Час первый: Тол-Сирион. Битва песен (джен)

Дважды ступить за Грань, дважды изведать Тьму,

Дважды испить до дна чашу, в которой яд...

Дважды рожденья боль память сплела в тесьму,

Дважды пришедший в мир, выбери свой наряд!

Кто говорил: "Нельзя в реку дважды войти"?

Кто надрезал свои сны лезвием тонких слов?

Память еще жива... память всегда в пути,

Память течет рекой, взрезав добро и зло.

Кто сказал: "Не ищи правду среди теней"?

Память сильнее слов, память острей клинка.

Дважды пускаюсь в путь, дважды плыву по ней,

Эта река во мне, это — моя река...

(С)

Весна в 557 году от восхода Анара выдались необычно поздняя и холодная, дождей не было давно, а земля от схода снегов рождала только пустоцветы. Те немногие, кто ещё надеялся взрастить скот или посевы, кусали локти и с тоской затягивали пояса в ожидании очередного полуголодного года. Кто-то винил в несчастьях проклятье Севера, насланное самим его Чёрным Королём, кто-то не столь разумный или наоборот уставший от сыпавшихся на долю испытаний открыто обвинял во всех бедах Западных Владык. Вот уже несколько десятилетий Белерианд сотрясало в болезненных потугах перед рождением новой Эпохи. Долгие двенадцать лет шла беспощадная война Вновь-Явившихся-из-за-Моря с ордами Севера, и эта война обещала стать куда более страшной, чем предыдущие, что были до неё, хотя очевидцев, кто ещё мог помнить их все, в живых почти и не нашлось бы. От прежних прекрасных эльфийских королевств остались лишь пепел и руины, и горькая память горстки выживших. Там, где всего несколько человеческих поколений назад шумели богатые хозяйства людских племён, цвели сады и колосились поля, теперь молчаливым укором смотрела выжженная земля и высились среди сорных пустырей полусгнившие остовы разрушенных печей. Ни голоса, ни звука. Встречая такие руины на своём пути, темноволосый и сероглазый, как большинство нолдор, эльф, бывало, подходил поближе, долго смотрел на развалины через заросшие поля, а потом просто уходил. Здесь ему нечего было искать, не стоило и ждать чего-нибудь.

Где и каким чудом спасались и чем промышляли Люди, чьих предков несколько веков назад добро встретил и приютил давно сгинувший, но вечно живой в людских сказаньях светлый король Финдарато Фелагунд, странник-нолдо не знал. Скорее всего, жалкие остатки Эдайн из рода беорингов бежали в дальние леса востока, или на юг, а в эту засушливую весну старались вынужденно держаться поближе к руслам крупных рек. Сам эльф предпочитал держаться русла Сириона — хотя бы потому, что неплохо знал эти места… ещё с времён ранней юности. И потому что нынче это было даже безопаснее, чем переполненные пришельцами из-за Моря Гавани или земли Хитлума. Некоторое время назад Враг оттянул все свои войска из Дортониона, сосредоточившись на отпоре силам Амана на западе Белерианда и остаткам войск старших Феанарионов на востоке. Самую большую опасность на землях бывшего княжества младших Арфингов теперь могли представлять только обозлённые беженцы из других краёв, забредшие сюда случайно, ибо промышлять тут было нечем. Даже разбойничьи шайки старались держаться восточнее или южнее. Орки сюда и вовсе редко теперь заходили. Как, впрочем, и эльфы. Кроме него, странника-нолдо… кто из года в год скитался по одним и тем же истоптанным дорогам, кто всё ещё искал и надеялся… И почему-то всё ещё ждал, хотя и сам не понимал, отчего не угасала эта бесцельная эстель.

*

Как часто это бывало с ним и прежде — он спал и понимал, что видит сон. Дороги памяти вели знакомыми тропинками по залитым дневным светом лесам пределов Нарготронда, одетых золотым сиянием ранней осени. Жёлтые капли янтарной смолы горели на коре стройных сосен, шуршала отлетевшая листва, пружинил под ногами мягкий мох. С другого берега реки, из-за подёрнутых дымкой северных холмов принёсся приглушённый отзвук грома…

...По крыше крохотной комнатки постоялого деревенского двора, где он, бывало, раз в несколько лет оставался во время странствий, глухо барабанил дождь. Один из тех, осенних, косых и беспросветных, которые могут зарядить на целые недели, размесят дальние дороги. Но в единственной комнате приветливо горит камин и скворчит мясо на вертеле. Можно тихо посидеть в углу, спрятав лицо под капюшон, и выпить местного сидра, слушая сплетни местных завсегдатаев. А если повезёт, удастся услышать новости о некоторых знакомых именах или получить вести с запада или с востока…

Из-под изнанки сна, наполненного воспоминаниями о прошлом, шептал убаюкивающий шорох дождя, и за неясной дымкой полудрёмы эльф не сразу уяснил, что сон уже ушёл. Не открывая глаз, он бездумно слушал бьющий по земле ровный стук частящих капель, тихий шелест воды по молодой траве. Издали до слуха добралось эхо долгого гневного рокота. И этот звук, прозвучавший уже определённо наяву, заставил нолдо рывком сесть в скомканном одеяле под сводом пещеры, где он нашёл приют на ночь. Он повернул голову к входу. Костёр почти что прогорел и потух, свет слабо тлеющих углей дочерчивал от предметов длинные чёрные тени. Ступая босиком по камням, нолдо двинулся на шум. Песок перед входом в пещеру усыпали крупные капли — на иссушённую, измученную землю Дортониона изливался щедрый частый дождь первой грозы этого года. С северо-запада, предположительно, со стороны хребта Эред Ветрин слышались приглушённые раскаты. На одну короткую секунду нолдо увидел в небе отблески дальней зарницы, разбившей сгустившиеся клубы грозовых туч… Ещё одна вспышка — уже западнее, очертила чёрные зубцы горного хребта. Над руслом Сириона и на его берегах в эту самую минуту свирепствовала нешуточная буря. Несколько минут эльф ещё вглядывался в колышущуюся вдали далёкую дождевую пелену, озаряемую заревом грозы, пытаясь рассмотреть что-нибудь ещё, а потом вернулся к своей походной постели. Чиркнул по кремню кресалом, подбросил во вновь разгоревшийся костёр охапку наломанных веточек и кинул пару сучьев покрупнее. Далее он лежал, глядя на огонь, и слушал звуки первой весенней грозы, но, засыпая, видел глазами памяти вовсе не весну, а былую осень, минувшую и ушедшую в небытие очень и очень давно.

*

На захоронение он набрёл случайно, двигаясь вдоль переполненного дождями русла Сириона вниз по течению. Вернее, это нельзя было даже назвать захоронением, потому что, очевидно, никто останки никогда не хоронил. В том самом месте бурные воды реки подмыли берег, одновременно выворачивая из земли близко растущую сосну. Теперь она почти повисла в воздухе, ещё цепляясь за жизнь силами последних корней. Можно было пройти под наклонившейся сосной по берегу вдоль воды, но из какого-то жалостливого любопытства нолдо в несколько прыжков вскарабкался по склону, чтобы оценить беду живого дерева. И в нескольких шагах наткнулся на свидетельство другой беды, свершившейся уже очень давно, — прямо на каменистой земле полузасыпанный жёлтой хвоей лежал старый, побелевший от времени скелет. Ни грамма плоти, ни клочка волос среди останков не сохранилось — только чистые кости, омытые многочисленными дождями и снегами. Нолдо даже подумал, что не пройди недавно первый щедрый дождь и не смой вода часть старых иголок, скелет так и остался бы лежать неузнанным и незамеченным в траве ещё очень многие годы.

Эльф долго стоял над своей неожиданной находкой, тихий и особенно печальный. Он с первого взгляда осознал, что скелет перед ним не принадлежал в жизни ни орку и ни гному. Форма и размер удлинённого черепа, длинные кости конечностей больше наводили на мысль, что при жизни это был эльда. Не то, что б нолдо видел много чистых от плоти скелетов эльдар, но человеческих костей ему всё же довелось повидать побольше. Куда вероятнее, что лежавший перед ним не был высоким и тонкокостным белозубым аданом. Подойдя ещё на шаг, эльф решительно присел на колено и внимательнее осмотрел землю вокруг. Если хозяин этого скелета и был одет во что-то в момент смерти, то одежда, в отличие от костей, не устояла перед неумолимым бегом времени. Ни украшений, ни колец, не поясного ремня или пряжки нолдо не увидел. Как и доспехов, и оружия. Возможно, он набрёл на останки неудачливого гонца или охотника. Или смертельно раненого воина, ушедшего с поля брани, чтобы умереть в тишине спокойно. Или пленника Ангамандо, некогда бежавшего от преследователей и так и не сумевшего добраться до своих…

Стоя сейчас под серым небом в тишине пустого леса, эльф с грустью смотрел в пустоту темнеющих глазниц черепа и пытался гнать от себя и другой вопрос: был ли он знаком с хозяином скелета при его жизни? И очень бы хотел надеяться, что нет: что ни одно из памятных имён и лиц, разом всплывших перед внутренним взором, не может быть тождественно этим давно утерянным останкам. Кому они принадлежали прежде, теперь скажут только Владыка Мёртвых и его почтенная супруга.

Может быть, это и к лучшему…

Чуть больше часа ушло у нолдо на то, чтобы несколько раз сходить и принести с реки достаточно камней. Их он насыпал вместо надгробья, прикрыв кости от воды и света уже навсегда. Поверху насыпи он положил букет из скромных весенних цветов, который сумел на скорую руку собрать поблизости, покрепче придавил его последним камнем. Собрат — не собрат, знакомый — незнакомый, останки следовало уважить. Эльф ещё немного постоял над свежей могилой.

— Прости, я не скажу вслух и не выбью на камне твоего имени, так как не знаю его. Пусть звёзды осветят тебе дорогу к Западным Берегам, и пусть ты найдёшь тропу, которая однажды приведёт тебя к родному порогу. Говорят, будто все нолдор отныне прощены благодаря искупительному дару Эарендила. Впрочем, сам я ничего не слышал, и мне никто ничего не обещал. Но пусть Владыка Намо будет к тебе милостив. А если ты когда-нибудь увидишь по ту сторону Морей моих отца и мать… — Нолдо махнул рукой и печально улыбнулся. — А впрочем, это всё не так уж важно. Лёгкой дороги тебе, собрат, кто бы ты ни был!

Он помедлил несколько минут, а потом продолжил путь, спустился по склону к воде и именно там под его сапог вдруг угодила округлая твёрдость. Да не просто твёрдость — а ярко блеснувшая серебром и золотом. Пробывшая долгие годы в земле и в воде рукоять кинжала, пусть она хоть трижды сделана из золота и серебра, столь ярко могла блестеть только в одном случае: если отливал её кто-то из мастеров Валинора. Нолдо осторожно собственным рукавом отряхнул песок и грязь с оружия. Проверять на остроту лезвие он даже не пытался. Если чему-то его и научили отец и названый дядя, так это тому, что свою остроту валинорские мечи не теряют вовек. Он взвесил тяжесть кинжала на ладони, позволил удобной округлости лечь в руке. Неизвестный кузнец словно ковал изделие точно под его кисть. Эльф вздохнул, бросил взгляд назад, на кусочек виднеющейся за листвой могильной насыпи.

— Благодарю тебя. Там тебе он уже не понадобится, а мне ещё может пригодиться. И если мы когда-нибудь встретимся, пусть даже в конце времён, я обязательно верну его тебе.

Он прицепил кинжал к поясу рядом с ножнами своего короткого меча и направился дальше, с каждым вздохом и шагом удаляясь от хребта Эхориат. Впереди лежали пустоши и леса, степенный равнинный бег Сириона и южные границы Криссаэгрима, миновав которые, нолдо предстояло сделать выбор дальнейшего пути: пойти направо, к землям Димбара, а потом дальше по руслу реки вдоль границ Дориата или налево, дабы пересечь долину Нан-Дунгортеб и двинуться вдоль опустевшего леса Нэлдорет в Химлад. Оба выбора несли в себе краткий свет надежды на возможную встречу, но с каждым годом сия надежда только умалялась.

*

Прошло без малого сто лет с тех пор, как из лесов Дориата вышла королевская дочь Лютиэн, чтобы отправиться в путь по свету на поиски своего возлюбленного Берена. Песни людей и эльфов до сих пор несли из уст в уста удивительный сказ об её волшебных подвигах, совершённых во имя любви. Сам странник-нолдо свидетелем тех подвигов не был, но подозревал, что если сказы и содержат в себе правду, то лишь малую её часть. В конце концов никто не знал даже, где именно обрели свой самый последний приют Берен и Лютиэн. До сих пор в народе ходило много странных сказов о том, что благодаря невиданной преданности друг другу эти двое заслужили особую благосклонность Владык Запада и были возвращены живыми после схождения в Бездну Мандоса. Но и после возвращения в мир живых их никто больше никогда не видел. Сильмарилл, который Берен и Лютиэн, рискуя жизнью, добыли из короны Моргота, не принёс счастья ни им, ни их родным, ни их народам. Минуло более сорока лет с тех пор, как опустел некогда благословенный Дориат. За всё это время нолдо ни разу не входил туда, под густую тень плотных древесных крон — только, бывало, как сейчас, стоял и долго смотрел издали на бескрайнее зелёное море, волнующееся у горизонта. Лес и на расстоянии казался угрюмым, покинутым и осиротевшим. Где-то там, в самой глубине чащ Дориата, ещё скрывалось его замершее сердце: подземный дворец Менегрот. Там сотни солнечных и валианских лет в счастье и без забот проживала королевская семья, там пировали мир и радость, музыка и смех. Теперь всё это умерло, остыло, опустело. Даже если бы нолдо знал туда дорогу, он бы не свернул что-то разыскивать этой тропой. Даже великие сокровища. Даже Сильмарилл. Могила ею же должна и оставаться. И точно так же он не пошёл бы сейчас искать пути в Гондолин или Нарготронд. Времена эльфийских королевств ушли бесследно, и горе осталось в наследство тем, кому суждено было стать этому живым свидетелем.

*

Под серым пасмурным небом и мелким моросящим летним дождём странник-нолдо торопливо шёл через саму по себе нерадостную долину Страшной Смерти. Пытаясь прогнать от сердца накатившую тоску, он вспоминал слова прежних песен, и наконец губы зашевелились, складываясь в слова несложного напева на синдарине, который когда-то давно ему, ещё ребёнку, пела его нежная и добрая мать-синдиэ:

В воздухе танец искрящихся птиц,

Ладонь за ладонью, множество лиц,

Праздник дорог, что однажды сплелись,

Нарэйтель,

Как ушёл, так вернись!

Взвейся огонь средь древесных теней!

Небо, прошу, свет бесценный пролей!

Не опоздай, не спутай путь,

Я буду ждать,

Не смогу глаз сомкнуть.

В какой-то момент он словно бы ощутил на себе чей-то взгляд. Чувство было настолько явственно, что нолдо вздрогнул и метнулся под защиту высокого дерева с раскидистыми ветвями. И только мгновением спустя он сообразил, что это действие могло стать не просто опрометчивым, а смертельно опасным! Он и ранее слышал рассказы об огромных пауках, потомках Унголианты, с незапамятных времён населявших здешние места, хотя сам их прежде не встречал. А вот большие паутины — видел. По счастью, только издали. Куда вернее было бы предположить, что странный взгляд мог принадлежать одной из этих тварей, рыщущих где-то поблизости в поисках добычи. На сей раз нолдо повезло — ни под развесистой кроной большого вяза, ни поблизости не было заметно и намёка на паутинную ловушку. Между тем, так же внезапно, как и появилось, ощущение чужого взгляда пропало. Эльф прождал в укрытии ещё с половину часа, старательно оглядывая окрестности в надежде различить среди камней чьё-нибудь осторожное движение, но так и не обнаружив признаков слежки, поспешил покинуть это место.

Во второй раз он ощутил взгляд на себе, когда устраивался на ночлег в давно примеченной, хорошо знакомой по прошлым скитаниям пещере. Он уже расстелил скатку на земле, запалил костерок у входа и приготовился нагреть воды в котелке, негромко напевая:

Пляшет огонь у подножия скал,

Не отвечай на зов, кто бы ни звал.

Та сторона — приграничье теней.

Нарэйтель,

Не ищи, не жалей.

И тут споткнулся на середине слова, когда по коже разом хлынули холодные мурашки. Он очень явственно ощутил рядом с собой чьё-то незримое присутствие. Скала надёжно прикрывала от любых взглядов снаружи, да и внутри никто бы не смог укрыться незаметно, чтобы так нагло наблюдать, тем более в упор. И оставалось… А, собственно, что же оставалось?

— Кто ты? — прямо спросил нолдо, оглядываясь вокруг. — Если ты дух-Айну, то чей сторонник: посланник Запада или Севера? Если ты не дух, то кто тогда? Призрак? Или ты живой, но смотришь на меня из палантира, таинственного изобретения мастера Феанаро? Только зачем?

Он не дождался ответа. У входа трещал костерок, рыжие тени плясали по стенам небольшой пещеры. Ощущение взгляда длилось ещё недолго, а потом снова бесследно исчезло. Присев у костра, нолдо кипятил воду и всё думал, чьего же внимания он так внезапно удостоился: Владык ли Манвэ или Намо, Владычиц ли Варды или Вайре. Могли ли другие Западные Короли и Королевы следить из Благословенного Заморья за неким эльда в Сирых Землях, он не знал, но допускал возможным. За ним могли наблюдать и младшие духи майар, в том числе и невидимые бесплотные шпионы как войска Запада, так и Ангамандо. На самом деле, это было даже куда более вероятно, чем любое другое объяснение.

Только зачем бы он им всем понадобился?

Нолдо сел на корточки.

— Если же ты тот самый дух мертвеца, которого я схоронил в безымянной могиле, то я могу лишь просить тебя не таить обиды на меня и уйти спокойно во владения Мандоса. Я уже ничем не помогу тебе.

Ответа, конечно, не последовало.

Ночь прошла спокойно, и он продолжил путь. Ещё пару раз, преодолевая угрюмую серую долину вдоль лесов Дориата, он ловил на себе чей-то чужой взгляд. Останавливаться и искать глазами наблюдателя эльф больше не стал, уже определив для себя, что это бесполезное занятие. Речь ведь шла даже не про волшебный плащ, якобы способный сделать своего владельца невидимым для чужих глаз; нет, становилось очевидно, что на своём пути он столкнулся с некой необъяснимой силой. И так нолдо шёл дальше и напевал под нос куплеты старинной материной песни:

Страж рубежей вновь стоит на тропе,

Я — только шаг в его длинной судьбе,

Вновь не увижу, не оглянусь.

Я буду ждать.

Но уже не дождусь.

Алый цветок — это имя моё.

Где что оставлено, сердце, жильё?

То, что осталось — песней летит,

Нарэйтель,

Путь мой снегом укрыт.

* * *

Собственная неосмотрительность и неосторожность — только эти причины он мог назвать для дальнейших событий, повлёкших за собой неприятные последствия. В узком проходе долины эльф вдруг наткнулся на препятствие, прежде невиданное им на этих тропах. Могло бы показаться, что какое-то время назад над опушкой леса пронёсся порыв ураганного ветра, разом поваливший крайние деревья. Впрочем, случилось это не недавно: зелёная хвоя поваленных сосен с тех пор уже успела засохнуть и пожелтеть, а молодая листва буков осыпаться. Однако это наводило на кое-какие неприятные подозрения. С тех пор, как Завеса Мелиан исчезла, и последнее эльфийское волшебство края истощилось, граница Нэлдорета перестала быть такой уж безопасной защитой, как и весь огромный лесной массив, лежащий к югу отсюда. Теперь тёмные силы с Севера могли беспрепятственно заходить далеко вглубь леса, чего прежде делать откровенно опасались. Вечный сумрак бывших эльфийских лесов мог привлечь даже не любящий света орочий народ. Конечно, кое-какие старые легенды упоминали про неких лесных пастырей, всё ещё стерегущих бывшие владения синдар от Тьмы, но каковы они из себя и где обитают, нолдо точно не знал. Обдумывая нынешнее положение дел и своё собственное, он прикидывал в уме возможный путь. По приблизительным расчётам выходило, что с нынешней скоростью он достигнет места назначения к вечеру четвёртого дня. Что ж. Придётся тогда рискнуть.

Собственно, эта мысль и стала для него роковой.

С мечом наготове эльф медленно поравнялся с поваленными деревьями, при этом стараясь оставаться от них на безопасном расстоянии. Очень уж это недавнее изменение на тропе было похоже на засаду. Но ни чужого присутствия вблизи, ни признаков наблюдения или знакомого изучающего взгляда на себе он не ощутил. Это невольное заблуждение и оказало самую дурную услугу. Он шагнул вперёд, и вдруг что-то больно клюнуло его сначала в плечо, а следом в ногу и снова в руку. Рывком выдернутый из ладони меч зазвенел по камням. Разум ещё только обожгла опасная мысль о том, что нужно пасть к земле, спасаясь от обстрела, как откуда-то сверху нолдо накрыла ловко кинутая липкая сеть, под своей тяжестью тотчас сбившая его с ног. А потом задрожали ветки поваленных деревьев, зашевелилась жухлая хвоя, и на землю откуда-то из укрытия спрыгнул сам охотник — огромный, размером с рослую лошадь, восьминогий паук-людоед. Шевеля жвалами, паук медленно приблизился и издал цоканье. В свои юные годы нолдо слышал, будто иные эльдар, повстречавшиеся в Нан-Дунгортеб с этими чудовищами, позже утверждали, что пауки якобы владеют разумной речью, либо мастерски умеют ей подражать. Однако этот паук либо не отличался разумностью, либо не знал языков эрухини, либо был слишком молод, невзирая на впечатляющие размеры. Все звуки, что он издавал, были раздражёнными щелчками паучьих челюстей. Придавленный сетью, нолдо медленно попытался открепить прилипшую руку и дотянуться до пояса, где с недавних пор хранился в самодельных ножнах найденный кинжал мертвеца. В то же мгновение монстр долины, заметив трепыхание добычи, прыгнул сверху и, подхватив оглушённого эльфа передней парой лап, начал уверенно и методично спеленовывать его в кокон, скрепляемый липкой паучьей нитью.

В своей жизни нолдо и прежде не раз бывал на волосок от смерти. Однако именно сейчас он преисполнился окончательной уверенностью в том, что на сей раз ему действительно пришёл конец.

*

Когда эльф открыл глаза, медленно приходя в себя, он не сразу осознал, где он находится. Вокруг было сумрачно и отчего-то тесно, трудно дышать; где-то очень далеко мерно и ровно капала вода. Он лежал на холодной каменистой земле, полностью плотно спелёнатый от макушки и до ног тонкой липкой нитью. Ломило лоб, как будто его недурно приложило по голове. Впрочем, возможно, именно так оно и было. Передёргиваясь от отвращения, нолдо восстановил последнее, более-менее отчётливо отложившееся в памяти: миг, когда огромный паук быстро вертит его в передних мохнатых лапах, одновременно обматывая моток за мотком тёплой нитью, тянущейся откуда-то из-под круглого подбрюшья. Что было после — уже терялось в тумане беспамятства. Именно сейчас важнее было другое — он остался жив и даже почти не ранен, хотя и полностью обездвижен в преддверии своей невесёлой участи.

А ведь нечто похожее уже бывало, мелькнуло где-то на самом краешке разума. Он уже бывал в плену и был беспомощен и связан. Однако ступать на эту давнюю тропу воспоминаний он не стал. Да, было. Было и не повторится. Из тех ниспосланных ему судьбой испытаний он сумел выйти живым и умудрённым. Пусть и не благодаря собственным заслугам. В этот раз всё иначе. Здесь, в безлюдном проклятом краю, помощи ждать неоткуда. Но он и не остался полностью безоружным. Свой меч он выпустил из руки у паучьей засады, это правда. У своего бедра эльф ощущал твёрдость кинжала, подобранного у реки. Только бы получилось передвинуть туго примотанную руку чуть повыше и достать кинжал из ножен. Нолдо приподнял голову и попытался оглядеться сквозь пелену, застилающую зрение. Сеть паутины во многом мешала видеть, но он сумел разобрать, что находится в какой-то полутёмной пещере, расщелине или даже норе… Сюда его, должно быть, затащил паук. Может быть, именно тут монстр обустроил себе главное логово. Может быть, он даже не один… Если паук — самка, где-то здесь могло прятаться и её голодное потомство, ждущее, когда его накормят. Отвратительная мысль о способе кормления паучьих отпрысков определилась в голове нолдо, он внутренне захолодел и завертел головой ещё бодрее. Пещера эта, кстати, выглядела не слишком и глубокой; сумрак в ней разбавлялся пасмурным светом дня, проникающим откуда-то снаружи. Из положения, где лежал, нолдо не мог увидеть выход из пещеры, однако догадку о том, что этот выход есть и находится он близко, подтверждали сухие листья на земле. Старые мёртвые листья. Сюда они могли залететь только с прошлогодним листопадом.

Что ж, с этого момента все свои дальнейшие мысли он сосредоточил на попытке вернуть свободу своей левой руке. И почти сразу нолдо осознал, что на этом пути труд ему предстоит немалый. Нити паутины мало того, что плотно приматывали руки к одежде, ещё и сами по себе были щедро пропитаны клейким паучьим веществом. Всё это вкупе делало любые усилия почти ничтожными.

— Не поддавайся страху, — негромко сказал себе нолдо. — И не торопись. Паук, должно быть, снова ушёл сторожить в свою засаду. У тебя есть время до его возвращения. Может быть, даже до самого вечера. Если не получается высвободить руку раскачиванием или растягиванием, можно попытаться прорывать нити поочерёдно. Даже если в итоге и выйдет дольше.

Но только спустя долгих десять минут он сумел провернуть, наконец, кисть в липких нитях и проколоть кончиком пальца нитяной покров над своей рукой. Один маленький прокол. Чтобы освободить руку полностью, ему потребуется еще несколько десятков проколов.

Нолдо встряхнулся, смахивая с брови щекочущие капельки… крови. Видно, его всё же действительно чем-то ощутимо приложило по голове. Борясь с паутиной и головокружением, он упрямо зашептал:

О, Варда, дева Элберет,

Свет дивный на челе небес,

Твоим сиянием одет

Дом золотой, бессмертный лес…

…Лик веры среди чёрных скал,

Луч правды в тени древних гор.

К тебе с надеждою воззвал

Потерянный народ нолдор…

Слышит ли его воззвание Владычица? И сколько таких отчаянных воззваний доносилось до её возвышенного слуха за все эти годы войн и испытаний? Когда-то давно народ нолдор отринул любую власть и защиту Владык Запада и добровольно отправился в изгнание. С чего бы Валар теперь помогать кому-либо из их детей? До оставшихся Изгнанников доходили слухи о прощении Запада, но что именно заключало собой это прощение? Аман вёл свою ожесточённую войну с Валой-Отступником, но разве кого-то из ослушников звали вернуться в безопасный Благословенный край? За долгие годы скитаний нолдо давно привык полагаться лишь на собственные силы. Впрочем, в их квенья, в родном языке нолдор, по-прежнему присутствовали слова, напоминающие о совсем иной жизни, в ином краю, необъяснимые понятия, вроде того, во что всегда верил король Артафиндэ. Например, эстель — надежда, не обоснованная разумом, не подкреплённая делами. Вера сердца.

А для спасительной песня подобралась что-то уж слишком печальная. Вместо неё нолдо вспомнил слова материной песни на старинном синдарине:

В воздухе танец искрящихся птиц

Ладонь за ладонью, множество лиц,

Праздник дорог, что однажды сплелись,

Нарэйтель,

Как ушёл, так вернись!

Спустя несчётное число минут нолдо очередным сильным рывком дёрнул за удерживающие его кисть липкие нити и вдруг, о чудо! его рука свободно прорвалась наружу. Вот так! Не останавливаться! Он попытался нащупать сквозь толстый слой паутины спрятанный в одежде кинжал и в этот момент вдруг услышал перестук камней. Звук показался пугающе близким и доносился откуда-то снаружи. И очень может быть, что паук успел проголодаться в своей засаде и теперь возвращался к припасённому ужину.

Одновременно кожи вновь коснулось знакомое покалывающее чувство, словно кто-то опять наблюдал за ним внимательно и с небольшого расстояния.

— Если ты слышишь, — внезапно вымолвил эльф, пусть сам ни на секунду не оставил свою ставшую яростной борьбу с путами: — Если ты слышишь меня, если ты можешь что-то сделать, я прошу тебя, помоги!

Шорох гальки послышался ещё ближе, следующим раздался осторожный звук, как будто острые когти царапнули по камню. Паук вошёл в пещеру.

— Прошу тебя! — уже громче и куда отчаяннее вскрикнул нолдо, взывая к невидимому и неосязаемому наблюдателю. Ожегшее разум ледяное понимание, что он не успевает встретить врага как должно с оружием в руке, подхлестнуло силы и даже голос, заставило рвануться в путах всем телом: — Кто бы ты ни был! Если ты можешь помочь, помоги или передай мою просьбу тем, кто может! Или я погибну!

Скрежет по камню и громкое клацанье вывалилось из-за скрытого за скалой поворота вместе с чудовищным мохнатым телом и восьмью быстрыми ногами. Паук на мгновение притормозил, будто оценивая обстановку; его восемь глянцевых чёрных глаз охватили вниманием каждый крохотный уголок пещеры. Паук не чуял перед собой никакой опасности, но непорядок видел. Ну, ничего. Его и наполовину не освободившаяся добыча второй раз подобной возможностью уже не воспользуется. И он направился прямиком к ней со своей законной целью подкрепиться.

Того, что произошло дальше, не ожидали ни чудовище, ни его пленник.

Откуда-то сверху из темноты пещеры медленным тлеющим светлячком спустилась невесомая искра, какие, бывает, выкидывает в воздух трескучее пламя большого костра. Маленьким пламенным язычком огонёк расцвёл там, где эта искра коснулась земли, мгновенно наполняя себя пищей из подвернувшейся старой сухой листвы, случайно задутой сюда ветром. При виде столь неожиданного зрелища нолдо обмер. А в следующую минуту забился в путах ещё сильнее, когда осознал, что жадный огонь резвыми дорожками устремился в разные стороны на поиски пропитания.

Паук скрежетнул жвалами. Он жил в долине у подножья Гор Ужаса много сотен лет, и, разумеется, повидал за свою жизнь немало лесных пожаров. От страшных он, конечно, спасался бегством, но как затоптать занявшуюся от случайной искры сухую траву паук хорошо знал и умел. И ринулся навстречу задымившейся листве одновременно с двумя задачами: сберечь в целости своё облюбованное гнездо и отвоевать обратно законную добычу. Нехитрый план твари вполне мог и сработать, если бы не…

…Если бы крошка-огонёк вдруг не встал перед ним на дыбы, оборачиваясь маленьким новорожденным солнцем, вокруг которого закружился край урезанного смерча.

Ослеплённый ярчайшим белым светом, бившим из центра огненного шара, нолдо закрыл лицо единственной свободной рукой и попытался хоть немного отползти назад к стене, возле которой лежал. Всем своим телом он ощущал дыхание неимоверного жара, словно находился в какой-то паре шагов от раскалённой кузнечной печи. Краткий миг надежды на спасение обернулся угрозой неумолимой смерти, но эльф как будто даже не сознавал этого до конца, слишком оглушённый быстрой чередой невиданных событий. Сквозь несомкнутые пальцы руки нолдо потрясённо смотрел, как бушующий вихрь выбивает искры из каменных стен и свода пещеры, как смерч тянется в стороны и к входу, будто выискивая необходимое себе и собирая в центре огненной бездны что-то, постепенно обретающее форму… Нечто, похожее на тело с головой, руками и ногами. Нечто, вспыхнувшее ослепительно ярким светом за одно мгновение до того, как окончательно погаснуть и бесследно раствориться в темноте пещеры.

С возвращением темноты враз ушло и ощущение нестерпимого жара. Закашлявшись от заполнившего пещеру едкого дыма, Нолдо попытался приподняться на руке, но не сумел и вновь упал на плечо. Следующим звуком, который он услышал, пытаясь сослепу проморгаться, откашляться и одновременно отползти подальше, стал шелестящий мерный звук, хруст сминающихся мёртвых листьев, шорох приближения чего-то. А затем узнаваемый звук шагов босых ног по камню.

Чья-то сильная рука легко сгребла его за загривок и поволокла прочь из пещеры к выходу. Эльф даже не особенно изумлялся, когда его, почти задохнувшегося, протащили мимо безжизненно скрюченного тела паука — особо ядовитую вонь источало именно его подпалённое белым пламенем мохнатое подбрюшье. Неведомый спаситель, не особо церемонясь, сгрузил ношу прямо на камни снаружи пещеры. Одно мгновение ничего не происходило, а потом чья-то рука быстрым махом стянула липкую паутину с головы эльфа.

— Забавно, — вдруг раздался совсем рядом голос, прозвучавший неожиданно знакомо, слишком знакомо, чтобы это могло происходить в действительности и взаправду. — А мне ведь кажется, что я тебя даже знаю. Мы встречались? Кто ты такой, квендо? Как тебя зовут?

Жадно втянув лёгкими воздух, нолдо запрокинул голову и долго глядел в знакомо светящиеся, но незнакомо удивлённые глаза своего спасителя, потом всё же поднял руку к шее, продолжил избавляться от остатков паутины, и коротко кивнул, ответив:

— Да. Мы пересекались с тобой раньше. До… до того, как… Но имени моего ты не знал. Меня зовут Кемнаро. Моя искренняя благодарность тебе за спасение, — он перевёл сорванное дыхание, сглотнул, тревожа раздражённое кашлем и дымом горло, помолчал и потом добавил: — А что до остального, лучше будет, если ты вспомнишь сам.