О воспитании (гет)

— Как Римма Михайловна, малыш? — спросил Платон.

— Сегодня утром было уже совсем хорошо, — просияла Марта. — Ещё и потому, что дядя Володя у нас. Он просто замечательно на неё действует, и вообще... Это так естественно, что даже странно.

— Что именно?

— Он как будто всегда был с нами, понимаешь? А ведь мы с Риммочкой знаем его всего полгода...

— К хорошему быстро привыкаешь? — уточнил Платон с некоторой иронией.

Марта посмотрела на него укоризненно. "Ну что же ты непонятливый такой?!" — говорил этот взгляд.

— Не-ет, это уже гораздо больше чем привычка, — сказала она. — Это... чудо какое-то! Самое главное чудо, даже большее, чем Риммочкин дар. Потому что был чужой человек, хороший, симпатичный, но чужой. А теперь — безусловно свой, необходимый, неотъемлемый, и уже не получается представить будущее без него. Сначала с тобой так вышло, теперь — с ним... И нечего иронизировать! — добавила она почти сердито.

Платону стало понятно, что если бы не день рождения, то сейчас бы ему кулачок в плечо прилетел.

— Если я и иронизирую, — отозвался он, — то не потому, что ты неправа.

— А почему?

— Может, немного ревную... — признался он неожиданно для себя.

— К дяде Володе?! — изумилась Мартуся; Платон кивнул. — Но зачем?

Он подумал, что это хороший вопрос. Зачем вообще люди ревнуют?

— Ну, к нему у тебя случилась любовь с первого взгляда, — пошутил Платон. — Не поговорив с ним и пяти минут, ты уже рвалась продолжить знакомство.

Марта фыркнула и покачала головой.

— А тебя я с первого взгляда вообще не рассмотрела, — протянула она немного погодя. — Только Цезаря. К нему ты тоже ревнуешь?

Платон рассмеялся. В этот момент Мартуся вдруг выдернула у него руку, за которую он её держал, и забежала вперёд, развернувшись к нему лицом. Она так частенько делала, когда они гуляли, могла целый квартал спиной вперёд пройти. Вот только сегодня было довольно скользко.

— Значит, ты собственник? — выпалила она.

— Не знаю, — ответил он честно, — но скорее всего...

— Зато я знаю, — Мартуся сокрушённо вздохнула. — Я — точно да. И буду тебя ревновать... к каждой берёзе.

— Почему берёзе? — удивился Платон.

— Потому что столбы, к которым обычно ревнуют, мужского рода. И ещё берёзы — красивые... — Тут она тряхнула головой и переключилась: — А знаешь, что мне в дяде Володе не нравится?

— Что?

— То, что он так далеко живёт, — сказала она очень грустно и уточнила, хотя и так всё было понятно: — От тебя далеко... Я даже думала о том, чтобы остаться здесь, в нашей комнате, мне ведь уже есть шестнадцать. Но поняла, что не смогу. Во-первых, Риммочка этого никогда не позволит, и ещё это её обидит, а я ни за что не хочу её обижать. А во-вторых... оказывается, я всё-таки ещё маленькая. Я не хочу жить одна, а хочу с ними, в семье. Понимаешь?

Тут Мартуся всё-таки поскользнулась, и он едва успел удержать её от падения. После чего решительно развернул, пристроил её руку себе на локоть и припечатал сверху своей ладонью, чтобы больше не вывернулась.

— Конечно, ты будешь жить с Риммой Михайловной и дядей Володей, — сказал он решительно. — Ни о чём другом пока и речи быть не может...

Сказал и подумал, что сейчас она спросит: "Пока что?" Но она не спросила, просто посмотрела ему в глаза одним из своих совершенно особенных взглядов. Платон вздохнул, а потом стянул с неё варежку, переплёл их пальцы и спрятал их руки в карман своего полушубка.

— А как же мы будем тогда? — тихонько спросила она.

— Марта, ну... вы же всё-таки не в другой город переезжаете! — сказал он как можно уверенней, хотя у самого на душе кошки скребли.

Полчаса спустя оказалось, что уже никто никуда не переезжает.

— Риммочка, но это же замечательно! Так хорошо, что просто слов нет!

Мартуся подхватила с пола Гиту и закружилась с ней по комнате. Собачка сперва затихла, а потом несколько раз возмущённо тявкнула. Цезарь, наблюдавший эти пляски, порадовался, должно быть, что его размеры не позволяют девочке проделать с ним нечто подобное.

— Это действительно прямо соломоново решение, — улыбнулся Платон. — Неожиданное, но очень удачное... Дядя Володя вообще на такие мастер.

— Вы лучше не радуйтесь раньше времени, — сказала Римма Михайловна. — А то вдруг ещё Никифоровы не согласятся.

Платон встал со своего стула, перехватил смеющуюся Мартусю после очередного пируэта, усадил её на диван и сам сел рядом.

— Честно говоря, не вижу ни одной причины для возможного отказа. — У Марты явно ещё кружилась голова, поэтому она выпустила Гиту и, зажмурившись, припала к его плечу. — У дяди Володи благоустроенная квартира в хорошем районе, с прошлогодним ремонтом и телефоном. Если они сейчас откажутся, то другого подобного варианта могут вообще не дождаться.

Тем временем Гита несколько нетвёрдо потрусила назад к Цезарю, возлежавшему сейчас чуть в стороне от двери. Но на полпути, прямо меж двух зеркал она неожиданно остановилась и даже уселась, как будто завороженная бесконечной чередой маленьких собачек. Заметив это, забеспокоился Цезарь: зевнул широко и нервно, потом поднялся, в пару шагов добрался до своей подружки и толкнул её носом в бок — вставай, мол, нечего тут. Гита ожила, подскочила, забавно взлаяла и устремилась из зеркального коридора со всех лап, проскочив у Цезаря под брюхом. Пес последовал за ней.

— Странно... — сказала Римма Михайловна. — Когда я там стою, он не возражает.

Она встала, подошла и остановилась между зеркал. Цезарь, устраивающийся с Гитой у стены, и ухом не повёл.

— Значит, не чувствует для вас опасности, — ответил Платон.

— А для Гиты чувствует?

— О Гите он, скорее всего, просто так заботится, на всякий случай, — вмешалась Мартуся. — Риммочка, а зачем ты там стоишь?

— Сон пытаюсь вспомнить.

— Какой сон? — спросили Платон с Мартой в один голос.

Женщина подняла руку, помахала своим отражениям и только потом ответила:

— Я вчера днём заснула после всего и мне приснилось, что я стою здесь, чувствую дуновение, которого тут никак не может быть, и слышу голоса...

— Чьи голоса, Римма Михайловна?

Та помедлила, прежде чем ответить:

— Твоих прабабушки и прадеда.

— Серьёзно? — вырвалось у Платона.

— Вот и мне кажется, что это несерьёзно, но во сне было именно так.

— Ух ты! — выдохнула Марта. — И ты думаешь, что это был особенный сон? Из твоих?

— Я понятия не имею, что думать, Мартуся... Ладно, давайте-ка вы сейчас примерите свитер, я тоже хочу посмотреть, как он на Платоне сидит. А я пойду вам поесть разогрею.

— Римма Михайловна, я вообще-то Марту хотел сегодня в кондитерскую пригласить.

— Это пожалуйста, но там же только сладкое, а у меня по поводу праздника мясо по-французски и печёная картошка, так что возражения не принимаются.

— Не хватало нам ещё возражать против мяса по-французски... — пробормотала Мартуся.

Римма Михайловна кивнула и пошла к двери, но на пороге остановилась и повернулась к Платону.

— Они разговаривали не со мной, а между собой обо мне, — сказала она. — О нас с Володей. Что мы пока очень неопытны, а я слишком глубоко ныряю...

— Ныряешь? — недоумённо переспросила Мартуся.

— Да, именно так они выразились. И ещё о том, что вчера ночью всё закончилось хорошо благодаря их внуку и Цезарю, которому что-то нашептала Анна Викторовна. Очень странный сон...

Свитер Платон примерял в глубокой задумчивости.

— И нет тут никакого дуновения, — вдруг сказала Мартуся, вместе с ним стоящая сейчас в зеркальном коридоре.

В голосе девочки ему послышалась опаска, так что он опомнился и отступил в сторону, увлекая её за собой.

— Ты меня, как Цезарь Гиту, — проворчала Марта.

— На всякий случай, — согласился Платон.

— А он, между прочим, не против, что мы тут стоим... — Цезарь, действительно, совершенно спокойно дремал у стены. — Тоша, теперь ведь всегда так будет: зеркала, духи, Риммочкины сны и видения. Так что нам привыкать надо, а не бояться.

Платон кивнул. Всё так и было.

— Глаза закрой, — неожиданно попросила Мартуся.

— Зачем? — не понял он.

— Закрой, пожалуйста. Я тебе ещё один сюрприз приготовила.

Платону подумалось, что сюрпризы сегодня, и правда, следовали один за другим. Он зажмурился и прислушался. Лёгкие шаги Марты, скрип открываемой дверцы шкафа, какой-то едва различимый шорох, снова скрип, шаги, вопрос:

— Ты можешь вперёд наклониться?

Она была явно сейчас взволнована и немедленно заразила его своим волнением. Вдруг пришло в голову, что Мартуся собирается его поцеловать, и от таких мыслей Платона немедленно бросило в жар. Это и правда было бы ошеломительным сюрпризом и подарком, но... Его обдало лёгким дуновением, что-то тёплое и уютное обвило шею. Глаза открылись сами.

— Вот, — сказала Мартуся совсем тихо и поправила концы шарфа на его плечах. — Теперь ты не замёрзнешь.

В глаза она ему не смотрела, выглядела сейчас ужасно смущённой и... Платон понял, что минуту назад она думала ровно о том же, о чём и он.

— Марта-а... — выговорил он с трудом, притягивая её к себе и обнимая. На фоне бродивших сейчас в голове мыслей эти их объятия казались уже просто безопасным пристанищем. — С тобой я точно не замёрзну. Никогда.

— ...Мне кажется, что это был просто сон, Римма Михайловна, — сказал Платон четверть часа спустя, когда они все вместе на кухне приступили к обеду.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что из дневников прадеда следует, что духи не ведут светских бесед. Они и на вопросы медиума часто отвечают неохотно, иносказательно, намёками и загадками. Прадеда всегда очень злило, когда эти призрачные свидетели "морочили голову" Анне Викторовне. И ещё духи почти не называют имён. А у вас во сне, получается, называли?

— Они совершенно точно называли друг друга по имени-отчеству, — отозвалась Мартина тётя задумчиво. — Платон, но ведь насчёт имён есть исключения. — Это был не вопрос, а утверждение, что Платона немного удивило. — Ты и сам только что сказал "почти не называют".

— Есть сильные духи, которые это могут, — подтвердил он, — но они редкость. Конечно, Анна Викторовна и Яков Платонович как раз были редкими, исключительными людьми, но...

— Что "но"? — переспросила Мартуся, глаза которой горели от любопытства.

— Было бы просто замечательно, если бы прабабушка и прадед могли делиться опытом с Риммой Михайловной и давать ей советы не через дневники, а напрямую, но как-то мне в это не верится. Слишком просто.

— А что, обязательно всё должно быть сложно? Всё-всё? — вздохнула Марта, и Платону показалось, что это она сейчас не только о духах.

В этот момент Римма Михайловна вдруг резко поднялась с табуретки и отошла к окну.

— Риммочка, ты чего? — растерянно спросила Мартуся.

Женщина стояла к ним спиной, оперевшись на подоконник, и вся её поза выдавала напряжение. Мысль о появлении какого-нибудь незваного духа, судя по всему, пришла им с Мартой одновременно, потому что девочка бросила на него испуганный взгляд.

— Ты уверен? — вдруг тихо и отчётливо спросила Римма Михайловна, и Платону почему-то показалось, что вопрос этот адресован не ему.

— Риммочка? — позвала Мартуся почти жалобно; та обернулась.

— Духи могут давать советы напрямую, — сказала она после паузы. — Могут учить обращаться с даром. И вести светские беседы они тоже иногда могут... Мартуся, я виновата перед тобой. Давно должна была тебе рассказать, просто не понимала, как это сделать. Но раз он хочет, то... В общем, Женька, он... не ушёл совсем, не смог нас оставить. Он уже шесть с половиной лет время от времени говорит со мной.