Две ведьмы в семье | Two Witches In the Family (джен)

Позже, когда Петунья пытается вспомнить месяц после 1 ноября 1981 года, она не может вспомнить ничего значимого. Всё в её памяти — это смутный хаос, полный разноцветных пятен (наверное, это мантии директора Дамблдора?) и горького привкуса, когда ей приходилось глотать одно зелье за другим — для нервов, для слёз, для ужаса, для депрессии.

Единственное постоянное — это директор Дамблдор, который сидит рядом с ней и держит её за руку, в его глазах больше нет обычных искорок, их заменили скорбь и растерянность. Петунья смутно осознаёт, что находится в Хогвартсе, а не в Мунго, и её всё ещё удивляет, как быстро они привезли её сюда — но Хогвартс всё же был самым безопасным местом в Великобритании, а матрона вполне компетентна, способна лечить шок.

И им нужна была безопасность для Гарри, даже если временно, потому что…

Лили и Джеймс мертвы. Её сестра и её зять мертвы.

(— Мне жаль, Петунья. Мне искренне жаль. Он пришёл в Годрикову Лощину на Хэллоуин; Лили и Джеймс не успели спастись…

Петунья не теряет сознание, но это было близко. Она чувствует, как долго парит в воздухе, так долго, что когда наконец возвращается на свои метафорические ноги, солнце уже заходит, хотя последний раз, когда она смотрела, было полдень.

— Катерина! Гарри! — вскрикивает она, и тёплые руки держат её за плечи, заставляя лечь обратно на кровать, и успокаивающий голос её успокаивает.

— Они здесь, Петунья, они здесь. Минерва приглядывает за ними, видишь?)

Племянник Петуньи — сирота.

Петунья сама… вдова.

Питер Петтигрю мёртв.

(— Мы нашли его тело в Годриковой Лощине, рядом с телом Джеймса, — говорит ей Дамблдор с тяжестью в голосе, его глаза полны сострадания. Петунья просто чувствует онемение. Этого не может быть. Это не может быть правдой. Это кошмар, и она вот-вот проснётся.

Затем она начинает плакать, и не перестаёт до тех пор, пока ей снова не дадут Успокоительное Зелье и не уложат спать.)

Люди задают ей вопросы, на которые у неё мало или вообще нет ответов, потому что она совершенно не в курсе того, что происходит, и это даже не смешно. Она никогда не хотела знать, чем занимается её муж, Лили не хотела её беспокоить, и их мужья уважали этот выбор. А теперь Петунья осталась одна, чтобы справиться с последствиями, потерянная, запутавшаяся, злая, испуганная, плачущая и задающая вопрос: почему?

(— Петунья, я понимаю, что это будет сложно, но мне нужно, чтобы ты ответила на мой вопрос как можно точнее и правдивее. Ты сможешь? Да? Теперь, Петунья, что делал Питер в Годриковой Лощине? Он не должен был знать, что Поттеры там, не с Фиделиусом. Так откуда он узнал эту информацию? И почему он пошёл туда именно в ту ночь?

— Ты знаешь, видел ли он Сириуса в последнее время, говорил с ним? Мы пытались найти его, но его дом разгромлен, и мы боимся, что могло что-то случиться…

— Ты сама видела Сириуса, Петунья?

Она покачивается взад-вперёд на стуле, всё ещё в шоке, со слезами на глазах и нервная, ей хочется увидеть свою дочь, своего племянника, ей хочется обнять их и убедиться, что они здесь, они в порядке, они живы, но Дамблдор и власти нуждаются в ответах.

— Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю…

Их особенно интересуют действия Питера за последние месяцы, что только добавляет ей путаницы.

— Питер часто отсутствовал дома, Петунья? Его отсутствия длились долго?

— Он когда-нибудь говорил тебе, с кем собирается встретиться? Он говорил, куда идёт?

Петунья слабо качает головой.

— Нет… Он никогда мне не говорил, а я никогда не спрашивала. Я думала, это из-за Ордена, всегда.

Они продолжают настаивать, спрашивают, чем занимался Питер или где он был несколько раз, называя всё более и более точные даты. Петунья не может вспомнить и половины. Она только знает, что Питер часто был в отлучке. Нет, насколько она помнит, он никогда не выглядел странным. Нет, он никогда ничего не говорил, ссылаясь на страх за её безопасность. Нет, она никогда не обсуждала этот вопрос с Лили или другими членами Ордена. Глупо, оглядываясь назад, но она не хотела быть втянутой в эту войну. Считают ли они её слабой, глупой? Ей теперь всё равно.

Они даже не говорят ей, зачем задают все эти вопросы.)

Это наполняет её ужасом.

— Петунья… случилось что-то особенное той ночью? Я имею в виду, с Питером? Он сказал или сделал что-то необычное для себя?

— Я сказала ему, что снова беременна, — шепчет Петунья, её руки защитно обхватывают живот, пока Дамблдор и Аврор, которого она не знает, но который, вероятно, является членом Ордена, сидят с ней и обмениваются взглядами, на которые она не обращает внимания.

Она была так счастлива поделиться новостью, рассказать Питеру, что у них будет ещё один ребёнок, кроме Катерины. Петунья никогда по-настоящему не планировала второго ребёнка, один всегда казался ей достаточным, но она также знает, насколько важен сын для отца (мистер Эванс часто шутил, что не отказался бы от сына в дополнение к дочерям). Питер не жаловался и не шутил об этом, но… ну, фамилию Петтигрю надо было как-то продолжать, верно?

Она думала, что Питер будет рад этой новости. Вместо этого…

Вместо этого всё стало очень странным, как она рассказывает Дамблдору и Аврору слабым голосом.

— Я сказала ему, что снова беременна, а он просто стоял с широко открытыми глазами, и я говорила о том, как не могу дождаться, чтобы рассказать Лили, и размышляла, будет ли это мальчик, чтобы у Гарри был кузен, с которым он мог бы играть, и как было бы здорово, если бы все дети играли вместе. И он вдруг замер, стал смотреть в никуда, попытался что-то сказать, побледнел так, что я подумала, что он сейчас упадёт в обморок, потом начал заикаться, а потом выскочил из дома, не сказав ни слова. Он выглядел испуганным, и я подумала, что, возможно, он просто не хочет этого ребёнка, — стонет она, снова плача.

— Думаю, пока на этом остановимся, — говорит Аврор, и всё заканчивается… до следующего раза.

Ей становится холодно и неуютно, и ситуация только ухудшается, по мере того как вырисовывается общая картина, когда кусочки головоломки начинают складываться воедино. Дамблдор сидит рядом с ней и смотрит на неё с грустью, объясняя, что он знает, что подозревает и что может предположить. Петунья не знает, что хуже: то, что Дамблдор считает правдой, или то, что он не может подтвердить.

Орден был заражён шпионом. Трудно точно сказать, когда это началось, но почти уверенность в этом существует уже около года. Слишком много инцидентов, слишком много случайностей, слишком много смертей — Марлен МакКиннон, братья Прюэтт, другие, о которых Дамблдор не рассказывает Петунье, — чтобы это были простые совпадения.

— Конкретных доказательств не было, поймите, моя дорогая. Только сильные подозрения, косвенные улики… Я пришел к мысли, что Джеймс Поттер и Сириус Блэк начали подозревать Ремуса Люпина в последнее время, что… возможно, отчасти объясняет то, что могло случиться в Годриковой Лощине.

Было бы проще, если бы это был Люпин. Проще и не так ужасающe и душераздирающe для Петуньи, потому что, хотя Люпин — вежливый человек, он все же оборотень (возможно, это и есть причина, по которой его два старых друга начали подозревать его; при всей их открытости, они выросли в мире волшебников с его предрассудками).

Судьба, однако, не была столь благосклонна к Петунье.

Это был не Люпин.

Это был Питер.

Питер был шпионом. Муж Петуньи был шпионом. Отец Катерины был шпионом.

Они нашли Темную метку на его теле, когда обнаружили его.

Питер был шпионом, и он продал МакКинонов и братьев Прюэттов (улыбка Гидеона до сих пор мерцает в мыслях Петуньи, и она тихо плачет).

Он продал Лили и Джеймса Темному Лорду. Он продал сестру Петуньи и её мужа Темному Лорду. Он продал свою сестру и своего шурина Темному Лорду. Он продал тетю и дядю Катерины и её маленького кузена Темному Лорду.

Одна лишь мысль об этом слишком ужасна, чтобы осознать.

Петунья сидит, неподвижная, как статуя, чувствуя, как лёд сковал её сердце и душу, в то время как Дамблдор держит её за руку и мягко похлопывает по ней. Она даже этого не чувствует.

— На данный момент сложно сказать, сделал ли он это по собственной воле, — говорит он, как будто это может утешить Петунью (но не утешает; напротив, добавляет к её боли и отчаянию). — Сириус Блэк должен был быть Хранителем Тайны, и мы пока не знаем, как Питер получил эту информацию. Если только он сам не был Хранителем…?

— Этого не могло быть, — лаконично говорит Петунья, её голос лишён эмоций. — Лили поклялась, что они его не выберут. Я заставила её поклясться, что они не выберут. Она не нарушила бы своё слово.

— Но такая возможность существовала? — подталкивает Дамблдор, и Петунья смутно кивает. Старый волшебник вздыхает, выглядя обеспокоенным. — Мы до сих пор не знаем, где Сириус, — признаётся он после минуты молчания. — Его дом разгромлен, и никто не видел его уже несколько дней. Половина Ордена всё ещё ищет его. Не упоминал ли Питер, что видел его недавно?

Петунья ничего не отвечает. Она просто ждёт. Ей всё равно на Блэка. Она хочет знать о Питере. О той роли, которую он мог сыграть в разыгрывающейся вокруг неё драме.

Дамблдор долго ждёт ответа, которого она не хочет и не может дать, прежде чем сдаться.

— Известно, что Волдеморт подчинил себе многих людей с помощью Империуса, включая некоторых из своих Меткой помеченных последователей — факт, который многие из его самых верных сторонников сейчас пытаются использовать для своей защиты. Боюсь, что предстоящие судебные процессы сильно меня загрузят, пока мы будем разбираться, кто лжёт, а кто говорит правду…

— Был ли он? Под Империусом? — спрашивает Петунья. Она должна знать, ей нужно знать. Что её муж не предал семью Петуньи (Лили. Маленького Гарри. Чёртова Джеймса Поттера) по своей воле. Что его заставили.

Что она не вышла замуж за чудовище.

Дамблдор смотрит на неё с жалостью, и сердце Петуньи разбивается ещё сильнее.

— Мы пока не можем быть уверены. Тело Питера было изъято Министерством для проведения полной магической аутопсии, и пока они не закончат и мы не получим официальные результаты…

Петунья не знает, что подразумевает под собой полная магическая аутопсия или чем она отличается от обычной. Её дыхание прерывается при словах «тело Питера», и она начинает плакать при одной мысли о том, что кто-то собирается вскрыть его тело, чтобы найти ответы, которые могут и не быть окончательными. Сжатие плеча Дамблдором или его рука на её руке не приносят утешения (ей приходится подавить желание оттолкнуть его).

— Как… как долго? — ей удаётся спросить.

— Не больше нескольких дней. И тогда… мы узнаем наверняка, — отвечает старый волшебник.

(Узнают ли?)