у людей… Ну, посудите сами. В раннем детстве сокрушить самого опасного темного волшебника, отделавшись одним шрамом. В двенадцать — найти Тайную комнату и, одолев василиска, спасти Хогвартс. В четырнадцать — выиграть Турнир трех волшебников. В семнадцать лет окончательно победить Темного лорда и закончить войну. В восемнадцать, в обход всех правил, получить жетон мракоборца. А к двадцати раскрыть добрую дюжину сложных дел, переловив целую толпу мерзавцев. Одна история с «Убежищем» чего стоит… Неудивительно, что у него есть завистники. Помнится мне, что…

Она вдруг запнулась и умолкла. Потом глаза Гермионы расширились и сверкнули.

— Мерлин бородатый! — выдохнула она. — А если… Рон! Джинни! Нужно проверить кое-что…

Она вскочила из-за стола, сделала несколько шагов вдоль него, потом вернулась. Остальные застыли в ожидании, глядя на нее с удивлением и интересом.

— Послушайте меня внимательно, — снова заговорила Гермиона. — Во-первых, никто не должен знать, что Гарри начал узнавать жену. Никому не звука. Мы всем говорим, что положение безнадежно, что целители не дают никаких шансов. Пусть эти сволочи расслабятся и считают, что у них все получилось. А во-вторых… Когда полтора года назад в Отделе тайн погиб невыразимец, помните? На Гарри многие тогда точили зуб. Его винили в том, что случилось в Зале смерти. Хорошо, что Кингсли разумный человек, он просто выбросил все нелепые доносы в мусорное ведро. Но в министерстве по-прежнему достаточно людей, которые обрадовались бы, если бы Гарри уволили из аврората! А если это кто-то из них? Посудите сами. Гарри подает большие надежды, он отличный мракоборец, у него настоящий талант руководителя. Кое-кто уже поговаривал о том, что он сменит Робардса, когда тот уйдет в отставку. Возглавить аврорат! В его-то возрасте! Только вообразите, сколько народу втихаря скрипит зубами от зависти? И кто-нибудь запросто мог решиться… Должна признать, это хороший план: сначала подставить его под уголовные обвинения, вынудить стать изгоем в розыске, а потом выманить и лишить рассудка, чтобы вывести из строя и убрать с дороги. И чтобы никто не нашел никаких концов. Что, если кто-то таким образом расчищает себе путь к власти?

Рон и Джинни смотрели на нее во все глаза, не издавая не звука и не шевелясь. Молли, всплеснув руками, ахнула и опустилась на стул, прикрыв рот ладонью.

— Неплохая гипотеза, Гермиона, — произнес Рон серьезно и деловито. — Я бы даже сказал, отличная. И наша задача — как-то проверить ее. Либо окажется, что мы подозреваем невиновных. Либо я найду эту гниду и…

— Как мы можем это проверить, Ронни? — спросила Джинни. — Из всех нас только Гермиона работает в министерстве. И кроме того, нельзя же просто приставать к людям с такими расспросами.

— Разумеется, нет, — проговорила Гермиона. — Для начала нам нужно определить, кому мы можем доверять, а кому не можем.

— Ребята из ОД точно все с нами, — твердо заявил Рон. — Да вы и сами это знаете. А вот кто может оказаться крысой…

Он помрачнел, сморщился и смачно выругался. Молли проворчала что-то насчет его сомнительной манеры выражаться, но понимая, что в эту минуту чувствует ее младший сын, отчитывала Рона не слишком сердито.

Они умолкли. У каждого будто камень придавил сердце. Вокруг Гарри было столько людей, в его сторону всегда было обращено столько восхищенных взглядов. Столько теплых писем до сих пор приходило на его имя. Коллеги по отделу души в нем не чаяли, хотя и знали его горячий нрав и невероятное упрямство в тех ситуациях, когда он был полностью убежден в своей правоте. Даже подумать о том, что кто-то из тех, кто ежедневно ходит рядом по коридорам министерства, улыбается, сталкиваясь по утрам в Атриуме, мог составить такой чудовищный заговор против Гарри… Что кто-то, кого ты знаешь в лицо, намеренно, со знанием дела подверг его пыткам и довел практически до безумия…

— Просто кошмар, — выдохнул Рон с отчаяньем. — Даже думать такое про своих друзей — это уже своего рода предательство.

— Да, — горестно бросила Гермиона. — Но вспомни. Лили и Джеймса Поттеров сдал Волдеморту их ближайший друг, которому они полностью доверяли. Это совершенно ужасно. Но, к сожалению, так бывает, Ронни.

— Ты хочешь сказать, что история повторяется? — свирепо и тихо спросил Рон.

Гермиона открыла рот, чтобы ему ответить, но ее тут же перебила Джинни.

— Вот что я скажу, — начала она решительно. — Во-первых, что бы вы ни предложили, я заранее согласна на всё. Во-вторых, я хочу, чтобы вы прямо сейчас дали мне слово, что не будете ничего от меня скрывать. Я хочу знать все подробности. Любую правду, какой бы она ни была. Кто бы ни был тот, кто сотворил это с Гарри, я хочу знать его имя. В-третьих, насчет друзей. Подозревая всех и каждого, мы рискуем просто превратиться в злобных параноиков и не достичь цели. Сама я ни минуты не верю, что это мог сделать кто-то из наших. Но тем не менее… Давайте для начала решим, кого из них мы сразу можем ввести в курс дела, а кого пока нет.

— Разумно, — согласилась Гермиона. — А ты что думаешь, Рон?

— Я ничего не думаю, — ответил Рон, глядя на Джинни. — Я горжусь тобой, сестричка. И клянусь тебе, что вычислю эту тварь и принесу тебе ее голову на серебряном блюде. Даже если на это придется потратить половину жизни. Иначе я буду не я.

Джинни улыбнулась и осторожно поднялась с места, стараясь не разбудить спящего Джеймса.

— Мне пора, — проговорила она. — Гарри скоро проснется. Я должна быть с ним.

Молли кивнула и, вздохнув, тихонько забрала у нее ребенка и ушла с ним вглубь дома.

— Скажи ему, пожалуйста, что мы… — начал Рон и будто поперхнулся. Гермиона обняла его за талию.

— Обязательно, — кивнула Джинни. — Я уверена, что какая-то часть его сознания все понимает и слышит. Он не может ответить, но… Понимает.

— Держи нас в курсе.

Они тепло простились, и уже через несколько минут Джинни, отряхиваясь от пепла, выбиралась из камина в вестибюле больницы. Буквально через четверть часа после того, как Джинни села у изголовья его кровати, Гарри проснулся. Его старые очки пропали во время похищения, а новые ему пока не давали, считая их предметом потенциально опасным. Поэтому перед взглядом все слегка расплывалось и мерцало...

Ее лицо… Он начал понемногу привыкать к тому, что видит ее каждый раз, когда открывает глаза. Волшебное видение не заканчивалось. Она не растворялась в воздухе, не исчезала. Какая долгая, удивительная иллюзия! Она была такая настоящая, теплая, знакомая... Из ее рук будто неслышным потоком струилась любовь и безопасность, окутывая его, пряча от боли, защищая от резких звуков. Сейчас это было всё, в чем он нуждался. Только немного тишины и покоя… Какой-то крошечной частью сознания он понимал, что нужно заставить себя встать и идти, искать выход из этого запутанного темного лабиринта, в котором он очутился. Хотя бы понять… Но он не мог. У него не было сил. Он слишком устал. Он даже почти не помнил, кто он. И сейчас это было неважно, ему не хватало сил даже попытаться вспомнить. Все, что ему было сейчас нужно — это ее мягкие, сильные, волшебные руки. Нежные прикосновения тонких, теплых пальцев к его лицу и телу. Сейчас это был весь его мир. Его воздух, его пища, его свет. Единственное, ради чего стоило существовать.

Временами в нем вспыхивал страх. Ужасный, огромный, удушающий, он затапливал, заполнял его изнутри. Ему казалось, что спасительный пузырь чудесной иллюзии вот-вот лопнет и та боль, от которой он едва ускользнул, вернется снова… И тогда он закрывал голову руками и кричал. Пытаясь отогнать от себя эти страшные тени, пытаясь спрятаться... Но она была рядом. Она защищала его от врагов, словно сияющий патронус, разгоняя жуткое удушье и возвращая ему способность дышать. А потом снова плела прекрасный, теплый кокон из волшебных прикосновений.

Она что-то говорила ему. Он не понимал, что именно. Но это точно были хорошие слова. Что-то очень доброе, светлое. Ее тихий голос журчал, как целебный источник, вливая в него силы. Он чувствовал, как через это журчание в него вливается ее любовь, как наполняет изнутри, вытесняя всякую тьму. И его снова охватывал покой. Более всего его страшило сейчас только одно: что этот прекрасный сон закончится. Что она исчезнет, свет померкнет и он снова окажется там, в дощатом сарае, с вывернутыми руками, задыхающийся, терзаемый невыносимой, невообразимой болью мучительного заклятия… Он ни за что не хотел возвращаться туда. Лучше навсегда остаться здесь, в этой прекрасной иллюзии, где так спокойно, так тихо. Здесь есть она. Даже если это галлюцинация, иллюзия, сон. Пусть. Она будет его единственной реальностью. Навсегда. Только бы не возвращаться туда. Только бы не расставаться с ней…

Он боялся засыпать. Но почему-то сейчас очень быстро уставал, поэтому ему было трудно бороться с сонливостью. А если она исчезнет, пока он спит?

— Не уходи. Пожалуйста…

Он молил ее об этом это каждый раз, когда закрывал глаза. Она не уходила. И, встав с постели, он снова дышал ею, укутывался ее ласковыми прикосновениями, ее волшебным голосом. Она давала ему что-то, и он ел. Ему было все равно, что это — она не могла дать ему ничего плохого… Он ел. Потом пил. Что-то очень знакомое, вкусное, что растекалось по венам живительным, исцеляющим теплом. И потом она снова была рядом. Он чувствовал тепло ее тела, запах ее волос…

Наверное, он действительно умер там, под пытками. Кто-то милосердно вырвал его из той невообразимой муки и теперь оберегает его здесь, в тишине и покое. Давая возможность его душе прийти в себя. Поэтому он еще не видел маму и папу. Он еще не готов к этой встрече. Он слишком устал, ему нужно собраться с силами... И та, кто сидит с ним рядом, конечно же, не может быть настоящей Джинни, потому что настоящая Джинни жива, она сейчас с их маленьким сыном, которого ей придется растить одной… Но даже придуманная, она была нужна ему больше, чем воздух или вода. Он не был готов отказаться от ее присутствия, даже если это всего лишь спасительная выдумка…

«Пожалуйста, только не уходи, только не уходи, умоляю», — повторял он снова и снова, глядя на нее. Она что-то отвечала ему. Гладила по голове, расчесывала волосы, потом целовала. Это было так ярко, будто по-настоящему. Ее губы. Такие сладкие, такие теплые… Совсем как тогда, когда он был жив. Когда они были вместе. Когда оставались наедине и тонули, растворялись друг в друге, соединяясь в единое целое, как солнечные лучи, как струи горного водопада…

— Сон. Такой хороший сон, — опять проговорил он, глядя на нее и трогая пальцами лицо жены.

Джинни поцеловала его ладонь, подавив всхлип. Бедняга, он никак не мог справиться с этим. Вот уже несколько дней они с Гарри ходили по замкнутому кругу. От идеи, что все это лишь спасительный бред, передышка между пытками, что он вот-вот вернется в лапы палачей, Гарри становился очень тревожным и взволнованным. Ходил кругами, потом забивался в угол и кричал… Едва удавалось его отвлечь от этих жутких мыслей, он переходил к другой идее — что он умер и теперь к нему вот-вот должны прийти его родители, Сириус и Люпин. И тогда он успокаивался и погружался в нетерпеливое ожидание. Это было несколько лучше, но смотреть на это было все равно невыносимо.

— Ронни передавал тебе привет, — проговорила Джинни, гладя его по волосам. — Гарри, ты помнишь Рона?

Он посмотрел ей в глаза, чуть удивленный неожиданным вопросом.

— Рон… — повторил он эхом. — Рон…

От этого имени веяло силой и надежностью. К нему можно было прислониться, как к большой, теплой печке. В груди шевельнулось что-то такое…

— Рон, — снова повторил он, словно пробуя его имя на вкус, перекатывая его на языке. Это было приятно. Откуда-то изнутри поднялась сила, как горячая вода из подземного источника. Он будто наяву вдруг увидел перед собой его лицо в веснушках, длинный нос, голубые глаза, рыжие волосы на лбу…

— Ронни, — с нежностью проговорил он, пытаясь вложить в это все тепло, которое вдруг вспомнил. Друг, родной, такой сильный, такой надежный. Как давно он не видел своего друга.

— Где? — спросил он у своего прекрасного воображаемого ангела.

Джинни, проглотив всхлип, улыбнулась ему.

— Ронни дома, с ним все хорошо, — ответила она, увидев тень тревоги на его лице. — Он очень скучает по тебе, очень хочет тебя увидеть, велел передать тебе привет.

— Привет. Да…

Его неожиданно сильно обрадовали ее слова. Внутри будто цветок расцвел.

Гарри посмотрел на жену и впервые за много-много дней улыбнулся. Совсем как раньше, открыто и светло.

Джинни, уже не пытаясь сдержать хлынувшие слезы, заключила его в объятия. Это была еще одна маленькая победа. Еще один шаг к свету.

— Никаких резких движений или звуков, — говорила Джинни, идя по коридору рядом с братом. — Дай ему время узнать тебя, привыкнуть.

— Да, хорошо, — вздохнул Рон. — Только бы получилось…

— Получится, если ты не будешь торопиться и не испугаешь в самом начале, — ответила она.

— Ну, я все-таки не настолько тупой, — слегка обиделся Рон.

Они подошли к двери. Джинни взялась за ручку и повернула.

Гарри еще спал. Рядом с ним стоял целитель с каким-то блестящим прибором со множеством соломинок с расширяющимся раструбом, похожих на смешные круглые уши. Из них с разной интенсивностью шел разноцветный пар. То и дело что-то вспыхивало с негромким треском. Целитель внимательно смотрел то на прибор, то на плоскую металлическую пластинку и что-то бормотал себе под нос.

— Я почти закончил, миссис Поттер, — негромко бросил он, глянув на входящую Джинни. — Могу сообщить, что показатели очень медленно, но улучшаются. У нас есть явный, ощутимый прогресс.

— Спасибо, — улыбнулась она. — Это просто божественная музыка для всех нас. Могу я попросить вас кое о чем?

— Разумеется, — откликнулся целитель. — Все, что смогу…

— На семейном совете мы решили не разглашать никакие данные о состоянии моего мужа, — начала она. — Наверное, вас уже поставили в известность. Однако есть еще кое-что… Хочу попросить вас, неофициально, так сказать. Сообщайте мне, пожалуйста, обо всех, кто будет интересоваться его здоровьем. Обо всех, кто будет спрашивать через своих знакомых или родственников. Нам нужно знать имена всех, кто проявляет к его судьбе повышенное внимание. Это может оказаться очень важным.

— Да, понимаю, — кивнул целитель. — Конечно. Относительно тайны… У нас очень строгие правила в этом отношении. И вряд ли кто-то из тех, кто дорожит своей работой и репутацией, станет болтать языком. Разумеется, я обязательно передам коллегам вашу просьбу.

Он убрал свою странную металлическую пластину в карман лимонно-желтой мантии, взял под мышку ушастый прибор, который перестал испускать пар, и, поприветствовав Рона, вышел, закрыв за собой дверь.

— Посиди пока в сторонке, — проговорила Джинни, указав брату на стул у противоположной стены. — Думаю, что он скоро проснется.

Рон послушно отошел в угол и сел.

Через десять минут Гарри зашевелился, вздохнул и открыл глаза. Джинни сидела рядом с ним, держа за руку. Он встретился с ней взглядом, и тревога, мелькнувшая на лице, сразу сменилась покоем. Она была рядом, значит, все было хорошо…

— Привет, милый, — произнесла она негромко.

— Джинни, — ответил больной, и лицо его осветилось радостью.

— Я здесь, Гарри. Все хорошо! Знаешь, я привела к тебе друга.

Гарри сел, спустил ноги с кровати и увидел в углу человеческую фигуру. Вскрикнул, дернулся в сторону, но Джинни уже держала его за плечи.

— Все хорошо, дорогой, не бойся! Я с тобой! Это Рон! Он твой друг, Гарри! Ничего страшного…

Он тяжело дышал, не сводя глаз с Рона, который встал с места и, подойдя к ним, сел на пол напротив него. Их глаза встретились. Гарри, мертвой хваткой вцепившись в руку жены, не мигая, смотрел перед собой. И маска ужаса, застывшая на его лице, понемногу исчезла. Он перевел дух, Джинни погладила его по голове и снова повторила:

— Это Рон. Он пришел навестить тебя, Гарри.

— Привет, дружище, — тихо и хрипло от волнения произнес Рон, не сводя с него взгляда. — Я очень скучал по тебе.

Гарри молча сверлил его взглядом. И через минуту его лицо просветлело.

— Ронни…

Он выдохнул это с такой детской радостью и удивлением, будто обнаружил нечто невероятное, чудесное, что уже никогда не надеялся увидеть. Рон чудовищным усилием воли проглотил ком в горле и кивнул.

— Да, это я. Привет, Гарри.

— Привет.

Гарри, широко распахнув глаза, смотрел на него и через минуту улыбнулся так, будто все счастье мира открылось ему в этот миг.

— Ронни! — снова произнес он и протянул ладонь для рукопожатия.

Рон протянул свою. Все золото, последнюю рубашку он мог отдать за это мгновение. Гарри сжал его ладонь и замер, не отпуская, не шевелясь. Словно боясь поверить в происходящее.

— Откуда ты здесь? — потрясенно спросил он, не выпуская его руку.

— Пришел из дома, тебя навестить, — улыбнувшись, ответил Рон. — Не представляешь, как я рад тебя видеть, дружище.

Гарри смотрел во все глаза, удивленный, счастливый и совершенно обескураженный.

— Живой? — наконец решил уточнить он. — Ты живой?

— Абсолютно! — еще шире улыбнулся Рон. — Живее не бывает, поверь мне.

Гарри перевел взгляд на Джинни. Она ободряюще погладила его по голове и кивнула. Он снова посмотрел на Рона.

— Живой, — потрясенно констатировал он неопровержимый факт, снова несколько раз сжав его руку, будто желая удостовериться. Потом освободил свою руку и спрятал лицо в ладонях.

Две или три минуты он сидел молча, дыша коротко и прерывисто. Поднял голову и снова встретился взглядом с Роном, который по-прежнему, не шевелясь, сидел на полу напротив него.

— Где я? — спросил Гарри, глядя на него.

— Ты в больнице святого Мунго, Гарри, — ответил ему Рон. — Все хорошо, приятель. У нас потрясающие целители, они в два счета поставят тебя на ноги.

— Тоже живой? — недоверчиво переспросил он, на этот раз явно имея в виду самого себя. Рон закивал, сияя, как медная монета.

— Стопроцентно!

Гарри, все еще не до конца веря открывшейся перед ним реальности, протянул руки. Рон отреагировал почти одновременно с ним: он встал на колени и распахнул объятья.

Гарри вцепился в него и замер, потрясенный и растерянный. Ронни… Да, это определенно был он. Настоящий, из плоти и крови. Он чувствовал тепло его тела, силу рук, обхвативших его. Большой, надежный, самый лучший на свете…

— Ронни…

Он выдохнул это с таким выражением, что слезы, которые тот до сих пор сдерживал героическим усилием воли, все-таки брызнули из глаз.

— Гарри, дружище. Все хорошо! Я рядом.

Только через тысячу лет Гарри решился, наконец, разжать руки. Рон снова опустился на пол, вытирая украдкой мокрые щеки и улыбаясь до ушей.

— Не понимаю, — с трудом проговорил Гарри.

— Сьюзен и Терри тебя разыскали и вытащили, — попытался объяснить Рон. — Тебе здорово досталось, но сейчас ты в безопасности. Все позади. Ты теперь здесь, с нами.

Гарри смотрел на него, не мигая, пытаясь осознать правду, которая вдруг предстала перед ним в лице Рона Уизли. Он был настоящий. Значит, все, что он до сих пор принимал за иллюзию, за странный потусторонний опыт, было на самом деле? И Джинни — это не его спасительная фантазия. Это была она сама. Настоящая. Его Джинни. Его прекрасная, любимая жена.

— Вы здесь, да?

— Да, как видишь. Мы рядом, Гарри.

— А они? Они не вернутся? — на всякий случай решил уточнить он у тех двоих, которым доверял безмерно.

— Никогда, — твердо пообещал Рон. — Сюда никто не войдет, клянусь тебе.

— Ты поможешь мне? — снова решил спросить Гарри.

— Даже не сомневайся.

Это было слишком трудно. Та мозаика, которую он старательно собирал у себя в голове последние дни из разрозненных осколков воспоминаний и мыслей, снова разлетелась вдребезги. Нужно было начинать сначала и заново соединить, связать... Требовалось время, чтобы осознать и принять реальность. Он не умер и не лишился рассудка. Ему нет надобности убегать и прятаться. Он снова в том мире, где есть Джинни и где есть Рон. Вот она, новая точка отсчета. Его опора. У него есть Джинни и Ронни. И они рядом. Настоящие. Теплые. Сильные. А значит, больше не нужно бояться. Ронни не бросит его и никому не позволит причинить ему боль…

Гарри вдруг осознал, что ужасно, просто смертельно голоден.

— Есть хочу, — вдруг неожиданно проговорил он. — Очень.

Джинни переглянулась с братом. Каждый из них готов был пуститься в пляс по комнате с воплями восторга, однако они просто обменялись улыбками. Рон поднялся на ноги.

— Я принесу все, что ты захочешь, — сказал он. — Давай вместе пообедаем!

— Давай, — согласился Гарри.

Еще через несколько минут в комнате появился столик с огромным подносом, заполненным самой разнообразной едой. Гарри с аппетитом умял изумительный сэндвич, потом довольно приличный кусок пирога с патокой, напился теплого какао. И все то время, пока он ел, он не сводил глаз с Рона и Джинни, словно проверяя свою новую гипотезу. Они тоже ели и пили вместе с ним, иногда негромко переговариваясь между собой, наполняли ему кружку, убирали обёртки, протягивали салфетки... Это было так потрясающе и невероятно, что просто не могло быть правдой. Однако Рон так сказал. А он никогда его не обманывал...

Едва насытившись, он понял, что смертельно устал. Слишком много потрясений для одного дня, нужно было хотя бы немного отдохнуть. И если все по-настоящему, они не исчезнут. Нужно проверить.

— Не уходи, — проговорил он, когда Рон помог ему снова забраться под одеяло. — Если все по-настоящему, тогда не исчезай, хорошо?

— Хорошо, — согласился тот, чувствуя, как предательски сжимается горло. — Отдыхай, дружище. Я рядом. Я ни за что тебя не брошу.

Гарри закрыл глаза, и через несколько минут его окутал нежный кокон сна.

Рон и Джинни осторожно вышли в коридор.

— Джин, у меня просто слов нет, — сдавленно произнес он, глядя в сторону. — Я едва могу его узнать…

— Ты не был с ним пять дней назад, братишка, — ответила Джинни. — Не видел… Это потрясающе, что он узнал тебя, что понял, наконец, где находится. Это такой гигантский прогресс… Мы с ним уже четыре дня кругами ходим. Слушай, тебе придется задержаться здесь, пока он не проснется. Если он не найдет тебя, то снова решит, что это сон. И тогда опять все насмарку…

— Я готов здесь поселиться, если нужно, — проговорил Рон. — Мерлин великий, что же нужно было сделать с ним, чтобы довести до такого… Как думаешь, сколько времени потребуется, чтобы он пришел в норму?

— Никто не знает, — вздохнула она. — Целители говорят, что все будет зависеть от него самого. Насколько хватит сил… Для полного выздоровления придется восстановить всю цепочку событий. Вспомнить и соединить в памяти все, что с ним случилось за последние четыре месяца. Включая то, из-за чего он сейчас такой… А это, сам понимаешь… Пока его хватает на то, чтобы соединить между собой самое элементарное. И, знаешь, ты здорово ему помог сегодня. Кажется, Гарри осознал, где реальность, а где сон. Это огромный шаг вперед.

— Если б я мог хоть что-нибудь сделать, — бросил он отчаянно.

— Ты можешь, Ронни. Ты можешь быть рядом. Это пока всё, что ему требуется. Это тяжело, но это действительно здорово ему помогает.

— Все, конечно, прекрасно, но…

Он умолк, снова отвернувшись и глядя на стену, с которой на него презрительно зыркал портрет какого-то целителя в старинных одеждах.

— Ну?

Он повернулся. Лицо потемнело от гнева.

— Гермиона права. Просто убить за такое — это слишком легко. Этого недостаточно…

Джинни шумно перевела дух.

— Да. Недостаточно. Но мы пока ничего не знаем. И даже предположения, которые озвучила Гермиона, пока не более чем абстрактные умозаключения. Нужны какие-то зацепки. Хоть какие-нибудь основания для подозрений. Хоть какие-то улики…

— У Сьюзен есть кое-что, — ответил он. — Сегодня она собиралась заскочить к нам и все рассказать. Но раз я нужен Гарри, я останусь здесь. Нужно предупредить Гермиону, попросить вещи кое-какие принести. Надеюсь, ты не против, если я поставлю себе раскладушку рядом с твоей? Будем дежурить по очереди.

Джинни молча обняла его.

— Никогда не говорила тебе этого, Ронни, — тихо сказала она. — Но я очень люблю тебя, братишка.

Он громко засопел.

— Ох, Джин...

Потом, тряхнув головой, решительно проворчал:

— Кажется, сегодня все Поттеры сговорились довести меня до слез.

Джинни рассмеялась.

— Ничего, ничего. От тебя не убудет! Пойдем, пока он спит, зарегистрируем тебя.

Через три часа спокойного, безмятежного сна Гарри снова открыл глаза и увидел рядом со своей постелью тех двоих, которые были ему дороже всех на свете. И почувствовал, как в груди — там, где еще совсем недавно теснилась огромная, черная масса страха и боли — будто включили яркий свет.

Он поверил.

Измученный приступами лютого ужаса и тревоги, которые много дней отнимали у него все силы, Гарри наконец успокоился, расслабился и повеселел. Потом они снова сидели вместе за столом и поедали разные вкусности, Джинни с радостью наблюдала, как бледное, осунувшееся лицо ее мужа понемногу приобретает нормальный цвет, как в любимых зеленых глазах, которые, казалось, потухли навсегда, снова то и дело вспыхивают яркие искры.

Вечером, в тот короткий промежуток, когда Гарри бодрствовал, они сидели втроем, обнявшись. Иногда Гарри задавал вопросы, и оба Уизли по очереди отвечали ему. Потом Джинни и Рон говорили друг с другом, а Гарри просто молча слушал. Большую часть этого времени он просто не сводил с них глаз, и с его лица не сходило выражение счастья. Он то и дело сжимал руку Рона — чтобы опять удостовериться, что на этот раз все взаправду. И, вздыхая с облегчением, снова затихал и улыбался так, как умел только он...

От всего этого у Рона разрывалось сердце. Гарри был сейчас весь как на ладони. Бесхитростный, беззащитный. Он не мог скрывать свои чувства или как-то контролировать их. И та любовь, которая сияла на бледном лице друга, обжигала, как расплавленное золото, переполняя Рона мучительной смесью благодарности, нежности, стремления защитить его, горечи, чудовищного гнева и желания отомстить…

Гарри довольно скоро устал и снова уснул. Рон, бросив взгляд на спящего, стремительно выскочил за дверь. Опустился на пол, опершись спиной на стену, и спрятал лицо в ладони. Его била крупная дрожь. Джинни, вздыхая, вышла следом и села рядом.

— Прости, Джин, — глухо пророкотал он. — Не обращай на меня внимания. Просто я не могу, не могу…

Он задохнулся на полуслове, потом со всей дури шарахнул кулаком по каменному полу. Еще раз. И еще...

— Как! Как я это допустил! — Рон говорил шепотом, но так, будто выплевывал горячие камни. — Как это могло случиться! Почему я всегда опаздываю… Гарри. Он ведь… Он такой… Будьте вы все прокляты. Как только рука поднялась…

Его колотило от боли и гнева, глаза, сухие и воспаленные, налились кровью.

— Ронни, мы вытащим его, — тихо проговорила Джинни, кладя руку ему на плечо. — Ты молодчина! Благодаря тебе он за сегодняшний день сделал столько, сколько не мог за всю прошлую неделю. Он скоро вернется к нам, вот увидишь.

— Прости, Джин, — повторил он, понемногу беря себя в руки. — Это все ерунда… Я просто не могу это выносить. Он, как ребенок трехлетний. Так смотрит на меня, что…

Рон снова не договорил.

— Гарри очень любит тебя, — сказала Джинни. — И доверяет. Так всегда было. И сейчас это единственное, что способно ему помочь.

— Знаешь, Джин, я только сегодня по-настоящему понял, что пришлось пережить Джорджу, когда погиб Фредди, — проговорил он уже почти спокойно, переводя дух. — Гарри мне в тысячу раз ближе, чем, например, Перси. Он будто часть меня. Нам даже говорить не нужно — он читает меня, как раскрытую книгу. А я почти всегда могу угадать, что у него на душе… Я не представляю, что бы я делал, если бы его убили.

— Ронни, не думай об этом, — ответила сестра. — Он выжил. И ему лучше, ты же сам видел. Наберись терпения. Сейчас ему нужна вся наша сила, вся любовь. Вот увидишь, он выберется. Ты же знаешь, какой он упрямый.

— Да, конечно. Прости меня, пожалуйста. Это просто нервы, — усмехнулся он в ответ, поднимаясь на ноги. — Не знаю, как Гермиона это выдержит…

— Гермиона умница и всё понимает, — ответила Джинни, — Самое главное — у нас появился реальный шанс, его выздоровление теперь просто вопрос времени. Пойдем. Нам не помешает поспать пару часиков.

Ночь прошла без происшествий. Утром улучшения стали настолько очевидны, что к Гарри уже беспрепятственно смогли подойти целители. Все то время, пока они делали свои малопонятные тесты и процедуры, Джинни подбадривала его, держа за руку. Рон стоял рядом и боялся сделать даже лишнее движение. Надежда, вспыхнув в кромешном мраке, подобно звезде, согревала и освещала теперь весь мир.

Он возвращался. Очень медленно, с трудом, но страшная болезнь отступала. Рон смотрел на похудевшее, осунувшееся лицо друга, и его распирало от переполнявшей его тихой радости. В зеленых глазах, еще неделю назад совершенно пустых и бессмысленных, снова светилась отважная, чистая душа Гарри. Его великолепный ум, его невероятная воля к жизни… Пока это были только робкие отблески былого сияния, но они были! Телом он, конечно, был еще очень слаб и, будто маленький ребенок, существовал, чередуя небольшие периоды бодрствования с большими периодами сна. Но он определенно возвращался и набирался сил.

— Ронни, — позвал Гарри, проснувшись в очередной раз. — А где Гермиона?

Рон подошел к изголовью его кровати. Гарри смотрел на него с удивлением и тревогой.

— Гермиона в полном порядке, — поспешил сообщить Рон. — Она очень ждет встречи с тобой.

— Все хорошо? — спросил Гарри, выбираясь из-под одеяла и вглядываясь в его лицо.

— Все просто отлично, дружище! — Рон улыбнулся, заботливо поправил на нем съехавший воротник пижамы и сел рядом. — А ты хотел бы ее увидеть?

Гарри кивнул.

Гермиона примчалась в больницу буквально через несколько минут. Подбежала, запыхавшись, к двери, рядом с которой ее уже ждал муж. Рон молча и с чувством поцеловал ее, потом отстранился и критически оглядел.

— А что это на тебе надето?

— Да первое, что под руку попалось, — ответила она, улыбнувшись. — Кажется, твоя старая толстовка. Я была с Джейми, когда прибыл твой патронус. Сейчас бабушка за ним присматривает. Да какая разница! Где он?

— Сейчас, — Рон взял ее за плечи и, сделав паузу, продолжил:

— Гарри совсем не в порядке, милая. Поэтому не торопимся, не шумим, не делаем резких движений. Ничему не удивляемся и не проявляем никаких сильных эмоций. Если честно, Гермиона, это очень тяжелое зрелище. Но он ждет тебя, он сам про тебя вспомнил и…

— Рональд, за кого ты меня принимаешь? — сердито вспыхнула Гермиона.

Он покладисто помотал головой и повернул дверную ручку.

Гермиона зашла внутрь. Гарри в своей полосатой пижаме сидел у окна, рядом с ним сидела Джинни. Она подняла голову на звук, а Гарри продолжал рассеянно смотреть в окно, стекла которого были уже прозрачными. День уже клонился к вечеру, на улице светило осеннее солнце, по небу медленно плыли небольшие рваные облака.

— Гарри, — негромко заговорила Джинни, беря его за руку. — К тебе пришли.

Он вздрогнул от неожиданности. Было видно, что ему пришлось приложить усилие, чтобы вернуться к реальности и понять сказанное. Гермиона медленно подошла, Джинни уступила ей свой стул, а сама встала рядом с Гарри, положив руку ему на плечо.

— Привет, Гарри, — проговорила Гермиона, удивляясь тому, как странно звучит ее собственный голос.

Он некоторое время смотрел на нее, потом сосредоточенно нахмурился. И словно фейерверк, на его лице вспыхнула радость.

— Гермиона! — выдохнул он, улыбаясь и протягивая руку. Она сжала ее в ладонях и просияла.

— Как же я рада тебя видеть, братец! А ты молодец, уже очень неплохо выглядишь!

Гарри, не переставая улыбаться, смотрел на нее.

— Как хорошо, — проговорил он. — Ты тоже здесь. Как хорошо…

Он вдруг стал серьезным. Напряженно потер ладонью лоб и снова поднял взгляд.

— Не помню, — с горечью проговорил он. — Ничего не помню.

— Сейчас это неважно, Гарри, — мягко сказала Гермиона. — Сначала тебе нужно набраться сил.

— Все перепуталось, — попытался объяснить Гарри. — Ничего не понимаю. Но Ронни здесь. И ты… Спасибо!

Именно в эту секунду Гермиона поняла, почему Рон так тщательно инструктировал ее перед тем, как впустить в комнату. Она нервно затеребила мятую толстовку, которая была на несколько размеров больше и висела на ней мешком. Нащупала что-то неожиданно твердое и с любопытством извлекла из переднего кармана несколько разноцветных деревянных деталей разной формы.

— Совсем забыла, — улыбнулась она, стараясь скрыть сильное волнение. — Просто мы играли с крестником, и я машинально сунула в карман.

Гарри вдруг напрягся и вытянулся, словно струна.

— Что? Что, милый? — спросила Джинни, наклоняясь к нему.

Она вдруг часто-часто задышал, встал, сделал несколько шагов туда-сюда, а потом вскрикнул отчаянно:

— Сын!

— Гарри, с Джейми все хорошо! — Джинни взяла его за плечи. — Ну, же, посмотри на меня, послушай. Наш сын в безопасности, все в порядке.

Гарри замотал головой и быстро заговорил:

— Они сказали, что забрали его. Что отпустят, если я приду. Но они не отпустили, не отпустили… Джинни! Сын! Где он!

Она взяла его голову в ладони.

— Гарри, милый, успокойся, пожалуйста. Посмотри на меня и послушай! С Джейми все хорошо! Гермиона видела его только что.

Он зажмурился и снова забормотал.

— Нет, нет… Они забрали его. Забрали.

Гермиона, потрясенная и ошеломленная внезапной вспышкой, вдруг подала голос:

— Джинни, а если Гарри говорит не про Джеймса, а про Тедди?

Гарри повернулся к ней и чуть не сшиб с ног, подбежав и вцепившись в плечо.

— Тедди. Да! Сын. Они забрали его, забрали! — в страхе кричал Гарри, сжав пальцы. Лицо его исказилось от боли.

Гермиона погладила его по голове и обняла. Гарри вцепился в нее мертвой хваткой. Его била крупная дрожь.

— Гарри, с ним тоже все в порядке, — мягко проговорила Гермиона, гладя его по спине. — Я видела Тедди буквально вчера. Он в безопасности, поверь мне. Я видела его, Гарри. Все хорошо.

Ей понадобилось несколько минут, чтобы Гарри, наконец, услышал и понял смысл ее слов. Он утих и тяжело опустился на стул.

— Тедди, — проговорил он с отчаяньем.

Гермиона села на пол рядом с ним и взяла его за руку.

— Гарри, поверь мне, пожалуйста. С ним все хорошо! Я сама навещала его вчера. Тедди спрашивал о тебе, он давно тебя не видел и очень скучает.

— Они сказали, что если я приду, они отпустят его, — проговорил он с отчаяньем. — Они сказали, что отпустят…

— Гарри, они солгали тебе, — проговорила Гермиона. — Слышишь меня? Это все ложь, это неправда. Никто не причинил ему вреда. Тедди жив и здоров. Ты понимаешь меня?

Он умолк и долго сидел, уставившись в одну точку. Они замерли, каждый на своем месте, стараясь не мешать ему собраться с мыслями.

— Тедди. Мне нужно к нему, — наконец выдохнул Гарри, порываясь встать. Гермиона удержала его на месте.

— Погоди, погоди, Гарри, — быстро заговорила она. — Успокойся, пожалуйста. Я очень тебя прошу. Ты хочешь увидеть Тедди, правильно?

Он беспокойно закивал головой.

— Тогда завтра утром он придет тебя навестить, договорились? Сейчас тебе нужно собраться с силами.

Гарри взглянул на ее и проговорил:

— Обещаешь? Завтра? Тедди?

— Гарри, я клянусь тебе! — жарко ответила Гермиона. — Я сама приведу его к тебе.

Он вздохнул и, посмотрев на нее, потом на Рона, стоявшего рядом с Гермионой, проговорил горько и отчаянно:

— Я ничего не понимаю… Ничего не понимаю.

Рон сел на пол рядом с Гермионой.

— Гарри, ты мне доверяешь? — спросил он тихо.

— Да, — немедленно выдохнул он.

— Поверь мне, пожалуйста, — продолжил Рон. — Успокойся, я прошу тебя. Сейчас отдохни как следует. А завтра мы придем все вместе, договорились? И я, и Гермиона, и Тедди, и Джеймс. Мы придем завтра. Жди нас, хорошо?

Гарри вздохнул и кивнул. Гермиона прижала его руку к губам и принялась поднимать с пола деревянные детальки, которые она выронила во время этой душераздирающей сцены. Но Гарри не дал ей сунуть их обратно в карман.

— Оставь мне, — тихо попросил он. — Мне нужно.

Обескураженная этой просьбой, она протянула ему игрушки.

— Хорошо, держи.

Он повертел их в руках, потом положил на подоконник и произнес:

— Я буду думать. Мне нужно все-все понять.

Джинни подошла к нему, провела по волосам.

— Ты устал, Гарри. Пойдем. Хватит на сегодня. Давай отпустим Рона и Гермиону домой, им тоже нужно отдохнуть. А завтра они снова придут и приведут Тедди. И нашего Джеймса.

Гарри протянул руку Рону и произнес серьезно и твердо:

— Я буду ждать.

— До завтра, дружище, — ответил ему Рон.

Гермиона еще раз с чувством обняла Гарри, совершенно обессилевшего после только что пережитой вспышки. И они с Роном, попрощавшись с Джинни, вышли в коридор.

— Все гораздо лучше, чем могло бы быть, — проговорила Гермиона, переводя дух после тягостного прыжка сквозь пространство. — Он делает поразительные успехи. Просто поразительные. За какие-то десять дней.

— Да, — вздохнул Рон. — Но наблюдать за тем, как твой самый близкий человек с криком забивается в угол, а потом с трудом складывает слова, как маленький ребенок… Я думал, у меня сердце разорвется.

— Милый, не гневи небеса. Мы были на волосок от того, чтобы потерять его, — бросила Гермиона. — Мы могли обнаружить только его труп. Или бледное растение безо всяких шансов на выздоровление. А сейчас… Ты заметил, с каким усердием он прорывается к нам? Как много сил у него уходит на это? Гарри не сдается. Вот что я поняла сегодня. Он работает, как каторжный. С утра до вечера. Несмотря ни на что. Я никогда не гордилась его успехами так, как сегодня. Даже когда он победил Волдеморта. Он трудится. И мы тоже не станем сидеть сложа руки, не так ли?

— Я готов даже копать колодцы голыми руками. А что, уже есть работа? — встрепенулся Рон.

Гермиона улыбнулась.

— Сегодня в десять вечера назначен общий сбор. Там все и обсудим.

— Где?

— Долго рассказывать, потом сам поймешь. В общем, работа будет у всех, я думаю.

— Гермиона, — Рон сказал это так, что она резко обернулась. — Скажи мне честно: ты веришь в то, что мы узнаем правду? Я просто задыхаюсь об бешенства, но ведь эти сволочи оставили нас буквально ни с чем. У нас нет ничего! Кого искать? Где? Можно сколько угодно кричать о своей жажде мщения, но…

— Да, Ронни, — серьезно ответила она. — Я действительно в это верю. Во-первых, мне просто нужно в это верить, иначе я просто взорвусь от ярости. А во-вторых, наши руки не совсем пусты. Они оставили нам Гарри. Живым. И есть шанс, что через какое-то время он сможет вспомнить еще что-то ценное. Кроме того, в том треклятом сарае Сьюзен с Бутом нашли кое-что. Мелочи и пустяки, но знаешь, в магловских детективах сыщики иногда находили преступников, просто изучая всякую ерунду. И из этой ерунды вырастала правда. Ты, разумеется, никогда не читал такие книжки. А я читала. И Сьюзен читала. У маглов нет веритасерума, нет легилименции, но, представь себе, они справляются! И мы справимся.

Рон провел своей большой ладонью по ее непослушным, вечно растрепанным волосам и, вдруг нежно и сильно привлек к себе, приникнув к губам. Поцелуй застал ее врасплох, Гермиона пискнула, но охотно ответила ему, и они оба на некоторое время пропали, исчезли из реальности, позабыв обо всем.

— Что это на тебя вдруг нашло? — улыбаясь, спросила его Гермиона, когда они, наконец, вернулись из головокружительного полета на грешную землю.

— Ничего особенного, — буркнул Рон, сияя как медная монета. — Я до полусмерти влюблен в свою жену. И не устаю удивляться, как мне удалось затащить под венец самую великолепную колдунью на свете.

— Знаешь, милый, — нежно проворковала Гермиона. — Может, пришла пора признаться тебе. На самом деле в этом тоже есть заслуга Гарри.

— Ну-ка, ну-ка! — с притворным возмущением пробасил Рон. — Что это еще за секреты у меня за спиной? Выкладывай!

Гермиона засмеялась, увлекла его к диванчику в углу гостиной. Они бухнулись на него обнявшись.

— Он как-то раз предупредил меня, что ты собираешься сделать мне предложение, — начала она. Рон возмущенно ее перебил:

— Вот жук! Ну, Гарри! Мы еще поговорим с тобой об этом…

Гермиона фыркнула.

— Да, предупредил. И правильно сделал, если честно. Я не думала, что мы уладим с тобой это дело так скоропалительно… Он очень боялся за тебя и переживал. Поэтому решил вмешаться… Гарри говорил со мной о тебе, Ронни. Говорил так, что у меня все внутри просто перевернулось. В тот момент я словно заново узнала тебя, заново полюбила. И когда ты на следующий день принес мне вот это чудесное колечко (она покрутила перед его глазами ладонь с тоненьким блестящим кольцом на безымянном пальце), я уже была уверена в том, что ты — единственный мужчина, который мне нужен.

— Не знаю, что ты во мне нашла, Гермиона, — тихо и серьезно сказал он, целуя ее в макушку. — Но я каждый день благодарю небеса за то, что мы вместе. Может, это не всегда заметно. Особенно когда мы ругаемся или я пропадаю на работе целыми днями. Но ты всегда была моим солнцем, Гермиона. И я люблю тебя. Наверное, всегда любил, просто дурак был. Долго не мог это понять. А потом долго не мог поверить, что такое вообще возможно. На тебя заглядывался Крам. А ведь он самый знаменитый ловец в мире! И рядом всегда был Гарри…

— Об этом он тоже мне тогда сказал, — проговорила Гермиона. — И как раз после этого я все и решила.

— Почему? — заинтересовался Рон.

— Потому что тогда, в лесу, ты вернулся, — ответила она. — Ты ведь наверняка представлял себе нас с ним. Ну, что мы вместе. Ведь было, а?

— Было, — со вздохом признался он. — Умирал от ревности и чуть не загрыз сам себя.

— Но несмотря на это, ты все равно вернулся, Ронни. Мучился, но все равно искал нас и нашел. Даже не зная, что тебя ждет. Заранее согласившись с любым исходом. И это было… В общем, я поняла, что ты действительно любишь меня по-настоящему. И тебе можно довериться на всю жизнь.

— Гермиона, если я спрошу, ты ответишь мне честно? — вдруг тихо произнес Рон. — Неужели ты никогда не думала, что ты и Гарри… Почему я? Почему не он? Это же Гарри!

— Мой глупенький ревнивец, — нежно улыбнулась Гермиона. — Нет, милый. Гарри мне все равно что родной брат. У нас никогда не было этого притяжения, какое всегда было с тобой. Я восхищаюсь им с самых первых дней и люблю его всем сердцем, но… Он не способен дать мне то, в чем я нуждаюсь. А я никогда не смогла бы дать ему то, что он так легко находит в Джинни. У нас с ним всегда было совершенно другое, и… Нет, Ронни. Ты зря так мучился. Как бы я ни злилась на тебя временами, я все равно знаю, что мне не нужен никто, кроме тебя. Наверное, ты единственный мужчина на свете, который способен терпеть мой характер. Ты никогда не давил на меня. С тобой я чувствую себя и свободной, и защищенной одновременно. Я могу делать карьеру, учиться, расти. Быть такой, какая я есть. Просто быть собой. Ты уникальный мужчина, Рональд Уизли, знаешь? Ты позволяешь своей жене быть сильной и независимой. И не обрастаешь по этому поводу глупыми мужскими комплексами, не пытаешься запереть меня дома из страха, что я вдруг стану лучше тебя.

— А ты и так всегда была лучше меня, — вставил Рон с недоумением. — Чем тут обрастать-то? Хоть позеленей я от натуги, что толку? Ты всегда была гораздо умнее.

Гермиона не выдержала и снова притянула его голову к себе. Разговор прервался, и реальность снова растворилась в блаженной нежности...

— Ум — это еще не все, милый, — наконец, произнесла Гермиона, переводя дух после волшебного полета. — То, что есть у тебя… Ты не представляешь, как мало на свете женщин, которые могут похвастаться таким мужем, как ты. Ты — мое чудо, Ронни. И я счастлива быть твоей женой, знай это.

И мир снова стремительно завертелся вокруг, исчезая в нежной дымке любви двух людей, чьи сердца давно и навсегда принадлежат друг другу.

А спустя пару часов в большой палатке, которую разбили на краю леса, закрыв всевозможными защитными заклинаниями, старые часы в деревянном кожухе, стоявшие на столе в центре просторной комнаты, пробили десять раз. Гермиона решительно поднялась с места и, оглядев собравшихся, начала свою речь.

— Мы все знаем, что случилось и почему мы собрались сегодня. Прежде, чем мы всё обсудим и решим, как действовать, я хочу, чтобы мы раз и навсегда избавились от взаимных подозрений. Предупреждаю: это не совсем законный способ, но я не нашла ничего более эффективного. «Клятва бумеранга» была признана потенциально опасной и запрещена к использованию еще в конце XIX века, сейчас мало кто о ней знает, но…

Она запнулась, решив свернуть длинное объяснение.

— В общем, противоядия нет, потому что это не зелье. Контрзаклятия я тоже не знаю, так что избежать последствий невозможно. Суть проста: я произнесу заклинание, и мы все по очереди выпьем заговоренную воду. Если среди тех, кто присутствует при этом, есть тот, кто прямо причастен к преступлению, он, что называется, поймает бумеранг. И на него обрушится та пытка, которую пришлось вынести Гарри по его вине. Минута за минутой, час за часом. Он прочувствует и переживет в точности так же, как это было с Гарри. Заклятие начнет действовать в течение пяти-десяти минут. А для невиновных это просто обычная вода. Так что после этого мы сможем быть полностью уверены друг в друге и обсудить наше дело.

Все, кто был сейчас вокруг стола, кто сидел чуть поодаль, зашевелились и загудели.

— Начнем, пожалуй, — произнесла Гермиона.

Несколько движений палочкой — и на столе перед ней появился небольшой серебряный котел, наполненный водой. Гермиона распрямила плечи и тряхнула головой. Вид у нее был такой завораживающий, что все торжественно поднялись на ноги и встали вокруг стола, не решаясь издать ни звука. Рон смотрел на жену и почти не мог узнать: она была словно мифическая богиня мщения, вышедшая навстречу своей жертве. Красивая, неумолимая, решительная. В эту минуту от нее исходила такая мощь, что у всех мурашки побежали по коже. Карие глаза сверкнули, она взмахнула палочкой и громко произнесла длинную фразу на неведомом языке.

Легкое жужжание, потом красноватая вспышка — и вокруг всех, кто столпился в центре комнаты, пролетел крошечный красный уголек, будто связывая их в сноп. Сделав несколько кругов, уголек вернулся к серебряному котлу и опустился в воду. Гермиона порылась в кармане и достала небольшой серебряный стаканчик.

— Я первая, если позволите, — сказала она, наполняя его водой из котла.

— Гермиона, тебе необязательно это делать, — подал голос возмущенный Невилл. — Мы и без того прекрасно знаем, что ты ни при чем.

— Спасибо, Невилл, — с достоинством ответила Гермиона. — Но будет лучше, если мы будем на равных. И все сделаем это на глазах друг у друга. Я тоже абсолютно в тебе уверена. Как и в том, что среди нас нет предателя. Но так будет лучше, ты согласен?

— Абсолютно! — воскликнул он, подходя к ней. — Тогда я следующий.

— Не гони коней, приятель, — фыркнул Рон. — Занимай за мной. Я следом за Гермионой.

— Уж про тебя-то точно никто такого не подумает, — подала голос Сьюзен.

— И тем не менее, — ответил он, забирая у Гермионы серебряный стаканчик и наполняя его водой.

Все подходили по очереди и пили. Когда последний из присутствующих поставил на стол пустой стаканчик, Гермиона убрала его в карман и еще раз взмахнула палочкой. Котел опустел и через некоторое время исчез.

— Подождем минут десять и начнем, хорошо? — сказала она, опускаясь на стул.

Все сделали то же самое. Сначала молча смотрели друг на друга, потом начали переговариваться вполголоса, и очень скоро комната наполнилась гулом разных разговоров. «С мандрагорами в этом году просто беда…». «И я говорю ему: если ты не прекратишь, я шарахну тебя конфундусом». «В январе у него будет аттестация, мама ужасно переживает…». Старые приятели явно увлеклись разговорами и с удовольствием узнавали друг у друга последние новости. Гермиона и Рон, переглянувшись, улыбнулись друг другу и посмотрели на часы.

— Что ж, можно продолжать, я думаю, — громко произнес он, прекращая оживленный гомон. — Я не сомневался ни в ком из вас, ребят. Честное слово. Но Гермиона права: эта клятва сэкономит нам уйму времени и сил.

— Да, конечно, — ответила Сьюзен. — Никто не в обиде, Рон.

Гермиона снова поднялась с места.

— Прошу прощения за эту проверку, — начала она. — Надеюсь, вы все понимаете, что нам придется действовать в абсолютной тайне. Пока у нас почти ничего нет, кроме каких-то предположений и мелочей. Но каждый из нас хотел бы обнаружить и наказать это чудовище. Поэтому нам нужно тихо, незаметно расставить сеть. Малейшие обрывки разговоров и слухов, малейшие намеки и детали имеют огромное значение. Теперь давайте по очереди. Что у нас есть и как мы будем действовать. Сью?

Сьюзен вздохнула и взяла слово.

— Есть у нас немного. Если коротко. Четыре месяца назад кто-то подставил Гарри под обвинение в использовании непростительных заклятий. Двое свидетелей защиты по делу, которое он вел, появились из ниоткуда и фактически разваливали его расследование. В какой-то момент они были найдены убитыми. Его второй палочкой, которая каким-то образом пропала из его кабинета, видимо, за несколько дней до происшествия. И оставлена на месте преступления. Его палочка из остролиста обычно у него с собой, а этой он пользуется время от времени… В общем, приори инкантатем показал, что убийство совершено ею. На Гарри повисло подозрение в двойном убийстве, от коллег по отделу он, разумеется, вовремя ускользнул. И с тех пор был в розыске. А две недели назад мы получили анонимную сову с сообщением, где его можно обнаружить. И…

Она сбилась, отвернулась в сторону, шумно выдохнула и потом продолжила.

— В общем, мы его обнаружили. Да… На месте мы нашли несколько мелочей, которые позволяют сделать вывод, что непосредственными исполнителями были двое. Мужчины средних лет, скорее всего со дна общества. У обоих проблемы с зубами. Один высокий, второй пониже, и у него должна быть немного странная походка, чуть вприпрыжку. Кто-то из них шатен с проседью. Нам повезло, что накануне был дождь и на почве сохранились следы… С деньгами у них явно напряженка. По крайней мере, у одного из них проблемы с алкоголем. Скорее всего, у высокого. Им наверняка просто заплатили за эту гнусность, и заплатили немало…

— Поэтому вся гильдия трактирщиков уже предупреждена, — бросил Симус. — Если вдруг появятся оборванцы, которые неожиданно начнут щедро сорить деньгами, сразу сообщать Смиту и Аберфорту. Мы держим с ними связь круглосуточно.

— Кроме того, — снова подала голос Гермиона. — Общественности известно, что Гарри получил неизлечимые травмы. Что положение безнадежно. И те, кто сделал это с ним, уверены в том, что у них все получилось. Но…

Она вздохнула и лучезарно улыбнулась.

— Я не могу не сказать вам… Простите, но после этого придется наложить на всех заклятие немоты, чтоб никто даже случайно не проговорился… В общем, ребят, Гарри немного лучше.

Все вскочили одновременно. Кто с воплем, кто со стоном, кто молча вытаращив глаза.

— Да, — засмеялась Гермиона, сияя от счастья. — Потребуется, наверное, еще несколько месяцев, чтобы он вернулся к нам. Но теперь есть реальный шанс.

Раздался громкий всхлип. Это Сьюзен упала в руки мужа, сотрясаясь от плача. Рядом с ней стоял Невилл, не пытаясь скрыть свое потрясение, вытирал щеки. Полумна, которую никто никогда не видел такой взволнованной, обняла его и, достав из кармана, протянула ему платок. Симус Финнеган бросился обнимать Рона, Гермиона поочередно обнимала Полумну, Падму, Энтони Голдштейна, профессора Шумова и Джорджа Уизли, который, тщетно пытаясь спрятать слезы, бегущие у него из глаз, смущался и этим еще больше выдавал себя. Все вокруг галдели, размахивали руками так, что ничего невозможно было разобрать.

Потребовалось некоторое время, чтобы эмоции улеглись. Все хором набросились на Гермиону, требуя подробностей и перебивая друг друга.

— Тише, тише, — улыбалась она. — Не все сразу. Да, пока только маленькие улучшения. Но целители говорят, что шанс есть. И знаете, даже находясь в таком ужасном состоянии, Гарри дал нам еще одну важную зацепку. Ему каким-то образом сообщили, что Тедди похищен и что он может спасти своего крестника, если придет к ним. Можете догадаться, как он поступил… Нет-нет, с Тедди все хорошо, он никуда не пропадал, и никто его не похищал. Это была ловушка. Но сделал это человек, который явно знает о семье Гарри больше, чем среднестатистический прохожий с улицы. Он знает, что у него есть крестник, знает его имя, знает, что Гарри любит его как родного сына и ради него пойдет на всё.

— Кому понадобилась такое изуверство? Идеи есть? — спросил Симус глухо. Лицо у него было в пятнах и голос дрожал.

— Держу пари, что кто-то из министерства, — сказал Шумов. До сих пор он молчал и лишь внимательно слушал и наблюдал. — Гарри своим стремительным появлением в аврорате наверняка многим спутал карты. Знаменитый мальчик оказался не просто красивой картинкой с обложки, а трудолюбивым и талантливым мракоборцем, который получил жетон не за красивые глаза, а потому, что действительно заслуживает этого.

— Хотя глаза у Гарри и вправду красивые, — вытирая слезы и улыбаясь, вставила Сьюзен. — Боже великий, я ушам своим не верю… Когда мы нашли его…

Она всхлипнула, судорожно перевела дух и снова улыбнулась.

— Он же упрямый, как осел, — сказала она, обнимая Терри. — Если что-то взял в голову, то не отступит. Так что если Гарри решил выбираться, то теперь это дело времени.

Гермиона встретилась с ней взглядом и кивнула.

— А зачем это кому-то понадобилось в министерстве? — не отступал Симус. — Хотите сказать, что вот так, просто из чистой зависти, кто-то мог его искалечить?

— А вот тут есть разные гипотезы, — ответил ему Рон. — Гермиона считает, что кто-то расчищает себе путь наверх. Но ты прав: это может быть и просто банальная зависть, желание поглумиться, уничтожить того, кто слишком тебя раздражает…

— А еще это может быть и тот, кто расчищает путь не для себя, а для кого-то другого, — сказал Шумов. — Дядюшка старается для любимого племянника, папочка прокладывает дорогу для своего сына. Или сын, оскорбленный за папашины неудачи, мстит за свое разочарование. И так далее. А кроме того, не забывайте, скольким людям Гарри, победив Темного лорда, прижал хвосты и испортил планы. Сколько разных гадов тихо расползлось под свои коряги, ненавидя его. Это запросто могут быть отголоски тех старых событий...

— Но это явно кто-то из министерства, — твердо сказала Сьюзен, уже вполне владея собой. — Иначе как могла пропасть его палочка из кабинета? Гарри, конечно, всегда следит за тем, чтобы двери были закрыты. Но мог отойти буквально на минуту, просто не подумав об осторожности, и кто-то тут же воспользовался моментом… И нужно вычислить, кто это.

— Поэтому мы и собрались сегодня здесь, — резюмировала Гермиона. — Каждый из нас, находясь на своем месте, будет осторожно прощупывать почву, слушать и собирать информацию.

— Знаете, о чем я подумал? — бросил Рон. — Сейчас они расслабятся. У них же все получилось, так? Они устранили Гарри с дороги, никто ничего не знает. И если причиной была борьба за власть, то теперь кто-то начнет активно карабкаться наверх. И мы это обязательно засечём.

— Да, именно так, Ронни, — поддержала Гермиона. — В министерстве ничто не происходит незаметно. Все про всех всё знают. Кто-то начнет болтать об этом в магазинах, у прилавков, в кафе, кто-то начнет карабкаться по карьерной лестнице, кто-то вдруг разживётся большими деньгами… Мы будем наблюдать. И фиксировать каждое движение. Каждый из нас, я думаю, достаточно сообразителен, чтобы найти способ сплести свою паутину. И в конце концов какая-то рыбка попадется.

— Что ж, дорогие мои рыцари бумеранга, — улыбнулся Шумов. — Со своей стороны хочу предложить вам в следующий раз не собираться в палатке, а трансгрессировать к нашему дубу Основателей. И собираться в академии. У большинства есть жетоны, остальных проведут их друзья, не так ли? Я набросаю график тренировок на следующий месяц таким образом, чтобы у нас был один свободный вечер каждую неделю. И никто не мог нам помешать. Когда будет готово, я пришлю весть.

— Хорошая идея, спасибо, профессор, — улыбнулся Рон. — Эх, где теперь мой жетон…

Он проснулся очень рано, в комнате еще царил рассветный полумрак. Сел в кровати, увидел Джинни, спящую на раскладушке напротив. Только сейчас он вспомнил, какая она красивая… Рыжие волосы разметались по подушке. Ему всегда нравилось смотреть, как она спит. И будить ее по утрам, нежно целуя ее многочисленные веснушки… Пока он не будет ее будить. Пусть отдыхает. Он будет заботиться о ней.

Осторожно выбравшись из-под одеяла, он сел и долго-долго любовался ею, стараясь даже дышать потише, чтобы не потревожить ее, чтобы ничем не нарушить это прекрасное, чудесное видение. Потом поднялся на ноги и отошел к окну, опустился на стул и принялся смотреть в светлеющее небо. В этом бесшумном созерцании было что-то очень знакомое, что-то исцеляющее. Он не мог вспомнить, почему, но это ему помогало… Он отдался этому неторопливому, тихому потоку и принялся размышлять. Вчера он видел Ронни и Гермиону. Да, определенно, это было на самом деле, ведь именно Гермиона принесла ему это… Гарри взял деревянную детальку, лежавшую на подоконнике с прошлого вечера. Бирюзового цвета маленький деревянный треугольник. Он повертел его в пальцах, положил перед собой. В этом тоже было что-то знакомое…

Мальчик. Перед глазами сразу возник его чудесный мальчик с бирюзовыми волосами. Тедди. Он любит, когда ему читают вслух. Любит рисовать. Любит запускать воздушных змеев. Очень любит ореховые конфеты и шоколадных лягушек… В груди стало очень тепло. Он вспомнил, что Рон и Гермиона обещали прийти и привести Тедди. Они никогда его не обманывали. И сказали ждать. Значит, он скоро увидит своего замечательного мальчика!

Гарри с нежностью взял в руки бирюзовую детальку, потер в пальцах и улыбнулся. Потом его взгляд упал на остальные деревянные фигурки. Еще один треугольник, такой же, только темный, почти черный. Тоже мальчик? Внутри будто забил гейзер — обжигающий, сверкающий на солнце… Темноволосый малыш. Джеймс. Как он мог забыть? Джинни держит его на руках, а Джейми улыбается во сне, причмокивая и вздыхая. Их сын… Его любимый лягушонок. Он взял в руки этот темный треугольник и положил рядом с бирюзовым, соединив их в ромб. Внутри было столько радости, что он тихонько засмеялся. У него получилось!

Джинни, услышав его, пошевелилась и села в постели. Гарри, забыв обо всем на свете, увлеченно переставлял местами деревянные детальки, сидя у окна. В эту минуту он действительно напоминал маленького ребенка, вдохновенно играющего в кубики. От душераздирающего зрелища сердце у Джинни оборвалось и заныло. Однако поддаваться эмоциям было нельзя.

— Гарри, милый, с добрым утром, — сказала она негромко, подойдя к нему. — Как ты?

Он поднял на нее сияющее лицо.

— Джинни! Я вспомнил! Тедди и Джеймс. — ответил он. — Мои мальчики!

Она поцеловала его в лоб.

— Да, милый. Все верно. Сегодня они придут тебя навестить. Поэтому надо привести себя в порядок и одеть тебя понаряднее, как считаешь?

— Да, — согласился он, улыбаясь. Внутри у него цвели цветы и светило солнце, он был заранее согласен на все, что бы она ни предложила ему в эту минуту.

Не теряя своего лучезарного настроения, он послушно перенес визит целителя, выпил лекарство, немного поел, потом охотно переоделся в красивую темную пижаму и снова уселся у окна, полностью обратившись в ожидание.

— Мне нужно встретить Рона и Гермиону, — сказала Джинни. — Я скоро вернусь, Гарри.

— Я буду ждать, — с готовностью кивнул он, улыбаясь.

Джинни поцеловала его и вышла. Едва закрыв дверь, она закрыла лицо руками и всхлипнула. Не было сил удерживать горькие слезы, хлынувшие у нее из глаз.

— Что?! Что случилось?! — Рон стоял рядом. Смертельно встревоженный, он слегка тряхнул ее за плечи.

— Ронни, — выдохнула она с отчаяньем в голосе. — Откуда ты? Мы же договорились на одиннадцать. А сейчас только четверть…

— Я решил заглянуть пораньше, на всякий случай. Разведать обстановку. Потом пойду за Джейми. Что произошло, говори немедленно!

Она вытерла щеки.

— Я не знаю, сможет ли он стать прежним. Я проснулась сегодня, а он сидит в кубики играет. Радостный такой… О, Боже великий. Что, если он насовсем останется таким? Гарри! Такой умный, такой сильный, такой храбрый… Ронни, я этого не вынесу!

Он только молча прижал сестру к себе и вздохнул.

— Что будет дальше, никто не знает, Джин. Держись. Пока все идет хорошо, целители настроены оптимистично, а они не стали бы нам лгать. Давай, соберись с духом. Я сейчас в «Нору», за крестником, мы скоро вернемся все вместе.

Он ободряюще похлопал ее по плечу и ушел.

Через полчаса Гарри, у которого от избытка чувств не было сил произнести ни слова, нежно обнимал невысокого семилетнего мальчика с растрепанными бирюзовыми волосами. Тедди обхватил его, положив голову ему на плечо, а Гарри замер, прижавшись губами к его голове. От волнения он едва мог дышать.

— Папа, — проговорил Тедди, наконец, подняв голову. — Дядя Рон сказал мне, что ты заболел и поэтому долго не приходил.

— Да, Тедди, — ответил ему Гарри и умолк, снова обнимая его. — Мой дорогой мальчик…

Его едва хватило на то, чтобы по очереди обнять и поцеловать своих сыновей, сказать им несколько предложений. А потом лицо побледнело и будто потухло. Джинни тут же торопливо свернула встречу, и вся пришедшая толпа высыпала в коридор, пока Рон помогал Гарри устроиться в постели.

— Джинни, — вдруг позвала ее Гермиона. — Рон мне рассказал про сегодняшнее утро… Слушай, ты зря расстраиваешься. Мне, наоборот, кажется, что это хороший знак. Гарри нужно столько всего восстановить внутри себя, что… И ему очень трудно. Он ищет какой-то способ. Ищет выход из того лабиринта, в котором заблудился. Может, эти игрушки как-то ему помогают? Слушай, я хочу предложить тебе кое-что попробовать…

Еще через несколько часов безликая полупустая комната преобразилась. У окна появился длинный узкий стол со множеством разных предметов. Большая коробка с уже знакомыми деревянными деталями, несколько наборов «волшебной мозаики» разной степени сложности, большая стопка бумаги, карандаши, набор цветных открыток «Магическая Британия»…

Гарри, хорошо отдохнувший, воспринял перемены с интересом и даже энтузиазмом. Немедленно занял место у окна и снова начал собирать свою странную конструкцию из деревянных разноцветных деталей, то соединяя их на столе в длинную цепочку, то складывая друг на друга. Джинни, решив для начала понаблюдать за ним, сидела чуть поодаль, рассеянно листая спортивный журнал. После очередного возгласа радости, слетевшего с его губ, она подошла к мужу. Гарри поднял на нее сияющий взгляд.

— Джинни, я вспомнил! Смотри!

Он показал ей бирюзовый и темно-коричневый треугольники. Показал оранжевый и красный круги… Он по очереди называл все имена. Тедди и Джеймс, Рон и Гермиона. Потом он достал из коробки маленькое золотое сердце и, протянув ей, сказал:

— Джинни…

В эту минуту она поняла, насколько Гермиона права. Нет, это был не бред слабоумного, впавшего в детство. Гарри пытался собрать по частям свое разрушенное сознание. Деталь за деталью, он упрямо, усердно строил свой путь домой. Вспоминая, соединяя все то, что было смято и разорвано безжалостной рукой палача. Радуясь каждой удаче, каждому фрагменту, извлеченному из темного колодца болезни. И снова пробираясь вперед, разгребая завалы…

Джинни боялась дышать от радости, от гордости за него. Она села рядом, и Гарри медленно, вдумчиво рассказал ей все, что ему удалось построить. Он вспомнил профессора Шумова, с которым долгими часами разговаривал у окна с видом на небо. Он вспомнил Сьюзен, отважную и надежную, которая была для него настоящей опорой и другом. Вспомнил Джорджа. Вспомнил про полеты на метле и про квиддич. Наконец, старательно подбирая слова, рассказал ей про дом весьма странной конструкции, который занимал особое место в его сердце. И в его сбивчивом описании она с ликованием узнала их родовое гнездо, «Нору» с ее многочисленными пристройками и закоулками…

Прошло еще несколько дней. Периоды бодрствования стали намного длиннее. Находясь в покое и безопасности, под постоянной опекой целителей, Гарри окреп и теперь по много часов трудился и искал. То собирая волшебные паззлы, которые оживали, стоило положить на место последнюю деталь. То рисуя на бумаге какие-то схемы, понятные только ему одному.

Уверенность в полном выздоровлении становилась все больше. Успехи он делал невероятные. Джинни теперь свободно отлучалась из больницы, даже оставляя его в одиночестве. Но чаще всего с ним были Рон и Гермиона, подбадривая, помогая, разговаривая. Они вместе обсуждали все то, что ему удалось собрать и вспомнить. Однако не все шло гладко. Иногда его упорство играло с организмом злую шутку. И тогда после особенно яркого, успешного прорыва наступала апатия, когда Гарри сникал, бледнел и снова подолгу сидел, молча уставившись в окно невидящими глазами. Силы восстанавливались не так быстро, как требовала его порывистая, сильная душа, запертая в ослабевшем, искалеченном теле.

Неистово, упрямо, усердно Гарри рвался на свободу.

Утром домой к Терри Буту прилетела почтовая сова. Темная, сердитая птица принесла крохотную записку и, ухнув, тут же исчезла в пасмурном октябрьском небе. Они со Сьюзен только позавтракали, жена заканчивала убирать со стола. Развернув загадочное послание, он подскочил до потолка с возгласом изумления.

— Сью! Взгляни!

Твердым незнакомым почерком неизвестный корреспондент сообщал, что одного из тех, кто искалечил Гарри Поттера, они могут обнаружить в указанном месте в десять утра. И что желательно не доводить эту информацию до министерства, поскольку доброжелатель желает помочь непосредственно друзьям Гарри.

До указанного времени оставалось буквально полчаса, но им хватило нескольких секунд, чтобы принять решение.

На часах деревенской церкви часы пробили десять. Здесь дул пронизывающий ветер, раскачивая указатели и вывески. В Годриковой впадине мало что изменилось. На месте, где прежде стоял дом Поттеров, теперь был пустырь, заросший колючим кустарником. Узкая дорожка от калитки вела к груде камней — остатки фундамента по-прежнему лежали там, где их оставили после того, как полтора года назад разобрали рухнувший дом…

Здесь среди темных влажных камней, съежившись, лежал связанный человек. Сью и Терри подбежали ближе. Терри с палочкой наперевес прикрывал спину, оглядываясь по сторонам. Но нигде не было ни души. Да и инстинкт опытного мракоборца подсказывал, что опасности нет. Они склонились над связанным, не зная, что и думать, когда сбоку раздался шорох и из ниоткуда возник знакомый силуэт. Терри поднял палочку и застыл в изумлении.

— Надеюсь, вы не против, что я решил немножко вам помочь, — проговорил Драко Малфой. — Я охотился за этой тварью целую неделю.

— Малфой!

Сьюзен не то вскрикнула, не то ахнула, глядя на него.

— Откуда, черт возьми…

— Не только у Поттера есть мантия-невидимка, — ответил он, стягивая с себя темную, с искрами, мантию и запихивая ее за пазуху.

Он подошел ближе, бросил взгляд на лежащего на земле человека, и лицо его потемнело.

— Меня не было в стране, когда это случилось, — начал Драко медленно и глухо. — Я прочитал в нью-йоркских газетах… Сенсации такого рода разлетаются быстро. Десять дней назад вернулся и с тех пор… В общем, забирайте. Признаться, мне стоило больших усилий не прикончить его на месте. И не хотелось сообщать в аврорат. Во-первых, крыса, которая все это затеяла, запросто может работать в министерстве. А во-вторых... Полагаю, друзья Гарри найдут более эффективные способы вырвать из него правду. И отплатить ему за все, что он сделал.

— Малфой, я не знаю, что сказать, — наконец, заговорил Терри. — Ты уверен, что не ошибся?

— Абсолютно, — ответил Драко. — Он жив только для того, чтобы вы сами во всем убедились. Иначе я просто разрезал бы его на мелкие кусочки и скормил собакам.

— Почему ты сообщил мне, а не Уизли? — спросил Бут.

— Мы с ним не слишком ладим, ты же в курсе, — бросил Драко. — И он знает мой почерк. Из этого вряд ли получилось бы что-то стоящее. И уверен я только в них и в вас.

— Что ж, логично, — согласился Терри. — А почему притащил его сюда?

— Мне показалось, что это будет ему полезно, — ответил Малфой.

Сьюзен до этой минуты стояла неподвижно и безмолвно переводила взгляд с Драко на мужа, а от них — на связанного пленника. Ее вдруг заколотило, лицо пошло красными пятнами.

— Терри, я не могу, — проговорила она незнакомым голосом. — Не могу…

Он среагировал молниеносно: сжал ее в стальном объятии и потащил назад. Сью, утратив самообладание, взвизгнула и все-таки успела немного задеть ногой лежащего. Тот, оглушенный заклятием немоты, только охнул и еще больше сжался в комок.

— Малфой, хватай эту падаль и за мной, — коротко выдохнул он, покрепче обхватив Сьюзен, которая задыхалась и билась у него в руках. — Деревня Сент-Мэри-Уайт, трактир «Дракон и рыцарь».

Тот кивнул и взял пленника за плечо. Они трансгрессировали друг за другом.

У знакомого трактира никого не было — в десять утра никто обычно не ходит в подобные заведения. Они беспрепятственно ввалились внутрь. Терри заботливо усадил Сьюзен, которую по-прежнему била дрожь, и бросился вверх по лестнице, искать хозяина.

— Драко, — едва дыша, наконец, проговорила Сью. — Спасибо…

— Не за что, — мрачно бросил он. — Это самое малое, чем я мог помочь. Хотя какая теперь, к дьяволу, помощь…

Она хотела сказать ему, но в этот же миг язык будто приклеился к небу. Конечно же. Гермиона наложила на них заклятие немоты… Бедняга, он уверен, что все потеряно...

— Драко! — она подняла на него взгляд, стараясь хотя бы так внушить ему немного надежды. — Не отчаивайся. Не могу сказать, мы связаны… Но… Не унывай.

— Что?! Гарри?! — он вскинулся и подался к ней навстречу.

Она покачала головой, не имея возможности ответить ему словами, сделала выразительный жест руками.

— Так, понял, — кивнул он и вздохнул с облегчением. — Ладно. Все потом.

Вернулся Терри вместе со Смитом, который, увидев Драко, бросился к нему, похлопав его по спине своей огромной ручищей с такой радостью, что даже сдержанный и замкнутый Малфой улыбнулся и тепло ответил на приветствие.

— Ты можешь закрыть трактир на пару часов? — спросил Терри. — Нам нужен общий сбор, экстренный. В академии занятия, не хочется привлекать лишнее внимание.

— Конечно! О чем речь! — воскликнул Смит.

Терри отправил срочное сообщение участникам «Бумеранга» и сел рядом с Драко. Повисла пауза. Пленник немного пошевелился и замычал, Бут, сжав зубы, вполсилы оглушил его, и тот снова затих. Сьюзен сидела, отвернувшись, стараясь даже не смотреть на лежащего на полу негодяя. Она все еще судорожно вздыхала.

— У Шумова и Долгопупса занятия, — сказал Бут. — Эрни и Падма дежурят. Поэтому им я пока не стал ничего сообщать. Пошлем сову после.

— Держу пари, Уизли набросится на меня с подозрениями, — проговорил Малфой, слегка усмехнувшись. — Есть вещи, которые не меняются. Но, полагаю, авроры имеют доступ к веритасеруму. И я готов пройти проверку прямо здесь, при всех, если вам от этого станет легче.

— Не знаю, как Рон, но лично я ни в чем тебя не подозреваю, Малфой, — ответил ему Терри. — После всего… Я видел твое лицо тогда. Так что… Нет, эта тварь очень хитрая и незаметная. Кто-то, на кого можно подумать в самую последнюю очередь. Кстати, у веритасерума есть антидот. Тоже довольно редкое вещество, но человек, способный напасть на Гарри, наверняка имеет к нему доступ. Знаешь, Гермиона нашла более эффективный способ проверки.

— Не удивил. Она всегда была сообразительной, — фыркнул Малфой. — Что ж, пусть Грейнджер применяет свои способы.

Раздался громкий хлопок трансгрессии, в трактир вошел Энтони. Еще через несколько секунд — Симус, следом за ним прибыла Полумна, следом за ней Джастин. Последними из пространства шагнули Рон с Джорджем. И, наконец, вбежала Гермиона, растрепанная и взволнованная.

Едва все ввалились в трактир, Смит запер и зачаровал дверь.

Рон, встретившись взглядом с Малфоем, застыл на месте, сжал зубы, напрягся и слегка покраснел. Малфой лишь пожал плечами и переглянулся с Терри. Мол, все предсказуемо, как я и ожидал.

— Спокойно, Рон, — поспешил бросить Терри, окинув взглядом немую сцену. — Именно Малфой приволок эту падаль.

— А откуда мне знать, что это не его рук дело? — гулким зловещим голосом ответил тот, сверля взглядом закадычного врага.

— Это легко проверить, Ронни, — произнесла Гермиона, беря его за руку. — Можем ограничиться веритасерумом. Я могу еще раз произнести «бумеранг»… Хотя нет. Не могу.

— Почему это? — удивился Рон.

— Потому что это подействует на всех присутствующих. И после этого наш гость ничего нам не расскажет, — Гермиона с гневом и отвращением покосилась на лежащего пленника. — И вместо его признаний мы будем слушать его вопли. Ты этого хочешь?

— Ну уж нет, — буркнул Рон. — Хорошо, Малфой. Объясни нам все.

Малфой вздохнул и, оседлав тяжелый стул, сел. Все вокруг последовали его примеру.

— Как я уже объяснил Буту, я был в Америке, когда это случилось. И узнал обо всем из газет. Десять дней назад вернулся и решил попробовать поднять кое-какие старые связи…

Он покосился на Смита, который присел недалеко от всей компании.

— Мне дали наводку на нескольких бывших егерей, которые перебивались сомнительными заработками и вдруг начали хвастаться большим уловом. Я выслеживал их по очереди. Не могу сказать, что это было легко или приятно. Пришлось пить всякую дрянь по разным забегаловкам с разной швалью… В общем, на все про все ушла примерно неделя. Этот — один из двоих, кто выполнял заказ.

Он умолк, и в повисшей зловещей тишине все взгляды устремились на лежащего человека.

— Полагаю, что великие гуманистические законы, которые с такими усилиями протащил Гарри во время Большой реформы, теперь не позволяют подвергать подозреваемых допросу с пристрастием. — Малфой вздохнул и усмехнулся. — Вечное его стремление улучшить весь окружающий мир обернулось в конечном итоге против него самого…

Он сглотнул, тряхнул головой и продолжил:

— Поэтому я решил сообщить вам, так сказать, частным порядком. И отдаю эту пакость на ваше усмотрение. Поверьте мне, я знаю, что вы чувствуете. Потому что лично я в данный момент больше всего хочу достать палочку и проверить парочку непростительных заклинаний на его шкуре.

— Не ты один, — выдохнула Сьюзен.

Все негромко загудели.

— Что будем делать? — спросила Гермиона, не выпуская из руки ладонь мужа.

— Отдайте его мне на тридцать минут, — незнакомым голосом прохрипел Рон. — Отдайте, пожалуйста…

— Нет, — одернула его жена. — Нет, Ронни.

Она окинула взглядом собравшихся и сказала:

— Сейчас самый хладнокровный из нас допросит его с веритасерумом. А потом мы сообщим Шумову. И я уверена, что он найдет способ запереть его в надежном месте. И допросить еще разок. Своими методами. Он прекрасный легилимент, как нам всем известно. И вынет из этого туловища все, что только будет возможно. А мы не станем пачкать свои руки о такое… вещество. Мы не станем нарушать то, что так важно для Гарри. Чтобы потом ему было не стыдно за всех нас.

Ее взгляд, решительный и суровый, вдруг встретился с взглядом Драко. Она еще несколько мгновений смотрела на него, потом дернула плечом и произнесла:

— Гарри доверяет тебе, Малфой. А я, в свою очередь, благодарю тебя за помощь. От всей души. Чтобы ты понял, насколько я искренна, хочу сказать тебе кое-что… Мы решили держать это в глубокой тайне. Остальные сказать не смогут, потому что в прошлый раз именно я наложила на всех заклятие немоты. И на тебя наложу, уж прости. В общем…

Она вздохнула и улыбнулась.

— Гарри намного лучше. Я была у него буквально три часа назад. Ему действительно намного лучше. Впереди еще огромный путь, но… Теперь уже понятно, что Гарри выздоровеет. Скорее всего, полностью. Вы бы видели, какие чудеса он творит… Целители говорят, что никогда не видели ничего подобного. Он вернется, ребят! Теперь это известно точно.

Малфой смотрел на нее, не в силах произнести не слова. Потом отвернулся и пару мгновений в установившейся тишине было слышно только его тяжелое дыхание. Потом он снова повернулся.

— Спасибо, — ответил он глухо. — Мне было очень нужно это услышать. Передай ему привет, пожалуйста.

— Обязательно, — кивнула Гермиона. — Пока он помнит не всех, но у него каждый день случаются какие-то открытия, так что когда придет подходящий момент...

Ликование от новостей, выходивших на первой полосе «Ежедневного пророка», в первые дни приносило сильное, сладкое удовлетворение. Читать об этом в каждой газете, слышать, как это обсуждают в Атриуме, в лифтах, в кабинетах, в Косом переулке, в магазинчиках, как спрашивают друг у друга, кто мог осмелиться. Подслушивать самые разные предположения, кто стоит за этим. Делать скорбное лицо, выражать сочувствие и тайком наслаждаться, глядя на лицо этой мерзкой Грейнджер, раздавленной, убитой горем. Отличный план! Приятно было и ей заодно прищемить хвост. Малолетняя выскочка без роду и племени. Всезнайка, которой вечно до всего есть дело. Что ж, и тебя отучу от дурной привычки путаться под ногами у серьезных людей. В ближайшее время тебя будет интересовать только твой драгоценный Поттер, и ты, наконец, перестанешь совать свой длинный нос в чужие дела… Куда только муж смотрит, лопух безмозглый. Жена безо всякого стыда крутится вокруг другого, а ему хоть бы хны…

Ну, эти трое вообще. Слиплись, как конфеты на солнце. И при этом Грейнджер спокойно смотрит в глаза его жене, они вроде даже дружат… Невозможно разобрать, кто кому кем приходится. Впрочем, кончился твой праздник, стерва бессовестная. Без его поддержки ты быстро потеряешь свое влияние и, может, поймешь, что пора тоже уходить из министерства…

Цель достигнута. Но почему, почему чувство победы оказалось таким мимолетным? Казалось, что эта хмельная радость, темная и вязкая, вкусная, как мёд, будет вечно наполнять пустоту внутри, что принесет, наконец, избавление, залечит все раны… Но вот, мщение свершилось, а мёд удовольствия почему-то иссяк слишком быстро. И снова в груди пусто и холодно. Если б можно было хоть ненадолго заглянуть в его палату в больнице св. Мунго! Досыта насладиться этим зрелищем! Столько знаменитых, могущественных магов мечтали его одолеть, и кому досталась заветная победа? Они до конца времен будут гадать и никогда не догадаются. История бесславного, позорного падения Гарри Поттера останется в хрониках такой же тайной, как исчезновение двух принцев из Тауэра… Мальчик-Который-Спятил. Ха-ха-ха, до чего же ты нелепый, Гарри Поттер. До чего же наивный и глупый. Этот средневековый героизм, который вечно лез из тебя, как перья из подушки. Как же легко было тебя заманить. Какое удовольствие было обнаружить, что, оказывается, и ты боишься боли. И тебя можно сломать и превратить в бессмысленное растение… Жаль, что нельзя понаблюдать за тобой сейчас. Палату такой знаменитости наверняка охраняют по высшему разряду, даже мышь не проскочит. Великий герой превратился в никчемный овощ, пускающий слюни. Ха-ха-ха…

Однако с этими черными струпьями на коже нужно что-то делать. Подцепили неизвестную заразу непонятно где, дочь жалуется, что у нее тоже появились два пятнышка. Хуже всего то, что и у ее годовалого сына те же симптомы. И никакие средства не помогают. А уж я смыслю в зельях получше многих других… Пожалуй, все-таки возьму выходной и схожу завтра в больницу св. Мунго. Заодно поинтересуюсь здоровьем нашего драгоценного пациента, может, все-таки удастся заглянуть, проведать, так сказать. Отвести душу. Так долго вынашивать свою месть, так долго готовить ее, как сложное зелье, провернуть все так изящно. И не иметь возможности насладиться плодами своих трудов. Даже за процессом понаблюдать не вышло — слишком велик риск, что тебя узнают. Действовать через посредников всегда безопаснее… Да, этого удовольствия не досталось ни капли. Впрочем, грех жаловаться. Результат блестящий. Великие волшебники не справились с ним и сгинули, а я… Я сильнее. Пусть даже моего имени никто не знает. Я — невидимка. Вы не обращаете на меня внимания, когда встречаете по утрам в Атриуме, вы едва ли вспомните, как меня зовут. Что ж, тем хуже для вас. Я не Поттер, мне не нужна громкая слава, фотографии на первых полосах и толпы репортеров, шляющихся следом. Мой приз получше вашего. Быть невидимкой и наблюдать. Тот, кто может быть невидим, становится всесильным. Я так многое смогу. Не только уничтожить этого глупого мальчишку…

* * *

— Ему потребуется несколько дней, чтобы оклематься, — глухо произнес Шумов, стараясь никому не смотреть в глаза. — Но я вынул все, что мог…

Никто из собравшихся в конференц-зале академии даже в страшном сне не мог представить себе Алекса Шумова в таком состоянии. Всегда казалось, что этот человек выкован из дамасской стали. Он никогда не терял самообладания, никогда не позволял чувствам взять над собой верх. Сила духа, уравновешенность и здравый смысл — это было самой сутью его натуры.

Но только не сегодня. Сегодня он был потрясен и подавлен до такой степени, что у него тряслись руки. Шумов пытался овладеть собой, утихомирить разбушевавшиеся эмоции, скрыть все от остальных, но получалось скверно.

— Его зовут Фергюссон, — начал он, нервно теребя в руках лист пергамента. — Франсуа Фергюссон. Мелкая никчемная тварь на побегушках у разных негодяев. В последнее время выполнял разные поручения вместе со своим дружком. Имени дружка он не знает, знает только кличку — Беглый. Высокий, худощавый, с проседью. Вы про них все правильно вычислили. Пьет, как извозчик. Оба — бывшие егеря, в последние годы опустившиеся на самое дно и не брезгующие ничем. Падение Волдеморта и разгром его сторонников сильно по ним ударили. Поэтому вполне понятно, что Гарри они сильно недолюбливают.

О заказе договаривался Беглый. Фергюссон заказчика видел лишь однажды, издалека. Лица не запомнил. Деньги им заплатили просто шальные — тысячу за двойное убийство, за которое Гарри объявили в розыск. И две тысячи — за самого Гарри. Они отродясь не видели таких денег, поэтому согласились. В сарае действовал в основном Беглый, этот большей частью наблюдал и помогал...

Шумов опустошил стакан воды, который стоял перед ним. В зале стояла такая тишина, что каждый слышал лишь стук собственного сердца.

— Зачем это понадобилось заказчику, они не спрашивали, — продолжил он после паузы. — Место выбирал заказчик. Он же подготовил там все. Он же присутствовал, скрываясь под маской. Потом лично проверил результат. Расплатился, и с тех пор они его не видели.

— Спасибо, профессор, — тихо заговорила Сьюзен. — Никто из нас не смог бы…

— Да, — выдохнул он и, ни на кого не глядя, встал и вышел из комнаты. Ему нужна была передышка. Хотя бы четверть часа, чтобы прийти в себя. Чтобы отдать им все необходимые воспоминания для Омута памяти. Отделить все важное от той бесконечной, чудовищной, жуткой картины истязаний, которую он вынужден был созерцать, пока продирался к самому началу этой истории… Он видел и слышал все, что было в том треклятом сарае. И он не мог этого вынести. Равно как не мог позволить друзьям Гарри увидеть все это. Едва ли Рон Уизли или Гермиона Грейнджер, или Невилл с его чистой, чувствительной душой, да и все остальные способны выдержать это зрелище...

Все остальные остались сидеть на своих местах, не шевелясь и не произнося ни звука.

— Держу пари, что никто никогда не видел его таким, — произнес Рон сдавленно.

— Тебя бы на его месте просто удар хватил, — с состраданием в голосе ответил ему Симус. — Так что неудивительно… Легилименция вообще вещь мерзкая. А уж шаг за шагом вытаскивать на поверхность такие вещи…

— Ты хочешь сказать, что для того, чтобы выяснить все это, ему пришлось… — Джордж Уизли начал фразу и словно поперхнулся. Нервно закашлял и продолжить не смог.

Симус хмуро кивнул.

— Да. Просмотреть весь мультик с конца к началу. Со всеми подробностями, которые запомнил этот гад. А он наверняка получил немало удовольствия…

Снова повисла тишина. Каждый понимал, что произошло. И пытался осознать и вместить. Шумов распотрошил пойманного палача с помощью легилименции и добыл из него все ценные сведения, какие возможно. Продираясь через немыслимое, непереносимое зрелище...

— Должен признать, что твоя идея, Малфой, кажется мне очень привлекательной, — прошелестел Терри Бут, нарушая зловещее молчание.

— Какая идея? — вскинулся Рон. Он обнимал за плечи бледную Гермиону и всеми силами пытался отогнать жуткие картины, встававшие перед его внутренним взором.

— Разрезать эту падаль на мелкие кусочки и скормить собакам, — пояснил Бут.

— Я участвую, — прорычал Рон. — Впервые в жизни я согласен с Малфоем.

Драко невесело усмехнулся, бросив на него выразительный взгляд. Но тут встрепенулась Гермиона.

— Погодите вы, — произнесла она сдавленным голосом. — Понятно, что все мы в бешенстве, но…

— Это еще слабо сказано, — вставила Сьюзен.

— Но эта никчемная куча дерьма — лишь мелкая сошка, — закончила свою мысль Гермиона. — И он единственный, кто может связать нас с остальными. С Беглым, с заказчиком.

— Да, разумеется, ты права, Гермиона, — сказал Невилл. — Но, честно говоря, сейчас так хочется последовать предложению Драко…

— Мне тоже, — выдохнула Гермиона. — Но, во-первых, большинство из присутствующих все-таки мракоборцы, а не бандиты с большой дороги, чтобы устраивать самосуд. А во-вторых, сначала нам нужно добраться до заказчика. И до Беглого.

— Есть идеи? — подал голос Бут.

— Есть, — вдруг заговорила Падма. — Его следует привести в чувство и отпустить.

— ЧТО??!

Они все разом завопили и повскакивали с мест.

— Если вы дадите мне договорить, — с достоинством продолжила Падма, — я буду очень вам признательна. Да, его следует отпустить. Но не просто так. А, например, под заклятием империус. И с четким указанием, что делать.

— И это говорит мракоборец, находясь в стенах в академии аврората, — с усмешкой бросил Малфой. — Куда катится этот мир! Ладно, шучу. Если оставить лирику, я тоже считаю, что это единственный выход. Но я не ожидал, что эту идею озвучит кто-нибудь из вас.

— Думаешь, ты самый умный, что ли? — ядовито поинтересовался Рон.

— Отнюдь, Уизли, — Драко повел плечом и снова усмехнулся. — Я просто полагал, что непростительные заклятия недаром называют непростительными. И что работники мракоборческого центра об этом осведомлены.

— Разумеется, мы в курсе, Малфой, — ответил Джастин. — Но есть ситуации, в которых без них обойтись нельзя. И сейчас у нас ровно такая ситуация.

— Если действовать строго по протоколу, — вставил Эрни Макмиллан, — то нужно немедленно идти к Робардсу и получать официальное одобрение от Кингсли. Но из-за новых законов, которые так настойчиво отстаивал Гарри, это займет по меньшей мере неделю, и к концу этой недели про нашу тайную операцию будет знать половина министерства.

— Поэтому разумнее всего будет действовать на свой страх и риск, — резюмировала Падма. — Подписать сейчас общий свидетельский протокол. Может, это потому будет служить нам оправданием во время служебного разбирательства.

— Никакого разбирательства не будет, — послышался голос от двери. Это вернулся Шумов. Бледный, но уже вполне овладевший собой. — Я как начальник академии аврората имею кое-какие полномочия. И я охотно подпишу любые разрешения, которые потребуются. Тем более, что сейчас действительно нет никакого другого выхода.

— Когда его можно будет использовать? — спросил Рон.

— Думаю, мне хватит трех-четырех дней, чтобы подлатать и подготовить его, — ответил Шумов.

— Тогда давайте сядем и продумаем все до мелочей, — бросил Рон, возвращаясь на свое место.

Бумеранг был пойман. И нужно было рассчитать все очень тщательно, чтобы, отправившись в обратный полет, он попал точно в цель.

— У меня странное ощущение, — произнес Гарри, когда после всех длительных утренних процедур Джинни расчесывала его непослушные черные волосы, — будто я проспал несколько лет.

Рон и Джинни переглянулись. Впервые с того момента, как его доставили в больницу св. Мунго, Гарри был действительно похож на себя прежнего.

— Мерлин великий, — выдохнул Рон, боясь поверить самому себе.

— В голове такая каша, — растерянно продолжил Гарри. — Я не знаю, как сюда попал. Не знаю, как долго здесь нахожусь. Я не могу вспомнить, что делал последнее время. А когда пытаюсь об этом думать, все только сильнее запутывается…

— Тебе пока не стоит сильно напрягаться, дружище, — сказал Рон. Он старался говорить очень спокойно, но голос от волнения плохо слушался. — Чудо, что ты вообще жив. Так что сейчас твоя задача восстановить силы. Не думай ни о чем. Просто отдыхай.

Гарри посмотрел на него, улыбнулся, потом сосредоточенно нахмурился.

— Я понимаю, что со мной что-то случилось, — сказал он. — И что вы здорово со мной намучились. Но… Не могу ничего понять. Это прозвучит глупо, но я даже не знаю, сколько времени прошло.

Он поднял взгляд и улыбнулся:

— Надеюсь, Тедди еще не закончил Хогвартс? — спросил он, усмехнувшись.

Рон рассмеялся.

— О, нет, приятель, не все так плохо! Прошло всего чуть больше месяца. И знаешь…

Он сел рядом, даже не пытаясь скрыть сильное волнение.

— Просто хочу сказать… Мы… Я… Это настолько…

Не найдя подходящих слов, он просто схватил его руку и сжал.

— С возвращением, Гарри! — наконец произнес Рон, задохнувшись от избытка чувств.

Гарри покачал головой и протянул руки.

Они крепко обнялись.

Джинни закрыла лицо рукой, всхлипнув, но мгновение спустя принялась торопливо и испуганно вытирать лицо. Гарри смотрел на нее с тревогой, потом взял за руку и притянул к себе.

— Милая, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, раз ты плачешь, — печально произнес он, гладя ее по голове. — Простите меня, пожалуйста. Я не помню, что я вытворил на этот раз. Честно. Но я по вашим лицам вижу, сколько хлопот вам доставил. Но я не помню, правда. Вообще пока плохо соображаю...

— Ты ничего не натворил, Гарри, — всхлипнув, ответила Джинни. — Не обращай внимания. Просто мы очень рады, что ты живой. Ты здесь, разговариваешь с нами. Большего и не нужно.

— Значит, все и правда серьезно, — вздохнул он, потирая ладонью лоб. — Вы мне расскажете?

Рон отрицательно помотал головой.

— Нет, Гарри. Целители говорят, что ты должен все восстановить сам. Нам нельзя вмешиваться, чтобы тебе не навредить, понимаешь?

— Пока не очень, — вздохнул он снова. — Вообще все какое-то… Как будто книгу разодрали на отдельные страницы. И теперь надо заново соединить все по порядку. И трудно разобраться, где сон, а где реальность…

— У тебя очень хорошо получается, — улыбнулась Джинни. — Я так горжусь тобой, если бы ты знал! То, как ты склеиваешь эти свои страницы последние три недели… Это невероятно. Главное, наберись терпения и не торопись, хорошо?

— Легко сказать, — усмехнулся Гарри. — Когда не можешь вспомнить, когда последний раз укладывал спать собственного сына… Ощущение так себе.

— Ничего-ничего, дружище, всему свое время, — ответил ему Рон. — Еще две недели назад это выглядело несбыточным чудом...

— Кстати, о чудесах. А где моя волшебная палочка? — внезапно спросил Гарри.

Уизли переглянулись между собой.

— Гарри… Если честно, то мы не знаем, — тихо начала Джинни, с тревогой глядя на него. — Когда Сью и Бут обнаружили тебя, ты был без палочки. Боюсь, что ее у тебя отобрали…

Она, испугавшись, что сказала лишнее, не закончила фразу и умолкла.

— Кто отобрал? — вскинулся Гарри. — Кто?

— Мы толком не знаем, что случилось, — уклончиво ответил Рон. — Но когда тебя нашли, палочки при тебе не было.

Гарри умолк, потрясенный и расстроенный. Еще минуту он смотрел перед собой, пытаясь осознать случившееся. Любимая палочка из остролиста, которая столько с ним прошла… А что прошла? Что вообще с ним было? Почему и кто ее отобрал?

Он сильно побледнел и сник.

— Что-то случилось, — пробормотал он с волнением и болью в голосе. — Что-то случилось. Я должен вспомнить.

Перед глазами завертелся калейдоскоп из каких-то цветных пятен, звуков, лиц. Голова закружилась, Гарри закрыл лицо руками, и Джинни, мгновенно поняв, что происходит, обняла его, и через некоторое время он, поддавшись магии ее волшебных прикосновений, успокоился и отключился.

— Этого следовало ожидать, — вздохнула Джинни, укладывая мужа в постель. — Всегда был такой. Неугомонный… Чуть что — вперед галопом, наперегонки с поездом… Ох, Гарри.

— А я уже успел обрадоваться, что он в порядке, — горестно буркнул Рон, глядя на друга.

— И правильно сделал. Он первый раз за все это время по-настоящему пришел в себя, Ронни. Сегодня у нас маленький праздник, — ответила она, улыбаясь. — Посиди здесь с ним, а я схожу, позову целителя.

Еще через несколько минут они сидели у окна, глядя на спящего Гарри, и целитель в лимонной мантии тихонько объяснял.

— Не хочу вас пугать, но сейчас наступает самое непростое время, миссис Поттер. Он, без сомнений, делает очень большие успехи, и, пожалуй, этот случай можно будет описать в какой-нибудь статье для научного журнала. Но… Как бы это вам объяснить. Он словно заблудился в лабиринте, в котором живет чудовище. И сейчас он приближается к тому повороту, где ему придется встретиться со своим минотавром. И от исхода этой встречи будет зависеть все его будущее.

— Что еще за минотавр? — переспросил Рон.

— Все то темное, мучительное и страшное, что случилось с ним, — вздохнул целитель. — А в жизни мистера Поттера было немало подобных событий. До сих пор он словно находился в коконе. В полном покое, словно отгородившись от того, чему его подвергли. А теперь ему предстоит выбраться из него и заново узнать самого себя. Все вспомнить. Осознать. И преодолеть. Только тогда он сможет действительно стать прежним.

— А если нет? — спросила Джинни. — Мерлин великий, разве человеку вообще такое под силу?

— Да, — ответил целитель. — Такие прецеденты крайне редки, но не уникальны. Если он не справится, тогда его психика найдет какой-то другой способ существования. Прежним он уже не будет, но и слабоумным — тоже. О работе мракоборца, думаю, придется забыть. При худшем раскладе — возможно, о любой работе вообще. Но… Важно то, что он жив и в какой-то степени уже восстановил свою ментальную форму. За такой короткий срок такой прогресс — это очень большая редкость. Но если он не опустит руки и продолжит трудиться, вполне возможно, что через несколько лет восстановится почти полностью.

— Тут весь вопрос в том, что будет означать слово «почти», — проговорила Джинни, хмурясь. — Хотя лично я счастлива просто потому, что он жив и понемногу приходит в себя.

Рон почесал затылок и сказал твердо и уверенно:

— Все будет нормально, Джин. Он вернется. Ты еще вспомнишь сегодняшний день и то, что я сказал тебе сейчас. Не знаю, сколько времени это у него займет. Месяц, год, два, не имеет значения. Гарри справится. Я видел это много раз. Уж если он взялся за дело, ни за что не отступит. А мы ему поможем. И пока он побеждает своего минотавра, мы выследим своего...

* * *

Он тонул в ледяной воде. Все внутри смерзлось, он задыхался, бился об лед и не мог выбраться. И мутная, зеленоватая тьма уже жадно окутывала его, утягивая куда-то, когда чьи-то крепкие руки схватили и потащили его прочь, наверх, на воздух, в тепло…

Джинни обнимала его, прижимая лохматую голову к сердцу. Он, закрыв глаза, просто слушал, как оно стучит, прижавшись к ней, доверившись ее тонким, нежным пальцам, которыми она гладила его по голове. Ее руки почему-то излучали свет, будто она была в тончайших золотых перчатках, которые отражали солнечные лучи. И это сияние проникало ему внутрь, изгоняя из головы страшные мысли и тяжелые, навязчивые видения… Вокруг шелестела молодая листва и пели птицы, а он просто тонул, пропадал в ее неторопливых, тихих ласках, в этом удивительном ощущении тепла, покоя и защищенности…

Тедди смеется и стремглав бежит к нему навстречу. Он подхватывает его и кружит, кружит, с нежностью глядя, как ветер треплет его бирюзовые волосы. Картинка вдруг вздрагивает и осыпается голубыми лепестками каких-то неизвестных ему цветов. Запах шоколада и резкий, пронизывающий холод, словно высасывающий душу. И страх, тягучий, липкий и отвратительный, начинает наполнять рот и горло…

— Экспекто патронум!

Вспыхивает свет. И серебряная лань снова и снова бьет копытом черную мерзкую массу, окружившую его. Тьма осыпается со стеклянным звоном, распадаясь на мелкие острые осколки, которые больно втыкаются в кожу. Он зажмуривается от боли и старательно стряхивает их с себя, стараясь наклониться как можно ниже, чтобы они не попали на лицо и в глаза, а когда, наконец, этот ранящий дождь заканчивается, он открывает глаза…

Красные глаза на змеином лице смотрят, не мигая, безо всякого выражения. Ни радости, ни боли, ни удивления. Только лютый холод и тоскливое осознание неминуемого конца… Холодный высокий голос произносит «авада кедавра!», и ему в лицо летит яркая зеленая вспышка. И он проваливается куда-то во тьму…

* * *

— Как я и предупреждал, — проговорил целитель. — Он подошел к самому сложному рубежу, миссис Поттер. Теперь все будет зависеть только от того, хватит ли ему сил.

— Можно ли как-то облегчить ему все это? — сдавленно спросила Джинни. — Эти кошмары, которые начали его преследовать… Невыносимо смотреть, как он мучается и стонет. И не может проснуться, хотя я и пытаюсь его разбудить.

— Понаблюдаем сегодня и завтра. Если будет совсем плохо, придется подключить сомнограф. Это даст ему отдых, но будет мешать продвигаться вперед. Эти сны — часть процесса, понимаете? Так возвращаются образы прошлого, так осколки снова всплывают на поверхность, требуя расставить их по местам. Чтобы вернуться, ему, в сущности, придется родиться заново. Пересобрать самого себя...

— Да, он сказал, что будто книгу внутри разорвали, и теперь нужно собрать все страницы по порядку…

Целитель улыбнулся.

— Мистер Поттер очень точно охарактеризовал, что с ним происходит. Он сохраняет эту способность даже в таком состоянии… Что ж, наблюдайте за ним и при любых изменениях сообщайте мне, пожалуйста.

Он повернулся к двери, но потом остановился.

— Да, кстати. Вы просили сообщать… За последние четыре дня состоянием здоровья мистера Поттера интересовались шесть человек. Двое служащих министерства, мужчина и женщина, говорят, что знают Гарри по работе и очень волнуются. Еще двое репортеров — очень назойливая блондинка из «Ежедневного пророка» и какой-то недотепа с «Радиомагии». Некий странный коротышка по фамилии Дингл и весьма симпатичная девушка лет шестнадцати. Хотела передать ему в палату большой букет цветов, но у нас четкие указания — никаких визитов и подарков. Она была так расстроена, что духу не хватило ей отказать. Мы взяли цветы и оставили их в холле, на стойке регистрации.

— Благодарю вас, — улыбнулась Джинни. — Да, лучше обойтись без неожиданностей. Особенно сейчас, когда Гарри собирается с силами, чтобы преодолеть очередной сложный рубеж… Помнится мне, однажды мистеру Боуду подарили на Рождество цветок в горшке, а потом его обнаружили задушенным…

— О, не переживайте, миссис Поттер! — кивнул целитель и тихо вышел за дверь.

Джинни достала палочку и, взмахнув, отправила брату говорящего патронуса с последними новостями. Возможно, это была снова ложная тревога — Гарри был знаменит, и многие искренне переживали за него, но они договорились не пропускать ни одной мелочи. Она сообщила о новом кризисе в состоянии мужа и о шестерых визитерах, которые приходили в больницу что-нибудь разузнать. А потом вышла в пустой коридор, заперев дверь.

Комната Гарри находилась в особом крыле, в отдалении от основного больничного корпуса. Этого требовал, во-первых, специфический характер его болезни, а во-вторых, тот факт, что ему по-прежнему угрожала опасность, поскольку люди, напавшие на него, до сих пор не найдены. Здесь действовали особые защитные чары. Джинни вздохнула, дошла до конца коридора, машинально, без особой цели заглянула на винтовую лестницу рядом с решеткой лифта…

С лестницы вниз метнулась какая-то тень. Сердце у Джинни подпрыгнуло и сжалось. Тревоги последних недель обострили все ее чувства до предела. Она буквально кожей почувствовала опасность. Инстинкт взревел, как боевой слон… Кто-то бродит у лестницы в пустой коридор, в котором содержится только один пациент. Ее муж. Гарри… Она вытянулась в струну и ринулась вниз, вытаскивая палочку на ходу. Под ногами загрохотали, запели косые ступени, тень тоже ускорилась, метнулась за угол, и Джинни, скрипнув зубами от разочарования и ярости, услышала хлопок трансгрессии...

Как досадно, что ничего не вышло. Хорошо еще, что получилось улизнуть. Удалось дойти почти до самой двери... Так хотелось взглянуть… Что ж, надо признать, что Поттера окружают очень преданные женщины. Что эта Грейнджер, что жена. Сторожит у его порога, как собачонка. Живет она, что ли, в этой больнице…

Ну, раз его так изолировали и охраняют, значит, и вправду дело плохо. Что ж, превосходно. Нет смысла более вспоминать о существовании этого жалкого, никчемного овоща. Прощай, Поттер. Прощай, великий герой волшебного мира! Тебе не суждено узнать, кто одолел тебя. Все, что тебя ожидает — это четыре стены палаты для умалишенных. С тобой, наконец, покончено. Теперь можно попробовать восстановить то, что ты успел разрушить. Хотя бы попытаться. Почему нет?

Как утолить пламя, которое продолжает гореть внутри? Почему так пусто? Все съежилось и ссохлось, как от безжалостного зноя. Так долго эта месть занимала все мысли, все время, так долго она была мечтой, давала сладкое предвкушение, давала смысл. А теперь, когда все свершилось — чем теперь жить? Чем наполнить эту высохшую пустоту внутри? Разве его позор не должен был излечить все раны?

Да, есть кое-что приятное и согревающее. Вот она, его палочка. Великолепный экспонат для коллекции. Приятно подержать ее в руках, повертеть в пальцах. Почувствовать свою победу, свое превосходство над ним. Палочка поверженного врага. Что может быть лучше? Разумеется, нельзя пользоваться ею, нет смысла так рисковать. Она слишком приметная, слишком известная. И из руки просто выпрыгивает, совершенно не желая слушаться… Простейшее «репаро» не получается. Осколки стакана только перевернулись в воздухе и разлетелись еще дальше. Нет. Его палочка тоже будет заперта в четырех стенах и больше никогда не сотворит магии. Как и ее хозяин. Она будет лежать здесь, на каминной полке. В вечном плену. И каждый взгляд на нее будет возвращать мне вкус и радость триумфа…

* * *

Кризис был тяжелый. Со стороны казалось, что он почти полностью потерял рассудок, что болезнь снова владеет им безраздельно. Но Джинни знала, что это не так. Просто его тело, ослабленное страшными испытаниями, еще не могло вынести того огня, которым горела его душа. Изредка Гарри говорил несколько слов — почти как раньше. Но большую часть времени он молчал. Многие часы он опять проводил неподвижно, не произнося ни звука и уставившись в окно. Но если несколько недель назад Гарри был похож на разрушенный дом с выбитыми, навсегда угасшими окнами, то сейчас во взгляде его изумрудных глаз читалось неумолимое напряжение мысли. Сильный дух, теснившийся в слабом теле, снова горел и гудел, как пламя в печи. Перед его внутренним взором постоянно возникали образы и картины, в груди поочередно вспыхивала то сильная радость, то сильная боль. Гарри позволял им возникать и гаснуть, то и дело выхватывая какие-то детали, которые казались ему знакомыми. Лица, голоса, предметы и пейзажи… Он хватался за них и деталь за деталью продолжал собирать свою мозаику, снова соединяя осколки прошлого в единое целое.

Это был мощный шквал звуков, образов, впечатлений, мыслей, который грозил сорвать его с места и поглотить, унести навеки, словно пушинку. Но он точно знал, где его спасительный якорь. Его опора. Его сияющий маяк посреди черной бури. У него была его точка отсчета. Джинни и Рон. Золотое солнце ее любви и надежная защита его сердца. И когда он изнемогал от усталости, они снова и снова спасали его. Он видел ее глаза и чувствовал силу его руки, и это придавало ему сил и давало уверенность и покой.

Никто не видел эту изнурительную борьбу, никто не знал, как тяжел был каждый его шаг, как медленно продвигалась его работа. Никто, кроме Джинни. Она чувствовала и понимала его без всяких слов. И поэтому не мешала ему. Не тревожила. Иногда Гарри просил ненадолго оставить его в одиночестве, и тогда она, поцеловав шрам на его лбу, уходила, чтобы побыть с сыном. А иногда, напротив, взволнованный и подавленный, Гарри цеплялся за ее руку так, будто это было единственное, что могло удержать его в этом мире. И тогда она терпеливо и безмолвно сидела с ним рядом, пока он, дрожа и тяжело дыша от напряжения, пробирался через какие-то одному ему ведомые дебри…

* * *

— Есть кое-что важное, — сообщил Энтони. — Позавчера в отделе пошел слух о том, что из-за неопределенности положения Гарри появилось предложение пригласить на работу пару бывших мракоборцев, которые вышли в отставку.

— Лично я не в курсе, — пожал плечами Рон. — Мне пока ничего не предлагали. Невилл?

— Я тоже первый раз об этом слышу, — вздохнул профессор Долгопупс. — Даже если бы предложили, я не смог бы оставить Хогвартс. Так что… Скорее позвали бы тебя, Рон.

— Да, о тебе действительно упоминали, но вскользь. Чаще всего произносят имя Сэвиджа, — ответил Энтони. — Вы же знаете, как по нашим коридорам распространяются слухи… Лично мне кажется, что это стоит проверить. Логичнее было бы предложить место именно тебе, Уизли. Как ближайшему другу Гарри.

— Между прочим, Сэвидж подал в отставку как раз из-за Гарри, — сказала Сьюзен, сверкнув глазами. — Они постоянно спорили. Гарри тогда занимался Большой реформой, и его идеи казались Сэвиджу бредовыми и ребяческими. Он постоянно повторял, что мальчишке доверили дело, которое ему не по зубам. Что Гарри все разрушит. Что его самонадеянность… В общем, не хочу даже вспоминать. Они порой до хрипоты орали друг на друга. А когда закон все-таки был принят, Сэвидж так и не смог с этим смириться и хлопнул дверью…

— Ты хочешь сказать, что за этой историей может стоять он? — пророкотал Рон, лицо которого медленно наливалось краской ярости. — Бывший мракоборец способен искалечить другого? Вот так просто?! Боже великий, до чего мы дожили…

— Прежде, чем делать подобные выводы, нужно все выяснить наверняка, — сказала Падма. — Но логика в словах Энтони есть. Это все очень странно. Имя Сэвиджа не просто так всплыло и склоняется в коридорах министерства.

— Я в это не верю, — покачал головой Рон. — Просто не верю. Берти Сэвидж — человек, конечно, малоприятный. И с Гарри они сразу столкнулись лбами, но… Они не были заклятыми врагами. Им нечего было делить. И напомню, что Сэвидж сам ушел в отставку. Его, наоборот, уговаривали остаться — в отделе всегда работы больше, чем людей, и его уход был крайне несвоевременным...

— Да, Рон. Это слишком серьезное обвинение, чтобы им разбрасываться, — вставила Падма.

— Есть еще один вариант. Сильверстоун, — вставил Эрни Макмиллан. — Глава Отдела тайн последние 15 лет. Недолюбливает Гарри еще со времени той стычки, когда погиб Сириус Блэк. Пытался обвинить его в смерти своего подчиненного в Зале смерти, но потерпел неудачу, которая, как вы понимаете, симпатий отнюдь не добавила. Запросто мог заказать Гарри, у него есть мотив и возможность. В министерстве выше его по влиянию только Робардс и Кингсли. Но, знаете, Сильверстоун очень консервативен и ленив. Была бы его воля, он бы запретил шевелиться даже листьям на деревьях, законсервировал мироздание и вставил в позолоченную раму. И остаток жизни сидел бы в кресле-качалке, любуясь совершенством. Не представляю, чтобы человек такого склада мог составить и реализовать такой сложный план.

— А почему тот, кто все это устроил, просто не убил Гарри? — вдруг спросила Полумна своим удивительным спокойным голосом, будто речь идет о покупках в овощной лавке. — Зачем вообще было устраивать все так сложно, когда можно просто убить?

— Это отличный вопрос, Полумна, — кивнула ей Падма. — Я сама не раз им задавалась.

— И ответ только один, — вставила Гермиона. — Им не нужна была просто смерть Гарри. Смерть знаменитого героя — это совсем не то, что они задумали. Им нужно было во что бы то ни стало сбросить его с вершины, растоптать, опозорить, превратить в изгоя, а потом — в бессловесного безумца, навечно запертого в больнице св. Мунго.

— Подумать только, страсти какие, — пробормотал Рон. — Надо же… В жизни не стал бы так заморачиваться.

— А что бы ты сделал, если бы ненавидел кого-то до такой степени и годами мечтал бы отомстить? — спросила Падма.

— Ну, не знаю, — неуверенно бросил тот. — Выследил и прикончил бы. Яду бы налил в кофе. Заколдовал так, чтоб мама родная не узнала. На кусочки бы разрезал. Но точно не стал бы тратить на это целых полгода и изобретать такую тягомотину. Это ж сколько нужно времени и нервов!

— Да, тут чувствуется особый накал, — кивнула ему Падма. — Ненависть, которую вынашивали, лелеяли, бережно взращивали, как редкое растение. Превращая ее в настоящий культ… А ты прав, Рон. Для такого сложного плана нужна невероятно сильная страсть…

Девушки переглянулись друг с другом и на их лицах одновременно появилось одинаковое выражение.

— Ронни, — слабым голосом пискнула Гермиона. — Милый. Я тебя обожаю. Ты гений. Ты просто гений.

— Чего? — удивился он. — Я ничего не…

Он не договорил, потому что жена повисла у него на шее, приникнув к губам.

Падма рассмеялась, глядя на семейную сцену, Полумна улыбнулась. Гермиона наконец выпустила из объятий совершенно опешившего, но очень довольного мужа и, набрав побольше воздуха в легкие, завопила:

— Cherchez la femme!!! Наш минотавр — женщина!!!

Тягостное ожидание, от которого много дней изнывали все друзья Гарри, было, наконец, нарушено сразу несколькими важными событиями. Во-первых, пришли известия от Фергюссона, который, будучи связанным заклятием империус, был отправлен искать своего подельника. По его словам, Беглого видели в одной таверне, и он регулярно появлялся там каждые два-три дня. Дело было за малым — дождаться его и торжественно встретить…

Кроме того, Гарри, пробыв в безмолвном напряжении долгие дни, наконец снова вернулся к реальности. Пугающая неопределенность рассеялась: тот гигантский шаг, который он сделал за время, пока днем и ночью боролся с хаосом, захватившим его разрушенное сознание, удивил даже опытных целителей и вызвал настоящее ликование у его родных. Да, это была первая битва в целой череде сражений, еще предстоявших ему. Но Гарри снова вышел победителем. И не намерен был отступать… Надежда, которая вспыхнула в сердцах тех, кто затаив дыхание следил за его успехами, крепла и сияла все ярче…

— Ронни, — взволнованный полушепот Джинни, вышедшей из комнаты встретить брата, шелестом раздавался по длинному коридору. — Ронни, ты не представляешь, что происходит…

Он быстрым шагом подошел к ней и взялся за дверную ручку, но Джинни остановила его.

— Только тихо. Смотри! — бросила она. И бесшумно приоткрыла дверь.

Гарри стоял у окна, глубоко задумавшись. На его лицо падал дневной свет, делая очень контрастными тени и очерчивая скулы. Он чуть шевелил пальцами руки, которую поднял перед собой и будто внимательно рассматривал, однако по его виду было понятно, что он глубоко погрузился в себя. А в воздухе над его ладонью медленно вращались несколько маленьких деталей волшебного паззла. Иногда они сцеплялись между собой, а потом снова отталкивались и продолжали медленно кружиться...

Рон тихо прикрыл дверь и сделал несколько шагов в сторону. Он поднял взгляд на сестру, и она, издав тихий писк, бросилась ему на шею. Рон поднял ее в воздух, энергично крутанул и, отпустив, засмеялся.

— Джинни! Мерлинова борода! Я не верю своим глазам. Это… Это значит, что…

Она, сияя, чмокнула его в щеку.

— Да! К Гарри вернулась его магия! И он настолько окреп, что творит волшебство даже без волшебной палочки. Ронни, ты же понимаешь, что это значит?

Она засмеялась. Потом перевела дух и продолжила уже серьезно:

— Но надо взять себя в руки и набраться терпения. Он и так работает на пределе человеческих сил. Целители говорят, что не припомнят ничего подобного. За такой короткий срок…

— Конечно, — улыбнулся Рон. — Наоборот: если бы я знал, где у Гарри находится тормоз, я бы непременно нажал на него. Но, боюсь, в его натуре вообще не предусмотрен этот механизм.

Джинни снова рассмеялась.

— Это точно. Знаешь, обычно это было главной причиной наших ссор. Мой невыносимый, упрямый осел… Сейчас это кажется таким нелепым. Боже милостивый, пусть только он вернется домой! Слова больше не скажу!

— И тогда даже мухи на площади Гриммо сдохнут от уныния и однообразия, — хохотнул Рон. — Нет, Джинни. Поверь человеку, который ругается с женой не меньше двух раз в день и при этом абсолютно счастлив в браке. Такие стычки очень полезны. Если люди не ругаются, это значит, им уже наплевать друг на друга. Они уже чужие.

— Да, наверное, ты прав, — вздохнула она. — Но сейчас я готова на что угодно, только чтобы увидеть Гарри прежним...

— После того, что ему довелось вынести, ничто не будет, как прежде, Джинни, — тихо сказал Рон. — Но это не значит, что будет хуже.

— Поживем-увидим, — тихо произнесла Джинни. — Слушай, побудь с ним, пока я схожу вниз. Там какая-то почта для меня. Я заберу и вернусь.

Он кивнул, снова вернулся к двери и вошел.

Гарри вздрогнул от звука, уронил руки. Паззлы, которые висели и кружились в воздухе, с сухим треском упали на стол.

— Привет, дружище, — произнес Рон, с улыбкой протягивая ему ладонь.

Гарри ответил на рукопожатие, на его лице еще оставалось выражение напряженной задумчивости, однако через несколько мгновений он будто бы полностью вернулся в собственное тело, глубоко вздохнул и просиял.

— Ронни, — проговорил он. — Как давно я тебя не видел!

— Да, почти неделю, — кивнул тот. — Как ты?

Гарри вздохнул, сел и неуверенно потер лоб.

— Сказать по правде, не знаю, — ответил он растерянно. — Вроде неплохо. В голове все еще полная каша, но… В общем, не знаю даже, что сказать.

— Уверен, что бесполезно, но все же хочу попросить тебя кое о чем, — заговорил Рон. — Гарри, не гони коней. Чтобы пробить стену, необязательно биться в нее головой. Мы все ждем твоего выздоровления, но умоляю: не торопись. Не изматывай себя. Так ты только навредишь себе еще больше.

— Рон, — после паузы Гарри поднял на него печальный изумрудный взгляд. — Я пока не все понимаю… Но одно я знаю точно: если бы не ты, меня бы уже не было в живых. Прости меня, пожалуйста. У тебя постоянно из-за меня проблемы… Я… Я не помню… Но у тебя такое лицо. И у Джинни… Прости, Рон. Пожалуйста. Если я что-то опять сделал не так, если ты из-за этого… Не злись на меня, ладно?

— Гарри, — Рон взволнованно вздохнул и тряхнул головой. — Ты ни в чем не виноват, честное слово. Я просто ужасно переживаю за тебя. Все переживают. И я зубами загрызу того, кто это сделал с тобой. Голыми руками разорву, дай только время.

— Сделал что? — вдруг резко спросил Гарри, по-прежнему глядя ему в глаза. Взгляд сверкнул решительностью и силой.

Рон смешался от неожиданности.

— То, из-за чего ты сейчас в больнице, — уклонился он от ответа.

— А почему я в больнице? — снова упрямо переспросил Гарри.

Рон снова помялся, порозовел, тяжело вздохнул.

— Они хотели довести тебя до безумия, Гарри, — ответил он тихо. — И до сих пор все вокруг уверены в том, что это так. О том, что ты выздоравливаешь, знает только семья и несколько самых надежных друзей. Кто бы ни стоял за этим зверством, у них ничего не вышло. И от этого я просто счастлив.

Гарри умолк и устремил взгляд в окно, напряженно размышляя.

— Невилл… — вдруг произнес он. — Родители Невилла.

Он снова посмотрел на Рона тем же пронизывающим взглядом.

— Со мной было то же самое, что и с ними? — тихо спросил Гарри.

Рон тяжело вздохнул и отвернулся.

— Мы не знаем точно, — он снова попытался уклониться от ответа. — И тебе не нужно думать об этом сейчас.

— Так вот что это было, что снилось… — выдохнул Гарри, побледнев, как мел. У него задрожали пальцы, он судорожно вздохнул и сцепил их. И от этого жеста, будто вспомнив о чем-то ужасном, напрягся еще больше.

Гарри дрожал, как осиновый лист, и едва мог вздохнуть от нахлынувших на него ужасных воспоминаний. Рон понял и отреагировал мгновенно.

— Тише, тише, — торопливо забормотал он, обхватив друга и прижимая к себе. — Все давно позади. Не думай об этом. Я здесь, с тобой.

Его спокойная сила понемногу передалась и Гарри. Он перестал дрожать и снова провел рукой по голове, словно пытаясь снять с себя налипшую паутину.

— Что бы ты ни вспомнил сейчас, это все уже в прошлом, Гарри, — наконец тихо заговорил Рон. — Теперь это лишь страшный сон.

Гарри горестно помотал головой.

— Сон, который полностью парализует, — сказал он с досадой и стыдом. — Который не дает дышать… Я не могу, не могу… Это сильнее меня.

— Гарри, не торопись! — с чувством ответил ему Рон. — Я прошу тебя. Еще две недели назад ты едва узнавал нас с Джинни. Не требуй невозможного, наберись терпения. Большой пирог нельзя проглотить целиком. Только понемногу. Ты понимаешь? Пообещай мне, Гарри! Пообещай вести себя разумно!

— Насколько смогу, — кивнул он, чуть усмехнувшись. — Вообще забавно, что ты просишь психа вести себя разумно.

— Ты не псих! — рявкнул Рон. — Ты чудом выжил. Ты проделал огромный путь всего за какой-то месяц. И ты справишься, я в этом уверен. Только не торопись!

— Знаешь, я тоже в этом уверен, — тихо ответил Гарри. — Потому что у меня есть Джинни. И ты, Рональд Уизли.

В комнату вошла Джинни. У нее было такое странное лицо, что Рон поднялся с места.

— Что? — встревоженно спросил он.

Джинни молча протянула ему свернутый лист пергамента. Рон торопливо развернул его и…

Краска ярости бросилась ему в лицо. Перед глазами потемнело.

Ядовитое, полное злорадства письмо дышало такой ненавистью и содержало такие выражения, от которых Рона просто затошнило. Он глухо зарычал и едва сделал движение, чтобы смять бумагу, как подошедший Гарри выхватил листок у него из рук. Несколько мгновений он смотрел на аккуратно выведенные буквы, потом отдал письмо Джинни и отошел к окну.

— Тедди, — проговорил он тихо, опустившись на свой стул. — Мне написали такое же письмо про Тедди. Это был тот же человек.

— О чем ты говоришь? — спросил Рон, подойдя к нему.

— Я помню, как получил письмо. И фотографию Тедди. Буквы точно такие же…

Гарри откинул голову на высокую спинку и закрыл глаза. Джинни подошла, коснулась губами его лба, погладила по голове и знаком велела Рону выйти вместе с ней.

Едва закрылась дверь, она произнесла:

— Ты понимаешь, что происходит?

Рон кивнул.

— Происходит то, что Гарри, даже находясь в таком состоянии, пытается распутать эту историю. Он помогает нам раскрыть дело. Он узнал почерк. Он упомянул, что ему прислали фотографию Тедди. И это очень важная зацепка, Джинни.

Рон нетерпеливо, лихорадочно ходил туда-сюда вдоль овального стола в конференц-зале академии. Гермиона, Падма, Шумов и Сьюзен следили за ним взглядом. Малфой, скрестив руки на груди, смотрел в стол перед собой.

— Джордж и Терри ждут его на месте, — ответила Сьюзен. — Это вопрос ближайших часов. Да не суетись ты, Ронни, сядь.

Он вздохнул и сел рядом с Гермионой.

— Гарри сказал про фотографию и про письмо, — произнесла Падма, сидевшая напротив. — Джинни получила анонимку с тем же почерком. И что это значит?

— Ну?

Она снисходительно улыбнулась, Гермиона открыла рот, но понимающе кивнула и позволила подруге продолжить свою мысль.

— Это значит, что наш минотавр в юбке, несмотря на все свои усилия, по-прежнему чувствует себя несчастной. Вся радость от содеянного иссякла, и она снова озлоблена. Ведь счастливые люди никогда не пишут мерзкие анонимки! И для эмоциональной подзарядки ей нужно было достать Джинни, сделать ей больно, выплеснуть всю гадость, которая в ней кипит…

— Это может быть какая-то свихнувшаяся поклонница Гарри? — спросила Сьюзен. — Он у нас популярный парень, много девушек по нему сохнет. У кого-то мог протечь котел…

— Это вполне вероятно, но лично я думаю, что тут замешано что-то иное, — вставила Гермиона. — Ты сама знаешь, он никогда не был беспечным сердцеедом. Никаких разбитых сердец. Со времен битвы за Хогвартс его вообще никто не интересует, кроме Джинни, а первая школьная подружка Чжоу Чанг, как вам известно, уже три года как счастлива замужем. И Гарри отлично провел время на ее свадьбе, кстати, вместе с Джинни. Чжоу хорошая девчонка. Она дулась на Гарри ровно неделю. Так что…

— Да. Котел-то у этой твари капитально протекает, конечно, — пророкотал Рон. — Если бы Амбридж не была заперта в Азкабане, я бы голову отдал на отсечение, что это ее рук дело. Но, говорят, наша милая директриса давно перестала соображать…

— Да, согласна, весьма похоже, — кивнула Сьюзен. — Старая ведьма, помешанная на карьере и получающая наслаждение только от страданий других людей.

— Ты хочешь сказать, что это не молодая девица? — вдруг заинтересованно переспросила Гермиона. — Это интересно… Допустим. Пожалуй, соглашусь. Но она явно действует не одна. Эти мерзкие егеря и она… Они же практически из разных вселенных. Нельзя вот так просто выйти из Атриума в дорогом костюмчике, зайти в Лютный переулок и через пять минут найти и нанять двух головорезов. Между ними должно быть какое-то связующее звено. Кроме того, она явно при деньгах, раз платит такие шальные суммы этим отбросам. И…

Договорить она не успела.

Где-то в глубине дома раздался шум, и в зал ввалился Джордж Уизли, пылающий и растрепанный.

— Мы его взяли! — только и успел выдохнуть он, отходя в сторону, распахивая дверь и пропуская остальных.

В зал ввалился тощий высокий человек с руками, связанными за спиной, следом за ним зашел Фергюссон, покорный и безучастный. Терри Бут, подталкивая их в спину, уволок обоих в сторону, Джордж сделал едва уловимое движение палочкой, и оба пленника рухнули в углу, громко стукнувшись коленями о каменный пол.

Все вскочили со своих мест. Еще мгновение они стояли в полной тишине, которую нарушало лишь прерывистое дыхание пойманных негодяев. Потом раздалось глухое рычание, вскрик, грохот падающих стульев и шумная возня. Рон, побагровев от неукротимого гнева, захлестнувшего его с головой, изо всех сил рванулся вперед, Гермиона, бледная и испуганная, вцепилась в него с одной стороны, а подоспевший Малфой — с другой. И даже вдвоем они с трудом удерживали его на месте, не давая достать палочку из рукава. Рон рычал и вырывался из их объятий.

— Ронни, нет! Нет, пожалуйста! Успокойся! Да угомонись ты… Послушай...

Он издал низкий, яростный вопль, потом еще несколько раз дернулся и наконец, немного придя в себя, отвернулся, сипло вдыхая и выдыхая. Малфой продолжал крепко держать его за плечо.

— Гермиона, уведи Рона, — металлическим голосом приказал Шумов. — Мы все сообщим, как закончим.

— Но я… — начала было Гермиона, но Шумов ее перебил:

— Пожалуйста, без лишних споров. Вам нечего здесь делать в ближайшее время. Сьюзен, проводи их.

Рон гневно дернул плечом, освобождаясь от руки Малфоя. Тот отпустил его и отошел на пару шагов. Гермиона обняла мужа за талию.

— Пойдем, — тихо проговорила она. Рон не шелохнулся. От его искаженного лица, которое едва можно было узнать, словно исходили волны раскаленного воздуха.

— Рон, пожалуйста, — уже более мягким, но решительным тоном произнес Шумов. — Ты и сам понимаешь, что так будет лучше.

Гермиона сделала несколько быстрых шагов, увлекая мужа к выходу. Сьюзен вышла вместе с ними и закрыла дверь. Руки у нее дрожали.

Рон вырвался из рук Гермионы, несколькими стремительными шагами достиг входной двери и резко остановился. Потом изо всех сил шарахнул кулаком по темному деревянному косяку. Сьюзен положила руку ему на плечо и чуть сжала пальцы.

— Держись, Рон, — тихо сказала она. — Постарайся не думать об этом. Твое место сейчас не здесь. Прежде всего ты нужен Гарри. Это важнее всего на свете. И этого никто не сможет, кроме тебя. А с этим дерьмом… Поверь, мы сделаем все, что нужно.

Он обернулся. Беднягу Уизли всего трясло. Их взгляды встретились.

— Спасибо, Сью, — глухо выдохнул он. — Да, наверное, ты права. Просто это… Это...

Он осекся, растеряв слова. Сьюзен крепко обняла его.

— Скажи ему, что мы все очень его любим и ужасно скучаем, ладно?

— Обязательно.

Потом с тем же чувством прижала к себе Гермиону. И пошла обратно.

Рон и Гермиона вышли на улицу и через несколько мгновений, дойдя до древнего, огромного дуба, который местные жители называли дубом Основателей, трансгрессировали.

* * *

— Посылка на имя Гарри Поттера, сэр, — испуганно проговорила секретарша, держа двумя пальцами сверток из крафтовой бумаги, перевязанный шпагатом.

Джастин осторожно взял посылку, положил ее на стол и ткнул палочкой.

— Специалис Ревелио!

Раздался звон проверяющего заклятия, но ничего особенного не произошло. Тогда Джастин снова махнул палочкой, узел на веревке развязался, бумага развернулась сама собой, и…

Это была мантия-невидимка, принадлежащая Гарри. Все, кто работал с ним, знали ее. Второй такой больше не было… Поверх серебристой невесомой ткани лежали несколько запечатанных писем, подписанных его рукой. «Рону и Гермионе». «Джинни». «Терри и Сьюзен» — прочитал Джастин, перебирая твердые темные конверты.

— Чего ты стоишь? — спросил Эрни. — Полагаю, что мы можем открыть письмо для Бута. Там может быть что-нибудь важное.

Джастин вскрыл темный плотный конверт. Там была фотография Тедди Люпина и две записки, одна из которых была адресована Сьюзен и написана рукой Гарри.

«Сью, это я получил по почте сегодня утром. Выбора у меня нет. Я отправляюсь за Тедди, и всякое может быть. Если случится что-нибудь плохое, постарайтесь не слишком горевать, ладно? Мне очень повезло, что у меня есть такой друг, как ты. Как Бут. Я вообще счастливый человек, потому что у меня есть все вы. Однажды мы обязательно встретимся, Сью, я точно знаю. Всегда буду любить вас. Никогда не сдавайтесь. Tueri bonum. Ваш Гарри».

— Ох, Гарри, — проговорил Эрни с горечью.

Джастин вздохнул и развернул вторую записку. «Мы отпустим его, если ты никому не сообщишь об этом, если придешь один. У нас с тобой есть одно дело, которое нужно уладить один на один. Мальчик вернется домой живым и невредимым только при этом условии. Поверь, мы предусмотрели все неожиданности, и не пытайся нас провести. Иначе пеняй на себя. Адрес на обороте».

На фотографии был запечатлен Тедди Люпин. Он прислонился спиной к какому-то строению, и по его лицу текли слезы.

— Понятно, почему он рванул, не раздумывая, — глухо проворчал Джастин. — Тут любого бы удар хватил. А уж зная Гарри…

— Всё, как всегда. Попрощался и отправил улики в отдел, — бросил Эрни. — Но почему она пришла только сейчас? Целый месяц пакет болтался неизвестно где!

Он осторожно отодвинул сложенную мантию-невидимку.

— Гляди-ка! Еще послание.

«Прошу прощения за задержку. Гарри велел отправить пакет ровно через сутки, но мне помешали непредвиденные обстоятельства. Надеюсь, что ничего срочного и важного. Привет!» Без подписи.

— А вот и ответ, — улыбнулся Джастин. — Слушай, меня гораздо больше интересует другое: кто и когда сделал эту фотографию. Проявил и напечатал. Это вообще не все умеют — нужны специальные растворы, условия, бумага и прочее. Вряд ли люди, которые по уши погрязли в преступлениях, одновременно с этим профессионально занимаются фотографированием.

— Да, это было крайне необычно, — кивнул Макмиллан. — Слишком разная психология... И кроме того, они ведь на самом деле не похищали Тедди. Нет, эти уроды попросту стащили где-то подходящий снимок и использовали для того, чтобы выманить Гарри.

— А откуда фотография могла попасть в руки посторонних людей? Полагаю, открытки с изображением маленького Люпина не продаются на каждом углу. Даже фотографии самого Гарри не так-то просто раздобыть!

— Ну, да, — фыркнул Эрни. — Он ведь категорически запретил продавать его портреты. Все, что остается теперь безутешным поклонницам нашего супергероя, это вырезать их из «Ежедневного пророка» и «Придиры».

— И где похитители могли ее раздобыть? Варианты?

— Во-первых, у кого-то из членов семьи. А это исключено, ведь у Тедди вообще никого нет, кроме бабушки Андромеды. Либо какой-то фотограф. Но кто вообще снимал Тедди? Когда и для чего?

Джастин помолчал несколько мгновений и рявкнул:

— Ну, конечно! Эта чертова газета! За Гарри в поисках сенсаций постоянно шныряют эти мерзкие писаки. Это точно снимал кто-то из них.

Эрни издал вопль и выдохнул:

— Пошли!

* * *

— И мы рванули в редакцию, — закончил Джастин. — Пошумели немного, но нашли. Это точно снимал фотограф из редакции, но это было еще в мае, во время мемориальных мероприятий в Хогсмиде. Как раз удачно поймал такой момент, когда Гарри отвлекся, а Тедди почему-то плакал и… Получился такой трогательный кадр.

— Как он попал в руки этих уродов? — спросила Сьюзен.

— Снимок попросту был украден из редакционного архива, — ответил Джастин. — Они обнаружили пропажу, когда готовили большую статью о Гарри, после того, как его обнаружили в том сарае… Ну, вы понимаете. Начали готовить статью о нем, о его семье и тогда-то и выяснили, что самый трогательный снимок его крестника бесследно пропал.

— Кто мог взять, в редакции выяснить невозможно, — задумчиво произнесла Сьюзен. — Там же столько народу толчется...

— Зато это можно выяснить у егерей, — сказал Бут. — А они теперь в наших руках. Пошли.

Он сидел в полном одиночестве в углу темного каменного помещения со связанными сзади руками, и на лице у него застыло выражение страха и ярости. Почти под самым потолком было маленькое окно, в которое проникал тусклый осенний свет. Тяжелая кованая дверь с лязганьем открылась, пленник поднял голову и сразу попытался забиться в угол.

Друг за другом в полном молчании в камеру вошли Шумов, Терри, Сьюзен, Джастин и Эрни. В небольшой камере стало сразу очень тесно.

— Полагаю, объяснять не надо, что все кончено, Беглый, — спокойно проговорил Шумов. — Никаких вариантов, кроме как отвечать на вопросы и говорить правду, у тебя нет.

— Учти, что мы пока не решили, что делать с вами обоими, — вставил Терри. — Ты и так в полной заднице, так что лучше не усугубляй. Не зли нас еще больше.

— Чего вы хотите? — свистящим, низким голосом проговорил Беглый. — Отомстить? Приступайте, раз поймали.

— Обязательно! — в голосе Сьюзен было столько холодной ярости, что каждый звук резал, как нож. — Ты можешь даже не сомневаться, что ответишь за все. Но всему свое время. Сейчас ты расскажешь нам все, что знаешь. Так или иначе, добровольно или нет.

— Что рассказывать-то? — он хмыкнул, обнажая желтые кривоватые зубы. — Есть спрос, есть предложение. Ничего личного. Ну, почти ничего. Поттер, конечно, в свое время испортил нам веселье, но…

Он кашлянул и снова ухмыльнулся.

— Мне до зарезу нужны были деньги, ясно? И тут приходит один приятель и говорит, что есть заказ. И называет сумму, которую я за всю жизнь в руках не держал. Так себе работенка, но из чего мне было выбирать? Да и какая мне разница? Я хотел выбраться из всего этого дерьма, подзаработать и убраться отсюда на какой-нибудь теплый берег, купить домик и ловить рыбу.

— А чего не убрался? — спросил Эрни. — Время исчезнуть у тебя было.

— Приятель запретил нам двигаться с места в течение месяца! — рявкнул он. — Велел лечь на дно и не высовываться. Чтобы шум утих.

— Имя приятеля?

— Грег. Грегори Меллер.

— Откуда ты его знаешь?

— Одно время моя мать делала кое-какую работу в доме его родителей, мы были приятелями еще с детства, хотя я и старше его на десять лет. Он был такой забавный парнишка. Потом надолго потеряли друг друга из виду. Много лет спустя случайно столкнулись и…

— Он говорил, зачем ему все это понадобилось?

— В тех кругах, в которых я вращаюсь, не принято задавать много вопросов. Грег сказал, что кое у кого есть неоплаченные счета и что пришло время взыскать все до капли. «Нужно поквитаться за одного славного парня, которому Поттер испортил жизнь», — вот все, что он сказал.

— Он имел в виду себя?

— А почем я знаю? — хмыкнул Беглый. — Мало ли где Грег мог пересекаться с Поттером. Это их дела. Мне предложили денег, я согласился. Меллер дал нам кое-какие наводки, принес палочку и велел убрать ею двух хмырей. После этого Поттера объявили в розыск. Потом Фергюссон получил задание раздобыть фотографию. Он спёр ее где-то, а Меллер принес уже написанное письмо и подготовил надежное место, где нам никто не мог помешать. А потом… Вы все знаете.

— Да, мы знаем, — ледяным тоном бросил Шумов. — Где искать Меллера?

Беглый поднял взгляд.

— Если он узнает, что я его сдал мракоборцам, мне крышка. Грег никогда не прощает и ничего не забывает.

— А тебе в любом случае крышка, — прорычал Эрни. — Так что про Меллера забудь. Тебе не его бояться надо, а меня. Вообще можешь попрощаться со своей поганой жизнью. Ты отсюда никогда не выйдешь, понял?

— Спокойно, Макмиллан, — подал голос Шумов. — Джастин, останься, пожалуйста. Мне понадобится ассистент. А вы, ребят, попейте пока чайку, хорошо? Буду очень признателен, если сообразите что-нибудь перекусить. После сеанса легилименции всегда требуется восстановить силы…

— Мы знаем Грега Меллера.

Эрни бросил на стол тонкую стопку бумаг, скрепленных печатью аврората.

— Он подавал заявку в академию аврората в тот же год, в каком пригласили всех нас. Он на шесть лет старше, мы скорее всего даже пересекались с ним в Хогвартсе, когда были на первом курсе. Факультет Слизерин, как можно догадаться. Блестящая аттестация ЖАБА. После возвращения Волдеморта покидал страну и жил в Штатах. Когда Гарри закончил войну, вернулся и подал заявку в академию. На вступительных тестах великолепно сдал ЗОТИ, но не прошел «Крыло Хельги» и тест на психологическую устойчивость. После этого он подавал заявку еще дважды, ежегодно. И оба раза был отсеян на тестах. Чем он занимался все последующие годы, мы не знаем. Но, как теперь очевидно, затаил обиду и вынашивал план мести.

— А при чем тут Гарри? — удивился Терри. — Нет, тут что-то не вяжется. Если он проходил тесты вместе с нами, то должен был понимать, что Гарри никак не влиял на результаты. Он был таким же юниором, как все. Конечно, их с Роном пригласили особым порядком, даже без ЖАБА, но тесты они проходили вместе со всеми. Без привилегий. И решение о зачислении принимал точно не Гарри. Как же он мог испортить Меллеру жизнь, если они толком не были знакомы?

— Трудно понять логику свихнувшегося урода, — бросила Сьюзен, расставляя чашки. — Так, парни, имейте совесть, помогите мне накрыть на стол. Готовить вы не умеете, это я еще могу принять. Хотя Гарри, например, взял и научился. Но помочь расставить тарелки вы можете.

— Да, нам никогда его не превзойти, — ехидно улыбнулся Эрни. — Для тебя выше Гарри только Создатель, это все знают, Сью. Ой, больно же! Бут, как ты с ней живешь? Ой! Ну, хорош уже лупить меня полотенцем! Ладно-ладно, подчиняюсь грубому насилию! Давай, руководи.

Под общий смех и шуточки они быстро расставили посуду, разложили приборы. В кастрюльках что-то аппетитно булькало, в духовке дозревал пирог, на большой деревянной доске аккуратными кусочками нарезался хлеб.

— Так вот, — продолжила Сьюзен, закончив подготовку и оглядывая безупречно накрытый стол. — Если они не были знакомы и у Меллера не было личных счетов с Гарри, то, возможно, Грег мстил за кого-то другого?

— Пожалуй, — кивнул Терри. — Либо он не заказчик, а посредник. Тот, про которого упоминала Гермиона. Между минотавром и этим дерьмом, в котором сейчас вынужден ковыряться Шумов.

— Тогда кого Меллер имел в виду?

Повисло молчание. Потом Терри поднял глаза.

— Выскажу свою теорию. Минотавр мстит за какого-то «славного парня». Руками Грега Меллера, который, помимо этого, и сам не прочь попортить кровь мракоборцам и выместить на ком-то злобу от своих неудач.

— И это приводит нас к первоначальной версии, — мрачно ответила Сьюзен. — О том, что в этой истории каким-то боком замешан Бертрам Сэвидж. Первое, что приходит в голову. Это была та еще история. Он ушел громко, после 15 лет службы, все знали об их разногласиях с Гарри, и многие слышали их споры. Если предположить, что «славный парень» — это Сэвидж, то…

— То он либо в курсе и является соучастником, либо как минимум знает минотавра в лицо, — резюмировал Терри.

— Боже, как я ненавижу подозревать своих, — мрачно бросил Эрни. — Это уму непостижимо, чтобы Сэвидж… Нет. Я в это не верю. Хоть убейте.

— Это можно проверить только одним способом. Установив слежку за Сэвиджем. Если он знает нашего минотавра, они рано или поздно встретятся и мы накроем их с поличным.

— А если нет? Он все-таки опытный мракоборец и наверняка пользуется всеми защитными заклинаниями, какие только знает. Так просто его не возьмешь…

— Нам ничто не мешает попробовать, не так ли?

— А для начала надо из-под земли достать этого Меллера, — глухо резюмировал Терри. — И Шумов в данную минуту выясняет, каким образом это можно сделать. Слушайте, у нас есть что-нибудь покрепче? Профессору не помешает пара капель чего-нибудь оживляющего…

Гаррик Олливандер уже не мог ходить. Ноги, увы, совсем не держали его. Поэтому все время он проводил в удобном кресле на колесиках, которое свободно перемещалось по всему первому этажу, повинуясь лишь его указаниям, которые он делал сиплым надтреснутым голосом. Старый прославленный мастер был очень-очень стар. Он жил слишком долго и видел слишком много, поэтому сейчас, на закате своих дней, он чувствовал только усталость и желал только тепла и покоя. Сделав множество великолепных волшебных палочек, обучив этому непростому ремеслу сына и двоих внуков, теперь он наслаждался тишиной в своем уютном доме, предаваясь воспоминаниям среди дорогих ему вещей.

Олливандер медленно угасал, это знали все его родные и друзья. Однако его старые, узловатые руки по-прежнему помнили волшебное мастерство, а движения его внимательных пальцев все еще были точны и безошибочны. Он давно оставил работу, но работа не оставила его сердце, потому что давно стала его воздухом и самой важной потребностью в жизни. Время от времени, тяготясь своей слабостью и старостью, он снова устраивался у небольшого верстака в глубине дома и что-то пробовал, вытачивал, высчитывал...

Что-то произошло тем ничем не примечательным осенним утром. Старый мастер проснулся очень рано и после всех привычных ежедневных дел подкатил к своему верстаку и зажег свою любимую лампу. Это была неодолимая внутренняя потребность такой силы, что проще было встать и добежать до вокзала Кингс-Кросс, чем воспротивиться ей… Он взял в руки свои любимые инструменты, достал из ящика несколько заготовок разных пород дерева и положил их перед собой, медленно поглаживая пальцами, словно пытаясь нащупать сквозь шершавую поверхность будущую форму… В такие мгновения будто само пространство говорило с ним. Он держал в руках то один брусок, то другой, погрузившись в себя. И вдруг вспомнил отца и давно умершего брата, который тоже учился делать волшебные палочки и был весьма одаренным и чутким мастером. Как наяву, Олливандер увидел свою первую волшебную палочку — робкое творение молодого человека, который едва начал постигать глубины и особенности сложного ремесла. Она получилась очень неплохо, с удовольствием подумал он, и много лет назад отлично поладила с одной девочкой, которая собиралась в Хогвартс. Орех и волос единорога, 11 дюймов. Очень простая, почти без резных деталей…

Он помнил каждую сделанную им палочку. Помнил каждую проданную им палочку. И все же никогда не думал, сколько сотен или тысяч палочек сотворили его руки за долгую жизнь. У каждой из них был свой голос, свой почерк, свой характер. Они рождались где-то в глубине сердца, созревали и вырывались наружу, обретая форму под умелыми движениями его пальцев. Потом некоторые на несколько лет или даже десятилетий ложились на полку его магазина в Косом переулке. А некоторые, едва заняв место на стеллаже, тут же обретали своих владельцев и разлетались кто куда…

Старый мастер по-настоящему любил и понимал свою работу. Поэтому, услышав в глубине сердца этот странный зов, это знакомое, сладкое беспокойство, он не был удивлен или обескуражен. Он сделал то же, что делал на протяжении многих десятилетий: устроился у верстака и принялся за дело. Олливандер точно знал, что ему предстоит сделать еще одну волшебную палочку. Она уже появилась где-то в неведомой глубине старого, слабеющего сердца. Она уже искала дорогу к его морщинистым рукам, к его чутким и точным пальцам. И совсем скоро ей предстояло родиться из небытия и обрести форму. Ему некуда было спешить или торопиться, поэтому заканчивался один день и начинался другой, а он то и дело часами просиживал на своем рабочем месте, что-то пробуя, ища, примериваясь. Но мелодия пока не складывалась. Неведомая палочка еще созревала, пряталась от него в таинственном полумраке.

Однажды, когда он снова сидел у своего верстака, к нему пришла гостья. Мастер всегда был рад ее визитам — милая, прекрасная молодая леди с великолепной гривой белокурых волос. Спокойная и мудрая, она в свое время придавала ему сил в самые страшные, самые непереносимые дни. Она утешала его и не давала сойти с ума. С тех пор они поддерживали связь. И, несмотря на всю свою занятость в бесконечных экспедициях и путешествиях, Полумна Лавгуд всегда находила минутку, чтобы порадовать старика Олливандера — или открыткой из неведомых земель со странными пестрыми марками, или каким-то пустячным сувениром, который дарила ему лично или присылала почтой. Вот и сегодня она пришла не с пустыми руками. И ее присутствие, их спокойный, теплый разговор, ее неожиданная просьба будто расставили все по своим местам. Он безо всяких таблиц и расчетов уже понял, какой будет его новая палочка. Все детали, кружившиеся серебристым водоворотом у него в голове, наконец встали на свои места...

— Мы были в экспедиции в Китае, — начала рассказывать Полумна. — Один молодой человек… В общем, Рольф Саламандер очень многое знает о магических существах и волшебных животных. Мне было приятно сопровождать его в качестве ассистента. Он — внук знаменитого Ньюта Саламандера, автора нашего учебника. И знает больше, чем кто-либо другой… Эта поездка была для меня очень полезной. И я привезла вам кое-что, мистер Олливандер. Знаю, что сейчас вы уже почти не работаете, но… Возможно, вы все-таки согласитесь выполнить одну мою просьбу. Это большой секрет. Я знаю, вы сохраните его.

— Дорогая моя, — улыбнулся Олливандер. — Для вас я готов сделать все что угодно, но увы, старость берет свое. Время мое подходит к концу, и вы, я знаю, не станете по этому поводу причитать, как маленькая. Вы всегда были храброй…

— О, мистер Олливандер, — ответила Полумна. — Мне жаль слышать это. Я буду без вас очень скучать.

— Я тоже, Полумна, — вздохнул старик. — Но, согласись, я не совсем напрасно прожил свою жизнь. И она была очень долгой. Даже намного дольше, чем мне хотелось бы… Да, время мое на исходе. Но если я могу что-то сделать для моего замечательного друга…

Полумна улыбнулась.

— Я понимаю, что заказ необычный, и я готова заплатить любую цену, какую вы скажете, — проговорила она в конце своего рассказа.

Олливандер кивнул, потом глубоко задумался. И будто свет зажегся в глубине его прозрачных старческих глаз: он выпрямил плечи и ответил ей неожиданно сильным голосом:

— Нет, Полумна. Я не возьму денег. Это будет особая палочка. Признаюсь, я уже знал, что ей суждено появиться на свет. И ждал какого-то знака свыше. И дождался. Нет, это не ремесло, это сродни таинству. А за таинства не берут плату. Я выполню твою просьбу, дорогая. Ты можешь прийти и забрать свой заказ ровно через две недели.

* * *

Джинни держала в руках продолговатую коробочку и чуть растерянно смотрела на подругу, которая пришла в больницу св. Мунго узнать о здоровье Гарри.

— Спасибо, — пробормотала она. — Признаюсь, это очень неожиданно. И, наверное, преждевременно… Но спасибо тебе большое. Прости, пожалуйста, у него только что миновал очередной кризис, Гарри пока не может ни с кем…

— Не беспокойся, Джинни, — улыбнулась Полумна. — Я знаю, что Гарри сейчас немного занят. Я просто хотела узнать, как у вас дела, и подарить ему это. Передай ему, пожалуйста, когда ему будет немного лучше. Мне кажется, что это для него очень важно.

— Конечно! Обязательно!

Они еще немного поговорили, Полумна с интересом спрашивала о непоседливом и шумном Джеймсе, о других Уизли. Джинни интересовалась ее последним путешествием с внуком знаменитого Саламандера... Наконец, они тепло попрощались, и Полумна с громким хлопком исчезла, приветливо помахав на прощание.

Джинни поднялась по лестнице и, отперев дверь ключом, вошла в комнату. Гарри сидел у окна, закрыв глаза, молчаливый, неподвижный, спокойный. Джинни бесшумно подошла, положила коробку на стол и села на стул напротив.

Она вглядывалась в любимое лицо, любовалась им и думала. В последние четыре дня Гарри опять едва не сорвался в пропасть. Его поединок с минотавром вошел в решающую стадию, и теперь атаки были частыми, страшными и сильными. Воспоминания, которые до этого момента были лишь осколками, которые разрозненными вспышками кружили у него в голове, теперь превратились в жгучую, мучительную волну. И он то и дело захлебывался в этой волне. Захлебывался от заново осознанного горя, страха, разочарования, гнева и боли…

Смерть Сириуса, гибель Дамблдора, смерть Добби у него на руках, смерть Фреда, Люпина и Тонкс теснились у него в груди, мешая дышать. Были моменты, когда он просто ложился лицом к стене и, не желая ничего видеть и слышать, накрывался одеялом с головой. Через несколько часов вставал и принимался мерить шагами свою небольшую комнату, мечась по ней, подобно встревоженному хищнику. Джинни не мешала ему. Послушно уходила, когда он просил ее оставить его в одиночестве. С охотой проводила с ним час за часом, когда страх перехватывал ему горло до такой степени, что он едва мог вздохнуть.

Он почти не говорил и был похож на натянутую до предела струну, которая вздрагивает и звенит от малейшего прикосновения. В какой-то момент он умоляюще взглянул в любимые глаза жены и произнес только одно имя:

— Рон. Пожалуйста…

Она поняла без слов. И через четверть часа уже направлялась в «Нору», к малышу Джеймсу, оставив мужа на попечение брата. Рон тоже понимал его без лишних слов. Гарри доверялся ему, словно малое дитя, безраздельно. И насыщался, дышал, заряжался его спокойной силой, его теплой надежностью...

Сейчас, утомленный очередным рывком, выйдя победителем из очередного поединка с хаосом и страхом, он дремал, подставив лицо тусклому осеннему солнцу и сложив руки на коленях. И в его облике уже не было ни хрупкости, ни непоправимого надрыва. Он скорее был похож на молодое, упрямое деревце, которое тянуло свои тонкие руки к солнцу, вопреки всем морозам и ураганам…

Гарри вздрогнул. Ему снилось что-то… Что-то тревожное, гулкое. Он проснулся и открыл глаза.

— Джинни, — проговорил он. — Ты давно здесь?

— Нет, не очень, — ответила она. — Я была внизу, с Полумной. Она приходила узнать о тебе и передавала тебе большой привет.

— Спасибо большое, — кивнул он. — У нее все хорошо?

— Да, прекрасно, — улыбнулась Джинни. — Наша мисс Лавгуд наконец познакомилась с прекрасным молодым человеком, который, кажется, в состоянии оценить все ее необычные достоинства и таланты. И знаешь, она принесла тебе подарок.

Он заинтересованно поднялся, расправил плечи.

— Для тебя это важно, Гарри, — сказала Джинни. — Так сказала Полумна, и я тоже так думаю. Возможно, еще слишком рано, но… Возьми.

Жена протянула ему коробочку.

Он открыл ее и достал волшебную палочку.

Умеренно гибкая, не очень толстая, с тонкой резьбой на рукоятке. Приятная на ощупь, она легко скользнула в ладонь, наполняя руку каким-то чистым, светлым теплом. Гарри застыл, перебирая ее в пальцах, отдавшись новым ощущениям, будто стараясь услышать ее голос, познакомиться с ней поближе… Он легко взмахнул палочкой — золотые искры рассыпались вокруг, будто праздничные конфетти.

Джинни достала из коробочки карточку, развернула и прочитала.

«Олливандер сделал эту палочку по моей просьбе. 10,5 дюймов. Рябина и волосы из хвоста цилиня. Полагаю, что палочек с такой сердцевиной в мире больше не существует. Мистер Олливандер сказал вот что: «Рябина снискала славу более искусного защитника, чем все остальные, и, как свидетельствует мой опыт, защитные чары ее особенно сильны, и их трудно сломать. Принято считать, что ни один Темный волшебник не был владельцем волшебной палочки из рябины, и я не могу вспомнить ни единого случая, когда хоть одна такая палочка моей работы сотворила в мире зло. Наиболее уютно ей у человека с ясной головой и чистым сердцем. Однако эти палочки не хуже остальных, часто даже лучше, и во многих случая превосходят на дуэлях другие. Эту палочку нельзя отнять — ее сила принадлежит только ее хозяину. И только до тех пор, пока ее хозяин стоит на стороне добра».

Уверена, что она подойдет Гарри, они сразу поладят и помогут друг другу. Мне кажется, Олливандер знал, что сделает именно эту палочку, еще до того, как я попросила его. И знал, что сделает ее именно для Гарри. Желаю вам удачи и добра! Ваша Полумна Лавгуд».

Гарри улыбнулся. Он чувствовал себя так, будто обрел бесценное сокровище. Нет, это был не старый, знакомый друг из остролиста, который будто черпал магию прямо у него из сердца. Все было иначе. Это был новый друг, сильный и искренний, который охотно и без расспросов раскрыл ему объятия, обещая поддержку и защиту. Отдавая ему все усердие и тепло без остатка. Это было совсем новое, удивительное чувство — словно он брел в шумной, суетливой толпе и вдруг среди сотен скучных, чужих лиц вдруг узнал кого-то очень родного. Очень близкого. Очень нужного. Узнал просто по одному повороту головы, по одному взгляду…

Он снова взмахнул палочкой, осыпав Джинни ослепительными искрами, и засмеялся. Она, сияя, обняла его, приникнув к губам. Это снова был ее Гарри. Он стремительно шагал к освобождению и исцелению, он уже был настолько силен, что, взяв в руки волшебную палочку, ощущал, собирал магическую силу в своих пальцах...

Еще через два дня пришло печальное известие: старый мастер мирно скончался в своем доме. Его нашли за верстаком. Резец с вытертой потемневшей рукояткой навсегда выпал из холодных пальцев...

Так Гарри Поттер стал владельцем уникальной палочки. Последней волшебной палочки, которую изготовил прославленный Гаррик Олливандер.

— Гарри!

Рон тихо сел на краешек кровати. Тот лежал, накрывшись одеялом с головой и отвернувшись к стене. Уже почти сутки Гарри лежал вот так. Временами ненадолго засыпал, однако через десять минут вскакивал, судорожно хватая ртом воздух. А отдышавшись, снова ложился и отворачивался. Даже Джинни не могла его расшевелить. Он просто ласково и печально гладил ее по голове, целовал в лоб, словно прося прощения, и, не говоря ни слова, снова закрывал голову одеялом.

Она запаниковала. С Гарри творилось что-то неладное. И впервые за все то время, пока находилась вместе с ним в этой небольшой комнате в больнице св. Мунго, Джинни ощущала свою полную беспомощность и бессилие. Промучившись несколько часов, она позвала на помощь.

— Ронни, сделай что-нибудь, умоляю, — шептала она, идя рядом с ним по коридору. — Он словно ускользает из рук, исчезает, прячется… Он совсем перестал говорить. Пожалуйста, попробуй его расшевелить.

Он ничего не ответил. Только вздохнул, ободряюще сжал ее плечо и вошел, заперев за собой дверь изнутри.

— Гарри!

Никакой реакции.

Рон осторожно тронул друга за плечо. Гарри заметно вздрогнул и повернулся.

— Это я, — поспешно проговорил Рон. — Прости, я не хотел тебя пугать.

Тот вздохнул и снова отвернулся.

— Пожалуйста, дружище, поговори со мной, — снова заговорил Рон. — Тебе не нужно прятаться от меня. Ты же знаешь. Не молчи, прошу тебя.

— Я не могу, не могу, — с усилием ответил Гарри, по-прежнему глядя в стену. — Рон. Не знаю, как говорить о таком… Наверное, я никогда из этого не выберусь. Это слишком…

Рон посидел пару мгновений молча, потом произнес негромко, но твердо:

— Гарри, сядь рядом со мной. Пожалуйста. Давай же.

Тот, чуть помедлив, поднялся, спустил ноги на пол и спрятал лицо в ладони.

— Ты мне веришь? — тихо спросил Рон. — Скажи честно.

— Я только тебе и верю, — глухо ответил Гарри, не поднимая головы. — Не сердись. Дело не в тебе. Дело во мне. Я не знаю, как объяснить. Мне стыдно. И страшно. Ты не представляешь, насколько мне страшно.

— Я знаю. Именно поэтому я здесь.

— И я ничего, ничего не могу сделать с этим. Я много дней пытался, но… Это сильнее меня. То, что они сделали… Они будто сломали что-то. Самое главное, что было во мне. И этот страх. До тошноты, до удушья. Это... Лучше бы они убили меня, Ронни. Честное слово. Лучше бы просто убили…

— Я знаю, что тебе сейчас очень хреново, дружище. Но я скажу тебе кое-что. Они, конечно, очень старались. Но они не победили тебя, Гарри, — заговорил Рон. — Да, они изо всех сил пытались тебя сломать, они очень сильно тебе навредили. Но у них не получилось. Знаешь, почему? Ты выжил. И более того, ты не лишился рассудка, как они хотели. К тебе понемногу возвращается магия. Можно сказать, что ты уже на пороге полного выздоровления. И это настоящее чудо, без преувеличений. Никто из целителей не видел ничего подобного. И что я слышу? Ты хочешь сдаться сейчас? Подарить этим сволочам победу, находясь от нее буквально в двух шагах?

— Я не могу, — опять повторил Гарри, обхватив голову руками и вцепившись в волосы. — Я… Понимаешь, я в последние дни многое вспомнил. И теперь не знаю, как мне жить с этим, Рон.

Некоторое время они просто сидели рядом в полной тишине. Потом на лице у Рона появилось странное выражение. Странная смесь сильной боли и неумолимой решимости.

— Я, кажется, знаю, что нужно сделать, чтобы покончить с этим, Гарри, — наконец сказал он. — Это очень рискованно. И если это тебе навредит, я никогда себе не прощу. Но… Ты находишься взаперти слишком долго.

Гарри, наконец, поднял взгляд.

— Я полтора месяца вообще не выходил отсюда, — буркнул он.

— Именно это, мне кажется, и сыграло с тобой злую шутку. Ты слишком погружен в самого себя. Тебе пора выйти в реальный мир.

Гарри вздохнул и кивнул.

— Да, я тоже думал об этом. Но Джинни говорит, что меня все считают безнадежным психом. Что так нужно для расследования. И меня никто не должен видеть.

— Ну, ты же понимаешь, что это ерунда, — улыбнулся Рон. — Это как раз самое простое. Тем более, что твоя мантия-невидимка снова у нас.

Гарри вскинул голову.

— У вас? Но… Погоди. Мантия... Мне нужно вспомнить.

Он прикрыл глаза и провел рукой по лбу.

— В отдел пришла посылка, Гарри, — мягко проговорил Рон. — Там было несколько писем и твоя мантия-невидимка. И пояснительная записка, что ты сам попросил отправить эту посылку. Кого ты попросил об этом?

— Да… Точно. Все правильно, — наконец сказал Гарри. — Но это странно. Она должна была прийти гораздо раньше.

— Корреспондент просит прощения и упоминает о каких-то непредвиденных обстоятельствах, которые помешали ему сделать это вовремя, — объяснил Рон. — Кто это, Гарри?

— Элинор Фокс, — ответил тот. — Никому не пришло в голову искать меня там. Я скрывался у нее целый месяц. Именно туда прилетела сова с письмом про Тедди. И я…

Он снова закрыл лицо руками.

Рон осторожно взял его за плечи.

— Гарри, когда ты будешь готов, мы выйдем отсюда вместе. И покончим с этим вместе. Даже если для этого придется спуститься в преисподнюю. Ты не будешь один. И ты не сдашься, слышишь?

— Мне стыдно, — выдохнул он. — Ронни, мне так стыдно и так страшно…

— Отчего тебе стыдно? Расскажешь мне?

Гарри отрицательно помотал головой.

— Нет, не сейчас.

— Ладно, — вздохнул Рон. — Давай сделаем так. Сейчас ты встанешь и для начала перестанешь пугать Джинни. А потом, без паники и без суеты, немного соберешься с силами и спокойно подумаешь над тем, что я сказал. И когда почувствуешь хотя бы немножко решимости, сразу скажешь мне, хорошо?

— Хорошо, — буркнул Гарри. — Прости, пожалуйста. Я веду себя, как жалкий, никчемный трус, но…

— Ты ведешь себя, как человек, который едва выжил, — мягко перебил его Рон. — Который полтора месяца находится в больнице и еще не вполне здоров. Тебе нужна помощь, Гарри. И я сделаю все, что угодно. Как и Джинни. Как Гермиона. Как все, кто тебя любит.

— Мне постоянно кажется, что ты будешь меня презирать, если узнаешь… — глухо выдавил из себя Гарри, пряча лицо. — Это не дает мне покоя.

— Ох, ты чудище, — улыбнулся Рон, прижимая его к себе. — Какими же глупостями ты забиваешь себе голову, пока лежишь, уткнувшись носом в стену. Да, действительно пора прекращать твое затворничество, Гарри. Пока ты еще что-нибудь не выдумал.

Гарри, то ли всхлипнув, то ли усмехнувшись, ухватился за него. Рон чувствовал, как сильно у него дрожат руки.

— Все будет хорошо, я обещаю, — тихо проговорил он. — Наберись терпения и ничего не бойся. Слышишь?

— Ага, — выдохнул Гарри, не разжимая рук.

Они некоторое время молчали. Рон ждал, пока волнение и напряжение немного спадут.

— Знаешь, Гермиона теперь постоянно носит твое прощальное письмо с собой, — сказал Рон после долгой паузы, наконец выпустив его из рук. — Она пролила море слез, пока читала его. Потом отобрала у меня и теперь носит во внутреннем кармане.

— Наверное, надо было их порвать, — хмуро ответил Гарри. — Я ведь не знал, вернусь ли, поэтому… Почему-то писать всегда легче, чем говорить. Но там все правда, Рон. Каждое слово.

— Именно поэтому она и не выпускает его из рук. А ты говоришь «будете меня презирать»… Ох, Гарри. А ты знаешь, что Шумов допрашивал тех двоих с легилименцией? Ох, черт. Не надо было тебе…

Гарри поднял на него взгляд.

— Все в порядке. Говори.

Тот, чуть помявшись, продолжил:

— Так вот, Шумов все видел. Пришлось, чтобы выяснить все подробности… Он был белый, как бумага. Его всего трясло. Он почти не мог говорить. Мы потом отпаивали его всякой всячиной… И Шумов был так же далек от презрения, как я — от созвездия Ориона. Я слышал, как он плакал, Гарри. У себя наверху. И потом наотрез отказался делиться этим с кем-либо…

— Рон, пожалуйста…

Гарри снова сжал голову руками.

— Ты прошел через немыслимый ужас, Гарри, — тихо закончил Рон. — Невообразимый. И ты сейчас сидишь со мной рядом, живой и вменяемый. Думаешь, отвечаешь на вопросы и даже говоришь какие-то глупости. И если кому-то придет в голову проявить что-то, хотя бы отдаленно похожее на осуждение, я просто зубами его загрызу. Ты должен знать, дружище. Мне тоже нелегко говорить такое вслух. Но… Я не смог бы жить, если бы ты погиб. У меня нет никого дороже и важнее тебя. И я не позволю тебе сдаться твоему минотавру сейчас, когда ты почти его одолел.

— Кому сдаться? — удивленно переспросил Гарри.

Рон вздохнул и улыбнулся.

— Минотавру. Целитель так объяснял нам, что с тобой происходит. Что тебе нужно выбраться из лабиринта, в котором ты заблудился. И, победив минотавра, выйти на свет. Вспомнить, принять и преодолеть все самое плохое и ужасное, что с тобой случилось. Так вот, учти. Человек, который в четырнадцать лет одолел венгерскую хвосторогу, не может просто так взять и сдаться какому-то паршивому минотавру в двух шагах от победы.

Гарри улыбнулся.

— Ох, Ронни… Ты умеешь поднять боевой дух. И этот минотавр… Мне одному это точно не под силу.

— Ты никогда не будешь один, — немедленно откликнулся Рон. — Я говорил тебе это тысячу раз и повторю снова. Дай мне знать, когда будешь готов, хорошо? Мы справимся. Обещаю.

— Ронни, это безумие!

Джинни, раскрасневшаяся от волнения, стояла напротив брата. Глаза ее возмущенно сверкали.

— Мы не можем так рисковать! Я не отпущу! Не позволю!

Рон тяжело вздохнул и опустился на стул. Они с сестрой были в комнате одни, Гарри ушел с целителями — вот уже несколько дней они, с соблюдением всех предосторожностей, проводили какие-то длительные, малопонятные процедуры в другом крыле здания.

— Я знал, что ты так скажешь, — откликнулся Рон. — Поэтому даже говорить сначала не хотел, но… Ты должна знать, и я дал тебе слово. Джинни, пойми, пожалуйста, он никогда не выберется из всего этого, если не преодолеет…

— А если он сорвется? — Джинни вскочила и сделала несколько шагов по комнате. — Если все рухнет из-за вашего глупого безрассудства?

— Я этого не допущу. Я буду рядом, — ответил ей Рон. — Гарри говорит, что готов. И мы должны хотя бы попробовать. Если нет, мы просто вернемся назад. И попробуем в следующий раз. Обещаю, что мы будем очень осторожны. Джинни, я понимаю, как тебе хочется защитить его. Но если Гарри не вырвется из этого замкнутого круга, он никогда не выздоровеет до конца. Эта заноза застрянет внутри и будет гноиться. Ее нужно вырвать, наконец. И дать ранам затянуться.

— Я боюсь за него, Рон, — выдохнула Джинни, снова опустившись на стул. — Он почти стал самим собой, и если все это пойдет прахом…

— Ты думаешь, я не боюсь? — буркнул Рон. — Если бы я хоть как-то мог это изменить, я бы сделал это немедленно. Но другого выхода нет. Мы должны попробовать.

— Обещай, что при малейшем тревожном признаке вы немедленно вернетесь назад! — стальным голосом произнесла Джинни, глядя ему в глаза.

— Обещаю, — немедленно откликнулся Рон. — Мы не будем пробивать стену головой. Мы просто попробуем в другой раз.

— Хорошо, — вздохнула она. — Головой за него отвечаешь, понял?

— Если бы отрубанием головы можно было исцелить Гарри, я бы давным-давно уже тусовался в Хогвартсе с сэром Николасом, — хмуро усмехнулся Рон. — Эх, Джин, если б все было так просто…

* * *

В голове потемнело, легкие будто слиплись в один тяжелый комок. Гарри, выскочив из трансгрессионной петли, чуть покачнулся, уцепившись за плечо Рона и судорожно перевел дух. Потом огляделся, стянул с себя мантию-невидимку и запихнул за пазуху.

— Давно я этого не делал, — слабо улыбнувшись, проговорил он, глотая воздух. — Совсем навыки растерял.

— Ничего, ничего, — ответил ему Рон. — Вспомнишь. Все потихоньку.

— Погоди минутку.

Гарри говорил тихо, но твердо. Он поднял глаза в серое осеннее небо и некоторое время просто стоял, с наслаждением вдыхая холодный воздух и оглядываясь вокруг.

— Как приятно выйти из тюрьмы, — проговорил он, улыбнувшись. — Никогда не любил запертые комнаты.

— Знаю, — откликнулся Рон. — Ну, ты готов?

— Да.

Рон взял его за плечо и они пошли вперед, поднимаясь на холм. И хотя уже заканчивался октябрь, трава все еще была зеленой и свежей. Ботинки то и дело запутывались в густом переплетении стеблей и листьев. Гарри шагал чуть впереди, Рон, на всякий случай оглядываясь по сторонам, следовал за ним. Вокруг было тихо, ни одной живой души. Изредка слышались крики птиц, где-то вдалеке мычали коровы. Они взобрались на холм, прошли еще минут пять-семь и вдруг Гарри встал, как вкопанный.

Внизу, с другой стороны холма, скрытый кронами старых деревьев, стоял тот самый сарай. До него было ярдов пятьсот, трудно было разглядеть это небольшое дощатое строение среди переплетенных ветвей и разноцветных листьев. Но Гарри смотрел и не мог отвести взгляд. Лицо у него побледнело.

— Ты помнишь, о чем мы договорились, Гарри? — мягко спросил Рон, снова кладя руку ему на плечо. — Никаких подвигов. Если ты не готов…

— Нет, — выдохнул Гарри. — Я попробую. Я должен.

— Прежде всего, ты должен беречь себя, — добавил Рон. — Мы можем вернуться и начать в другой день, когда ты будешь чувствовать себя лучше.

— Я попробую, — упрямо повторил Гарри, сделав несколько шагов. Он остановился, словно собираясь с духом, потом обернулся и попросил:

— Дай мне руку. Пожалуйста.

Рон крепко сжал его ладонь и они снова медленно зашагали вперед. Гарри, спустившись на сотню ярдов, снова остановился.

— Они напали на меня здесь. На этом месте. Внезапно, сзади, — глухо проговорил он, судорожно сглатывая. — Их было трое.

Рон почувствовал, как задрожали его пальцы.

— Видимо, меня быстро вырубили, потому что я больше ничего не помню, — продолжил Гарри. Он старался унять дрожь, дыша глубоко и медленно.

Помедлив две или три минуты, он сделал еще несколько шагов вниз, крепко держа Рона за руку. Остановился. Потом снова двинулся вперед. Так, небольшими отрезками, переводя дух, Гарри приблизился к темному деревянному строению так близко, что оставалось сделать буквально три шага, протянуть руку и…

— Мы можем вернуться, — произнес Рон, с болью глядя на него. — Помнишь?

— Да. Помню. Но мне нужно…

Гарри взялся за ручку и рывком распахнул дверь.

Он так и не решился войти — переживания мгновенно захлестнули его с головой. Он побелел, как мел, на лбу выступили капельки пота. Рон схватил его за плечи и потащил назад, чуть в сторону, где рядом со стеной лежал огромный валун. Гарри всхлипнул и ухватился за угол сарая. Его вырвало, и после этого мучительная темнота в голове немного рассеялась. Он сел на холодный влажный камень, тяжело дыша.

— На, глотни, — Рон протянул ему фляжку.

Огненный виски обжег горло живительным теплом. Гарри еще сделал пару глотков и закрыл лицо руками.

Рон обхватил его и прижал к себе.

— Давай вернемся, Гарри, — проговорил он тихо. — Не нужно героизма. Давай попробуем в другой раз. Не сегодня.

Тот, помолчав, вцепился в него и замер.

— Я паршивый трус. Никчемный паршивый трус, — выдохнул он горько, уткнувшись носом в знакомую клетчатую куртку.

— Не говори ерунды, — буркнул Рон. — Даже у меня зубы стучат. Я вообще не знаю человека, более отважного, чем ты.

Гарри еще крепче сжал руки и зашептал горячо и отчаянно:

— Я не знаю, сколько это длилось… Пять минут или несколько лет. Они смеялись. Я пытался, правда… Но их было трое. Они связали… Сзади. Руки. И потом… Потом…

Он умолк и задрожал, как осиновый лист. Потом, зажмурившись, как перед прыжком в пропасть, продолжил едва слышно:

— Сначала просто били. Потом, будто ножом… Словно проверяли, сколько я выдержу. А потом… Им это нравилось. Хуже всего то, что я просил их остановиться, объяснить, за что… Я умолял их, Ронни… Они только смеялись. А потом, видимо, они наложили заклятие, потому что не получалось произнести ни слова. Только кричать. И они… Не отпускали ни на минуту. А мне нужно было… В туалет. Ты понимаешь. Но они не давали передышки. Даже вздохнуть. Даже подумать. И когда… Тело просто не выдержало, Ронни. Наверное, это было смешно, они так громко хохотали… И снова...

Он захлебнулся и умолк, вздрагивая всем телом. Рон не произносил ни звука. Он лишь прижимал его к себе, и крупные слезы текли по его веснушчатому лицу.

— Я не понимаю, почему я до сих пор жив, — наконец, снова заговорил Гарри, немного успокоившись. — Я хотел умереть. Я просил о смерти. Только чтобы все побыстрее кончилось… Это… Это невозможно выдержать. Никто не смог бы, поверь мне, Ронни. Никто… И теперь, когда я закрываю глаза, я слышу их смех. То, что они говорили, хохоча мне в лицо. И свой крик. И просыпаюсь от собственного крика… И снова хочется спрятаться и умереть. Только бы никогда больше…

Он снова задохнулся на полуслове, потратив на эту мучительную исповедь все свои силы. Рон не мог выдавить из себя ни звука.

— Я знаю одного парня, — наконец тихо заговорил он, гладя друга по голове. — Самого храброго, самого лучшего парня на свете, Гарри. Он был еще совсем ребенком, когда бросил вызов самому могущественному темному волшебнику. Он день за днем смотрел прямо в его мерзкие внутренности и не убегал. Он выходил на бой против него, когда ему было одиннадцать, двенадцать, четырнадцать, пятнадцать лет. И он не отворачивался и не убегал. А потом, в семнадцать лет, этот мальчик вышел навстречу смерти. Только чтобы спасти тех, кого любит. Он встретил убивающее заклятие с прямой спиной, твердо стоя на ногах… И теперь кое-кто захотел, чтобы этот парень, наконец, сдался. Дрогнул, отвел взгляд и побежал. А всякая шваль улюлюкала бы ему вслед. Но у них снова ничего не вышло, Гарри. Они проиграли.

— Нет, Ронни, — судорожно выдохнул Гарри, пытаясь овладеть собой. — Они сломали…

— Гарри, они делали с тобой ужасные вещи, — продолжил Рон. — Но нет, они не сломали тебя. Знаешь, почему я так думаю? Ты сейчас здесь. Живой, способный мыслить и говорить. Спустя всего полтора месяца. И ты согласился прийти сюда. Ты преодолел свой страх и вернулся, чтобы все вспомнить и принять. Как часть своего прошлого. Как еще одно испытание. Их было немало. Много боли, много ран. Много потерь. Но ничто не сломало тебя. И это не сломает.

— Я ни за что не смог бы прийти… Один.

— А почему ты должен делать это один? У тебя есть семья, Гарри. Есть кому позаботиться о тебе. Есть друзья. Есть дом. Тебе есть где спрятаться, залечить раны, собраться с силами.

— Ненавижу этот страх, — снова прошептал Гарри, шумно переводя дух. — Ненавижу быть слабым. Это унижение… Ненавижу эту дрожь в руках и в коленках… Ронни, я просто сам себя ненавижу за то, что мое тело не слушается меня. И за то что я никак не могу преодолеть...

— А разве тогда, в Запретном лесу, тебе было не страшно? — тихо спросил Рон. — Скажи мне честно?

— Очень страшно, — ответил он тихо. — Было вообще странное чувство, что тело существует отдельно от разума. Оно было, словно чемодан, который нужно было во что бы то ни стало донести до места…

— И ты все-таки его донес, Гарри. Я помню все, что пережил вместе с тобой, когда мы шли к «Убежищу»… Когда ты будто снова… Ты намного, в сто, в тысячу раз сильнее своего тела. Ты пережил то, что никто бы не смог. И победил Реддла. И эту тварь, которая напала на тебя из-за спины и искалечила чужими руками, ты тоже одолеешь. Я же хорошо тебя знаю, дружище. Тебя вообще нельзя победить. Только прикончить. Ты же никогда не сдавался. Никогда, сколько я тебя знаю. Сейчас ты очень устал, но, может, мы все-таки попробуем сделать это? Или хватит на сегодня?

— Попробуем, — прошелестел Гарри еле слышно, поднимаясь на ноги.

Он снова подошел к распахнутой двери сарая и, несколько раз глубоко вздохнув, сделал шаг внутрь.

С балки по-прежнему свисала веревка. Он подошел, потрогал пальцами обрезанный конец, огляделся вокруг.

— Я должен знать, кто и почему сделал все это, — проговорил Гарри. Он был бледный, как мел, но произносил слова вполне твердо и ясно.

— Осталось совсем немного, — ответил Рон, подходя к нему и беря за плечи.

— Рон! Спасибо. Я… Я не смог бы. Без тебя я… Никогда бы не смог...

Гарри слабо улыбнулся ему и покачнулся. Рон, поймав его на лету, обхватил покрепче обмякшее тело и трансгрессировал.

— Что с ним???!

Джинни шипела от ярости и ужаса, как обезумевшая кошка, пока Рон втаскивал его в комнату.

— Гарри сейчас не помешает поспать, часиков двенадцать, — тяжело дыша, объяснил Рон, опустив друга на кровать. — Он здорово вымотался. Потому что только что победил своего минотавра.

Джинни сидела рядом с Роном и Гермионой, вглядываясь в лица присутствующих. Все расположились за длинным столом в конференц-зале. Джастин и Падма были на дежурстве, а старший Уизли отбыл по срочным делам в Париж. С того момента, как Гарри попал в больницу св. Мунго, Джордж полностью взял на себя руководство семейным бизнесом, чтобы дать возможность Рону быть рядом с Гарри столько времени, сколько потребуется.

— Как мы поступим с теми двумя? — мрачно спросил Рон. И, встретившись взглядом с Шумовым, добавил зловещим полушепотом:

— Предупреждаю сразу: первого же, кто начнет лекцию о законе и гуманизме, шарахну по лбу. За последние дни много чего произошло, мы только-только начали выводить Гарри из этого ада... Поэтому к благородству я абсолютно не склонен.

Малфой хмыкнул. Рон сердито зыркнул на него, но промолчал.

— Как он вообще? — спросила Сьюзен. — Ронни, мы ведь почти ничего не знаем и волнуемся.

— Да… Ну, скажем так. Если сравнивать с тем, каким вы его обнаружили, Гарри почти в порядке, — ответил Рон. — Если сравнивать с тем, каким мы все его знаем, то до полного восстановления еще далеко. Да, от его упорства и успехов целители стоят на ушах, но все очень непросто… Я уверен, что он придет в норму, Сью. И будет еще сильнее, чем раньше. Просто нужно время.

— Последние два дня у него был такой жар, что Гарри вообще не приходил в себя, — вставила Джинни. — Но целители говорят, что это наоборот хороший признак, что так и должно быть перед выздоровлением. Тело таким способом справляется с психической травмой и… В общем, сейчас уже намного лучше.

Она улыбнулась.

— Сегодня с утра уже ворчал, что ему надоело сидеть взаперти, что хочет свежей клубники, что ему до смерти надоела овсянка. А вдоволь наворчавшись, принялся упражняться с волшебной палочкой, — добавила она, вздыхая. — Велел поблагодарить тебя за подарок, Полумна. Когда я сказала, что иду встретиться с вами, просил передать всем привет. Особенно тебе, Сью. Он знает, что ты очень переживаешь.

— Когда я смогу повидать его? — тихо спросила Сьюзен. — Я достану ему ведро клубники, если нужно...

— Если все пойдет хорошо, то в ближайшие дни, — улыбнулась ей Джинни. — Он говорит, что хотел бы обнять всех. Но пока… Он не хочет, чтобы вы видели его таким. Ему неловко… Только, чур, я вам этого не говорила! А то Гарри меня съест!

— Нашел о чем переживать! — воскликнула Сью. — Ох, Гарри, мерлинова борода!

— Он хочет сначала обрести уверенность, — вставил Рон. — Снова ощутить свою силу. Ему трудно быть таким… И тем более показываться кому-то на глаза… Таким уязвимым, понимаете?

— Вот слушаю я все это… В общем, у меня есть одна мысль, — подал голос Драко. — Когда мы поймаем нашего минотавра и этого гада Меллера, отдать их в полное распоряжение Гарри. И пусть сам решает. А этих двух просто разобрать на мелкие детали и утопить в море. Иначе меня просто разорвет от бешенства.

— Признаться, очень заманчиво звучит, Малфой, — буркнул Терри. — Не представляешь, как чешутся руки… Однако мы в академии аврората. И…

Он поднял вопросительный взгляд на Шумова. Тот вздохнул, почесал затылок и проговорил:

— Ну, до сих пор вся наша расследовательская деятельность была неофициальной. Есть дело о двойном убийстве, где Гарри был основным подозреваемым. Не раскрыто. Есть дело о нападении на Гарри. Тоже пока не раскрыто. И в нем еще никак не фигурируют эти двое. По закону им грозит пожизненное заключение. Но, знаете… Это слишком мало. За то, что они сделали. А мне, представьте себе, приходится их кормить, чтоб не околели раньше времени… Когда мы поймаем всех и выясним все подробности, мы просто проголосуем, хорошо? И, честно говоря, я бы действительно спросил об этом самого Гарри. Ну, когда он будет в состоянии...

— Отлично, — откликнулся Малфой.

— Я бы и без голосования обошелся, — глухо прорычал Рон. — Подумаешь! Покараулите меня годик-другой. С удовольствием посижу ради такого дела.

— Сидеть он собрался! Герой! Да в Азкабане нет таких камер, — фыркнула Сьюзен. — Чтобы посадить сразу 12 человек, из которых семеро мракоборцев, двое бывших авроров, один сотрудник министерства, один профессор Хогвартса плюс один директор академии аврората.

Раздался общий смех.

— Хорошенькие дела творятся, — улыбаясь, заметил Шумов. — Половина штатного состава вышла на преступную дорожку и собралась сесть в тюрьму. Однако, ребятки, прежде всего нам нужно раскрыть это дело до конца.

— Можно мне сказать? — вдруг подал голос Невилл. — Я, как и Джастин, абсолютно не верю в то, что к издевательствам над Гарри причастен Берти Сэвидж. У него непростой характер, это все знают. Но… Я знаю, как это можно проверить…

* * *

Хогвартс был по-прежнему самым красивым местом на свете. Несмотря на пронизывающий осенний ветер и ледяные капли, то и дело слетавшие с неба резкими пригоршнями, Рон, стоя на крыльце у огромных дверей, наконец чувствовал небольшое воодушевление и прилив энергии.

Последние недели выдались нелегкими. Все свои силы он без остатка отдавал Гарри, проводя с ним много часов, говоря, поддерживая, помогая. Только оставаясь наедине с женой, Рон мог позволить себе немного расслабиться, побыть собой, выплеснуть свою боль и гнев, показать усталость, признать, что и он тяжело ранен этой страшной ситуацией, что он разделяет с Гарри все его муки, и что порой это совершенно невыносимо... В такие дни Рон приходил домой без сил и падал. И попадал в сильные и нежные объятия своей жены. Тогда уже Гермиона отдавала ему свои силы, оживляя его своей горячей любовью...

Дело тем временем едва сдвинулось с мертвой точки. Грег Меллер надежно затаился где-то, и найти его не представлялось возможным. А без него невозможно было выйти на подлинного виновника всего произошедшего. От бессильной ярости темнело в глазах. У Рона временами просто опускались руки. Поэтому идея Долгопупса вызвала настоящий фурор. Это было просто, остроумно и практически беспроигрышно…

Рон надвинул на лицо капюшон и скользнул внутрь. В вестибюле было несколько школьников, двери в Большой зал были распахнуты настежь, и оттуда доносился многоголосый гомон. Теплая волна ностальгии накрыла его с головой. Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс, наш волшебный дом, пропел он про себя, не в силах сдержать улыбку. Потом встряхнул сам себя и направился через Большой зал прямо к преподавательскому столу.

Он не ошибся. Почти все преподаватели уже разошлись, трапезничали только мадам Помфри и профессор Синистра. Невилл тоже уже заканчивал обедать. Они встретились взглядами, профессор Долгопупс мгновенно опустошил кубок и вышел ему навстречу.

— Без бурных приветствий, Невилл, — улыбнулся Рон, пожимая ему руку. — Я изо всех сил пытаюсь сохранять инкогнито.

— Помню, да, как договаривались, — кивнул ему Невилл. — Пойдем со мной.

Они вместе быстро вышли из зала и поднялись в апартаменты, которые занимал сейчас профессор травологии.

— Макгонагалл сначала шипела, как сердитая кошка, — заговорил Невилл. — Но мне удалось объяснить, и она согласилась, что ситуация не оставляет нам других вариантов. Тем более, что девочку мы вообще не потревожим, так что… Ты принес все необходимое?

Рон кивнул и похлопал себя по карману.

— Симус, Сьюзен и Терри уже здесь. Ждут.

— Что ж, посмотрим, что из этого получится…

Рон зашел в небольшую комнатку, доверху забитую разными причудливыми вещами, старыми книгами, альбомами, цветочными горшками, бутылками с удобрениями и пакетами с различными видами почвы. Друзья уже были здесь, рассевшись кто где на потертых стульях и на длинной массивной скамье.

— Когда он прибудет?

— Обещал быть после ланча, — ответил Невилл. — Подождем еще минут двадцать, хорошо? И начнем.

* * *

В учительской было непривычно светло. Здесь почти никогда не использовали столько ламп и светильников, но сейчас был зажжен каждый прибор, способный давать свет.

— Мистер Сэвидж!

Невилл вышел к нему навстречу, натянуто-официально улыбнулся и протянул ему руку.

— Добрый день, мистер Долгопупс, — проговорил Бертрам Сэвидж, отвечая на рукопожатие. — Прошу прощения, профессор Долгопупс. По старой памяти… Признаться, я ожидал увидеть здесь директора. Мне пришло сообщение о том, что Бекка попала в некую сложную ситуацию и требуется немедленное вмешательство семьи… Поскольку я ее единственный опекун на данный момент, я хотел бы… Что?? Что, черт возьми, здесь происходит??!

За его спиной щелкнул дверной замок. А из-за массивного стеллажа с книгами вышел Гарри Поттер. Следом за ним — Рон Уизли, Сьюзен и Симус.

— Прошу прощения за эту небольшую ложь, — проговорил Невилл. — С мисс Ребеккой Моуди все в полном порядке, она сейчас на занятиях. Нам нужны были вы, мистер Сэвидж. У нас есть пара вопросов.

Сэвидж, онемев от гнева и удивления, переводил взгляд с Невилла на Гарри, потом с Гарри на решительные и суровые лица его друзей.

— Какого черта? Поттер! Я читал в «Ежедневном пророке», что ваше положение абсолютно безнадежно, но, судя по всему, эти бумагомаратели слегка преувеличили масштабы трагедии, да?

— Да, слегка, — усмехнулся Гарри, немного закашлявшись. — Я почти в полном порядке, Сэвидж. Просто об этом необязательно знать всем. По крайней мере, сейчас.

Сэвидж, не переставая сверлить его взглядом, напрягся. Краска гнева начала заливать его лицо.

— И что за игру вы затеяли, молодые люди? Что за спектакль?

— Это мы хотели узнать у вас, Сэвидж, — с ядовитым шипением бросила Сьюзен. — Что за игру вокруг Гарри вы затеяли. Или какое имеете к этому отношение. И вы нам все расскажете. Здесь и сейчас. Как вам известно, на территории Хогвартса невозможно трансгрессировать. Дверь надежно заперта. Нас пятеро, и исход любой драки уже понятен. Так что не советую…

— Да за каким чертом мне с вами драться-то? — взревел Сэвидж. — Вы что, с ума посходили, что ли? Какой спектакль? Какие драки?!

— Тихо, тихо, — мирно проговорил Симус. — Давайте мы все перестанем орать и присядем. Нам предстоит длинный и очень неприятный разговор.

Сэвидж еще мгновение сверлил их взглядом, потом опустился на ближайший стул.

— Я весь внимание, — с сарказмом произнес он.

Остальные тоже расселись, замкнув его в круг. Каждый крепко сжимал в кулаке волшебную палочку.

— Есть неопровержимые улики, — начал Рон, — что вы каким-то образом причастны к нападению на Гарри. И мы хотим выяснить, каким именно.

— Что ты несешь?! — снова взревел Сэвидж, вскакивая.

Невилл мгновенно хлопнул его по плечу и принудил снова сесть на свое место.

Рон смотрел на него, не мигая, не отводя глаза.

— Я хочу знать, — снова повторил он тихим, ледяным тоном. — Какое отношение ты имеешь к нападению на Гарри.

Сэвидж, вытаращив глаза, переводил взгляд с него на Гарри и обратно.

— Вы свихнулись, ребят. Вы просто сошли с ума, — выдохнул он ошарашенно и яростно. — Гарри! Да за каким чертом я бы стал это делать! Вы хотя бы знаете значение слова «мотив»?! Какой у меня был мотив на тебя нападать?! Зачем?!

— Ну, например, отомстить за увольнение, — ответил Гарри.

— Отомстить?!

Сэвидж хлопнул себя по коленке и расхохотался.

— Да я сам ушел! Робардс уговаривал остаться, но я больше не хотел участвовать в этих ваших переменах, я не мог делать то, что считал неправильным. У меня отличная пенсия, свой сад, я воспитываю Бекку, ловлю рыбу по выходным. И плевать хотел и на вас, и на министерство! За что мне мстить-то? Да я спасибо тебе должен сказать! Давно надо было бросить эту проклятую работу! Хоть на старости лет человеком себя почувствовал!

Рон и Гарри переглянулись.

— Предположим, ты говоришь правду, — выдохнул Рон, продолжая сверлить его взглядом. — Но это слишком важно, чтобы верить на слово. Ты сам много лет был мракоборцем и знаешь…

Сэвидж сжал челюсти.

— Я не думал, что доживу до такого позора, — произнес он стальным голосом. — Что бывшие коллеги будут устраивать мне ловушки и допрашивать, как преступника. Но если уж до этого дошло… Давайте его сюда.

Сьюзен, не сводя с него взгляд, протянула Сэвиджу маленький флакон. Тот, ни на кого не глядя, выпил залпом, сел на место и вздохнул. В ярко освещенном кабинете повисло тягостное молчание. Через несколько минут лицо, пылавшее гневом, разгладилось, взгляд стал пустой и равнодушный.

Веритасерум подействовал.

— Как ваше имя? — спросил Симус.

— Бертрам Сэвидж, — бесцветным голосом ответил тот.

— Вы организовали нападение на Гарри Поттера?

— Нет. Это был не я.

— Вы знаете, кто и почему организовал это нападение?

— Нет, я ничего не знаю.

Симус переглянулся с остальными.

— Сью. Антидот, — проговорил он, протягивая руку.

Снова небольшой флакон.

Сэвидж в звенящей тишине послушно выпил его содержимое. И еще некоторое время сидел, уставившись перед собой бесцветным взглядом. Потом снова зашевелился и порозовел.

— Прошу прощения, Сэвидж, — проговорил Симус. — Без этого нельзя было обойтись. Знаю, насколько это оскорбительно, но вы должны понять. Тот, кто стоит за этой чудовищной историей, каким-то образом связан с вами. И мы должны найти его во что бы то ни стало. Кем бы он ни был.

Сэвидж смотрел на него, тяжело и медленно вдыхая и шевеля скулами.

— Почему вы решили, что этот человек связан со мной? — наконец, спросил он глухо.

— Не могу сказать нам всего, — покачал головой Симус. — Но тот, кто напал на Гарри, смертельно его ненавидит. И много лет мечтает отомстить. В том числе отомстить за вас, Сэвидж. У нас есть все основания предполагать, что в это дело каким-то образом замешана какая-то женщина, но о ней мы ничего не знаем. Мы просто знаем о ее существовании.

— Может, великий Поттер сам снизойдет до разговора со мной? — ядовито поинтересовался Сэвидж, хмуро глядя на сидящего напротив Гарри.

— Это не Гарри, — вздохнула Сьюзен. — Оборотное зелье. Скоро мой муж Терри Бут вернется в свое нормальное обличье.

— Так, понятно, — усмехнулся Сэвидж. — Разыграли, как по нотам. Рассчитывали на эффект внезапности… Неплохо придумано, коллеги. Не могу не оценить остроумие и мастерство исполнения. Но увы, ложный след. Я ничего про это не знаю. Я, как вы знаете, с Поттером не слишком ладил. И в конце концов ушел. Не стану скрывать, что временами невероятно злился на него. И мог, конечно, в сердцах бросить какое-нибудь ругательство или даже угрозу, но чтоб вот так, всерьез… Вы реально предполагали, что четыре года я только и делал, что придумывал коварные планы мести? А потом напал на бывшего коллегу?

— Нет, — вздохнул Долгопупс. — Мы так не думали, если честно. Но слишком многое вертится вокруг вашего имени. В отделе кто-то пустил слух о вашем возвращении на службу вместо заболевшего Гарри. Мол, он так старался выжить Сэвиджа из отдела, а теперь сам ушел, а Бертрам Сэвидж опять вернется… Кое-кто упоминал о «славном парне, которому Поттер испортил жизнь»… В общем, мы должны были проверить. А теперь, Сэвидж, вы должны помочь нам. И вспомнить все, что только можете. Это крайне, невероятно важно.

— Так, давайте по порядку, ребятки, — Сэвидж встрепал рукой свою буйную кудрявую шевелюру. — Есть некто, кто много лет планировал отомстить Поттеру, так? Этот некто упоминал меня как человека, которому Поттер испортил жизнь. И кто-то в министерстве распускает слух о моем триумфальном возвращении на службу.

Терри, всхлипнув, согнулся пополам. По его телу прошла судорога, и через минуту его лицо снова приняло обычный вид. Действие оборотного зелья кончилось.

— Да, верно, — кивнул Рон. — И где-то во всем этом точно замешана женщина. Скорее всего, не слишком молодая, несчастливая и от этого поехавшая головой.

— Женщина, говоришь…

Сэвидж напрягся и закрыл глаза. Потом вдруг распахнул их, и на лице у него появилось странное выражение. Не то ужаса, не то недоверия. Было впечатление, что он вспомнил нечто очень важное, но просто не может до конца в это поверить.

— Нет, не может быть, — растерянно прошептал он. — Этого просто не может быть. Нет. Я не верю…

Рон весь подался навстречу Сэвиджу. Лицо у него пылало.

— С этого места как можно подробнее, — выдохнул он. — Все, что приходит на ум. Даже самые нелепые и незначительные детали.

Поттера, по слухам, жена забрала домой. Целители только разводят руками и сделать больше ничего не могут. Дело безнадежное. Он никого не узнает, ничего не говорит. Ну, теперь эта гордячка будет до конца дней держать Поттера взаперти, как растение в цветочном горшке, ха-ха-ха. Как же сладка месть, как все удачно сложилось. Просто настоящая полоса везения! Даже ОН прислал весточку, впервые за долгое время. Говорит, что много думал, что многое изменилось… Впервые за много лет хоть какой-то проблеск надежды. Что ж, может, мне еще удастся починить всё, что испортили эти проклятые Поттеры. Я ведь еще не так стара и уродлива. Есть еще огонь в груди. У него, конечно, еще племянница, третьекурсница, но он увидит, как я буду заботиться о них обоих. Увидит, поймет…

Сказать ему или нет? Нет, пожалуй, не стоит. Это будет мой маленький секрет. Мое тайное сокровище. Пусть думает, что своим триумфальным возвращением он обязан только самому себе, своим выдающимся способностям. Я не стану его разуверять, тем более, что он и правда талантлив. Он никогда не узнает, скольких усилий мне это стоило, как много людей пришлось умасливать, скольким внушать нужные идеи. Осторожно, исподволь, чтобы они будто сами до этого додумались, будто это их собственное решение… Сильверстоун так и не догадался. Ну, этому увальню вообще можно внушить все, что угодно. Робардс — другое дело. Крепкий орешек. Но и он, видимо, тоже поддается дрессировке. Раз тоже считает, что идея вернуть ЕГО, а не кого-то из этих безмозглых самоуверенных молокососов, принадлежит ему самому. Отлично. Тем лучше для меня. Когда ты невидим и незаметен, так легко направлять мысли людей в нужную тебе сторону…

Однако же нужно срочно что-то делать с этой проклятой заразой. Рука будто медленно обугливается… Хорошо еще, что сейчас осень, у одежды длинные рукава, и все это легко скрыть. Целители заявили, что это не заразно, и прописывают разную ерунду. Я и сама могу давать такие рецепты… Хуже всего то, что у дочери те же пятна. И у малыша Сидни. Где мы могли ее подцепить? Нужно узнать у коллег, все-таки не в овощной лавке работаю. Наверняка найдется какое-то хорошее средство.

Сейчас нужно как следует привести себя в порядок. Не сегодня, так завтра он снова пришлет письмо. Может, позовет на свидание… С этим проклятым Поттером я совсем запустила себя. Да и поиздержалась изрядно. Половина сбережений ушла на то, чтобы устранить этого самовлюбленного сопляка. Ну, да ладно. Потраченного не воротишь. Не о чем жалеть, тем более, что все прошло отлично. Никто ничего не знает, дело, как шепчутся секретарши, вот-вот отправят в архив, на полку нераскрытых… Да, дамы и господа. Рядом с вами живет выдающийся ум столетия, а вы ни сном, ни духом. Никто с ним не справился, а у меня получилось! А деньги… Каждый галлеон потрачен с пользой. И пусть о моем триумфе знаю только я. Незабываемый, сладкий вкус мести…

* * *

Гарри Поттер, скрестив ноги по-турецки, сидел на полу и с невыразимым удовольствием поедал клубнику. Рядом с ним на полу расположились счастливые Тедди, Джеймс, Джинни, Гермиона и Сьюзен, которые охотно помогали ему уничтожать спелые, ароматные ягоды в огромной миске. На лице миссис Бут еще были видны следы недавних слез, но глаза ее сияли. Время от времени она оглядывала воссоединившееся семейство и улыбалась еще шире.

— Как же хорошо снова быть дома, — вздохнул Гарри, беря очередную ягоду. — Спасибо, Сью, роскошный подарок. Невероятно вкусно. Не знаю, где ты раздобыла клубнику в Хэллоуин. Это потрясающе.

— Вообще-то маглы выращивают ее круглый год, Гарри, — усмехнулась Гермиона. — Она, конечно, не у всех такая вкусная. Тут надо просто знать, где искать.

— Если я сейчас не лопну от жадности, — откликнулся Гарри, поедая очередную ягоду, — может быть, соображу из оставшихся ягод какой-нибудь десерт к вечеру. Мне ужасно хочется закатить вечеринку. Позвать всех наших…

— Придержи коней, милый, — строгим голосом произнесла Джинни. — То, что тебя отпустили домой, не означает, что ты здоров. У меня строгие указания насчет тебя. И если ты думаешь, что теперь будешь делать, что хочешь…

— Даже дома угнетают! — с притворным возмущением воскликнул Гарри. — Джинни, я забыл, как выглядит моя собственная кухня! Я просто хочу приготовить ужин! И увидеться с друзьями! Что плохого-то?

— Приготовишь и увидишься, — сурово продолжила Джинни. — Но не все сразу. Не торопись. Не успел домой вернуться, уже развоевался, поглядите-ка!

Он улыбнулся, потом вздохнул и, обняв мальчишек, сказал:

— Хорошо, хорошо. Раз уж вы вытащили меня, теперь я весь ваш. Только слушаюсь и повинуюсь. Сделаю, как скажете. Я бы не сидел сейчас здесь, если бы не вы…

— Мы просто хотим, чтобы ты до конца пришел в норму, Гарри, — мягко проговорила Гермиона. — Поэтому тебе придется проявить немножко больше терпения, чем обычно. Тем более, что впереди еще много всего, и…

Она наткнулась на выразительные взгляды Сьюзен и Джинни и осеклась.

— Много чего? — Гарри немедленно уцепился за недосказанное слово.

— Позже, Гарри, — откликнулась Сьюзен. — Тедди и Джеймсу необязательно слушать все это.

— Есть новости? — тихо спросил он, и лицо у него сразу стало серьезным и напряженным.

Сьюзен кивнула.

— Не забивай себе голову, — улыбнулась она. — Пока у тебя есть гораздо более важное дело. Мальчики по тебе страшно соскучились. Я ведь права, а, Тедди?

— Да! — немедленно откликнулся ребенок. — Между прочим, мы так и не дочитали «Приключения старой шляпы»! И еще я хотел доделать тот макет...

— Да, точно, — улыбнулся Гарри и поднялся на ноги. — Мы же не закончили с тобой стадион для квиддича. Ну что, Джейми, Тедди, пойдемте со мной наверх.

Едва стих топот на лестнице, Джинни вздохнула.

— Я боюсь спугнуть, — еле слышно проговорила она. — Но, кажется, еще совсем немного, и он снова будет прежним. Надо бы приглядеть за ним, поднимусь через некоторое время, но вообще… Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Что-то у них случилось... С Роном. Они ничего мне не говорят. Но именно после этого всё изменилось. Гарри даже смотреть стал как-то иначе. И спит гораздо лучше, я просыпаюсь по ночам, уже по привычке — чтобы просто удостовериться, что все в порядке…

— Не обижайся, Джин, но выглядишь ты неважно. Ты здорово вымоталась за это время, — вздохнула Гермиона. — Тебе бы не помешало отдохнуть как следует. Вообще, когда все это кончится, махнули бы с Гарри на несколько дней в какое-нибудь спокойное, красивое местечко… За мальчиками найдется кому присмотреть.

— Поживем, увидим, — ответила она. — Еще пару недель назад мне говорили, что он вообще никогда не сможет работать, а сейчас мы уже планируем совместный отпуск… Это какое-то чудо.

Сьюзен вздохнула с благоговением и облегчением.

— Это же Гарри, — сказала она с таким выражением, что Джинни и Гермиона переглянулись и засмеялись. Счастливо и легко. Впервые за полгода на душе у них было светло и радостно.

Джинни оказалась права: к вечеру Гарри, еще не до конца пришедший в норму, уже походил на выжатый лимон. Даже радости от долгожданной встречи с близкими друзьями может быть чересчур много. Даже избыток счастья может быть вреден для того, кто, выйдя из жуткого лабиринта и лицом к лицу встретив своего минотавра, получив почти смертельные раны, только-только начал обрастать нежной, тоненькой кожей, а потому болезненно реагировал на каждый резкий звук, на шум, на каждый взрыв эмоций.

Гермиона вызвалась отвести Тедди обратно к бабушке Андромеде, Сьюзен осталась в гостиной приглядывать за Джеймсом, а Джинни принялась неторопливо и вдумчиво хлопотать вокруг Гарри в их большой спальне на втором этаже. Он слушался ее, не говоря ни слова, полностью отдавшись власти ее сильных и нежных рук.

Помогая ему переодеться в пижаму, Джинни неловко зацепилась обручальным кольцом за пуговицу.

— Ой, — воскликнула Джинни, глядя, как кольцо, упав на паркет, закрутилось волчком. — Руки похудели, теперь оно постоянно слетает…

Она подняла кольцо с пола и бросила взгляд на Гарри.

Он, белый как простыня, смотрел перед собой невидящими глазами, не мигая и, кажется, даже не дыша. Он вспомнил. Каждой клеточкой своего тела вспомнил. Так ясно, что заныли вывернутые тогда плечи, что в запястьях он снова почувствовал боль от стягивавшей их веревки...

— Гарри, милый, — выдохнула она с тревогой, осторожно взяв его за плечи. — Что? Что случилось?

Только взволнованный и осторожный поцелуй немного привел его в чувство. Он закрыл глаза и ласково ответил ей, и под действием этой волшебной нежности страшный морок понемногу рассеялся. Гарри перевел дух и открыл глаза.

— Джинни, — еле слышно проговорил он, глядя на нее. — Снитч… Где он?

Она, по-прежнему не сводя с него глаз, кивнула в сторону камина.

Он подошел к камину и через несколько мгновений извлек из полупрозрачной коробочки, сплетенной из металлических нитей, старый снитч.

— Вместе, — сказал он, подойдя к Джинни. Она поняла без объяснений. Тоже протянула руку и взяла двумя пальцами золотой орешек, трепетавший прозрачными крылышками.

Створки раскрылись. Внутри было тонкое золотое кольцо — обручальное кольцо Гарри. Он давно завел привычку хранить его там. И когда из прославленного мракоборца в одно мгновение превратился в подозреваемого опасного психопата, когда уходил из дома в неизвестность, тоже оставил его здесь, на каминной полке. Как знак своей неизменной верности. Словно оставляя Джинни свое сердце, навсегда заключив его в стареньком снитче, открыть который могут только они двое. И только вместе…

Джинни достала кольцо и надела ему на палец.

— В болезни и здравии, в богатстве и бедности, — произнесла она едва слышно, повторяя слова брачной клятвы. — Я буду любить тебя, Гарри Джеймс Поттер. И ни ад, ни смерть никогда не разлучат нас, пока ты будешь любить меня.

— Я всегда буду любить тебя, Джиневра Молли Уизли, — ответил он, беря с ее ладони подобранное ею обручальное кольцо и надевая его на палец жены. — Я всецело принадлежу тебе, и телом, и сердцем. И этого никто и ничто не изменит. В болезни и здравии, в богатстве и бедности. Навсегда.

Он притянул ее к себе. И несколько минут им не нужны были никакие слова.

— Что случилось, Гарри? — спросила, наконец, Джинни, когда он, тяжело вздохнув, оторвался от ее губ и, обхватив ее руками, замер, зарывшись лицом в темно-рыжие волосы. От них исходил еле заметный аромат цветов, который всегда заставлял его сердце биться чуть быстрее.

— Это была ты, — ответил он, целуя ее в макушку. — Это ты помогла мне ускользнуть от них. Там… Если бы не ты, они уничтожили бы...

— Я не понимаю, — удивленно прошептала она, прижавшись щекой к его груди. — О чем ты?

— Не смогу объяснить, — прошептал он. — Но точно знаю, почему минотавр не сожрал меня. Почему я сейчас здесь, с тобой… Мне нужно было найти хоть что-то… Чтобы спрятаться. Чтобы прекратить это. И я будто наяву видел, как с твоего пальца упало кольцо и завертелось. Я вспомнил про кольцо и про снитч и будто бы… Не знаю, что это было. Но после этого, видимо, все кончилось, потому что потом я уже ничего не помню. Только твои руки. Твои прикосновения. Твой голос. Ты — моя Ариадна. Мой воздух. Мое золотое солнце, Джинни. Ты будто дала мне тот волшебный клубок ниток, из легенды. И нашла меня в этом лабиринте. И вывела на свет. А Ронни… Он вернул мне меч. Заставил вспомнить, как сражаться. Не позволил сдаться, не дал отступить. Он помог мне повернуться к чудовищу лицом, убедил принять бой.

Он вздохнул, выпустил ее из объятий. Изумрудный взгляд его сиял, излучая невероятную силу и тепло.

— Вы… Я… Мне не хватит жизни, чтобы отблагодарить тебя и его. Джинни. Я люблю тебя.

Она провела рукой по его лицу, по лбу со шрамом в виде молнии, по губам и щеке. Он торопливо поцеловал ее ладонь и улыбнулся.

— Добро пожаловать домой, дорогой мой, — только и вымолвила она, едва владея собой от волнения. Ей хотелось разрыдаться от счастья, но она только прижалась к нему всем телом.

Да, это был он. Ее муж. Ее Гарри. Родной, знакомый до последней черной волосинки на голове. Еще не вполне окрепший телом, но стремительно набирающий свою прежнюю силу духа. Упрямую решимость. Уверенность.

Гарри Поттер вернулся домой.

— Профессор Макгонагалл, у меня очень важная новость!

Невилл зашел в кабинет, стараясь скрыть свое ликование. Однако его доброе лицо буквально излучало свет.

Директор Хогвартса сидела за столом и сосредоточенно писала что-то на очень длинном пергаменте, время от времени сверяясь с несколькими раскрытыми книгами, лежавшими перед ней. Она только негромко называла номера страниц, и старенькие фолианты послушно перелистывались и останавливались на нужном месте.

— Проходите, Невилл, — кивнула она и отложила в сторону красивое длинное перо. — Присаживайтесь, пожалуйста.

— Профессор, я знаю, что на свете нет человека надежнее вас, — начал Невилл взволнованно. — А еще я знаю, что для вас это так же важно, как и для меня, поэтому…

— Постарайтесь быть кратким, — нахмурилась Макгонагалл. Но Невилл ее перебил.

— Профессор! Гарри вернулся домой! — выпалил он торжествующим полушепотом.

Минерва Макгонагалл подняла на него удивленный взгляд.

— Да, я читала в «Ежедневном пророке», — сказала она печально. — Целители больше ничем не могут ему помочь, бедная Джинни забрала его.

Невилл улыбнулся.

— То, что там написано… В общем, это неправда, профессор. Дело в том, что Гарри почти здоров. Пока это решено держать в большом секрете, потому что те, кто стоит за нападением на него, до сих пор не пойманы, но вам я могу доверить эту тайну. Гарри настолько лучше, что его отпустили домой! Он, конечно, еще два или три месяца будет под особым наблюдением у целителей, ему нужен определенный уход. Но теперь точно известно, что с ним все будет хорошо. Сьюзен была у них буквально два дня назад на площади Гриммо, она сама говорила с Гарри. Он вернулся! Еще совсем немного, и он снова станет прежним, профессор!

Наверное, со времен битвы за Хогвартс никто не видел Минерву Макгонагалл такой взволнованной и потрясенной. Она стремительно поднялась с места и несколько мгновений смотрела в глаза Долгопупсу, не в силах произнести ни звука. Потом, прикрыв рот ладонью, опять медленно опустилась в свое высокое кресло.

— Спасибо, Невилл, — наконец проговорила Макгонагалл, переводя дух. — Мне трудно подобрать слова… Спасибо. Это самая прекрасная новость за последние годы. Невероятно. Просто непостижимо, сколько страшных испытаний выпало на долю этого мальчика. И то, что он снова обманул смерть и выкарабкался…

Она снова прикрыла ладонью лицо, пытаясь овладеть собой.

— Это же Гарри, профессор! — благоговейно произнес сияющий Невилл.

— Да, Невилл, — откликнулась директор с взволнованным вздохом. — Это наш Гарри. И он снова победил.

Она немного помолчала, потом снова подняла взгляд.

— Надеюсь, вы понимаете, почему я не могла открыто выражать свое отношение к сложившейся ситуации, — мягко произнесла Минерва. — Положение директора накладывает определенные ограничения… Я обязана соблюдать нейтралитет, я не могу открыто выказывать предпочтения. Но… Вынуждена признать, что, несмотря на все мои старания, мне не слишком это удалось. Надеюсь, наши студенты тоже все понимают.

— О, профессор Макгонагалл, не беспокойтесь об этом, — воскликнул Невилл, не переставая излучать счастливое сияние. — Все в Хогвартсе с первых дней знают о том, на чьей вы стороне. И те особенные уроки трансфигурации… Все прекрасно поняли вас, профессор.

Невилл умолк, улыбаясь. Макгонагалл смотрела на него взволнованно и радостно. Они одновременно вспомнили об одном и том же.

Начало мая, когда буквально сразу после уроков, которые Гарри, как обычно, провел в Хогвартсе в седьмую годовщину битвы за школу, пришла абсурдная и жуткая новость о том, что Гарри Поттер подозревается в двойном убийстве, что улики, найденные на месте преступления, делают его подозреваемым. «Ежедневный пророк» разразился статьей, в которой сообщал об этом с «крайним сожалением». «Прославленный мракоборец, легенда волшебного мира, мистер Гарри Поттер, судя по всему, все же не смог до конца справиться со своим тяжелым прошлым и, лишившись рассудка, напал на двух человек, чьи свидетельские показания полностью перечеркивали расследование дела, которое он вел, — писала газета. — Все мы очень любим нашего Мальчика-Который-Выжил и искренне сочувствуем его семье и друзьям. Но, понимая, насколько он может быть опасен, находясь на свободе в таком ужасном психическом состоянии, мы призываем всех оказать содействие в его обнаружении. Гарри Поттер, вероятно, совершил страшное преступление, находясь в состоянии тяжелого психического расстройства. Он нуждается в интенсивном лечении, и каждый, кому хоть что-нибудь известно о его местонахождении, окажет мистеру Поттеру большую услугу, если поможет властям изолировать его и оказать ему необходимую помощь…»

Тон сенсационного газетного сообщения был притворно-сочувственный, от чего на душе становилось еще гаже. Хогвартс почти единогласно взорвался негодованием. Ученики видели Гарри буквально несколько дней назад, когда он блестяще провел серию уроков, пообщался со всеми желающими, рассказал о работе в аврорате и раздал море автографов. После этого в чушь про острое психическое расстройство, разумеется, почти никто не поверил. Рассерженные ученики, обожавшие Гарри и его великолепные уроки по защите от темных искусств, немедленно ополчились на министерство. Весь факультет Гриффиндор пришел на занятия со значками, на которых каждые несколько минут появлялись сияющие надписи красно-золотыми буквами вроде «Гарри, мы с тобой!», «Поттер наш герой!», «Любим Гарри!». Когтевранцы, поглядев на протест гриффиндорцев, в знак солидарности перекрасили свои мантии в арестантскую полоску, а те из слизеринцев, которые симпатизировали Гарри (а таких была примерно половина факультета), при каждом удобном случае звенели цепями, то и дело возникавшими у них на лодыжках и запястьях. Пуффендуйцы подошли к делу еще более творчески: они обучили полтергейста Пивза неприличным куплетам собственного сочинения. Песенка рассказывала о тупоголовом министерстве, которое несправедливо преследует прославленного героя. Факультет Пуффендуй с удовольствием горланил эти куплеты при каждом удобном случае. Их издевательская песенка стала настолько популярной, что профессор Долгопупс (который, к слову, в первый же день потребовал себе такой же значок, как у всех студентов-гриффиндорцев), сам нередко подпевал ее полушепотом. Более того, Невилл мог бы поклясться, что видел, как их напевают даже профессор Слизнорт и профессор Флитвик. Минерва Макгонагалл куплетов, разумеется, не исполняла, однако, наблюдая за бурным протестным творчеством своих школьников, не делала им ни единого замечания. Пятикурсник Джордж Уинстон, который придумал и трансфигурировал гриффиндорские значки с разными надписями, получил от директора сразу двадцать очков, факультет Слизерин — столько же за прекрасно выполненные исчезающие цепи, а Когтевран — за отличные полоски на синих мантиях. Пуффендуй, разумеется, тоже без внимания не остался…

Невилл, которому не давали ни минуты покоя с самого 2 мая, был вынужден забыть о своей застенчивости, собрать учеников в Большом зале и произнести речь.

— Хочу сказать вам несколько слов, — начал он, слегка запинаясь от волнения. — Все, разумеется, знают о том, что случилось. Министерство объявило в розыск моего лучшего друга, Гарри Поттера, обвиняя его в преднамеренном убийстве двух человек. Я знаю Гарри с 11-летнего возраста. Мы провели с ним в одной комнате шесть лет, мы учились за соседними партами, мы выросли вместе. Мы два года работали вместе. Мы дружим больше десяти лет. И я со всей ответственностью хочу объявить, что не знаю человека лучше. Честнее, добрее, великодушнее и отважнее. Все эти обвинения, выдвинутые против него, совершенно абсурдны, оскорбительны и нелепы. Гарри по самой своей природе неспособен к подобному насилию.

Невилл умолк. В Большом зале стояла абсолютная тишина. Он обвел глазами учеников, встретился взглядом с Хагридом, посмотрел на Макгонагалл, потом перевел дух и продолжил чуть тише.

— Гарри совершенно не умеет врать. Знаете, он солгал мне один-единственный раз в жизни. Это было в ночь битвы за Хогвартс. Я был единственным, кто видел, как он тогда уходил из замка в Запретный лес. Я спросил, неужели он собирается сдаться. И он солгал. Чтобы никого не встревожить, чтобы никто не пытался остановить его. Я до сих пор помню его лицо в ту минуту… Гарри было очень страшно и тяжело, но все, о чем он думал в это мгновение — это друзья, которых он оставлял. Незавершенное дело, которое нужно было довести до конца. Он не жаловался, не паниковал, не жалел себя. Он вообще не думал о себе — только о нас. О тех, кто оставался в Хогвартсе. Кого он хотел защитить и спасти ценой собственной жизни. И в этом — весь Гарри. Его всегда крайне мало занимали его собственные интересы и амбиции. Ради тех, кого он любит, он пойдет на что угодно. Невозможно найти друга более внимательного и верного, чем он. Поверьте мне, пожалуйста. У Гарри огромное, великое сердце, наполненное любовью к людям. Он совершенно неспособен на жестокое насилие. Тем более — убить ради каких-то личных амбиций. И уж тем более не ради карьеры. Он — единственный из волшебников, кто трижды пережил убивающее заклятие и остался жив, и Гарри никогда не применит его к другим. Ни при каких обстоятельствах. Даже в поединках со своим заклятым врагом, лордом Волдемортом, он раз за разом использовал другое, разоружающее заклинание.

Невилл снова умолк и вздохнул. Говорить было очень тяжело, но молчать — совсем невыносимо.

— Я совершенно уверен, что Гарри здоров и абсолютно невиновен, — твердо произнес он. — И прошу вас только об одном: давайте постараемся вести себя так, чтобы, когда мы снова встретим его здесь, в стенах нашей школы, ему не было стыдно за наше поведение. Если же кто-то из вас встретит Гарри на территории Хогвартса или Хогсмида, умоляю вас сразу же сообщить об этом мне, директору Макгонагалл или нашему лесничему Хагриду. В любое время дня или ночи. И ничего не бойтесь. Даже если предположить, что с ним действительно случилось несчастье и он повредился в рассудке, уверяю вас, что Гарри в принципе неспособен причинить вред кому-либо, в каком бы состоянии он ни находился. Девиз мракоборцев, провозглашенный одним из основателей аврората Элдричем Диггори — Tueri bonum, «Защищайте добро». Гарри считает это главным призванием своей жизни. Он дышит этим. Он живет только ради этого. Я прошу вас всех: постарайтесь поступать так же. Сохраняйте спокойствие, помогайте друг другу, следуйте здравому смыслу и не позволяйте ненависти отравлять ваши души. Я убежден, что рано или поздно все выяснится и правда восторжествует. И тот, кто стоит за всей этой чудовищной историей, несомненно ответит по заслугам.

Под оглушительные аплодисменты профессор Долгопупс вернулся на свое место за преподавательским столом. Коллеги горячо пожимали ему руки, Хагрид, сердито и взволнованно вздыхая, обхватил Невилла своими огромными ручищами и проревел:

— Каждое слово правда! Молодец Невилл! Гарри Поттер убийца! Да я за всю свою жизнь не слышал большей глупости!

В тот момент Невилл впервые за семь лет, прошедших с момента битвы за Хогвартс, заговорил об этих событиях вслух, публично. И его сбивчивый рассказ, его волнение и жар, с которым он произносил свою спонтанную пламенную речь, произвели на всех неизгладимое впечатление...

— Если вы увидитесь с Джинни или Гарри, не сочтите за труд передать им мои самые лучшие пожелания, — проговорила директор Макгонагалл с улыбкой, возвращая Невилла из воспоминаний к реальности. — Я буду очень рада увидеться с ними, когда позволит состояние его здоровья и обстоятельства.

— Обязательно, — кивнул Невилл, а потом добавил более тихим и нерешительным тоном:

— Профессор Макгонагал, я могу попросить у вас совета? Так скажем, неофициально? Не как у своего декана и директора?

— Разумеется, я помогу, чем только смогу, — немедленно откликнулась она.

Невилл чуть помялся и потом произнес:

— Те люди… Которые сделали все это с Гарри… Если они будут найдены… Всё, что им грозит по закону, — это Азкабан пожизненно. Но, мы все так считаем, этого недостаточно для того, чтобы отплатить им. Но у нас нет какого-то общего решения, как поступить с ними.

— Да, понимаю, — кивнула Макгонагалл. — Этого действительно мало… Знаете, Невилл, я, пожалуй, могу сказать вам только две вещи. Я давно живу на свете, я многое повидала на своем веку. И хотела бы только предостеречь вас от ошибки. Возмездие не может быть больше, чем само преступление. И всегда крайне трудно определить меру наказания. Кто-то склонен ее преуменьшать, а кто-то, под влиянием своих душевных переживаний, склонен ее сильно преувеличивать. И в таких случаях очень мало подлинной справедливости. И еще одно. Самое главное. В своем желании отплатить за все страдания, которые они причинили Гарри, постарайтесь не запачкаться сами. Когда слишком близко приближаешься к такой мерзости, всегда велик риск заразиться. Впустить зло в свое сердце. Позволить ненависти разрастись и покалечить, изуродовать душу. Вряд ли подобное возмездие придется Гарри по душе. Слишком уж велика цена. Подумайте над этим прежде, чем будете принимать решение. Разумеется, этот разговор останется между нами, Невилл. И я буду рада услышать, что эти негодяи получили по заслугам. Бедный мой мальчик… Как же я рада, что он выздоравливает!

— Спасибо, профессор, — ответил Долгопупс. — Тут и правда есть над чем подумать.

— Есть идея, — с порога выпалила Сьюзен, входя в конференц-зал. Глаза ее горели, как два огромных сапфира. — Как выманить Меллера.

На нее сразу устремились взгляды всех собравшихся.

— В министерстве до сих пор все уверены, что Гарри безнадежен, так? — проговорила она, садясь рядом с Полумной. — Мы можем пустить слух о том, что сразу трое или четверо его друзей в знак протеста против несправедливости, проявленной к нему, собираются подавать в отставку. В отделе мракоборцев снова возникнет острая нехватка кадров. Поэтому требования к кандидатам будут немного смягчены, юниоры последнего потока будут заканчивать обучение досрочно. А в декабре будет объявлен внеочередной набор, на который будут приглашены, в том числе, и те, кто ранее был отсеян по каким-то причинам.

— И приглашение будет послано только одному человеку, — подскочила Гермиона. — Грегу Меллеру.

— Именно! — подхватила Сьюзен. — Ну, или двум-трем проверенным людям, которых мы подготовим отдельно. Например, тебе, Драко. И если мы сделаем все правильно, Меллер клюнет. Он так долго рвался работать в аврорате, что не устоит перед таким предложением. Надо грамотно распространить эту информацию. Так, чтобы это дошло до «Ежедневного пророка». Если Меллер следит за происходящим, то явно внимательно читает каждый выпуск. Подтверждение в газете, слухи, которые будут обсуждать в Косом переулке, а потом и официальная сова из Министерства магии — и он точно попадется на это.

— Дельная мысль, — похвалил ее Шумов. — Что ж, в том, что ты говоришь, будет лишь малая доля лукавства. Людей действительно очень не хватает. Из той десятки, которую мы набрали полтора года назад, трое уже отсеялись. Не выдержали нагрузок… Остальные вроде отличные ребята, я в каждом из них вижу потенциал. К слову, из семи оставшихся — четверо членов «Отряда Поттера». Очень уважают Гарри и сильно за него переживают…

— Ничего, — откликнулся Рон. — Недолго осталось переживать. Сэвидж говорит, что ловушка готова. На днях мы ее возьмем. И вот тогда…

Он умолк и переглянулся с Невиллом. Лицо у него потемнело и будто затвердело. Темный, густой гнев снова поднимался внутри неодолимой волной. Рон, который с начала мая изнывал от негодования из-за преследований Гарри, не находил себе места во время его четырехмесячных скитаний, а после этого много недель непрерывно наблюдал за его муками и борьбой, сейчас пылал неукротимой яростью. Из всех присутствующих только Рон знал все — все, что сам угадывал в изумрудных глазах друга, все, что Гарри говорил ему срывающимся шепотом в те долгие часы, когда, балансируя на краю пропасти, с героическим усилием выдирал из себя тяжелые и страшные признания, словно ядовитые иглы…

— Я говорил с Макгонагалл, — вдруг произнес Невилл, глядя на Рона с печалью и тревогой. — И она сказала мне кое-что. Теперь это не дает мне покоя.

— Что именно? — переспросил Симус.

— Что мера возмездия должна быть точно равна мере преступления, — ответил Невилл. — Не больше и не меньше. И что самое сложное — найти эту меру. И еще одно. Что когда стремишься к отмщению, очень легко запачкаться в этом же дерьме.

— Чушь какая! Лично я не чистоплюй! — немедленно вспыхнул Рон. — И ради такого дела…

Он вдруг встретился взглядом с Малфоем, еще больше покраснел и, фыркнув, отвернулся.

— Нет, дело не в этом, — терпеливо продолжил Невилл. — Запачкать руки об это… вещество, это полбеды. Беда в том, что есть огромный риск изуродовать собственную душу. Впустить этого минотавра к себе внутрь. Самому пропитаться этой мерзостью.

— О, да, — выдохнул Малфой с таким выражением, что все уставились на него и одновременно смолкли.

Теперь была его очередь взволнованно прятать глаза.

— Как бы я ни был взбешен, — тихо продолжил Драко, глядя в сторону. — Вынужден признать, что директор Макгонагалл права. Из всех вас, наверное, только я по-настоящему знаю, ЧТО это...

— Да уж, — мрачно пророкотал Рон. — Ты тогда остановился, прямо скажем, у самого края, Малфой.

— Вот именно. Поэтому…

Он, наконец, поднял голову.

— Я не хочу, чтобы вы делали это, — тихо сказал Драко. — Пусть это буду я. Рука у меня не дрогнет, обещаю. И… Я просто знаю, каково это. И думаю, что справлюсь с последствиями. Раз уж мне не впервой…

— Интересно, что по этому поводу думает сам Гарри, — вдруг безмятежно вставила Полумна. — Как он сам хотел бы поступить с ними?

— Ему пока никто не задавал этот вопрос, — ответил Рон. — Нет смысла делить шкуру дракона, которого еще не изловили и не прикончили. Как только возьмем минотавра, я поговорю с Гарри сам.

— Знаете, — вдруг произнесла Сьюзен, обведя всех выразительным взглядом. — У меня есть одна идея. Я два месяца думаю над этим. В общем, сами решайте…

* * *

Каждая клеточка тела, каждый нерв были напряжены до предела. Рон, слившись с пейзажем неподалеку от низенькой белой калитки, ведущей к небольшому симпатичному коттеджу, увитому плющом, почти не шевелился и не дышал. Ему казалось, что последние минуты перед концом этой мучительной истории тянутся бесконечно. Он изнывал от беспокойного нетерпения, от гнева, от желания покончить со всем немедленно, сию же секунду… Однако сейчас от их способности действовать будто единое целое зависело буквально все. И Рон отнюдь не напрасно считался лучшим среди мракоборцев своего выпуска. Он не утратил свои навыки даже спустя много лет после отставки. Поэтому сейчас он просто замер и будто весь целиком превратился в чуткую антенну, улавливающую любое колебание воздуха, любой звук, любое изменение в окружающем ландшафте. Было уже довольно холодно — все-таки шла вторая неделя ноября. Но он не позволял себе даже лишний раз пошевелить пальцами, чтобы хоть как-то размять зябнущие руки. Он не торопился, прекрасно понимая, что никаких шансов сбежать у минотавра нет, дом окружен и взят в плотное кольцо. Он ждал. Ждал, как хищник, караулящий свою жертву. Напряженный, собранный, выбирающий удобный момент для рокового прыжка…

Тем временем к симпатичному коттеджу проследовал не кто иной, как Бертрам Сэвидж, почти не похожий на самого себя — его буйные темные кудри были причесаны, от нарядной темной мантии с атласным воротником исходил еле уловимый аромат дорогого мужского парфюма. Белая калитка едва слышно скрипнула петлями, Сэвидж аккуратно прикрыл ее за собой и, прижимая к груди небольшой букет цветов, устремился к ярко освещенному крыльцу, на котором до сих пор лежала резная оранжевая тыква, забытая здесь с самого Хэллоуина. Громкий стук дверного молоточка, короткое приветствие — и темная дверь снова закрылась.

Через мгновение мелькнули едва заметные голубые искры, и со всех сторон над домом поднялся антитрансгрессионный купол. Мракоборцы вступили в игру. Мышеловка, наконец, захлопнулась.

Рон, Симус, Сьюзен и Терри, скрытые дезиллюминационными чарами, бесшумно прокрались к крыльцу и только здесь снова стали видимы друг другу. На несколько мгновений они молча сцепили руки, словно перед прыжком в пропасть, и…

— Что вы здесь делаете, позвольте узнать?! — вскочив с цветастого диванчика, гневно взвизгнула худощавая светловолосая колдунья в нарядном закрытом платье карамельного цвета.

Сьюзен еле уловимым движением обезоружила ее, поймав палочку, и замерла, не сводя с нее горящих глаз. Сэвидж, который до этого мгновения сидел на том же диванчике, поднялся и встал рядом с Роном. Посмотрел с тревогой на пылающее лицо бывшего коллеги и, не говоря ни слова, положил руку ему на плечо, словно пытаясь удержать…

— ВЫ??! Это… ВЫ?!

Сьюзен едва хватило сил выдохнуть эти три слова. Четверо мракоборцев, окружив колдунью, замерли на месте. Потрясенные, изумленные, оглушенные гневом.

Все они прекрасно знали, кто она. Много лет они сталкивались с ней в коридорах министерства. И сейчас они явно застали ее врасплох. Колдунья, переводя взгляд с одного лица на другое, никак не могла понять, что происходит. Только через несколько бесконечных мгновений до ее сознания, видимо, начал доходить тот факт, что это конец. Она попалась. Вполне миловидное лицо, изрядно приукрашенное косметикой, исказилось до неузнаваемости. Она издала жуткий, душераздирающий визг и кинулась на Сэвиджа, намереваясь то ли придушить его, то ли загрызть. Несколько щелчков заклятий, полетевших со всех сторон — и она снова рухнула на диванчик, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Из ее горла рвался тот же кошмарный визг и вой.

— Ты! Предатель! Падаль! Ты сдал меня этим молокососам! Как ты мог! — вопила колдунья. — Я всегда… Только ради тебя… Я верила тебе, Берти! Я… Заклятие доверия — только ты был хранителем, я доверила тебе, а ты…

Она билась, словно в припадке, выкрикивая страшные проклятия и ругательства, вращая и тряся головой. Сэвидж, бледный и раздавленный, смотрел на нее, почти не мигая и не дыша. Его едва можно было узнать в эти минуты. Остальные тоже застыли на месте, наблюдая за ее безумной истерикой.

Наконец, буря начала стихать. Колдунья перестала дергаться и вопить. Сэвидж тряхнул головой, будто сбрасывая с себя этот поток проклятий, словно освобождаясь от цепенящего заклятия.

— Я до последнего не верил, что ты причастна ко всему этому, Шейла, — пророкотал Сэвидж, испепеляя ее взглядом. — Догадывался, корил себя за подобные подозрения, но понимал, что не буду знать покоя, пока не проверю. Пока не удостоверюсь, что все это ложь. Решил помочь бывшим коллегам, только чтобы установить истину. Хотел увидеть их поражение, когда выяснится, что они ошиблись, что подозревали не того… Мерлин великий…

Шейла, тяжело дыша, смотрела на него. По ее лицу все еще текли слезы ярости.

— Ты пожалеешь об этом, Сэвидж, — прошипела она. — Я прикончу тебя, слышишь? Никто, никто не может поступать так со мной! Я делала все это только ради тебя, я любила тебя многие годы, я ждала, надеялась, что ты наконец увидишь, поймешь, что мы будем вместе… И это твоя благодарность за мою любовь и заботу?! Предатель! Ты умрешь, Сэвидж. Я клянусь тебе — я доберусь до тебя!

Он смотрел на нее с брезгливостью и ужасом. Было такое ощущение, что его вот-вот стошнит или хватит удар.

— Любила? — наконец, выговорил он с гневом. — Да ты едва не сожрала меня, Шейла! Когда я порвал с тобой, уволился и уехал жить в деревню, когда закрыл от тебя свой дом… Ты едва не довела меня до смерти! Задери меня горгулья, Шейла! Ты же просто не давала мне дышать! Это был настоящий кошмар, а не любовь! Я чувствовал себя хуже висельника! Это был капкан, от которого я избавился при первой же возможности!

— Ты врешь! — взвизгнула Шейла. — Ты бросил меня потому, что Поттер выжил тебя из министерства, потому что твоей карьере пришел конец из-за какого-то молокососа! Тебя вышвырнули с работы, ты был вне себя от ярости и горя. Вспомни, ты сам говорил, что во всем виноват этот сопляк!

— Я говорил??! — взревел Сэвидж. — Мало ли что я мог сказал в порыве эмоций! Я не понимал всех этих нововведений, меня бесило то, что в министерстве больше прислушиваются к этим самоуверенным юнцам, а не к опытным взрослым профессионалам. Что важнейшую реформу поручили мальчишке, вчерашнему школьнику, который нес какую-то наивную прекраснодушную околесицу о гуманизме, совершенно не разбираясь ни в жизни, ни в людях. Да, мы с ним сразу не поладили. И я много чего мог сказать в сердцах! Но Поттер не имеет к моему увольнению никакого отношения! Он искренне сожалел о том, что я был так резко настроен против. Я сам решил, Шейла! Я сам ушел, потому что понял, что после принятия новых законов работать все равно не смогу. Да и какой смысл ежедневно биться головой о стену? Я устал. Устал, прежде всего, от тебя, Шейла. От твоего удушающего присутствия. Ты не давала мне буквально шагу ступить! И когда я понял, что моя жизнь летит под откос, я просто уехал подальше от Лондона, от министерства и от тебя!

— Не ври, Берти! — взвизгнула Шейла, выкатив глаза. — Я любила тебя! Никто на свете тебя не любил так, как я! Я заботилась о тебе, я всегда была на твоей стороне, и тебя все устраивало, пока Поттер не сломал твою карьеру и не вышвырнул тебя с работы. Сын не лучше своего мерзкого папаши… Все вокруг считают героем этого выскочку. Никому нет дела, сколько жизней они оба разрушили. Что отец, что сын. Два сапога пара.

Рон побагровел и уже сделал вдох, чтобы крикнуть ей что-то, когда Сьюзен закрыла ему рот ладонью.

— Не сейчас, — одними губами произнесла она. — Рон, умоляю…

Он коротко кивнул, закрыл глаза и героическим усилием сглотнул тот крик, который, подобно кипящей лаве, рвался у него из груди. Сейчас нельзя было сорваться. Нужно вытерпеть все до конца, чего бы это ни стоило…

— Что Поттер вам сделал? — глухо спросил Терри, сверля взглядом пойманную колдунью.

Шейла снова задрожала, как осиновый лист. Из покрасневших глаз, будто раскаленный свинец, снова брызнули яростные слезы.

— Джеймс Поттер был невыносимым кретином еще в школе, — заговорила она. — Он был младше на два года, учился на Гриффиндоре, вечно выпендривался… Великий игрок в квиддич, красавчик из чистокровной богатой семьи… Даже наши девчонки, со Слизерина, вешались ему на шею, а он только смеялся. Ему явно нравилось это всеобщее обожание. Моя лучшая подруга едва не лишилась магии из-за него — влюбилась в этого придурка до такой степени, что… Валери едва пришла в себя. А он никого не замечал, кроме своей гордячки Эванс. В конце концов, она сдалась… Я всегда хотела играть в квиддич — последний кубок школы мы с треском проиграли Гриффиндору. Этот чертов Поттер сломал и эту мою мечту…

Я закончила школу с одним желанием: больше никогда не видеть его самоуверенную физиономию. Никогда не сталкиваться с ним. Но спустя буквально три с половиной года этот гад сломал мою жизнь.

Шейла всхлипнула, снова дернула головой.

— Поттер убил моего мужа, Эдварда Грегсона, — с ненавистью в голосе прошептала она. — Мы были вместе только два года. Во время первой войны… Эдди не был пожирателем, у него не было метки. Но… В общем, его послали с поручением, он всего лишь выполнял приказ. А там... Орден феникса… Была жестокая драка, и Поттер убил моего Эдди. Я тогда чуть с ума не сошла от горя. Я бы наложила на себя руки, если бы не дочка. Когда Поттеров прикончили, я была просто счастлива! Моей Клариссе исполнилось шесть, когда я отправила ее за границу, она воспитывалась у моей двоюродной тетки и училась в Шармбатоне. Все знали, что у Джеймса остался сын. Они с Клариссой почти ровесники и… Я была сыта по горло и Хогвартсом, и Поттерами. Я хотела оградить ее. Защитить от всего того, что пережила сама.

Я много лет носила траур по своему Эдди. Пока не встретила тебя, Берти. Пока не поняла, что ты можешь быть для меня вторым началом, новым дыханием… Мы едва начали встречаться, когда вернулся Темный лорд. И ты сказал, что не хочешь никаких серьезных отношений, что в такие тяжелые времена нет места для любви, что ты мракоборец, что твой долг сражаться против пожирателей смерти, что ты будешь помогать Дамблдору и Гарри Поттеру… Снова этот проклятый Поттер! Как только жизнь дает мне шанс на счастье, появляется какой-нибудь из Поттеров, чтобы все разрушить!

А потом война закончилась. Я думала, что у меня снова появится шанс… Я была готова на все, только чтобы снова ощутить простое человеческое счастье. Разве я многого хотела? Но нет. Ты оплакивал отца и сестру, замкнулся в своем горе и не хотел разделить его со мной. Начал возиться со своей сироткой-племянницей. Жаловался на глупость и самоуверенность сопляка, который уничтожает все, что старая гвардия сохраняла многие годы… Опять этот чертов Поттер! Сколько людей пострадали из-за него! Твоя сестра и ее муж тоже погибли из-за того, что поддерживали его! Если бы не он, Бекка не была бы сиротой...

Шейла судорожно перевела дух. Вытерла слезы плечом (руки по-прежнему были обездвижены). И неожиданно ухмыльнулась, злорадно и самодовольно.

— Кто-то должен был остановить его, — сказала она. — Он должен был ответить за все, что разрушил. Я несколько лет искала способ… Просто убить — это слишком маленькое наказание за мою сломанную жизнь. За все, что он сделал тебе, Берти… И я придумала план. Сначала пыталась внушить Сильверстоуну — мне почти удалось тогда. Я пятнадцать лет сижу у него в приемной и знаю его, как облупленного. Это было легко… Но все снова сорвалось. И тогда я решила, что с меня хватит.

Она с вызовом оглядела присутствующих и заявила:

— И у меня получилось! Никто не смог справиться с этим сопляком! И только мне удалось! И что бы вы сейчас ни сделали, уже ничего нельзя изменить. Я, наконец, уничтожила его. Уничтожила!

— Я так не думаю, — неожиданно раздался знакомый голос.

Из полутемной прихожей, сжимая в руке волшебную палочку, в гостиную бесшумно шагнул Гарри Поттер.

У всех собравшихся, кроме самого Гарри, буквально пропал дар речи. Шейла, забыв захлопнуть рот, воззрилась на него с немым изумлением. На ее лице застыло выражение крайнего недоверия и гнева. Сэвидж, Рон, Сьюзен, Терри и Симус тоже замерли, вытаращив глаза.

Гарри, улыбнувшись уголками губ, приветливо кивнул друзьям и подошел к Рону.

— Что ты здесь делаешь? — вымолвил, наконец, Рон, к которому все же вернулась членораздельная речь. Он встревоженно сжал протянутую руку, словно на ощупь проверяя самочувствие Гарри. Тот ответил взглядом на немой вопрос друга: в изумрудных глазах читалась уверенность.

— Как хорошо, что с тобой все в порядке, Ронни, — с явным облегчением в голосе произнес Гарри. — Я думал, что… Потом объясню.

Он повернулся к Шейле, которая по-прежнему сверлила его недоверчивым и яростным взглядом. Его лицо, еще мгновение назад излучавшее мягкий свет, сразу потемнело и застыло.

— Вот, значит, кто стоит за всем этим, — тихо проговорил Гарри, не сводя с нее глаз. — Привет, минотавр. Никогда бы не подумал, если честно…

К колдунье, видимо, от сильного потрясения вдруг вернулась способность двигаться. Она подскочила и с истошным визгом бросилась прочь, уронив изящный столик, опрокинув вазу с цветами, из которой хлынула вода, заливая пол. Она метнулась к камину, схватила что-то с полки…

Гарри сделал едва уловимое движение пальцами, и палочка тут же вырвалась у Шейлы из ладони. Он изящно поймал ее свободной рукой.

— Ты пытаешься прикончить меня моей же собственной палочкой? — иронично поинтересовался Гарри, сжимая в левой руке старого доброго друга из остролиста и ощущая прилив теплой радости в сердце. — Весьма мило.

— Ты?! Ты! — Шейла задыхалась от бешенства и страха. — Это не может быть правдой! Гарри Поттер теперь всего лишь овощ, бессмысленное, безмозглое растение! Я уничтожила Гарри Поттера! Думаете, что я поведусь на ваши дешевые фокусы с оборотным зельем?

— Никаких фокусов, миссис Грегсон, — вздохнул Гарри, убирая палочку из остролиста в карман своей форменной мантии. — Это я сам, собственной персоной. И я действительно был бы бледным растением, если бы не мои родные и друзья. Я всем им обязан. Долгие недели они терпеливо нянчились со мной, как с маленьким ребенком. Час за часом. Без них я бы до сих пор был в больнице св.Мунго. Безумцем, не помнящим даже собственного имени. Мне невероятно повезло, со мной рядом находятся лучшие в мире люди. Только поэтому я сейчас здесь.

Он перевел дух и, не отводя взгляда от колдуньи, застывшей у каминной полки, продолжил:

— Я слышал все, что вы сказали обо мне и о моем отце, Шейла, — выговорил Гарри, старательно выделяя каждое слово. — И мне даже нечего сказать. Я едва могу осознать то, что услышал. И то, что мой отец… Ваш муж тоже наверняка понимал, на что шел, когда примкнул к Пожирателям смерти в разгар войны. Как мои родители осознавали все риски, когда присоединились к Ордену феникса. На той войне погибло множество людей — и с той стороны, и с этой. В этой комнате нет ни одного человека, кто бы не пострадал, кто бы не потерял кого-то из близких. Но война давным-давно кончилась! А с момента смерти Эдварда Грегсона и моих родителей прошла уже четверть века. А вы до сих пор таскаете на себе эту ненависть! Ради чего?

— Ты… Ты за все мне ответишь, Поттер, — прошипела ведьма. — Если бы не твой мерзкий папаша, если бы не ты…

Она взглянула на него с ядовитой ухмылкой и расхохоталась.

— Видимо, тебе понравилось, да? Раз ты решился прийти сюда. Что ж, дай только время и я снова…

— КРУЦИО!

Рон все-таки не выдержал. Все вздрогнули от его вопля. Из его палочки вылетел луч, ударивший колдунью прямо в грудь. Она изогнулась, дернулась и рухнула на пол, визжа и задыхаясь.

— Тебе тоже понравится, стерва! — вопил он. Рука, в которой он сжимал волшебную палочку, побелела от напряжения и немного дрожала.

— Ронни, пожалуйста, — еле вымолвил Гарри, стоявший с ним рядом. — Не надо…

Он ухватился за его плечо, закрыв глаза. Лицо мгновенно побелело, как простыня, на лбу выступил холодный пот. Рон вздрогнул, услышав сдавленный возглас и почувствовав его прикосновение. Опустил палочку и обернулся.

Визг ведьмы немедленно стих.

— Не надо, — снова повторил Гарри, вытирая лоб ладонью. — Умоляю, пожалуйста…

Рон, тяжело дыша, взял его за плечи. Гарри чуть покачнулся, но на ногах устоял. Судорожно вздохнув, снова открыл глаза.

— Ронни, — с трудом вымолвил он.

— Тебе нечего здесь делать, Гарри, — мягко ответил Рон. — Давай, Сью проводит тебя домой. Тебе нужно прийти в норму, предоставь это дело нам.

— Нет, — упрямо возразил тот. — Именно из-за этого я здесь. Я почувствовал, я понял…

Шейла тем временем поднялась на ноги и снова стояла у камина, тяжело дыша. Потом все происходило очень быстро, почти одновременно. Ведьма схватила тяжелую латунную статуэтку и со всей силы швырнула ее в Гарри. В колдунью немедленно полетели заклятия, от двух из которых она увернулась, согнувшись в три погибели. Рон, закрыв Гарри своей спиной, оттолкнул друга в сторону, тяжелый снаряд пролетел мимо и ударился в стену. Сэвидж уже схватил колдунью за руки. Между ними завязалась короткая возня, потом раздались ругательства и треск рвущейся материи — и с ее левого плеча скользнул оторванный рукав платья.

— Ты больная! — орал Сэвидж, крепко держа ее за запястья. На его лице выступили пятна, было видно, как дрожат его пальцы. — Ты просто больная! Стерва полоумная, что же ты творишь!

— Ненавижу! Ненавижу! — завизжала ведьма, снова обездвиженная заклятиями. — Будьте вы все прокляты!

Гарри, которого Рон по-прежнему прижимал к себе, вздрогнул всем телом. Однако в его взгляде не было ни капли страха. Гарри мягко освободился из стальных объятий и подошел к обездвиженной колдунье.

— Что это? — спросил он, указывая на ее левую руку чуть выше запястья, где расползалось большое угольно-черное пятно. Рука в этом месте будто обуглилась.

— Не твое дело, — рявкнула она в ответ. — Подцепили какую-то заразу…

— И такие же симптомы у ваших родных, так ведь? — тихо спросил он, глядя ей в глаза.

— Откуда ты знаешь?! — взвизгнула она. — Твоих рук дело, да? Снова ты!

Он покачал головой и снова подошел к Рону.

— Нет, — ответил он. — Здесь вы снова ошиблись. Вас проклял не я.

Ведьма снова принялась сыпать какими-то оскорблениями. Однако щелкнули сразу три заклятия, лишив ее дара речи.

Гарри снова посмотрел на друга.

— Это был либо ты, либо Джинни, — тихо проговорил он. — Пока я… В общем, там, в больнице св.Мунго. Я видел. Во сне. Это был не простой сон. Мне показали. Это будто толстый черный канат, который день за днем утягивает тебя в пропасть. И сегодня, когда опять вернулась эта странная способность… Этот голос внутри. Когда я понял, что тебе грозит опасность, сразу бросился сюда.

Рон растерянно смотрел на него.

— Не понимаю, — промолвил он. — Я такого не помню. Вроде бы ничего…

Он застыл на полуслове.

— Да, — выдохнул он потрясенно. — Но это был только один момент. Просто сорвался, мы были с Джинни в коридоре и я… Я…

— Сказал что-то. И махнул рукой. А палочка была в рукаве, почти в ладони, так ведь? — переспросил Гарри тихо.

— Да, — ответил Рон. — Выскользнула на ладонь, когда я ударил кулаком об пол. Но откуда ты, черт возьми, все это знаешь?

— Все потом, — прошептал ему Гарри.

Он постоял несколько секунд в молчании, потом снова заговорил:

— Ронни, я сейчас скажу нечто, что тебе очень не понравится. Но… Ты должен снять это проклятие. И я очень прошу тебя сделать это. Прямо сейчас.

— Гарри!

Рон вытаращил глаза, и его лицо снова стало наливаться краской ярости. Гарри смотрел на него с той же болью.

— Я умоляю тебя, Ронни, пожалуйста, — снова вымолвил он. — От этого нет противоядия. Как только проклятие достигнет сердца, она умрет. Как и все ее потомки до седьмого колена, которых оно поразит… Двое невинных людей погибнут, если ты этого не сделаешь. Они ни в чем не виноваты. Я не хочу этого. Я не хочу, чтобы ты взваливал на себя такой груз. И впускал в себя это. Ронни, пожалуйста!

— Ты предлагаешь вот так просто отпустить ей грехи? — воскликнул тот с гневом. — И пусть себе живет! Так, что ли?!

— Нет, — тихо ответил Гарри. — Сейчас мне нет дела до ее грехов. Я хочу спасти тебя, Ронни. Я не хочу, чтобы ты даже на секунду впускал в свое сердце это зло. Эту тьму. Это как яд. Смертельно. Стоит дать ему хотя бы малейший шанс — и это чудовище просто сожрет тебя. Умоляю, Рон. Пожалуйста. Остановись. Не надо.

— Это нельзя простить, — захрипел Рон, багровый от ярости и боли. — Это нельзя ни простить, ни забыть! Она должна ответить за все, что сделала с тобой, Гарри! И, клянусь тебе, она ответит!

— Да, — тихо откликнулся тот. — Она обязательно ответит. Но не такой ценой. Это чудовище не сожрет тебя, Ронни. Этот яд не коснется твоего чистого сердца. Не изуродует твою душу. Я не позволю. И я готов на что угодно, чтобы спасти тебя от этого, чтобы не дать минотавру победить.

Он умолк и снова побледнел. Рука, сжимающая волшебную палочку, немного задрожала.

— Я помню все, — проговорил Гарри едва слышно, буквально одними губами, так, что слышал и понимал его только Рон. — Все, что они сделали. И пусть… Все опять. Если так можно защитить тебя… Спасти. Я согласен даже на это. Ронни. Умоляю. Я не могу потерять тебя вот так. Я не могу, понимаешь?

Гарри смотрел на него с таким отчаяньем и мольбой, на его лице читалась такая чудовищная боль, что сердце у Рона оборвалось. Он издал то ли вздох, то ли всхлип и сгреб друга в охапку.

— Не надо, Гарри, — прошептал он еле слышно, борясь с чудовищным комом в горле. — Тише, дружище. Я сделаю что угодно, если ты просишь. Что угодно, слышишь? Только не переживай так. Я здесь. Пусть будет, как ты хочешь.

— Доверься мне, Рон, — проговорил тот в ответ. — Сейчас просто доверься мне, ладно? Ты потом все поймешь. Сделай то, о чем я тебя прошу, ладно?

— Ладно, — буркнул Рон. — Но я… Я не смогу, Гарри. Я не смогу один…

— Ты никогда не будешь один, — выдохнул тот в ответ. — Давай вместе.

Через мгновение они разжали объятия.

Гарри протянул свою рябиновую палочку. Рон, сделав глубокий вдох, взялся за нее вместе с ним. И они вместе взмахнули ею, что-то прошептав еле слышно.

Золотое пламя мощной струей вырвалось из кончика палочки, закрутилось вокруг обездвиженной безмолвной ведьмы. Вытаращенными от ужаса глазами она смотрела на свою руку, с которой медленно исчезало угольно-черное пятно. Лицо ведьмы побелело от панического страха.

Гарри с облегчением вздохнул и улыбнулся.

— Вот теперь она в вашем полном распоряжении, — сказал он, обращаясь к Терри, Симусу и Сьюзен. — Не представляете, как я рад вас видеть, ребят.

Сьюзен всхлипнула и, подойдя к нему, ткнулась в плечо, а через мгновение уже сияла счастливой улыбкой. Терри и Симус горячо и взволнованно по очереди обняли Гарри, сияя едва ли меньше миссис Бут.

Сэвидж, несколькими взмахами палочки связав немую и оглушенную Шейлу, тоже подошел к Гарри.

— Поттер, — произнес он, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. — Я не знаю, как сказать… Прости. Я понятия не имел. И то, что ты сделал сейчас… Это… Раньше мне казалось, что это слабость. И только сейчас я понял, какой силой нужно обладать, чтобы совершить что-то подобное… Гарри, пожалуйста, прости. За все. Это из-за меня… Пожалуйста. Если можешь.

Гарри, снова улыбнувшись, просто протянул ему руку. Сэвидж схватил его и крепко сжал. От волнения он едва дышал.

— Tueri bonum, — еле вымолвил Гарри. — Всегда.

Еще через несколько минут в дом вошли остальные мракоборцы. После бурных приветствий, возгласов восторга и объятий Гарри, бледный и выжатый как лимон, тихо попросил:

— Ронни, пожалуйста, проводи меня домой. Я… Что-то мне нехорошо.

— Еще бы, — сердито буркнул тот, беря его за плечо. — Держись, дружище. И дыши глубже. Сейчас нам обоим здорово достанется от Джинни…

— Дорогой, — Гермиона тихо села рядом с мужем и погладила его по голове. — С тех пор, как ты вернулся, ты просто сам не свой… Если честно, ты меня пугаешь...

Рон вот уже полчаса беззвучно сидел у ярко горящего камина и смотрел в огонь. Он обернулся на ее голос, вздохнул, сжал ее узкую ладонь, потом нежно поцеловал.

— Не переживай, все нормально. Просто Гарри сказал мне кое-что. И заставил кое-что сделать. И теперь я никак не могу выбросить все это из головы.

— Расскажешь мне?

Он еще раз тяжело вздохнул.

— Знаешь, произошла странная вещь, — начал он. — Когда он еще был в больнице… Я в какой-то момент просто не выдержал. Ты и сама знаешь… Зрелище совершенно невыносимое. Выскочил в коридор, шарахнул кулаком об пол... Ну, и я что-то сказал тогда. Типа, будьте вы все прокляты или что-то подобное. И сегодня Гарри каким-то образом узнал об этом. Не представляю, как. И оказалось, что мое проклятие действительно сработало — эта мерзкая тварь… У нее рука будто обуглилась. И, как она утверждает, то же самое случилось с ее дочерью и маленьким внуком. Я даже не думал, что так бывает…

Гермиона покачала головой.

— Милый, ты постоянно забываешь, что ты волшебник, — проговорила она чуть укоризненно. — Причем очень одаренный волшебник. Каждое твое слово в определенных условиях может нести в себе магическую силу. Именно поэтому нас постоянно учили осторожности и выдержке. Мы должны нести ответственность за тот дар, которым обладаем. И всегда осознавать возможные последствия своих слов и действий…

— Клянусь, это вышло совершенно спонтанно! — воскликнул он сердито. — Просто вспышка ярости… Я больше не мог смотреть на то, как ему досталось. Это же Гарри! Гермиона! Да, я потерял контроль, всего на минуту!

— И этой минуты хватило, чтобы выпалить в пространство мощнейшим темным проклятием, — тихо откликнулась жена. — Ох, Ронни… Бедный мой…

Он, ожидая очередного нагоняя или пространного пояснения, взглянул на нее, удивленный ее неожиданной реакцией. Гермиона смотрела на него с сочувствием.

— Ты один из самых добрых и отзывчивых людей, кого я знаю, дорогой, — вздохнула она. — И если твои слова были наполнены такой яростью, что обратились в темную магию и поразили сразу трех человек… До какой же степени тебе было плохо и больно! Ох, милый мой. Сколько тебе пришлось вынести за последнее время…

— Ерунда все это, — буркнул он, приобняв ее за плечи. — По сравнению с тем, через что прошел Гарри, вообще пустяки…

— Но ты не договорил, — вскинулась Гермиона. — Про Гарри…

— Да, — продолжил Рон. — Мало того, что он каким-то образом узнал обо всей этой истории. Он примчался сегодня на место операции. Говорит, что почувствовал опасность, которая якобы нависла надо мной. Ну, как раньше. Побочное явление от «Кружки бедняка»… И буквально заставил меня снять это проклятие. Сказал, что это нужно сделать немедленно, что я потом пойму, почему…

— И правильно сделал, — кивнула Гермиона, слегка покраснев и стараясь скрыть волнение. — Нет ничего более опасного, чем Темные искусства. В первую очередь, они бьют по тому, кто их использует. Ты же бывший мракоборец, Рон. Ты знаешь это лучше меня. Что тебя так удивило?

Рон снова тяжело вздохнул.

— То, что он сказал мне… После всего того, что мы пережили в последнее время. Гермиона, он сказал, что снова готов все это вынести, чтобы только спасти меня. Понимаешь? И то, как он сказал это, как при этом смотрел… Это были не просто слова. Его всего трясло от страха, от боли он едва мог говорить. Но он говорил это, будто связывая себя обетом. Гарри действительно бы сделал это, понимаешь? Только ради одного меня!

— О, Гарри… — выдохнула Гермиона. И глаза ее наполнились слезами. — Ронни, неужели ты до сих пор не знал, как ты важен для него?

— Теперь знаю, — сдавленно ответил он. — Но это… Это…

Он отвернулся, стараясь спрятать глаза. Проницательная жена заметила, как в них блеснули слезы. Она снова нежно погладила его по голове.

— У него великое сердце, Ронни, — тихо проговорила она, вытирая щеки. — И ради тебя он действительно готов на всё. Знаешь, я вообще думаю, что он смог вернуться к нам только потому, что любовь, которую он способен испытывать, гораздо сильнее страха. Он всегда бросается за теми, кого любит и кому доверяет. Он услышал Джинни. Услышал тебя. Меня. Своих мальчишек. И устремился к нам навстречу, не разбирая дороги. Только поэтому он выбрался. Сам подумай: знаешь ли ты хоть кого-нибудь, кто умеет любить, как Гарри? Я нет. Я хотела бы уметь так, как он. Но увы…

— Я не стою таких жертв, Гермиона, — сокрушенно вымолвил Рон, глотая подступившие слезы. — Я просто Рон Уизли, таких, как я, миллионы. И когда Гарри сказал это… Меня это потрясло. Что такого он видит во мне, что готов на такие чудовищные жертвы ради меня?

— Он любит тебя, Ронни, — улыбаясь, сказала ему жена. — Любит всем сердцем. И не он один. Я, может, и не могу любить тебя так, как Гарри. Но зато я могу сделать для тебя кое-что, чего никогда не сможет сделать он.

— О чем ты? — удивился Рон, повернувшись к ней.

Гермиона снова улыбнулась и порозовела.

— Милый, — заметно волнуясь, начала она. — Я не представляю, как Гарри узнает такие вещи. Но после стольких лет рядом с ним меня уже ничего не удивляет. В общем… Он был прав, когда вынудил тебя снять проклятие с невинных людей. Ты сбросил с себя чудовищную ношу. Ты освободил от последствий не только собственное сердце. Но и всю свою семью. Сегодня ты вывел из-под удара еще и меня. И нашего ребенка.

Рон замер. Он смотрел на нее, не понимая смысла услышанных слов. Правда была слишком ошеломительной и невероятной. Гермиона улыбнулась ему еще шире.

— Да, дорогой, — снова заговорила она. — Теперь я уверена, что не ошиблась. Ты скоро станешь отцом, Рональд Уизли.

Глаза у Рона стали еще больше. Потрясенный до глубины души, он осторожно взял ее голову в ладони и долго смотрел в глаза, не в состоянии произнести ни слова.

— Гермиона… Великий Мерлин… — только и смог вымолвить он.

Рон нежно прижал к себе жену и заплакал.

Гарри кричал. От отчаянья, от ужаса, от ощущения непоправимой беды, которая вот-вот случится у него на глазах. Каждая клетка его тела была напряжена до предела, пока он, вцепившись в горячие, скользкие ладони друга, пытался вытащить его из лап чудовища. Нечто серое, отвратительное намертво опутало Рона. Разумеется, это был не канат, как показалось в первое мгновение — это были гигантские пальцы дементора. Таких огромных он никогда прежде не видел. Отвратительное туловище почему-то не было видно — лишь огромную мерзкую руку, которая утягивала Рона к обрыву. Гарри изо всех сил пытался разжать ее смертельную хватку, но пальцы были слишком огромными, слишком сильными. Хуже всего то, что сам Рон почему-то беспечно глазел по сторонам, словно его совсем не волновало, что тащившая рука вот-вот швырнет его с жуткой высоты в темноту — на острые камни, торчавшие внизу, словно гнилые зубы…

Выбившись из сил в безуспешной борьбе с мерзким монстром, Гарри издал душераздирающий крик.

— Возьми меня! Забери лучше меня! — завопил он изо всех сил. — Только отпусти его! Отпусти!

Боль за Рона скрутила его так, что невозможно было даже вздохнуть. Он яростно рванул воротник, пытаясь глотнуть хотя бы немного воздуха…

Перед глазами вспыхнул зеленый луч, грудь насквозь прошила сильная боль — его будто изо всех сил ударили кастетом… Он слишком хорошо помнил ее. Да, это уже было. Хорошо, пусть. Он согласен. Пусть так и будет, если это поможет спасти Рона. Только отпустите его…

Снова вспышка. И на этот раз его будто целиком погрузили в кипящий металл. Это тоже было слишком хорошо знакомо… Боль буквально разрывала его на куски. Словно каждая кость в теле крошилась, каждую мышцу растягивали, разрезали на части… Он даже не успел крикнуть — просто упал ничком, задохнувшись и корчась от непереносимого страдания. И когда оно вдруг кончилось, Гарри прикрыл рот дрожащими пальцами и с трудом открыл глаза. Он снова увидел Рона, которого сжимали серые, отвратительные пальцы и по-прежнему тянули его к пропасти… Гарри хотелось выть от отчаянья и ужаса.

— Отпустите его, пожалуйста, — всхлипнул он тихо.

Если такова цена… Пусть. Я согласен и на это. Лучше сойти с ума от боли, чем бессильно наблюдать, как гибнет Рон. Я согласен на всё, слышите? Только отпустите его. Умоляю...

Гарри, задрожав всем телом, снова всхлипнул, сделав шаг навстречу бесконечной и страшной пытке, с готовностью протянул руки, и…

Но боль, которую он ждал и которой страшился до тошноты, до темноты в глазах, так и не пришла. Произошло нечто совершенно иное: в это мгновение великолепный, серебряный свет хлынул из его протянутых ладоней, сворачиваясь и концентрируясь причудливыми завитками и зигзагами. Еще мгновение — и свет принял облик большого прекрасного оленя, который склонил свою рогатую голову и устремился вперед…

Отвратительные гигантские пальцы разжались. Рон, падая, обхватил руками шею сверкающего патронуса, и тот стремительно поскакал прочь, унося его все дальше и дальше от темной бездны, злобно скалившей гнилые зубы…

Гарри всхлипнул и засмеялся.

— Ронни, — выдохнул он с таким невероятным облегчением, какого не испытывал, наверное, никогда в жизни.

Однако Рон и его сверкающий спаситель уже скрылись с глаз. Вокруг стало совсем темно. Пространство вокруг будто свернулось мерцающим шелковистым рулоном, спутывая руки и ноги. Гарри снова дернулся, пытаясь освободиться. И тут же рухнул куда-то вниз, в черную, непроницаемую пустоту. Шелковистая материя, прохладно и нежно ласкавшая кожу, с резким неприятным звоном распалась на мелкие кусочки — будто кто-то встряхнул недавно собранный паззл, и его фрагменты разлетелись в разные стороны…

Когда он снова решился открыть глаза, вокруг был мягкий, уютный полумрак. Он лежал ничком, на пыльном стареньком ковре. Он сел и огляделся. За последнее время он уже привык к тому, что перед глазами все расплывается — старые очки бесследно пропали, и никак не доходили руки подобрать новые. Однако в данный момент он видел превосходно.

Это была небольшая комната с огромным стрельчатым окном, из которого струился мягкий лунный свет, освещая небольшой старинный диванчик с гнутыми ножками и резной спинкой. А на нем…

— Мама…

Ему едва хватило сил прошептать слово, которое почти не довелось произносить в жизни… Она встала с диванчика и стремительно опустилась на пол рядом с ним. И вот ее руки уже обнимают его, рыжие волосы волной рассыпались по плечам.

— Мой мальчик, — проговорила Лили, целуя его и прижимая к себе. — Мой дорогой мальчик…

— Почему? — Гарри выдохнул всего одно слово, вложив в него сразу всю свою боль, страх, стыд, сомнения, гнев и растерянность.

От мамы веяло несокрушимым покоем и любовью, и чувствуя ее ласковые прикосновения, ее дыхание, запах свежей травы и цветов, исходивший от ее волос, он вдруг осознал, насколько устал и испуган. Внезапные слезы хлынули неудержимым потоком. Лили прижала сына к груди и только продолжала гладить его по голове. Он плакал так, как никогда в жизни, будто выплескивая ту мучительную отраву, которая теснилась у него внутри. Всю боль потерь, все пережитое страдание и перенесенное унижение, весь страх и стыд. А мать охотно, даже с радостью, будто сухая губка, впитывала их, вытягивая и забирая из него всю тьму, будто гной из раны. И когда он, наконец, немного утих, почувствовав облегчение и подняв голову, она нежно вытерла его мокрые щеки, поцеловала в лоб.

— Сынок, — произнесла она, глядя на него с такой любовью, что Гарри почувствовал, будто где-то у него внутри, в разрушенном доме, среди битого стекла и обломков кирпича, зажглось яркое, горячее пламя…

— Почему? — опять спросил он, глядя в глаза, так похожие на его собственные. — За что?

— Я не знаю, солнышко, — печально ответила Лили. — В мире слишком много зла и ненависти. Люди, которые еще вчера были нормальными, вдруг подхватывают это, будто заразную болезнь. Охотно, с удовольствием впускают это в свое сердце, позволяют дьявольским силкам прорастать в нем и заполнять все внутри. Чудовище незаметно вырастает и пожирает их. И ненависти в мире становится еще больше…

Она снова поцеловала его в лоб и прижала к себе.

— Я так горжусь тобой, Гарри, — продолжила она. — Ты опять встретился с ним лицом к лицу. И он снова убрался ни с чем.

— Кто? — переспросил он.

— У него много имен. И еще больше обличий, — сказала она. — И ни одно из них не является настоящим. Мы называем его Тем-Кто-Без-Имени. Потому что он — лжец, меняющий маски. Лицемер, который прячется под чужими личинами и говорит чужими голосами. Больше всего на свете ему нравится причинять боль и разрушать. Портить то, что кому-то дорого. Уничтожать то, что строили долгие годы. Убивать тех, кого очень любят. Ненависть, смерть и хаос — вот его подлинная натура. И ты не раз смотрел ему в глаза, мой дорогой. Так храбро... Ты не отворачивался и не боялся. И за все эти годы он не нашел в твоем сердце ни одного уголка, где мог бы обустроиться. И поэтому его гнев, его стремление уничтожить тебя так велики…

— О ком ты говоришь, мама? — снова переспросил Гарри.

Лили вздохнула.

— О древнем зле, которое люди, им одураченные и обманутые, впустили в свой дом. Каждое живое существо, появившись на свет, получает имя. И у каждого оно свое, какого больше нет ни у кого во вселенной… Нет, его нельзя произнести ни на каком человеческом языке, Гарри. Это особенное имя — словно нота, которой звучишь лишь ты один. И никто больше. У него оно тоже было. Но он с яростью отверг нареченное ему имя. И с тех пор, много веков, прячась за чужими личинами и прозвищами, он лишь разрушает и ненавидит.

— Как Волдеморт? — спросил Гарри.

— Да. Но только Волдеморт был лишь одной из его игрушек, — сказала Лили. — Том Реддл был одним из тех, кого ему удалось полностью одурачить и покорить. В чьем сердце он властвовал безраздельно, чьими руками он творил все, что хотел. И ты должен понять, что он очень зол на тебя, Гарри. Потому что ты одолел Темного Лорда. А после великой победы не превратился в его подобие, отказался от ядовитого напитка славы, не стал карабкаться на пьедестал и любоваться своим отражением.

— Еще чего, — буркнул Гарри сердито. — Стоило тогда сражаться, чтоб стать таким же дерьмом…

Лили улыбнулась и погладила его по голове.

— Да, сынок, — сказала она. — Именно поэтому он в ярости. Он ищет способы достать тебя. Причинить тебе вред. Ищет, пытается найти хоть одно слабое место, где можно было бы ударить как можно больнее. Где ты проявишь слабость, трусость, тщеславие, эгоизм… Но он снова проиграл, Гарри.

— Мне очень страшно, мама, — с горечью сказал Гарри, зарывшись лицом в ее густые рыжие волосы. — Я ненавижу этот страх, но ничего не могу поделать. Так темно внутри, так больно… А что, если это…

— Нет, мой дорогой, — Лили снова поцеловала его в лоб и прижала к себе покрепче. — Это нормально и естественно — бояться боли. В этом нет ничего дурного. Ты пережил ужасные, совершенно непереносимые вещи. Но поверь мне, ты поправишься. И совсем скоро будешь еще сильнее, чем прежде.

Он горестно помотал головой.

— Нет, я боюсь, что… Это слишком… Мама…

Она вздохнула.

— Вспомни три самых главных вещи, которые говорил тебе Дамблдор. Ну?

Гарри оторвал голову от ее плеча и снова встретился с ее теплым, проницательным взглядом.

— Он говорил, что меня защищает любовь, — ответил он тихо.

Лили кивнула.

— Да, сын. Наша с папой любовь вечно будет в тебе, что бы ни случилось. Все, кто тебя любит, будут питать тебя своей силой. И те, кто уже ушел, и те, кто еще жив. Но не только. Твой самый главный щит, Гарри — это твоя собственная способность любить. Именно это спасло тебя. Это то, что Тому-Кто-Без-Имени абсолютно неподвластно. Любовь — это живой огонь. И этот огонь всегда обращает его в бегство. Помни об этом. Что еще говорил Дамблдор?

— Что способность испытывать боль — это удел человека, — вздохнул Гарри. — И я… Мама, я больше не могу. Слишком много для меня одного… Это… Это нельзя выдержать. Это…

Он судорожно сглотнул. Она снова прижала его к себе и некоторое время просто молча обнимала, пока он не перестал дрожать, пока его дыхание снова не выровнялось.

— У тебя с самого начала была особенная судьба, Гарри, — мягко проговорила Лили. — Ты же понимаешь, что тот груз, который ты с детства несешь на своих плечах, не только твой собственный. Ты несешь его и ради других людей. Ты — Избранный. И это вовсе не почетный титул, не то, что под этим подразумевают люди. Это нелегкое бремя, которое уготовано только очень сильным душам.

— Почему? — с болью воскликнул Гарри. — Почему именно я? За что мне это всё?

— Тут следует задавать другой вопрос, Гарри, — мягко поправила его мать. — Не «За что?», а «Для чего?». И тогда ты со временем все поймешь, научишься. И все преодолеешь. А чтобы понять, вспомни третью важную вещь, которую сказал тебе Дамблдор.

Гарри помолчал, тяжело вздохнул.

— Когда я… Когда мне нужно было решить, вернуться или идти дальше… Он сказал, что мое возвращение послужит тому, что будет меньше разбитых семей и искалеченных судеб. И после этого я…

— Да, мой мальчик, — ответила ему Лили. — Все верно. После этого ты вернулся назад. Ты сам ответил на вопрос «Для чего?». Шаг за шагом ты будешь продвигаться вперед. Ты уже знаешь, что такое свет. Ты видел его и ни с чем его не перепутаешь. А значит, сможешь принести этот свет другим людям, которые еще никогда не сталкивались с ним. Не видели. Они блуждают в темноте, запутанные в собственных страхах и иллюзиях, и их каждый день подстерегают ловушки Того-Кто-Без-Имени. И ты можешь, в меру своих сил, этому помешать.

— Как? Как я могу это сделать?

Лили улыбнулась и погладила его по голове.

— Просто живи так, как живешь, Гарри. Честно. Не впускай в сердце ненависть и тщеславие. Отдавай свое время и сердце тем, кого любишь и кто любит тебя. Работай так же усердно, радуйся так же искренне. Помогай тем, кому можешь помочь. Ничего не бойся и всегда держись добра. Ничего другого не нужно.

— И что здесь особенного? — удивился Гарри.

Лили снова улыбнулась ему.

— В общем-то, ничего. Ты прав, мой дорогой, — ответила она. — Но каждому уготована своя мера. Смотри!

Она протянула руку, прочертила в воздухе какой-то знак, и на ее ладони возник крошечный хрустальный кубок, в котором едва ли мог поместиться один глоток воды. Красивый маленький сосуд повис в воздухе, Лили снова прочертила знак — и рядом с крошечным кубком появился еще один, огромный, сверкающий, с витыми резными ручками. Она проговорила что-то, и оба кубка доверху наполнились сверкающей жидкостью.

— Скажи, какой из них наиболее полный? — спросила она.

Гарри растерянно посмотрел на оба сосуда.

— Не знаю, — ответил он. — Кажется, оба. Ни в один больше нельзя добавить ни капли.

— Вот именно! — улыбнулась Лили. — И неважно, что один из них совсем маленький, а второй большой. Это не имеет значения. У каждого своя мера, Гарри. И своя полнота. Да, тебе пришлось многое пережить. Но и дано тебе гораздо больше, чем остальным.

Она снова прочертила знак, и оба сверкающих кубка медленно растворились в лунном свете.

— Многое еще впереди, Гарри. Волей судьбы ты стал хозяином Смертоносной палочки и добровольно отказался от ее страшной власти. Пройдя через ужасные страдания и снова выбравшись на свет, ты стал полноправным владельцем Рябиновой палочки. Ты должен знать, мой мальчик, что Защитница возвращается в наш мир очень редко. И ее власть сильнее, чем власть Бузинной палочки. Олливандер знал это. Он всегда мечтал создать ее… Помни, что это большой дар, Гарри. И то, что она так охотно подчинилась тебе, означает, что совсем скоро придет день, когда тебе придется взять на себя еще большую ответственность, чем сейчас… Но ты справишься, сын. И Тот-Кто-Без-Имени не одолеет тебя.

— Ты же мне поможешь, если я вдруг собьюсь с пути? — с тревогой спросил Гарри. — Мам, обещай мне, что не позволишь мне совершить ошибку. Что защитишь. Пожалуйста! Мне так страшно…

Она нежно взяла его голову в ладони.

— Я рядом, мой мальчик. Всегда…

— Мама… Пожалуйста. Мама…

Гарри закрыл глаза, целиком подчиняясь ее сильным, теплым рукам, погружаясь в блаженный, целительный покой материнских объятий. Голова слегка кружилась.

— Все хорошо, милый. Все хорошо.

Джинни, сидя рядом с ним в кровати, осторожно массировала ему виски. Гарри вздрогнул, глубоко вздохнул и открыл глаза.

— Ничего не бойся, родной, я рядом, — прошептала она, с тревогой и нежностью глядя на него.

Он провел рукой по ее красивым рыжим волосам, поцеловал ее ладонь.

— Джинни… Я видел кое-что, — прошептал он. — Кое-что важное. И знаешь… Я люблю тебя. Если бы ты знала, как я люблю тебя…

— Я знаю, Гарри, — улыбнулась она, чуть смутившись. — И это скоро снова станет заметно всем.

Он вдруг распахнул глаза и сел в постели.

— Джинни! Ты… Неужели ты?

Она кивнула и рассмеялась.

— Да. Помнится, ты что-то говорил про очаровательную маленькую леди, которая будет вить веревки из своего папаши, а еще про мечтателя с зелеными глазами. Что ж, с непоседой Джеймсом ты угадал. Посмотрим, кто у нас будет на этот раз.

Гарри рассмеялся вслед за ней, потом, словно путник к сладкому животворящему роднику, приник к ее губам.

— Ох, милая, — чуть сокрушенно проговорил он, с явной неохотой выпустив ее из объятий и, улыбаясь, ткнулся лбом в плечо. — Одни хлопоты… И лягушонок, и я, и теперь еще один… Не будет тебе покоя с таким мужем, как я.

— А кто тебе сказал, что мне нужен покой, Гарри Поттер? — парировала она, улыбаясь. — Мне нужен ты. И только ты. И сегодня я счастлива, как никогда в жизни. Ты жив. Почти здоров. И ты рядом. Больше мне ничего не нужно.

— Мне тоже, — выдохнул он, притянув ее к себе.

Волна ослепительного света внезапно накрыла его с головой. Впервые за почти два года. Он застыл, пораженный и потрясенный. Он уже успел забыть его мощную, пронизывающую красоту и чистоту. И в те несколько секунд, пока он горел, погруженный в прекрасное необъяснимое пламя, Гарри снова вспомнил нечто очень важное. Как однажды пережитая им боль, расплавляясь под действием этого ослепительного огня, преобразилась и наполнила его ладони чистейшим и сильнейшим волшебством, в котором не было ни капли тьмы.

Гарри Поттер понемногу обретал свою прежнюю силу.

— Меллер здесь! — выпалила Сьюзен с порога. — Прилетело сообщение со стойки регистрации палочек. Они сделали все, как мы просили. Он в лифте и через полторы минуты будет здесь!

Она стрелой влетела в кабинет Уильямсона, взволнованная и взбудораженная. Уильямсон вскочил с места и, не говоря ни слова, выбежал из комнаты, увлекая за собой миссис Бут.

Отдел мракоборцев ожидал этого события со дня на день. Ловушка была расставлена, пресса подготовлена, нужные им слухи распространялись даже шире, чем хотелось бы. Приглашение Грегори Меллеру было отправлено десять дней назад. И с тех пор весь аврорат жил, словно на иголках.

Высокий человек с узким лицом и темными волосами, собранными в хвост, вышел из лифта, прошел через длинный коридор и, найдя нужную ему комнату, подошел к столу секретарши. Вид у него был слегка неуверенный — он будто сам не до конца понимал, что вообще здесь делает. Поэтому когда через пару мгновений его сжали стальные руки Уильямсона, а потом обездвижили парализующим и связывающим заклятием, он словно и не удивился. Хотя для порядка завопил:

— Что вы, черт возьми, делаете?! Отпустите немедленно!

Еще через несколько мгновений он сидел в небольшой комнате, окруженный со всех сторон свирепыми пылающими лицами. Он затравленно оглядывался вокруг, переводя взгляд с одного аврора на другого, и все больше бледнел.

Сьюзен, не произнося ни слова и не сводя с него глаз, молча протянула ему небольшой пузырек.

— Пей, — глухо проговорил Бут. — Не вынуждай нас применять силу. А то, боюсь, нам трудно будет остановиться.

— Вы хотите меня отравить? — прохрипел связанный человек. — Но… Я не понимаю…

— ПЕЙ! — взревел Бут и, взяв пузырек из рук жены, поднес его к губам пленника. Тот, судорожно вздохнув, приоткрыл рот…

Через пару минут веритасерум подействовал. Взгляд потух и стал совершенно безразличным.

— Тебя зовут Грег Меллер? — по привычному протоколу начал Уильямсон, присаживаясь рядом.

— Нет.

Неожиданный ответ ошеломил всех.

— Как твое имя?

— Антонио Ринари, — безучастно произнес пленник.

— Ты знаешь Грега Меллера?

— Да.

— Насколько близко?

— Мы познакомились несколько дней назад.

— Каким образом ты попал сегодня в Министерство? Каким образом тебе в руки попала его палочка?

— Грег попросил меня сходить вместо него. Проверить, как его здесь встретят. Дал мне оборотное зелье, дал свою волшебную палочку и хорошо за это заплатил.

— Где вы расстались?

— Вчера вечером в Лютном переулке.

— Как вы держите связь?

— Он сказал, что сам найдет меня. Сегодня вечером, после визита в Министерство. Обычно мы встречаемся в Лютном переулке, возле третьего дома.

Гул разочарования пронесся по комнате. Мракоборцы, переглянувшись, отошли от связанного пленника. Это был провал. Меллер оказался умнее, чем они думали. Или что-то пронюхал, или обладает просто звериным чутьем и решил заранее подстраховаться… В любом случае, настоящий Грегори Меллер по-прежнему был для них недосягаем.

Энтони Голдштейн быстро увел пленника, которому, казалось, было абсолютно все равно, куда идти и что делать. Остальные угрюмо расселись кто где. В кабинете повисла тягостная тишина. Наконец, Симус негромко выругался, и остальные тоже зашевелились.

— Итак, снова ничего, — резюмировал Уильямсон. — Конечно, мы подождем его сегодня в Лютном, но вероятность, что Меллер придет на встречу, практически равна нулю.

— Предусмотрительный гад, — прошипела Сьюзен. — Да, если он догадался подослать к нам этого недотепу, то и в Лютном у него наверняка все продумано…

— Что делать будем? — спросил Симус.

— Пока вытянем из этого Ринари все, что ему известно. Как, где познакомились, что делали, о чем говорили, что ели, что пили… А дальше видно будет.

— А если его отпустить точно так же, как мы отправляли Фергюсона? Под империусом? — спросила Сьюзен.

Уильямсон почесал рукой лоб и покачал головой.

— Да, возможно. Но, боюсь, это ничего нам не даст. Меллер слишком хитер. И ему не составит труда докопаться до правды. Он, чего доброго, прикончит этого дурачка как ненужного свидетеля...

* * *

Гарри тяжело вздохнул и отпил из своей кружки.

— Вот что я думаю… Мне больше не имеет смысла сидеть взаперти, — проговорил он. — Рон, если этот Меллер уже заподозрил неладное и прислал вместо себя своего дружка, то никакие ловушки больше не сработают. Он в любом случае ляжет на дно на долгие недели, а может быть, и месяцы. Найдет способ улизнуть за границу. Или наоборот…

Он умолк. Острая, как нож, мысль поразила его. Рон, сидящий напротив Гарри, кажется, просто читал его, словно передовицу «Ежедневного пророка», потому что закончил его фразу:

— Или он выйдет на тропу войны, чтобы завершить начатое, — глухо сказал Уизли. — И ты снова будешь в постоянной опасности. И больше я этого не допущу. Все, Гарри! Хватит!

Гарри печально поднял на него глаза.

— Я не стану с тобой спорить. На этот раз обещаю, что сделаю так, как вы скажете, Рон. Если бы не вы, меня вообще бы здесь не было. Но, послушай… Нельзя прятаться и сидеть в четырех стенах полжизни только потому, что где-то по улицам ходит какой-то псих, мечтающий тебя прикончить. Вспомни. Я едва приехал в Хогвартс, и уже тогда были толпы желающих добраться до меня… Нам с тобой было по одиннадцать лет, Ронни! Да, нас защищали стены замка, но ведь Реддл проник даже туда! И чем дальше, тем хуже. Но разве мы с тобой боялись и прятались? Да и что толку было прятаться, если все равно пришлось…

Он вдруг смешался и залпом допил свой чай. Рон молча и внимательно слушал, потом тоже сделал глоток из своей кружки.

— Ищу какие-то аргументы, чтобы тебе возразить, — начал он тихо. — Но понимаю, что в какой-то степени ты прав, Гарри. Нельзя всю жизнь просидеть взаперти. Хотя, честно говоря, после всего случившегося… Отправить бы вас всех за границу. Хотя бы на пару месяцев. И тебя, и Джинни, и Джейми. И Тедди. Джин вконец измотана и плохо выглядит, про тебя я вообще молчу… Мальчишки по тебе соскучились. Вам всем не повредит сменить обстановку и побыть вместе.

— Да, я тоже об этом думал, — кивнул Гарри. — Мне в любом случае придется… Сью была у меня вчера. Рассказала последние новости. Говорит, что у министерства есть один санаторий. Такой искусственный курорт… Но вроде очень неплохой. Никто не жаловался. Целители настаивают, Робардс готов хоть завтра выписать мне разрешение на любой срок. Он вообще сильно переживает из-за случившегося. Ну, что его вынудили объявить меня в розыск и все такое. Говорит, что Сильверстоун продавил это решение. Кингсли и он просто не могли ему противостоять. А теперь… В общем, ищут способы загладить свою вину… Да нет, я давно перестал на них злиться. Работа у них такая. Я бы и правда махнул на этот курорт прямо завтра. Но, знаешь, я бы все-таки предпочел прежде завершить это дело. Покончить с ним раз и навсегда. А после этого действительно заняться семьей и восстанавливать форму. Чтобы все это не висело над нами, как рог взрывопотама...

— И снова вынужден признать, что ты прав, Гарри, — вздохнул Рон. — Но если ты намерен снова героически изображать из себя наживку для рыбы, извини, но я закую тебя в кандалы, запру и лягу у двери, как собака. И с удовольствием послушаю, какие ругательства ты знаешь.

Гарри рассмеялся.

— Ох, Ронни… Мне вполне достаточно одного тюремщика. Помнишь хагридова пса по кличке Пушок? Так вот, по сравнению с Джинни — он милый ручной щеночек! Как она это делает, уму непостижимо, но… Ничего от нее не скроешь! Так что кандалы уже явно лишние!

Рон улыбнулся.

— Все правильно! Так держать, Джинни! С тобой всегда нужен глаз да глаз, дружище.

— Но это не может длиться вечно! — воскликнул Гарри. — До сих пор в моем заключении был хотя бы какой-то смысл. Сейчас, когда Меллер ускользнул и догадался, что его разыскивают, это бесполезно. А если выдать им сенсацию о моем чудесном возвращении, это действительно может сработать… Его это сильно заденет, точно тебе говорю. А утратив свое хладнокровие, он обязательно совершит какую-нибудь ошибку. Вот тут-то мы и возьмем его…

— Ага, на живца, как обычно, — хмуро пробасил Рон.

И добавил после небольшой паузы:

— Слушай… Гарри. Есть один вопрос, который я давно хочу тебе задать, но… В общем, до сих пор все это расследование было большей частью неофициальным. И…

Он запнулся, чуть порозовел, поднял на друга тяжелый взгляд.

— Что бы ты хотел сделать с ними? Клянусь, мы исполним любой приказ. Тебе стоит только сказать…

— В смысле? — Гарри удивленно посмотрел ему в глаза. — Я не понимаю…

— Пожизненное в Азкабане — это слишком мало, — жестко бросил Рон. — Это несправедливо. Поэтому ты можешь сам решить.

Гарри нахмурился. Лицо его потухло и будто затвердело. Еще минуту он просто сидел молча, уставившись на дно пустой кружки, которую медленно вертел в пальцах.

— Минотавр предстанет перед судом, — тихо и твердо проговорил он наконец. — Получит свой приговор, свою камеру и будет остаток дней сидеть рядом с Долорес Амбридж. А остальные…

Он умолк, нервно передернул плечами.

— Ронни, — продолжил он почти шепотом. — Ты, конечно, можешь сказать, что я перекладываю ответственность и все такое, но… Пусть будет так, как решите вы. Я по вашим лицам вижу, каково вам пришлось. На Джинни просто лица нет. Да и ты, честно говоря… И Гермиона, и Сью, и Бут… Это и ваше право тоже. Не сердись, но… Я не могу. Я даже думать пока не могу про этих… Кто был там… Кто…

Он умолк и отвернулся. Рон взял его за плечи и крепко сжал.

— Спасибо, Гарри, — только и выдохнул он. — Большое тебе спасибо. Выкинь все из головы, ладно? Не думай об этом. Все скоро кончится. И…

Он вдруг громко усмехнулся.

— Мы же так не сообщили тебе одну важную вещь… Что ж, дядюшка Гарри, совсем скоро у тебя будет новый племянник!

Гарри повернулся к нему. Изумрудные глаза сияли теплом.

— Да, Ронни, знаю, — проговорил он, улыбаясь. — И знаю, как много это для тебя значит. Ты не представляешь, как я рад за вас! Поздравляю!

— И откуда ты, горгулья тебя укуси, всегда все знаешь? — воскликнул Рон.

— Просто догадался, — улыбнулся Гарри. — Сначала думал, что Гермиона просто устала, но… Нет. Она изменилась. С Джинни так же было. Знаешь, она… И она тоже. Все так нежданно… Но мы очень рады. Так что у тебя тоже будет новый племянник!

Он счастливо засмеялся. Рон, ошарашенный и растерянный, вытаращив глаза, еще мгновение молча смотрел на него. А потом с воплем бросился обнимать.

— Ну вы даете! — повторял он, хохоча и хлопая друга по спине. — Вот это да! И когда только умудрились…

Темная, тяжелая тень страшных воспоминаний мгновенно исчезла. Солнечная радость затопила кухню на площади Гриммо, окутывая двух друзей своим теплым, живительным светом. В старый дом, повидавший на своем веку немало тяжелых событий, снова возвращалась жизнь.

«Сенсационное сообщение о чудесном возвращении Гарри Поттера на прошлой неделе облетело все средства массовой информации и стало главной новостью этой осени. Наш герой, наш самый знаменитый мракоборец, несправедливо обвиненный в двойном убийстве, чуть ли не полгода находившийся во всеобщем розыске, был найден три месяца назад в крайне тяжелом состоянии, которое не оставляло ему никаких шансов на выздоровление. Обвинения, выдвинутые против него, рассыпались, а положение казалось совершенно безнадежным. И мы, как помнят наши читатели, с огромным сожалением писали об этом в конце сентября.

Отдел защиты магического правопорядка до сих пор не дает каких-либо внятных комментариев по поводу случившегося, однако нашей редакции стало известно, что все то время, пока мистер Поттер проходил интенсивное лечение в больнице св.Мунго, аврорат вел расследование и розыск виновных. И добился в этом больших успехов. Дело, впрочем, еще не завершено, поэтому мы обязательно будем внимательно следить за ситуацией и сообщать нашим читателям все последние известия.

Тем временем, как стало известно нашему корреспонденту, мистер Поттер очень быстро идет на поправку, и есть огромная вероятность, что уже к весне сможет вернуться к своей работе в аврорате. Впрочем, о полном его исцелении говорить пока рано — как сообщил нам наш источник в министерстве, ему предстоит еще несколько месяцев интенсивной реабилитации и восстановления. Что ж, чудесное возвращение Гарри Поттера — это невероятное событие, которое потрясло и обрадовало все магическое сообщество Великобритании как раз в преддверии Рождества, когда сама атмосфера насыщена ожиданием чуда. Настоящая рождественская история, которую мы еще не скоро забудем!

Наша редакция, как и все люди доброй воли, рада известиям о выздоровлении нашего Мальчика-Который-Выжил и присоединяется ко всем горячим пожеланиям в его адрес. Выражаем всеобщую надежду на то, что негодяи, покушавшиеся на жизнь и здоровье Гарри Поттера, будут найдены и наказаны в полном соответствии с тяжестью их чудовищного преступления».

Гарри дочитал заметку до конца, отложил газету в сторону и снова принялся поглощать свой завтрак.

— Что ж, — проговорил он, вздыхая, — есть небольшая надежда, что это сработает. Он начнет злиться и потеряет контроль… А мы будем готовы.

— Милый, пожалуйста, пообещай мне кое-что, — откликнулась Джинни, сидящая напротив. — Что на этот раз ты не станешь никуда бросаться один очертя голову. Во-первых, ты еще не здоров. Во-вторых, ситуация слишком серьезная. Умоляю, веди себя разумно и дай твоим друзьям завершить это дело, хорошо?

— Обещаю, — улыбнулся он в ответ. — Я уже говорил тебе и Ронни. Я сделаю, как вы скажете.

— Как бы посреди зимы жара не грянула, — фыркнула Джинни. — Мой самый упрямый осел на свете обещает быть послушным! Что творится с этим миром!

Гарри рассмеялся.

— Даже такой осел, как я, имеет право немножко поумнеть!

Потом он снова стал серьезным и тихо произнес:

— Теперь я принадлежу вам, милая. Телом, душой, умом. Все это распадалось на части, перемешалось и тонуло во тьме. И то, что я сейчас сижу и с удовольствием поглощаю этот прекрасный омлет, что я вообще в своем уме — целиком ваша заслуга.

— Не совсем, — вздохнула Джинни. — Если бы ты не трудился так усердно, ничего бы не вышло. Даже целители говорят, что тебя спасло прежде всего твое собственное стремление и упорство.

Она усмехнулась и тряхнула головой.

— Хоть где-то твое невероятное упрямство в самом деле пошло на пользу!

Гарри поднял на нее сияющий взгляд.

— Мне было куда стремиться, Джинни, — тихо ответил он. — У меня был свет. Была ты. И Ронни. И мне жизни не хватит, чтобы хотя бы как-то отблагодарить вас.

Джинни поднялась с места, подошла к нему и обняла за плечи.

— Ты можешь кое-что сделать в знак благодарности, Гарри, — прошептала она, поцеловав его в макушку. — Просто живи и будь таким, какой ты есть. Будь рядом. Будь здоров и счастлив. Нам ничего больше не нужно, честное слово.

Он молча приник губами к ее тонкой руке, обвивавшей его.

— Я люблю тебя, — прошептал он в ответ.

* * *

Тем временем стремительно приближалось Рождество.

Вот уже несколько дней он ощущал нечто странное. И очень знакомое, и в то же время новое и непонятное. Окружающее пространство, само мироздание вдруг снова заговорило с ним. Звуки, движение, предметы, люди, новости, чувства… Он всем существом улавливал тончайшие связи, ощущал малейшие изменения вокруг себя. Будто каждая клеточка в его теле вдруг превратилась в сверхчувствительную антенну. Однажды это уже было с ним: он обнаружил в себе это странное свойство, когда пришел в сознание в Запретном лесу после убивающего заклятия. В тот момент он мог, почти не открывая глаз, видеть и ощущать всё вокруг. Он буквально, как сканер, считывал происходящее. Как по поляне перемещаются люди, как очнувшийся Реддл поднимается на ноги, как торжествующе вытягивает руку и произносит «Круцио!»... И чуть позже он буквально собственной кожей ощутил огонь, которым вспыхнула Распределяющая шляпа на голове Невилла. И ярость Реддла, наблюдавшего за смертью змеи, своего последнего крестража… И потом, в Большом зале, он ясно увидел гибель Беллатрисы Лестрейндж за секунду до того, как заклятие Молли ударило ее в грудь. Он легко и быстро узнавал все, что испытывает Волдеморт: малейшие оттенки его эмоций, каждое его намерение, каждое колебание мысли — все читалось легче, чем открытая книга. Тогда, в Большом зале, Гарри не составляло труда предугадать его поступки. И поэтому он поднял палочку одновременно с Темным лордом. И одновременно с ним выкрикнул свой «экспеллиармус»… Это было странное ощущение, немного похожее на действие заклинания Свехчувствительности, но все же немного иное. Будто само пространство заговорило с ним. Будто он видел саму ткань бытия, понимая все связи, мысли, намерения и чувства, которые странным и сложным узором переплелись в Большом зале в ту минуту. Видел, понимал и мог использовать это для победы над Волдемортом...

Но тогда все же было немного иначе, чем сейчас. Тогда в нем, несмотря на чудовищную усталость и боль, пульсировала неукротимая сила жизни. И его добровольный, страшный шаг через границу миров, и его свободное, нелегкое решение вернуться… Изнутри, неизвестно откуда в нем поднялась тогда невероятная сила. Невидимое, несокрушимое сияние окружало его в ту минуту, пока Хагрид нес его к замку. Он ощущал, собирал, концентрировал в руках силу, которую получил, вернувшись в мир живых. И отдал, вычерпал ее до капли во время последней схватки… Он действительно был готов умереть, и его жертва была принята. И стала щитом — и ему самому, и всем тем, ради кого он хотел отдать жизнь.

И теперь это странное, уже подзабытое свойство снова вдруг включилось. Гарри понимал, от чего. Полученные им раны стали понемногу затягиваться, однако кожа была еще слишком тонкой… Душа, еще не вполне окрепшая, а потому крайне чувствительная, улавливала тончайшие изменения в пространстве. В последние несколько дней ему становилось плохо от неожиданных и громких звуков, от любых резких прикосновений, от внезапного изменения температуры воздуха, от яркого света... Конечно, силы понемногу восстанавливались, однако он все еще был уязвим. Но сейчас ему уже не семнадцать, а двадцать пять. Взрослый мужчина, глава семьи, отец двоих сыновей, опытный мракоборец, побывавший во множестве переделок и многое повидавший. Гарри понимал, что эта способность проснулась в нем снова не просто так. Потому что ничто в этом мире не происходит без причины… Вот уже два дня он по несколько часов просто слушал тишину. Лежал, закрывшись, в комнате Сириуса, или поднимался на чердак, садился на свой любимый «Нимбус», будто на скамейку, распахивал люк на крышу и молча смотрел на серое небо, пока сырость и холод не пробирали его до костей. Испытывал чувство вины за то, что недостаточно много времени проводит с Джеймсом, не помогает Джинни, но ничего не мог поделать с этим. Мир снова говорил с ним, тихо и властно. И нужно было понять, о чем. Чтобы успеть. Чтобы все сделать правильно.

И вот сегодня, наконец, он услышал иной голос. Пространство вдруг зазвенело, как хрустальный стакан, в котором серебряной ложкой перемешивают загадочное зелье. Все ингредиенты, доселе бессмысленно и хаотично кружившие вокруг, сошлись и соединились, наконец, в единое целое.

Он понял. Он снова смотрел в бездну и не отворачивался. Не отводил взгляд. Что ж, он и раньше не уклонялся от столкновений. И сейчас не станет этого делать. Он никогда не позволит страху взять над ним верх...

* * *

На традиционный праздник по случаю Рождества на этот раз решили не звать никого из посторонних и отметить его лишь с обитателями и сотрудниками приюта. Но и это была весьма внушительная толпа народу — всего немногим более шестидесяти человек, среди которых чуть более сорока — дети, нашедшие здесь домашнее тепло, заботу и безопасность. Десяти попечителям и дюжине волонтеров, которые помогали «Дуглас-хаусу» на постоянной основе, было послано письмо с извинениями и объяснениями, в котором выражалась надежда, что через пару недель их с огромной радостью встретят на празднике Зеленой ведьмы.

Едва Гарри, крутанувшись на месте, огляделся и принялся отряхивать с себя остатки летучего пороха, вокруг раздались оглушительные аплодисменты. У камина его встречал добрый десяток людей, старые лестницы загудели и загрохотали от множества бегущих ног. И через несколько мгновений большой холл «Дуглас-хауса» уже наполняла шумная толпа. И Гарри почти сразу утонул в горячих приветствиях и рукопожатиях. Ему всегда были рады здесь, в этом красивом старом доме, который когда-то был настоящим преддверием ада и благодаря его стараниям обрел новую жизнь. В доме, который помог уже стольким людям, и маленьким, и большим… Гарри приветливо отвечал, пожимал руки, улыбался, обнял нескольких мальчишек и девчонок, которые буквально плакали от радостного волнения. Он знал по именам почти всех, кроме троих новеньких, которые появились за последние полгода. Но сейчас, глядя на собравшуюся вокруг него толпу, он ощущал себя способным обнять весь мир. Сердце, отбивавшее в груди радостную дробь, казалось ему таким огромным, что легко вмещало всех этих людей, собравшихся сейчас вокруг него…

Сейчас все чрезмерное было для Гарри изнуряюще тяжелым. Но он дал себе слово выдержать этот особый вечер от начала и до конца, чего бы это ему ни стоило. Это было слишком важно… Шумная толпа повлекла своего почетного гостя в празднично украшенную столовую, где все через несколько минут тесно расселись за тремя длинными столами, украшенными еловыми ветками, игрушками ручной работы и хрустальными подсвечниками, в которых сияли крошечные кристаллы терралюминита.

Суета, наконец, прекратилась, и все взгляды устремились на Гарри, который, поднявшись со своего места, произнес чуть взволнованно:

— Я рад быть сегодня с вами, друзья мои. Снова разделить с вами радость Рождества и пережить его чудесное, домашнее тепло. Знаете, мой учитель, Альбус Дамблдор, сказал однажды: «Счастье можно найти даже в самые темные времена, если не забывать обращаться к свету». Я запомнил это на всю жизнь, и эти слова не раз помогали мне. И сейчас тоже… У каждого в жизни должен быть этот свет. Маленький, как искра, или огромный, словно маяк. Это неважно. Важно, что только этот свет поможет выстоять и найти дорогу домой. Даже посреди ужасной бури, когда кажется, что тьма навсегда. Мне очень повезло в жизни: у меня всегда был этот свет. И только поэтому я сегодня здесь, с вами. И мне очень хотелось бы, чтобы каждый житель «Дуглас-хауса» находил этот свет здесь, в его стенах. Чтобы для каждого из вас он был не просто местом обитания, но настоящим домом, где живет его семья. Где всегда можно обрести безопасность, свет и любовь. Чтобы каждый из вас щедро делился с другими теплом своего сердца и так же щедро получал его в ответ. Чтобы никому из вас больше никогда в жизни не было одиноко и страшно. Этого я и желаю всем вам сегодня. Счастливого Рождества!

Он сел, и все собравшиеся с громкими восклицаниями отпили из своих кубков — кто прекрасное вино, кто тыквенный сок. После этого энергично застучали ложки и вилки, тут и там потекла неспешная беседа, сливаясь в сплошной радостный гомон. Ужин был прекрасный, Гарри тоже с аппетитом опустошал свою тарелку и кубок, то и дело переговариваясь с соседями по столу. Губы его приветливо улыбались, однако во взгляде чувствовалось напряжение и даже тревога. Он не сводил глаз со всех, кто сидел за столом, стараясь, впрочем, делать это как можно более непринужденно и незаметно. Потом тост подняла наставница приюта, миссис Гарднер. Следом за ней поднялась молодая учительница, которая была одной из первых воспитанниц приюта с момента его основания и с тех пор успела закончить Хогвартс и вернуться сюда, в «Дуглас-хаус», ставший ей настоящим домом. Вернуться, чтобы помогать таким же детям, какой была она…

Время, как это всегда бывает за праздничным столом и увлекательной беседой, летело незаметно. Никто не обратил внимания на то, что один из воспитанников приюта, девятилетний мальчик по имени Морис, встал из-за стола и направился к выходу. Гарри, замерев на месте, проводил его взглядом, дождался, пока за ним закроется дверь и тоже бесшумно поднялся с места.

— Что бы ни произошло, не открывайте двери и ни в коем случае не позволяйте никому выходить отсюда, миссис Гарднер, — едва слышно проговорил он, наклонившись к наставнице. — Отправьте сообщение в аврорат, соберитесь в самом дальнем углу и постарайтесь сохранять спокойствие…

Он скользнул к выходу, рванул дверь и выскочил. Тяжелая темная дверь захлопнулась, и все стихло.

Гарри едва успел увернуться от пущенного в него заклятия. Упал, перекатился и отскочил за тяжелый шкаф.

— Ты напрасно прячешься, Поттер. Я все равно достану тебя сегодня, — прошипел высокий человек с узким лицом и темными волосами, забранными в хвост. — Я никогда не оставляю незавершенных дел. Давай! Выходи же! Обещаю — на этот раз все будет быстро...

Сердце билось, как сумасшедшее. Чудовищная волна физического ужаса накрыла его с головой. Его тело вспомнило всё. Каждую вспышку боли, каждый удар мучительного заклятия, каждый взрыв хохота, все самые унизительные, самые стыдные подробности… В глазах на мгновение потемнело, и горло сдавил спазм, перекрывая доступ воздуха в легкие. Мысли беспорядочно крутились и сталкивались в голове, как в растревоженном улье. Но он уже знал самое главное. Он слышал внутри себя голос Рона. «Ты в сто, в тысячу раз сильнее своего тела»… Нет. Он никогда не будет растерянным, испуганным пассажиром в сломанном автомобиле, потерявшем управление…

Меллер что-то прокричал и со смехом прицелился в дверь, за которой прятались остальные, и у Гарри снова потемнело в глазах. Но на этот раз не от страха. А от лютого, чудовищного гнева. Там были дети… Его дети…

Гарри, собрав все свои силы, сглотнул спазм и судорожно перевел дух. Моргнул. И, крепко сжав в кулаке рябиновую палочку, бросился вперед.

— Протего тоталум!

Щитовые чары, которые Гарри шарахнул перед закрытыми дверями столовой, были такой силы, что заклятие, пущенное Меллером, рикошетом отлетело от них к противоположной стене, снесло наряженную ель и раскрошив старинную каминную полку, бумерангом вернулось к тому, кто его послал. Тот едва успел увернуться. Гарри пальнул в него, тот едва успел отбить удар...

Все эмоции, мысли, переживания отключились мгновенно. Кровь загудела в жилах и побежала по телу, словно электрический ток. Гарри отлично помнил это странное ощущение…

Без сомнений, Грегори Меллер явно знал толк в поединках. Они еще несколько мгновений обменивались ударами и контразаклятиями, то приближаясь друг к другу, то снова отскакивая к стенам. С потолка сыпалась штукатурка и фрагменты лепнины. С оглушительным сухим треском лопались елочные игрушки. Зазвенело и осыпалось осколками одно из окон, и внутрь хлынул морозный декабрьский воздух. Каждый из них дрался не на жизнь, а на смерть. Однако, сейчас Гарри, целиком доверившись своему инстинкту, безошибочно отбивал один удар за другим, медленно загоняя противника в угол рядом с огромным камином. Там можно было нанести решающий удар...

В какой-то момент Меллер едва успел отскочить в сторону от очередного заклятия, потерял равновесие и рухнул на колени. Снова увернулся, упав плашмя, перекатился, вскочил и...

Камин внезапно полыхнул зеленым, и оттуда вихрем вылетел Рон. Еще не закончив вращаться после перемещения, он буквально на ходу выпалил в Меллера чем-то ослепительно ярким. Луч, полукруглый и сияющий, словно наточенный и полированный серп, сорвался с кончика его палочки и ударил Меллера чуть ниже колен. Раздался жуткий вопль. Потом глухой звук упавшего тела. И следом — еще один. Это упала нога, отрезанная, будто острой бритвой. Она еще стояла несколько мгновений, когда Грег Меллер, упавший на спину, уже выл от боли, лежа в луже собственной крови, хлеставшей из раны и заливавшей каменный пол. Рон, оглядевшись, тут же кинулся к Гарри, который не мигая, смотрел на поверженного врага, на разлившуюся повсюду кровь. Лицо у него было белее, чем его парадная рубашка…

— Останови… — еле выговорил Гарри, показывая на темную лужу на полу. Рон сжал зубы, однако прошептал заклинание. Раздался еще один вопль — и вокруг обрубленной конечности обвилась лента, и кровотечение, наконец, прекратилось.

Еще через мгновение несколько громких хлопков оповестили о прибытии подкрепления. В холле друг за другом появились Сьюзен, Терри и Симус.

— Что?! Что?! — Сью, смертельно встревоженная, уже схватила Гарри за плечи. Тот покачнулся и произнес:

— Морис… Мальчик. Он что-то сделал с ним и… Оборотное зелье. Сью. Выясни, что он сделал с мальчиком. Быстрее. Пожалуйста.

Колени у него задрожали. Ноги плохо слушались.

— Нужно найти его… — проговорил Гарри глухо и, окончательно обессилев, выронил палочку и опустился на пол.

Рон бухнулся рядом. Гарри вздрогнул и, уронив голову ему на плечо, вцепился в друга мертвой хваткой. Пальцы у него дрожали. Рон просто молча прижимал его к себе. Только он знал, какой ценой дался Гарри этот поединок, как много ему нужно было преодолеть, победить, чтобы сделать хотя бы один шаг…

Меллер снова завыл, потом раздались раздраженные и резкие голоса Бута и Финнегана, еще через минуту — голубоватая вспышка портала… Сью, тем временем, метнулась куда-то вниз по лестнице.

— Давай, — наконец мягко проговорил Рон, осторожно поднимая Гарри на ноги. — Пойдем, дружище.

Тот встал.

— Мальчик, — снова глухо повторил Гарри. — Нужно найти его.

— Не переживай, Сью уже занимается этим, — ответил Рон. — Насколько я понял, Меллер запер его где-то в подвале. Надеюсь, что с ним все в порядке. Иначе я отрежу ему не только ногу… Давай, Гарри, присядь пока здесь.

Рон подобрал с пола его палочку и подвел к широкой скамье у стены. Тот послушно опустился на нее, спрятав лицо в ладонях. Рон молча сел рядом.

Еще через несколько минут на лестнице снова послышался шум. Они оба подняли головы.

— Морис там, внизу, — торопливо выдохнула Сьюзен. — Оглушен, связан, но живой.

Гарри с облегчением выдохнул и, запрокинув голову назад, закрыл глаза.

— Вот и все, — еле слышно проговорил он. — Вот и все, Ронни…

— Да, дружище, — ответил ему Рон. — Все кончено. И ты снова победил.

Губы у Гарри чуть дрогнули. Он слабо улыбнулся и зажмурился, из последних сил удерживая подступившие слезы. Слезы невероятного облегчения, боли и сильной усталости.

Дело было сделано. Да, он не мог в точности знать, как все произойдет. Но едва придя сюда сегодня, Гарри ясно чувствовал, что именно здесь, именно в этот вечер ему суждено встретиться с чудовищем и принять бой. Как и то, что Рон, едва услышав об этом ужине и не желая оставлять его одного, сразу примчится следом. Он все расслышал верно. И сейчас, совершенно обессилев и потому едва дыша, Гарри чувствовал, как где-то глубоко в сердце в последней агонии бьет чешуйчатым хвостом его подыхающий минотавр. Как уходит, рассыпается в прах этот мерзкий, парализующий страх, лишавший его воли и скручивавший его тело тугим жгутом.

Чудовище было повержено. И Гарри, наконец, сбросил себя тот мрачный лабиринт, в котором оно обитало. Он снова был свободен.

— Гарри, поторопись! Портал через полчаса, а у тебя в комнате будто стадо кентавров пробежало!

Джинни, стараясь сохранять строгий тон, кричала ему снизу лестницы. Гарри, лихорадочно метавшийся по маленькой спальне Сириуса в поисках разных вещей, которые могут пригодиться на отдыхе, забегал еще быстрее, на ходу набивая большую матерчатую торбу. Потом остановился, оглядел жуткий беспорядок, несколько раз махнул палочкой, и вещи медленно, будто нехотя, расползлись по местам. Гарри, улыбнувшись, в шутку погрозил им пальцем и вышел на лестницу, таща свой баул.

— Всё! — доложил он бодрым голосом, спускаясь в их большую спальню. — Вроде ничего не забыл. Осталось только уложить.

— Мерлин великий! — всплеснула руками Джинни, оглядывая бесформенный мешок, висящий у него на плече. — И это ты называешь «собрался»! Хорошо, что Гермиона этого не видит — ее бы удар хватил. Давай сюда, горе мое!

— Ну уж нет! — запротестовал Гарри. — Никаких тяжестей! Теперь я буду командовать! Ближайшие полгода — только покой, свежий воздух и никаких каторжных работ!

Джинни смотрела на него, сначала нахмурившись, а потом рассмеялась.

— Милый, это не смертельная болезнь, а всего лишь ребенок, — проговорила она. — Я нормально себя чувствую, я не инвалид и…

Он молча вытряхнул все свои вещи на кровать, расстегнул чемодан и махнул рукой. Вещи снова начали складываться, но как-то вяло, будто нехотя. Обычно так собирается мальчишка-подросток, которому мать велела привести его захламленную берлогу в порядок. Джинни, понаблюдав за его стараниями, рассмеялась еще громче.

— О, если у нас так дело пойдет, в этом доме через полгода невозможно будет находиться, — резюмировала она. — Давай все-таки я…

У нее процесс упаковки вещей пошел значительно быстрее. И уже через несколько минут Гарри защелкнул последние замки и опустился на кровать рядом с женой. Джинни деловитым жестом запихнула всю груду багажа в большой рюкзак с чарами незримого расширения и снова села.

— Джинни, я тут подумал, — начал он. — Когда родится наш младший, наверное, придется снова попросить Лину о помощи… Как думаешь?

Джинни кивнула.

— Ты читаешь мои мысли, Гарри, — ответила она. — Знаешь, я говорила с Линой о том же самом буквально неделю назад. Конечно же, она с радостью вернется! Правда, у них все как-то странно устроено — она не может поселить у нас своего маленького. Вроде как люди могут видеть только взрослых эльфов, их детей нам видеть не положено. Закон такой… Но ее маленькому Добби уже почти год. И она говорит, что в Хогвартсе, помимо его папаши, огромная толпа сородичей, кто готов за ним присматривать. И кроме того, она вполне может приходить к нам не каждый день, а лишь два-три раза в неделю, и продолжать жить со своей семьей там, в замке…

— Отлично, — улыбнулся Гарри. — Хорошо, что вы уже обо всём договорились. Я хотел предложить им поселиться у нас всем вместе, но раз у них такой обычай… Что ж. Мне вообще неловко ее просить, если честно, но мы вряд ли справимся сами…

Джинни усмехнулась.

— Милый, ради тебя Лина готова на что угодно, — ответила она. — Ты же знаешь, она тебя обожает. И нашего Джеймса. То, что ты дал ей свободу, что заключил с ней такой контракт, который позволил ей уйти на время, чтобы завести семью… Она каждый раз плачет, когда произносит твое имя. Вернуться сюда, на площадь Гриммо, чтобы быть тебе полезной, Лина считает главным смыслом своей жизни. Она ждет только, когда Добби немножко подрастет. Считает дни до своего возвращения.

— Вообще не понимаю, откуда столько пафоса, — пожал плечами Гарри. — По-моему, каждый имеет полное право влюбиться и завести детей. И я очень рад, что у нее все так хорошо сложилось. Все знакомые мне эльфы имели очень невеселую судьбу. Здорово, что хотя бы у нее все благополучно.

— Это потому, что у Лины есть ты, — ответила Джинни. — Ты для нее царь и повелитель вселенной, Гарри. И постарайся уже принять это и не слишком иронизировать на эту тему, хорошо? Не забывай, что Лина эльф и относится к этому иначе, чем люди...

— Ты же знаешь, как мне муторно от подобных вещей, — бросил Гарри сердито. — Но чтобы не ранить ее чувства… Ладно. Постараюсь сохранять серьезный вид.

Он взглянул на часы, стоящие на каминной полке.

— Когда прибудет Тедди? — спросил он. — Нам скоро пора отправляться… И где Джейми?

— Андромеда обещала быть к половине, а она обычно очень пунктуальна. А наша парочка вот-вот обещала быть вместе с крестником, — улыбнулась Джинни. — Бабушка и дедушка, видимо, никак не могут с ним расстаться… Все-таки на два месяца уезжаем. Там наверняка уже пролито море слез.

— Как ты думаешь, там можно где-нибудь полетать? — задумчиво спросил Гарри. — До смерти хочется снова сесть на метлу… А еще хочу потренировать Тедди и Джеймса. В конце концов, наши дети должны уметь прилично летать! Это дело чести, Джинни!

Жена, с невыразимой нежностью поглядев на него, встрепала его черную шевелюру.

— Воистину, милый, ты выздоравливаешь, — проговорила она. — Не переживай, придумаем что-нибудь. Но, честно говоря, у тебя будет не слишком много времени для полетов — не забывай, что ты едешь, прежде всего, лечиться. График процедур и тренировок очень жесткий. Очень многое предстоит наверстывать, так что… А кроме того, тебе, в отличие от меня, вообще грех жаловаться! Вчера ты отлично проветрился, отвел душу со своим драгоценным Малфоем. Так что наберись терпения. Будет тебе квиддич, будет! Но не сразу.

Он вздохнул, обнял ее и поцеловал в висок.

Джинни была права: вчерашняя прогулка удалась на славу. Едва оседлав свой «Нимбус», Гарри ощутил себя таким легким и счастливым, будто сбросил с плеч десятитонный валун. И взмыл в небо почти вертикально, оставив крышу дома № 12 на площади Гриммо где-то далеко внизу… Он несся вперед, замирая от восторга, холодный зимний воздух яростно бил в лицо, ветер свистел в ушах и пронизывал насквозь, но ему казалось, что нет на свете большей радости, чем лететь вот так, свободно и беззаботно, словно птица.

Едва он приземлился на любимой крыше знакомого небоскреба, как заметил знакомую высокую фигуру. Сегодня Гарри не ожидал увидеть здесь Драко, они не договаривались о встрече. Последний раз они общались, когда Гарри, разыскиваемый повсюду, какое-то время прятался в маленькой холостяцкой берлоге Малфоя. Но потом обстоятельства снова изменились, ему пришлось очень быстро искать новое убежище… С того момента прошло уже четыре месяца.

Драко резко обернулся на звук и увидел Гарри, который мягко спланировал на крышу и спрыгнул с метлы. Их взгляды встретились. Драко сделал несколько шагов навстречу, Гарри сделал то же самое. Еще несколько мгновений они просто смотрели друг на друга, а потом Малфой, чуть укоризненно покачав головой, молча обхватил его за плечи и замер.

— Драко, — хрипло от волнения проговорил Гарри. — Что ты здесь делаешь?

Тот, чуть помедлив, наконец, отпустил его.

— Тебя жду, — ответил он, бросив на него быстрый взгляд и тут же отвернувшись в сторону.

Гарри обдало жаром. Вины, благодарности, радости и неловкости. Судя по всему, Драко каждый день ждал его здесь. Неизвестно сколько времени… Просто приходил каждый вечер в надежде увидеться... Такой неожиданный, искренний порыв от обычно сдержанного и скрытного слизеринца...

— Ужасно рад видеть тебя, Малфой, — произнес Гарри, виновато улыбаясь. — Как-то спонтанно решил выбраться сегодня и… Прости, что не сообщил.

Тот снова бросил на него быстрый взгляд. Было ясно, что ему приходится приложить невероятные усилия, чтобы не показать свои подлинные чувства…

— Как ты, Гарри? — только и смог вымолвить Малфой. Тот снова виновато улыбнулся.

— Уже ничего, спасибо, — ответил он. — Завтра уезжаю долечиваться. Всей семьей уезжаем. Хотим просто побыть вместе и отдохнуть. Я очень рад, что удалось с тобой повидаться. Как у тебя дела? Как себя чувствует Астория?

— Нормально, — ответил Драко. — Еще два месяца осталось… Ей нелегко пришлось, но Астория молодец, почти никогда не жалуется. В общем, у нас все неплохо.

— Очень рад слышать это, — сказал Гарри. — Не нервничай. Все пройдет хорошо, вот увидишь. Поверь бывалому человеку.

Малфой взглянул на него.

— Знаешь, я… Когда я узнал, что ты… Что надежды нет. А потом… Это было… Это...

Он попытался продолжить, но вдруг растерял все слова и смешался. Гарри понял. Он снова улыбнулся и просто протянул ему руку. Драко с чувством сжал ее и несколько мгновений удерживал. Потом улыбнулся уголками губ.

— Ну что? Проветримся напоследок? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и непринужденно. — Потом ведь уже только весной получится, да?

Гарри кивнул.

— Да, давай! Я, правда, пока чувствую себя неповоротливой черепахой, — сокрушенно произнес он. — Поэтому пока, увы, придется обходиться без финта Вронского и мертвой петли Эрскина-Монтеня. Высшего пилотажа, увы, пока не обещаю.

Малфой снова улыбнулся ему уголками губ. И глухо проговорил, отвернувшись и глядя на горизонт:

— Не надо ничего обещать, Поттер… Даже то, что ты здесь, это… Это…

Он так и не смог продолжить. Гарри тронул его за плечо.

— Спасибо тебе, Драко. Спасибо за все.

Тот, наконец, тряхнул головой, беря себя в руки.

И через несколько секунд, прошептав положенные антимагловские заклинания, они друг за другом взмыли в темнеющее небо.

Они входили внутрь в полном молчании. Один за другим, располагаясь вдоль холодной каменной стены и образуя плотный полукруг. Тесная камера была явно не рассчитана на такое количество людей, поэтому они стояли плечо к плечу, прижавшись друг к другу. Серебристые серые мантии мракоборцев чуть мерцали. Лица, суровые и напряженные, в холодном свете волшебных палочек казались неестественно бледными. Их медленное, молчаливое шествие в полутьме было величественным и зловещим. Трое узников, скованных и обездвиженных, озирались на входивших в камеру людей и на лице каждого из них мелькала то растерянность, то ненависть, то ужас.

— Какого черта! — наконец, подал голос Грег Меллер. Он сидел, сгорбившись, на низеньком грубом табурете, вцепившись левой рукой в свой новенький деревянный протез. Цепь, которой были схвачены его запястья, немного позвякивала. Двое бывших егерей сидели на полу, сбившись в угол.

Терри Бут, стоявший к нему ближе всех, лишь взмахнул рукой и снова стало тихо. Сьюзен прочертила в воздухе какой-то знак и под потолком зажглось множество ярких огоньков, похожих на праздничную гирлянду. Стало очень светло.

— Что ж, начнем, пожалуй, — произнес Терри.

Он обвел взглядом трех узников, переглянулся с остальными собравшимися, сделал глубокий вдох и продолжил:

— Два дня назад Визенгамот вынес вам приговор. И вы, наверное, решили, что все кончено. Однако, мы собрались здесь сегодня, чтобы окончательно решить вашу судьбу.

Фергюссон издал сдавленный возглас, а Беглый прорычал:

— Вы не имеете права! Есть закон и он запрещает... Мы и так получили пожизненное… Чего вы еще хотите? Убить нас?

— Закон, — закричала Сьюзен. — Закон, запретивший допросы с пристрастием и издевательства над заключенными! Закон, изгнавший из Азкабана дементоров и вернувший в эти стены тепло, — все эти законы писал и отстаивал Гарри Поттер! Тот самый человек, на которого вы напали и искалечили. Который до сих пор не может прийти в себя. Так что на вас его законы не распространяются!

— Я только выполнял приказы, — всхлипнул Фергюссон, — и что-то я не вижу здесь того, кто все это придумал!

— Ее судьбу решил сам Гарри. А вот вас он отдал в наше полное распоряжение, — глухо прорычал Рон, стоявший рядом со Сьюзен и Невиллом. — Поэтому теперь мы будем судить вас!

— Судить за что? — взвизгнул Фергюссон. — Собрались здесь… Сытые, холёные. Герои-мракоборцы! Элита! А что вы знаете о жизни простых людей, вроде меня? Как трудно добыть лишний сикль, как трудно засыпать, когда живот сводит от голода. Этот ваш Поттер знаменитость! Швыряется галлеонами, как песком. Ест небось с золотых тарелок и купается в деньгах, пока мы ночуем по вонючим трактирам и то, если хозяин по доброте душевной позволит…

— О да, — саркастически рявкнул Рон. — Конечно! Что может знать о нищете Гарри Поттер, до 11 лет живший в каморке под лестницей. С мерзкими родственниками, которые его шпыняли и морили голодом. Что может знать о нищете его жена или я, чьи родители не знали, где взять лишний сикль на учебники. Да и все остальные, кто собрался здесь…

Он покосился на стоявшего напротив Малфоя, сглотнул и продолжил:

— Все, кто находится здесь, знает, что такое нужда. Так что не тратьте время на жалобные истории про тяжелое детство и трагическую судьбу. Это вам все равно не поможет.

— Вам теперь ничто не поможет, — поддержала Сьюзен. — Но если вы полагаете, что мы намерены пачкать руки о такое дерьмо, как вы… Вы сами вынесли себе приговор. И мы здесь только за тем, чтобы его исполнить.

— Вам может помочь только одно, — вдруг тихо проговорил Невилл. — Только искреннее раскаянье в содеянном облегчит вашу участь. Попытайтесь ужаснуться тому, что натворили. Для этого у вас еще есть немного времени…

Он умолк и опустил голову. В камере снова воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь позвякиванием цепей — у пленников сильно дрожали руки.

Все друзья Гарри, смотревшие сейчас на тех негодяев, которые едва не лишили его рассудка, вспомнили об одном и том же. Большой зал, тонущий в рассветном полумраке. Упрямое, решительное лицо, изумрудный взгляд за стеклами очков, излучающий невероятную силу и отвагу. И тихий, твердый голос.

«Попытайся раскаяться… Я видел, во что ты иначе превратишься. Это твой последний шанс, Реддл. Будь мужчиной, попытайся раскаяться…» И жуткое, змеиное лицо монстра, не знавшего ни любви, ни доброты, ни сожалений.

Невилл тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие эмоции. Рон ободряюще сжал его плечо.

— Что ж, — наконец, проговорила Сьюзен. — Думаю, пора покончить со этим.

Она кивнула Падме. Она вышла вперед и взмахнула палочкой.

Перед ней возник высокий табурет. Еще один взмах — и на табурете уже стояла большая серебряная чаша, наполненная водой. Мисс Патил протянула руки, закрыла глаза и принялась что-то говорить на незнакомом языке. Из палочки вырвался стремительный уголек, заметавшийся по комнате светящимися петлями, огибая каждого из присутствующих. Едва она закончила говорить, уголек вернулся к ней и медленно опустился в чашу.

— Теперь я спрашиваю, каждого из вас, — произнесла она медленно. -Чего заслуживают присутствующие здесь люди?

— Возмездия, — ответила Сьюзен, подходя к чаше и умывая в ней руки.

— Возмездия, — глухо пророкотал Рон, делая то же самое.

Джордж Уизли. Терри Бут. Алекс Шумов. Симус Финнеган. Эрни Макмиллан. Джастин Финч-Флетчли. Энтони Голдштейн. Драко Малфой. Невилл Долгопупс… Не было Джинни, которая уже полтора месяца находилась в санатории рядом с мужем. На было Гермионы, которую мнительный муж и будущий отец оставил дома (разумеется, без споров и горячих протестов не обошлось, но переубедить Рона было невозможно). Полумна тоже отсутствовала — сразу после рождественских праздников она уехала в очередную экспедицию вместе с мистером Саламандером. Остальные один за другим подходили к чаше и, не сводя глаз с узников, окунали ладони в холодную воду и произносили одно и то же слово.

С каждым возгласом пленники съеживались все больше, их лица становились все бледнее. Панический ужас исказил физиономию Меллера, который до сих пор смотрел на них с выражением крайнего презрения. Двое бывших егерей еще не осознали, что происходит. Но он… Он был гораздо умнее, гораздо образованнее их. Он понял. Попытался вскочить, издал низкий, звериный вой…

Щелчок заклятия — и он снова сидел неподвижно и безмолвно. Лишь в его глазах плескался чудовищный, всепоглощающий страх.

— Да свершится, — закончила Падма, взмахнув палочкой.

Вода из чаши поднялась и тремя ровными струями полилась прямо на головы пленников.

Один за другим они выходили в коридор, безмолвно, не оглядываясь. Сьюзен, выйдя последней, заперла камеру и зашептала заклинания…

Через мгновение в коридоре с громким хлопком появилась небольшая фигурка.

— Лина! — Рон шагнул ей навстречу. — Спасибо тебе большое! Давай, как договаривались. На площадь Гриммо.

Эльфиха, просияв ему навстречу радостной улыбкой, подошла к столпившимся в коридоре людям и протянула маленькие худенькие ручки. Через несколько секунд с громким хлопком трансгрессировала, унося с собой в давящую тьму первую группу…

Уже через несколько минут коридор опустел. Все стихло. Ни единого звука не доносилось из запертой, зачарованной камеры, где на троих приговоренных бумерангом обрушилась причиненная ими боль. Никто в огромной мрачной крепости не знал о том, что трех человек, напавших на Гарри Поттера, в эти минуты, смачно чавкая и урча от удовольствия, пожирал их собственный минотавр.

Возмездие, наконец, свершилось.

Март в этом году выдался необычно теплый. Солнце заливало улицы Лондона ласковым сиянием, многочисленная публика, прогуливающаяся по Косому переулку, разбившись на группы, с наслаждением впитывала долгожданное тепло, любуясь безоблачной синевой неба над высокими черепичными крышами и обмениваясь последними новостями. Неподалеку от «Всевозможных вредилок Уизли» низенький седой волшебник в лиловом цилиндре эмоционально размахивал свежим выпуском «Ежедневного пророка» и восклицал, обращаясь к полной коренастой волшебнице в синем плаще, стоявшей с ним рядом:

— Нет, вы только подумайте! Здоров! Блестяще прошел все тесты и годен к дальнейшей службе! Возвращается на работу уже в апреле. О, великий Мерлин. Сколько ему пришлось пережить… Мой дорогой мальчик… Как же я счастлив, это просто невероятно…

Он вытер лицо рукавом и продолжил лопотать и махать руками. Собеседница важно и степенно кивала ему.

В книжной лавке «Флориш и Блоттс» две изысканно одетых молодых леди тоже обсуждали газетную публикацию, однако, совсем другого рода.

— Старинный род… Новый наследник… Дафна клянется, что все хорошо, но ты же ее знаешь. Ничего из нее не вытянешь. Я от кое-кого слышала, что возникли некоторые сложности…

— Да какие там сложности? При таких-то деньгах… Малфой по случаю рождения сына закатил такой прием… Все говорят, что лучший в этом году. Что его вряд ли кто-то переплюнет. Обязательно куплю следующий номер «Чаровницы», они всегда публикуют подробные репортажи... У них самые потрясающие колдографии…

Чуть дальше по улице, в живописной продуктовой лавке женщина бранила дочку лет десяти. Та стояла, сердито насупившись, и нервно теребила пучок свежего зеленого лука.

— Мэгги, сколько раз тебе повторять! Твоя работа — проверить и отнести заказ! И вежливо поблагодарить клиентов. Ну, в самом деле! Это уже просто неприлично! Да, Уизли прекрасные люди. Мистер Рональд настоящий герой и мы всего помним о его заслугах, все его любим и уважаем, но почему-то остальные при этом нормально себя ведут и не вьются вокруг, как назойливые мухи, как это делаешь ты!

— Мама! — яростно возразила девочка. — Я не вьюсь! Я всего лишь хотела узнать у него о мистере Поттере! Между прочим, все за него переживают! Видела, как сегодня газету расхватали?.. И если бы ты не вмешалась, я бы обязательно упросила мистера Уизли взять для меня автограф у Гарри! А ты все испортила!

Волшебница еще секунду смотрела на дочь с укоризной, а потом улыбнулась:

— Мэгги, солнышко, на следующий год ты уже поедешь в Хогвартс. И сама сможешь подойти и взять свой автограф. И у Гарри, и у остальных, у кого захочешь. Они каждый год ведут в школе уроки. Наберись терпения. Совсем необязательно быть навязчивой — у мистера Уизли и без тебя забот хватает.

Мэгги заулыбалась.

— Между прочим, он вообще не рассердился! И вообще мистер Рональд очень хороший — всегда дарит мне летучие леденцы, когда забирает свои пакеты. И старший, мистер Джордж тоже!..

Женщина погладила ее по голове и вдруг хитро подмигнула дочке и улыбнулась:

— Вот что, Мэгги. Если уж тебе так хочется… Пока я собираю следующий заказ, можешь написать записку для Гарри. И я положу ее внутрь. Вообще так делать не положено, но разок, так уж и быть, сделаю исключение. Раз уж сегодня такие хорошие новости… И утром как раз пришел большой заказ для доставочного ящика на площадь Гриммо, 12…

Девочка удивленно распахнула глаза. Солнце сияло в ее белокурых кудряшках и голубых глазах, в которых плескалась радость.

— Мамочка, я тебя люблю! Я сейчас! Мигом! Только не отправляй!

— Постарайся быть краткой, милая!

Мэгги вихрем умчалась наверх, прыгая через ступеньку. Мать только рассмеялась, глядя ей вслед.

Все вокруг улыбалось и просыпалось под живительным светом весеннего солнца. И только в углу маленького кафе невысокий парень, нежно обняв за плечи плачущую рыжеволосую девушку, утешал ее, не переставая при этом улыбаться.

— Ну и чего ты вдруг… Такая радость, а ты рыдаешь.

— Я переживаю не из-за этого, Терри! — воскликнула девушка. — Ты же понимаешь! Он только-только возвращается на работу, и тут я… Я не хочу, чтобы он подумал, что я его бросаю…

Она снова всхлипнула, уткнувшись ему в плечо. Терри вздохнул, погладил ее по голове.

— Ладно тебе… Не говори ерунды. Он никогда так не подумает! Я уверен, что он будет очень рад за нас. Тем более, это же не навсегда, только пока малыш немного подрастет. И ты вернешься на работу, к своему драгоценному напарнику!

Девушка подняла на мужа заплаканные глаза.

— И кто? — всхлипнула она. — Кто позаботится о нем, пока я буду возиться с ребенком? Ты же знаешь Гарри! Это же кошмар какой-то! У меня хоть как-то получалось его урезонивать, а сейчас…

Терри рассмеялся и поцеловал ее в висок.

— Обещаю, что присмотрю за ним, пока ты присматриваешь за нашим малышом. Гарри хоть и упрямый, но вполне разумный человек, Сью. Он сильно изменился. И я уверен, что он не станет делать то, что причинит боль его близким. А ты для него очень близкий человек. Так что если ты попросишь... И у меня будет чем воздействовать на него, если возникнет такая надобность…

Она снова подняла голову.

— Обещай мне, Терри! Мы больше не можем допустить, чтобы с ним что-то случилось.

— Хорошо-хорошо, дорогая. И, знаешь, я тут подумал…

Он наклонился и что-то прошептал ей на ухо. Сьюзен просияла.

— Терри! Милый! Ты гений! Крестный... Как ты думаешь, он согласится?

— Если ты попросишь, он не сможет тебе отказать, — улыбаясь, ответил Терри. — Ты знаешь его лучше меня. И найдешь правильный момент и правильные слова…

— У меня лучший муж на свете! — воскликнула Сью, целуя его.

Терри фыркнул.

— Даже лучше, чем Гарри? — с веселым ехидством поинтересовался он.

Сьюзен вспыхнула и весело засмеялась.

— Гарри мне не муж, а…

Она вдруг осеклась. И выпалила с чувством:

— А просто Гарри. Ты же знаешь. Тебе не надо сравнивать себя с ним…

— Знаю, — вздохнул Терри, обнимая ее. — Я люблю тебя, милая.

— А я тебя, — ответила она. — Спасибо тебе, Терри. Я каждый день благодарю небеса за то, что ты рядом. Ты всегда понимаешь меня без слов. И сейчас… Ты же рад, что станешь отцом?

— Я не просто рад, Сью. Сегодня я самый счастливый мужчина на свете, — ответил Терри, сияя и от счастья переливаясь на солнце.

* * *

Сегодня, впервые за долгое время, Гарри ожидал гостей и, предвкушая отличный вечер, был радостно взбудоражен. Весь взмокший, Гарри с самого утра сосредоточенно хлопотал у плиты. У него наконец-то появилась возможность позвать на ужин всех близких, поэтому, едва проснувшись, он сразу отправил большой список в продуктовую лавку мадам О’Нилл и принялся смешивать, шинковать и взбивать…

Жизнь в старом доме на площади Гриммо снова вступала в свои права.

Он снова был дома, с женой и сыном.

Он снова был самим собой. С удовольствием снова чувствовал жизнь в своем теле, силу в мышцах, тепло крови, бегущей по жилам. С небывалой остротой ощущал себя молодым, сильным и свободным. Два месяца, находясь в прекрасном, уютном оазисе, он усердно трудился, восстанавливая свой диалог с поврежденным, ослабевшим организмом и по мере выздоровления с радостью возвращал себе контроль над ним. Упорно тренировался, начав с самых простых упражнений, посильных даже семилетнему Тедди и понемногу увеличивая нагрузку и скорость… Два месяца он послушно выполнял все предписания целителей и тренеров, не проявляя ни даже тени досады или нетерпения. И сейчас, вернувшись домой и триумфально пройдя проверку в Отделе тайн, он наконец-то был абсолютно уверен в себе. В том, что, придя на любимую работу, не подведет никого из коллег в момент опасности. Не станет слабым звеном в их превосходной команде, где каждый был опорой для другого. Где в трудную минуту тебе не дадут упасть и сломаться, а ты, в свою очередь, будешь стоять до последнего, защищая других. Только тот, кто побывал на волосок от гибели, может в полной мере ощутить эту невероятную радость: быть живым, владеть каждой клеточкой своего тела. Дышать. Видеть. Слышать. Осязать. Чувствовать вкусы и запахи. Знать, что сила, возвратившаяся к тебе, снова является надежной защитой тем, кто рядом.

Джинни... Отдых тоже пошел ей на пользу — лицо снова округлилось и порозовело, прекрасные карие глаза снова искрились покоем и счастьем. Она снова сияла тем мягким, тихим светом, какой излучает любая женщина, ожидающая ребенка в атмосфере любви, безопасности и заботы. По мере того, как Гарри восстанавливал силы, он все больше хлопотал вокруг любимой жены, так что Джинни могла пожаловаться лишь на то, что он не позволял ей быть слишком активной. Она снова купалась в его внимании и заботе, забыв обо всем на свете. И каждый вечер, закрывая глаза, спрашивала себя — бывает ли вообще на свете большее счастье? Если тот, кого ты любишь больше жизни, здоров, счастлив и отдает тебе всего себя, без оглядки. А ты так же, без оглядки, без меры принадлежишь ему. И вы день за днем, час за часом просто дышите друг другом. Если ты начинаешь тосковать почти сразу, как только он выходит из комнаты. А он даже в самой многочисленной толпе всегда ищет глазами только тебя и, едва вы встречаетесь взглядами, весь мир перестает существовать…

Джейми… Очаровательный шумный непоседа, неуловимо похожий на отца, но унаследовавший карие глаза от матери. Темноволосый жизнерадостный мальчуган, он обожал свою маленькую метлу, на которой был готов летать с утра до вечера, если бы только у папы было время и силы без конца ловить его… Тедди тоже нравилось летать, и у него неплохо получалось, однако, еще больше ему нравилось запускать воздушных змеев и, задрав голову, наблюдать за тем, как разноцветный дракон, махая хвостом и перепончатыми крыльями, парит высоко в небе. От детской ревности старшего к младшему давно уже не осталось и следа — Тедди и Джеймс отлично ладили, и наблюдать за их шумной возней было, пожалуй, самым любимым занятием Гарри. Разумеется, не считая квиддича…

Старый дом снова наполняли жизнь и любовь, привнося в обстановку шум и беспорядок. Но Гарри это волновало в самую последнюю очередь. Ему давно не было так хорошо, так спокойно и радостно, как сейчас, когда он, отложив в сторону свою старую-добрую волшебную палочку, методично расправлялся с овощами, мясом, вкладывая в свои кулинарные шедевры всю свою нежность и благодарность, все свое желание порадовать тех, кого он любит.

Первым прибыл Невилл, выскочив из кухонного камина подобно большому волчку. Он выглядел чуть уставшим и прижимал к своей старенькой темной мантии небольшой сверток.

— Невилл, — проговорил Гарри, поднявший голову на шум. Он сидел у большой плиты, от которой исходил невероятный аромат какой-то вкуснятины. Лицо у него засветилось, но вряд ли этот свет мог соперничать с тем лучезарным счастьем, которое мгновенно вспыхнуло на добродушном лице профессора Долгопупса.

Они горячо обнялись.

— Мерлинова борода, Гарри! — воскликнул Невилл. — Как же я рад! Ты отлично выглядишь, приятель!

— А чувствую себя еще лучше, — отвечал ему Гарри. — Отличный санаторий! Да, впрочем, ты и сам знаешь…

— Я что, самый первый, да? — чуть смутился Невилл. — Прости, если я сильно рано, но…

— Не говори ерунды, пожалуйста, — немедленно рассердился Гарри. — Мой дом — твой дом. Ты можешь вообще не спрашивать и приходить, когда захочешь, понял?

— Понял, — снова просиял тот. — Ох, Гарри… Да, кстати! У меня для тебя есть кое-что. От профессора Макгоннагал. Велела передать тебе лично в руки с самыми лучшими пожеланиями. Она надеется увидеть тебя в мае на традиционных уроках. Как и все наши студенты. Они чуть революцию не устроили, когда тебя обвинили… Видел бы ты, что у нас творилось…

— Ой. Спасибо…

Он с радостным любопытством взял сверток и сел за кухонный стол, на ходу развязывая тесемку и разворачивая темную бумагу.

Там оказался красивый бархатный футляр для очков с гербом Хогвартса.

— Ой, — улыбнулся Гарри, поднеся к глазам изящную вещицу. — Спасибо! Правда, у меня пока нет очков. Я почти привык, что все перед глазами слегка… Ой…

Он открыл футляр и замер на полуслове.

— Невилл, — хрипло произнес он, поднимая взгляд. — Это же…

— Да, — кивнул тот. — Макгоннагал все эти годы сохраняла их у себя. А сейчас решила, что… В общем, они твои. Там новые стекла, как раз какие тебе требуются. А остальное, как раньше.

Гарри осторожно достал из футляра очки-половинки. Такие знакомые, чуть поблескивающие золотом. Как и тогда…

Под очками в футляре была трубочкой свернута записка.

«Уверена, что вы сохраните их лучше всех. И что вы более остальных достойны владеть ими. Альбус был бы счастлив знать, что они не просто лежат на полке, но продолжают служить его самому любимому ученику. Я также буду рада увидеть их на вас при нашей следующей встрече, когда вы найдете время посетить Хогвартс. Надеюсь, что вы по-прежнему считаете замок своим домом и знаете, как здесь любят и ждут вас. Всегда, в любое время и при любых обстоятельствах. С самыми сердечными пожеланиями, всегда ваша — Минерва Макгоннагал».

Гарри обдало жаром от волнения, неловкости и благодарности. В этом особенном подарке, в этом коротком послании было столько пронзительного тепла, столько глубокого смысла, понятного лишь немногим… Он еще какое-то время стоял, растерянно теребя очки в руках. Потом, чуть помедлив, надел их. Бросил быстрый взгляд на Невилла, смутился, повертел головой, осматриваясь вокруг. Видел он прекрасно, стекла были действительно такие, как ему требовались.

— Ну как? — спросил он, стараясь, чтобы в голосе было чуть больше ироничности, чем волнения, которое он старался скрыть. — Мне кажется, я выгляжу глупо…

— Ты выглядишь прекрасно, Гарри, — еле слышно ответил ему Невилл. — Немного необычно, но… Кстати, тебе идет. Вид такой… Слегка язвительный. Макгоннагал права: они твои по праву. Дамблдору было бы приятно узнать, что они у тебя.

Гарри, наконец, посмотрел Невиллу в лицо. Тот смотрел на него с огромной нежностью, чуть печально и устало.

— У тебя что-то случилось, Невилл, — утвердительно проговорил Гарри. — Ну-ка, давай присядем. Я же вижу, что ты чем-то расстроен. Я могу чем-то помочь? Скажи мне честно, пожалуйста.

Невилл вздохнул и сел рядом с ним.

— Нет, тут никто не поможет, — тихо произнес он. — Ханна… Она никак не может понять, что мы не можем…

— Чего вы не можете? — переспросил Гарри. — Быть вместе? Но почему, Невилл? Она очень любит тебя.

— Я ее тоже люблю, — ответил тот горько. — И всегда буду любить. Но…

Он растерянно умолк. Гарри положил руку ему на плечо.

— Невилл, ты мне доверяешь? — мягко спросил он.

— Ох, Гарри, о чем ты спрашиваешь, — с чувством ответил тот. — Разве в этом дело… Просто…

— Скажи мне, в чем дело. Что тебя так мучает.

Невилл вздохнул. Потом еще раз. И прикрыв глаза рукой, заговорил еле слышно:

— Я никогда не смогу иметь детей, Гарри. Из-за того ранения, после которого меня уволили. Ты помнишь… Сначала казалось, что все в порядке. Все восстановилось, ну, ты понимаешь. Но когда мы решили пожениться, я решил проверить, на всякий случай, чтобы быть полностью уверенным. И… В общем, выяснил. Я сказал Ханне, что не могу обречь ее на такую жизнь, что с моей стороны это настоящая подлость. Разорвал помолвку, уехал в Хогвартс. Но она… Она все равно. Уже три года прошло, а она все равно пишет мне. Что любит только меня, что ей плевать, что она все равно ни с кем больше… Хуже всего то, что и я не могу ее забыть. Думал, что смогу, как Дамблдор, быть один. Но… Ох, Гарри, мне так стыдно! Я паршивый эгоист. Слабак и эгоист. Я никак не могу...

Он умолк, помотал головой, отгоняя подступившие слезы, и отвернулся. Гарри взял его за плечи. Некоторое время они просто сидели молча, глядя на разноцветные стекла в дверцах старого буфета, стоящего напротив.

— Никакой ты не эгоист, дружище, — мягко заговорил Гарри. — И никогда им не был.

Он помолчал немного, вздохнул и продолжил:

— Я не могу вылечить тебя, Невилл. И я не хочу как-то вмешиваться… Но я хотел бы… Просто поделиться опытом. Ты ведь знаешь, что прежде, чем у нас родился Джеймс, у меня уже был Тедди. Люпин и Тонкс погибли, когда ему едва исполнился месяц. Они доверили его мне. И… Я ему не родной отец, но я вообще не помню об этом. Это не имеет никакого значения. И никогда не имело. Я люблю его, как своего. И он уже знает… Но тоже любит меня, как отца. И когда появился Джеймс, он боялся... Даже пытался оттолкнуть, но потом все наладилось. Теперь они растут, как братья. И я вообще не вспоминаю… Невилл, возможно, твое здоровье никогда не исправится. Но это не значит, что ты не сможешь стать отцом. У тебя золотое сердце, ты всегда был самым добрым из нас, самым великодушным. Скажи, разве ты не смог бы полюбить какого-нибудь малыша и воспитать его, как собственного ребенка?

— Думаю, смог бы, — глухо ответил Невилл, засопев.

— А я не думаю. Я уверен, что ты будешь отличным отцом, — твердо заявил Гарри. — Я бы, например, хотел, чтобы у меня в детстве был такой папа, как ты. А не мистер Вернон Дурсль.

— Я-то ладно… А Ханна? — бросил Невилл. — Разве это честно — обрекать ее на такую жизнь?

— Ты был с ней честен, так ведь? — спросил Гарри. — Ты не скрыл от нее свою болезнь. Ты расторг помолвку, желая ей другого будущего. Но прошло уже три года, а она по-прежнему одна. И очень страдает. Ей не нужен никто, кроме тебя. И ты страдаешь без нее. И кто от этого выиграл? Я понимаю, что ты чувствуешь. И сам поступил бы так же. Но знаешь…

Он умолк, взволнованный этим деликатным разговором, тщательно подбирая слова.

— Мы многое пережили за последнее время, — тихо продолжил Гарри. — И сейчас я как-то по-другому смотрю на все это. Джинни ни секунды не отходила от меня — не потому, что должна. Что иначе на нее косо посмотрят. Что так положено… А потому что физически не могла по-другому. А я не мог без нее… И если бы мне пришлось ухаживать за ней, я бы сделал для нее то же самое. Потому что дышу только рядом с ней. Невилл! Поговори с Ханной. Вы оба несчастны и это можно легко исправить. Важна только любовь, поверь мне. Только ради этого стоит жить. Может, вам не суждено родить своих детей, но вы всегда можете… Например, помочь нам в «Дуглас-хаусе». Там всегда полно детишек, у кого нет родителей и кому очень нужна любовь и забота. А еще…

На Гарри снизошло озарение. Он широко улыбнулся.

— Невилл! — позвал он.

Тот поднял глаза.

— Я хочу, чтобы ты оказал мне честь, — произнес Гарри. — И стал крестным отцом моего будущего ребенка. Ты ведь не откажешь мне в этом, правда?

Невилл смотрел на него потрясенно и удивленно.

— Я? Господи, Гарри… Почему я?

— А кто? — парировал тот. — Рон и Гермиона крестные Джеймса. Кого же мне просить, как не тебя?

— Ой…

Невилл по-прежнему смотрел на него распахнутыми глазами.

— Ну так что? — еще раз переспросил Гарри, улыбаясь. — Я могу на тебя рассчитывать или я прошу слишком многого?

— Нет, ну конечно! Да! Разумеется! Я согласен, но… Мерлин великий…

— Вот и отлично! — резюмировал тот, похлопав по плечу будущего родственника. — Мы пока не знаем, кто будет, мальчик или девочка, но надеюсь, для тебя это тоже неважно…

— Абсолютно! — с жаром воскликнул Невилл. — О, Гарри! Ты словно из гроба меня вытащил. Ты… Ты… О, Боже…

Он попытался еще что-то сказать, но сильное волнение захлестнуло его с головой. Бедняга всхлипнул и закрыл лицо руками. Гарри обнял друга и через несколько мгновений Невилл уже смеясь, обнимал его в ответ, вытирая мокрые щеки.

— У тебя есть семья, Невилл, — проговорил Гарри. — Надеюсь, ты знаешь это. Поговори с Ханной, а дальше видно будет. Хорошо?

— Хорошо! — Невилл уже вполне овладел собой. Гарри, улыбаясь, смотрел на него поверх своих новых очков-половинок умными зелеными глазами, и черная тень душевных терзаний, усталости и одиночества, омрачавшая доброе лицо профессора Долгопупса, рассеялась без следа.

Да, теперь он в полной мере осознал, что у него есть семья.

У него был брат. Брат по имени Гарри. Самый лучший брат на свете.

От этой мысли Невиллу стало невыразимо радостно.